Боец Демона-Императора

Глава 11 Ступенька в новое

Мы перебрались в наше новое жилье в тот же день, благо скоростных дилижансов здесь тоже хватало, и билеты на него стоили всего лишь в три раза больше, чем на обычный. Я осторожно присматривался к молодой жене, понимая, что многое в моих привычках и поведении может показаться ей чрезвычайно странным. Так что надо набраться терпения и постараться относиться понимающе и к ее привычкам.

Однако первый же день совместной жизни если и вызвал у меня недоумение, то скорее того порядка, которым, хоть и в неловкости, но наслаждаешься. Проснувшись утром, я обнаружил, что Моресна встала с постели намного раньше, чем я, и уже хлопотала у плиты. Плита здесь была дровяная (имелись и другие, работающие на магическом принципе, но пока я не мог себе позволить такую роскошь), однако девушку это нисколько не смутило. Стоило мне шагнуть через порог кухни, как на столе, на белой скатерти появился целый противень выпечки с луком, сыром и ветчиной, а также целая миска вкуснейшего соуса.

Она и дальше продолжала усердствовать, пытаясь между делом выяснить, что мне больше нравиться есть и пить, бросилась подавать полотенце, стоило мне наклониться над тазом, чтоб умыться, и с непониманием пресекла попытку забрать у нее ведра и принести воды.

— Но почему ты не хочешь позволить мне помочь тебе? — решившись, спросил я. — Два ведра с водой — довольно-таки тяжело.

— Но что обо мне подумают соседи?! — вспыхнула она. — Соседки захотят со мной познакомиться, и не поймут, почему я… Почему ты вместо меня вышел за водой. Решат, что я очень больна. Или обленилась до невозможности. Что тебе не повезло.

— А, так здесь не только задача принести воды, — догадался я. — Но еще и познакомиться, и себя показать?

— Конечно. Они ведь меня не знают.

— Они и меня не знают. Я купил дом меньше двух недель назад.

— Тем более.

И она заспешила на улицу, помахивая большими ведрами. Я выглянул в окно — уже у калитки ее перехватили две соседки, и дамы защебетали о чем-то, смущенно посмеиваясь. Достаточный урок, чтоб понять, — тут надо держаться осторожнее и не мешать супруге вести себя так, как оно принято. В то же время я чувствовал неловкость, что она так меня обслуживает. Отец всегда помогал маме… Но не оскорбится ли супруга, если я еще раз предложу ей помощь?

Моресна привезла с собой всего пару сумок, одна из которых оказалась доверху набита столовым и постельным бельем. Однако уже на следующий день, к моему изумлению, у ворот остановились две богато груженные подводы, и моя молодая жена, завидев их в окно, поспешила к двери. Уверенно, значит, ничего необычного тут нет.

— Что это? — спросил я, перехватывая ее на крыльце.

— Мое приданое, — удивилась девушка. — Ах да, прости… Ты говорил, что приехал издалека. У нас же молодые супруги в течение двух дней после свадьбы могут разойтись, если их что-то не устраивает, поэтому приданое родители невесты присылают обычно на третий день. Но мне отец сразу сказал, чтоб я и не думала воротить нос, потому что мне и так слишком повезло. Опять же, хочет тебе показать, что приданое достойное — ты ведь не посылал друзей смотреть его до свадьбы… А у вас разве иначе принято?

— Что именно? Передавать приданое? — Я напряг память. Что-то такое было в русских народных традициях, что-то я давным-давно о них читал… — У нас бывает по-разному… Но почему отец такое тебе сказал?

— Эй, хозяйка, принимай добро! — зычно позвал от ворот один из возниц, и, покраснев, Моресна поспешила проскользнуть мимо меня. — Эй, хозяин! Принимай по описи!

— Это же добро моей жены, ей лучше знать, что там, — громко бросил я.

— Тогда пусть хозяюшка спустится.

— Разгружайте, — засуетилась новобрачная.

И в дом понесли сундуки, сундучки и тюки — жена бодро командовала, что куда ставить и класть, уверенно и решительно, словно за один-единственный день успела прочувствовать этот дом, как свой собственный. Я, чтоб не мешаться, ушел во двор нарубить дровишек для плиты. Когда вернулся, Моресна уже постелила на постель новое вышитое покрывало, разворачивала плотно свернутые трубкой ковры. На обеденном столе красовался набор столового серебра, включая три разноразмерных соусника самого изящного вида и большой кувшин, отделанный гравировкой. Рядом — плетеный короб с откинутой крышкой, внутри — разнообразная посуда, в основном обливная глиняная, тонкостенная и нарядная.

— Ого, как красиво!

— Тебе нравится? — она улыбнулась мне.

— Да уж… Так понимаю, все это стоит целое маленькое состояние.

— Мы с мамой многое шили, вышивали и ткали потихоньку больше десяти лет. С тех пор, как мне исполнилось восемь, и стало ясно, что я, скорее всего, доживу до свадьбы. Отец с каждой хорошей сделки что-то прикупал… Разве у вас делают иначе?

— У нас все почти так же. А почему сомневались, что ты можешь выжить? Ты болела?

— Нет! — торопливо возразила она. — Нет, конечно, я здорова. Просто дети часто умирают. Детские болезни, неосторожность, да и просто…

Я подумал было задать вопрос про своего тестя еще разок, но решил не торопить события. Все узнаю со временем, а о чем забуду переспросить — то и не стоило внимания. Осторожно присматриваясь к жене, я многое вынужден был принимать как единственно возможное в нынешней ситуации. Откуда мне знать, как оно полагается в этих краях? И когда я уходил в клуб на свой первый бой, а супруга за моей спиной торопливо закутывала голову шарфом и накидывала длинное балахонистое нечто на домашнее платье, хотя, похоже, не собиралась выходить на улицу, от вопросов предпочел воздержаться.

Первый бой прошел интересно и с огоньком. Мы с Седаром уже хорошо знали друг друга и даже обсудили, чем и как стоило бы затянуть наш бой. Меня удивило оживление публики, которая приветствовала нас так, словно мы были местными гладиаторскими знаменитостями. Возможно, тут сыграло роль упоминание о полученных мною наградах — об этом хозяин клуба и устроители поединка, само собой, не собирались молчать. Уже после боя меня просветили, что новичков, тем более владеющих какой-нибудь необычной техникой, всегда так приветствуют. «Что-нибудь новенькое» привлекало намного больше, чем неподражаемое по технике исполнения, но уже многажды виденное зрелище.

И мы с Седаром старались вовсю. Швыряя его то через плечо, то через колено, уворачиваясь и отражая удары, перехватывая руку с оружием, я сперва краем глаза следил за зрителями, примерно к середине поединка пришедшими в настоящее неистовство. Потом бросил это занятие. Против опасений, никто из них не пытался выскочить на арену, чтоб помогать понравившемуся гладиатору и набить морду неугодному. Зато усердно требовали себе новых и новых закусок и выпивки и орали на официантов, время от времени заслоняющих подносами все подробности зрелища.

В конце концов мне удалось опрокинуть Седара особенно удачным способом — он с досадой зашипел, прижатый моим коленом:

— Вот черт, подловил-таки!

— Ну, извини, — прошипел я в ответ. Дыхание уже сбилось, но по-прежнему надо было контролировать каждое свое и чужое движение, потому что противник в любой момент мог вывернуться, и тогда финал боя опять встанет под вопрос.

— Добей его!

— Пусти ему кровь!

— Нет, позвольте, господа! — вмешался распорядитель боя. Голосина у него мог поспорить с церковным колоколом, и — вот диво! — перекрыл общий гул. — У нас в клубе принято заканчивать бой на том этапе, на котором он завершился. Те, кто желает видеть продолжение поединка, вправе обратиться с просьбой о повторении.

— Повторить!

— Повторить бой!

— Пусть дерутся еще!

— Ага! А-а-а!

— Что ж, в таком случае ждем вас здесь через две недели на повторном бое между Сертом и Крепышом Седаром!

— Слезь с меня, дебил! — пропыхтел мой противник.

— Сам хорош. — Я осторожно выпустил его из захвата. — Слушай, а почему у тебя прозвище, а у меня — только имя?

— Хы, ты свое имя от императора получил, так? Чего лучшего можно желать? Мы — люди простые, нас кто попало как попало обзывает. — Седар старательно помассировал шею. — Еть… Мог бы и аккуратнее.

— Я тебе припомню твои слова в следующий раз.

— Посмотрим-посмотрим!

— Отлично! — Управляющий клубом — тот, с которым я разговаривал в самый первый раз, — перехватил меня сразу, стоило только выбраться из залы в подсобные помещения. — Публика очень довольна. Итоги подобьем, и ты получишь свой процент со ставок, для начала на две доли меньше, чем назначается для наших бывалых бойцов. Следующий бой через две недели.

— Я слышал.

— Хорошо. Как впечатления?

— Гуманнее, чем при выступлениях перед его величеством. — Я уже понял, что вворачивать к месту или не к месту свой прежний опыт только на пользу.

— Ну разумеется. — Босс вежливо и очень любезно заулыбался. — Его величество, так понимаю, привык смотреть более сложные бои. Наша публика не так взыскательна. Хотя фуфло она тоже не кушает.

— Оно и понятно.

— Мне интересно твое впечатление. Важно знать, как чувствует себя новый работник.

— Мне все нравится.

— Замечательно!

— Такой вопрос — жену можно будет привести посмотреть мой бой? Я имею в виду — бесплатно.

— Жену? — Управляющий так удивился, что даже передумал уходить. — Ты хочешь показать жене свой бой?

— Вдруг у меня возникнет такое желание.

— Хм… Возражений не имею. Для твоей супруги всегда найдется место у барной стойки и бесплатный напиток. В виде исключения, потому что женщины обычно в такие клубы не допускаются. Но супруга бойца — дело особое, решать, конечно, тебе.

Я предпочел ничего не отвечать. Опять ляпнул, опять показал всем, что не знаю каких-то базовых вещей, опять продемонстрировал свою инность. Интересно, когда я начну хоть немного въезжать в то, что здесь принято, а что категорически не принято. Когда же я стану хоть отчасти своим?

Моресна, как оказалось, ждала меня, не ложилась, хотя вечер уже перетек в глубокую ночь. Она выскочила на порог, стоило мне отворить калитку, да не просто так, а с подносом в руках. На подносе стояла кружка, в которую, как я обнаружил, попробовав, был налит местный прохладительный напиток из молока с чем-то похожим на кофе, и пряности вдобавок. Вкуснейшая штука.

— Ты не спишь?

— Я ждала тебя, раз ты сказал, что придешь раньше утра.

— В следующий раз не жди, ложись спать.

— Но как же я тогда смогу подать тебе напиток и воду для мытья?

И, посмотрев в ее изумленные, непонимающие глаза, я понял, что спорить не стоит. Пока — не стоит. Тем более после того, как мне пришлось попотеть в клубе, напиток был кстати, да и умыться хотя бы по пояс хотелось прямо сейчас, а не утром. Душ — роскошь, оставшаяся в моем родном мире. Здешняя обыденная жизнь предлагала только баню или облиться водичкой из ковшика — такое удобно только если тебе в этом помогают.

К тому же перекусить сразу и разогретой по всем правилам едой приятнее, чем перехватывать что-нибудь и как-нибудь, холодное, уже припрятанное в погреб для лучшей сохранности. Устраиваясь на постели рядом с теплой женой, я жмурился от удовольствия.

— Ты меня разбалуешь совсем.

— Это важно, чтоб тебе было со мной хорошо. Ведь мне так повезло. Кто же разумный упускает свое счастье?

— Повезло? Но твои родители были никак не беднее меня. Я видел ваш дом, и это приданое…

— Сословие воинов стоит намного выше, чем сословие угольщиков, водовозов, дровосеков, крестьян. К тому же ты не просто боец, а гладиатор, раньше служивший императору. И потом — такой красивый, — она отвернулась, похоже, смущенная. — И добрый.

— А что приятнее? — я допытывался спокойно, из чистого любопытства, совершенно не ощущая себя задетым. С чего? Ведь она меня пока совсем плохо знает, откуда взяться любви? — Что гладиатор или что привлекательный и добрый?

— Все важно.

И я понял, что этот ответ хорош своей абсолютной честностью. Может быть, в нем виделось слишком много практичности, однако тем убедительнее становились ее забота и старание угодить мне. У местных не принято было прятать истину за кружевами вежливых, любезных или романтических слов. С непривычки шокировало, и неприятное ощущение возникало то и дело даже теперь, когда, казалось бы, уже следовало привыкнуть.

Однако в глубине души я догадывался, что восхищение Моресны моим статусом, ее мнение обо мне как о человеке добром должно было стать куда более надежным фундаментом для построения любви, чем какие-то романтические слова. Просто нужно время.

— И прости, что я говорю об этом сейчас, — неуверенно произнесла она. — Но мне нужно хотя бы два новых платья. У меня нет платьев, соответствующих одеяниям жены представителя воинского сословия.

— Конечно, я дам тебе деньги, — сонно ответил я. — Сколько нужно, столько и дам. Какого эти платья должны быть цвета?

— Бордового или темно-багряного оттенка. Два повседневных платья, новое праздничное я могу сшить потом. К тому же его цвета не столь важны. Ты позволишь мне купить ткани уже завтра?

— Само собой. А почему не важны цвета праздничных нарядов?

— Праздник — день, когда сословие — дело десятое. Важнее радость. Но в обычной жизни человек ведь сразу должен знать, кого он встречает… И… Если не ошибаюсь, к наградам обычно даются золотые ленты. У тебя они тоже есть?

— Да, есть.

— Если ты позволишь, я нашью их на свой выходной плащ.

— А, так вот они для чего…

— Конечно. — Она приподнялась на постели и наклонилась надо мной, смеясь. — Ведь все вокруг должны знать, что мой муж — великий гладиатор! Пусть все завидуют и боятся меня обидеть!

— Вот уж, великий, — отмахнулся я, тем не менее польщенный.

Восхищение женщины трогало даже тогда, когда казалось не совсем заслуженным.

— Мне все соседки завидуют. Удивляются, почему ты меня взял в жены. Говорят — такой знаменитый боец мог бы и получше выбрать. — Она посмотрела на меня опасливо. — Не стоило мне это говорить.

— Соседки, наверное, недоумевают, чего это я их не выбрал.

— Может быть…

— Но почему ты считаешь себя некрасивой?

— Я же такая тощая… Ни груди, ни… В общем, тела-то нет. Красивая женщина — она кругленькая, ладненькая и как минимум килограмм на тридцать больше меня весит. А я как на диетах ни сидела, как ни пыталась набрать веса — без толку. Все равно как щепка.

— Ну как сказать. Во-первых, ты не тощая. А во-вторых… Знаешь, у меня на родине красивыми считаются девушки, по сравнению с которыми ты очень даже кругленькая.

Моресна, приподнявшись на постели, смотрела на меня с недоверием.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Мои соотечественницы специально сидят на диетах, ничего не едят, чтоб быть тощими-тощими, прямо одни кости.

— Господи! Зачем?!

— Потому что у нас считается, что это красиво.

— Но это же не так! Какой мужчина захочет иметь дело с такой женщиной? Ни обнять, ни прижать… Я уж молчу о том, что детей родить она сможет едва ли. Это как раз не так уж важно, особенно если в городах. Мужчины ведь не любят щепок!

— Мужчины любят разных. На любую женщину найдутся мужчины, которым именно такая женщина по вкусу. Я лишь хотел объяснить тебе, что представления о красоте бывают очень разными. Где-то считается так, где-то — эдак. Мне же нравишься именно ты и такой, какая ты есть. Обещай, что не станешь сидеть на диетах и пытаться себя изменить. Что останешься такой, какая ты есть сейчас.

— Обещаю, — она с любопытством смотрела на меня. — Раз тебе так больше нравится, то конечно.

…С Моресной легко было ужиться — она с удовольствием хлопотала по дому и хозяйству, быстро распихала по углам свое немалое приданое, через несколько дней уже копалась в земле, сажала какую-то зелень, овощи. Перезнакомилась с соседями, рассказала мне, кто из них чем занимается. Словно кошка, чувствовала, когда мне хочется компании, ее щебета «ни о чем», и не обижалась, если я давал понять, что хочу побыть один.

С другой стороны, для нее не существовало понятия личного пространства, куда можно вторгаться только по приглашению. Она спокойно забиралась в мои сумки и карманы, пересчитывала деньги, не смущаясь, заглядывала в любой уголок дома и явно воспринимала свое поведение как нечто совершенно естественное. Этот дом с самого первого дня был в ее понимании ее собственным домом, где можно как угодно двигать мебель, переставлять вещи, перевешивать и перекладывать под свои вкусы, выбрасывать предметы утвари и тряпки, не спрашивая моего мнения. Должно быть, так здесь жили все супруги.

Единственное, чего она не касалась никак, — вопросов моей работы и иных занятий вне дома. Интерес не проявляла настолько, что лишь очень осторожно осведомлялась, приду ли я вечером того же дня или задержусь до утра. Хотя стоило мне начать рассказывать о своих тренировках или боях, слушала внимательно, с любопытством ребенка. Мое прошлое охотника также вызывало уйму интереса, однако спрашивать первой она даже не пыталась. Вопрос, не хочет ли посмотреть мой бой, поставил Моресну в тупик.

— Разве можно? Разве б ты хотел, чтоб я интересовалась такими вещами?

— Интерес нельзя контролировать. Если тебе неинтересно, то, конечно, какие вопросы.

— Как это — нельзя контролировать? Странно. Все мужчины считают, что женщина должна интересоваться только нарядами, домом, рукоделием. А чем-то другим — не подобает.

— Повторю то, что уже сказал однажды: мужчины бывают разные. Я так не считаю. И покажу тебе бой, если хочешь.

У нее вспыхнули глаза, но одновременно с тем краска залила личико.

— Господи, если мать узнает, что я об этом с тобой говорила…

— Ну и что она сделает? Разве ты после свадьбы не вошла в мою семью?

— Да, все так, только… Она рассердится. Но ты прав. Если ты хочешь, я с удовольствием посмотрю… Хоть и боюсь немного.

Я любовался ее смущением — оно делало ее смугловатое спокойное лицо чуть оживленнее и милее. Нет, не красавица, конечно, куколкой ее не назовешь. Зато какой приятный голос, какой взгляд, рисунок губ… Какая пластика… На нее, несущую из колодца воду или большую корзинку со свежими фруктами, приятно было посмотреть. Да и просто так — тоже.

…В клубе все шло как нельзя лучше. Казалось, женитьба сразу подняла меня на какую-то особую ступень доверия. Я понимал, почему для работодателя женатый гладиатор выглядел наилучшим вариантом — нормальный человек, обремененный семьей, вряд ли сможет позволить себе запить и загулять накануне выступления, просто так не бросит все и не подастся к черту на кулички. Женатый человек вынужден искать стабильности.

Но дело было отнюдь не только в личных предпочтениях владельца клуба. Хоть я пока что мало понимал в здешних обычаях и представлениях, уже начал потихоньку осознавать, что местным женатый человек априори внушает больше доверия, чем одиночка. Наверное, это тоже можно понять. Человек с семьей обременен не только обязательствами, но и изрядной долей социальной ответственности, он предсказуем в своих поступках и не может, к примеру, запросто пойти на преступление. Одиночку в случае чего ищи-свищи в чистом поле. Семейный не снимется так просто с места.

Может быть, еще чем-то было обусловлено особое отношение. Но, как я выяснил, многие чиновничьи должности мог занимать только семейный человек, некоторые другие профессии были закрыты для одиночек. Телохранителем, к слову, мог быть либо человек женатый, либо тот, чьи предки жили в этой местности многие поколения и не имели изъяна в семейной истории. Но последняя категория до вступления в брак считалась вторым сортом — за редким исключением.

— Телохранитель — лучшее продолжение карьеры для среднего гладиатора, — пояснил мне Седар после второго проигранного им боя. — Рано или поздно ты примелькаешься и, если не выйдешь в бойцовскую элиту, будешь пользоваться все меньшим спросом. Тогда лучше уйти в охрану — личную или такую. Личной охране, конечно, платят больше.

— Ты собираешься в будущем устраиваться телохранителем?

— Хотел бы. А ты разве нет?

— Да вот думаю. Единственное, в чем я наверняка уверен — я не желаю быть охотником.

— Да уж! Та еще игра с судьбой. Я слыхал о таком обычае, когда охотник, отхвативший хороший куш, уходит из профессии — чтоб не искушать далее судьбу. Ты вот отхватил куш — и все равно полез. И чем закончилось?

— Я встретил свою жену.

— Чего-то тебя на романтику потянуло. Значит, слишком много выигрышей было. Вот в следующий раз тебя поставят против Рубилы Кашта, всю романтику как рукой снимет. Станешь циником.

— Размечтался.

— А что, надеешься вечно выигрывать? Не рассчитывай, придется и тебе огрести.

Но следующий бой я снова выиграл. Рубила Кашта, он же Нитшуф, добродушный парень с комплекцией медведя, в бою зверевший с полутыка, оказался как раз таким противником, о каком мечтает хороший самбист. Не блистающий ловкостью и умением приспосабливаться к ситуации, хотя и смертельно опасный в тесном контакте. Я, конечно, мастером себя не считал, но быстро просек его слабое место и всласть повалял парня по арене. Пару раз он был близок к тому, чтоб вышибить мне мозги щелчком, но щелчок проскакивал вхолостую.

Бой публике не очень понравился, хотя процент за ставки превысил даже гонорар за бой, и на следующий раз меня поставили против мастера-мечника. Результат оказался вполне предсказуем — проигрыш. Правда, еще через раз с тем же противником фортуна повернулась ко мне лицом, а вернее, я сообразил наконец, на чем можно подловить конкретно этого гладиатора. Денег, высыпанных мною на стол перед восхищенной Моресной, должно было вполне хватить и на прожитие на пару месяцев вперед, и на богатый подарок для жены.

Аккуратно складывая монеты в денежную корзиночку, она уточнила:

— А ты не согласился бы выделить небольшую сумму, чтоб нанять девочку, которая мыла бы здесь полы, окна, помогала мне на огороде, чистила плиту? Дочь одной из соседок уже спрашивала, не нужна ли нам помощь. Все ведь знают, что ты гладиатор, столичные бойцы обычно имеют прислугу.

— И дорого ли это стоит? — Моресна назвала сумму, смешную при моих нынешних доходах. — А что ж так дешево?

— Но ведь это не круглосуточные труды. Прийти на пару часов помочь — не обременяет. А девочка наберет себе на приданое. Ей уже четырнадцать, пора подумать.

— Конечно, найми.

— Тогда я смогу каждый день делать тебе любые соусы к ужину, — вспыхнув от удовольствия, пообещала жена. — Какие и сколько захочешь.

Она старалась. Набравшись смелости, я взялся учить ее варить борщ и заваривать чай — и то, и другое она воспринимала с недоумением и непониманием, но усваивала, училась, пробовала делать. Через месяц ее борщ уже смахивал на настоящий, разве что в нем всегда оказывалось чуть больше пряностей, чем надо, и к нему неизменно подавалось два дополнительных соуса — помимо сметаны. Чай начал получаться раньше, и жена его делала мне каждое утро и вечер, хотя и не понимала, зачем надо пить травку, используемую в некоторых травяных сборах, предназначенных для того, чтоб гнать сон и усталость в дальних походах.

— Денег хватит. Однако лучше, если ты постараешься подкапливать небольшие суммы на всякий случай. Думаю, ты прекрасно понимаешь — меня могут серьезно ранить, что-нибудь мне отрубить… Словом, деньги понадобятся.

— Конечно, я понимаю! Не волнуйся.

Никакая осторожность в этом деле не могла показаться лишней. Пообщавшись с другими гладиаторами, я узнал, что существуют, оказывается, различные системы страхования, в том числе и страхования дееспособности и жизни. Взносы получались приличные, но в случае чего результат стоил затрат. Все-таки, что я мог знать о способностях жены к созданию накоплений? Пока я о ней ничего толком не знал.

Некоторые из боев, происходивших в клубе, заставляли меня понервничать, однако теперь я уже куда спокойнее смотрел на все это. Если бы моя гладиаторская практика началась прямо отсюда, возможно, я разглядел бы в здешних боях кровавую безжалостность и презрение к человеческой жизни, смертельную опасность в каждом взмахе меча и все такое прочее.

Но, откровенно говоря, после императорских представлений клубные выглядели довольно-таки скромно. Здесь почти никогда не добивали противника, не так уж часто ранили. Конечно, смерти случались, серьезные травмы — тоже. Однако такого, чтоб после развеселого вечера домой возвращалась лишь половина пришедших на работу гладиаторов, не могло быть в принципе потому, что не могло быть никогда. Под такое клуб не был «заточен» изначально. Кстати, подставных боев тут случалось немало, когда мишурных, шутливых, призванных как можно чаще провоцировать взрывы хохота, а когда и потрясающе натуральных, красивых, дразнящих воплощенным воочию истинным мастерством.

Наблюдая за такими боями, я понимал, насколько хреново умею работать мечом. Да о чем тут говорить — я не владел этим оружием даже на уровне среднего гладиатора. Зато пока мне более или менее везло. О «когтях» пришлось забыть — такое оружие для клубных боев было слишком опасным. Я пользовался кастетами, потом стал осваивать замысловатые боевые загогулины, именовавшиеся здесь «перцами» и «двойными перцами». Они действительно напоминали комбинацию облезшего от времени веера с острым перечным носиком, и с их помощью можно было подраться очень красиво, пугающе, но при этом почти без травм.

Если, конечно, осторожничать.

Резня на ножах ничего подобного не обещала. С ножами на арену вообще выходили только те, кто предполагал потешить зрителей видом крови, текущей из множества ран. А заодно показать, до какой степени могут дойти звериные инстинкты человека — не у тех, кто дерется, потому что их-то как раз понять легко: вышедший на арену должен драться, если желает жить. У тех, кто смотрит, конечно.

Первое серьезное ранение настигло меня именно в поединке на ножах. Я не ждал никакого подвоха, потому что здесь была моя стихия, казалось бы, штука привычная — чего бояться? Однако парень оказался с секретом — это выяснилось почти сразу же. Гибкий, подвижный, стремительный, он взялся выворачиваться почти из каждого моего захвата и успевал при этом еще сделать попытку пырнуть ножом. Через несколько минут мы оказались на полу — я рухнул туда первым, сознательно, чтоб не схлопотать порцию закаленного металла в кишки. Он рыбкой нырнул следом, и мы покатились, сцепившись, едва вспоминая, где там приблизительно должно располагаться вражеское оружие и как с ним быть.

С таким мне еще не приходилось сталкиваться в реальной практике. Во время службы я валил в основном малоподвижных, хоть и очень крепких ребят, на тренировках по самбо мерился умением с такими же, как я, самбистами. В этом новом мире прежде пробовал свои приемчики на людях, которые о них не имели ни малейшего представления и легко становились их жертвами. Здесь была другая техника, и пока я сообразил, каким именно способом парень уходит из захвата, получил три хороших, довольно глубоких пореза.

Слава Богу, тычки по понятным причинам здесь почти совсем не практиковались. Разве что как способ припугнуть противника, отогнать его от себя.

Все-таки я сумел подловить его на нырке, перехватил и дернул — и прошелся своим ножом по чужим ребрам. Он развернулся, словно рыбешка, подсек меня под колени, и мы снова покатились по полу, пятная его своей кровью.

Еще несколько приемов, обмен ударами, вспоровшими кожу… Потом лезвие чужого ножа пропороло мне плечо рядом с шеей — и в схватку поспешил вмешаться распорядитель, объявив ничью.

— От, е-мое! — простонал мой противник. — Хук в печень был лишним.

— Не фиг на выступлении рваться к глотке, — рыкнул я из последних сил.

В глазах мутилось. Врачи занялись нами уже за кулисами и заверили, что все у нас обоих будет в порядке. Правда, пару дней придется полежать в клинике. Конечно, супруге моей отправят сообщение с посыльным. Она умеет читать? Если нет, могут отправить посыльного с устным известием. Никаких проблем.

Местная больница выглядела очень солидно и снаружи, и изнутри — располагалась она в огромном старинном здании, слегка напоминающем оборонительный бастион, мощь стен напрочь глушила звуки шагов. Тишина здесь царила мертвая. Холодно не было, потому что все стены были обшиты деревянными лакированными панелями, а полы застелены чем-то теплым, но легко моющимся. Палаты — строгие, но при этом почему-то намного более уютные, чем у меня на родине, — вмещали в себя от трех до десяти мест. Кровати — удобные, мягкие, присмотр — вообще на высшем уровне.

А еще раньше меня впечатлила здешняя операционная. Меня штопали в две пары рук, на соседнем столе то же самое проделывали с моим недавним противником. Анестезия оказалась какая-то очень уж своеобразная, должно быть, магическая, потому что боли не было совсем, но сознание мы оба сохранили в полной ясности. Никто не мешал нам переговариваться. Диалог начал он, я же, опасаясь отвлечь хирургов от работы, сперва молчал. Потом понял, что те не имеют ничего против болтовни штопаемых пациентов.

Войдя во вкус, обсудили условия жизни и работы гладиаторов, качество оружия и тренировочного оборудования. Он похвалил мою технику, я — его, а заодно узнал, что такая вот манера боя пришла откуда-то с дальнего юга и именуется «скок через порог». Причем подразумеваются не люди и входные двери, а реки и рыбы. Посмеялся, прокомментировав, что техника и в самом деле «рыбная». В ответ прозвучало, что я это не первый говорю, и оригинальностью мое замечание не блещет.

— Порядок, — заявил нам хирург. — Мага звать не будем, это лишнее. И так все в ажуре. Тренируйтесь получше, ребята. Особенно ты. — И ткнул в мою сторону. — Это ж надо: подпускать противника так близко к горлу! Чуть правее — и была бы сонная артерия, парень! Сюда бы не успели довезти. Непорядок.

— Я проникся.

— Нам придется еще как минимум раз встречаться, — сказал мне недавний противник. — Ничья всегда за собой тянет повторный бой. Публика хочет точно знать, кто круче. А я в другом клубе работаю. Где бы нам встретиться, чтоб потренироваться вместе?

— Потом обсудите этот вопрос, — одернул врач, заканчивавший перевязку. — Сейчас будете спать и во сне обдумывать свои ошибки.

— А когда домой?

— Утром посмотрим швы и, может быть, отвезем. Или послезавтра — по ситуации. Но к тренировкам вернетесь не раньше, чем через неделю.

Что меня удивило по-настоящему, так это реакция на случившееся моей жены, под опеку которой меня сдали уже на следующий день. Вернее сказать — отсутствие реакции как таковой. Моя соотечественница, не привыкшая к роли супруги регулярно выступающего бойца, тут же подняла бы вой, охам и вздохам не было б конца, а может, и причитаниям: «Как же так можно, ужас какой, бросай эту жуткую работу, ты ж угробишься»!

Здесь же Моресна захлопотала вокруг меня с улыбками и сдержанным сочувствием, но сочувствием в первую очередь к проигрышу и болезненности ран, не более того. Так можно было бы виться вокруг именинника, подшофе затеявшего гонку на самокатах и расшибившего коленку. Чувствовалось, что она просто не представляет себе, как можно усомниться в праве мужчины выбирать себе образ жизни и род занятий по своему вкусу, и лишь стремилась облегчить мне столкновение с неприятной стороной избранного занятия.

Она даже, пожалуй, гордилась мной. Достаточно было послушать, как и каким тоном она поясняла забежавшим соседкам: «Моего мужа ранили на позавчерашнем выступлении, но он скоро поправится. Нет, не проиграл, в бой вмешался судья, остановил поединок. Ничего, мой муж еще покажет своему противнику!» Я вслушивался в эту беседу с удовольствием, которого даже немного смущался.

А кроме того, Моресна готовила, готовила, готовила все те блюда, которые, как ей казалось, мне нравятся.

Я ожидал неприятных сцен и скандала с женой по поводу моего ранения — чему удивляться, срабатывали усвоенные на родине стереотипы. Это был тот самый случай, когда обманутое ожидание не разочаровало. Наоборот, я испытал такую благодарность, что лично для самого себя решил — все недостатки, ждущие мужчину в традиционно-патриархальной семье, ничто по сравнению с главным преимуществом.

А уж каково оно — каждый понимает сам для себя. Мне было очень важно знать, что, вернувшись домой, я окунусь в уют и тепло родного гнезда. И не обязательно, чтоб там мне предлагали обед из трех блюд или каждодневно баловали свежим постельным бельем — это все приятно, но лишь факультативно. Зато обязательным было ощущение тыла, крепкого и надежного не мощью, но желанием непременно хранить равновесие чувств и отношений, заботой, внутренней поддержкой, вниманием. Любовью.

Именно это я сполна ощутил в своей молодой супруге.

Подивившись в который раз здешнему магическому лечению, я поднялся с постели уже на следующий день. Раны болели умеренно, не мешая осторожно двигаться и даже слегка помахать топором. Правда, топор у меня быстро отобрали, заверив, что растопки достаточно, больше не надо.

— Если нужно заплатить врачу, то тут должно хватить, — сказала Моресна, заглядывая в плетеную шкатулочку. — И я еще откладывала, прятала в подпол, там жерновка четыре серебром будет.

— Не волнуйся, у меня страховка.

— А что это такое? — удивилась она. Выслушав объяснение, покачала головой: — Что только городские ни придумают.

— Да, мы такие…

Посмеялись вместе.

— И ты уже через неделю снова будешь биться? А тебе не трудно будет?

— Не через неделю, а через десять дней. Магические мази творят чудеса. Справлюсь.

— Ну, будем надеяться. — Моя супруга посмотрела с опаской, впрочем, тщательно замаскированной. — Скажи, а можно моя мама приедет сюда на пару дней? Она может пожить в комнатке под крышей — той, которую ты недавно закончил отделывать.

— Зачем же под крышей? В мансарде еще не все готово. Она может устроиться вот в той комнате.

Моресна залилась краской.

— Ну, здесь она может побеспокоить… Она и на постоялом дворе готова остановиться, если тебе покажется, что так удобнее. Мама просто хочет посмотреть, как я устроилась, все ли хорошо… Убедиться, что я тут веду себя, как положено.

— В смысле — как положено?

— Что веду дом, как нужно. Посмотрит, может, подскажет чего.

— Э-э! Учти, что меня все устраивает! Никаких изменений я не хочу!

Она смущенно заулыбалась.

— Я ей так и скажу.

Впрочем, теща нисколько не напрягла меня своим присутствием. Она почти не показывалась на глаза, когда я присутствовал дома, — сидела в своей комнате, гуляла по поселку, по двору или крохотному огородику, разбитому моей женой. Со мной матушка моей благоверной общалась с каким-то ярким, неприкрытым подобострастием, улыбчиво и очень-очень редко, лишь по необходимости. Она действительно прогостила всего пару дней и укатила, строго наставив дочку вести себя как следует.

— Ну что? — полюбопытствовал я, не сумев справиться с собой. — Как твоя мама — довольна зятем?

— Еще бы! Как может быть иначе?! Она и раньше говорила, что мне слишком уж повезло.

— Как по-доброму…

— Но она права. Я не особенно-то красива, да и…

— Так, опять? Я ведь уже сказал тебе, как смотрю на твою внешность. Ты — красивая, и не о чем больше говорить.

— Да, прости. — Жена с готовностью улыбнулась мне. — Но ведь я и происхождением не особо-то вышла, и приданое не такое уж большое. Словом, родители боялись, что ты на самом деле не женишься на мне. А потом боялись, что в первый же день отправишь обратно. Это, конечно, не было бы так уж в ущерб семейной чести. Намного лучше, чем когда дочь вообще замуж не берут.

— Странно такое их отношение. Я ведь тоже не олигарх. В смысле не настолько богат, чтоб за меня держаться всеми руками и ногами.

— Ты ведь выступал перед императором. Ты гладиатор, причем даже не из средних — средние не могут похвалиться такими наградами. Ты предложил хороший дом и обеспечил средствами, и даже не торговался из-за приданого. Ты молод и хорош собой… Словом, мама еще раз напомнила, как мне повезло, и велела держаться за тебя. И стараться, чтоб тебе было хорошо.

— Ну, тогда приступим к этому делу. Давай-ка попьем чаю, а потом запремся в спаленке, идет?

На подобные предложения Моресна никогда не отвечала отказом, и мне хотелось верить, что она видит в своей податливости не только долг, но и удовольствие.

…Все шло потихоньку и своим чередом. Поединок на ножах мы повторили, и опять вничью, но зато почти без ран — так, по мелочи, ерунда. Публика оживленно требовала продолжения и ясного финала, и распорядитель поединка, подмигнув мне сперва, потом, уже вне залы, пояснил:

— Лучше и быть не могло, даже если бы вы специально это разыгрывали. Нет, я знаю, что не разыгрывали. Молодцы! Подогрели интерес, как надо. Недели через три устроим еще поединок. Ставки взлетят до небес, и вам, соответственно, перепадет больше. — Он кивнул и мне, и моему противнику.

— В том клубе, где я работаю, не так честны, — проворчал парень. — Мне уже хочется к вам сюда перебраться, хотя ставки у вас тут чуть пониже и бои почаще.

— Зато выплата аккуратна. Думай, думай… Серт, загляни к магику, пусть посмотрит твои раны. Ты как-то стесненно двигался. Через три недели ты должен быть как огурец! Тогда будет большое представление. И ты будешь, и еще один другой наш новичок… А кроме того, трое опытных бойцов. Ты пойдешь для затравки, так что готовься усерднее. Тебе обещают полуторный гонорар, имей в виду!

— Неплохо, парень! — крикнул мне Седар, ждавший поблизости своей очереди. — Только недавно пришел — и уже полуторный гонорар на праздник.

— А ты не слушай разговоров, которые твоих ушей не ждут. Еще будешь потом у Серта просить взаймы — а нам тут склоки в клубе не нужны!

— А разве вам не в руку, чтоб мы тут имели друг к другу счеты, а? Резаться будем усерднее.

— Ты, Седар, чушь порешь. У нас тут не какая-нибудь грязная аренка, где лишь бы кишочки в песочке — у нас заведение серьезное. Добропорядочное и респектабельное. Нам не нужно тут дешевых разборок. Так что смотри, Седар! Порядок прежде всего.

— Уж и шуткануть нельзя…

— С начальством шутить себе дороже, — хмыкнул я, направляясь к лестнице.

Штатный маг занимал кабинетик под самой крышей — что уж там ему нравилось, непонятно. Он осмотрел меня с прохладцей, велел неделю являться каждое утро на массаж сюда же. Посмотрев на выражение моего лица, отрезал, что для меня как для работника клуба это бесплатно, а вообще нечего экономить на своем здоровье, мог бы и раскошелиться, не входи даже массаж в круг бесплатных услуг клуба.

Я готовился к предстоящему празднику усердней некуда. Тренировки занимали больше половины всего моего времени, оставалось совсем чуть-чуть на хозяйственные дела, на жену, в конце концов. Ощущение приближающегося праздника присутствовало повсюду. Шла почти такая же планомерная подготовка, как у нас — к Новому году. Как я понял, справлять собирались поворот погоды на осень, когда в этих краях как раз и начинали сеять хлеб в ожидании дождей, и праздновали этот праздник по традиции раздельно: мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.

Об этом я узнал у Моресны, попросившей моего позволения идти на празднование вместе с другими селянками, причем просьба прозвучала довольно формально — видно было, что супруга нисколько не сомневается в моем разрешении. Она объяснила, что женщины поселка соберутся у одной из них дома, будут лакомиться разными яствами, позволят себе совсем немного алкоголя, а дальше примутся болтать на любые околоженские темы, которые только всплывут, дурачиться, петь и веселиться.

Она не спросила, куда собираюсь я, и, узнав, что для меня это будет рабочий день, искренне посочувствовала.

— Зато мне предстоит полуторная плата, — успокоил я ее. — Так что, если хочешь себе что-нибудь к празднику, купи. — Я уже успел узнать, что здесь не существует традиции дарить на праздники подарки. Праздновали по-разному, когда общим застольем, когда весельем по отдельности, когда гуляниями, ярмарками, красивыми религиозными церемониями или шествиями, но подарки дарили безотносительно.

— Можно новое платье? — вспыхнула она.

— Хоть два.

Я почему-то совершенно не волновался по поводу предстоящего боя, даже в связи с этим заподозрил было неладное — не предчувствие ли какое? Однако мое ожидание благополучного финала вполне оправдалось. Две недели мы тренировались вместе с моим противником и, более или менее тесно познакомившись с техникой друг друга, решили сообща, что зрелищным может быть лишь подставной бой. Техника «скок через порог» рассчитана была на быструю и малозаметную победу, самбо, в общем, тоже не поражало эффектными размахами. Поэтому мы порешили начать с показательных кувырканий, а уж к финалу перейти к настоящей схватке, и уж там пусть случай решит, кому достанутся дополнительные призовые.

Праздник в клубе, как и везде, предварило выступление танцовщиц — немногим хуже, чем то, которым я любовался у входа на императорский стадион перед ежегодными играми. Здесь не поместилось бы много танцовщиц, но и шесть облегченно одетых, изукрашенных гирляндами листьев красоток без труда соткали кружево танца, способного зажечь чувства даже в сердце у древнего старца.

Должно быть, поэтому наши боевые кувыркания сразу пошли под восторженные подбадривающие выкрики — наше веселье пришлось по вкусу публике, только начинающей раскачиваться алкоголем. К счастью, они быстро пришли в праздничное настроение благодаря усилиям девушек. Опрокидывая парня с перехватом, я и сам уголком глаза не прочь был поглядеть на тех девиц, что продолжали подтанцовывать по углам арены — все тридцать три удовольствия для зрителя.

К счастью, мой противник отвлекался не меньше меня. Благо на внешней выразительности наших действий это не сказалось. Но, как бы там ни было, схватка перешла в завершающую стадию раньше, чем я рассчитывал, — похоже, не одному мне хотелось полюбоваться зрелищем и для того побыстрее закончить бой. Парень вдруг извернулся нетерпеливым лососем и ударил пятками мне под бедро. Вернее, попытался это сделать. Атака ушла в пустоту — мне достаточно было лишь чуть отшатнуться.

И хотя идея не сработала, продолжала действовать инерция: в расчете на свою удачу он ткнул ножом — и попал рукой почти прямо под мою ногу. Это-то я умел: вышибать оружие из чужих ладоней. Нож, взвизгнув по полу, отлетел за край арены, и я накинулся на своего противника, уже не рассчитывая исполосовать его клинком, но лишь заломать с использованием базовых приемов самбо.

В конце концов мне нужна была победа.

— Э-э, че так быстро?! — возмутился кто-то из публики, когда я поднял парня за прихваченные как положено руки, чтоб зримо продемонстрировать свое преимущество.

Но возмущение мигом потонуло в воплях восторга. Видимо, зрителям особо и не важно было, чем восторгаться, — все хорошо для затравки, что имеет хоть какой-то вид настоящей драки. К тому же впереди было множество других пар — будет чему порадоваться.

— Отлично, отлично! — приветствовал меня распорядитель сегодняшних игр. — Поздравляю. А теперь можешь присоединиться к веселящимся, выпивка и закуска, разумеется, за счет заведения. Или идти домой и получить компенсацию за угощение.

Я подумал, что супруги дома нет, вернется неизвестно когда, так почему бы не повеселиться немного? Я ни разу еще не смотрел бои со стороны просто так, для удовольствия. Может, стоило бы начать? Возможно, я стану лучше понимать этих людей — не есть ли это одна из моих основных целей, коль скоро я завяз в этом мире по-настоящему надолго?

В действительности мне просто хотелось поторчать в баре, выпить, поглазеть на других людей. Этим я и занялся, получив первую бесплатную кружечку пива и тарелку хрустящих сырных закусок.

Забавное зрелище представляли собой и сами азартные зрители — некоторые из них сопереживали выбранному бойцу особенно громко, можно было предположить, что именно на него были поставлены их скромные или немалые сбережения. В моменты наивысшего напряжения те, кто абонировал столики у стены, не стеснялись вскочить ногами на сиденье, махать руками, расплескивая на окружающих пиво или коктейли, рассыпая с себя крошки.

У бара, как ни странно, собрались люди более сдержанные. Среди них устроился и я. Потягивая потихоньку свою порцию (напиваться в любом случае не входило в мои планы), посмотрел бой двух парней, работающих здесь уже больше года, а потом — поединок одного довольно знаменитого гладиатора с двумя какими-то девицами. Девицы тоже оказались не промах, поединок продлился довольно долго, и я пожалел, что не придется потренироваться ни с ними, ни с ним — увы, ребята явно прибыли сюда только на одно выступление.

Мда, вот это техника. Не то что мои жалкие потуги на владение мечом. Приятно посмотреть…

От зрелища меня отвлек какой-то явно неподобающий шум — женский визг и рокот возмущенных мужских голосов. Оглянулся, недоумевая. Девчонка, обнаруженная неподалеку от стойки, явно не была танцовщицей. Не тот костюм, манера держаться совсем другая, листья отсутствуют. Правда, вырез и все прочее по местным меркам довольно откровенное, но иначе, чем у танцовщиц. Все-таки представительницы «танцевального» цеха носили свои полуплатья спокойно, уверенно, не вызывающе, именно как специфическую, но единственно возможную униформу. Целью их обнажения был не эпатаж, а движений — не соблазнение здесь и сейчас всех наличествующих мужчин. Их костюм и манера демонстрации себя в нем были частью единой симфонии красоты, гармонии, любования миром.

Здесь же девица вела себя именно так, как поступают жаждущие всеобщего внимания, нарывающиеся на него и в то же время боящиеся его особи женского пола. Ее нервировал холодок, гуляющий меж полуобнаженных грудей, видимые в разрезах рукавов руки вздрагивали, обеспокоенные алчущими взглядами, обтянутая пояском талия трепетала. Впрочем, талия тут наличествовала не то чтобы очень. Девица была по местным меркам привлекательна — то есть весьма в теле.

Ее уже кто-то хватал за руки, тянул в ближайший коридор… То, что девчонка не была жрицей любви, очевидно. Последних я тут видал. Они одеваются похоже, но в другие цвета и совсем иначе себя ведут. И в клубе таковая появиться не могла. Разве что у его дверей. Ведь заведение… как там говорил управляющий? Да, респектабельное и достойное.

— Так, красотка, никто здесь не будет возражать против твоего присутствия, только если будешь вести себя покладисто, — прислушавшись, ухватил я продолжение разговора.

— Отвали, болван, — огрызнулась девица. — Кто тебе сболтнул, что я тебя выберу?

— Кого интересует мнение шлюх вроде тебя? — грубо прозвучало в ответ. Даже не то что просто грубо, а с ожесточением. И окружающие явно были настроены не мягче. — Сунулась сюда — чего еще ты хотела?

— Да ты кто вообще, чтоб мне указывать? — взвилась она.

— Ты посмотри на эту развратную бабенку — лезет в мужской клуб на праздник и еще выкобенивается!

И я понял, что если так пойдет дальше, девицу не просто изнасилуют, но еще и придушат. Мне вдруг стало жалко дуреху — я знавал таких и у себя на родине. Они делали глупости, сами буквально напрашивались на неприятности, а потом рыдали в уголке, накушавшись последствий этих глупостей. И хорошо еще, если обходилось без серьезных травм. Действительно, уж не знаю, зачем глупышка явилась сюда в такой день, когда должна была праздновать начало осени в обществе девчонок, угощаться и сплетничать, но, как я понял, поступив так, она всецело отдалась во власть этих подвыпивших мужиков. Зачем ей это нужно — может ответить только она сама. Если может.

— Эй, ребята, оставьте-ка девчонку, — сказал я, отставляя кружку и подходя поближе. — Ну не хочет она любезничать.

— Никто любезничать и не приглашает. — Один из посетителей, уже включившихся в травлю, сцапал девицу за руку и дернул к себе. Решительно прошелся рукой по ее груди.

— Урод! — взвизгнула она и забилась, как бабочка в ладонях.

Я перехватил его руку и сделал облегченную подсечку — не хотелось что-нибудь ему сломать. На меня кинулись, и странно было бы, если бы не сделали этого — ребята уже нагрузились, разошлись, наблюдая бои гладиаторов, и были не прочь потузиться. Умеренно, конечно. И я, понимая, что в таком уважаемом заведении не потерпят серьезной драки, стремился лишь слегка подуспокоить их. Ну и выручить девчонку, конечно. К чему клубу некрасивая история?

Быстро подоспела охрана, парни принялись умело и аккуратно растаскивать дерущихся, уволакивать в соседнее с залой помещение, чтоб уже там успокоить, привести в божеский вид, разобраться в ситуации.

— Эй, чего это ты на публику кидаешься? — беззлобно уточнили и у меня.

— Разве ж я кидаюсь? Это они на меня. Когда я принялся девчонку у них отбирать.

— И зачем? — Девица удостоилась презрительного взгляда. — Сама напросилась, должна ж была понимать, куда лезет.

— Смотри, она одета дорого. Небось, дочка какого-нибудь богатея — вам что, проблемы нужны?.. Эй, куда намылилась? — Я перехватил девицу, вознамерившуюся с оскорбленным видом нырять в толпу, за руку. — Не хватило тебе приключений?

— Убрал руки, дурак! — взвизгнули в мою сторону. — Живо!

Охранник с сомнением покосился на нее, на меня.

— Да уж… Вытащи ее отсюда от греха подальше. Пусть к мужикам вяжется где-нибудь в другом месте.

— Пошел вон, придурок! — продолжала бесноваться девица.

Судя по ее повадкам, она действительно была из богатых. Попытавшись развернуть ее к двери, я быстро понял, что просто так она не подчинится. Синяков же лучше было не оставлять. Поэтому я просто взвалил ее на плечо и понес прочь. Сперва она усердно трепыхалась, возмущенная, чем изрядно усложняла мою задачу (весила-то она изрядно). Потом принялась орать:

— Ты! Идиот! Как ты смеешь ко мне приставать?! Да мой отец тебя в порошок сотрет, всю кровь по капле выцедит!

— Из порошка? — Я аккуратно сгрузил ее возле входной двери и прислонился плечом к стене, передыхая.

— Чего? — На меня взглянули два совершенно ошалевших глаза. Неудивительно, если учесть гонор и все случившееся. Видимо, моя реакция — нетипична.

— Кровь по капле из порошка будет цедить или как?.. Ты чего сюда полезла? Не понимала, что ли, чем это для тебя может закончиться?

— Да если бы кто-нибудь из них посмел мне вред причинить, потом голову бы потерял!

— Тебе от этого было бы уже не легче.

— Зато им бы досталось!

— Да-а, умная позиция. Тем более что, учитывая твое вызывающее поведение, суд мог признать этот факт смягчающим обстоятельством.

— Чего?

— Того, что наказание для насильников было бы смягчено. Поскольку ты сама нарывалась.

Девица презрительно фыркнула.

— Да мой отец бы их в мелкие клочки, в порошочек…

— Тебе бы это очень помогло, конечно. Особенно если бы изнасилование закончилось убийством. Где живешь-то, дуреха?

— Какое твое дело, ты, быдло?!

— Какие слова знаешь простонародные. Украшающие твое простецкое происхождение. Сразу видно, что ты за птица, дурочка деревенская. Не удивлюсь, если папаша тебе вломит. Как раз и проверим. — Я снова взвалил ее на плечо.

— Отпусти! — завизжала она. — Какая я тебе деревенская?! Дебил!

— Отпущу. Если скажешь, где обитает твой знаменитый батюшка.

— Сейчас же!

— Громче завывай и ногами дрыгай. Тогда сбежавшиеся почитатели насладятся видом твоих ног по всей длине.

— Урод! Да мой отец!..

— Наслушался я уже и о своих внешних данных, и о твоем великом отце. Где он живет, и куда тебя нести?

— Чтоб ты сдох!

— Это дочка купца Прахима Айми из Киалаша, — подсказал мне флегматичный швейцар. — Я ее знаю.

— Но живет-то он не в Киалаше, я надеюсь?

— Нет, само собой. Неподалеку отсюда, у третьей полудуги, в Цветочном квартале. Там укажут.

— Ну и ладушки. — Заколебавшись, не огребу ли за свои добрые намерения какие-нибудь неприятные последствия, я почел за лучшее уточнить. — Как думаешь, ее батюшка действительно будет недоволен тем, что я приволок его дочку домой?

— Еще как! — выла на моем плече девчонка. — Он от тебя мокрого места… Мокрого места не оставит! Скотина!

— Я б на месте ее батюшки драл бы ее двадцать раз в день плетью, — столь же невозмутимо отреагировал швейцар. — А тебе бы в ножки поклонился за то, что доставил домой развратницу. Ну да от купца, конечно, настоящей благодарности не дождешься. Что с них возьмешь…

Слегка приободренный, я перехватил девицу поудобнее и вынес ее на улицу. Гуляние шло полным ходом, правда, по большей части на улицах веселились мужчины. Попадались, конечно, и женщины, но в большинстве своем либо танцовщицы, передвигавшиеся стайками и под присмотром своего начальства, либо разгульные дамочки, обещавшие развлечения за умеренную плату. Встречались, правда, и добропорядочные представительницы прекрасной половины человечества — закутанные с ног до головы, видимо, неудачливые хозяйки, выскочившие на улицу по делам, лишенные, возможности спокойно праздновать в обществе подруг.

На улице глупышка присмирела, какое-то время сердито пыхтела у меня на плече, потом вполне спокойным тоном потребовала:

— Ну отпусти наконец! Елки.

Я аккуратно приземлил ее и с облегчением повел затекшими плечами. Не зевая, перехватил девчонку за локоть и потащил за собой.

— Между прочим, — возмутилась она, — моя накидка осталась в клубе!

— Отправишь за ней какого-нибудь слугу. У твоего великого и могучего папаши наверняка есть слуги.

— Но как я, по-твоему, должна по городу в таком полураздетом виде идти, а? Ты что, дурак?

— Недостатком соображалки в нашей паре страдает тот, кто явился в таком виде в клуб. К подвыпившим мужикам. Там тебе было не стыдно? И здесь потерпишь.

— Да на меня все смотрят! Ты, деревенщина, что, не понимаешь, что это неприлично?!

— То есть в клубе было прилично? Отсутствие логики видно невооруженным глазом. Если жаждущие нападут, я отобью, можешь успокоиться.

— Идиот! Мог бы и свою накидку дать.

— Ага, щас! Размечталась. Чтоб ты мне ее измазала в слюнях тех мужиков, перед которыми голыми сиськами щеголяла? Нет уж.

— Хамье! Деревенщина ты!

— Повторяешься, детка. Фантазия бедновата.

— Сволочь!

Я лишь пожал плечами. К счастью, до нужного квартала действительно оказалось не так уж далеко. «Полудугами» здесь в просторечии именовались широкие проспекты, действительно изгибавшиеся дугами и собиравшие на себя множество примыкающих улочек. Две из них образовывали Цветочный квартал, населенный, судя по особнякам, довольно-таки богатыми людьми. Каждый особняк был окружен большим аккуратным садиком с беседками и обязательно розариями, фасады поражали изысканной отделкой, крыши как на подбор все были цветные… Словом, похоже, нерадивый папаша этой девицы действительно купец не из последних.

В дверь указанного ею дома я постучался с решительностью. Слуга, выглянувший на стук, сощурил на меня подслеповатые глаза.

— Что нужно-то?

— Ваша? — уточнил я, выталкивая вперед девчонку, второй раз за все время пути застеснявшуюся своего вида, принявшуюся натягивать на грудь лиф платья.

— Э-э…

— Забирайте. Выковырял ее из гладиаторского клуба. К счастью, осталась целой.

— Госпожа, да что ж это такое? — ахнул слуга.

— Заткнись, старый дурак! Какое твое дело? — побледнев, рявкнула молоденькая хамка.

Но ее, к счастью для меня, уже схватили за руки и втянули в дом. Дверь захлопнули у меня перед носом, что было, пожалуй, даже немалой удачей для меня. Можно себе представить, что засранка наплетет папашке, чтоб обелить себя. Как бы он не надумал поквитаться со мной заодно и за позор своего детища. А теперь, к счастью, я буду уже слишком далеко от разгневанного купчины, который вряд ли ринется искать меня в клубе, чтоб сквитаться за грехи своей дочурки. Уж наверняка он предпочтет держаться от этого заведения подальше и сор из избы не выносить.