Булавин (1-2)

Войско Донское. Черкасск. 15.07.1709.

- Никифор, пора идти.

Когда Митяй Корчага вошел в комнату, я был занят очень важным делом, затачивал свою легкую черкесскую шашку.

- Выдвигаемся.

Ответил я своему односуму, встал с табурета, закинул шашку в ножны, одел невысокую барашковую папаху и оглядел себя. Красавец! Новые сапожки, серые шаровары и простая темно-зеленая рубаха с открытым воротом. На поясе кожаный армейский ремень с затейливым узором, торгаш из Сечи говорил, что венгерская работа, а на нем шашка и кинжал. В общем, любому человеку сразу видно, что перед ним не голь перекатная, а справный казак.

- Пойдем, - кивнув Митяю, я направился на выход.

По пути к нам присоединились остальные ватажники, Иван Черкес, Федор Кобылин, Семен Кольцо и Смага Воейков. Все мы при оружии и одеты как на праздник. Для нас сегодня важный день и выглядеть ватажники должны хорошо.

Все вместе мы покидаем дом полковника Лоскута и идем к соборной площади. В небольшом отрыве от нас движется Василь Чермный, наверное, боевик полковника решил за нами присмотреть. Ну-ну, пусть наблюдает, не смотря на легкий мандраж, я в себе уверен, а мои односумы уверены во мне, значит, все у нас получится как надо.

Вспомнились минувшие десять дней. Веселая свадьба сестры, на которой половина Черкасска гуляла. Затем, осторожные подкаты от донских старшин, которые зазывали меня к себе в гости и всякие интересные разговоры вели. Вроде бы ничего крамольного, да вот только по их словам выходило, что отец мой зарвался, много беглых на Дон привел, и вольности старожилых казаков урезает, а от этого Войско хиреет. Упырки! Дождутся беды за свою болтовню и склочность, да и черт бы с ними. Главное, что денег мне дали, между прочим, без всяких процентов и условий, как своему. Не очень много, но и немало, триста рублей на дружину, провиант и припасы. Мне надо набрать всего пятьдесят человек, как элиту их вооружать не потребуется, да и у большинства оружие свое, так что вышеуказанной суммы должны хватить с избытком.

И вот, получил я рублики, и начал в дорогу готовиться. Собрал все необходимое, проверил оружие и коня перековал. Ватажники мои были заняты тем же самым и, окончив этот труд, мы сели на свои ковровые сумки и застыли в ожидании, которое продлилось одни сутки.

Вчера столица Войска Донского провожала на Астрахань армию, которая должна была выступить на Персию. Всего уходило шесть конных полков и Первый Волжский стрелковый, общая численность бойцов пять тысяч человек, а командует этим соединением Максим Кумшацкий.

Донская армия ушла, и пришло время гулебщиков. Они шли со всех донских городков и станиц, и собралось лихого народа около трех тысяч. Спрашивается, зачем они пришли? А все ясно. Люди хотели поучаствовать в войне против персов, но регулярные полки уже были укомплектованы и бойцов со стороны не набирали. Однако никто, включая войскового атамана, не мог запретить рядовым казакам и бывшим беглым отправиться в поход по собственной воле, и сегодня, согласно древним традициям, их день.

Как это все происходит в идеальном варианте? Гулебщики стоят на майдане и ждут вольных атаманов, которые один за другим выходят на круг и выкликают всех, кто готов пойти в бой под их командованием. Кто-то берет под свое крыло несколько сотен воинов, другой сотню, третий пару десятков, а иной всего трех-четырех человек. Так продолжается весь день, и ближе к вечеру, все кто остался, или расходятся по хатам, или выбирают атамана среди своих и сами идут в поход. Что характерно, зачастую, такие отряды двигаются совсем не туда, куда собирались утром. Бывало такое не раз, что основное войско на татар мчит, а гулебщики на Волгу или на Кавказ направляются.

За размышлениями пришли на соборную площадь. Народу битком, и кого тут только нет. Свои братки донцы, запорожцы, терцы, калмыки из Сальской степи, бурлаки, прошедшие войну с имперскими войсками крестьяне и лесовики-раскольники. А помимо них еще и любопытные, строители и сами горожане, степенные старожилые казаки, их жены и дети, седобородые старцы и пара священников из церкви. Шум, гам и толкотня, живое людское море, и от разноцветных одежд в глазах рябит. Давненько такого интересного схода столица не видела, есть на что посмотреть.

Мы с ватажниками, с трудом, провожаемые недовольным гулом, протолкнулись в первые ряды, и смогли увидеть концовку набора в очередной отряд. В центре большого круга, стоял статный запорожец с длинным оселедцем на непокрытой голове, красных сафьяновых сапогах с сильно загнутыми носами, в красных же шароварах, и синей шелковой рубахе. За необычным белым кушаком из парчи, турецкий ятаган и пара пистолетов. Колоритный казачина, которого я знал.

Звали его Харько Нечос и, в минувшей войне, он был одним из ближних соратников командарма-3 Беловода, сильный боец и умный командир. Рядом с ним в две шеренги стояло около полутора сотен воинов, в основном, как и он, запорожцы, но и терцы имеются и несколько горцев, по виду, натуральные черкесы или вайнахи. Все как один, справные бойцы, и мне сразу виден правильный подход Нечоса. Запорожцы свои и знают его не понаслышке. А для черкесов и терцов Каспий и Кавказ родной дом, они обеспечат ему разведку и правильное понимание того, кто есть кто, в тамошних землях, и всегда расскажут, кого можно грабить, а кого лучше не трогать.

- Эй, атаманы-молодцы! - Запорожский атаман, подбоченясь, взглянул на людей. - Еще три места имеется. Кто со мной!?

В круг сразу же хлынуло около десяти казаков. Харько Нечос переговорил с ними, троих отобрал, а остальные вернулись назад. После этого запорожец поклонился кругу и перекрестился на церковь. Его отряд, под приветственные и доброжелательные выкрики людей, покинул соборную площадь, и двинулся в сторону восточных ворот, где проходил сбор всех гулебщиков, которые пойдут за основной армией.

Наклонившись к уху ближайшего донца, невысокого мужчины лет тридцати пяти, в справном сером жупане и с длинной саблей, я спросил его:

- Давно здесь стоишь?

- С утра.

Казак искоса посмотрел на меня и, признавая за равного, кивнул подбородком.

- Сколько отрядов уже ушло?

- Этот седьмой, почти тысяча человек на перса собралось.

- Кто еще людей набирать будет?

- Семен Белый, Тарас Порох и Никифор Булавин. Белого и Пороха не видать, выжидают чего-то, а ты здесь, так что выходи на круг, если не передумал самостоятельным атаманом становиться.

- Откуда меня знаешь?

- Под Усманью тебя видел.

- А кто про набор отряда сказал?

- Да половина города про это знает. Небось, переживаешь сейчас?

- Есть немного.

- Иди казак и ничего не бойся. Все мы когда-нибудь впервые на круг выходим, а ты парень справный и боевой. На подначки внимания не обращай, люди повеселятся и перестанут, а если из похода живой вернешься и с прибытком, то про этот день легенды сложат.

- Ну, тогда пошел я, - обернувшись к ватажникам, кивнул им на свободное пространство. - За мной!

Рывок вперед и мы выходим на майдан. Проходим на середину и оказываемся в центре всеобщего внимания. Тишина накрывает площадь. Большинство собравшихся приезжие, и о том, что такой молодой парень как я, будет набирать ватагу, они не знали. И, разумеется, они удивлены этому обстоятельству. Хотя и до меня были такие хлопчики, которые в четырнадцать-пятнадцать лет отряды сколачивали, так что я не первопроходец.

Оглядываю молчащих людей, смотрю на своих товарищей и понимаю, что назад уже не повернешь. Раз так, то надо продолжать осуществление атаманской задумки, и не осрамиться.

Поклонившись всему обществу на четыре стороны, я снял с себя шапку, и встряхнул черными, отцовскими, кудрями. Затем, широко размахнувшись, подкинул свой головной убор так высоко, как только смог. Шапка взлетела ввысь, на миг зависла в воздухе и упала мне под ноги. Я сделал шаг вперед, остановился над ней и, во всю мощь своего горла, выкрикнул:

- Атаманы-молодцы, послушайте! Я Никифор Булавин, служил в Третьей армии, имею деньги и желаю воевать, но как и вы все, не попал в войско Максима Кумшацкого. Кто со мной на море Хвалынское пойти желает, басурман погонять, полоняников наших освободить и рухляди набрать!? Кто готов рискнуть!? Выходи ко мне, полсотни казаков прокормлю, смогу одеть, обуть, через море перевезти, и за собой повести!

Еще секунду продлилось затишье и, резко, без переходов, весь майдан зашевелился, загудел и зашумел. Что кричали люди, особо не слышно, все сплелось в один гул, который наполнил пространство вокруг, и я оказался в самом эпицентре этого звукового удара. Мои ребята от этого как-то даже немного сжались, но я хлопнул здоровяка Михаила Кобылина в плечо и сказал:

- Все хорошо, односумы, так и должно быть. Шире плечи, казаки!

Ватажники приободрились, почти сразу начали выходить первые желающие пойти со мной, и вот тут уже я удивился. Предполагалось, что будет тридцать, может быть сорок человек из голытьбы и молодежи, а недостающих людей придется набирать в дороге из верных отцу казаков, кто в тени находится. Но те, кто выбирался из человеческой массы, почти все были справными казаками, и майдан снова притих, так как люди тоже ничего подобного не ожидали. Народ увидел нечто необычное, а я, поняв, что все идет даже лучше, чем мне грезилось в самых радужных мечтах, еще больше приободрился и начал стандартную процедуру принятия воина под свою ответственность.

Первым передо мной остановился тот самый казак, которого я спрашивал об обстановке на майдане всего три минуты назад, и я задал ему первый вопрос:

- Здрав будь, вольный человек. Кто таков будешь?

- Сергей Рубцов с Хопра.

- Что умеешь?

- Пушкарь, саблей машу хорошо и стреляю прилично.

- Что из оружия имеешь?

- Саблю, два кинжала, два пистоля и фузею.

- Где и с кем в походах был?

- По юности крымских байгушей-конокрадов гонял. Потом на Тереке в Червленской станице жил, с кумыками резался, а последние пару лет на Дону и в Третьей армии атамана Беловода. Был рядовым, десятником и полусотником, а до сотника не поднялся, война окончилась.

- Лошадь имеется?

- Да.

- Готов ли мои приказы слушать, как слово батьки своего?

- Если долю в добыче дашь, и с припасом да одеждой не обидишь, то я с тобой.

- Перекрестись, - Рубцов размашисто перекрестился, и я кивнул назад. - Становись в строй.

Казак встал рядом с ватажниками, и передо мной появляется следующий боец. Мощный дядька лет под сорок, в алом "запорожском" кунтуше, и высокой шапке из черных смушек, из-под которой выглядывает длинный русый оселедец. Как завершающий штрих в его облике, при нем очень дорогое оружие и парчовый кушак как у знатного старшины. Оказалось, что это бывший писарь Кощевского куреня Сидор Лучко, который по какой-то причине ушел с Сечи на Дон и теперь желает встать под мое начало. Такие вот дела, и по-хорошему, ему надо бы отказать, писарь должность в курене хорошая, а тут рядовым идет, странно это. Однако причин для отказа нет, воин Лучко знатный и опытный, и мой отряд получает второго бойца. За ним появился третий, четвертый, и так далее до пятидесяти человек. И когда ватага уже была набрана, в очереди стояло еще три десятка человек и, уже не обращая внимания на предполагаемую вместимость расшивы, которая ждет меня в Царицыне, я взял еще семь человек.

Так все и меняется. Проходит всего двадцать минут, и надо мной уже никто не смеется, ибо каждый, у кого на плечах голова, а не тыква, понимает, что ко мне настоящие казаки пришли, а не нищие оборванцы. Ватага строится и, под командованием Сергея Рубцова, покидает майдан, а я, в сопровождении Ивана Черкеса, перехожу на другую сторону площади.

Под одобрительный говор людей, раскланиваясь с донскими старшинами, которые дали мне денег на ватагу, я иду в войсковую избу. Отряд должен быть записан в войсковых бумагах и мое появление здесь не вызывает ни у кого вопросов или каких-либо подозрений. Однако за мной увязывается хвост из нескольких любопытствующих старшин, и я должен быть сдержанным, но в то же самое время и немного хамоватым, как и полагается командиру вольных ватажников-отважников.

Я в войсковой избе, и по случаю схода гулебщиков, здесь некоторая перестановка. На входе, в большой и просторной горнице стоит широкий стол, а за ним полковник Лоскут и пара писарей. Отец тоже здесь, расположился немного в стороне, рука на атаманской булаве, слева и справа верные казаки из конвоя. Подхожу к столу и, немного выставив вперед правую ногу, приветствую всех присутствующих:

- Здравы будьте, атаманы.

- И тебе здравия, - отвечает отец. - С чем пришел?

- Вольную ватагу собрал и хочу с ней на море Хвалынское пойти.

- Сколько у тебя людей?

- Шесть десятков и еще два.

- Имеешь ли все потребное для нелегкого похода?

- Всего хватает.

- Ну, ступай с Богом!

Голос отца совершенно нейтрален, старшины это видят, и пускай. Поворачиваюсь к Лоскуту, отвечаю теперь уже на его вопросы о ватаге, писари быстро записывают мои слова на бумагу, и мы с Черкесом покидаем центр власти Войска Донского.

Вот и все, теперь я уже сам по себе и никто, кроме моих казаков, мне не указ. Как говорится, все в твоих руках, действуй Лют.

Мы с Иваном огибаем майдан, на котором слышен голос очередного атамана, набиравшего себе воинов, кажется, это был Сидор Белый, восточными воротами выходим из города и вливаемся в очередную гомонящую и вооруженную человеческую массу, расположившуюся сразу за стенами Черкасска. Быстро находим свой отряд, казаки сидят полукругом, и я, без промедления, выхожу в середину.

- Ну, что, никто не передумал со мной в поход идти?

Этот вопрос я обязан задать и ответ на него совершенно стандартный:

- Нет!

- Решено, мы с тобой!

- Слово сказано, и назад его не вернешь.

Нормально, так и должно быть, хотя я по-прежнему удивлен тем, что взрослые мужики (пардон, мужчины, за мужиков здесь кровью взять могут, как за тяжкое оскорбление) принимают мое верховенство над ними. Совершенно понятно, что человек пять казаков, это булавинцы, а остальных-то, какой волной притянуло? Не ясно, но чего только в жизни не случается, тем более в таком вольном сообществе как наше.

- В общем, так, - я снова обращаюсь к казакам, - чтобы не было лишних вопросов, поясню сразу. Все делаем по дедовским обычаям. Одна доля от добычи рядовому, две доли десятнику, двум моим помощникам, кого сам назначу, по пять, мне десять. Расходы на провиант и прочие отрядные нужды из общего котла. Пока на все трачусь я, как дуван будет, затраты свои возмещу. Устраивает?

- Да.

За всех ответил Сергей Рубцов, который, наверняка, и станет моим первым замом, а вторым, конечно же, будет Василий Борисов. Славные помощники должны быть, не без своего мнения, само собой, но сильно меня давить не станут.

- Вопросы ко мне имеются?

- Найдутся, - отозвался Сидор Лучко. - Как в Персию доберемся?

- На расшиве.

- Так, где же ее взять? До Царицына верхами дойдем, а надо, так и до Астрахани, лошади у всех имеются. А дальше что? По всей Волге сейчас ни одного свободного суденышка.

- Для нас такое суденышко найдется, не переживай Сидор. Ты правильно сказал, что верхами к Волге пойдем. Затем, лошадей оставим под присмотр Царицынского городского начальства, а по возвращении их заберем. Обмана быть не должно, все договорено, расшива имеется, припасы закуплены, и дело только за нами.

- А где припасы-то?

- Утром подвезут. Будет хлеб, соль, пшено, сало, мясо вяленое и рыба сушеная.

- Когда навыки воинские и оружие проверять станешь?

Следующий вопрос задал молодой рыжеволосый казак, которого, кажется, звали Юрко Карташ.

- В дороге на вечерних привалах. Там же и на десятки поделимся.

- А проставляться на удачный поход будешь?

- Само собой, как обычай велит. До вечера вы должны разбить отдельный лагерь, привести в него своих лошадей и подготовить походные сумки. Как первые костры зажгутся, из города приедут лавочники, еду и питье привезут. С меня бочонок горилки и закуска. Старшим вместо меня остается Рубцов. - Дальше молчание, вопросов нет и, указав на открытое пространство в полукилометре от ворот, я скомандовал: - На три часа все свободны. Сбор на том месте, слева от кургана.

Казаки разошлись, а у меня с моими товарищами забота. Мы прошли к месту, где я наметил поставить свой временный лагерь, и раскидали вешки. После этого Кобылин, Смага и Воейков остались встречать людей, а мы с Черкесом направились в город за нашими лошадьми и вещами. Но сразу попасть домой не получилось, так как по дороге нас перенял атаман Харько Нечос.

- Эй, Никифор, - окликнул он меня.

- Привет Харько, - я остановился, обернулся к запорожцу и взмахнул рукой.

Он подошел вплотную, смерил меня оценивающим взглядом, улыбнулся и, дабы завязать разговор, спросил:

- Значит, все же набрал себе ватагу?

- Набрал.

- Говорят, у тебя расшива имеется?

- Да.

- И у меня две.

- Ну, раз такое дело, может быть, до Астрахани вместе пойдем? - Поняв, к чему ведет Нечос, спросил я.

- А может быть и дальше?

- Пока до Астрахани, а там видно будет. Надо узнать, куда наши основные силы направятся и куда астраханцы с Кумшацким свой удар направят.

- Это так, но если наши цели совпадут, то вместе басурман бить легче.

- Понятно, что легче.

- Тогда предлагаю встретиться вечером у костра и за чаркой вина все подробней обсудить.

- Я не против. Мой лагерь слева от кургана.

- Ну, до вечера Никифор. Моя стоянка рядом будет.

- До вечера, Харько.

Так, в доме Лоскута мы оказались только через час. Иван Черкес стал седлать наших лошадей и закидывать на них ковровые сумки и баулы, а я в это время разговаривал с отцом, который после того как люди с майдана разошлись, сразу пришел к полковнику.

Батя крепко обнял меня и сказал:

- Горжусь тобой, сын. Все правильно сделал, придраться не к чему.

- Благодарю отец, но без твоей помощи, у меня ничего не получилось бы.

- Чепуха. Дурню ничто не поможет, а ты у меня молодец, - на миг он прервался, посмотрел в мои глаза, затем присел на широкую лавку у окна и добавил: - Честно говоря, не хотел я, чтобы ты химородником становился, но видно, что все во благо нашего народа вершится, и тут Лоскут прав.

- А чего так?

- Некоторые люди, становясь ведунами, бывало, так менялись, что их и не узнать было. Появлялась непонятная заносчивость, и они считали себя выше всех людей, кто вокруг них находился. Слава Богу, что ты не таков. Изменения имеются, но все в лучшую сторону. Значит, мне это зачтется, хорошо тебя воспитал.

- Это получается, что ты меня опасался, и потому со мной общаться не желал?

- Да. Надо было к тебе присмотреться.

- Родному сыну не доверился.

В моем голосе, сама по себе, проскочила легкая обида, а Кондрат, слегка поморщившись, сказал:

- Когда с химородником дело имеешь, даже с таким молодым как ты, осторожность необходима всегда. Тем более что ты моя родная кровь и наследник, и это могло сильно отвести глаза.

- Кстати, насчет наследника. Лоскут говорил, что ты меня своим преемником видишь. Это правда?

- Правда. Наше общество не имеет царей, и это благо. Но чтобы выжить, казакам нужна крепкая власть. Последние великие атаманы Черкашенин и Татаринов оставили после себя большую славу, но не достойного наследника и продолжателя своих дел и, в конце концов, нас под себя Москва подмяла. Я этого допустить не могу, и потому на тебя надеюсь.

- Ты прав отец, и поэтому я постараюсь выдержать все испытания, вернуться в Черкасск и снова встать с тобой рядом.

Под окном всхрапнули лошади. Ваня Черкес готов, а значит и мне пора. Кондрат это тоже понял, встал с лавки, снова меня обнял и прошептал:

- Удачи тебе Никифор и разумения. Помни, персы и горцы коварны, и потому никому не верь. Ступай.

Напутствие отца я запомнил крепко. Развернулся, покинул дом Лоскута и с крыльца запрыгнул на жеребца. Повод одной из лошадей намотал на луку седла и, взмахнув рукой, выкрикнул:

- Гайда!

Мы выметнулись со двора и по почти опустевшим улочкам донской столицы помчались на выезд. Десять минут и снова мы в чистом поле.

Вечереет, и из ворот выезжают возы и телеги. Это торговцы, везущие провиант и выпивку для гулебщиков. Я увидел знакомого лавочника, который тоже решил подзаработать, пожилого и покалеченного в боях казака Епифана Сурова, и придержал своего коня.

- Здравствуй дядька Епифан, - окликнул я Сурова.

- А-а-а, Никифор, - он тоже узнал меня и подстегнул запряженную в телегу гнедую кобылку. - В поход собрался?

- Собрался. А ты, смотрю, поторговать решил?

- Ага, - согласился он.

- Чего везешь?

- Горилку и вино, два бочонка по сорок литров, окорока копченые, рыбу, хлеб и овощи.

- Сколько за все получить хочешь?

Казачина почесал затылок, хитро прищурил правый глаз, произвел подсчет и выдал итог:

- Четыре рубля.

- Плачу два с полтиной и забираю все сразу.

- Идет!

- Иван, - повернулся я к односуму, - проводи дядьку Епифана к нашей стоянке.

- Сделаю.

Товарищ согласно мотнул головой, а я, ударив Будина стременами по бокам, гикнул, и помчал в степь. Все, я вырвался на волю, и впереди настоящая жизнь. Походы, оружие, боевое братство, добыча и война с теми, кого наше общество считает врагами.

Астрабадский залив. 01-02.09.1709.

Гладкая и пока еще спокойная синева Хвалынского моря. Над головой летают жадные и вечно голодные чайки, а на душе благостно и очень мирно. Сентябрь месяц в южной части Каспия, в Астрабадском заливе, который иногда еще называют Горганским или Гирканским, обычно проходит без штормов. И пользуясь этим, наша эскадра, два судна атамана Нечоса, пять судов волжского гультяя и бунтаря Гаврюши Старченки, присоединившегося к нам в Царицыне, и моя расшива, идет в гости к персам.

- Хей! Никифор! Подходи ближе!

Сильный голос Харько Нечоса, который стоит на носу своего судна, разносится над водной ширью и, повернувшись к Василию Борисову, который стоит рядом, я отдаю команду:

- Сближаемся!

А Нечос в это время поворачивается в другую сторону и кричит уже туда:

- Хей! Гаврюша! Подходи ближе!

Мощное рулевое весло на корме моей расшивы поворачивается. Парус немного приспускается, и я вижу, что действия матросов, как всегда слажены, а команды Борисова выполняется без всякого промедления. Наша расшива с двумя мелкокалиберными пушками, на которую вся моя ватага погрузилась в Царицыне, плавсредство, может быть, и неказистое, но функциональное. Она способна выдержать плавание по Каспию, и даже небольшой шторм перебедовать. Сам корпус по длине пятьдесят два метра и сделан из пиленой сосновой доски, ширина десять метров, высота борта три с половиной, а мачта, это надо видеть, двадцать семь метров, и сделана из шести стволов. Сколько на нее смотрю, все время немного пугаюсь того, что когда-нибудь, под напором ветра, она сломается. Но пока все хорошо, тридцатиметровый парус из высокопрочного брезента не рвется, а сама мачта, хоть и потрескивает, однако держится. Сразу видно, что эту расшиву настоящие мастера строили, у которых получилось отличное судно, грузоподъемностью четыреста семьдесят тонн, при нормальном среднем ветре выдающее скорость двести десять километров в сутки.

Четырнадцатый день наша флотилия в море. Мы покинули Астрахань одновременно с основным астрахано-казачьим войском, которое пошло вдоль западного берега, имея своей конечной целью разграбить порт Астара и совершить поход к личному султанскому домену богатому городу Ардебиль. А у вольных ватаг гулебщиков дорога своя, кто куда желает, тот туда и направляется. Например, атаманы Белый и Порох, они ушли на Терек, где вместе с терцами налетят на владения Кубинского хана, верного персидского данника. Или атаманы Козлов, Ярцев и Петров, желающие высадиться в районе Анзали и ограбить этот город. Наша задумка иная, мы самые наглые и для нападения выбрали главный порт Астрабадской провинции, который называется Гяз. Думаем, там найдется, что взять. Ведь как ни посмотри, а пока персы живут богаче русских, и хотя золотая эпоха кызылбашских правителей Сефевидов уже близка к закату, драгоценных металлов, фаянса, шелка, ковров, риса и сахара в Гязе должно быть много. Эх, было бы бойцов больше, можно было и сам Астрабад осадить, но нас всего пятьсот пятьдесят человек при восьми пушках, и для ведения нормальных боевых действий это немного.

Итак, сегодня ночью мы должны подойти к берегу, и Харько Нечос, которого мы со Старченкой признали за главного атамана, вызывает нас на свою расшиву. Послушаем опытного военачальника, узнаем, что он за две недели плавания надумал, и придем к общему знаменателю по всей десантной операции.

Моя расшива притерлась к борту запорожского судна. Прыжок. Я оказываюсь на палубе, ловко переступаю и крепко встаю на ноги. Со мной рядом, так же аккуратно, без падений, приземлились мои помощники Рубцов и Борисов. С противоположного борта, в это время появился Старченка, здоровяк метра под два с длинными русыми волосами, ниспадающими на простую белую рубаху. Было дело, в самом конце войны с Россией, попал Гаврюша в плен, и прежде чем его выручили, он лишился обеих ушей.

Харько Нечос находился под навесом на баке судна. Все вместе мы подошли к нему, забрались под полог и сели вокруг запорожца. Тот, оглядел нас, и сразу перешел к делу:

- К полуночи будем у Гяза. Поэтому вопрос такой. Сразу атакуем или ждем утра?

- А чего ждать? - усмехнулся Старченка. - Примерный план города у нас есть, астраханцы там часто бывали, так что, как высадились, так и атакуем.

- Ждать не стоит, а то без добычи останемся, - я был согласен с Гаврюшей. - Персы, само собой, знают, что Астрахань войска собирает, но здесь нас никто не ждет, слишком далеко этот берег от Поволжья, все же другой конец Хвалынского моря.

Запорожец пригладил потный оселедец и, кивнув подбородком, продолжил:

- Тогда давайте разбираться, кто и что атакует, и как хабар делить станем.

Старченка задумался, и в этот раз первым высказался я:

- В городке имеются наместник, казна, торговые склады и дома купцов. Кроме того, у причалов, наверняка, будет стоять несколько грузовых судов, и там же рядом таможня с управлением порта. В общем, дуван будет такой, что всем хватит, и я предлагаю сделать следующее. Деньги делим по количеству бойцов, на каждого погибшего вдвойне, а товары, кто чего взял, то при нем и остается. А что насчет атаки, то высаживаемся на берег залива, идем к порту, а от него к городу. Действуем заодно и Гяз берем все вместе. Стен в городке почти нет, и для обороны могут быть использованы только два здания, дворец наместника и казарма.

Гаврюша согласился:

- Прав молодой.

- Тогда, так и поступим, - запорожец тоже был удовлетворен.

В этот момент донесся крик впередсмотрящего:

- Слева вижу четыре паруса! Расстояние версты три с половиной! Идут на Гяз!

Мы все вскочили, и Харько скомандовал:

- Готовьтесь браты! Если это бригантины, то они от нас уйдут, и придется Гяз штурмом брать! Ну, а если торговые пузаны, то сразу добычу получим! Старченка, на тебе два судна, а мы с Никифором по одному возьмем. Добыча без дележа, что есть на судне, то на ватагу. Давай, атаманы!

Я и Старченка быстро вернулись на свои расшивы. Паруса развернулись во всю свою ширь и наполнились свежим ветром, кормчие направили нас к персам, а казаки принялись вооружаться. Первый наш бой, которого мы ждали. Глаза всматриваются в приближающиеся серые полотнища чужих парусов, и вскоре становится понятно, что это бусы, неповоротливые торговые суда персов. Наша расшива, само собой, тоже далеко не фрегат, но по сравнению с персами, мы как ястреб на фоне курицы. Правда, обычно на бусах имеются пушки, от трех до пяти средних орудий, но пока персы прочухаются и к бою приготовятся, мы уже будем рядом. Главное, первый заход не прозевать, хорошо к вражескому борту подойти и абордажной партией за палубу зацепиться, а дальше купцы никуда не денутся.

В томительном предбоевом ожидании проходит час. Наша цель замыкающий колонну бус. Расстояние между нами и торговцем уже метров семьсот, и тут, персы, наконец-то, засуетились. Ударило бронзовое било на корме чужого судна, и забегала в суете команда, а перепуганный персидский капитан совершил роковую ошибку. Он решил отвернуть в сторону, но по какой-то причине, сделал это так неловко, что скорость буса резко упала, парус обвис, а мы тут как тут.

На мгновение, расшива соприкоснулась с более высоким бортом чужого судна. Полетели на чужую палубу толстые выброски с железными кошками и металлической оплеткой, и раздается крик Борисова, командующего матросами:

- Спустить парус! Хлопцы, тяни канаты! Не дай басурманам уйти!

- И-и-и-и, ра-а-аз! И-и-и-и, два-а-а!

Парус опадает вниз. В то же самое время крепкие мускулистые руки хватают веревки и накидывают их на кабестан. Сильные тела матросов начинают его крутить и просмоленный борт персидского судна все ближе.

Следующую команду подаю уже я:

- Стрелки, не зевать! Кто из персов попробует в нас пальнуть, того сразу убивайте!

- Поняли! - ответили мне изготовившиеся к бою казаки и, как на заказ, над вражеским бортом появилось пять человек с фузеями и пищалями.

- Бах! Ду-хх!

Мои ватажники оказались быстрее врагов. Десять стволов выстрелили одновременно, и три противника упали на свою палубу, а остальные спрятались.

Оглядываюсь на море. Две расшивы Нечоса уже взяли центральный персидский бус, а парни Старченки оплошали, одного перса загоняли, а второго не смогли, и тот пальбу из пушек начал.

Тем временем, мы уже вплотную сцепились с торговцем и, вынув из ножен свою легкую, полуторакилограммовую шашку, я взмахнул ее над головой и выкрикнул:

- Бей, басурман! Вперед, казаки!

- А-а-а!

Воины ответили дружно, матросы перекинули на чужой борт сходни и, вскочив на деревянный щит, я первым оказался на палубе буса. Быстрый взгляд влево и вправо. Слева корма и небольшая надстройка, рядом с которой десятка два испуганных моряков с самым разным оружием, в основном, с топорами, сгрудились в кучу и готовятся к своему последнему бою. Это бараны, которых казаки перережут за одну минуту, если это будет нужно. А вот справа препятствие серьезное, богато разодетый молодой юноша в синем халате и большой белой чалме. Он немногим старше меня и с ним около десятка горцев в длиннополых бурках, под которыми видны панцири. В руках у них пара ружей, пистолеты, кривые сабли и длинные кинжалы. Видать, кто-то из знати с охраной путешествует.

Казаков на палубе уже полтора десятка. Молодой вельможа что-то выкрикивает, и горцы вскидывают свои огнестрелы.

- Берегись!

Разносится мой голос и, перекатом вперед, по ровной палубе, я ухожу с линии огня. То же самое делают мои ватажники, которые разбегаются в разные стороны, и свинец персов рвет дерево, но почти не задевает людей.

Я вскакиваю и, без команды, на одном порыве, вместе с казаками бросаюсь на противника. Шашка в ладони сидит как влитая и, с разбега, подпрыгнув, я обеими ногами, бью в грудь первого вражины. На то, чтобы свалить врага, мне не хватает массы тела. Но противник все равно пошатнулся и немного растерялся, а я сгруппировался и не откатился назад, а встал на палубу прямо перед ним и, наотмашь, держа остро заточенное лезвие клинка на уровне груди, слева направо провел лезвием по его горлу. Стон. Всхлип, Хрипы вскрытой гортани и, зажимая рану, горец скатывается вниз.

Отталкиваю умирающего охранника в сторону, и при этом слышен крик одного из персов: "Яман!". Со всех сторон идет жестокая резня, передо мной очередной противник и, работая как на тренировке, я острием бью в бок горца. Но клинок отскакивает от панциря, и враг, выпучив глаза, кидается вперед. Наверное, он хотел придавить меня к палубе и задушить, так как оружия у него не было, как выяснилось позже, горец потерял его при столкновении с Рубцовым. И все бы у него могло получиться, но моя правая ладонь разжимается, шашка выскальзывает, и локтем правой руки я встречаю подбородок горца. Одновременно с этим движением, левая рука тянет из ножен кинжал и бьет противника под панцирь, в самую брюшину.

Очередной враг падает. Я готов продолжить бой, ноги полусогнуты, а тело напряжено. В левой руке кинжал, а правая тянет из кобуры заряженный пистоль. Однако все кончено. Мы действовали настолько быстро и агрессивно, что охрана молодого человека, который, кстати сказать, жив и здоров, не успела нанести нам серьезных потерь, хотя трое казаков ранено, а один убит. При этом все потери приходятся на бой с горцами, а матросы сопротивляться не стали, увидели, как мы деремся, попадали на колени и о милости просят.

- Не балуй!

Я слышу голос Рубцова, поворачиваюсь, и вижу, как он пяткой сапога бьет в голову важного вельможи, который тянется за тонким стилетом, спрятанным под халатом. Юноша теряет сознание, а я, снова смотрю на море, убеждаюсь в том, что все торговые бусы взяты, и спрашиваю своего помощника:

- Сергей, ты вроде бы местные языки знаешь?

- По кызылбашски говорю.

- Надо капитана этого судна найти, допросить его и узнать, что у них за груз.

- Сделаем.

Мы с Сергеем идем к матросам. Он их о чем-то спрашивает, находит капитана, и вскоре я узнаю о том, что бус идет из Ленкорани, и везет рулоны кутни - кызылбашскую полушелковую полосатую ткань. Это добыча серьезная, стоит немало и, быстро прикинув оптовую цену на семьсот рулонов кутни в Астрахани, я пришел к выводу, что это тысяча рублей как минимум, разумеется, если дотянуть груз до перекупщиков. На других судах каравана в Гяз плыли изделия ардебильских оружейников, кипы овечьей шерсти, кызылбашские седла и мешхедские луки. Тоже неплохо.

Теперь, что касательно молодого вельможи. Звали его Абдалла Мехди-Казим, и был он третьим сыном самого эшык-агасы-башы, что с азербайджанского (кызылбашского) переводится как "голова начальников порога". В общем, чтобы было понятней, папаша нашего пленника являлся главным церемониймейстером шахского двора. Должность солидная и хлебная, человек при власти, так что, глядишь, за молодого Абдаллу еще выкуп получим, а может быть, что и нет, сын всего лишь третий, а у эшык-агасы-башы их, скорее всего, больше десятка.

Тем временем, за пару часов согнали трофейные суда в кучу, оставили на них прежнюю команду, под крепкой охраной наших казаков, снова собрались на совет и стали думу думать, продолжать нам поход, или ну его к черту, этот самый порт. В итоге, победила жадность, и постановили двигаться дальше. Но кое-что изменили, и порт решили атаковать не ночью, а при свете солнца, прямо с бусов.

Сказано, сделано, и следующим утром в гавань Гяза одно за другим вошли четыре торговых судна. Охрана, два десятка расслабившихся доходяг, особого внимания на нас не обратила, и на причале бусы встречали только таможенники. Первым пристало судно Нечоса, вторым мое. Минутное ожидание, таможенники и охрана не понимают, чего ждут матросы и капитаны кораблей, которые должны заплатить пошлину, доложиться о товарах и посетить начальника порта. А все просто, мы ждем подхода Старченки. И как только его суда, подобно нашим, швартуются к причалу, наступает момент атаки:

- Братцы! - Все мы слышим зычный голос Харько Нечоса. - Гуляем!

Пора. Мои казаки вскакивают на ноги и перепрыгивают на берег. Как водится, я впереди, назвался атаманом отважников, так соответствуй. Стрельбы не открываем, не следует поднимать преждевременный и излишний шум, и охранников с таможенниками вырезают настолько быстро, что они ничего понять не успевают.

Проходит пять минут и весь порт оказывается под нашим контролем. Казаки делятся на десятки и полусотни, выстраиваются в колонны и, оставив на причалах три десятка бойцов, которые должны встретить расшивы, по дороге поднимаются на невысокую гору, где и раскинулся городок Гяз.

Под ногами каменистая щебенка и серая пыль. После морской качки шагать по твердой поверхности непривычно и, почему-то, хочется веселиться. Кто-то даже попытался песню затянуть, но слышен звучный шлепок, десятник наводит порядок, и пятьсот метров до городка, перехватывая всех встречных, крестьян, ремесленников и пару купчиков, казаки проходят в тишине.

Вот и сам Гяз. Как водится, окраины застроены грязными глинобитными лачугами, а в воздухе витает сильный болотный запах.

"Правильно сделали, что ночью сюда не приперлись, - мелькает у меня мысль, - а то бы бродили тут как придурки, искали, где и что находится".

В левую руку я беру пистоль, в правую шашку и, все так же, молча и без суеты, указываю направление на центр городка. Там стоит дворец наместника и казарма, и там же живут самые знатные местные людишки. Правда, большинство из них в столице или в Астрабаде, тут климат не очень здоровый, топей много и влажность большая, но кого-то на месте все равно застанем, и на денежку потрусим.

Одна улочка сменяется другой. Три казачьи колонны приближаются к центру с разных сторон, и пока все идет просто отлично. Но местные жители быстро понимают, что мы чужаки и враги. Они поднимают истошный крик и бегут впереди нас. Это не есть хорошо, и мы устремляемся за ними вслед. Бегом, как можно скорей, казаки спешат вперед, и вскоре мы оказываемся на площади перед трехэтажным зданием, дворцом местного управителя. Рядом притулилась огороженная глинобитным забором одноэтажная казарма, а за этими зданиями видны зеленые фруктовые сады и белокаменные особняки знати.

Моя ватага первой оказывается на месте, остальные пока запаздывают, и я решаю не медлить, а сразу атаковать казарму, в которой полторы сотни пехотинцев туфенгчи, могущих встретить нас ружейным огнем.

- Василий, - я оглядываюсь на Борисова, - возьми десяток и захвати дом городского главы! Остальные за мной! У кого бомбы, приготовиться! Побьем басурман без всякой жалости, казаки!

Через небольшую площадь мы перетекаем потоком, забегаем во двор казармы, и я вижу первого вражеского солдата. Мой пистоль изрыгает пламя. Кусок свинца с четырех метров разносит голову, что-то орущего туфенгчи, пистоль возвращается в кобуру и вместе с ватажниками я вламываюсь в длинное приземистое здание.

В казарме суета и беготня. Сотня полуодетых мужчин в душном помещении мечется в поисках своего оружия. Но что с этого толку? Порох и патроны хранятся отдельно от ружей, а с сабельками против нас особо не повоюешь.

- Убрать бомбы!

Понимая, что взламывать оборону укрепившегося противника нам не придется, я отдаю новый приказ, и кидаюсь в гущу схватки. Кровь летит во все стороны, и массой своего организованного плотного строя, стреляя из пистолей и рубя тела врагов клинками, мы ломим сопротивление персидских регуляров, расслабившихся на отдаленном форпосте империи. Швир-хх! Свистит шашка и рубленая рана вскрывает череп перса. Швир-хх! И отрубленная кисть руки, сжимающая саблю, падает на скользкий глинобитный пол. Швир-хх! И еще один, пытающийся сбежать, противник, мертв.

Схватка поглощает меня полностью. Хочется рубить и резать, лить кровь и уничтожать любую попытку сопротивления, но враги быстро заканчиваются, а меня останавливает голос Рубцова:

- Никифор! Нечосу помощь нужна!

Резким движением кисти, я стряхиваю с шашки кровь и спрашиваю Сергея:

- Что случилось?

- Он в особняках застрял. Вроде бы хорошо пошел, а там, на гулямов напоролся. Они его конным строем атаковали и весь отряд разбросали. Пока наши казаки от них отбивались, в особняках знати вельможи очнулись, и силы свои в кулак собрали.

Гулямы это серьезно, гвардейцы, вроде турецких янычар и египетских мамелюков, тяжелая латная кавалерия, которую персы набирали в основном среди грузин.

- А Старченка где? - спросил я Рубцова.

- Своих бродяг собирает. Они склады грабить кинулись.

- Скоты!

Помянув недобрым словом разбойников Гаврюши Старченки, я повел три десятка своих ватажников на помощь Нечосу. И вот здесь-то, нам и пригодились бомбы, скопированные с русских гренадерских образцов, чугунные шары с фитилем набитые порохом и свинцом. Через сады мы вышли к широкому ровному полю между четырех особняков, напоминавшее турнирное и, чуть было, не влетели в кровавое месиво, в котором два десятка тяжеловооруженных конных панцирников и человек сорок спешенных персов бились с полусотней казаков. Где остальные люди Харько Нечоса, было непонятно. Идти в лобовую атаку, смысла не было, потери большие будут, так как гулямы нас порубят, а огненный бой использовать неудобно, толкучка большая.

В общем, по зарослям, мы быстро обошли персов с тыла, и в тыл к ним начали кидать бомбы, которые так рванули, что кони гулямов перепугались, вынесли их из толчеи, и вот здесь-то, мы всадников и встретили. При этом я снова отличился, лично одного панцирника прыжком с дерева из седла выбил и глотку ему перехватил. На этом моменте, бой, как таковой, и закончился. Без гулямов, которые полегли все до единого, остальных персов перебили быстро, а там подошли потерявшиеся казаки Нечоса и Старченка сотню своих оглоедов собрал.

После этого моя ватага снова стянулась в центр, и начался сбор особо ценной добычи. На все про все у нас время только до утра, а потом придется бежать, так как многие горожане скрылись, и из Астрабада, в любом случае, на помощь Гезу выйдет мощный отряд. Само собой, биться за город, нам интереса нет. Значит, надо грамотно провести мародерку и вовремя свалить из этих мест.

Чувствуя сильнейшую усталость, я остановился возле колодца, который находился на заднем дворе дворца наместника. Скинул с себя пропитанную грязью и кровью одежду, не жалеючи, отбросил кафтан и штаны в мусорную кучу под стеной, оставил на себе только короткие подштанники и обмылся. Затем появились Митяй Корчага и Федор Кобылин. Они принесли ворох чистой одежды, и я переоделся в легкий серый халат, какой кочевники туркмены носят.

По всем негласным правилам, сейчас я должен был носиться по дворцу и хватать все, что под руку попадется. Однако я решил не торопиться. Мои помощники, Василий Борисов и Сергей Рубцов, пока справлялись без меня, и этим полностью свою четверную долю отрабатывали. Поэтому я решил сделать себе небольшой отдых, присел на табуретку в тени раскидистой чинары и занялся чисткой шашки, а пока снимал с нее корку запекшейся крови и долы прочищал, делал выводы из того, что сегодня произошло.

Что мы имеем? Порт и город взяты, и потери у всех разные. У меня шесть человек безвозвратных, хотя отряд самый маленький и он все время находился на острие удара. У Нечоса погибло двадцать три человека и девять тяжелых, много потерял, но это можно списать на случайность, на гулямов, которые проводили турнир для своих хозяев, заметили нас, приняли бой и прикрыли бегство вельмож. У Старченки тридцать шесть мертвецов и двадцать пять тяжелых, а все из-за глупости, жадности и неорганизованности, которые могли повлечь за собой поражение.

Какие выводы придется сделать после сегодняшнего дня? Их много, но основные просты. Первое, с разбойниками дел иметь нельзя, это я и раньше знал, но в этот раз меня Харько убедил вместе с Гаврюшей пойти. И хотя сам Старченка хороший боец и нормальный командир, контингент бойцов в его отряде дрянь, бунтари, привыкшие боярские усадьбы жечь и, на мой взгляд, они просто обуза. Второе, персы вояки неплохие, но неорганизованные. Третье, сегодня мы соберем добычу, и при дележке может выйти некрасивая ситуация, так что придется подготовиться самому и казакам своим инструкцию дать. Четвертое, мои ватажники-отважники показали себя достойно, ни один не струсил и за спинами товарищей не отсиживался. Вот такие дела и такие мысли после боя.

- Дзан-гг! - со звоном, на втором этаже дворца было выбито стекло, и в проеме появилась растрепанная голова Ивана Черкеса.

- Чего все ломаешь!? - окликнул я односума.

- А зачем что-то беречь, Никифор? Все равно, когда будем уходить, добро басурманское подожжем.

- И то верно.

Согласившись с Иваном, я хотел еще минут десять посидеть, но он сказал:

- Мы тут казну городскую нашли, и Борисов тебя зовет.

- Ничего не трогали?

- Нет, все как ты велел. Тут мешки опечатанные, а в них монеты.

- Сейчас подойду.

Я встал с табуретки и еще раз обтер шашку чистой ветошью, которая оказалась дорогой шелковой шалью. Затем, подкинул ее и подставил клинок, а когда шаль распалась на две части, я удовлетворенно ухмыльнулся, и отправился во дворец. Казна такое дело, что глаз да глаз нужен, и пока шел, вызвал на дележку Нечоса и Старченку, это значит, дабы атаманы видели нетронутые печати и невскрытые мешки, и не говорили потом, что их кто-то обманул.