Братские узы

Глава 18 Огненное восхождение на небеса и прочие чудеса

— Нет, — стонет Веллер. Его бьет крупная дрожь. — Нет!

Вся правая половина его лица превратилась в маску из запекшейся крови.

Мундир-сутана разорвана на плече и быстро намокает — с рукава срываются и падают в пыльную землю тяжелые алые капли, стекают багровые струйки по бледной ладони, что так и не разжалась, не выпустила рукоять автомата.

Патронов мало. По дороге сюда Марко, Войцех и Анджей уже истратили все гранаты, но оторваться, хоть ненадолго удалось. Оставалось лишь блуждать между черными коробками складов, надеясь, что неведомый небесный покровитель все-таки сжалиться над ними и ниспошлет спасение.

Они уже давно перевалили вершину холма и теперь оказались на скрытой от города стороне, но легче от этого не стало — чернорубашечников хватало и здесь. Пришлось прорываться с боем, один раз их встретили станковыми пулеметами, и тогда пригодились гранаты. Несильно ранили Войцеха, но тот продолжал воевать, словно заведенный. Скупые выверенные движения, редкие, но пропадающие выстрелы и невероятно сосредоточенное лицо. Сейчас странный здоровяк внушал страх — точно таким же он был и тогда, в пустоши. И Марко был рад, что сейчас он на их стороне: без брата (наемник реально оценивал свои силы) он вряд ли справился бы с медведеобразным теократом.

— Что там? — Внизу, на половине спуска, часть склона была выровнена и залита асфальтом. Чуть сбоку — невысокая башенка с пулеметным гнездом и пучком устройств загадочного назначения.

А на самой площадке находилось несколько загадочных устройств. Нечто вроде угловатых черных стрекоз, с такого расстояния практически неотличимых от своих живых собратьев.

— Что там? — повторил Марко, и только тогда Войцех наконец-то отвлекся от расстреливания инквизиторов, что засели за небольшим бруствером и опасливо огрызались автоматными и пулеметными очередями.

— Откуда мне знать! — Войцех злился — впервые за все время. — Хотя… Что-то мне это напоминает. Помнишь, тогда в пустоши наше с вами странное путешествие…

— Какое путешествие?! — Анджей уже тут как тут.

— Заткнись! — огрызнулся Марко. — Ну!

— Не нукай — не запрягал! Так вот, помнишь ту машину, летающую которую?

— Ага, — Наемник поскреб небритую щеку, аккуратнее перехватил стонущего брата. — Помню. Неужели…

— Думаю братья во вере сумели каким-то образом восстановить схожие машины. Мало ли, древние чертежи там, схемы…

— Все может быть, только вряд ли нам это поможет…

— Не спеши, моонструмец! — Войцех хитро улыбнулся и повернулся к любопытному Анджей: — Ты умеешь летать?

— Неа, но могу научиться!

Марко только растерянно захлопал глазами — ну не дураки же они и в самом деле! А ерунду всякую лопочут. Летать, понимаешь, собрались! Веллер опять застонал.

— Держись, братец, осталось совсем немного! Ну, что делать-то будем, пан штандарт-майор?

Войцех величаво оправил уже изрядно потрепанный мундир, подтянул колоратку.

— Действуем так: вы пробираетесь к посадочной площадке, а я тут немного постреляю, а потом вы меня заберете. Анджею, я думаю, хватит пары минут освоить технику. Правильно я говорю?

Поляк самодовольно хмыкнул.

— Попробую уложиться в одну.

— Ну, дело твое.

Марко оставалось лишь пожать плечами.

— Эй, ты кто?! А ну стоять…

Инквизитор обмяк и повалился на землю. Приклад, как всегда, сработал лучше всяких похвал. Моонструмец удовлетворенно хмыкнул, кивнул Анджею:

— Помоги — затащим его в ангар. А потом посмотрим, что из себя представляют эти вертокозы или стреколеты…

— Вертолеты!

— Ай, какая разница! Просто здоровенная летающая хрень!

И Марко был недалеко от реальности. Вблизи эти загадочные вертолеты производили большое впечатление. Нарочито угловатые, грубые, с крылышками-обрезками с подвешенными к ним пилонами с ракетами и автоматическими пушками, кабина, забранная тонированным стеклом и дремлющие до поры до времени огромные винты. Только в данном случае компоновка немного отличалось от той древней машине, встреченной ими в пустоши. Вместо небольшого вертикального винта на длинном хвосте, у данных аппаратов имелся дополнительный, второй винт сверху. И тут же Анджей не преминул вставить слово:

— Ага, понимаю! — Глаза его при этом таинственно сверкали. — Два винта, вращающиеся в противоположных направлениях, нивелируют крутящий момент, и тем самым корпус приобретает стабильность. Представляешь?!

Марко представлял слабо, но решил просто кивнуть. Для умного вида. Но только поляку было уже все равно: он напоминал охотничьего пса, почувствовавшего добычу. Наемник счел бы за лучшее использовать старую, проверенную технику, чем лезть в кабину страшного «стреколета» (или вертолета — что за дурацкое название!).

Удивительное дело, но охраны у этих летающих машин было всего ничего: парочка солдат на входе и диспетчер в башенке. Это было даже подозрительно, но выбора не было. Где-то там, наверху, Войцех продолжал отстреливаться от наседающих чернорубашечников, стараясь за целый взвод, значит им удалось проскользнуть незамеченными. Еще было хорошо то, что Веллер наконец-то пришел в себя и теперь мог ковылять самостоятельно, оперевшись на автомат. Вроде не так уж и плохо…

Только поганое предчувствие не отпускало, словно слова про театр, сказанные на совете с Катрин и ее бугаями, обрели отчаянную реальность. Раньше еще не приходилось себя ощущать актером в театре неизвестного зрителя и столь же неизвестного режиссера. Даже не актером, а куклой-марионеткой, которой дергает за ниточку скрытый кукловод. Поганое ощущение — в это стоит поверить.

Но сейчас Марко больше занимала проблема выживания: как можно скорее убраться отсюда, а желательнее из Теократии, и потом разобраться, как говорили древние, ху из ху. Лишь костер, что когда-то ждал их в Сан-Мариане, не сумел насытиться свежей плотью.

Почему так пусто? Разве самые уникальные машины на территории Святой Европы никого не интересуют? Хорошо, что не так, хорошо, что инквизиторы просто не учли, что им противостоят отнюдь не юнцы-бунтовщики, а матерые наемники, сбежавшие в свое время прямо из очистительного пламени инквизиторского костра, огромного, сложенного из отборных бревен, уложенных вокруг стального креста дыбы и щедро политых драгоценным бензином. Марко до сих пор вздрагивал, вспоминая жуткую конструкцию. Так, что им Черная Стража, если даже «серые мундиры» упустили их из своих цепких лап.

— Ты как, братец?

Видно, что плохо. На окостеневшем бледном лице дрожат бисеринки пота, похожие на россыпь алмазов на тонкой коже. Лопнула кровавая корка, сочится алым на плечо, а в черных глазах огнем горящих нефтяных факелов плещется боль. Но Веллер лишь ответил:

— Все путем, братец, все путем.

У него нет даже сил на неизменный смех…

Тонированная кабина настежь, и Анджей копошится в загадочных циферблатах, перемигивающихся огоньках и многочисленных тумблерах, усыпавших приборную доску. Он похож одновременно на безумного гения и злобного гремлина, что до зуда в лапах желает испортить дорогостоящую машину. Только манипуляции поляка не идут ей во вред: стальная стрекоза оживает, чутко реагирует на сдвинутый штурвал, на руки, сжимающие шершавую резину рукоятей. А еще он походил на человека, обретшего мечту. Так, наверное, выглядели все многочисленные святые новохристианства. По крайней мере, истинные, жизнь положившие в основание Сан-Доминики.

— Готово! — Загудел оживший двигатель, стронулись с места огромные упругие лопасти. Все выше и выше, переходя в оглушающий полурев-волувой, что сверлом ввинтился в уши. Анджей напряг глотку и каким-то чудом все-таки перекричал грохот работающих винтов. — Тут камора есть для десанта — залазьте! Сча открою, только разберусь, как именно…

Огромное черное насекомое ожило, вздрогнуло, перемигиваясь глазками-огоньками. В смоляном блестящем боку откинулась одна из бронированных панелей. За ней залитая неприятным алым светом маленький отсек с узкими стальными планками-скамейками, накрепко привинченными к стенкам.

Веллер без сил повалился прямо на ребристый пол, прислонился обожженной спиной к холодной, как лед, стене. Где-то за ней вибрировал мощный движок.

Наемник дышал судорожно, с надрывом. В жутком отсвете он казался залитым кровью, что, собственно, было недалеко от правды. «Наверное, я выгляжу не лучше», — сам себе грустно улыбнулся Марко, опустился к брату.

— Жив еще?

— Живее многих! — Хорошо, что у него хватает сил шутить. Добрый знак.

Наскоро перемотав бинтом, смоченным чем-то дезинфицирующим, изувеченное лицо брата, Марко только тогда позволил себе расслабиться.

— Лады. — Марко устало выдохнул. — Ты только без меня не окочурься, а я пока пойду прогуляюсь к нашему общему другу мастеру технических игрушек.

В кабину пилота, где колдовал Анджей, вел короткий коридорчик с матерчатыми петлями вдоль стен. Отдышавшись, Марко поднялся и пробрался к поляку. Тот был так крепко увлечен своими механическими чудесами, что и не сразу его заметил.

— Что там у нас?

— Все в полном порядке, етить вашу мать через колено, — взлетаем! — захохотал демоном Анджей и потянул на себя штурвал. Двигатель завыл еще больше.

На мгновение земля пропала из иллюминаторов, а голубой зрачок неба заглянул в кабину, но вскоре все вернулось на круги своя.

— Ой, перестарался! Сейчас выровняю. — Земля с этой высоты напоминала детскую площадку, где ребенок-педант аккуратно разложил черные кубики и прямоугольники. — Черт, черных набежала — тьма! — Анджей улыбнулся неуклюжему каламбуру.

— Оружие есть на борту? — Марко старался не глядеть вниз: с непривычки у него кружилась голова и жестоко мутило.

— Ага!

— Какое?

— Ракеты, пушки…

— Ну, тогда огонь из всех орудий!

— Есть, пан командир!

Тонкие холеные пальцы, на которых словно никак не повлияло долгое и небезопасное странствие, забегали на приборной панели, щелкнули тумблеры.

С воем и ревом, рассерженными бесенятами с пилонов сорвались дымные хвосты.

Вспыхнули багровые, в переплетении дымных прожилок сферы, лизнули огненными языками черное брюхо. Словно великан огромной ладонью слегка подтолкнул вертолет вверх. Анджей утопил мягкую кнопку на гашетке — завыли голодными волками автоматические пушки, роем крупнокалиберных свинцовых пчел накрыли разбегающиеся фигурки в черных мундирах. Бум-бум! — бухнуло так, что вертолет сотрясся крупной дрожью. Вспышка на мгновение ослепила Анджея.

Когда же он снова смог видеть, то узрел внизу настоящее огненное море, испаряясь черными дымными столбами. Пылало все: ангары, техника, земля, люди… Посадочная площадка превратилась просто в черную воронку, обрамленную огненным венчиком пожаров.

Как в легенде. Ортодоксы из Сан-Мариана утверждали, что пресвятой Конрад взошел на небеса в бушующем вихре огня, оставив после выжженное пятно земли пару километров в диаметре.

Марко волей-неволей улыбнулся: неужели и их могут принять за новых Божиих пророков? Ведь настоящее огненное восхождение на небеса! Ну и пусть — вот потеха будет, когда великие еретики будут объявлены великими святыми.

— Что у нас с топливом?

— Забиты под завязку, хватит, чтобы долететь до само Клейдена. Тут даже запасной бак имеется.

— Отлично, летим отсюда.

— А Войцех?

— Забирай этого чертового монаха и, все-таки, лети уже отсюда. Я даже готов сказать волшебное слово: пожалуйста!

По первости Войцеху показалось, что жуткий ангел мщения спустился с небес и рубанул наотмашь гигантским огненным мечом. Узкий юркий бронеавтомобиль, вооруженный пулеметом, инквизиторы в черных мундирах-сутанах скрылись в пылающем вихре. А с неба донесся рев трубного гласа.

Взметнулись вверх черные полосы дыма, завихрились вокруг неуклюжей туши «стальной стрекозы», зависшей над самой землей. Откинулась дверца в бронированном боку и вниз спустилась тонкой паутинкой спасательная лесенка. Чумазый, страшный, что черт, выглянул Марко.

— Войцех! Твою ж мать, быстро тащи сюда свою толстую святую задницу!

Теперь чернорубашечникам было уже не до мятежного брата-странника — успеть бы сою собственную задницу спасти. Вокруг полыхало пламя, утробно рыча, поглощая ненасытной пастью все новые и новые площади. Что-то бухало в пламени, истошно свистело, разносилась вокруг трещотка рвущихся патронов. Выл от боли незнакомец, скрытый стеной огня.

Пан штандарт-майор сорвал начинавший тлеть мундир, зашвырнул в самое пекло, отбросил бесполезный же автомат с опустевшим магазином и в два прыжка оказался у лестницы. С ловкостью паука взлетел в десантную камору. От плотного, пропахшего дымом тела сразу стало тесно.

Захлопнулась дверца, и вертолет стал стремительно набирать высоту. Постепенно полет его выровнялся, и «стальная стрекоза» взяла уверенный курс на запад, в сторону вольного Клейдена. Или, по крайней мере, считавшего себя таким.

Мелькнули и исчезли густо чадящие постройки базы, Нижний Город в тумане испарений, пришедших с пригородных болот-свалок, Стадиус, буйствовавший в спортивном безумии, острая вершина Богословской Учельни чуть не пропорол железное подбрюшье летающей машины. Вскоре и он вместе с остальной Санта-Силенцией скрылся за горизонтом.

Стальная туша мелко вибрировала, сдавленно гудели за бронированной переборкой турбина и винты. Словно странная, но искренняя колыбельная машины для людей, упрятанных в металлическое чрево. С жадностью изголодавшегося льва вертолет пожирал топливо и вспарывал лопастями винтов воздух, разрубая облака на мелкие ошметки. И летел вперед, над плодородными пашнями, тихими, уютными городками, заросшими густым лесом руинами. Только порой какой-нибудь уставший крестьянин разогнет ноющую от усталости спину и приметит черную точку в ослепительной голубизне неба, практически теряющуюся в облачном лабиринте. Пожмет плечами равнодушно и со вздохом вернется к работе…

Сверкающую огнями линию Стены, отделившую Познаньскую пустошь от Теократии, вертолет перелетел уже глубоко за полночь.

Мерно похрапывал Войцех, только его закрытые глаза могли обмануть только ребенка: Марко явственно видел, как бьет мелкая дрожь пудовые кулаки, как набухают твердые желваки на широкой физиономии.

Веллер спал, беспокойно стонал время от времени — совсем тихо, едва слышно, и это было уже достижение.

Анджей, сидя в кресле пилота и уверенно сжимая штурвал, что-то бубнел себе под нос. Судя по некоему подобию ритма, напевал что-то героически-пафосное. По глазам заметно, что чувствовал он себя королем мира.

«Ну что ж, вроде пока все тихо», — нечасто Марко делал подобные выводы. Жизнь не располагала к подобному. Хорошо, что хоть сейчас нашелся момент…

Моонструмец извлек из внутреннего кармана пластиковый прямоугольник. На девственно белой бумажке явственно проступали печатные символы. Цифры, буквы — сущая абракадабра. Покрутил в руках странный листок — ничего более.

— Интересно, не правда ли? — Все-таки Войцех не спал. Хитрая бестия. — И из-за этого клочка бумажки столько смертей и страданий. Хотелось бы мне узнать, что он скрывает в себе…

Всем хотелось бы, да только толкалось рассерженным младенцем предчувствие, что брат-странник — это последний человек, которому стоит знать значение странной надписи.

— Чудеса, дорогой мой, — манерой называть Пауло отвратительным «дорогой мой» у Пса появилась совсем недавно, — создаются исключительно людьми и для людей. С Божьего, само собой, соизволения. И самое главное чудо — это сам человек. Его душа и разум. Огненное восхождение, превращение воды в вино — так, балаганные фокусы. А вот изменить человека, заставить, убедить следовать новым идеалам, порой диаметрально противоположным его собственным — вот оно, чудо, дорогой мой!

Сантьяго аж передернуло от подобного. Все его существо и воспитание буквально корчилось от отвращения при взгляде на эту лоснящуюся довольством бледную харю. А слышать от нее рассуждения о чудесах было вдвойне неприятно — так бы и съездил по ней кулаком, но надо терпеть, изо всех сил. Совершая величайшее чудо: «ломая» самого себя. Но куда уж лучше это, чем то, свидетелем чего был обер-капитан.

При воспоминания об этом мужественного инквизитора буквально передергивало и испытывал он страх. Не простой страх, детище эволюции, мобилизующий силы на противостояние опасности, нет. То был настоящий животный ужас, когда ни рукой, ни ногой нельзя пошевелить. Только и стоять, как кролик, завороженный иламитским удавом, и смотреть. Смотреть не отрываясь, впитывать всем телам полноводье страха, текущего сквозь него…

Гнать прочь наваждение и стараться держать себя в руках. И как же трудно это сделать, когда эта черноволосая живая гора постоянно маячит перед глазами. Вроде и не варшавянин, но даст фору любому и бойцов Своры. Глаза-иглы его горят таким же фанатичным блеском, как и у остальных.

Пару раз Пауло участвовал и в «ломке». Нет, конечно, не сам калечил человека — опыта и допуска не хватало, — но видел, как из полноценной личности, по-своему мужественной и сильной, уверенной в собственных убеждениях, делали овощ. Жалкий огрызок человека с разрушенной психикой, хныкающего урода, способного лишь писаться в штаны. Жутковатое зрелище: комплекс из медицинских препаратов, точно рассчитанных пыток и унижения, и через неделю-две от личности оставались один руины, где самое раздолье археологу-экзекутору, откапывай и узнавай, что хочешь. Таких бедняг ждали либо милосердная пуля в голову, либо… О секретных лагерях и госпиталях Инквизиции в такой момент вспоминать хотелось в последнюю очередь.

Но то, что сделал вчера вечером Пес… Нет, это было нечто иное. Проклятый альбинос сначала разрушил до основания личность, а потом заново, аккуратно и терпеливо собрал из осколков нового человека, абсолютно преданного фанатика, который подчинялся отнюдь не прима-генералам Инквизиции, не Святому Престолу, а лично самому Псу. В этом Сантьяго уже успел убедиться. Не урода, не душевнобольного, жалкое подобие человека, нет, полноценная психика, только подправленная в нужном направлении.

Еще вчера здоровяка звали Черный Бык. Судя по данным местного отделения Серой Стражи, одного из активистов Сопротивления. Тишайшего, как шутили «серые мундиры». Сейчас же верный воин Пса, еще один член Своры отзывался просто на имя Черный. Безо всяких быков. Черный, как червоточина его души.

— А, дорогой мой, еще один экземпляр. Замечательный, прямо скажу, образец. Конфетка!

В одной из уцелевших казарм, смотревшейся донельзя одиноко среди сгоревших до углей соседок, оборудовали походный госпиталь. Пациентов было много, но, как шепотом переговаривались медикусы чернорубашечников, большинство из них уже не жильцы. Головешки, а не люди. Чудо еще, что в них каким-то макаром держится жизнь.

Хватало и легкораненых, но этих, после перевязки на скорую руку, отправляли снова в строй: ходят, ну и ладно, послужит еще. В самом углу казармы, за переносной ширмой смена за сменой колдовали врачи.

Наконец-то, медикус, вытирая окровавленные руки о передник, донельзя схожий с мясницким, появился из-за ширмы. Лицо его не выражало добрых чувств. Он сокрушенно покачал головой, но обреченности в этом движении не было, наоборот, робкая, несмелая надежда.

— Тяжелое положение. Ожоги, множественные повреждения внутренних органов, но жить будет. — На мгновение он замолчал. Потом добавил: — Я, по крайней мере, надеюсь.

— Спасибо, пан медикус, за старания! — Пес низко поклонился. Было в его поведении что-то от клоунады.

Врач коротко кивнул и ушел к другому раненому. Пес повернулся к Пауло.

— А вот еще одно чудо! Чудо из чудес — спасение человека из лап смерти. Пусть пока ангелы помолчат и не дуют в свои трубы. Трубный глас сей живой души слушать еще рано. Пойдем, покажу!

За ширмой, на узкой койке лежала девушка. Лицо, некогда красивое и чувственное, судя по пухлым губам и аккуратному овалу подбородка, практически полностью скрывала повязка. Только выбивались наружу несколько прядей, золотых и темных. До подбородка девушку полностью скрывало одеяло.

Под него уходили пластиковые трубки с физраствором и лекарством, а сама пациентка с усилием и сипом, но дышала. И, вроде бы, пока уходить из бренного мира не собиралась. Инквизитор присел рядом на табуреточку, погладил бледными пальцами выглядывавшую из-под одеяла ладошку.

— Красавица! Посмотрите, что с ней сотворили, изверги! Прекрасное создание, благоухающий цветок, а во что превратилась! — В голосе Пса звучала практически искреннее сочувствие, да только в голубых глазах не было ничего, кроме холодного расчета. — И самое страшное, раны сии не только телесные, но и душевные. Чистый лист, на котором можно написать все, что угодно.

Дикий ор от входа в госпиталь прервал рассуждения Пса. Пауло аж передернуло от неожиданности (нервы не к черту — прости Господи! — надо отдохнуть, в обязательно порядке, иначе…), но инквизитор остался невозмутимым, только повернулся к источнику шума с глумливой улыбкой на тонких губах.

— Где этот гребаный альбинос?! Где это отродье пустырное?! Найду — разорву на части!

— Пан архиепископ…

Мессир Фабио Фаттиччели был в ярости, что, собственно, органично вписывалось в его образ бравого отставного вояки, не утратившего, однако, былой хватки. Он ярился и пенился неистовством, кипел праведным негодованием — он буквально метал молнии, подобно древним божествам-громовержцам. Время от времени, он переходил с сандоминиканского наречия на чистейший итальянский, расшитый богатым разноцветьем ругательств и проклятий, пришедших вместе с его предками из Пиренейского полуострова.

— Разве положено человеку вашего положения подобные сквернословия?! — удивлению Пса не было предела. — Там, откуда я родом, за подобное святой отец бил по губам и заставлял по десять раз на день читать «Слава Конраду Благовестному!» и по пять — «Поклонюсь святым мощам…». А это, уж поверьте, быстро отучало от греховной страсти.

— Что… — Кажется мессир Фаттиччели потерял дар речи. Только сдавленно забулькал в миг парализованным горлом. Сумел-таки с собой справиться: — Что ты себе позволяешь, мут?!

Пес сохранял спокойствие, достойное самых почитаемых и святых послевоенного времени.

— Мессир, может быть, пройдем к вам и обсудим недоразумение, возникшее между нами?

Кажется, архиепископ начал остывать. Лицо все еще оставалось багровым, тряслись праведным возмущением многочисленные складки кожи, но глаза уже не были перунами громовержца. Он процедил:

— Не думаете, что легко отделаетесь!

— Я к этому и не стремлюсь, — пожал плечами инквизитор. — Главное, чтобы мы могли поговорить без свидетелей.

— И без своей свиты? — Фабио скосился в сторону Черного, торчавшего у дери. Глаза-иголки, казалось, сейчас прожгут дыру в архиепископе.

— Я хотел бы вам кое-что показать и рассказать, а для этого мне нужен мой адъютант. — Кивок в сторону Пауло. — И мой, гм, подопечный.

— Твой малолетний братец? Пусть! Надеюсь, ваш доклад ответит на все мои вопросы.

Развернулся на каблуках и вышел наружу. Медикусы и раненые, из тех, что поздоровее, лишь испуганно зашушукались между собой, бросая странные взгляды в сторону Пса.

— Вы составите мне компанию при разговоре с этим боровом?

Пауло опять вздрогнул. Рука, белая, словно мелом натерли, легла ему на плечо.

— Я надеюсь на вас. — Голубые глаза, что стальные клинки, приставленные к горлу — попробуй, откажи такому.

— Конечно. Я… э-э… всегда с вами.

— Вот и отлично. Я верю вам.

Личный кабинет архиепископа не поражал своей роскошью. Наоборот, скорее ему была свойственна армейская аскетичность. Конечно, спартанская простота не распространялась на многочисленные награды, иконостасы которых сплошь укрывали стены. Тут были всякие: простенькие солдатские «За отвагу» и «Твердость в вере» соседствовали с украшенными бриллиантами и золотом генеральские ордена. Пресвято Конрад первой степени соперничал богатством со Славой Святого Престола с бантами и железными дубовыми листьями. Сюда бы экскурсии водить, да только вряд ли мессир Фабио допустил в свое личное святилище посторонних, дабы они не осквернили праздными разговорами реликвии боевого прошлого.

— Прошу. — Архиепископ старался казаться вежливым, но окаменевшее лицо говорило совсем об ином.

— Спасибо. — Пес улыбался, и Пауло многое бы отдал, только бы стереть глумливую ухмылку с белесой рожи. Сделал и сам бы, но он боялся.

Боялся, потому что рядом с Псом стоял и ковырял свою культю Бледняш. Каждый раз при взгляде на его лицо пробирала невольная дрожь: не лицо, маска, под которой клубилась невидимой тьмой бездна, выглядывала в расширенные зрачки мальчика наружу, скалилась черными зубами.

— Ну, я жду. — Фаттиччели барабанил толстыми пальцами по столешнице черного дерева. Казалось, еще мгновение, и он взорвется, проснется беспокойно дремлющий громовержец в душе бывшего прима-генерала.

— А мы действуем! — Пес в открытую потешался над архиепископом: резиновые бледные губы растянулись в широченной улыбке, от уха до уха. И мелкие острые зубы сверкают в свете здоровенной свечной люстре, отделанной позолотой. — Мальчик, этот человек плохой!

— Мне будет сложно… — Бледняш замялся, словно подыскивая слово: — Мне будет сложно его убить.

Он поднял к губам новую, вырезанную лучшим мастером-краснодеревщиком Санта-Силенции дудочку. Проявляя удивительную ловкость, пальцы одной, уцелевшей руки, забегали по дырочкам, прорезанным в дорогом дереве. Напряглись губы, нагнетая воздух. По кабинету полилась легкая, обволакивающая мелодия.

Краска мигом отхлынула от лица мессира Фаттиччели.

— Что?… Что ты задумал со своим мутовским отродьем?!

— Нет, убивать его не надо — только исправить. Сделать хорошим!

Крысолов на миг отвлекся, посмотрел преданно и чуточку недоуменно на Пса.

— Еще сложнее!

— Я тебе помогу.

Архиепископ подскочил из кожаного начальственного кресла — перуны проснулись в пронзительных глазах бывшего прима-генерала. Того и гляди сожгут, как сухой валежник.

Пес перестал улыбаться — лицо застыло гипсовой маской. Уперся взглядом в переносицу потомка итальянских эмигрантов. Тот замер — лицо пошло сизыми пятнами, глаз выпучились, брыли-складки мелко задрожали.

— Сядь.

Пауло будто потерял контроль над телом. Парализующая волна поднялась из желудка, подступила к горлу и захлестнула с головой. Беспредельный животный ужас полностью подчинил его своей воле. Казалось, пистолет под рукой, протяни ладонь, достань оружие… Два выстрела, как на учениях. Два трупа. Два все еще живых трупа, которые должны стать мертвецами. Мальчик-убийца и инквизитор-сатана. Отправляйтесь в ад, черт побери!

Но почему же обер-капитан стоит, не шелохнувшись? Почему медлит? Почему рука застыла на полпути? Он и сам не знает, как ответить. Просто не может, и все. Просто страшно, до мокрых штанишек страшно.

А мессир Фаттиччели уже и вовсе потерял свой естественный цвет. Надулись щеки, приобрели явственный синюшный оттенок, кипит пена на губах и текут слезы из глаз, топят пышущие молнии. Прима-генерал уже бьется всем телом, руки, массивные, что грабли, мозолистые и грубые, скребут твердую столешницу, оставляя глубокие борозды и полоски крови от сломанных под бешеным напором ногтей.

А бледные все смотрят. Глядят, выпучив от натуги зенки, словно на странного зверя дивятся. И страх. Боязнь невероятной, бесовской силы волнами расходится от них.

Архиепископ уже не бьется, что припадочный. Тихо хнычет, оплыв в кресле. Тягучая слюна сочится из уголка рта, а глаза бессмысленно смотрят перед собой. Ничего в них нет, гулкая пустота, которая только и ждет того, чтобы наполниться. Набрякнуть новым смыслом и новой личностью.

Вот уже появляются первые признаки человеческого рассудка. Глаза глядят осмысленно… и преданно. Как верный пес на своего хозяина.

Пес судорожно выдохнул, покачнулся — ему пришлось опереться об спинку гостевого кресла, крайне неудобного, узкого и твердого, что сидение электрического стула. Дрожащей рукой инквизитор утер холодный пот, выступивший на белой коже, глаза его лихорадочно, но довольно блистали.

— Тяжело… — Слова давались ему с трудом, ворочались непослушными валунами. — Вот так всегда: ни одно чудо не дается без усилий! Не так ли, братец?

Бледняш молчал. Лицо застыло посмертной маской, скалилось судорожной улыбкой. Пауло бы многое отдал бы за то, чтобы ни разу в жизни не видеть ее. Сквозь повязку, укрывавшую культю, проступили широкие красные пятна.

А за столом, широко расставив могучие руки, поджав толстые губы, восседал грозный Фабио Фаттиччели. Он в нерешительности перевел взгляд с Бледняша на Пса, и обратно, скользнул широкими зрачками по обер-капитану. На мгновение взор архиепископа затуманился, но тут же обрел полную ясность. Мессир Фаттиччели медленно, скрипя непослушными мускулами, поднялся.

— Я к вашим услугам. Что вам угодно?

— Мне многое, очень многое угодно! — Пес опять улыбался. — Готов ли ты пойти за мной в деле спасения веры?

— Всегда.

Наконец-то Пауло очнулся от своего ступора. Сейчас бы выхватить пистолет, верный «Глас Иерихона» калибра девять миллиметров, пули со стальным сердечником, способные расплескать содержимое человеческой головы по стене, украшенной многочисленными наградами. Сыграем в героя, да?

Нет, не сейчас. Обер-капитан Пауло Сантьяго, отличник Инквинатория вполне ясно осознавал, что после первого же выстрела в кабинет ворвутся либо охранники архиепископа, либо архаровцы Пса, его верная Свора, что разорвут его на части получше настоящих собак.

Поэтому ждем и наблюдаем. Пусть Пса обманет его верный нюх, пусть проглядит тайные мысли, гуляющие в чернявой голове обер-капитана.