Братские узы

Глава 10 За веру и отечество!

Начальник Серой Стражи, архиепископ и прима-генерал Штефан Качинский курил одну сигарету за другой без перерыва, совершенно не жалея столь дефицитный товар. Настоящий табак не рос в Европе: его приходилось доставлять из-за Средиземного моря, через ядовитые земли пустошей, южные торговые города, зажатые между Апеннинами и Балканами, либо из редких запасов, найденных в довоенных схронах. И кто знает, какие из них были хорошие: редкость довоенных сигарет накидывала им цену в золотом эквиваленте, а иламиты всегда славились своей жадностью, чтобы всячески накручивать тарифы на свой товар.

Но в данный момент цены на никотин его беспокоили меньше всего. После проникновенного разговора с Престолоблюстителем Штефан чувствовал себя совершенно сбитым с толку и растерянным. И он совершенно не представлял, с чего начать: Теократия огромна, и искать на ее просторах двух бродяг была задачей весьма и весьма сложной. Тут требовалось невероятное и сильное чутье, интуиция настоящей ищейки. А единственный человек, который обладал необходимым качеством, официально считался покинувшим сию бренную землю. И прима-генералу совершенно не улыбалась необходимость воскрешать давно почившего мервеца. В последний раз подобные услуги обошлись Инквизиции очень и очень дорого, перетряхиванием начальства всех уровней и строгим контролем со стороны Престолоблюстителя.

Не хочется, но пан Качинский чувствовал, что иначе поступить просто нельзя. О чем ему сейчас и напоминал личный адъютант пан Генрих Шастков.

— Остается один лишь выход, пан прима-генерал. — Вообще-то полагалось начальника Серой Стражи именовать Ваше Святейшество, но среди своих, «серых мундиров» такое обращение было не в ходу. Чужие, да, могли, а вот члены Стражи обращались друг к другу, при личном общении, разумеется, только званиями, добавляя неизменное «пан». Для своих даже простой оперативник звался «пан агент». — Настала пора вернуть Пса на грешную землю из небытия. Он единственный сможет в такой короткий срок разыскать и ликвидировать диверсантов.

Да, кажется, именно так его звали. Пес Господень. Единственный в своем роде, своеобразная тяжелая артиллерия, предназначенная для таких случаев. Тот, который был казнен по совокупности совершенных преступлений против веры и отечества, судя по документам. И тот, что закрыли в далекой темной комнате, а ключ, судя по всему, давно выбросили. Что ж, настала пора отыскать его…

Около западной границы, практически рядом с Познаньской пустошью еще до войны было построено большое здание. Здоровенная мрачная коробка из бетона, прорезанная рядами окошек-бойниц, окруженная трехметровым забором, поверх которого протянулась колючая проволока-егоза. Два генератора и день и ночь гудели, пуская по оголенному железу высокое напряжение, могущее отбить охоту к посещению сумрачного обиталища у любого. Если, конечно, такой найдется.

Каким-то чудом, людям удалось отвоевать у пустоши кусок земли, узкий клин между разрушенным городком и безымянной отравленной речкой, выжженный напалмом и минометным огнем. И здесь же базировалась отдельная часть Серой Стражи. Удивительно, что не самый многочисленный отдел Инквизиции выделил целое подразделение для охраны сей постройки. Но, стоило поверить, это того стоило. Здесь, за высоким забором, за толстыми бетонными стенами, в камерах-каморках содержались самые страшные и опасные преступники Сан-Доминики, те, кого давно следовало уничтожить, но кто по неясной прихоти властей продолжал влачить существование, лишенное всякого смысла.

На каждом этаже имелся пост охраны, откуда прекрасно просматривался ярус с камерами. Решетки на каждой из них были давно заменены на глухие двери, обшитые стальными листами, с маленькими окошками для передачи неизвестным заключенным своей порции рациона.

А охранникам строжайше запрещено было общаться с заключенными, но человеческая натура при крайнем недостатке информации склонна оперировать слухами и домыслами — неистребимыми вирусами людских мозгов.

— Давно здесь? — Старший охранник пан Счемачевский отхлебнул из чашки ароматного настоя, по вкусу совершенно не уступавшему настоящему, невероятно редкому чаю. Счемачевскому довелось как-то раз попробовать его: нельзя сказать, что он разочаровался, но особых восторгов не вызвало.

— Да, вторую неделю. Перевели с первого яруса, — со вздохом поведал младший охранник пан Мауриццо. Ему-то особенно чайный настой не слишком понравился. Пивка бы бутылочку…

— Угу, — булькнул в ответ Счемачевский, отхлебнув из чашки. — Так сказать, повышение, пан младший охранник.

Старший охранник хохотнул, утер выступившую слезу. А Мауриццо лишь сморщился: остроумец, блин!

Странно, но находясь вдвоем на тихом, как склеп ярусе, им особо и нечего было сказать друг другу. Слишком разные, слишком чужие, что ли. И Счемачевский, и Мауриццо это прекрасно понимали. Поляк из простых работяг и итальянец из иммигрантской семьи, благовоспитанный и высокородный, прямиком из Сан-Мариана. Пан старший охранник со свистом втянул в себя воздух.

— Что ты знаешь о наших подопечных?

— Заключенных, что ли? — хмыкнул Мауриццо. — А что о них знать? Преступники, они и в пустоши преступники!

— Не скажи! — повертел пальцем Счемачевский. — Тут ты совершенно не прав, пан младший охранник. Здесь совершенно необычные представители этой почтенной деятельности. — Он наклонился поближе к Мауриццо. — У нас особо не принято распространяться об этом, но тебе я могу сделать исключение.

— По секрету всему свету? Валяй, пан старший охранник.

— С чего же начать… — Счемачевский почесал небритый подбородок. — Не будем размениваться по мелочам — перейду к самому интересному. Есть тут одна камера… С дверью, помеченной черным крестом, где содержится кое-кто особенный. Заключенный номер… — Старший охранник зашуршал исписанными листами регистрационного журнала. — Ага, заключенный номер два нуля сорок семь. Здесь даже имени его не указано. Полная неизвестность. Поступил пять лет назад, и ни одного контакта, ни звука из-за двери. Остальные, знаешь, поначалу шумят, буянят, все зовут на помощь, но потом, правда, успокаиваются: примиряются, что ли, либо просто сходят с ума. Я бы тоже свихнулся от подобного… Но этот… За все пять лет ни слова, ни звука — у меня порой складывалось впечатление, что он давно помер, если бы каждый раз я не находил пустую миску: кто-то ж питается там. Вот. Ну, как тебе, рассказывать дальше?

Мауриццо не хотелось признаваться, но таинственный заключенный его заинтересовал: то ли умение Счемачевского качественно завернуть интригу, либо банальное любопытство, по-детски наивное, вроде того, что заставляет подсматривать в замочную скважину за старшим братом, возящимся с грудастой подружкой. Волнующая жажда запретного.

— Ладно, не кочевряжься — продолжай. Коль начал, то не останавливайся на полпути.

Счемаческий хихикнул.

— Значицца так. Ходят тут слухи, что чувак тот, ну, который заключенный два нуля сорок семь, бывший инквизитор. Из «серых мундиров», то бишь гребаный контрразведчик, губитель ереси, мать его раз так. Гонял он, значицца, двух каких-то шпиёнов по стране, пока не прижал в каком-то городке. Нет бы взять по-тихому, так он настоящую бойню устроил. Гражданских полегло тьма! Пасторы не успевали отходные справлять. Вот тогда неприятные вести достигли ушей на самом верху! И решили пока мясника припрятать подальше, чтобы глаза не мозолил и гражданских своим видом не пугал. Говорят, страшнее черта, прости Господи!

— Ну, — Мауриццо безразлично хмыкнул. — Военный преступник, что тут нового.

— Не скажи, пан младший охранник, — заговорщицки улыбнулся Счемачевский. — А еще говорят, что товарищ сей… экстрасенс, во!

Младший охранник удивленно вытаращился на своего старшего коллегу. Сначала неуверенно, но с все возрастающей широтой на безусое лицо вползла понимающая улыбка.

— Экстрасенс, говоришь? Ну-ну, и сколько молодых повелось на эти россказни?

— Иди ты, знаешь, куда! — обиделся Счемачевский. — Я ему тут со всей душой, а он, понимаешь, цацу из себя строит! Не верит, понимаешь! Да иди ты… к черту! Прости Господи!

— Ладно, ладно, пан старший охранник! — Мауриццо примирительно поднял руки, хотя в душе откровенно смеялся над старым пердуном. — Верю, верю, можешь не сомневаться. Только…

— Тихо! — Охранник прижал палец к губам. — Кажись, кто-то едет на лифте. Давненько у нас гостей не было. А ну иди, отворяй ворота, пан младший охранник!

И в самом деле, уже не первую секунду из шахты подъемника доносился скрип барабанов, наматывающих тросы, лязг стальных полозов, соударяющихся с ржавыми направляющими. Мауриццо со вздохом поплелся к решетчатой двери, отделявшей провал лифтовой шахты от пространства третьего яруса спецтюрьмы «Божья ласка».

Оправив мундир, подтянув расхристанный воротник форменной рубашки, Мауриццо вытянулся в струнку, с подозрением косясь в сторону решетки. За ним пристроился и Счемачевский, в силу возраста и колоссального стажа уже глубоко плевавшего на предписания устава касательно ношения формы.

— Как думаешь, проверка какая? — шепнул на ухо старший охранник. — Или чё?

— Или чё! — сквозь зубы прошипел Мауриццо, завидев за частой решеткой серые мундиры. — Те, кого мы так недавно поминали. За Веру и Отечество!

Обладатель серого мундира с нашивками обер-капитана (то бишь никак не меньше диакона по церковной традиции) нетерпеливо махнул рукой.

— Не так громко — здесь отличное эхо. У меня распоряжение. Прошу.

Счемачевский принял плотный бумажный конверт у безымянного обер-капитана, разорвал плотную бумагу, расправил листок. Вчитался, потом опять вернулся к началу. Перечитал.

— Я не верю в совпадения…

— Что, простите?

— Нет, ничего. Здесь утверждается, что пришли за заключенным номер два нуля сорок семь, пан обер-капитан… э-э… Ключевский.

— Вы сомневаетесь в моих полномочиях?

— Нет, ни в коем случае, но директива сорок один требует присутствия не менее четырех представителей охраны. Вооруженных.

— Зовите вашу охрану. Я не спешу.

Старший охранник кивнул Мауриццо, и тот быстро крутанул наборное колесо настенного коммуникатора, пробормотал пару фраз в трубку и кивнул Счемачевскому.

Еще два охранника появились лишь через полчаса, словно добирались из недалекого города. Злые и недовольные, словно их сорвали из-за праздничного стола. Но стоило им взглянуть на форму и нашивки гостя из Серой Стражи, как оба сразу сникли и потянулись вслед за ним, в самый дальний, забытый всеми угол яруса.

Они прошли мимо рядов одинаковых стальных дверей, из-за которых доносились сдавленные крики и стоны, бормотали что-то неразборчивое, проклинали и молились. Шум словно преследовал идущих людей, перетекал из камеры в камеру, от одного неизвестного заключенного к другому. Но только лишь Мауриццо то и дело вздрагивал от каждого звука, непривычный по молодости лет к особенностям самой секретной тюрьмы в Сан-Доминики.

Только в самом конце коридора они остановились возле еще одной из бесконечного ряда дверей. Единственным отличием был лишь черный крест, намалеванный от руки краской.

— Открывай.

«Серый мундир» отошел чуть назад, пропуская вперед охранников, ощетинившихся пистолетами. Счемачевский кивнул.

— Заключенный, спиной к двери, руки за спину. Нарушение приказа — расстрел! Вперед, ребятки!

Охранники ввалились в камеру всей гурьбой, повалили маленькую скорчившуюся фигурку на пол и, тыкая в спину оружием, завели руки за спину, защелкнули наручники.

— Выводим, быстро! Мешок на голову.

Мешок из черной непрозрачной ткани полностью скрыл личность заключенного. Контрразведчик властно остановил охрану.

— Дальше я поведу его сам.

— Но устав требует…

— Мне плевать, что требует устав. У меня полномочия, подтвержденные прима-генералом и согласованные с Советом Кардиналов.

— Ну, воля ваша. — Счемачевский отступил поднял руки, кивнул остальным, мол, свободны. — Сами, так сами.

Уже внизу, в тесной кабинке небольшого бронированного грузовичка, обер-капитан стянул не слишком приятный головной убор с заключенного, со смешанным чувством удивления и легкой боязни оглядел его. Если бы его в тот момент видели Веллер и Марко, то с удивлением увидали некое сходство с небезызвестным мутом по кличке Белый. Неземное, какое-то нездешнее лицо. Вроде все на месте, пропорционально и даже в чем-то симпатично: идеальный нос, брови, будто подведенные тушью, рот с тонкими губами и ярко-голубые безразличные глаза. Да только это было лицо античной статуи, но никак не человека.

— Здравствуйте, э-э… Пес. Как-то неудобно получается, но в моих документах ваше имя неуказанно.

— И вам не хворать, — пожал плечами заключенный. — А у меня и нет имени — я от него отказался. Для служения вере и отечеству!

— Похвально, но, видимо, отечество не оценило ваших стараний…

Обер-капитан так и не понял, что случилось. Только вот Пес сидел на лавочке напротив, как уже нависает над ним, сдавливая железными руками горло «серого мундира». Лицо оставалось совершенно бесстрастным, но глаза пылали фанатичным гневом. И наручники успели исчезнуть в неизвестном направлении.

— Никогда! — Пес шипел ему в лицо, скаля крупные острые зубы. — Никогда, ничтожный, не смей подобного говорить! Никогда, если хочешь жить!

— Не буду! — прохрипел обер-капитан. И хватка тут же ослабла. Пес вернулся на лавку. — Каким образом вы сняли наручники?!

Пес промолчал, продолжая изучить пронзительным взглядом стальную стенку напротив.

— Ладно. — Контрразведчик потер саднящую шею и намечающиеся синяки. Придется носить столь нелюбимый стоячий воротник. — А почему не сбежали?

— Зачем?

— Логичный вопрос, — сквозь силу улыбнулся «серый мундир». — Думаю, можно перейти к делу?

— Я уже давно этого жду.

— Три дня назад произошел прорыв. Несколько километров пограничной с пустошью стены было разрушено…

— Муты?

— Твари. Панцирные вепри. Но с ними в Сан-Доминику проникли и кое-кто еще. Выживший утверждает, что видел грузовик, а в нем двоих. По некоторым данным: клейденские диверсанты…

— Какие еще диверсанты? — Пес растянул тонкие темные губы в издевательской ухмылке. — Все клейденские диверсанты проникает через Богемию и южнее — через пустошь никто переть не будет.

— Ну, — обер-капитан замялся, — это не в моей компетенции. Вот, — он передал бумажку с большой коричневой печатью. На печати явственно видны были молитвенно сложенные ладони, что сжимали меж тонких пальцев крест. — Это постановление Его Святейшества Престолоблюстителя о вашем досрочном освобождении. С одним лишь условием.

— Каким?

— В кратчайшие сроки обнаружить и захватить, желательно живыми, неизвестных.

— Хорошо, но мне необходимо собрать свою старую свору…

— Он потребует своих людей. — Пан Шастков пролистал несколько листов из толстенного тома, затянутого в картонные тиски скоросшивателя, помеченного многочисленными красными типографскими крестами и надписями, гласившими одно и то же: «Именем Его Святейшества совершенно секретно». — Свою свору.

— Ну и дальше что? — Пан Качинский потер разболевшуюся голову. Боль пульсировала багровой иглой где-то в глубине черепа. — Пусть собирает.

— Головорезы и убийцы. Практически все в местах не столь отдаленных. А то и дурдомах для буйнопомешанных.

— Да какая разница! — с трудом проскрипел прима-генерал, проклиная себя за злоупотребление сигаретами. — Главное, они его, ручные головорезы и убийцы. Кто там у нас по списку?

Старая свора. Это всегда звучало, просто гремело на всю Сан-Доминику и наводила ужас на врагов Теократии, да, видимо, не все еще прослышали про Пса и его свору. Два негодяя, наглых и таких же глупых. Наемников прижали в небольшом городке, в здании старенькой гостиницы — сволочи, все рассчитали правильно. Мирные жители, заложники — что еще требуется для успешных переговоров и торга, а на кону стояло очень многое: с одной стороны жизнь двух язычников, с другой — честь сандоминиканской Инквизиции, а в особенности Серой Стражи. И Пес знал, что весы перевесят в его сторону, несмотря ни на что.

— Пан гранд-полковник, они забаррикадировались на втором этаже! По меньшей мере, их двое: один из держит лестницу на второй этаж, второй — на крыше. Хорошо устроился, пся крэв! Круговой обзор. Побольше патронов — и можно остреляться хоть от целой армии! Если бы не заложники — прикатили минометы. Смели бы к черту, прости Господи!

Запыхавшийся солдат в синей форме утер потный лоб под нависающим над глазами козырьком каски. Из остального защитного обмундирования на нем были стальная кираса и наплечники с наколенниками. Кольчужная юбка защищала чресла полицейского. Не слишком удобно, тяжело и жарко, но порой она чертовски хорошо выручала от вражеской пули. Просто Господи!

— Заложники?

— Больше всего наверху в центральной комнате…

— Отлично! Действуем — обер-капитан, готовьте людей для штурма. Я выставлю свою группу…

— Пан гранд-полковник! Мы многого еще не знаем об остановке внутри: будет много жертв!..

— Господь защитит невинных! Вперед, обер-капитан — это приказ!

— Есть, пан гранд-полковник!

«Есть, пан гранд-полковник». Потом несчастный обер-капитан проклял и свои слова, и безумного «серого мундира», и тех, то ли настоящих героев, то ли последних негодяев, чьи укрепления им пришлось штурмовать. Он помнил взрывы, огонь, раскрытые в немом крике рыт искореженных трупов. Помнил захлебывающегося слюной инквизитора, вопящего во всю глотку о мщении, божественном гневе и искоренении ереси. Его команду отчаянных головорезов, настоящей своры бешеных псов, вооруженных длинными ножами-тесаками. Они только поначалу стреляли из короткорылых автоматов «Аколит», а потом, внутри, выхватили по полметра остро заточенной стали и принялись резать все, что видели. Заложников, поднимавших руки в попытке отчаянного спасения, даже полицейских, для которых головорезы гранд-полковника стали похожими на настоящих демонов прямиком из Адовых глубин.

Оказалось, что преступники заложили несколько бомб на первом этаже, на которых и попались полицейские. Все последующее расплылось непрерывной чередой огненных вспышек и заляпанных кровью стен.

Пес тоже помнил. И триумф божественной воли, и безумие священной схватки, и ушедших от наказания дьяволов-язычников. Правда, их, говорят, поймали все равно и прилюдно сожгли на Храмовой площади Сан-Мариана. Помнил он и позор тайного суда, и уединение в тесной келье тюремной камеры. Дни, ночи, недели, месяцы — пять долгих лет наедине с молитвами и размышлениями о божественном провидении…

Пулавы встретили его острым запахом ереси и вероотступничества. Стоило только вглядеться в сытые и подозрительные рожи горожан, в окна домов, построенных на чужие деньги, то, что по праву принадлежало Святому Престолу, которые богопротивные контрабандисты укладывали в свои карманы, сундуки и сейфы. Они только с виду выглядели мирными и добропорядочными, но для острого глаза Пса Господня их гнилая сущность была, как на ладони. В такой тяжелой вони предательства и измены крайне тяжело отыскать следы того, кто ему нужно, но Пес на то и Пес, чтобы отыскать кого угодно и где угодно.

Обыкновенный магазинчик, коих тысячи по своей Теократии, стандартный набор товаров крестьянского потребления: лопаты, грабли, мотыги, заступы, массивные плуги. Мешки с семенным картофелем свалены в углу, а на витрине аккуратные холщовые мешочки с цветочными и фруктовыми семенами, которые могли себе позволить далеко не все. На прилавке монументальной композицией возвышалась бронзовая конструкция кассы.

— Чем могу быть полезен, панове? — Лоснящийся от лучистой радости продавец, толстый, отвратительно румяный и скользкий, подался вперед, приветствуя неожиданных покупателей. И он еще не заметил под плотной тканью пальто глухой сюртук инквизитора. — Инструмент? Семена? Удобрения?

— Меня интересует кое-что другое. — Пес постарался придать своему голосу радушия, но оно далось ему тяжело. Чертовски тяжело, прости Господи! — Кое-какие люди…

— Правда? — практически искренне удивился продавец, также известный, как Антон Чумахин, широко известный в узких кругах. — Ну, я знаю парочку пулавцев, но даже не могу предположить, кто из них может быть полезен дорогому пану!

— Меня не интересует ваш мерзкий приграничный городишко! — Пес медленно расстегнул пуговицы на пальто, расправил складку на инквизиторской форме и заложил большие пальцы рук, затянутые в черные перчатки, за широкий кожаный пояс. На боку прилепился к бедру пистолет в черной кобуре. — Здесь были двое, и они наверняка обратились за помощью к тебе!

— Я не знаю…

Руки в черных перчатках не дали ему договорить, черными щупальцами метнулись через прилавок, сгребли Чумахина в охапку и притянули к мерзко скалящемуся инквизитору. Торговец со содроганием увидел хлопья отстающего от бледной кожи толстого слоя пудры и мелкие острые зубы, меж которыми металась алая молния языка. Язык почему-то особенно сильно испугал пана контрабандиста — совсем, как у животного. Впервые, наверное за всю бурную жизнь, он почувствовал настоящий, ничем не замутненный страх, что легко развязывал любые языки и раскалывал самые крепкие орешки.

— Говори. — Одного слова вполне достаточно — Пес чувствовал это.

— О-о-они б-б-были здесь, эмг! Заказали н-н-новые документы, оружие и билеты до Санта-Силенции.

— Кто это был?

— Э-э-э, — попытался хотя бы для виду посопротивляться, но быстро сник под жутким взглядом инквизитора. — Марко и Веллер. Моонструмцы.

— Те самые?! — Но Пес уже не сомневался в ответе: те самые, что пять лет назад сгорели на Храмовой площади Сан-Мариана при большом скоплении народа.

Антон Чумахин судорожно кивнул.

— Спасибо за помощь следствию. — Пока трогать нельзя — пусть живет в качестве приманки для остальных еретиков. — Надеюсь, мы больше не встретимся?

— Я-я-я тоже. — Торговец потер саднящее горло.

На улице Пса поджидал бронированный грузовик на бензиновом ходу. Жутко прожорливое чудище, поглощавшее редкое и дорогое топливо огромными порциями, для чего у него имелось по два здоровенных бака в стальном кожухе, защищавшем их шальной пули. Инквизитор минул зарешеченную кабину и забрался в глухой кунг, снабженный лишь двумя маленькими окошечками. А наверху прилепилась турель, защищенная бронированным щитком с узкой прорезью, сквозь которую вызывающе торчал длинный ствол крупнокалиберного «Гренделя».

Внутри Пса уже ждали: семь сумрачных бойцов в пятнистой полевой форме. Лица скрыты под вязаными масками с прорезями для глаз и рта. Среди них совершенно нелепо смотрелся серый мундир обер-капитана Пауло Сантьяго — того самого чернявенького инквизитора, что вытащил Пса из вынужденного затворничества. Ключевский — это так, прикрытие, довольно грубое, но другого пока не было. Одним из условий освобождения легендарного инквизитора было присутствие молодого контрразведчика в его команде.

Белесая, будто густо облепленная паутиной голова повернулась: Пес обвела неприятным взглядом холодных выцветших глаз своих помощников, подольше задержался на молодом обер-капитане. Тому стоило больших усилий не отвести глаза.

— Мы должны поспешить. Сегодня же самые быстрые машины отправятся вдоль пути следования поезда и оставят на каждой станции, даже на богом забытом полустанке ориентировки с приметами шпионов.

— Гребаный выпендрежник! — еще раз повторил Марко. Скомкал объявление о розыске и зашвырнул в кусты. — Я-то думал, что помер. Ан, нет, живехонек!

— А я думал, как нас так быстро вычислили, — пожал плечами Веллер. — Ситуация меняется чересчур быстро. Черт, и что теперь делать?

— Для начала мы доберемся до ближайшего города. Пока нас ищут, есть возможность выполнить задание…

— К черту задание, к черту Грубера — надо бежать. На север нельзя — там сейчас жарко, поэтому двинем на юг, к Балканам. А там, если повезет по побережью в Моонструм, сядем на корабль и к иламитам.

— Если повезет — ключевое условие! И Халифате чересчур жарко и не любят чужестранцев, что ничего не продают.

— Ну, закупимся чем-нибудь…

— Проехали! — рубанул ребром ладони воздух Марко. — Мы выполним задание, встретимся с людьми Грубера, как договорились, получим деньги и уйдем в Бургундию — там все как-то проще.

— Ладно, но Санта-Силенция еще далеко, а времени у нас не так уж и много!

— Поэтому, не будем тратить время на пустые разговоры, а узнаем, что это за городок. — Марко ткнул пальцем перед собой, указывая на аккуратные крыши из красной черепицы, возникшие у склона холма, что послужил временным пристанищем для братьев. — Пошли.

Вблизи город представлял благостное впечатление. Аккуратные двух, трехэтажные домики, словно пришедшие из сказки. Переливчатый звон колоколов на городской церкви, небольшой рынок сельскохозяйственных товаров, только люди немного портили впечатление: подозрительно косящиеся на внезапных гостей, перешептывающиеся за спиной.

— Как-то тут не слишком гостеприимно. — Веллер не удержался и погладил под одеждой рукоять револьвера.

— Видимо, не слишком часто бывают гости. Спросим, где тут можно достать транспорт.

Сказал и сделал. Марко обратился к первому попавшемуся горожанину со соответствующим вопросом. Мужчина в простой, но добротной одежде хмуро оглядел незнакомца с ног до головы, перевел взгляд на Веллера, молча ткнул пальцем себе за спину.

— Спасибо, уважаемый…

— Может перекусим? — Марко кивком указал на небольшую таверну, зажатую между двух старинных обшарпанных зданий довоенной постройки. Небольшая двухэтажная постройка с поскрипывающей на ветру вывеской, изображавшей улыбающегося монаха с кружкой в руке, полной пенящегося напитка. При этом священнослужитель, судя по картинке, пытался пуститься в пляс, а ниже притулилась надпись, выполненная популярным в Теократии готическим шрифтом: «Веселый монах». — Люблю святош с чувством юмора.

Никто против не был. Внутри заведение оказалось еще лучше, чем снаружи. Братья, привычные к непритязательной простоте бургундских трактиров и клейденских забегаловок, в которых еду не то, что пробовать, а трогать иногда не хотелось. В «Веселом монахе» все было чисто, уютно и мирно. Немногочисленные еще посетители — первая половина дня, как никак, что выгоняла практически все население полусельского городка на личные подворья и общинные поля — мирно вкушали незатейливые, но с чувством приготовленные кушанья, беседовали о погоде, ценах на урожай и о том, что еще выдумает молодой пастор местной церкви, присланный из самого Сан-Мариана. Священник, судя по разговорам нравился всем, в особенности, местным девушкам, не оставлявших надежд соблазнить паренька к нарушению целибата.

Традиции новохристианской церкви довольно-таки сильно отличались от обычаев довоенных времен. Например, то самое воздержание, или целибат, подобно кандалам навеки сковывал чресла католических священников, но в новой церкви к этому относились проще. Молодым аколитам и новициям требовалось продержаться до рукоположения в сан, доказывая библейское смирение и готовность следовать пути самоограничения и смирения, а затем их половая жизнь становилась личным делом каждого: хочешь имей, хочешь не имей — Святому Престолу становилось, в общем-то, все равно, что, однако, не касалось представителей различных монашеских братств и обществ. Многие ордена прописывали в своих уставах соответствующие положения. И, если молодой пастор, планировал себе подобное будущее, притязания всех местных красавиц становились совершенно бесплодными.

— Знаешь, братец, если бы не розыск и навязчивое внимание местных органов правопорядка, я бы остался здесь жить, — сыто зевнул Веллер, подобно коту, нализавшемуся сметаны. — Ну, знаешь, небольшая вилла, семья, дети. Ага?

— Не уживемся мы с местными — бить поклоны Престолу меня не сильно прет. Братец, ты веришь в воскрешенье мертвых?

Тон голоса Марко совершенно не изменился, остался все таким же ровным и даже немного ленивым, но лицо моментально вытянулось, уронив челюсть на стол.

Братья заняли столик чуть в стороне, у стенки, увешанной пучками сушеного чеснока и трав, а также различным сельскохозяйственным инвентарем, подальше от редких бойниц-окон, но с отличным обзором: отсюда просматривался, как на ладони, и сам зал, и белый прямоугольник зала, сейчас занятый чьим-то высоким и массивным силуэтом. И Марко, и Веллер без труда определили широкоплечую фигуру и добродушную физиономию, как принадлежащую недавнему покойнику, без следа сгинувшему в Познаньской пустоши члену Ордена святого Казимира Странника благочестивому брату Войцеху, немного непривычно смотревшегося в строгой сутане черного сукна. Бычью шею стягивала идеально белая колоратка.

Судя по восхищенным взглядам молоденьких посетительниц, именно он являлся тем самым молодым пастором из столицы. Что ж, их можно было понять: брат Войцех не являлся классическим красавцем, но добродушие, сквозившее из каждой черточки лица, и могучее телосложение, столь полезное в тяжелом крестьянском быту могли покорить любую девушку городка. Улыбающаяся физиономия не оставила равнодушными даже и закаленных мужчин, вроде братьев наемников, правда, по совершенно иной причине.

Веселый, но цепкий и оценивающий взгляд скользнул по трактиру, наскоро скользнул по посетителям, чуть задержался на краснеющих девицах, легкий кивок в сторону бородатых патриархов, потягивающих густое темное пиво. Те ответили солидными покачиваниями головами. Наконец, глаза брата Войцеха остановились на наемниках. Чуть сузились, но не от злости, а скорее от чувства узнавания. И в следующий же момент его губы растянулись еще больше, обнажая крупные белые зубы и извлекая на свет чуть наивную и до боли знакомую улыбку добродушного здоровяка.

— Здравствуйте, братья пилигримы, — чуть поклонился святой отец. — Рад вас наконец найти.

— И тебе не хворать, брат Войцех.

Здоровяк хохотнул. Без приглашения присел рядом с мрачным, как дождевая туча, Марко.

— Зовите меня отец Валентин.

— Задание? — поинтересовался Веллер, медленно потягивая пиво.

— Верно, брат Вестер. Или вас лучше звать просто: Веллер?

Наемник переглянулся с братом.

— Можно и так, поскольку наши имена, кажется, становятся известны, как Обновленный Завет среди вашей паствы.

— Не без этого, господа, не без этого. Думаете, в Сан-Доминике спецслужбы сделаны из иного теста, чем в Клейдене?

— И почему же вы, как благочестивый новохристианин, отец Валентин, не спешите сдавать нас братьям инквизиторам? Или дожидаетесь Пса? — Марко пристально уставился на брата странника.

Войцех-Валентин мигом помрачнел, насупился и вновь стал похож на того, с кем сражались братья у костра в пустоши.

— Вот кого-кого, а встреча с ним претит как и вам, так и мне. Тем более, своим религиозным рвением он может все испортить.

— Испортить?

— Именно. И все из-за ваших необдуманных действий! — Щеки брата Войцеха пылали румянцем праведного гнева. — Вы же профессионалы! Поднять на уши всю Инквизицию, растревожить даже Святой Престол — это надо уметь! Как вы могли допустить подобное?!

— Обстоятельства, — обтекаемо заметил Веллер. — Но вам мы чем можем быть полезны? Видимо, и к Инквизиции не имеете никакого отношения?

— Возможно, — уклончиво ответил отец Валентин. — Только я вам пока не могу доверять в достаточной степени, чтобы полностью открыться, особенно, после недавних событий…

— А мы можем?

— А разве у вас есть выбор? — как бы между прочим поинтересовался брат странник, смиренно сложив руки на столе. — Либо я, либо через пару дней, а может и раньше сюда прибудет Пес и его свора, которые имеют в вашем деле личный интерес.

— Так что от нас требуется?

— Здесь не место подобное обсуждать — мало ли кто может услышать. Не хотите отведать домашнего кваса? Панна, у которой я столуюсь, готовит отменно, особенно сей напиток.

Братья подозрительно переглянулись. Веллер даже приоткрыл рот, дабы возвестить их опасения, но Войцех-Валентин опередил его:

— Не волнуйтесь, если бы я хотел вас арестовать, то снаружи нас встречали бы доблестные бойцы Синей Стражи.

Но снаружи их уже ждали. Правда, не местные стражи правопорядка в синих мундирах, перечеркнутых крест-накрест портупеями, а некие господа в черной униформе без знаков различия и вязаных мазках. Черные зрачки нескольких автоматных стволов сверлили неприятным взглядом, будто ядовитые змеи, готовые ужалить смертоносным свинцовым ядом. Совсем рядом фырчал черным дымом бронированный грузовик, снабженный внушительным «Гренделем», уверенно державшим под наблюдением внезапно опустевшую городскую улицу.

— Что вы там говорили о встрече?

— Ни слова больше! — Быстрый шепот брата Войцеха горячим воском залил уши. — Разбегаемся — встретимся на юге у леса, возле приметных руин. До встречи!

Больше повторять не требовалось. Марко, Веллер, Войцех прыснули в разные стороны, в ближайшие переулки, недоступные для монструозного грузовика с его широкими бронированными боками. В толстостенном боку скользнула в сторону задвижка на небольшом маленьком окошке. В узкое отверстие просунулась голова молодого обер-капитана и чуть растерянным, но зычным и мощным голосом произнесла:

— Именем Святого Престола…

Чего именно хотел неизвестный чернявый тип «именем Святого Престола» так и осталось неизвестным, сменившись скороговоркой автоматов и внушительным басом огнедышащего «Гренделя».