— Эллен!
— Дэвис!
Они крепко схватились за руки.
Мистер Томсон стоял в стороне и делал вид, что старается не замечать их смущения. Глядя в окно, он старательно чистил маленькой щеточкой полированные ногти.
— Как ты узнала обо мне?
Эллен оглянулась в сторону мистера Томсона.
— Вот этот джентльмен сообщил мне адрес. Но что ты здесь делаешь?
Она опустилась в кресло. Дэвис остался стоять, скрестив на груди сильные руки.
— Я? Это не секрет. По крайней мере — от тебя. Не так ли, мистер Томсон? Я здесь нахожусь в добровольном заключении. Для всех — я уехал в Париж отдыхать. Вы опубликовали об этом? — обратился Дэвис снова к Томсону. Тот слегка наклонил голову. — Прекрасно. Здесь, в этом доме, тайно от всех я буду продолжать работу. Сюда скоро перевезут мою лабораторию. Я должен изготовить большое количество минима-гормона. Что? Употребление? О, это трудная и высокая задача… Ты знаешь, у нас миллионы безработных и еще больше работающих, но живущих впроголодь. Я и группа лиц, заинтересованных в благосостоянии страны, нашли нужным сейчас, именно в настоящий напряженный момент воспользоваться теми возможностями, какие дает в наши руки минима-гормон…
— Ты хочешь сказать…
— Да, я хочу сказать, — неестественно резко перебил Дэвис, — хочу сказать, что мы намерены в ближайшее время начать производить «уменьшение», деминимацию всех, желающих избавиться от нужды и лишений. К нам придут все, кому не хватает хлеба… Таким образом сразу и окончательно будет исключена возможность всяких волнений и беспорядков, поражающих благосостояние нашего государства.
Дэвис говорил холодным голосом, смотрел на Эллен чужим взглядом, и вся его речь скорее напоминала лекцию, чем обыкновенный разговор. Умолкнув, он остался стоять в прежней позе. На его лице не шевелился ни один мускул.
Нервно теребя и покусывая палец перчатки, Эллен пристально и с недоумением всматривалась в лицо Дэвиса, стараясь прочесть на нем ответ на мучившие ее вопросы. Что с ним случилось? Еще вчера она перебирала в уме каждое слово, сказанное им тогда на площади… Она пришла за эти дни к выводам и решениям… Но Дэвис…
Раздался звонок домашнего телефона. Томсон взял трубку и, по привычке говорить в шумных местах, закрыл ладонью другое ухо. Бросив на Томсона быстрый взгляд, Дэвис, не меняя позы, сделал Эллен знак глазами.
— Прими меры… только не полиция… через десять дней…
Напрягая слух, Эллен старалась смотреть в сторону. Когда Томсон оторвал от уха трубку, она встала с кресла и громко сказала:
— Мне нужно идти. Я сегодня что-то ничего не понимаю. Да и времени нет. Когда я могу зайти сюда в следующий раз?
Она взглянула на Томсона. Тот подошел галантной походкой, потирая руки.
— Почему мисс так торопится? Прошло всего несколько минут.
— Я не могу больше здесь оставаться. Зашла только на минутку, — она вынула часики. — Уже восемь часов.
— Я понимаю, что мое присутствие не располагает вас к разговорам, но, к великому сожалению, я действую не по своей воле. Таковы преподанные мне инструкции. — Томсон обернулся к Дэвису. — И вы, надеюсь, тоже подтвердите мисс Эллен необходимость соблюдения строжайшей тайны. Мы и без того достаточно рискуем, согласившись на ваше требование о свиданиях с мисс. Не так ли?
— Да, Эллен, я прошу тебя никому и ничего не говорить, даже мистеру Хойсу.
Очутившись на улице, Эллен прошла несколько шагов и остановилась на тротуаре. Куда она пойдет? Что сделает? Дэвис просит устроить побег. Значит, там он не по своей воле, это какая-то ловушка… Он не смеет с ней говорить. Он притворяется…
Но к кому она может обратиться? «Только не полиция», — припомнила Эллен шепот Дэвиса. Кто же? Знакомых и товарищей у Дэвиса нет. Научное общество, если узнает, не станет ему помогать.
Затем — для всего нужны деньги. Много денег…
Эллен медленно пошла по направлению к набережной. Ее русая головка отчаянно работала, стараясь справиться с непосильной задачей.
«Дэвиса арестовали на грузовике. Дэвис говорил бунтарские речи. Дэвис находится в каком-то странном заключении. Дэвиса хотят использовать, вместе с его открытием, для уменьшения всех безработных и недовольных. Их хотят сделать такими же маленькими, как кошечка Дэзи… Дэвис просит помочь… Дэвис говорит: „Только не полиция“… Дэвис…»
Эллен начинала понимать. Его могут спасти только те, что с таким вниманием слушали Дэвиса на площади. Тот большой негр, который так громко кричал, те люди, что собираются в парках, на площадях, в скверах — везде, где только могут собираться, пока полиция дубинками не разгонит их.
На днях Эллен видела длинную процессию углекопов. Они пришли пешком из Уэллса… Может быть, они смогут выручить Дэвиса и спасти для человечества его открытие? Они, наверно, не хотят стать маленькими. А Дэвис… он мог бы и отказаться, не приготовлять своего гормона. Ах, как все это непонятно!
Эллен вынула из сумочки маленькое портмоне и пересчитала деньги. Оказалось около двух фунтов. Этого мало. Слишком мало.
Нужны деньги, деньги, деньги… Неизвестно, что будет дальше.
Приехав домой, Эллен тотчас принялась за подробный осмотр своего имущества. (Мистер Хойс в это время был в клубе).
В старинной шкатулке старой голландской работы хранились семейные реликвии и драгоценности покойной матери. Эллен зажгла люстру и высыпала все на стол. Этих драгоценностей она никогда не носила. Блестящие украшения не нравились ей, да и фасон у них был старинный.
Небольшое ожерелье из некрупного, но очень ровного жемчуга. Бриллиантовые серьги. Несколько перстней. Брошь. Камея тончайшей работы. Взглянув последний раз на эти дорогие ей вещи, Эллен со вздохом положила их — в сумочку. Этого мало, но может быть…
На другой день Эллен вышла из дома серьезная и спокойная.
Она знала, что должна делать. Что ж, если постигнет неудача — не ее вина, она сделает все, что может.
Старый, благообразный ювелир долго рассматривал в лупу камни и жемчуг. «Да, это настоящие вещи», — сказал он наконец.
Эллен сама знала это хорошо. Только скорее…
Всю ночь Эллен обдумывала план действий. С чего начинать?
Рабочие союзы… Обратиться к их вождям? Но ведь Джемс Коллен тоже — вождь, он — секретарь союза портовых рабочих.
Нет, нет, не то. Пойти к самим этим массам, которые… Но они бесправны, бессильны сейчас. Открыто действовать нельзя, огласка опасна. Надо найти несколько смелых и отчаянных, готовых на все людей. Людей, которые не задумаются пожертвовать собой для разрушения ужасного замысла. Но где их искать?
Эллен боялась ошибки, боялась измены и предательства. Она сама, без помощи и совета, должна найти, выбрать того, кому без страха сможет довериться и доверить судьбу Дэвиса и его открытия.
Гайд-Парк шумел. Он стал последнее время излюбленным местом митингов и сборищ, чему не всегда могла воспрепятствовать даже всемогущая полиция. Здесь надеялась Эллен найти нужного человека. Она долго ходила и прислушивалась. Вместе с толпой переходила с места на место, ускользая от преследований полиции. Центры и очаги митингов, разогнанные в одном месте, тотчас вспыхивали в другом. Садовые скамейки служили трибунами.
Эллен резко остановилась. Вот он, этот волнующий звук тяжелого голоса. Вот они — простые, ясные слова!
Плохо одетый человек, стоя на скамейке, говорил, плотно окруженный толпой таких же, как он сам. Его внимательно и молча слушали. Ему не дали закончить речь. Приближались темные плащи. Человек махнул рукой и, сойдя со скамейки, слился с толпой. Эллен успела заметить, как угрожающе вспыхнули при этом его усталые глаза.
Она рванулась вперед. Найти его! Найти, во что бы то ни стало. На нем черная шляпа и коричневое пальто…
Этот человек был очень удивлен, когда его схватила за рукав изящная молодая мисс.
— Что вам угодно, мисс?
— Извините, скажите мне: кто вы? — пролепетала Эллен, краснея и смущаясь. — Мне это очень нужно знать.
Человек пожал плечами.
— Думаю, что мое имя немного вам скажет. Меня зовут просто Чарли. А по профессии я углекоп. Из Ньюкэстля. Вам достаточно этого? Извините, мисс. До свидания, — он приподнял шляпу.
Эллен не обиделась на такой сухой прием. Она крепко вцепилась в рукав незнакомого человека, углекопа из Ньюкэстля.
— Погодите, мне надо с вами поговорить.
— Вам со мной поговорить? О чем может говорить богатая молодая леди с бастующим забойщиком из Ньюкэстля? Но, если вы хотите…
Они отправились к той самой скамейке, где сидела Эллен после разговора с Томсоном.
Чарли слушал Эллен внимательно. По временам он кивал головой, вставал со скамейки, прохаживался два-три шага взад и вперед, снова садился. Эллен говорила, волнуясь. Она торопилась, сбивалась, смущалась этим и иногда на полуслове умолкала краснея. Чарли приходил ей на помощь. «Вы, мисс, остановились на…», — подсказывал он.
Окончив, она замерла и съежилась на скамейке, стала совсем маленькой.
Чарли встал. Он был огромного роста, много выше Дэвиса. Он стоял и некоторое время тяжело дышал.
— Мисс… мисс… я не знаю даже, как вас зовут…
— Эллен Хойс. Зовите меня просто — Эллен.
— Мисс Эллен, я сейчас ничего не могу вам сказать. Это слишком сложное и ответственное дело. Оно требует тайны, и действовать надо осмотрительно. Я должен посоветоваться с товарищами. Мы все обдумаем и решим. Вы не должны в нас сомневаться.
Чарли взял Эллен за руку.
— Я хочу еще сказать…
В этот момент со стороны Гайд-Парка послышалось несколько сухих, коротких выстрелов. Чарли вздрогнул и поспешно выпустил руку Эллен. Его губы сжались.
— Я должен идти. Завтра — на этом же месте. Около полудня.
Он быстро ушел.
Снова, как и в тот раз, после ухода Томсона, Эллен осталась одна сидеть на скамейке. Но как все переменилось с тех пор!
Отец, тетушка Гуд, экзамен, вся ее привычная жизнь… Каким далеким это стало сейчас! Чарли… Почему у него такие усталые глаза? Может быть, он голоден, а она даже не предложила ему денег. Нет, он наверно не взял бы. Он сказал: из Ньюкэстля, забойщик. Что это такое, забойщик?..
Мистер Хойс на две недели уехал в Эдинбург читать лекции.
Эллен это очень устраивало. Ее постоянные разъезды по городу, прекращение занятий, озабоченный, почти лихорадочный вид, все это казалось весьма подозрительным. И, хотя до сих пор мистер Хойс воздерживался от расспросов, все же Эллен часто встречала на себе его вопросительный и беспокойный взгляд.
Вечером Эллен отправилась к адвокату, знакомому отца. Там она узнала, что капитал покойной матери положен в банк на ее, Эллен, имя. Да, да достаточно ее подписи. Разве она не знала этого? Сколько ей лет? Двадцать два? Ну, конечно, конечно… Все в порядке. Адрес банка она знает? Прекрасно. Все, все в порядке…
Эллен едва дождалась утра. Надо успеть до полудня. Чарли будет ждать, нельзя опоздать.
Через окошко в стеклянной стене она получила большую кучу хрустящих фунтовых банкнот. Она просила выдать мелкими купюрами. Так удобнее, не надо менять. Здесь тысяча фунтов.
Это — все ее личное состояние.
Эллен чувствовала, что она подчиняется не только личному желанию, но и долгу. Она и Дэвис, Дэвис и она… Нет, это все стало не только их делом, это уже вышло из рамок частной жизни двух людей. Маленький всплеск вырос в громадный вал, грозящий многое сокрушить на своем пути.
В назначенный час Эллен была на месте. Чарли уже ожидал ее. С ним явилось шестеро товарищей. Один из них — старик — производил впечатление больного. Несмотря на теплую погоду, он кутался в ватное одеяло. Его глаза слезились, очевидно от многолетнего действия мелкой угольной пыли. «Какие у них бледные лица!» — думала Эллен, пожимая протянутые грубые руки. Эти люди окружили ее маленьким плотным кольцом и серьезно смотрели то на нее, то на Чарли. Эллен теперь не смущалась. Она знала, что нужно делать.
— Чарли, — сказала она, — здесь неудобно говорить. Кроме того, мы все голодны. Я предлагаю поехать куда-нибудь в небольшой ресторан. Там в отдельной комнате, за столом, будет гораздо свободнее.
Все шесть человек разом взглянули на нее недоверчиво. Чарли улыбнулся. «От этой мисс, — сказал он мягко, — мы можем принять завтрак. Только куда мы поедем?»
Старый рабочий вызвался устроить дело. Он знает одно место, как раз подходящее к этому случаю. «Там всегда бывают наши, когда в кармане заведется шиллинг-другой. Полчаса езды под землей. Что? Нет, там вполне приличное место. Едем».
Войдя в маленький отдельный кабинет скромного ресторана, Эллен, не садясь, остановилась у стола и бросила на него толстую, обернутую бумагой пачку, которую до сих пор держала в руках.
Она взглянула на Чарли.
— Вот здесь деньги. Это мои собственные. Тысяча фунтов. Возьмите их.
Чарли взял пачку. Сели за стол. Когда были поданы кушания, один из товарищей Чарли плотно прикрыл дверь, и все принялись утолять голод. Ели молча и быстро.
— Ну вот, — Чарли говорил пониженным голосом, — теперь мы подумаем сообща и обсудим положение. Сколько здесь денег? Вы сказали, тысяча? Хорошо, — он отделил часть бумажек и протянул Эллен. — Возьмите, вам они могут тоже пригодиться, а когда и где еще увидимся — неизвестно. Относительно остальных мы вам при первой возможности представим отчет. Теперь — к делу. Простите, мисс Эллен, — снова заговорил он, — за нескромный вопрос, но мы не можем иначе. Мы хотели бы слышать ваш откровенный ответ. Вы… ведь до сих пор, до случая с мистером Дэвисом, никогда не интересовались политической жизнью страны? Вас не занимала борьба классов?.. — Эллен молчала. — Не потому ли только вы обратились к нам, к рабочим, что ваш друг в опасности, что вы хотите спасти его от неприятностей?.. Может быть, и сам мистер Дэвис не с нами? Ведь если он хочет уйти из своего плена, это еще не значит, что он решил идти против них. Как вы думаете?
Глаза Эллен блеснули.
— Я могу вам сказать, — проговорила она быстро, — что сейчас, если бы даже Дэвис остался по своей воле там, я пошла бы с вами. За эти дни я начала многое понимать. Но и Дэвис… он ведь давно уже ваш… Вы не можете не доверять нам…
— Мы, мисс Эллен, научены горьким опытом. Много раз доверяли и много раз были обмануты. Вы сами рассказывали вчера про Джемса Коллена. Томсон, который, по вашим словам, находится при Дэвисе, тоже был одним из наших вождей. Мы успели навести справки и многое узнать. Однако, в этом случае мы, — Чарли окинул взором молчащих друзей, — можем смело назвать вас своим товарищем. Я сегодня виделся с грузчиком из порта. Он мне передавал о том, что произошло в памятный для вас день на площади. Я не знаю, кто такой мистер Дэвис. Но он хорошо говорил. Он с нами. Мы взвесили все обстоятельства. Ваш друг не может, если даже захочет, отказаться от приготовления своего средства. Они захватили его лабораторию и записки. Они приставят к нему кучу ученых наблюдателей. Он не в силах их обмануть. Он должен унести оттуда все нужное, не оставить никаких следов и сохранить свою жизнь. Его жизнь и его открытие нужны нам. Им должны владеть мы сами, а не ждать, когда его используют против нас…
Чарли встал и прошелся по комнате.
— Если они предложат этот минима-гормон, — многие, очень многие слабые и уставшие в борьбе пойдут к ним. У нас голодают женщины и дети. Если б не помощь других народов, особенно — товарищей из Советского Союза, мы уже умирали бы с голоду или были бы принуждены капитулировать, сдать свои позиции. Но это означало бы провал всего дела…
— Дэвис тогда на площади сказал, — перебила Эллен, глядя пустым взором куда-то в угол, — Дэвис сказал: «Если делается негодной государственная система — должна брызнуть кровь».
Он так и сказал: «должна брызнуть кровь». Я не знаю, прав ли он, но мне кажется, что забастовки сами по себе… Он назвал это еще «пассивным сопротивлением…» Но я ничего, ничего не понимаю в этом…
Эллен сжала виски ладонями рук. Чарли улыбнулся. Один из рабочих, рослый ирландец, потянулся, расправляя могучие плечи, и глухо сказал:
— Одной кровью ничего не сделать. Нужна организация. Нужна массовая воля к этому. Потому нужны забастовки. Но — будем ближе к делу. Мы сюда собрались обсудить конкретно: что, где и когда будем делать. По справкам оказалось, что мистер Дэвис находится в доме, принадлежащем крупнейшему промышленнику, лорду Артуру Блэкборну. Там же шныряет и почтенный Томсон. Мы его знаем и сведем с ним счеты. Одних этих данных достаточно, чтобы все было ясно. Надо действовать. И действовать быстро и решительно. За Дэвисом следят. Надо устранить всех, кто станет на нашем пути. Мы имеем план. Мисс Эллен! — ирландец понизил голос. — Вы сейчас сказали, что пойдете до конца с нами. А если мы потребуем многого? Теперь, сейчас же. Вы… все взвесили?! Вы тверды в своем решении?
Взоры присутствующих обратились к Эллен.
Чарли тоже перестал расхаживать и, круто повернувшись, застыл у дверей.
«Должна брызнуть кровь! — мелькало в сознании Эллен. — Как скоро сбываются эти слова…»
— Да, конечно.
— Хорошо. Теперь слушайте. Вот наш план!..
Эллен слушала, как во сне. Где она и что с ней происходит?!
Что сказали бы мистер Хойс и тетушка Гуд, если бы знали, с кем она и что замышляет!
— Чарли! Я готова на все, — сказала Эллен, решительно поднимаясь от стола. — Я сделаю все, что вы найдете нужным.
Она чувствовала прилив сил и энергии. Ее охватило ощущение полной отрешенности от всего привычного, с чем она прожила всю жизнь. Она может погибнуть? Пусть погибнет, если так надо.
Она уже не принадлежит себе, она во власти многих миллионов людей, таких, как Чарли, и молодой ирландец, и этот старик. Всех этих людей, что собираются на площадях, скверах… А сколько «таких» еще во всех странах! Они все хотят жить…
— Я, Чарли, готова на все, — повторила она еще раз.
— Хорошо. Завтра снова встретимся здесь.
Прощаясь, новые друзья пожимали маленькую руку Эллен.
Старый рабочий ласково, по-отечески взглянул на нее своими больными глазами.
— У меня есть такая же девочка. Похожа на вас. Такие же волосы. Работает на прядильной фабрике. Она очень больна…
— Что с ней?
— Туберкулез. Но ей приходится работать. Иначе вся семья умерла бы с голоду. Мы не работаем теперь, а пособия не хватает.
Эллен возвращалась домой сосредоточенная и серьезная. Сидя в вагоне метрополитена, она оглядывала окружающее так, как бы видела все это в первый раз. Человеческий муравейник! Хозяева и рабы…
«Дети Земли! Вам тесно на этой планете!» — так сказал однажды Дэвис. Нет, не тесно… Впрочем, теперь некогда думать.
Надо действовать, быстро и отчетливо.
— Так надо, так надо, — повторяла Эллен, сжав тонкие губы, — только ничего не бояться. А разве умереть так страшно?
Ведь у дочери старого рабочего такие же руки, как у меня… Она работает на фабрике. Она больна… Она должна работать до последнего вздоха. «Иначе придется умереть с голоду…»
Вагон останавливался поминутно. Хотя Эллен никуда не спешила, это ее почему-то раздражало. Она не могла сидеть, и на узловой станции вышла, чтобы пешком пройти по Moorg Street на City Road.