Такого поворота я никак не ожидал. Хорошо ей говорить «посидим»! И я бы «посидел» с удовольствием, да только… Известно что.
Мы вышли из музея и пошли вверх по улице.
– Тут до моей работы рукой подать, – щебетала Мария. – Так что, если нам встретится какое-нибудь тепленькое местечко, мы обязательно туда заглянем. Ты не против?
– Какие проблемы, – неуверенно пробормотал я.
Еще как против! Если бы ты работала где-нибудь на нефтяной вышке в Сибири, и то было бы лучше. Я бы даже согласился проводить тебя пешком. Хотя с Сибирью и нефтяными вышками у меня связаны не самые приятные воспоминания.
Как-то раз меня послали в командировку. Изредка с учителями такое случается. Я поехал обмениваться опытом с педагогами прибайкальской станции Лена.
Еще в поезде – а ехал я суток четверо – я познакомился с веселой и отважной девушкой Ниной. Она пила неразбавленный спирт, объясняя эту склонность особенностями своей профессии.
– Кем же ты работаешь? – поинтересовался я на вторые сутки пути.
– Крановщицей. На башенном кране… У нас строительство ого-го какое!
Выяснилось, что «ого-го» как раз там, куда еду я. То есть на станции Лена. Хорошо это звучало: «Нина из Лены»!
Но вот мы приехали, расцеловались, и я, подхватив чемодан, отправился разыскивать школу, где мне предстояла встреча с местными знаменитыми педагогами.
После долгих поисков я набрел на какой-то барак. Это и была школа. «Педагогами» же оказалась старенькая учительница, которая вела в школьном бараке все предметы, какие только можно выдумать. До восьмого класса включительно. Видимо, меня послали затем, чтобы я хорошенько выяснил, как старушке удается подобная многопрофильность.
Обменявшись опытом, я поинтересовался, где меня разместят. Старушка ответила, что она сама пока ночует в школе. Так что мне еще предстояло искать жилье.
И тут я, к своей радости, вспомнил о Нине. Может, она меня приютит? Подхватив чемоданчик, я направился к близлежащей стройке. Впрочем, стройка оказалась единственной в этом городке алкоголиков и металлургов.
– Извините, – остановил я первого же попавшегося человека в оранжевой каске, – а Нина не здесь работает?
Человек очнулся от своих дум и посмотрел на меня.
– У нас тут Нинок как собак нерезаных. Тебе какую?
– Она на кране работает…
Касконосец посмотрел на меня еще более недоуменно.
– Так у нас тут и кранов до едрени фени! – он широким взмахом окинул строительство. – Тебе какой? Башенный?
На это мне нечего было ответить. Наступала ночь. Пришлось обходить каждый кран и глупо орать вверх:
– Ни-и-на!
На этот призыв с высоты из поднебесной будочки неизменно высовывалось женское лицо. У пятого по счету крана я, задрав голову, наконец углядел красные щеки «моей» Нины. Она тоже узнала меня и через минуту, ловко спустившись с головокружительной высоты, очутилась рядом.
Крановщица гостеприимно отвела меня в столовую, где я принялся остервенело набивать брюхо макаронами. Кучка мужичков у окна заинтересованно изучала затрепанный «Спид-Инфо».
– Нинка, – обратился к моей спасительнице один из них, – у тебя ОРГАЗЬМ есть?
– Да, наверно, ребята куда-то закинули, – беззаботно отозвалась она, решив, что это какая-то деталь башенного крана.
Мужики загоготали. Я же пытался придумать, как бы половчее спросить у Нины насчет ночлега.
Мы вышли на улицу, и я решился. Вопреки моим ожиданиям, крановщица не усмотрела в этой просьбе никакого криминала.
– Я-то в общежитии живу, а там одни девчонки. Но ты можешь на кране переночевать. В кабине. Высоты-то не боишься?
– Да вроде нет…
Надо ли описывать, каких душевных и физических сил стоило мне восхождение на башенный кран. Но вот я оказался наверху. Хозяйка апартаментов заперла дверь снаружи и сказала:
– Утром я тебя отопру. У нас тут с этим строго.
Как только ее фигурка растворилась внизу во мраке, мне отчаянно захотелось справить нужду. Вот, собственно, и все. Когда утром в замке заскрежетал ключ, я чуть было не вывалился наружу. С трудом преодолев спуск, измученный бессонной ночью, я бросился прочь от крана, даже не поблагодарив Нину. Едва мои ноги коснулись благословенной сибирской земли, я, петляя как заяц, понесся вон со стройки. В тот же вечер я уехал домой. Нину я больше не видел. А высоты с тех пор боюсь отчаянно.
Тем временем мы с Марией оказались у небольшого зданьица. На дверях значилось:
Кафе «Оладьи»
«Вот он, час моего позора», – подумал я, перекатывая в кармане мелочь.
– Может, найдем что-нибудь другое? – в моем голосе сквозила надежда.
– Ты не любишь оладьи? – изумилась мадам Еписеева.
– Да, в общем, нет.
– Ну там, наверное, найдется что-нибудь еще.
Я нехотя поплелся вслед за Машей.
Мы встали в очередь, неумолимо двигавшуюся к прилавку. До развязки оставалось два человека. Если бы со мной была Катька, то с ней таких проблем не возникло бы. А тут – почти незнакомая женщина. Стыдно как-то.
Подошла наша очередь. Я не выдержал и пропищал:
– Маша, у меня денег-то немного, – и нагло добавил: – С собой.
Мария слегка повела плечами, а потом невозмутимо сказала буфетчице:
– Нам, пожалуйста, порцию оладьев, два кофе и… – она обернулась ко мне. – Ты что будешь?
– Ничего.
– Бутерброд с ветчиной, – отрезала она.
Я сидел за столиком, слабо шевелил челюстями, перетирая жилистую ветчину и время от времени покрываясь липким потом. Маша элегантно наворачивала оладьи на вилку. О деньгах мы не говорили.
Вернее, мы вообще не говорили. А еще вернее – не говорил я. Мадам Еписеева же излагала какую-то путаную историю из гостиничной жизни. Но я почти ничего не слышал.
Поев, мы покинули гостеприимное кафе и двинулись дальше. А вот и отель, где трудится мать хулигана. Мы замерли на ковровой дорожке, которая вела к зеркальным дверям.
– Ну все, – печально сказала Маша, – дальше тебе нельзя.
У входа маячила черная фигура охранника. Его физиономия особого дружелюбия не излучала. Маша развернула меня к себе, как маленького.
– Что ты надулся? Из-за денег, да? Это ведь такая чепуха. Главное, что ты меня вытащил сегодня… В музей.
Она хотела меня поцеловать, но застеснялась охранника, который не спускал с нас глаз.
– Когда встретимся? – робко спросила Маша.
– Как-нибудь… Я тебе позвоню.
– Я тебя люблю.
Ее рука коснулась моей, и я ощутил слабое пожатие. Ну чем не роман из старинной жизни!
Мария шагнула к дверям. Что-то нужно было делать. Нельзя проститься вот так, по-пионерски. Мужик я или нет, в конце концов?!
– Маша!
Она обернулась. Я увидел, что у нее немного смазалась помада, и показал на свои губы. Она поняла, достала из сумки зеркальце и опять двинулась по ковру.
– Я тоже люблю тебя, – неожиданно пробормотал я вслед удаляющейся кожаной спине.