Бои местного значения

Глава 9–12

Глава 9.

…Опаньки, а что это там за троица в нашу сторону так целеустремлённо перемещается?.. Ну-ка, ну-ка… Ага… Два офицерских френча с серебристыми погонами конвоируют неброское светло-серое платье. В смысле Ея Императорское Высочество Великая княжна Ольга Николаевна соизволят через минуту-другую почтить своим присутствием наше скромное жилище. В сопровождении двух лейб-конвойцев. Я даже их улыбающиеся и очень знакомые физиономии различаю. Догадаться нетрудно. Во-первых, тех, кого надо, циркулярно оповестили, что Великая княжна на пару с Регентом прибыла в Институт. С возможностью навестить своих подшефных, то бишь, Первый батальон Первого полка 1-й Отдельной Нарочанской Ея Высочайшего имени бригады специального назначения. Официально, конечно, — всю бригаду, но гостьей именно в Моём Батальоне будет. И я там же нарисуюсь. Потому, как — полковой командир и сопровождать обязан.

И во-вторых, ВИПа сопровождают Мах и Клён, для непосвящённых — сотник Махоненко и подъесаул Кленовский. Которые давным давно пришли простыми казаками в Первый Состав к тогда ещё подпоручику Гурову. И с тех пор наши с ними судьбы постоянно пересекаются. Несмотря на то, что ушли к ВэКаэМу в Лейб-конвой, а он уже приставил их к Цесаревне…

Так, что-то я в несвоевременную ностальгию ударился! Срочно и скрытно, короткими перебежками в гардеробную! Менять любимый домашний костюм на давно надоевший полковничий мундир!

Высокопоставленную гостью встречаем уже перед крыльцом почти всем семейством. Отсутствует старшее поколение, вместе с Прозоровыми уехавшее в Первопрестольную и Сашка, увязавшийся с ними. А мы с Дашей и Машуней стоим с приличествующими подобному случаю лицами, разве что хлеб-соль в руках не держим…

— Здрави… — Видя недовольную гримаску Великой княжны, моментально поправляюсь. — Здравствуйте, Ольга Николаевна!

— Здравствуйте, Денис Анатольевич…

— Добрый день, Ольга Николаевна. — Совсем по-свойски улыбается моя благоверная, у них, женщин, всё общение по-особому построено. — Милости просим к нам…

— Здр-р — р-авствуйте, тётя Оля! — Звонкий голосок Манюни Денисовны вкупе с восторженной улыбкой ясно показывает, кто больше всего рад приезду своей крёстной, а также представительнице Царствующего Дома по совместительству. Причём звучит фраза уже с раскатистым «Р», вполне по-взрослому, а не как ещё год назад универсальным детским «Дйатути».

— Здравствуй, Машенька! — Княжна, обнимая, прижимает нашу дочу к себе, затем лучшая, то бишь, женская составляющая исчезают в доме, а мы следуем уже за ними, успев обменяться перед этим крепким мужским рукопожатием.

После того, как ритуал распития кофия для нас и чая для донцов, до сих пор не признающих басурманские обычаи, был завершён, а самое младшее поколение семьи Гуровых выключилось из реальности, пытаясь накормить только что подаренную куклу виртуальной едой из игрушечного сервизика, согласно этикета следовало поговорить ни о чём, в смысле — о моде, о природе, о погоде и так далее. Но Ольга Николаевна решила сломать традиции, обратившись сразу ко мне с неотложным и очень важным для неё вопросом:

— Денис Анатольевич, мне необходима Ваша помощь в одном щекотливом мероприятии, если Вы согласитесь… несколько отойти от общепринятых правил поведения…

Ну нифигасе заявочки! Вообще-то любая просьба Высочайшей особы подразумевает её немедленное осуществление. Невзирая на любые потери в живой силе и боевой технике. Но уж слишком взволнованный вид у этой самой Высочайшей особы… Наверняка что-то каверзное задумала…

— Всё, что в моих силах, Ольга Николаевна! Кого и сколько раз убить нужно?

— Убивать никого не надо. — Великая княжна улыбается моей показушной кровожадности. — Просто я хочу совершить прогулку по Москве… Инкогнито… Навестить один из Ольгинских приютов, погулять по улицам, посмотреть, как живёт простой народ…

А, ну да, именно в ознаменование рождения нашей княжны Николай II повелел учредить под Питером приюты для детей-сирот, которые позже и назвали Ольгинскими. И в Москве, вроде, такой есть… Нет, всё осуществимо, смущает только слово «Инкогнито»…

— Покорнейше прошу простить, Ольга Николаевна, готов приложить все силы к осуществлению прогулки, но есть несколько затруднительных обстоятельств, которые необходимо как-то разрешить… Хочу поинтересоваться, Великий князь Михаил Александрович в курсе Ваших замыслов? Вы же теперь Цесаревна, наследница Престола.

— Да. Дядя Мишкин… — Княжна смущённо краснеет от невольного упоминания домашнего прозвища Регента, но потом берёт себя в руки. — Великий князь Михаил Александрович знает о моих намерениях, хоть и не очень одобряет сам способ. А поскольку мне вскорости предстоит… В общем, я хочу видеть обычную жизнь русского народа, а не парадные выражения верноподданнического восторга.

— Вынужден предупредить, что контраст может быть очень разительным, а впечатления не очень приятными… Хорошо, только как быть с господами офицерами? — Киваю на лейб-конвойцев. — Их необходимо во что-то переодеть. Да и появление барышни в компании трёх мужчин может кому-то показаться странным…

— Не одной, Денис, а двух. — Даша вносит свои коррективы. — Если наша гостья не будет возражать, я составлю ей компанию. И ещё важный вопрос… Прошу меня великодушно простить, Ольга Николаевна, но… Не имея в виду ничего оскорбительного… Дело в том, что в Москве барышни одеваются… Не совсем так, как одеты сейчас Вы…

Моя ненаглядная краснеет от смущения за то, что приходится говорить ТАКИЕ слова ТАКОЙ особе, но Великая княжна понимающе улыбается:

— Полноте, Дарья Александровна! Я всё прекрасно понимаю, но у придворных дам своё понимание того, кому в чём ходить… Но что же делать?..

— Если мне будет позволено… У меня есть новое платье… Кажется, оно будет Вам как раз впору…

Так, а пока наши дамы будут заниматься примеркой и всеми сопутствующими этому разговорами и процедурами, у меня есть как минимум полчаса, которые я и потрачу на телефонные звонки с максимальной пользой.

Павлов был вне доступа по причине отсутствия в Институте, как сообщил его секретарь, очень понятно намекая, что у академика очередной сеанс секретничания с ВэКаэМом. Следующий в списке абонент Келлер проворчал, что и он, и академик в курсе вожжей, попавших под августейший хвостик. В общем, в курсе великокняжеской затеи. И не считают её, в смысле, затею, нормальной. Но спорить с данной августейшей особой среди них дурных немае, посему полковнику Гурову как всегда придётся всё расхлёбывать в одиночку. Единственное полезное, что он сделал, так это посоветовал во-первых — держать в повышенной боевой готовности группу быстрого реагирования от Первого Батальона, чтобы те по первому свистку примчались пресекать и не допущать, а также поддержать огнём и манёвром, если возникнет необходимость. И, что главное, во-вторых — связаться с Воронцовым, дабы он смог помочь этой затее.

Пётр Всеславович, как зам по режиму, был уже в курсе насчёт прогулки, и как оный же зам в двух словах передал своё видение проблемы. Лейб-конвойцам согласно последним веяниям сейчас разрешено при исполнении своих обязанностей быть обмундированными не в алые чекмени, хорошо видимые за версту, а в повседневную, или походную форму, отличающуюся от обычной офицерской только цветом погон. Поэтому Мах и Клён сейчас отправляются аллюром «три креста» к нему, где меняют свои погоны на менее заметные, и берут двух «мышек» из Воронцовского хозяйства, могущих постоять за себя и за того парня, в данном случае — за ту барышню. А он, полковник Воронцов, тоже примет участие в мероприятии, одетый в цивильное, что и полковнику Гурову настоятельно советует. Получится четыре пары. Пётр Всеславович с Цесаревной, я с Дашенькой и двое казаков с барышнями специального назначения. На мой вполне закономерный вопрос, хватит ли шести человек для охраны, намекнул, что цифра не совсем правильная, и что если я случайно фланируя по улицам, замечу слежку, то не надо подавать вида, потому, как есть ещё такая вымышленная некоммерческая организация, как «Священная Дружина-2», которая тоже примет участие в увеселении.

Лейб-конвойцы тут же умотали маскарадничать, я последовал их примеру, довольно быстро переоблачившись из мундира и шаровар, которые предпочитал новомодным галифе в тёмно-серый костюм-тройку с широкими брюками и однобортным твидовым пиджаком, позволявшим незаметно разместить плечевую кобуру с Браунингом 1910/22, обожаемым всеми заговорщиками всех стран за отличное сочетание точного боя и приспособленности для скрытого ношения. Любовь к люгеру ничуть не ослабла, но прятать его под цивильной одеждой достаточно трудно, если не сказать невозможно. Поэтому «тайный» ствол привычно расположился чуть ниже левой подмышки, три дополнительных магазина и глушитель — под правой в специальном кармашке-подсумке. Так, что ещё забыл?.. Ага, портмоне с необходимыми в таких случаях бумажками и немного купюр.

Вернувшись в гостиную, обнаружил ещё одно доказательство непредсказуемости женской логики. В креслах, мило щебеча о чём-то своём медицинском и не только, сидели две сестры милосердия в форменных синих платьях и белых передниках. С красными крестами, естественно. Единственное нарушение формы заключалось в самовольной, но удачной замене косынок-«хиджабов» на какие-то легкомысленные шляпки, сейчас лежащие на столике.

— Платье немного не подошло. Поэтому мы решились на этот вариант. — Ольга Николаевна авторитетно развеяла моё недоразумение. — Благо опыт ношения имеется и у меня, и у Дарьи Александровны…

Ну да, ну да. Женская мода за последние несколько лет рванула вперёд со скоростью лошадиного галопа. Если раньше все женские прелести одеждой только подчёркивались и, как говорил мой батальонный одессит Яша «Даже ежели мацаешь тока глазами, так натурально маешь смак», то сейчас в моде мальчикоподобные опять-таки с его слов шкили-макароны, одетые в прямоугольно-плоско-параллельные мешки с двумя бретельками, с очень модной стрижкой «Ля Гарсон», на которую напялена шляпка-пародия на супницу вверх ногами с цветочком сбоку. Единственный плюс от новых веяний — в большинстве случаев изящные женские ножки в шёлковых чулках и туфельках на высоком каблуке, открытые на всеобщее обозрение почти до середины голени. Это я вам ответственно заявляю, как глава семьи с достаточным стажем. Благодаря любимой жёнушке иной раз баталии происходили такие, что лучше бы я в одиночку несколько раз Нарочанскую операцию провёл, чем спорить с моей рыжеволосой хитрюлей и отвечать на вопросы, по определению не имеющие внятных ответов. Пару раз мы даже ссорились, но потом после этого до самого утра активно мирились…

В любом случае мне повезло дважды. В том, что Дашенька всегда подгоняла моду под себя, сообразно своей индивидуальности. И в том, что московский женский бомонд всегда имел на всё происходящее в мире этой самой моды своё особое мнение в пику «слепо копирующим самые последние европейские цуцалы-муцалы петроградско-столичным задрыгам и 'плоскодонкам». Конец понятно чьей цитаты… Стоп! Стоп! Стоп! Что-то я не в те дебри полез!..

— Пока Вы, сударь, соизволили переодеваться, звонил Пётр Всеславович, обещал скоро быть здесь… А вот и он… — Даша элегантно соскакивает с темы и выглядывает в открытое окно. — Можем отправляться…

Глава 10.

Отправились на двух институтских экипажах, замаскированных под обычные пролётки. С той только разницей, что гарантированно не разваливались при длительной езде «с ветерком», когда двигатель в две лошадиных силы развивал максимальную скорость. Ещё одно отличие заключалось в том, что у каждого «лихача» в доступной близости находился неприметный саквояж, в котором лежала «бета» и шесть магазинов для неё. Достал, затвор передёрнул, и получите плотный автоматический огонь на ближней дистанции. Тем более, что водилы и пользоваться ими умели, и в рукопашном кое-чего стоили. Но, несмотря на весёлое щебетание дам и окружавшее июньское великолепие природы, всю дорогу размышлял, достаточные ли меры приняты к охране княжны. И в конце концов пришёл к выводу, что главным козырем является внезапность и непредсказуемость. Маршрут как таковой был спланирован уже на крыльце, лишних ушей рядом не было. Несмотря на способ попадания в лучший из миров Гинденбурга, Людендорфа, Гучкова и ещё десятка широко известных личностей, снайперы в мирной жизни как-то не прижились. Да и им для работы нужен был маршрут клиента, подготовка лёжки, пути отхода и ещё куча нюансов. А тех, кто решит побаловаться «бонбой и револьвертом», ждут пара Браунингов у нас с Воронцовым и пара автоматических стволов скрытого ношения у лейб-конвойцев.

Чтобы соответствовать легенде Пётр Всеславович «перекрасил» их в военврачей. Повседневная форма украсилась узенькими серебряными погончиками с одним синим просветом, а в руках появились почти докторские саквояжи. Всё различие заключалось в маленькой кнопочке на торце ручки. При нажатии на которую обе половинки саквояжика, раскрывшись наподобие ракушки падали на землю, являя на свет божий ту же «бету», но уже заряженную и прикреплённую снизу к ручке. Оставалось только кинуть вторую руку к спусковому крючку, не забыв снять с предохранителя. Когда-то давно, в другой жизни по телику показывали такой гибрид кейса-«дипломата» и АКСУ-74.

«Мышки» тоже не с пустыми руками в путь отправились, да и у моей ненаглядной слишком уж многозначительный вид. Не иначе, как подаренного когда-то «Малыша» с собой прихватила. Это не считая вышеупомянутых пистолетов-пулемётов у «извозчиков»…

Первый пункт нашего вояжа впечатления особого не произвёл. Дом как дом, два этажа, красный кирпич, стандартная белая лепнина между этажами, вокруг окон и двери. Над последней белая табличка с надписью в одну строку «Детский приют трудолюбия святой равноапостольной княгини Ольги». Мы высаживаемся и шагаем к крыльцу, «лихачи» тем временем, перекрывая проход пролётками, распределяют между собой сектора стрельбы. Берусь за ручку звонка, и вежливо дёргаю три раза. В ответ — тишина. «Троечку» сменяет уже более настойчивая «десяточка», на которую следует долгожданный и вежливый отклик «Кого ето там ешо принесло?». Так как разговаривать через дверь неприлично, отстукиваю ещё одну порцию. Дверь, скрипнув, начинает открываться, за ней появляется борода, за которой следует дежурная фраза всех сторожей и дворников.

— Вот я щас метлой… Виноватый, Вашбродь!.. — Увидев меня, обладатель обильной волосяной растительности на лице моментально соображает, что что-то пошло не по обычному сценарию, и озвучивает дежурную отмазку. — А я уж подумал, что шпана балует.

— Я тебе дам шпану! — Негромким рыком привожу привратника, или кто он там, в состояние, более удобоваримое для конструктивного диалога. — Открывай! Инспекционная комиссия из санитарно-эпидемиологического Департамента! Есть кто из начальства⁈

— Э-э… Эта… — Бородач пытается уловить в услышанной галиматье что-нибудь знакомое и понятное, но потом быстро решает перевести стрелки. — Так точно, Вашбродь! Сам господин попечитель!.. Да Татьяна Филлиповна, дама… энтая… классная!..

— Веди! — Просачиваемся внутрь, сначала я с Дашей, затем Воронцов с Великой княжной, а затем и наш эскорт, включая спецбарышень. Одна из которых тоже одета медсестричкой, вторая играет «училку-воблу очкастую».

Сторож-дворник-истопник-и-ещё-кто-то-там-по-совместительству ведёт нас по скрипящей давно не крашенной лестнице на второй этаж и останавливается перед ближайшей дверью.

— Вот туточки господин попечитель Андрей Михалыч и заседают…

— Свободен. — Отпускаю облегчённо выдохнувшего работягу и открываю дверь…

М-да… Кабинетом это можно назвать с большой натяжкой. Комнатушка три на четыре метра с одним окном, места хватает только на пару шкафов с какими-то папками и письменный стол. Из-за которого, отложив в сторону очки и тощую пачечку бумаги, навстречу нам поднимается сухонький старичок. Седая «чеховская» бородка, большая лысина, обрамлённая редкими волосами, старомодная пиджачная пара в состоянии, среднем между «ещё вполне благопристойно» и «изрядно поношено».

— Добрый день, господа! Попечитель приюта статский советник Андрей Михайлович Томышев. Чем обязан визиту?

— Здравствуйте, господин статский советник. — Озвучиваю легенду нашего появления. — Чиновник по особым поручениям при Министре народного просвещения Денис Анатольевич Гуров-Томский. Мы коллегиально с Российским обществом Красного Креста прибыли к Вам с инспекцией по указанию Её Императорского Высочества Великой княжны Ольги Николаевны.

— Осмелюсь поинтересоваться, чем именно наш приют привлёк Ваше внимание? — Несколько натянуто интересуется «пан директор». — Были конкретные указания на этот счёт?

— Нет, что Вы, Андрей Михайлович. Была своеобразная лотерея, дабы исключить всякую показушность. — Пытаюсь как-то выкрутиться, не ожидал-таки прямого вопроса в лоб.

Томышев обводит нас взглядом, который на несколько мгновений дольше, чем нужно, останавливается на Великой княжне. Затем в его глазах что-то этакое мелькает, даже бровки вверх чуть дёргаются, вот чую одним местом, узнал он одну из медсестричек! Кирдык всей нашей конспирации!..

— И что же Вас интересует? — Если старичок и сообразил «ху из ху», то виду не подаёт, правила игры принял.

— Мы хотели бы посмотреть в каких условиях живут Ваши подопечные, чему и как они обучаются, чем занимаются в свободное время. — С едва заметным волнением в голосе объясняет Ольга Николаевна.

— Ну, что ж, прошу следовать за мной… Ваше… Э-э… Дамы и господа… — Андрей Михайлович, выпустив нас из кабинета, возглавляет процессию, давая по ходу необходимые комментарии…

Экскурсию мы начали с дортуаров, находившихся, как и кабинет попечителя, на втором этаже. Правда, дортуарами эти небольшие комнатки можно было назвать очень условно. Проходики сантиметров по пятьдесят между койками, протиснуться взрослому можно только бочком, многое повидавшие на своём веку тумбочки с облупившейся краской, старые потрёпанные солдатские одеяла, посеревшие от времени и бесчисленного множества стирок наволочки с множеством заплаток на подушках… На вешалках у двери пальтишки, в моё время такие называли «очень б/у»… Штукатурка на потолке вся в трещинах, полы немилосердно скрипят на каждом шагу… Но всё по возможности вымыто, вычищено, чисто и опрятно, если только это слово здесь применимо…

На первом этаже — три «учебных класса», совмещённых, как я понимаю, с мастерскими и библиотекой. В последней слышен женский голос, декламирующий что-то из «Сказки о царе Салтане». Заглядываем внутрь и наблюдаем живописную картину. Чуть ли не на головах друг у друга сидит десятка три девчушек от шести до двенадцати-тринадцати лет в одинаковых платьишках и передниках, вскочивших при нашем появлении и достаточно слаженно выдавших «Здрасти-и». А возглавляет это женское царство пожилая полноватая дама, как раз и извещавшая молодёжь насчёт того, что «пушки с пристани палят, кораблю пристать велят».

— Татьяна Филлиповна, это — инспекция из Министерства народного просвещения и Красного Креста. — Объясняет наше вторжение Томышев.

— Татьяна Филлиповна Ярославцева. — Представляется в свою очередь дама. — Классная дама и учительница.

— Простите великодушно, что помешали Вам. — Великая княжна, похоже, забыла, что по сценарию она — простая медсестра, а говорить должны мы с Воронцовым. — Мы просто хотели подробно ознакомиться с условиями проживания.

— Ознакомились? — Немного вызывающе осведомляется классная училка. — Андрей Михайлович показывал Вам наш второй этаж?

— Татьяна Филлиповна, прекратите, пожалуйста! — Старичок пытается воззвать к благоразумию своей подчинённой. Хотя, судя по тону, она-то и играет тут первую скрипку.

— Отчего же? Если господам так интересна правда, то они должны её знать. А если нет… Ну, что ж, пусть даже меня уволят от службы, зато моя совесть будет чиста!..

— Мы уже осмотрели дортуары, Татьяна Филлиповна. Тесно, скученно — да. Но с точки зрения порядка — выше всяких похвал. — Пытаюсь подольститься и перехватить разговор.

— И в правом крыле тоже побывали? — Ледяным тоном осведомляется грозная дама.

Угу-м, а вправо-то мы так и не пошли, задурил-заговорил нас хитрый старичок. Ответ, как видно, был явственно написан у меня на лице.

— Варенька, почитай девочкам вот отсюда. — Татьяна Филлиповна подзывает к себе одну из старших девчонок. — А мы скоро вернёмся…

— Этой зимой крыша прохудилась окончательно, пришлось дортуар старших девочек переселить. Частично — к младшим, частично — в кабинет попечителя. — Видя наше недоумение, боевая «училка» поясняет. — Андрей Михайлович на время переселился в кладовку.

— Татьяна Филлиповна!.. — Вновь пытается заткнуть источник откровений покрасневший статский советник.

— Продолжайте, сударыня. Нам желательно знать истинное положение дел. — Продолжаю играть ревизорскую роль. — Никаких гонений не будет, это я Вам обещаю.

— Денис… Анатольевич, если я правильно запомнила? Я ничего не боюсь! В худшем случае уеду к племяннице в имение и заберу нескольких девочек с собой. Надеюсь, уж на это Вам хватит твёрдости, Андрей Михайлович!.. — Поворачивается она к своему непосредственному начальству, затем обращается снова ко мне. — Заходите осторожней!..

М-дя… Правый дальний угол потолка еле держится на прогнивших почерневших балках, стены в плесени, штукатурка пластами аж отваливается… Пол тоже гнилой…

— … Неоднократно обращался в Московское отделение Попечительства о трудовой помощи, но вспомоществование обещалось только на словах. — Томышев пытается оправдаться перед Великой княжной. — Казна выделяет только четверть от необходимого, да ещё и с задержками. Частным образом помогает нам только купец Фёдор Григорьевич Котин, но пока все деньги уходят на повседневные нужды. Да ещё булочник местный, Иван Иванович Большаков, по выходным девочек булками балует.

— Татьяна Филлиповна, если завтра в приют подъедет человек, сможете то же самое показать ему?

— Да, конечно. — Ответ звучит несколько удивлённо. — Я же здесь, можно сказать, квартирую, вот дверь моей комнаты…

Теперь приходится удивляться уже нам с Воронцовым, но далее следуют пояснения, скажем так, не совсем укладывающиеся в обычную логику.

— После кончины мужа свой дом в Тарасовке я сдаю внаём, аренда небольшая, вся уходит на приютские нужды. А я сюда, к девочкам поближе переселилась, свои-то уже повыходили замуж и разъехались кто куда…

— Денис Анатольевич, я думаю, Иван Петрович сможет оказать помощь и людьми, и материалами. — Подошедший Воронцов предлагает альтернативный вариант.

Ну и пусть его, не будем конкуренцию по пустякам разводить. Не выгорит, я своих спецов-мастеров из нестроевой роты сюда отправлю. И с материалами как-нибудь разберёмся. У меня в полку Мой Батальон над Макаренковскими архаровцами шефствует, молодую смену себе готовит, а второй и третий пока не при деле. Подкинуть им идею с этим приютом, что ли?.. А вообще, с Княжной об этом надо поговорить. Благотворительность — это, конечно, здорово, но… Короче, есть кой-какие мысли на этот счёт. И идею недавно подкинули. Причём, не кто иной, как князинька озорной наш Феликс Юсупов, душегуб распутинский. Я тогда ещё ему наобум брякнул про благотворительность и образование. А он с этим посылом к графу Игнатьеву сунулся, да так и прилип, как банный лист к министру народного просвещения. Сейчас и продвигает, и спонсирует помимо казны, естественно, программу ликбеза по всей Руси-матушке. Так вот, когда мы случайно с ним пересеклись, он и выдал мне хорошую такую и очень даже логичную идею о том, что какими мы сегодня детей воспитаем, такую страну завтра они и построят…

Из приюта наш путь лежал, естественно, в места, очень обожаемые женщинами и поэтому непроизвольно ненавидимые мужчинами. В будущем моём сей увлекательный и длящийся порой почти до бесконечности процесс получил название «шопинг». Половину пути до Фирсановского пассажа Княжна сидела очень задумчивая, потом озвучила свои мрачные думы. Её очень шокировало, что при посещениях питерских приютов и на Васькином острове, и в Кронштадте, и в Царской Славянке положение дел там было на пару порядков лучше, чем здесь. Пришлось мне своими грязными ручищами сдирать розово-наивные очёчки с княжьих глаз и объяснять, что, во-первых, рядом с Царским Селом основная задача каждого, находящегося на мало-мальски значимой должности, состоит в пускании пыли в глаза, дабы не отвлекать августейшие особы от привычного времяпрепровождения. А, во-вторых, посоветовать Ея Высочеству вот так же инкогнито наведаться в какой-нибудь приют, чтобы увидеть реальное статус кво.

Глава 11.

В Пассаже дамы оживились и, весело щебеча, двинулись вперёд, оставляя нас в арьегарде. Впрочем, спецбарышни не забывали где они и для чего, хотя со стороны мы выглядели группкой не очень богатых провинциалов, дорвавшихся до благ цивилизации в Первопрестольной. И, переходя из одного «райского уголка» в другой, никто не забывал контролировать остальных посетителей на предмет возможных агрессивных действий. Кроме, естественно, Княжны в роли экскурсанта и её персонального гида Дашеньки. Когда все магазинчики закончились, посидели в кафе, наслаждаясь кофейком с эклерами. Насытившись, наконец, деликатесами и созерцанием атрибутов счастливого женского существования, вся компания двинулась к последнему пункту маршрута — Сухаревскому рынку. Там пришлось немного потяжелей. Потому, что походка и манеры поведения у благородной публики отнюдь не аналогичны таковым у подвыпивших лавочников, шустрых лотошников и прочих завсегдатаев любого базара. Пришлось перестроиться, один из конвойцев со своей барышней ледоколом рассекал толпу, второй взял правый фланг, Воронцов с Ольгой Николаевной шли в центре, а мы с Дашей двигались левей и немного сзади. Под аккомпанемент зазывальских речёвок, громогласных споров покупателей с продавцами и прочим сопутствующим шумом, неторопливо насыщая великокняжескую память картинами жизни простого народа, прошлись по «благородным» рядам и собрались уже уходить, когда Его Величество Случай подкинул нам финальный штришок.

Что-то маленькое и шустрое на большой скорости пыталось пробиться через частокол ног. Причём, сопровождаемое сзади азартным криком «Держи вора!!!». Наш «ледокол», в последний момент шагнув навстречу, поймал мальчонку лет семи-восьми, одетого, скажем так, очень бедно и прижимавшего к груди маковый калач. Дитёнок, в отчаянии заверещав, забился в руках, пытаясь вырваться, но весовая категория была абсолютно не та. Его тут же, не опуская на землю, передали внутрь «оцепления», и через мгновение прискакавший следом довольно объёмный то ли лавочник, то ли трактирщик еле успел затормозить перед кителем с погонами. И достаточно недовольным взглядом. Расценив последний, правда, на свой лад.

— Прощеньица просим, Вашбродь! Спасибочко Вам преогромное, што сволочонка ентова спаймали! Ща я ему горяченьких-то всыплю!..

Толстяк одной рукой пытается расстегнуть ремешок, другой уже тянется к мальчишке. За спиной ухмыляются в предвкушении забавы то ли его подручные, то ли очень инициативные борцы за справедливость, и, как всегда в таких случаях, вокруг нас моментально собирается толпа, охочая до халявного зрелища. Ну да, ещё в Средневековье любимым развлечением черни были публичные казни…

— Кольцо… — Командую негромко, но понятно всем знающим что к чему. Моментально Княжна, Даша и неудачливый воришка оказываются заслонёнными от потенциального агрессора со всех сторон.

— Вашбродь, мелюзгу-то отдайте на правёж! Виноватый патаму шта! — Доносится из толпы пьяненький голос, тут же подхваченный «общественным мнением». Никто из нас на шум не реагирует, каждый держит свой сектор.

— Да как так-то⁈.. Да што ж такое творится-то, а⁈.. Люди добрыя!.. — Жиробас, видя, что остаётся без добычи, начинает митинговать.

— Да не крал я! — Доносится из-за спины плачущий детский голосок. — У меня пятак был, Деля Симундовна дала!..

О, какие интересные имена на Руси встречаются! Даже приблизительно не представляю как сие записано в метрике…

— … Хотел калач купить, а меня на входе половой придержал, сказал деньгу показать!.. Потом пятак забрал, да подзатыльника отвесил, мол, неча тут оборванцам разным шастать!.. Вот не вру, ей-Богу! Пятак тот приметный был, с решки крестом поцарапанный!..

— Кто отобрал? — Голос Княжны звенит негодованием.

Мах делает полшага в сторону, чтобы мальчишке лучше было видно.

— Вон этот, слева который!.. — Тощая ручонка указывает на одного из помогальников, одетого типичным трактирным служкой. Тот как-то суетливо суёт руку в карман, но незаметно кинуть монету на землю не получается. Не та, всё-таки, реакция против Маха. Смазанное движение, резкий вопль, бедолага уже упирается носом в свои колени, задранная рука смотрит вертикально в небо, конвоец подхватывает медный кругляш, выпавший из ослабевших пальцев, осматривает его и, ухмыляясь в усы, громогласно объявляет:

— Вот он, пятак! А вот и крест на нём!..

Потом его колено почти незаметно пробивает по рёбрам «фисианта», и тушка закономерно переходит в положение «Дяденька, не бейте лежачего!». Толпа опять начинает шуметь, на сей раз по другому поводу…

Блин, надо как-то отсюда выбираться, нельзя на такой дистанции оборону держать!.. Выход подсказывает какой-то подмастерье, настойчиво пробивавшийся в первые ряды, чтобы увидеть все подробности своими глазами. Он запинается о чью-то ногу и, стараясь удержаться, хватается за мой рукав. Одновременно чувствую шаловливую ручку, пытающуюся прогуляться по моему карману… Доворот влево, правая жёстко фиксирует запястье «рабочей» грабки, левая по дуге летит к локтю, большой палец находит нужную точку. «Мастеровой» с диким криком выгибается вперёд и поднимается на носки, потом встречается со мной взглядом, полным боли и отчаянии. Толпа переключается на лицезрение нашей застывшей в непонятном танце пары…

Ох, ты ж мой хороший! Как здорово, что ты очутился здесь и сейчас!..

— Вот он, воришка! — Подпускаю в голос истерично-радостные нотки, затем ослабляю захват. Бедолага моментально соображает, что другого шанса спасти свою шкуру у него не будет. Вырывает руку, толкает «нижней частью спины» стоящую сзади толстую тётку так, что она приземляется на пятую точку, перекрывая доступ её спутнику, уже сообразившему что почём и тянущего руки к заветной цели. Потом, не разгибаясь, рвёт с низкого старта, скользким ужом ввинчиваясь между двух других тёток…

— Держи вора!.. — Народ, почувствовав, что праздник всё же состоится, ломится на азартный крик в другую сторону, освобождая возле нас пространство.

— Ну, а с тобой, любезный, мы сейчас пойдём и поговорим. — Воронцов одной только интонацией побуждает застывшего соляным столбом трактирщика испуганно ожить и взять курс на своё заведение, вывеска которого видна метрах в тридцати…

Чай, несмотря на все уверения лебезящего толстобрюха, был так себе и я даже посочувствовал Ольге Николаевне, привыкшей в Царском Селе к другим вкусовым нюансам напитка под этим названием, но, тем не менее, мужественно заевшей аж целую чашку трактирного «эликсира» действительно свежими изюмосодержащими сдобными булками. Мальчонка, назвавшийся Ванькой-мелким поначалу впал в ступор из-за такого пристального внимания к себе со стороны благородных дам и господ, но постепенно освоился и тоже принял посильное участие в чайной церемонии. И так же постепенно рассказал свою краткую биографию.

Они с братом стали безотцовщиной после того, как папка не вернулся с войны, затем, после смерти матери их забрала к себе двоюродная тётка. Но в связи с тем, что в семье появилось два «прожорливых байстрюка», её мужу пришлось несколько уменьшить количество потребляемой водки. Полгода он терпел такое безобразие, потом волевым решением отвёз их в Москву и сдал в приют. Который не относился ни к Ольгинским заведениям, ни к Синему Кресту, а был инициативой какого-то коммерсанта и не слишком даже по поверхностному рассказу отличался от ночлежки для нищих. Поэтому торгаш старался всеми правдами и неправдами отдать воспитанников в ведение частных лиц, в основном почему-то чиновного звания и возрастом далеко за сорок.

Одному такому хозяин и «сосватал» Ванюшкиного старшего брата, но он в тот же день сбежал и вернулся в приют весь избитый. Хозяин-благодетель, узрев такое попрание его воли, добавил бедному парню от себя лично и пригрозил, буде такое ещё раз повторится, запороть до смерти. Единственным человеком, вступившимся за братьев-сирот стала та самая загадочная Деля Симундовна. Она-то и стала выхаживать избитого мальчишку и, пользуясь выходным, отправила Ваню на рынок купить брату тех самых злополучных калачей. Ну, что ж, судя по выражению лица Ольги Николаевны, предстоит навестить ещё один приют…

Ехать было не очень далеко, и минут через пятнадцать мы уже стояли возле неказистого особнячка, лет сто назад построенного каким-нибудь мелким чиновником по его понятиям о тогдашней моде на постройки. Из меня, конечно же, ещё тот архитектор, но, по-моему, такое называется «московский ампир». Обшивка тёсом, семь узких высоких окон, портик с шестью колоннами и обретающийся возле двери сурово настроенный дворник, явно не желающий пускать нас внутрь. Явно и безуспешно. Мах с Клёном, почти не заметив сопротивления, перемещают работника метлы в сторону от крыльца, освобождая нам проход.

— Всех впускать, никого не выпускать. — На ходу провожу краткий инструктаж «извозчиков», замыкавших шествие, после чего догоняю ушедшую вперёд «комиссию».

— Я покажу! — Мальчонка несётся по полутёмному коридору так, что мы едва поспеваем за ним, и испуганно тормозит перед одной из дверей, шёпотом объясняя причину. — Тама хозяин…

За дверью действительно слышится разговор, причём на сильно повышенных тонах.

— Я не позволю!..

— Молчать, мерзавка! — Гневный женский голос перебивается мужским, но с каким-то истерично-бабским подвизгиванием. — Ты тут только из милости! Думаешь, я не ничего не знаю про твои делишки⁈ Эсерка-бунтовщица! У меня много знакомых в полиции, стоит только намекнуть, они тебя быстренько к ногтю прижмут! В Сибири сгниёшь, тварь!.. Ай!!!..

Открывшаяся дверь являет нам всем очень интересную картину. В дальнем углу, закрывая собой съёжившегося мальчишку, стоит довольно молодая и очень агрессивно настроенная барышня с кочергой в руках. А перед ней, выдерживая безопасную дистанцию, топчутся два каких-то непонятных шпака. Один из них, обернувшись на скрип петель и заметив нашу компанию, снова начинает орать:

— Вы кто такие⁈.. Ты и своих дружков-подружек сюда вызвала, мразь⁈..

Последняя фраза снова относится к фехтовальщице каминным инвентарём.

— Любезный, прекратите орать! — Без труда перекрываю возмущённый визг, аж форточка задребезжала, всё-таки столько лет командный голос на плацу отрабатывал. — С нами дамы, так что вспомните о правилах приличия!

— Кто вы такие⁈..

— Ревизор из Петербурга, инкогнито. Да ещё и с секретным предписанием. — Очень серьёзно вступает в разговор Пётр Всеславович. Затем улыбается, глядя на вытянувшиеся лица оппонентов, и поясняет. — Вы что, господа, сочинения господина Гоголя не читали? Зря, ей-Богу!.. Коллегиальная комиссия от Министерства народного просвещения совместно с Российским обществом Красного Креста. Прибыли с инспекцией. С Министерством внутренних дел всё согласовано.

— Какая инспекция? Меня бы давно преду… — Говорливый шпак обрывает себя на полуслове, сообразив, что может ляпнуть лишнего.

— Представьтесь, господа, и объясните, что тут, в конце концов, происходит. — Воронцов берёт роль птицы-говоруна на себя.

— Верховцев Николай Михайлович, основатель этого приюта. Частного, между прочим, не понимаю, какое вообще отношение мы имеем к Вашему министерству и РОККу!.. А происходит здесь следующее! Этот мальчик был официально отдан на воспитание господину Сорочинскому. — «Директор» указывает на стоящего рядом слащавого прилизанного хлыща. — Но за проступок был наказан и сбежал под защиту вот этой… особы!

— Это неправда!..

— Представьтесь, мадмуазель! — Пётр Всеславович обращается теперь к барышне, до сих пор сжимающей в руках кочергу.

— Кстоновская Аделаида Сигизмундовна! Кастелянша… и воспитательница!.. — Та отвечает напряжённым голосом, пока не решив к чему может привести наше неожиданное появление… Ага, кажется, теперь я знаю, как переводится с детского на русский «Деля Симундовна».

— … спросите у него самого! — Она оборачивается к мальчишке. — Митя, расскажи всю правду!

— Ну… Меня отдали вот этому… Антону Антоновичу… — Паренёк кивает в сторону хлыща. — Тот меня к себе домой привёз, потом сказал, чтоб я как следует помылся в этой… там такая большая-большая белая лохань стоит…

— В ванне… — Подсказывает барышня.

— Во-во, в ей самой… А когда я вытирался уже, зашёл он… Схватил сзади… Нагнул… И хотел… Как бабу…

Твою ж маман!!!.. Вот это мы зашли — так зашли!.. Ловлю себя на том, что рука уже почти добралась до кобуры. Нет, я тебя, пид… ра прилизанного, голыми руками на запчасти разбирать буду! Медленно и с удовольствием!..

— Денис Анатольевич, давайте не будем давать волю эмоциям… — Предостерегающая фраза Княжны приводит меня в чувство.

— Господин основатель и попечитель, не будете ли Вы так любезны предъявить разрешение от городского головы на содержание этого мальчика и его брата в Вашем приюте. И остальных детей заодно. Вот прямо сейчас… Что ж Вы молчите, забыли, куда бумажки засунули?.. Даю минуту, чтобы вспомнить… А Вы, дражайший мой Антон Антонович, можете предъявить письменное свидетельство о разрешении земской управы на опекунство над этим мальчиком? — Леденящим тоном Воронцова можно в секунду заморозить даже кипяток. — Очень интересно кто и с чьей подачи его выдал.

— Э-м-м… Господа, с вами можно поговорить конфиденциально?.. — Слащавый просит отойти в сторону. — Давайте решим этот вопрос мирно… И к обоюдному удовольствию… Сумма в тысячу рублей вам позволит не принимать во внимание бредни мальчишки? Ваши барышни тоже не будут обижены. Я ведь прекрасно всё понимаю, у вас же невысокие чины?.. Десятый?.. Девятый?.. А тут такая возможность показать себя. Но учтите, в этом деле замешаны очень влиятельные люди… Включая высокопоставленных и титулованных особ… Несогласие может сильно повредить вашей карьере…

Чего там девятый-десятый?.. Запоздало понимаю, что он имеет в виду табель о рангах.

Ты, придурок, совсем берега попутал? Ты за кого меня принял, тварь нетрадиционно ориентированная?.. Оторопело смотрю на гадёныша, не в состоянии даже сказать что-либо! Охренеть, блин!!! Ты ж, сука, сейчас кровью умоешься!!!..

— Денис Анатольевич, похоже, мы тут немного задержимся. — Пётр Всеславович опускает меня на землю, за что ему большое спасибо, и обращается к нашей спецбарышне-«училке». — Анастасия Павловна, свяжитесь с нашим отделом, пусть на этот адрес вышлют дежурную следственно-оперативную группу. Надеюсь, Аделаида Сигизмундовна подскажет Вам где находится ближайший телефон.

— В кабинете господина попечителя… — Кастелянша пытается скрыть волнение в голосе. — Но… То, что он здесь про меня наговорил — неправда! Да, я состою в партии эсеров! Но ничего противозаконного ни я, ни мои товарищи не совершали!..

— Помилуйте, мадмуазель! Есть указ Регента, разрешающий в том числе и Вашей партии вести легальную деятельность. А всё остальное — от лукавого…

— Э-э-э-м… — Слащавому после фразы Воронцова что-то вдруг резко взбледнулось. — А-а… Кто Вы, господа?..

— Полковник Воронцов, Отдельный Корпус Государственной Безопасности… — Пётр Всеславович вычеканивает каждое слово.

— Так какие, говорите, высокопоставленные и титулованные особы, а также очень влиятельные лица замешаны в этом деле? — Вежливо интересуюсь у двух моментально побелевших лицом после услышанного и увиденного моральных уродов.

— Да, очень интересно, кто ещё пойдёт с вами по 996-й статье Уложения о наказаниях уголовных? — Подхватывает тему Воронцов. — Вам напомнить подробности?.. Лишение всех прав состояния и ссылка на каторжные работы сроком от десяти до двенадцати лет…

— Пётр Всеславович, я, пожалуй, позвоню в батальон, пусть готовят гауптвахту. Она у нас не хуже арестного дома, а эти мерзавцы там в кружке с чаем не утонут и на простынке не вздёрнутся от угрызений совести, пока всё нам не расскажут. Да и остальных туда же можно будет отправлять, места всем хватит. — Затем обращаюсь к эсерке-кастелянше. — Аделаида Сигизмундовна, господин Верховцев с этой минуты вряд ли сможет выполнять свои обязанности, да и сам приют вскоре перейдёт под казённое управление. Вы представляете положение дел, знаете детей… Сможете хотя бы какое-то время руководить здесь? Я так понимаю, мальчишек больше не на кого оставить…

Деле Симундовне требуется не менее полминуты, чтобы осмыслить сказанное, затем она, не в силах издать ни звука, энергично кивает головой, выражая своё согласие.

— Вот и отлично. Я оставлю Вам номер телефона, по которому можно звонить круглосуточно. Если появятся хоть малейшие проблемы… Кто-то будет спрашивать, что произошло, угрожать, не выполнять Ваших указаний по обеспечению детей всем полагающимся, в общем, вести себя неправильно — звоните немедленно, считайте, что это — приказ. Тут же приедут компетентные в разрешении подобных проблем господа, и всё образуется…

Ольга Николаевна в сопровождении Дашеньки и барышень подходит к новоявленной директрисе и начинает о чём-то негромко беседовать. А я возвращаюсь к нашим «баранам», которых надо колоть, пока не очухались…

А не очень-то они и напуганы. В наличии только лёгкая взбледнутость, ни дрожащих коленок, ни трясущихся ручонок, ни слёз-соплей-слюней на мордочках. Непорядок!

— Ну, что, гниды, продолжим разговор? Я так понимаю, никаких бумаг у тебя нет и не было. — Тычок пальцем в солнечное сплетение обозначает собеседника. — Иначе давно бы уже стоял тут с ними… А ещё я понимаю, что имею дело с преступной шайкой содомитов, насильно использующих малолетних детей для удовлетворения своей похоти. И, как уже было сказано, корячится вам 996-я статья Уложения о наказаниях.

— Вы ничего не докажете! — Самодовольно усмехается пидор-опекун. — Любой адвокат добьётся в суде оправдательного приговора. И вот тогда вы сильно пожалеете, что не согласились на мои условия… Кстати, в отличие от полковника, вы не представились!..

— Мила-а-й!.. — Легонько похлопываю его по щеке, отчего голова господина Сорочинского болтается, как… цветок в проруби. — Я сильно сомневаюсь, что найдётся хоть один адвокат, который взялся бы защищать тебя и твоего дружка… Особенно после того, как мы с ним побеседуем. А насчёт представиться — пожалуйста!

Достаю из внутреннего кармана пиджака новомодные «корочки», только не красного, а чёрного цвета, и показываю хлыщу. Там с одной стороны моя фотка при полном параде, с другой — несколько строчек каллиграфическим почерком: «Полковник Гуров-Томский Денис Анатольевич является офицером для особых поручений Регента Российской империи Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Александровича. Его указания обязательны к немедленному и беспрекословному исполнению всеми должностными лицами независимо от чина». Размашистая подпись «Михаил» и малая государственная печать также присутствуют. Во-от, теперь и ручки-ножки задёргались, завибрировали в нужном режиме. Ну, а слёзы-сопли-слюни ещё будут. Это я вам, с… ки, гарантирую!..

Почти всю обратную дорогу Княжна провела в глубокой молчаливой задумчивости. И только когда до въезда в Институт осталась пара километров, вернулась в реальность.

— Денис Анатольевич, Дарья Александровна, Пётр Всеславович, я очень благодарна вам за столь познавательную… экскурсию. Правда, вопросов у меня появилось теперь ещё больше… Я, конечно, буду настаивать на проверке всех приютов… Но вот как предотвратить… ситуации, подобные той, что мы видели в последнем месте… Ведь по чистой случайности всё вскрылось… И я, честно говоря, не знаю, что теперь делать…

— Если позволите, Ольга Николаевна. Не моё дело давать советы в подобных ситуациях, но… Есть два варианта. Первый — создать авторитетную комиссию, которая буквально частым гребнем пройдётся по всем подобным заведениям как в Москве, так и в Петрограде. А если хватит времени и денег, то и в других губернских городах. В этом очень может помочь Николай Павлович Гарин. Ныне, насколько я знаю, он числится по ведомству Петра Всеславовича. Как раз по аудиторским проверкам специализируется. По результатам работы комиссии можно будет сделать оргвыводы, широко освещённые в прессе, и на несколько лет наступит тишь да гладь.

Второй вариант… Сегодняшние дети — это завтрашняя Империя. Мысль не моя, за авторством князя Феликса Юсупова. Он недавно к такому выводу пришёл. И я его в этом полностью поддерживаю. У приютских детей Судьба отняла всё. Папу с мамой, родных и близких, свой дом. Неважно по какой причине, просто примите факт к сведению — им гораздо тяжелей, чем обычным детям. И, попав в приют, они видят, что никому, за редким исключением, до них нет дела, никому они не нужны. Власть и люди, ею поставленные, откупаются от них жалкими крохами, да и те умудряются разворовывать. Какое отношение к Власти будет у них, когда они вырастут?..

— Денис, у тебя есть конкретные предложения, или просто пар надо выпустить после такой… прогулки?.. — Даша прерывает «лирическое отступление», излишне резко открывая свою сумочку, чтобы достать платочек.

— Есть. Подвести абсолютно все заведения, где содержатся дети-сироты под централизованное подчинение. Пусть в Министерстве народного просвещения станет на один Департамент больше, не обеднеет Империя! Финансирование сделать полностью казённым, что отнюдь не исключает благотворительной помощи… Не знаю, правильным ли будет сравнение, но всё должно быть как в армии. Должны быть определённые нормы довольствия, сколько каждому ребёнку положено в день хлеба, мяса, крупы, ну и так далее, вплоть до того, как часто бельё меняется. Но не это главное…

Нужно, чтобы все эти дети видели, что о них помнят, заботятся. Очень многие, начиная от нянечек-кухарок-воспитательниц и заканчивая августейшими особами. И подбирать людей, которые будут болеть душой за своих воспитанников, которые не побоятся пойти в случае чего против всяких мерзавцев. Нужно, чтобы каждый ребёнок видел, что Императрица Ольга Николаевна помнит и заботится о нём. И через таких, как Татьяна Филлиповна и «Деля Симундовна», и сама лично. И что всяким там Верховцевым и тем более Сорочинским за одни только намёки прилетит такая плюха, что… Ну, вы понимаете, что я хотел сказать…

— Может быть, Вы, Денис Анатольевич, подскажете где найти таких вот пламенных энтузиастов? — Воронцов задаёт вопрос вместо вновь умолкшей Цесаревны.

— Может, и подскажу… Дополнительный старший класс Смольного, там готовят домашних учительниц… Бестужевские женские курсы, Женский педагогический институт. Да и любая гимназия, где есть восьмой дополнительный класс… Что касается мальчишек… Создать специальные кадетские корпуса. Именно для сирот, если нельзя отменить сословные ограничения при поступлении в уже существующие. И, как знать, может, через лет семь-восемь, появится фанатично преданный лично Вам, Ольга Николаевна, офицерский корпус…

Глава 12.

Пару дней, пока имели место быть «следственные действия», меня по данному вопросу никто не беспокоил, всё шло своим чередом. Сначала просто допрос в достаточно вежливой форме, то есть без трёхэтажных матерных конструкций и явных угроз типа «утоплю в сортире». Потом настал черёд скополамина с последующим собственноручно написанным сочинением на тему «Как я стал геем», ну и в конце искренность этого эссе проверялось полиграфом. Академик, правда, в очередной раз предупредил, что подопытные не будут делать разницы между реальными фактами и своими фантазиями, но всё, что было сказано и написано играло нам только на руку.

Воронцова с коллегами через пару дней должны были сменить следователи по особо важным делам. С бульдожьей хваткой и горячим желанием восстановить справедливость после аудиенции у Великой княжны Ольги Николаевны. Регент, узнав на что наша весёлая компания случайно наткнулась, мягко говоря, был в бешенстве и тотчас повелел явиться пред его ясные очи статскому советнику Тверскому, действительному статскому советнику Степанову и надворному советнику Шевелкину с аналитической запиской, где будет указана статистика обвинительных и оправдательных приговоров по мужеложцам. Первые двое были из прокурорского племени, последний же — мировой судья по делам несовершеннолетних. Его задача была только присутствовать, смотреть, слушать и мотать на ус абсолютно всё усмотренное и услышанное.

Результат встречи был вполне предсказуем, оба прокурора, даже покраснев до состояния варёной свеклы, не смогли внятно объяснить почему за последние годы из двухсот пятнадцати обвиняемых было осуждено только девяносто два. Причём эти дела касались только совершеннолетних, заявления подростков, насильно сделанных «молодым мясом», полиция даже не принимала к рассмотрению. Напоследок ВэКаэМ предельно ясно дал понять, что количество дел по данной статье и количество осужденных должны различаться максимум на три единицы, и что соответствие занимаемой должности прокуроров Московского окружного суда и Московской судебной палаты напрямую зависит от результатов ожидаемого вскоре громкого и знакового судебного процесса по продаже приютских мальчиков в качестве «наложниц» разным извращенцам.

Павлов взял на себя прессу, предложив Дяде Гиляю, как в народе звали Гиляровского, собрать десяток-другой журналистов и приехать на званый обед, на котором будет озвучены некоторые сенсационные новости. Поскольку присутствовавший на мероприятии Регент Империи Великий князь Михаил Александрович предельно ясно и недвусмысленно изложил свою точку зрения по данному вопросу, эти новости оказались настолько сенсационными, что репортёрская братия едва дождалась послеобеденного кофе, после чего сразу ломанулась писать, разоблачать, клеймить и жечь глаголом сердца обывателей.

Мне же пришлось принять участие в другой его задумке. Иван Петрович связался с председателем Петроградского совета присяжных поверенных Николаем Платоновичем Карабчевским, который ещё в двенадцатом году выручил академика, выступив его представителем на суде чести против какого-то профессора по вопросу пользы алкоголя. Знаменитый адвокат тут же откликнулся на приглашение САМОГО Павлова и на следующий день мне пришлось прикрывать его появление в Первопрестольной. То бишь встречать его на вокзале, везти в Институт на самом лучшем авто, нашедшемся в гараже, попутно выполняя роль справочного бюро из-за обилия вопросов. Что вполне понятно. Когда тебя на вокзале встречает целый полковник, сверкающий на шее Владимиром, на груди — Георгием и внушительным количеством новомодных орденских колодок, причём миниатюрные скрещенные золотистые мечи и банты вкупе с нашивками за ранения просто вопят о том, что получены на поле брани, — это немного настораживает, если не сказать хуже. Появление колодок явилось своего рода компромиссным решением Регента, с одной стороны не желавшего рушить орденские традиции Империи, а с другой — стремлением «прорекламировать» фронтовиков за их ратные подвиги, особенно среди низших сословий. Потому что если дворяне, хоть далеко и не все, правила ношения орденов знали, то мещанам, крестьянам и прочим подданным Российской империи эти высокоумственные завихрения были абсолютно ниже пояса. Поэтому и было дано Высочайшее дозволение на повседневной форме носить планки с лентами всех полученных орденов, чтобы и награды были видны, и ежедневно не блистать, как рождественская ёлка и не бренчать, как трамвай на перекрёстке…

Так вот, а если вышеупомянутый полковник ещё и сам лично подрабатывает простым шофёром — событие начинает казаться выходящим за пределы разумения. Пришлось отбрехиваться тем, что чисто по знакомству оказываю Ивану Петровичу небольшую услугу по пути со службы домой…

— Василь Семёныч, будь добр, сообщи академику Павлову, что мы приехали. — Притормозив на Институтском КПП, прошу о маленькой услуге старшего наряда. Что ещё раз заставляет моего спутника почувствовать себя немного не в своей тарелке. Ничего, господин адвокат, вечер приятных и не совсем открытий у Вас ещё впереди…

Красавица Иринка, секретарша Ивана Петровича, незамедлительно сопровождает нас в кабинет и моментально исчезает, получив указание сообщить кое-кому о нашем появлении.

— Здравствуйте, дорогой мой Николай Платонович, безмерно рад Вас видеть! А Вы почти не изменились за эти десять лет!.. Присаживайтесь, пожалуйста… Прикажете подать чаю?.. Кофе?.. Нет?.. Зря, зря! У меня великолепные купажи… — Академик воплощает в себе само радушие и гостеприимство в превосходной степени. — Денис Анатолич, будьте любезны, составьте нам компанию…

— Добрый вечер, Иван Петрович! Я тоже рад видеть Вас в полном здравии! — Карабчевский также упражняется в красноречии. — Ваша телеграмма стала для меня полной неожиданностью, но коль великому и всемирно известному Учёному понадобилась моя помощь, я отложил все свои дела и примчался настолько быстро, насколько смог. И готов Вас выслушать.

— Дело в том, Николай Платонович, что сегодня я выступаю в роли своеобразного посредника. Ваша помощь нужна… некоей высокопоставленной особе, которая и попросила Вашего покорного слугу устроить ей встречу с Вами инкогнито. А вообще-то, сейчас Ваша помощь необходима, скажу без малейшего преувеличения, всей Империи!

— Заинтригован!.. Вы сказали — ей? Значит, речь идёт о женщине?..

— Да… И прошу Вас не удивляться ничему!.. Я, кажется, уже слышу шаги…

Мах, распахнув дверь и окинув нас суровым взглядом, торжественно, как заправский гофмаршал, мажордом, или кто там объявлял о прибытии августейших особ, выдаёт в пространство:

— Ея Императорское Высочество Великая Княжна и Цесаревна Ольга Николаевна!..

Вошедшая вслед за титулованием будущая Государыня с улыбкой наблюдает немую сцену, затем нарушает тишину.

— Здравствуйте, господа!..

Мы с Иваном Петровичем привычно исполняем дуэтом традиционное «Здравжелам», а вот Карабчевский впадает в ступор. Кроме «Ваше Императорское Высочество, я…» адвокат, красноречие которого давным давно стало эталоном судебных процессов, ничего из себя выдавить больше не может.

— Николай Платонович, сегодняшняя встреча не совсем официальна, поэтому попрошу без чинов. — Княжна приходит ему на помощь.

— Чем я могу быть полезен Вашему… Вам… Ольга Николаевна? — Адвокат начинает приходить в себя.

— Дело в том, что на днях совершенно случайно стало известно о том, как попечитель некоего детского приюта продавал своих воспитанников в качестве «любовниц» богатым любителям запретного греха. Ведётся следствие, вскоре состоится судебный процесс. Мы хотели бы предложить Вам принять в нём участие…

Судя по слегка выпученным и совершенно ошалевшим глазам Карабчевского, пауза может затянуться надолго, поэтому, заметив брошенный на меня августейший взгляд, вступаю в разговор.

— Николай Платонович, дело в том, что пострадавшими являются мальчики семи-двенадцати лет от роду. Поэтому, как Вы прекрасно знаете, их даже к присяге не допустят. Мы хотели бы предложить Вам выступить на процессе в роли представителя гражданского истца.

— … Но… Почему именно я?..

— Вы — адвокат, знаменитый своей честностью и не боящийся заступаться за своих подзащитных против сильных мира сего. Этого мало?.. Когда-то в «Процессе 193-х» и «Процессе 17-ти» Вы защищали революционеров от нападок Власти. Теперь же сама Власть предлагает Вам защитить обездоленных и униженных детей от разного рода извращенцев. Невзирая на их богатства и положение в обществе.

— Прошу не понять меня превратно… Но насколько всё, что я услышал, соответствует действительности? — Карабчевский уже пришёл в себя и начинает задавать правильные вопросы. — Не может ли это быть… некоей мистификацией?..

— Я лично принимал участие в задержании с поличным двух обвиняемых. Если Вам недостаточно слова офицера, довожу до Вашего сведения, что Великая княжна Ольга Николаевна также лично присутствовала при этом.

— … Я… Я согласен. — Адвокат наконец-то принимает правильное решение. — Прошу ещё раз простить мои слова… Великий князь Михаил Александрович знает об этом?..

— Да. Сейчас он занят, но позже Вы получите аудиенцию, на которой Регент Империи выскажет своё мнение по данному вопросу.

Ага, как только закончит объяснять господину Пуришкевичу, что массовые демонстрации «Союза Михаила-архангела» им возглавляемого, по этому поводу будут восприниматься полицией благожелательно при условии отсутствия алкогольных интоксикаций, разбитых витрин и телесных повреждений.

— Ну, что ж, Николай Платонович, я очень рад, что в Вас не ошибся. — Подводит итог беседе Павлов. — Сейчас Вы можете отправиться в подготовленные для Вас апартаменты, Ваш багаж туда уже доставлен. Денис Анатольевич Вас проводит, а заодно ответит на все вопросы, относящиеся к его компетенции…

Во время неспешной прогулки по направлению к гостевому коттеджу (господин адвокат еле сдерживался, чтобы не ускоряться с места в карьер) Карабчевский, вдруг показывая на мой флигель-адъютантский аксельбант, выдаёт неожиданную сентенцию:

— А я всё не мог понять, господин полковник, что меня смутило в Вашем облике…

— А это имеет какое-то значение, Николай Платонович? Кстати, нам предстоит ещё тесно работать вместе, поэтому, я думаю, лучше перейти на общение по имени-отчеству. Если Вы не против.

— Согласен. Тогда расскажите мне, Денис Анатольевич, каким образом в этом деле оказались замешаны… замешана Великая княжна. Или это секрет?

— Нет, не секрет. Но и использовать эту информацию, по моему мнению, нигде не стоит. Ольга Николаевна решилась на экскурсию по Москве в духе Харуна Ар-Рашида. И абсолютно случайно нам пришлось защитить мальчишку, обвинённого в воровстве, после чего мы привезли его в приют, где и поймали, что называется, на горячем попечителя приюта и одного из его клиентов. Подробности Вы сможете узнать у воспитательницы приюта после того, как подпишите все нужные бумаги. Также Вам будут предоставлены застенографированные показания нескольких мальчиков, чистосердечные признания обвиняемых, «интимная» бухгалтерия и своего рода дневник попечителя приюта, из которого можно почерпнуть много интересных для следствия фактов… В частности, в своих записях он жалуется, что одному из клиентов пришлось срочно искать другого «воспитанника» в связи со смертью предыдущего. Арестованный клиент на допросе показал, что совершил убийство по неосторожности (как я тогда сдержался, чтобы не порвать эту суку на тряпочки — сам не знаю!), затем показал место, где втихаря закопал труп. Произвели эксгумацию, всё подтвердилось…

— Не подскажите, кто именно проводит следствие? — Адвокат переключается на другую тему.

— Насколько я знаю — статские советники Владимир Васильевич Соколов и Роман Романович Вольтановский.

Карабчевский с уважением кивает головой, типа, таких «зубров» припахали.

— Да, Николай Платонович, хочу сразу предупредить. Ввиду специфики предстоящего процесса Вам могут угрожать. В таких случаях, особо обращаю Ваше внимание, — немедленно ставьте меня в известность! И больше не ломайте голову над этой проблемой. Засим разрешите откланяться. — Последнюю фразу озвучиваю уже перед крыльцом.

Теперь надо снова смотаться в Москву, в приют к Деле Симундовне. Узнать как там мальчишки, не приходил ли в гости кто-нибудь слишком любознательный и тонко намекнуть, что поскольку она является свидетелем обвинения, во время процесса вполне допустима поддержка её товарищей по партии. Пусть организуют мирную и, главное, разрешённую демонстрацию. Но без бомб и револьверов. Иначе ядерное возмездие будет неотвратимо!..

Училка-воспиталка, несмотря на свою партийную принадлежность, встретила довольно приветливо и даже пригласила на чашку чая. Во время употребления которого почти по-военному доложилась, что на все телефонные звонки отвечала, как и было условлено, о внезапной тяжёлой болезни господина Верховцева… Угу-м, там болячка действительно тяжёлая, сам бы хирургическую операцию провёл. Ректотонзилоэктомией без наркоза называемую!..

Посетителей за всё время было всего трое — пара «фуражиров», жаждущих сбыть просроченное продовольствие по принципу «На тоби убоже, що мэни нэ гожэ», и один скользкий тип в образе мелкого чинуши из канцелярии городского головы, очень желавший знать, куда это господин попечитель запропал и почему до сих пор не заявляется к старым друзьям перекинуться в картишки. В качестве ответной любезности сообщил ей, что этому скользкому типу, после того, как коллеги из «Летучего отряда» довели его до дома, из крепких объятий группы захвата выскользнуть не удалось. И что он теперь мечтает только о том, что бы ещё вспомнить про своего начальника, пославшего его «в разведку», и о переодевании в свежие подштанники взамен испачканных во время первого же допроса. Напоследок в меру своих лингвистических возможностей эзоповым языком рассказал ей всё, что знаю о мирных, организованных и разрешённых городскими властями демонстрациях любых партий по любому, особенно нынешнему поводу, и собрался уже восвояси, как прибор «телефона-телефона» внезапно сообщил голосом Воронцова, что есть очень важная и, главное, — очень срочная информация, которую надо сначала услышать, а потом переварить и обмозговать. А посему, типа, господин полковник, Вам — аллюр «три креста» в родной батальон…

Пётр Всеславович ждал меня в моём же кабинете, предоставленном ему по дружбе на время, и задумчиво измерял его длину и ширину размеренными шагами.

— Денис Анатольевич, простите за внезапный вызов, но мне кажется, дело того стоит. Сорочинский просится на беседу. Именно на беседу, не на допрос. Мне заявил, что без Вас говорить не будет, полномочий моих ему, сволочи такой, маловато…

— Интересно, что же такого с ним могу сделать я, чего не можете Вы, Пётр Всеславович?

— Сейчас его приведут, я уже распорядился. Вот и спросим…

Пару минут, пока некогда прилизанный и вальяжный, а ныне смахивающий на полубомжа, хлыщ не появился в дверях, я пытался понять, что же мы за компанию со скополамином и прочими методами, не совсем совместимыми с законностью, упустили. Но тема действительно была и важной, и очень неожиданной…

— Господа… Я бы хотел поговорить с Вами… Насколько я понимаю, судебный процесс вскоре состоится и по нему будет осуждено около пятнадцати человек… Включая меня… — Гадёныш нерешительно мнётся и нервничает, вон аж бисеринки пота на лбу блестят.

— И что такого важного из этого следует, чтобы нас отвлекать от дел? — Воронцов задаёт вопрос тихим спокойным голосом, но от него чинуша бледнеет ещё больше.

— Могу ли я рассчитывать на определённые послабления, если помогу организовать другой процесс, не уступающий, а, может быть, и превосходящий мой по скандальности?

Нихрена себе заявочки!.. И чего же мы такого ещё не знаем? И не узнаем с помощью медикаментозной и технической?..

— А ты, тварь, не боишься, что мы сами из тебя эту информацию вытянем? — Накатывающая ярость хорошо диссонирует со спокойствием Воронцова. — Расскажешь всё, как миленький! А потом, то, что от тебя останется, где-нибудь закопаем! Без отпевания!..

— … Господин полковник… Вы можете сделать мне уколы и я Вам всё расскажу… Но тут тонкость в том, что именно в этом случае просто информации мало… Чтобы арестовать людей, которых я имею в виду, недостаточно знать где они находятся, без моего добровольного участия у Вас не будет ни одной улики, ни одной, даже малейшей зацепки…

— Хорошо, рассказывай, а мы посмотрим, насколько ценна твоя информация. — Пётр Всеславович говорит по-прежнему спокойно и негромко.

— Господин полковник… Можно… папиросу?..

Блин, всё по классике жанра!.. Типа, покурит и расколется. Или он так изощрённо издевается? Покурить захотелось, двум полканам лапши на уши навешал и пошёл обратно в камеру?.. Да нет, он же не самоубийца…

Протягиваю портсигар, Сорочинский подрагивающими пальцами с пятой, наверное, попытки достаёт папиросу, боязливо подкуривает от поднесённой зажигалки, делает осторожную затяжку, потом ещё одну… Через полминуты с сожалением затушив окурок в пепельнице, он начинает свою сказку… Очень хотелось бы чтобы всё сказанное действительно было только страшной сказкой…

— … Театр называется «Нарциссиум»… Он — для очень узкого круга… зрителей… Для представления снимаются разные отдалённые усадьбы, но обязательно с бальным залом, там всё и происходит. Актёры — приютские дети, взятые в опекунство… Разыгрываются э-э-м… эротические пьесы, но всё происходит на самом деле… Я имею в виду… определённые эпизоды… После спектакля гости… зрители… сами участвуют в… Вы же меня понимаете?.. Прямо там, на сцене… Все сразу…

Сижу на краешке стола и даже не знаю, что сказать. Воронцов тоже молчит… Вот нихрена себе!!! Театралы, бл…!.. Уроды!.. Суки!.. Твари!.. Нелюди!..

— Сколько детей в труппе? — Сам не узнаю свой голос. — Сколько⁈..

— … Семь… Три девочки, четыре мальчика… Была ещё одна… Играли «Отелло», один из… зрителей задушил её по-настоящему, когда… совокуплялся…

— Что было потом⁈..

— Заплатил штраф… Пятнадцать тысяч… Тело спрятали… Куда-то…

— … Денис Анатольевич!!!..

Прихожу в себя от окрика Воронцова, дверка шкафа — в щепки, кулак немного саднит, Сорочинский сполз по стене на пол и тихонько поскуливает, обхватив голову руками…

— Денис Анатольевич, успокойтесь! — Побледневший Пётр Всеславович протягивает мне стакан с водой… Дверь тихонько отворяется, дежурный унтер окидывает взглядом присутствующих, понятливо кивает в ответ на мой успокаивающий жест и также беззвучно исчезает…

— Вставай, мразь!.. Встать!!! — Команда оказывает нужное воздействие, клиент, цепляясь дрожащими ручонками за боковушку шкафа, поднимается и замирает на подгибающихся ногах.

— Почему же ты решил, что у нас без тебя ничего не получится, а? — Потихоньку сам тоже прихожу в себя.

— … Во время… спектакля вокруг усадьбы хозяин труппы выставляет своих мордоворотов… У него шесть… или семь человек работают охраной, извозчиками и следят за… артистами… И потом… Вы… Вы просто не сможете угадать… нужный момент… Раньше, или позже… не будет никаких доказательств… Я… Я смогу подать сигнал…

Ну, мордовороты — это не проблема, этот сучонок просто не знает с кем связался. «Призраки» слепят эту семёрку быстро и беззвучно. Это мы перед ним корочками трясли и чинами давили, а там совсем по-другому будет. А вот насчёт раньше, или позже, — похоже, он прав. Доказательства должны быть железобетонными… Какая-то мысль на эту тему крутится в голове, но пока не до неё…

— Кто-нибудь из детей пытался бежать? — Воронцов продолжает выпытывать подробности. И от них хочется ещё что-нибудь разнести в щепки…

— Нет, их охраняют… И с самого начала заставляют употреблять кокаин… Хозяин считает, что он помогает в спектакле… Душевный подъём, яркие эмоции… И потом, — они уже привыкли и не могут без ежедневной дозы…

Почти запредельным усилием воли заставляю себя не поддаться ещё одному приступу бешенства… Уроды, бл…!!!.. И эта сволочь так спокойно об этом рассказывает!!!..

— И ты обещаешь подать сигнал в нужный момент, чтобы мы смогли зафиксировать происходящее для следствия… — В голосе Пётра Всеславовича сквозит явное недоверие. — Что помешает тебе сбежать оттуда, воспользовавшись благоприятным моментом?

— Меня объявят в розыск… а я не хочу на каторгу… Если вы пообещаете мне новые документы и свободный выезд в Европу…

Ах ты, вонючий хорёк-липкие лапки!!!.. Но придумал красиво!!!.. Знал же, мразь, что наверняка согласимся!..

— Мы подумаем над твоими фантазиями. — Воронцов подходит к двери и, открыв её, зовёт конвой.

— До следующего спектакля осталось три дня… — Выдавливает из себя Сорочинский и замирает в испуге, что эти слова мы расценим, как своеобразный шантаж.

— Я же сказал, что подумаем! — Пётр Всеславович отворачивается от гадёныша и командует конвойным. — Увести!..

Оставшись вдвоём, несколько секунд с Воронцовым вопросительно смотрим друг на друга, затем утвердительно киваем друг другу, молчаливо соглашаясь с тем, что овчинка выделки стоит. Тем более, что про состояние здоровья при пересечении границы разговора на было, а жить в Европе можно и в инвалидной коляске. А потом голову пронзает мысль, которую раньше уловить не мог!..

В четырнадцатом году французы из «Шнейдера» и «Крезо» построили завод по производству различной оптики, но из-за войны его законсервировали, не до того было. Неугомонный Павлов не без подачи суперэрудита-чегэкашника Келлера выкупил по дешёвке простаивающее предприятие и начал колдовать там с фото- и киноаппаратурой. Отысканный хрен знает где никому не известный инженер Поляков, взятый на работу и обласканный академиком аж по самую маковку, вскоре представил опытный плёночный фотоаппарат, который быстро пошёл в серию и моментально стал ну очень большим дефицитом среди фотографов. А Иван Петрович решил добить забугорных конкурентов, изобретя с этим же инженером одноразовые фотоколбы, заменившие вонючие и ненадёжные магниевые вспышки. Фёдор Артурыч сказал тогда, что они появились в нашей истории только в конце двадцатых… И если во время задержания всех поперефоткать, то…

— Пётр Всеславович, скажите, мы сможем найти пяток надёжных фотографов, состоящих на службе у Вас, или в Департаменте полиции?..

Наше блиц-совещание пополам с мозголомным штурмом, во время которого мы тщательно перетёрли, разжевали и даже обслюнявили все возможные варианты развития событий, длилось ещё минут двадцать, в результате чего я придумал, каким образом с небольшой помощью Мартьяныча заиметь гарантию «честности» Сорочинского во время акции. Только вот после упоминания имени Целителя меня ждал большой облом от «кровавой гэбни»:

— Лично Вы, господин полковник, в этой операции участия принимать не будете. — Лицо Воронцова непроницаемо, только в интонации слышен оттенок еле заметного веселья. — Дело не в том, Денис Анатольевич, что кто-то опасается, что Вам не хватит самообладания. Одновременно будут проводиться две операции. И если в первой главной задачей стоит задержание, то во второй — ликвидация… Между прочим, во второй очень заинтересован сам доктор Марцинович. Мы чисто случайно обнаружили человека, который ему очень интересен. Но, чтобы их сотрудничество было долгим и плодотворным, нужно всего лишь перестрелять на Хитровке одну банду… Кстати, в Вашей будущей… э-э-м… работе этот человек тоже будет очень полезен… Так что придётся ещё раз поиграть в «Лёньку Пантелеева»…