Богиня света

Глава тридцать третья

– Гадес!

Стены дворца Гадеса содрогнулись от голоса Аполлона.

Темный бог ворвался в тронный зал, а его жена спешила за ним.

– Аполлон?

Гадес едва узнал своего друга в этом чужаке в перепачканной кровью одежде, прижимавшем к груди сияющую сферу. Дикий, безумный взгляд был совершенно незнаком Гадесу; бог света никогда не смотрел так.

– Что случилось?

– Они убили ее! Эти железные твари! Я не смог их остановить. Я не смог добраться до нее вовремя.

Аполлон тяжело дышал и говорил отрывисто.

Жена Гадеса вышла вперед. Душа Каролины, скрытая в бессмертном теле Персефоны, содрогнулась, сразу все поняв.

– Это Памела… – сказала она, глядя на шар яркого света.

– Душа современной смертной? Ты принес сюда душу современной смертной?! – воскликнул Гадес.

– Конечно, принес сюда, – сердито сказала Лина, – а что еще он мог сделать?

– Ты должен все исправить! Ты должен сделать ее снова Памелой!

Внимательный взгляд Лины впился в бога света.

– Так, довольно этой болтовни. Она все та же Памела, и ты наверняка пугаешь ее. – Она обернулась на мужа. – Любовь моя, ты должен быть рад ей и приветствовать ее.

Владыка Подземного мира неохотно шагнул вперед. Он протянул руку, но прежде чем коснуться шара, посмотрел в глаза Аполлону.

– Не слишком-то мудро нарушать законы Вселенной, друг мой.

– Она моя половинка, – ответил Аполлон.

Темный бог грустно покачал головой.

– Будем надеяться, что богини судьбы проявят понимание.

Он коснулся ладонью сияющего шара.

– Добро пожаловать в мои владения, Памела. Свет задрожал – а потом стал расширяться.

И со звуком, очень похожим на вздох, он стал приобретать новые формы и очертания – пока наконец в объятиях Аполлона не очутилась Памела. Ее тело все еще слегка светилось, и вся она выглядела нереальной, прозрачной, как будто была незаконченным акварельным портретом самой себя. Аполлон, всхлипнув, крепче обнял ее. Памела была прохладной и слишком легкой. Аполлон боялся, что, если выпустит ее, она уплывет прочь. Памела молчала и не шевелилась.

– Памела! – воскликнул бог света. – Это я! Ты со мной. И теперь все будет хорошо.

Легкая дрожь пробежала по ее почти нематериальному телу.

– Аполлон?

Она слегка отстранилась от него, растерянно оглядываясь по сторонам. Она видела, что стоит в гигантском мраморном зале рядом с Аполлоном, прекрасной молодой женщиной и высоким смуглым мужчиной. Потом ее взгляд опустился к собственному телу – и Памела побледнела от потрясения.

– Скажи, что это мне снится, Аполлон. Скажи, что я скоро проснусь, – произнесла она дрожащим голосом.

– Не могу, – хрипло ответил он.

– Памела…

Голос Лины лился тепло и спокойно. Она легко коснулась руки духа недавно умершей.

– Меня зовут Каролина; если хочешь, можешь звать меня Линой. А это мой муж, Гадес.

Глаза Памелы на бледном лице казались огромными и круглыми.

– Гадес? – прошептала Памела.

Деревянным движением она подняла полупрозрачную руку и уставилась на нее.

– Я умерла? И теперь я в…

Ее взгляд снова метнулся к Гадесу, а рот открылся, как будто Памела хотела закричать.

– Ты в Элизиуме, – сказала Лина с мягкой улыбкой.

Она взяла руку, которую Памела продолжала держать перед лицом, и сжала ее в своих ладонях, желая, чтобы бессмертная сила Персефоны, таившаяся в ней, успокоила Памелу.

– А если точнее, ты в нашем дворце на краю полей Элизиума. Подземный мир невероятно прекрасен, милая. И здесь тебе совершенно нечего бояться.

– Подземный мир? – Качая головой, Памела посмотрела на Аполлона. – Почему я вдруг очутилась в греческом Подземном мире?

– Я просто не знал, что еще можно сделать. – Взгляд Аполлона молил ее о понимании.

– Нет, – шепнула Памела. – Нет, этого не может быть.

– Ты умерла до захода солнца. Я ничего не мог сделать, чтобы спасти тебя. Умоляю, прости меня. Я не мог дать тебе уйти… я… я думать не мог о том, что ты уйдешь…

Памела все так же качала головой, не сводя с него взгляда. А потом она вспомнила. В ее памяти вспыхнула картина: на нее несется автомобиль, и дальше – смертоносное столкновение… Резким, механическим движением она вышла из кольца рук Аполлона.

– Я не знаю, что нам теперь делать, – сказал он.

– Ну, – решительно произнесла Лина, – прежде всего ты пойдешь с Гадесом, тебе надо искупаться и переодеться во что-нибудь…

Она помолчала, не зная, что сказать.

– Во что-нибудь не такое грязное. А пока ты этим занимаешься, я покажу Памеле все вокруг. Идите. – Она поймала взгляд мужа и вскинула брови. – Мы тут сами разберемся.

– Я недолго, – сказал Аполлон Памеле.

Но она продолжала молча смотреть на него, пока они с Гадесом не вышли из зала.

Лина все еще держала прохладную руку Памелы и теперь повлекла умершую к большой, украшенной серебряными орнаментами двери в дальнем конце зала. Дух умершей, не сопротивляясь, пошел за ней. Выйдя через дверь, они очутились в широком коридоре, на потолке которого висели драгоценные люстры. Лина повернула направо, потом налево. Огромная стеклянная дверь распахнулась, не дожидаясь прикосновения, и Лина с Памелой вышли в невероятно красивый двор, где стояли мраморные статуи, бил огромный фонтан и пенились цветы всех оттенков белого.

Несмотря на панический страх, который, казалось, заглушил все рациональное в ее уме, дизайнер, скрытый в Памеле, тут же заметил окружающую красоту.

– Фантастично, правда? – сказала Лина. – Я влюбилась во все это сразу, как только увидела.

Памела посмотрела на Лину и быстро моргнула, как лунатик, пытающийся проснуться.

– Так ты не из них, да?

– Нет, – Лина покачала головой, и ее волосы, спускавшиеся до изящной талии, колыхнулись.

Она улыбнулась и показала на свое тело.

– Вот это – да, принадлежит одной из них, но это, – она прижала ладонь к сердцу, – это абсолютно смертное. Я вроде тебя – дух, попавший сюда из, как они говорят, современного мира смертных. Идем вот сюда, сядем на скамейку.

Лина подождала, пока Памела сядет, и продолжила:

– Я на самом деле занималась хлебопечением в Талсе. Это длинная история, но в итоге мы с Персефоной заключили соглашение. Когда в Талсе весна, ее душа находится там, в моем теле, а я – здесь, с Гадесом. Когда в Оклахоме осень и зима, я там, а она резвится на Олимпе или где-то там еще, в своем божественном теле.

Лина усмехнулась.

– Довольно неплохая сделка. Зима в Оклахоме чудесная, а в Элизиуме, – она широким жестом обвела все вокруг, – всегда все безупречно. Ну и конечно, Гадес.

Взгляд Лины смягчился.

– Я не могу… Я не знаю, смогу ли принять все это. – Памела провела ладонью по лбу и тут же изумленно вздрогнула и уставилась на свою бледную, полупрозрачную руку. – Я не чувствую себя собой. Я не похожа на себя.

– Я знаю, милая, знаю. Так всегда бывает, когда человек умирает внезапно, когда он не готов к смерти. А тебе в особенности трудно, потому что ты совсем не ждала такого конца. Но обещаю, Элизиум будет рад тебе. Ты обретешь здесь мир и покой. Не надо бояться. Просто прислушайся к своей душе… она понимает куда больше, чем тебе кажется.

– Покой… – повторила Памела.

Она уже перестала задыхаться, и ей было не так страшно. Сквозь потрясение и панику она ощущала нечто, немного похожее на голос Лины. Оно было нежным, теплым, утешающим, как дождь поздней весной или дневной сон, и оно витало в воздухе вокруг нее. Легкий ветерок касался ее призрачного тела, успокаивая. И казалось, что он шепчет ее имя, как мать, нашедшая наконец потерявшееся дитя.

– Понимаешь, о чем я говорю? – спросила Лина, всматриваясь в лицо Памелы.

Памела глубоко вздохнула и снова посмотрела на свое тело. На этот раз светящаяся полупрозрачная кожа не испугала ее. Ведь это по-прежнему была она – ее руки и ноги, ее туловище. Она опять поднесла к глазам руку, изучая ее… и узнавая прежнюю душу в изменившейся внешности. Теплый ветерок ласкал ее с ощутимой нежностью и любовью.

– Кажется, я начинаю понимать. – Задумавшись, Памела привычно провела рукой по волосам, лишь смутно отметив, что пальцы как будто прошли сквозь прохладный туман. – Я могу поверить, что найду здесь мир и покой, но как насчет любви?

– Ты уже знаешь ответ, Памела. Ты все еще любишь Аполлона?

– Конечно, – без колебаний ответила Памела.

Лина улыбнулась.

– Это потому, что любовь – то немногое, что мы действительно можем взять с собой.

– Но что с… – Памела в очередной раз подняла полупрозрачную руку. – Я не похожа на себя прежнюю.

– Нет, ты не та же самая, но твой дух обладает телом и чувствами. А остальное зависит от тебя и Аполлона.

– Но как можно любить призрака? – с отчаянием спросила Памела.

Лина опять взяла ее за руку.

– Мне больше нравится думать об этом как о любви к сущности, скрытой в личности.

– Я умерла.

На этот раз, когда Памела произнесла ужасные слова, ее сердце не содрогнулось и она не почувствовала себя так, словно ей нужно немедленно проснуться, чтобы избавиться от кошмара. Ее мысли текли неторопливо – она беспокоилась о брате, о родителях, о Вернель… но эта тревога была какой-то отдаленной, как будто Памела вспоминала давнюю сладкую мечту. Не то чтобы она забыла всех или перестала любить, нет. Она просто чувствовала, что далеко отошла от прежней, знакомой жизни. Памела гадала, нет ли у души некоего защитного механизма, который не дает целую вечность цепляться за то, что осталось позади. Вечность… это было совершенно непостижимо.

– Я умерла, но осталась собой.

– Да, милая, и у тебя все будет хорошо, – сказала Лина.

Потом она подняла голову и улыбнулась.

– А вот и наши боги идут.

Гадес и Аполлон шагали рядом через двор. Темный бог положил руку на плечо друга и что-то пылко говорил ему на ходу. Аполлон кивал в ответ, но когда увидел Памелу, его внимание тут же устремилось к ней, и он поспешил к скамье, где сидели они с Линой. Он остановился перед Памелой.

– Ты выглядишь так же паршиво, как сразу после укуса змеи, – сказала Памела. – Что, рука все еще болит?

– Нет! – воскликнул он, едва не расхохотавшись. – Теперь никакой боли в теле!

Он осторожно погладил ее по щеке.

– Ты стала опять собой, сладкая Памела?

– Да, похоже на то. В чем-то я изменилась, но все равно это я. Может быть, это даже больше я, чем когда-либо, – ответила она, и ее голос зазвенел от этой удивительной мысли.

– И ты прощаешь меня за то, что я похитил твою душу и принес сюда?

Памела всмотрелась в его красивое лицо. Лина была права. Она принесла с собой свою любовь и еще кое-что – вроде веры, надежды и способности прощать.

– Все в порядке, Аполлон, – сказала она. – Я тебя простила.

Бог света молча опустился на колени, прижался лицом к ее ногам… а когда она погладила его по волосам, Аполлон зарыдал.

На горе Олимп Зевс слушал Артемиду, заканчивавшую рассказ. Охотница была великолепна в гневе, но в ней замечалось и еще что-то… Она с настоящей страстью защищала современных смертных. Зевс, заинтригованный, наблюдал, как его дочь смахнула слезы с прекрасных глаз, описывая гибель смертной женщины, которую, как она утверждала, полюбил ее брат. Зевс едва верил, что с его дочерью могли произойти такие перемены. Артемида никогда не проявляла особого интереса к смертным. Нет, она не была жестока с ними; она просто всегда оставалась отстраненной, холодной, недоступной. Они приносили жертвы в честь Охотницы, обращались к ней за помощью, и Артемида иной раз даже отвечала на их мольбы, если на нее находил такой каприз. Но никогда за бесчисленные тысячелетия Зевс не видел, чтобы Артемида плакала по кому-то из смертных. И еще она с искренней теплотой говорила о том аэде, который дал пристанище золотым близнецам. Как будто ее и в самом деле интересовал этот смертный мужчина. Все это удивляло не на шутку.

– Та бедная слабая женщина, что послужила орудием убийства Памелы, находилась под влиянием Бахуса. Я почуяла его вонь. Это было так, словно и несчастная, и вся ночь пропитались его запахом. Бог вина заслуживает наказания, и не только за смерть невинной. Это он направлял все события, что привели к печальной ночи. И почему?

Охотница повернулась к Бахусу, стоявшему перед великим Зевсом, восседавшим на троне.

– По одной-единственной причине: из-за злобы и зависти!

– В отместку! – взвизгнул Бахус.

– В отместку? – воскликнула Артемида. – Да разве Памела заслужила наказания? Она была доброй и преданной. И все, что она сделала, так это полюбила моего брата и защищала нас обоих, когда мы оказались в ловушке в ее мире, лишенные силы!

– Это не ей наказание! Это было наказание тебе и твоему надменному брату! – Бахус уставился на Зевса дикими, безумными глазами. – Разве ты не понимаешь? Они думали, что могут забрать мое королевство и что им за это ничего не будет! Они вовсе не были невинными гостями, они были захватчиками!

– Молчать! – приказал Зевс, и в небе прогремел гром. – Пора мне вынести свое суждение. Подойди, Бахус.

Бог вина неуверенно приблизился к подножию трона Громовержца.

– Ты мой сын, Бахус, и я люблю тебя. Но ты также и дитя своей матери. Она желала того, чего не могла иметь. Ее нельзя было урезонить, и это желание стоило Семеле жизни. А теперь ты хочешь иметь то, что тебе не принадлежит. Я дал тебе шанс, как и твоей матери, подумать обо всем. Но ты вместо того ответил мне ложью и ненавистью. Так вот скажи мне, Бахус, бог вина: что ты делаешь с теми лозами, которые перестают приносить добрые плоды?

Смущенный Бахус моргнул маленькими глазками и прищурился, глядя на Зевса.

– Такую лозу обрезают в конце сезона, чтобы на следующий год она снова ожила и принесла хороший урожай.

Зевс торжественно кивнул.

– Таково и будет твое наказание, сын мой. С этого момента в конце каждого сезона твое тело будет отсылаться к Титанам, чтобы быть разорванным их могучими орлами. А когда ты родишься снова, подумай о полученном уроке. Подумай о своих ошибках, осознай их и принеси добрые плоды.

Бахус завизжал от ужаса, но Зевс взмахнул могучей рукой, и бог вина исчез.

Громовержец посмотрел на Артемиду.

– Подойди, дочь моя.

Артемида без малейшего страха шагнула вперед и приблизилась к трону.

– Расскажи, чему ты научилась в королевстве Лас-Вегас.

Артемида посмотрела в темно-серые, как грозовое небо, глаза отца.

– Я поняла, что такое быть смертным.

– Объясни же мне, что это значит, Артемида.

– Это значит, что я никогда не знала вот чего: они вовсе не слабые, незначительные существа, живущие и умирающие в течение нашей секунды. Они совсем неслабы – просто их смертная оболочка может их подвести. Но во многих из них пылают честь и преданность, дружба и любовь, и они сияют так ярко, что если бы мы могли увидеть их такими, каковы они есть на самом деле, их свет ослепил бы даже богов.

– Ты считаешь этот урок ценным?

– Я буду помнить его вечно! – ответила Артемида.

– Что ж, тогда твой урок дал тебе куда больше, чем могло бы дать любое наказание, наложенное мною. И следовательно, мне добавить нечего. Истины, которую ты теперь несешь в своем сердце, достаточно. Ты вольна делать что хочешь.

Артемида склонила голову, но прежде чем успела выйти из тронного зала отца, ее остановил голос Зевса:

– Еще одно, дочь. Твой брат нуждается в тебе. Я дарую тебе силу, которая потребуется, чтобы помочь ему. Если ты этого пожелаешь.

Артемида, слегка смущенная, снова склонила голову. Конечно, она поможет Аполлону.

– Спасибо, отец.

– Рано благодарить меня, дочь. Любовь часто бывает такой же горькой, как и сладкой. Иди теперь к Аполлону.

И в могучем голосе Зевса послышалась печаль. А Артемида, едва выйдя из тронного зала, закрыла глаза и пожелала перенестись в Подземный мир.