Борцы с нечистью. Том 1

Глава 10 — Погладь хорошего мальчика

Евдокия ступила в длинное помещение, где проходил великосветский раут, созванный явно не в родном царстве. Такие просторные залы она прежде видела только в белокаменных городских церквях, но обширное помещение, где проходил званный вечер, конечно, не являлось частью храма. Стены местами украшали цветастые гобелены или лучшие картины эпохи Возрождения, а местами замысловатая золочёная лепнина. Нависали хрустальные люстры — словно облачные перины, на которых восседали ангелочки со свечами в руках. Слух ласкала утончённая музыка иной страны — Евдокия не понимала, что за инструменты и чьи мастерские руки рождают эти дивные звуки. Гости сидели по обе стороны длинного стола, ломившегося от богатых яств, до того красивых и стройно расположенных, что казалось кощунственным не то что есть их, а даже просто прикасаться, нарушая гармоничный порядок, словно это экспонаты на выставке или освящённая церковная утварь. Роскошные одежды и манеры присутствующих свидетельствовали о принадлежности к самому высшему обществу. Во главе же стола восседала дама, преисполненная особым достоинством и облачённая в платье такого экстравагантного вида, что оно — ушитое кружевами и драгоценными камнями — смотрелось вычурно даже на фоне гостей, будто соревнующихся в блеске нарядов. «Неужто английцкая царица? — оробела Евдокия. — Та самая, к коей — ежели верить слухам — однажды сватался наш царь-батюшка».

Она смутилась ещё больше, вспомнив, что сама разодета под стать банкету: в платье с бархатной пышной юбкой; дыхание стесняет не только волнение, но и тугой корсет; а ворот спереди с таким глубоким вырезом, что на всеобщее обозрение выставлен верх груди. Евдокия гордилась своими природными дарами, не считала нужным их особо накрывать или поджимать, хотя они могли создавать неудобства в бою при резких движениях. Однако сейчас непристойная женщина раскраснелась как маков цвет, не зная, как бы так извернуться, чтобы спрятаться от любопытных взглядов.

— Mesdames et messieurs! — Один из гостей встал и приподнял бокал. — Позвольте представить вам мою славную дочь — Евдокию Ивановну!

— Б-батя? — она с трудом узнала отца в господине благородного вида.

— Ну же, Евдокия Ивановна, вот твоё место — рядом со мной, — улыбнулся отец. — Присаживайся, моя дорогая!

«Какого лешего?! — Евдокия, на которую направили взгляды все присутствующие, еле заставила себя передвигать будто онемевшие ноги. — Чаго эт батя весь разэтакий? Когда успел бороду состричь и волосы пригладить? Где рублей набрал, чтоб такое одеяние купить? Дом продал и матушку в холопы отправил? Кто ему певучий голос поставил? Всегда ж два-три слова с трудом вязал…»

Евдокия коряво ходила на туфлях с приподнятыми каблуками; складки слоистой юбки при каждом широком шаге спутывали движения. Потому нет ничего удивительного в том, что бедная Евдокия подвернула ногу. Рослую женщину потянуло к столу как оползень с горы после размыва дождём. Евдокия инстинктивно замахала руками, пытаясь удержать равновесие, но вместо этого окончательно потеряла его. Гости ахнули, когда она каменным истуканом плюхнулась прямо на кушанья, часть из которых из-за этого разлетелась по сторонам, забрызгивая лица и костюмы аристократов. Скатываясь на пол, Евдокия цеплялась так отчаянно, будто падала со скалы, под которой разверзлась бездонная пропасть. Одной рукой схватилась за волосы соседней дамы, — отчего та завизжала — а второй рукой — за скатерть. Тяжёлая Евдокия увлекла и даму, и скатерть, вслед за коей с оглушительным звоном посыпалась посуда.

Поднималась Евдокия медленно, слушая возгласы и перешёптывания, хотя ничего не понимала — фразы произносились на незнакомом языке.

— Простите… Так… получилось, — выдавила Евдокия. — Я всё приберу. Всё отстираю. Наварю новых борщей и мёда. Сделаю си…

Она осеклась, заметив, что после всех кувырков грудь ещё больше вывалилась из корсета. Потеряв дар речи, женщина спрятала срам руками.

— Какой стыд, — услыхала она отцовский голос, в котором перемешались гнев и скорбь. — Какой стыд! Быть первыми послами при дворе, представляя Русской царство — и так опозориться! Вечно всё семейство очерняешь, Евдокия! Отца и мать не слушаешь, ведёшь себя как гулящая девка. На весь свет опозорила. Что за бесчестье — иметь такую дочь!

— Бесчестье? — ответная злость и обида захлестнули Евдокию, топя стыд. — Бесчестье, говоришь? Сейчас покажу, что есмь подлинное бесчестье. Всем покажу!

С последним словом она сжала корсет… и после секундной паузы дёрнула его со всей мощью и резкостью могучих рук. В зале начался сущий кошмар. Кто-то заорал, ошарашенный как полностью вырвавшимися наружу «бесчестьями», так и их размерами; иные крестились на католический манер, а другие упали в обморок.

— Гляньте на доброе послание нашего царства иностранному двору, бояре и боярыни! — злорадно громыхнула Евдокия, вытаращив глаза как одержимая.

Она взобралась на стол, распрямляясь, чтобы каждый мог рассмотреть покачивающиеся прелести, и продолжила дёргать рваное платье. Сейчас Евдокия чувствовала себя точь-в-точь как в сражении с опричниками, когда торжествующе поливала нечисть горящей смесью из сифонофора, только теперь оружие другое, а вместо нечисти оно жжёт благородных снобов. Лишившись чувств, сполз под стол отец.

— Гля… нте, — слышала Ирина бормотание спящей Дуняхи.

Когда «мать» и «дочь» на ночёвку заселили в келью, они решили, что не стоит спать одновременно. Вроде и явно придраться не к чему, но всё равно многое в Залесном настораживает — так рассуждала монахиня. А потому договорилась с «матушкой» поочерёдно нести ночной дозор. Пока Евдокия говорила во сне, Ирина сидела на лежанке у закрытого окна, прислушиваясь к звукам ночи. Иногда девушка напрягалась, когда различала за ставнями шорохи. Однако мало ли таких звуков еженочно? Ветер дует, шурша ветвями и листьями; мыши скребутся, сторож совершает обход… Не из-за всех же звуков вскакивать яко ужаленный — рассуждала Ирина.

Борцам нередко приходилось бывать в длительных походах и ночевать вместе, а потому о повадках друг друга были осведомлены. Раньше Ирина никогда не замечала, чтобы её соратница болтала во сне. Так что невольно прислушивалась к отдельным словам.

— Простите… Так… получилось… Срам…

Будучи монахиней Ирина хорошо переносила лишения. В длительных постах и молитвах она стойко и безропотно претерпевала голод, холод, бытовые неудобства и отсутствие сна. Как борец с нечистью монахиня научилась справляться с изматывающими нагрузками, сравнимыми с тем, что переносит солдат на переднем крае войны; научилась преодолевать боль и страх. Словом, Ирина была готова ко множеству испытаний, и ночной дозор в келье вовсе не относился к самым сложным из них. Однако сонное ворчание Евдокии убаюкивало, словно магическая колыбельная песнь. Монахиня сомкнула веки, обещая себе, что откроет глаза через несколько мгновений. И провалилась в забытьё.

Но не в тёмное забытьё, а с яркими и ощутимыми как сама реальность картинами. Ирина обнаружила себя на тропе у реки. Вместо монашеской рясы девушка носила поясной передник, в каком обычно трудятся крестьянки. Рядом же ожидала полная воды кадка. Пожав плечами, Ирина подняла её, и заковыляла по тропе в сторону от реки.

— Мама! — навстречу вприпрыжку бежал светловолосый мальчика лет пяти. — Дай помогу!

— Мал ещё, чтоб тяжести носить, — сказала Ирина. Сказала без тех холода и отстранённости, что часто пронизывали голос. Сказала с теплотой и весёлостью. — Но скоро чуть подрастёшь и во всём добрым помощником буде!

«Забавно, — думала Ирина, сдувая с лица прядь волос, — голова целиком не покрыта. Токмо мирской платок…»

Сопровождаемая мальчишкой, скачущим вокруг, Ирина дошла до одинокой избы. Там во дворе колол дрова мужчина. Муж и отец ребёнка. Вернее, отец детей — пролетела в голове мысль. Но пролетела не как озарение, а как нечто обыденное. Только лица мужа не разглядеть — у его головы вуалью сгустилась серая дымка. Однако было в его росте, телосложении и манерах движения что-то смутно знакомое.

У калитки Ирина поставила кадку на землю, и обернулась к реке. С той стороны клонилось к горизонту солнце, придавая облакам сказочно-розовые цвета.

«А ведь когда-то рвалась в монашки, — вздохнула Ирина, любуясь закатной далью. — Изо дня в день молилась бы в келье и ничего другого не знала. Какие же глупости по молодости в голову приходят, прости Господи! Нет, не моё. Хорошо, что дома вразумили уговорами. Пущай другие за грешную землю молятся денно и нощно, а мой крест здесь — с семьёй».

Муж подошёл со спины и нежно обхватил руками талию, отчего Ирина вся разомлела, а на её щеках в тон закатному солнцу вспыхнул румянец. Словно это были первые любовные объятия в её жизни.

— Дарьюшка, — ласково произнёс муж.

Точнее, Ирина просто умом понимала, что это сказано мужем, и именно что ласково, хотя голос и его интонации не слышала…

Всё в той же стране снов к семейному очагу вернулся с войны другой человек. Но встретил он там не детский смех, а воронье карканье. Узрел не цветущий сад и аккуратный огород, а заросший бурьяном двор, чьи границы частично угадывались по остаткам покосившейся изгороди. Обнаружил не родную избу, но пепелище и обгоревшие остовы.

Олег долго бродил среди руин, вспоминая, как перед его уходом здесь кипела жизнь, как родные хлопотали по дому, на огороде и в поле. И чувствовал, как в сердце приходит такое же опустошение, как на развалинах. Олега разрывали противоречивые стремления, когда одна часть души отказывалась признавать, что семейное гнездо разорено, что все домашние погибли, и что больше нечего тут делать, тогда как другая часть изнывала, желая уйти отсюда как можно дальше. Просидев у пепелища ещё с полчаса, Олег побрёл прочь.

Он шёл глядя под ноги и не разбирая дороги. Шёл до тех пор, пока не наткнулся на труп. Взглянув на его лицо, Олег узнал Бельчонка. Обойдя тело, мужчина пошёл дальше, но через несколько шагов наткнулся на второго мертвеца. Остекленевшим взором на серое небо взирал Глеб. Только тогда Олег осмотрелся и обнаружил, что поле усеяно телами боевых товарищей, что пали в боях с нечистью. Он забегал туда-сюда, вглядываясь в лицо каждого трупа. И с нарастающим ужасом обнаружил Евдокию, затем Ирину, и… Лёху.

Только тела Весняны не сыскалось…

Долго ворочался Лёха, затыкал уши, фантазировал, но ничто не помогало отвлечься настолько, чтобы не слышать ураганного храпа Олега. Потеряв терпение, юноша пробовал дозваться до мужика — бесполезно. Рыскал у лежака, ища мелочи, которые можно запустить в нарушителя сна — ничего не нашёл. «Водой бы облить, как он меня в монастыре, — зло подумал Лёха». Но, в конце концов, вожделенный сон сошёл на измученного юношу.

Когда же он пробудился, то потянувшись чесать ухо вдруг осознал, что делает это ногой. Вдобавок нечеловеческой. Испугавшись, Лёха сбросил одеяло и заметался на лежаке, а затем спрыгнул на пол. Приземлился на четвереньки, причём ощутил себя в этом положении настолько удобно, будто оно являлось самым подходящим для тела. Кружась волчком, Лёха обнаружил на теле много шерстяных лохмотьев, да ещё пушистый хвост. Частые выдохи вырывались через открытый рот, из которого свисал длинный язык. «Матерь Божья! — с ужасом подумал Лёха. — Да я же пёс!».

За окном было светло, а лежанка Олега пустовала. Обнюхав её, Лёха почуял след. К счастью, дверь комнаты не закрывалась на крючок и отворялась наружу, так что пёс легко покинул комнату. Он пронёсся по коридору, напугав тётку из служанок, и выскочил на крыльцо постоялого двора. Благодаря обострённому обонянию Лёха запросто нашёл Олега — тот почему-то бродил по торгу. Юноша бросился к мужику, выкрикивая: «это я, Лёха! Помоги выбраться из собаки!» Но вместо человеческих слов из глотки вырвался жалобный лай, на который Олег не обратил внимания — мало ли барбосов гавкает среди человеческих жилищ? Только когда Лёха запрыгал вокруг, вставая на задние лапы, чтобы толкать передними, мужик соизволил пойти на контакт. Правда, не совсем на тот, что ожидал пёс.

— Пшёл отсюда! — рявкнул Олег, пнув Лёху под хвост сапогом. — Нет у меня харчей для тебя! Эх, беспорядок какой. Нельзя собак на базар пускать. А ну пошёл, говорю!

Скуля, Лёха побежал по улицам, сам не зная, что ищет. Быть может, его вели знакомые запахи или случайность, но блуждания закончились у церкви Залесного. На крыльце стояла Ирина в монашеском одеянии. «Как знать, может, хоть в таком виде получу от неё ласку, — Лёха завилял хвостом и засеменил к девушке. — Я же как-никак теперь хороший мальчик!»

Однако, как и в случае с Олегом, ожидал холодный приём.

— Уйди, блохастый! — замахала рукой Ирина.

Сконфуженный Лёха сел и скорчил самую жалобную морду, на какую только способны собаки.

— Мяу! — к Ирине подошла кошка, и теперь ластилась у ног, задрав хвост.

Черты лица монахини смягчились. Она взяла кошку на руки, переступила порог церкви и захлопнула дверь.

— Как же так?! — выкрикнул Лёха на собачьем языке. — Почему?

— Недоля тебе выпала, друг, — пролаял некто рядом.

Повернувшись, Лёха увидел безумца Василия. Он покачивался на четвереньках, но взгляд имел осмысленный и вполне здравый.

— Собаки ж ведь по Писанию — нечистые животные, — произнёс Василий. — Род ваш издревле в храм Божий не пущают. Ажно от порога и то гонят.

— Ты… меня… понимаешь? — пробрехал пёс.

— Ежели будешь долго в сём проклятом месте, то во всём поймём друг друга, — улыбнулся Василий.

Юноша хотел задать больше вопросов, но вдруг откуда ни возьмись появился тот самый тиун, который устроил допрос в первый день пребывания в этом мире. Да не один появился, а с толпой стрельцов.

— Вон он, чужак! — тиун указал на Лёху. — Хватай его!

Толпа устремилась на пса, так что ему ничего иного не оставалось, как только пуститься бежать со всей скоростью собачьих ног. Раздались выстрелы и свист пуль. А Лёха на ходу лаем бранил судьбу, занёсшую его не просто в иную эпоху иного мира, но ещё и в тело уличного кабысдоха — потерянного и всеми презираемого…

Утром пары скрытых борцов вышли из Залесного точно так же, как и зашли — по отдельности. Только пребывали в раздражённом состоянии из-за того, что не получилось как следует выспаться. У окраинных домов повозку с Олегом и Лёхой сопровождал Василий.

— Чего это он лопочет? — заинтересовался юноша.

— Не знаю, всё равно мне, — огрызнулся Олег. — Лишь бы только под копыта сызнова не прыгал.

Василий не прыгал. И, вопреки своему обыкновению ходить сгорбленным или на четвереньках, старался шествовать прямо. При этом совершал странные движения руками и будто что-то читал нараспев. Следя за безумцем, Лёха предположил, что тот вроде как изображает церковную службу: то машет воображаемым кадилом, то «несёт» что-то вроде шеста, и в любом случае без умолку тараторит. С потрескавшихся губ Василия слетала полная бессмыслица, но иногда среди неё проскальзывали знакомые Лёхе фразы. Отстояв множество служб в монастыре, юноша невольно стал разбираться в молитвах, и понял сейчас, что безумец читает обрывки акафиста. «Точно, да так здорово и складно, — восхитился Лёха. — Но с перерывами».

Путь из Залесного прошёл для борцов без происшествий. Однако они не вернулись обратно в Московский уезд. Все, включая Весняну, собрались в часовне, что находилась в нескольких днях пути от Залесного. Убедившись, что вокруг нет лишних ушей, соратники поведали друг другу о своих исследованиях. Только опустив подробности одного эпизода.

— Сны глупые беспокоили в этом поселении, — пожаловался Лёха.

— Чаго? И тебя дурные сновидения посетили? — удивилась Евдокия. — Скажешь, чего в них было?

— Да так, ерунда всякая, — отмахнулся юноша. — Не стоит внимания.

— Ага, верно, ничего стоящего, — буркнул Олег и все понурились, избегая встречаться взглядами. — Гхм… Проклятье. По сути, нам не удалось разузнать нового. Да, место подозрительное. Да, священник уж слишком навязчиво нахваливает святыню. Да, есть в церкви некая сила. Но всё это было известно и до нашего посещения.

— Мне б ваши трудности, вроде дурных сновидений, — Весняна широко зевнула, складывая ладони за головой. — Ибо мне было вовсе не до нежной дрёмы.

— Выкладывай, что у тебя, — сказал Олег.

— Хотела я безмятежной прогулки вокруг поселения, да не тут-то было. Леса там и впрямь кишат нечистью. И все такие недружелюбные, несговорчивые. Чуть что, так сразу бросаются на тебя с когтями и клыками. Пришлось шибко осторожничать, дабы не стать пищей или ещё какой забавой для тамошних тварей. Но особливо много чудищ бродит у одного места. А именно — речного островка на Волге. Мне удалось одним глазком взглянуть на остров — ничего приметного. Но заплыть туда не решилась — сцапали бы.

— Хм. Что-то притягивает нечисть к островку. Однако, по твоим словам, ничего на нём нет, — призадумался Олег. — Буде на заметке держать сей остров. Но пока пойдём в иное место. Пора посетить старцев, что молятся в пещерах. Завтра выступаем. В Залесное заглядывать не надобно, так что готовьтесь не к слежке, а к боевому походу. Только ты, Евдокия, уже под другой личиной буде в поселении. Просто смотри за тамошними делами, но лишний раз никому на глаза не попадайся. Особливо отцу Луке…

Когда все выходили из часовни, Олег с подозрением посмотрел в спину Весняне, вспоминая жуткой сон, в котором все соратники мертвы, но нет свидетельств смерти русалки.