Боец Демона-Императора

Глава 10 Взгляд из-под ресниц

Я пришел в себя с таким трудом, что сразу понял — пропадал туда надолго и глубоко. Ощущение было омерзительное, и на редкость. Солнце палило веки, губы сводило от суши. Теперь, когда сознание снова присутствовало в теле, в себя приходить не хотелось категорически. Если и был в теле участок, который не болел, то я все равно его не ощущал, как и все остальные, страдающие, тоже. Шевельнулся и понял — это максимум, на что я способен.

Потом появилось ощущение чьего-то присутствия. Время тянулось медленно, я отсчитывал его по шуршанию травок, по чириканью каких-то птиц в отдалении. Какое-то время списывал это ощущение на присутствие рядом трупа моего «обидчика». Но через сколько-то минут (фиг его знает, сколько) понял — не катит. Хочешь, не хочешь, но глаза надо открывать, потому что спокойно умереть мне тут не дадут.

Повернул голову от солнца (а это было затруднительно, если учесть, что, судя по всему, оно стояло в зените), не с первой попытки разлепил-таки веки.

Надо мной склонилось чье-то лицо. Я не сразу понял, что это — девушка, но в первый же миг осознал: угрозы это существо не несет. Наоборот — на меня она смотрела с участием и искренней тревогой.

— Пить, — едва шевеля губами, выдавил я.

Едва ли мою просьбу можно было расслышать, но, разогнувшись, она снова наклонилась ко мне с фляжкой из сухой тыквы. Не сразу удалось разлепить губы, не сразу они ощутили вкус, однако, когда струйка влаги все-таки зазмеилась по горлу и проникла в глубь тела, я вдруг очнулся по-настоящему — осознал, насколько восхитительна может быть простая вода, как больно вздыхать, как солнце жарит и как болит все тело.

Застонал, шевельнувшись — и тут понял, что девушка не просто так торчит возле меня, — она перевязывает мне рану на боку. Перевязывает сильно и не очень умело, но решительно. От этого становилось только больнее, однако благодарность, которую я испытал к ней, была намного больше, чем страдание.

— У меня… там… — Попытался шевельнуть рукой в направлении сумки, которая неизвестно где валялась, но должна была валяться где-то поблизости, это точно, в противном случае все намного хуже, чем я думал.

Удивительное дело — она и теперь поняла меня без особых проблем. Повозившись и даже заглянув под тушку демона (хоть и с опаской, но все-таки), отыскала. Распотрошила. Потом боль, глодавшая бок, стала стихать — нетрудно догадаться, что это мазь. Кстати, правильно выбранная мазь. Я приоткрыл глаз — она занялась следующей раной, неумело, но уверенно манипулируя полосой кровоостанавливающей ткани. Потом вытащила крохотный нож и разрезала на мне штаны — как оказалось, ногу тоже зацепило — чуть повыше колена.

Закончив с перевязкой, задумчиво потянулась к сумке, отогнула краешек холстины.

— У тебя с собой живинка? Думаю, это надо использовать. Позволь, я перевяжу еще и здесь. — Она потянулась к моей шее. — Артерия не задета, но лучше все-таки…

— Да. Пожалуйста…

Несколько минут она сосредоточенно пыхтела, управляясь с повязкой. Потом сунула мне под руку закупоренную тыковку.

— Мне надо уйти. Я вернусь чуть попозже, принесу еще воды и еды.

— М-м-м… А ты не могла бы… оттащить меня в тень?

— Боюсь, мне это не под силу. Мне тебя не поднять… Демона-то с трудом отвалила.

— Ладно, давай попробуем меня откатить.

— У тебя могут открыться раны!

Она странно выговаривала слова — немного непривычно на мой уже устоявшийся слух. Что ж, существование областных диалектов — дело обычное. Я попытался сфокусировать на ней взгляд, но стоило шевельнуться, как сознание затопила дурнота. Даже не боль, но какое-то отчетливое желание как можно скорее отключиться. Когда сознание снова прояснилось, ее не было рядом, и я уже не очень отчетливо помнил ее лицо.

Солнце скользило по небосводу с неторопливостью царицы. Сейчас я его ненавидел — меня тревожила любая чепуха, а что уж говорить о зло жгущем, словно сошедшем с ума светиле. Но всему приходит конец, и зною — тоже, к тому моменту, когда сушеная тыковка опустела, и губы снова словно каменной крошкой обметало. Все это время я то терял, то снова приходил в сознание, но это отнюдь не облегчало ожидание, не позволяло хоть чуть-чуть сократить время. Наоборот — казалось, оно растягивается.

Девушка пришла, когда небо уже подернулось багрянцем с проблесками оранжевого и радовало надеждой на облегчение дневного зноя. Ночью, конечно, не будет прохладно, но хоть менее жарко — уже счастье. Я не сразу заметил ее, идущую ко мне, придерживая на голове что-то округлое, формой похожее на большую тыкву, но заметив, залюбовался.

Большинство местных женщин, если не считать танцовщиц, отличались изрядной полнотой. К некоторому своему удивлению я обнаружил, что местные стандарты красоты сильно отличались от тех, к которым я привык. Здесь ценилась женская полнота, и такое впечатление, будто девушек в Империи старались откармливать, чтоб круглились румяные щечки, чтоб наливались бока и грудь. Я не мог знать этого наверняка и готов был с удовольствием любоваться здешними красотками, пребывавшими в теле, но еще не расплывшимися студнем. Тоненьких, как былиночки, девушек не в нарядах танцовщиц я здесь видел редко.

Эта выглядела не просто тоненькой, а угловатой, что не скрадывало даже мешковатое платье из серого грубого полотна, опоясанного зеленым тонким поясом, который был обернут под грудью и вокруг талии даже не два, а несколько раз. Голова ее была закутана тонким шарфом, из-под которого выбивались темные вьющиеся пряди, личико осунулось от усталости. Она шла плавно, должно быть, чтоб не шелохнуть лишний раз тыкву на голове.

Я смотрел на нее и ощущал себя так, словно вдруг заглянул в пространство совсем иной жизни, совсем иных традиций. Пусть меня давно швыряло по просторам чужого мира, но здесь я обитал как бы в пузыре собственных представлений, собственных привычек, лишь отчасти соприкасаясь с чужими представлениями и привычками. А сейчас, глядя на незнакомку, выросшую в обществе, где девушки до сих пор выходили замуж «по старинке», по воле родителей, и хранили исконные обычаи в кругу семей, я едва мог перехватить дыхание, очарованный тайной.

Это было дразнящее, великолепное ощущение — смотреть на ту, что, возможно, уже предназначена другому, мечтает любить его и даже не представляет, что можно жить как-то иначе, что можно сделать выбор в пользу другого мужчины. Для нее муж — столп и фундамент ее жизни, неоспоримый Глава семьи, от чего наши женщины давно уже отошли, и во многом не по своей воле. Для нее верность — неоспорима и незыблема, даже говорить тут не о чем. Я вдруг позавидовал тому, кому достанется или уже досталась эта девушка, не на шутку позавидовал. Да, может быть, она не так уж и красива, но какое в конце концов значение имеет красота по сравнению с девичьим очарованием, стократно увеличиваемым самой настоящей тайной?

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, осторожно опуская на траву тыкву, оказавшуюся сосудом, полным прохладной воды. — Я помогу тебе умыться. Промою раны. Я принесла немного еды и еще воду. Ты позволишь тебе помочь?

— Да, пожалуйста… Спасибо тебе. Ты так хорошо умеешь помогать раненым…

Она несмело улыбнулась и спрятала взгляд, поправила на голове шарф. Этот жест почему-то пронзил терпкой радостью мое сердце. Я слишком давно, наверное, не смотрел в глаза стыдливой женщины.

— Мой отец — угольщик. Жене и дочерям угольщика обязательно нужно уметь перевязывать раны — на делянках и у угольных ям случается всякое.

— Мне повезло. Спасибо за участие.

— Любой бы помог раненому, если бы мог. Прости, что не могу отвести тебя домой или во временный лагерь углежогов. Обо мне могут подумать нехорошее.

— Ты боишься, что может подумать твой муж?

Девушка вспыхнула, почти до слез, посмотрела на меня сердито и обиженно.

— Ты смеешься? Разве не видишь, как я одета?

— Прости. Я родом издалека, с севера, еще плохо знаю местные традиции. Ты не замужем? А жених у тебя есть?

Снова вспыхнула, отвернулась, кутая лицо в шарф.

— Издеваешься?

— Вовсе нет. Почему ты так подумала?

— Кто же захочет на мне жениться? Я ведь… некрасивая.

— Ты? — изумился я настолько, что попробовал подняться и сразу же рухнул обратно, наказанный за намерение коротким болезненным шоком. Продышавшись, продолжил. — Что за ерунда? Ты очень красивая.

Девушка кинула на меня взгляд из-под ресниц. Порозовевшая от смущения, она показалась мне по-настоящему милой. И глаза… Ее глаза смотрели так, что я понял — голову я уже прочно потерял. И это не пугало, а наоборот — доставляло наслаждение.

— Это ты только так говоришь. Но сам ведь ни за что на мне не женишься.

— Почему же? — уверенно возразил я. — Женюсь. Охотно. Только… Твои родители отдадут тебя за чужака? За человека, не имеющего представления о ваших традициях, обычаях?

— Им привередничать не приходится. Меня еще никто никогда не сватал, я имею в виду, из серьезных людей.

— А я — серьезный?

— Ты — охотник. Это серьезно.

— Ну… Скажем так, я охотник в прошлом. Теперь буду искать другой способ заработка.

— Как бы там ни было — ты воин. Это не углежог какой-нибудь и не дровосек. Хотя отец уже и о них подумывает.

— А он кто? Я про твоего отца.

— Он — углежог, как я говорила. Сейчас он там, следит за тем, как идут работы, определяет участки на завтра.

— То есть он — старшина угольщиков?

— Углежогов. Его зовут Нишант… Если ты, конечно, не пошутил.

— Я не пошутил. Как у вас принято свататься? Просто у нас… У нас традиции очень простенькие.

Девушка, глядя недоверчиво, слегка пожала плечами и попыталась потихоньку поправить на груди платье.

— Да у нас тоже не очень сложно. Если ты решил на мне жениться, тебе надо поговорить с моим отцом, спросить его. Если считаешь нужным, сделать подарки ему и матери… Это не обязательно, хотя обычно… Свидетельствует как бы… о серьезности намерений. Ну а потом, если договоритесь, то решите, сколько будет стоить свадьба, да и все.

— Ага… И деньги лучше будет отдать сразу?

— Ну… Так, наверное, будет проще, ведь свадьба играется в поселке невесты, и траты делят пополам. Жених и родители невесты.

— Ясно. — Лежа на спине, я разглядывал багровеющее небо и соображал. Очень медленно соображал. — И ты согласишься подождать два месяца? Свои деньги я получу только через два месяца, так уж получилось. Если уж приходить к твоему отцу, то сразу с полными карманами, верно же? Так ты согласна подождать?

Она вздохнула. Улыбнулась, хоть и несколько принужденно. Согласно качнула головой.

— Конечно… Как ты? Давай я поменяю тебе повязки. Я принесла вот это. — Она вытащила крохотный пузырек, выточенный из дерева, перелила в чашку синеватое молоко. — Возьму еще немного твоей живинки. Очень хорошее заживляющее средство. Особенно если приготовить его как положено.

— А как положено?

— Есть много разных способов, но коль скоро нам годится только самый простой, то он таков: живинку надо пережевать и смешать с грудным молоком. Я видела у тебя эту травку, поэтому попросила жену одного из углежогов сцедить немножко. Она кормит, так что… Прости. — Девушка засунула в рот веточку.

— Ты здорово разбираешься в снадобьях.

— Только в кровоостанавливающих, заживляющих и тех, которые помогают от ожогов. Я объясняла, почему это необходимо.

— Мда. Мне повезло… Кстати, ты не сказала, как тебя зовут.

— Ты не спрашивал.

— Теперь спрашиваю. Так как?

— Моресна.

— Красивое имя. — Я коснулся ее руки, но она выдернула ее словно бы даже в испуге, отодвинулась слегка. — Прости. Не буду.

Она ушла, положив мне новые повязки на раны, которые благодаря мазям с магическим наполнением уже начали затягиваться. На этот раз под повязками была тщательно нажеванная и перемешанная с молоком травка, которая пощипывала, но, как я понял, обещала еще более быстрое исцеление. Все-таки не зря я рисковал. Дотянувшись до сумки и накапав на язык немного тонизирующего, имевшегося в аптечке, я почувствовал себя так хорошо, что даже поел и выпил почти всю воду, которую Моресна принесла мне.

Даже понимая, что стоило бы экономить, потому что встать еще вряд ли смогу, а утром опять будет жарко и придет жажда, но не факт, что сможет прийти избавительница, — не в состоянии был остановиться. Пить хотелось почти так же, как дышать.

Накатил сон, такой же исцеляющий, как мази. Я проснулся под утро, в густом тяжелом тумане, предвещающем очень знойный день, от запаха демонского трупа рядом. Это было невыносимо настолько, что я даже смог встать. А встав, решил, что не зря, черт побери, пролил свою кровь и чуть не сдох (и сдох бы, если б не Моресна). Поэтому отыскал в траве нож, нашел более или менее удобное сидячее положение и принялся потрошить добычу.

…Уже утром я, цепляясь за каждый встречный ствол и подкрепляя себя каплями тонизирующего средства, смог выползти на тропинку пошире, ведущую к большому входу в «гармошку». Как я и предполагал, людей здесь оказалось побольше, чем в глубинах леса, в том числе и местных, передвигавшихся осторожно, пугливо озираясь.

Они подхватили меня под руки, мой скарб — как придется, и потащили. Я с облегчением расслабился, уверенный, что дотащат куда положено, там помогут, потому что охотники именно так и мыслят на стадии освоения «гармошки» — сперва перевязать и обиходить, а потом разбираться, что к чему. И расслабился настолько, что пришел в себя только уже к вечеру, от резкого запаха какого-то цветка, подсунутого мне под нос.

— Ты как, слышишь меня? — с тревогой спросил неизвестный мне парень. Судя по повадкам и одежде — охотник.

— Слышу, — прохрипел я.

— Ты был в команде или одиночка?

— Одиночка.

— Ясно… Твою добычу мы кинули на ледник, я завтра покажу, где и что. Траву уже продали, все равно она по цене идет фиксированно, ты ничего не потерял, а тут парням очень нужно было, они на десять дней уходят в глубину. Вот деньги. — Мне под пальцы подсунули мешочек. — Ты слышишь?

— Да, нормально. У меня там тонизирующее в вещах.

— Не дури. Ты уже дважды его принимал — сдохнуть хочешь? Если маг появится, мы его позовем, «ободрит» тебя. А если нет, так и сам отлежишься. Вечером отправим тебя на постоялый двор. Смотри, если хочешь, ребята твою добычу сами продадут вместе со своей, оставят себе только то, что смогут выжать сверх обычной цены. Что скажешь?

— Лучше уж так.

— Ну и хорошо, я им передам. Приходи в себя, парень. Тебе повезло.

— Это точно, — ответил я, повернулся на бок и задремал.

Меня несколько раз будили, как объяснили — проверяли, не отрубился ли я, действительно ли сплю. Утром аккуратно погрузили на пустую телегу и, строго наказав местному вознице вести себя подобающе, отправили на постоялый двор. Там уже подхватили, ни о чем не спрашивая, отнесли в крохотную комнатку на втором, жилом этаже, принесли много-много питья и кое-что из еды вроде вареного белого птичьего мяса, бульона и крохотных фрикаделек, таких нежных, что их и жевать-то было не нужно, сами таяли во рту.

И хотя хозяева не спешили оговаривать со мной стоимость этой синекуры, я настоял на разговоре сам. Хозяин поднялся ко мне и заверил, что он все понимает, стоить уход и проживание будут мне не так много, к тому же уже через пару дней питание станет общим. Говорил он расплывчато, но я понял так, что проблем моя персона не создаст, а значит, больших денег от меня в ходе расчета не потребуют.

Можно было расслабиться, и я расслабился по полной. Больше двух недель я провел в состоянии «то ли обморок, то ли сон», и, пожалуй, даже наслаждался этим. Почти не вставать тогда, когда не хочется вставать, получать всю еду к постели и иногда испытывать свои силы парой-тройкой глотков слабого пива — это ли не чудо в дни выздоровления? Все это время я почти ни о чем не думал — думать было как-то не с руки. Сознание ослабело еще сильнее, чем тело, и о девушке по имени Моресна я подумал лишь в тот день, когда вышел во двор не только за нуждой, но и просто постоять на слабом вечернем ветерке.

Однако, начав думать о ней, уже не мог остановиться. И не имело значения, насколько обдуманным, насколько разумным было мое решение. Оно, едва прозвучав, стало тем, от чего я не мог отказаться, потому что не хотел.

Поэтому, столкнувшись с Гордашем в дверях и по выражению лица догадавшись, что он тоже отдыхает, спросил:

— Как думаешь, куда лучше ткнуться в поисках работы гладиатору с наградами, но без особого опыта?

— Собираешься оставить охоту?

— Да. Опыт самостоятельной работы оказался не слишком удачным.

— Я бы сказал, что с точки зрения добычи поход удачный. У шороков есть такая железа в башке… После выдержки под солнцем она иной раз преобразуется в вонючую мазь, которую очень ценят в магической косметической промышленности. Сам понимаешь, редко когда их тела вытаскивают под солнце и выдерживают. Тебе повезло — все преобразовалось как надо. Скоро прибудут деньги за эту пакость, которая вроде как позволяет богатым дамочкам быстренько избавляться от морщин. Хотя, конечно, на всю оставшуюся жизнь не хватит… Но сумма хорошая. Даже для группы охотников.

— Мда… Дело хорошее. Однако я, кажется, чуть не загнулся на первом же самостоятельном выходе. Моей выносливости хватит на пару подобных эскапад, и не факт, что они будут так же удачны с точки зрения добычи. Зато потом придется всю жизнь искать того, кто согласится кормить меня с ложечки. И то если все пойдет более или менее удачно.

— Ну, смотри сам. Думаю, если ты гладиатор без особого опыта, но с наградами, значит, ты, скорее всего, гладиатор с закавыками.

— Можно и так сказать.

— Тогда тебе лучше искать работу в одном из столичных клубов. Там любят такую-эдакую технику, а на аренах предпочитают все-таки простой бой, с кровью и кишками на песке.

— Да, клубный вариант получается привлекательнее.

— Тогда ты знаешь, что делать. — Капитан чужой группы развел руками. — Деньги тебе уже занесли? Последний остаток за мной, передам тебе завтра. За когти шорока. Я продавал их вместе с теми, которые добыли мои ребята, и за хорошую цену. Надо признать, еще и чувствую себя обязанным — карты были отменные. Благодаря им один из моих парней уцелел… Ну, долго рассказывать.

— Ладно, твоя школа тоже была мне полезна. Доказательством того служит моя ряшка тут. А не мои останки там.

— Рад, если так. Давай, приходи в себя. — Похлопал по плечу и ушел.

Идея, смутно дразнившая меня, начинала оформляться в четкий образ.

Я могу, конечно, взяться за работу землекопа, свинопаса, грузчика и доказать, что мне плевать на положение, и принципы дороже. Просто сейчас начал сомневаться в своих же принципах. Странное это было состояние — сейчас уже трудно было отрицать, что взгляды и тон голоса людей, обнаруживавших у меня императорские награды, были мне приятны. Да, я понимал, что вырастаю в чужих глазах, стоит мне упомянуть о своем триумфальном прошлом в этом мире. Я понимал, что здесь круто быть гладиатором. Конечно, это игра со смертью, как и профессия охотника, военного, да даже, по большому счету, рудокопа и дровосека.

Зато гладиаторы пользуются большим уважением. Это огромный плюс, не говоря уж о том, что гладиаторы поменьше рискуют, чем охотники или солдаты. Вернее, реже. Да, для меня положение бойца, выступающего перед публикой, выглядит не очень привлекательно с точки зрения усвоенных на родине стереотипов… Но, с другой стороны, ведь Исмал был прав. Да, в положении гладиатора на самом деле нет ничего унизительного, доказательством тому служат мои соотечественники, занимающиеся примерно тем же самым, только под другой этикеткой, и реальное уважение, которым пользуются местные бойцы.

Я мог оправдать назревающее решение, что, раз уж решил жениться, должен обеспечить супруге хорошее положение и доход, а этого никогда не случится, если я затею копать землю и таскать грузы. Дело ведь даже не в бедности — к ней будут относиться именно как к жене чернорабочего, и ей, как понимаю, придется гнуться перед женами тех, кто хоть чуть выше носильщика по положению. Я мог объяснить свое отступление этим — но не хотел, вполне понимая, что так не подобает. Это мое решение, принятое вполне осознанно.

Что ж, значит, столица. Я усмехнулся, дивясь шалостям судьбы, заставляющим меня пытаться начинать с того, с чего мог начать уже давным-давно и без всяких проблем, возникавших передо мной теперь.

А, ерунда. Теперь я почему-то был уверен, что все проблемы решаемы, а трудности — преодолимы.

Не стоило большого труда узнать, какой дилижанс может доставить меня к столице… Вернее, к одной из трех столиц, поскольку главный город империи слился из трех городов, каждый из которых предпочел сохранить за собой свое название. Их так и называли: столица-Варсания, столица-Ишель и столица-Кадалах. Города очень гармонично объединяли титанический замковый комплекс, принадлежавший его величеству, огромный, уже знакомый мне стадион, крепость. Города стискивали замок и дворцы, будто в объятиях. Мне было безразлично, с которого из них начинать поиск. В запасе — чуть меньше месяца, есть деньги, чтоб прожить это время, и есть цель, которой хочется добиваться.

Далеко не сразу пришло в голову, что, женившись, я стану для местных ближе, привычнее, понятнее. И не чужаком в полном смысле этого слова… Семейный, женатый на местной — это уже не чужак-одиночка.

В дилижансе я продремал всю ночь, потому утро в Варсании потратил на поиск временного пристанища. Не так это оказалось и просто — большинство здешних трактиров не предлагали съемных комнат. Пришлось банально стучаться в двери и сравнивать то, что услышал от открывших мне людей. Несомненный плюс от такого времяпровождения был — отыскивая себе комнату, я нашел как минимум два клуба, возглашавших о приближающемся гладиаторском представлении. Выглядели они в достаточной степени респектабельно.

В общем, клубов здесь явно хватало, причем на любой вкус. Нетрудно было определить направленность каждого по объявлениям, расхваливающим «незабываемое, будоражащее, захватывающее зрелище». Те, которые обещали «яростную схватку двух кровавых монстров», я отмел сразу. Обещающие «изысканность и высочайшее мастерство» следовало, вне всяких сомнений, оставить напоследок.

А вот туда, куда зазывали плакаты со слоганом «самое необычное и непредсказуемое», завернул первым делом, не забыв поправить на предплечье оба золотых браслета с императорскими символами. Благо и квартал, где клуб располагался, явно был из дорогих. Не из тех, где мне имело смысл искать комнату на съем.

Охранник на входе окинул меня высокомерным и не слишком-то многообещающим взглядом.

— Что надо?

— С кем тут говорят по поводу работы?

— Боец, что ли? Думаешь сюда устроиться? — Меня оглядели с сомнением. — Сюда без рекомендаций не берут.

— А я все-таки попробую.

— Ну, сам смотри… Твое дело. По лестнице на второй этаж, третья дверь налево. Там подскажут.

— Благодарствую. — Я не без труда принялся подниматься по лестнице. Рана на ноге (кстати, как выяснилось, довольно глубокая) еще давала о себе знать.

— Эй, ты уверен, что тебе по поводу работы, а не по поводу милостыни?

— Шутку оценил, шутка тупая, — пропыхтел я и, к счастью, завернул за угол. Начало показалось мне малообещающим.

Коридор выглядел скучно, но аккуратно, а кабинет, куда я заглянул, отличался той сдержанной роскошью, которая намекает на наличие у его хозяина не только средств, но и вкуса. Оружия по стенам висело столько и самого разнообразного, что я предпочел в ту сторону вообще не смотреть — прилипнешь взглядом, и разговора уже не выйдет.

Мужчина, стоявший у камина с рюмочкой чего-то красноватого, обернулся к двери.

— Что такое?

— С кем я могу поговорить насчет работы?

— Какого рода работы?

— Бойцом.

— Гладиатор? — Меня оглядели быстро и оценивающе. — Давно был ранен?

— Месяц назад.

— Так… Где выступал?

— Месяц назад я еще был охотником. Могу представить рекомендации.

— И на хрена они мне? Я с демонами не работаю. Есть другие клубы.

— Я тоже не горю желанием работать с демонами. Предпочитаю людей.

— Тогда мне будут интересны совсем другие рекомендации.

— Других у меня нет.

— О чем тогда говорить?

Я пожал плечами и сделал шаг в кабинет.

— Ну, может, о навыках… Об уровне…

Его взгляд спустился на мое предплечье и несколько мгновений мерил-взвешивал браслеты на нем. Выражение лица изменилось не сразу, но помягчело, в глазах появилась любезность.

— Вот, совсем другое дело. Что ж ты сказал «нет рекомендаций»? Садись. Вот сюда. Что пьешь? Шоколад?

Местным аналогом «шоколада» (почему-то лингвистическое заклинание именно это понятие выбрало среди всех возможных) был напиток, напоминавший странную помесь кофе и какао. Пару раз я пробовал этот напиток и, не представляя, что еще помимо него можно тут попросить, ответил утвердительно.

— Позволишь? — Мужик протянул руку к браслету. Я снял, подал ему. — Изрядно. Два сразу…

— Получены в один день. На празднествах в честь императора.

— Стоп! Так ты — Серт! Я тебя знаю. Значит, какое-то время охотничал? — Теперь на меня смотрели с откровенным любопытством. — Очень интересно! Разумеется, я тебя беру. Завтра придешь в тренировочную залу, подберем тебе пару на первый бой. Так, чтоб интереснее, дольше, изобретательнее. Наши зрители любят зрелища, понимаешь? Не так, чтоб первым ударом и с копыт, а чтоб желательно до последнего момента не было ясно, кто победит. У нас получают оплату за каждый бой, плюс проценты со ставок. Чем более непредсказуемо бьешься, тем больше выходит. Могу выплатить тебе аванс за первый бой.

— Было бы недурно. Я собираюсь жениться.

— Жениться! — Услышанное явно понравилось моему собеседнику. — Это отлично! Я предпочитаю иметь дело с женатыми, семейными бойцами. Они ответственней. В виде исключения рискну и велю выплатить тебе аванс за два боя.

На меня смотрели открытым радушным взглядом. «Сразу связывает кредитом», — сообразил я, и на душе полегчало. Резоны этого человека были мне понятны, а это куда лучше в денежных отношениях, чем необъяснимый альтруизм. Он в мире финансов вообще случается настолько редко, что его редкие примеры можно списать на исключения. И вывести для себя — никто никогда не предлагает деньги просто так. Если тебе чудится бескорыстие, значит, возможно, с тебя надеются поиметь больше, чем ты готов предложить.

На небольшой кредит я был согласен. И даже догадывался, на чем хозяин клуба надеется выгадать — на ставках. Возражений по этому поводу не имел. Дело понятное и обычное.

— Когда планируешь жениться?

— Недели через три получу от банкира свои сбережения и поеду свататься.

— Что ж, идет. Твой первый бой будет не раньше, чем через месяц. У нас отличные тренировочные залы, можешь пользоваться. Если не имеешь, конечно, на примете других, больше отвечающих твоему вкусу.

— Я в столице первые несколько дней.

— Тем более. Бениш, отведи нашего нового бойца к оружейнику. Покажешь ему все.

У здешней шишки, как оказалось, был секретарь, а не секретарша. Или, может, этот Бениш исполнял какие-то иные функции. Но, как бы там ни было, он охотно повел меня показывать клуб и оружейную, и даже залу, где предстояло драться, но лишь одним глазком — в клубе даже сейчас, днем, веселился народ.

— Ты сможешь потом рассмотреть все повнимательней. — Парень со сдержанным любопытством поглядывал на мое предплечье. — А это правда, что ты получил одну из наград за то, что сделал Паль одной левой?

— Не одной левой. Отнюдь. Мне просто очень повезло.

— Каждому из бойцов просто везет. Особенно маститым — вообще всю дорогу. Ты ведь победил ее!

— Да. А несколькими днями позже она разделала меня с чистым счетом.

— Что значит «с чистым счетом»?

— Ну, подчистую.

— Так бы и говорил.

Парень выглядел чрезвычайно довольным — видимо, ему была интересна возможность поболтать с гладиатором, которому случалось близко видеть самого императора. Я, хмыкнув, не стал уточнять, что видел не только Самого, но и его любовницу, и не только в официозной обстановке. С подобными откровениями надо было осторожничать. Здесь фигура императора занимала в умах особое положение — ему не пели дифирамбы по поводу и без повода, перед и после ужина, не выли хвалебные песни на улицах… Но шутить в его адрес не стоило. Слишком зыбка была грань между допустимым и недопустимым, и я, как чужак, ее, конечно же, не ощущал.

В любом случае мне любезно и с удовольствием показали все, что следовало показать в клубе новому бойцу, потом предложили помочь с поиском жилья, если я еще не успел его себе подыскать.

Дело налаживалось.

Уже через несколько дней, половину дня проводя в тренировочном зале, а оставшиеся часы тратя на поиск дома, который можно было бы купить в предместье, и с каждым днем все с большим удовольствием и нетерпением предвкушал то, к чему готовился, я почувствовал, что, кажется, выбрал верную дорогу. Странно — мелькнувшая было в голове идея становилась с каждым днем все милее. Я уже представлял себе свою будущую жизнь с местной женой, и, вполне осознавая, что половина из этих образов — неосуществимые фантазии, все-таки стремился к этому.

Парень, с которым мы сейчас тренировались и собирались вести первый бой, оказался приятным в общении, веселым и немного легкомысленным. Мы вместе обедали в ближайшем ресторанчике, и он подсказал мне, где и как узнавать о продаже подходящих домов. Потому-то у него я и решил уточнить — а как, собственно, в здешних краях принято жениться?

Мой вопрос сперва поставил парня в тупик. После чего он уточнил, откуда родом моя предполагаемая невеста, из какой она семьи, и, выслушав ответ, задумался.

— Ну, тут особо изгаляться не стоит, наверное. Если ты твердо уверен в выборе, то надо сходить к ее отцу, спросить, не возражает ли он. Он, скорее всего, не возразит, если ты нацепишь свои награды и упомянешь, что получил работу в столичном клубе. Для уверенности можешь вручить подарки родителям невесты — в глубинке это еще в ходу, хотя современные семьи обходятся без подобной демонстрации своей состоятельности, ограничиваются подарком невесте. Но учти — невесте стоит дарить подарок уже тогда, когда договор есть. В смысле его принято присылать через несколько дней после помолвки. Что еще тебя интересует?

— И сколько может стоить свадьба?

— По минимуму?

— Ну хотя бы.

— Хм… Если иметь в виду деревенскую свадьбу, то, — поколебавшись, он озвучил сумму, которая с учетом денег за убитого тогда тритона показалась мне более чем скромной. — Принято привозить деньги сразу же. Ну как бы в доказательство серьезности намерений.

— Понял. А что там по поводу подарков родне? Что принято дарить?

— Ну, если ты хочешь гарантировать себе положительный ответ, то отцу девушки можешь, например, преподнести браслет вроде такого. — И он потряс охватывающей его запястье массивной штуковиной с колечками и цепочками, к которыми можно было цеплять необходимые под рукой мелочи вроде отвертки или кошелька с деньгами. — А матери — отрез хорошей материи на платье. Подарки дарятся сразу после того, как будет озвучено предложение, но пока еще не получен ответ. Впрочем, если ответ будет получен со свистом, в тот же миг, в какой прозвучало предложение, то можно и после. Но уже не имеет особого смысла.

— Как все у вас сложно…

— Разве это сложно? — удивился мой собеседник и пошел забрать из рук трактирной служанки свою кружку пива.

— Пожалуй, не очень, — пробормотал я.

Через несколько дней я купил дом. За пределами Кадалаха, за кольцом крепостных стен, где поселки теснились друг к другу, создавая иллюзию жизни на природе, но при этом не обременяя жителей деревенским недостатком комфорта, места хватало. Здесь, как оказалось, предпочитали жить многие горожане, тем более что до работы в городе можно было добраться довольно-таки быстро. Осматривая дом, который готовы были продать, причем как можно скорее и сравнительно недорого, я не мог не согласиться, что это — лучшее, что я могу позволить себе прямо сейчас и прямо здесь.

— Продам в том случае, если ты можешь в ближайшие дни выложить всю сумму, — заявил мне продавец. — Продаю так дешево потому, что деньги нужны прямо сейчас. Сможешь мне их заплатить, если все понравится?

— Да, смогу, — помолчав, ответил я. — Покажи мне, что тут к чему.

— Конечно. Смотри, дом очень крепкий. Строил для себя, кто знал, что жизнь так повернется… Неважно. — Мужчина махнул рукой, показывая, что с языка сорвалось, и продолжать ему не хочется. — Посмотри.

— Ладно. — Я осмотрел подпол и чердак — все действительно выглядело крепким и аккуратным. — Собираюсь поселиться здесь с молодой женой, нужно, чтоб все было как положено.

— А-а, собираешься сюда приводить невесту? — продавец окинул внимательным взглядом собственную кухню, словно впервые видел ее и хотел оценить. — Ну, думаю, если она без особых запросов, то ее все здесь должно устроить.

Фраза показалась мне чрезвычайно туманной, однако я предпочел не уточнять. Каждый раз сталкиваясь с чем-то непонятным, таинственным, явно обусловленным какими-то местными традициями или реалиями, которые пока мне не известны, я насовал. Неприятно было ощущать себя инопланетянином.

Еще через неделю деньги за дом были выплачены продавцу тем банкирским домом, у которого я их держал, и я вздохнул с облегчением. Одна проблема решена. Следовало спешить, ведь два месяца на исходе, мало ли что вдруг. Может, папаша девушки уже подобрал ей другого жениха? Или готов это сделать в любой момент. Не хотелось бы. Очень не хотелось.

Я мало что понимал в подарках, тем более подбираемых для такой неоднозначной цели. Поэтому решил ничего не изобретать, последовать совету приятеля и раскошелился на золотой мужской браслет и кусок самой дорогой материи, которую торговец шелковыми тканями смог предложить мне. Даже просто представить себе, что мамаша моей избранницы предпочла бы в подарок, я не мог, потому что не видел ее ни разу и ничего о ней не знал. Если я ошибся в качестве и с цветом, пусть ситуацию исправит хотя бы стоимость.

Осталась еще приличная сумма — на подарок невесте, на свадьбу, на кое-какие расходы… Да еще имелся в запасе аванс за два боя — тоже, как оказалось, хорошая сумма. Что ж… На дальнейшую жизнь я заработаю. Были бы голова да руки.

Я раньше не думал, что можно так увлечься девушкой с первого взгляда. Конечно, добрую половину этого увлечения составляло очарование неизведанным. Но это было, черт побери, неважно. Впервые за год я желал чего-то по-настоящему и намерен был этого добиваться.

Вскоре дилижанс вез меня обратно в область Мурмий. Пришлось обзавестись новой приличной одеждой, проследить, чтоб браслеты были застегнуты на предплечье один над другим — это продолжало действовать безотказно, пассажиры поглядывали на меня с восторженным любопытством, тем более заметным, что они так усердно старались его скрыть. Сумка была набита до отказа, и все те заботы, которые занимали меня все это время, помогли меньше нервничать. Хотя бы по поводу того, что, не зная местных традиций, я мог допустить какую-нибудь настолько дикую оплошность, что о свадьбе можно будет забыть навсегда.

Уже на месте я сообразил, что понятия не имею, в каком из поселков рядом с «гармошкой» живет нужный мне угольщик. Как же его… Ах, да, Нишант. Угольщик Нишант. Интересно, сколько в округе живет мужиков с таким именем и примерно такой профессией? Ладно, буду перебирать каждого, пока не отыщу того, у которого есть дочка по имени Моресна.

— Нишант? — переспросила меня круглая, как шар, женщина в первом же поселке. — Угольщик Нишант? Конечно, знаю. Вон там его дом, под красной крышей.

Красная крыша оказалась коричневой, однако дом выглядел респектабельно и на пол-этажа возвышался над соседними. Видимо, этот Нишант был по местным меркам отнюдь не бедным человеком, и у меня неприятно засосало под ложечкой. С сомнением оглядев крепкий забор, окружающий двор, нарядные наличники и веселые чистенькие окошки, я уточнил у женщины:

— И у него есть дочь по имени Моресна?

— Да, это его единственная дочка, — подтвердила та. Любопытство в ее взгляде разгоралось стремительно, словно лесной пожар, подкармливаемый ураганом, и в какой-то момент я испугался, что это пламя через несколько секунд сожрет меня. — Она славная девушка — добропорядочная, послушная, тихая, работящая… Но не могу не сказать, что слухи о ее красоте… сильно преувеличены. Она девушка хорошая. Но некрасивая.

Я задумчиво посмотрел на бюст своей собеседницы, с размерами которого спорили только жирные складки на бедрах, не скрадываемые даже платьем.

— Ну, это смотря на чей вкус. Спасибо за помощь. — И поспешил к указанному дому. Убедившись, что калитка заперта, решил скромно в нее постучаться. Чуть позже — уже более решительно.

Мужик, открывший мне, был одет настолько неопределенно, что мне с моим опытом жизни в этом мире трудно было понять, с кем я имею дело. Поэтому, скроив вежливое выражение лица, просто полюбопытствовал:

— Я могу поговорить с хозяином дома?

Мне ответили задумчивым, испытующим взглядом. Пожевали губами.

— Можешь. Говори. — И, видимо, отвечая моему смятению, он пояснил. — Если вопрос важный, можем обсудить его в доме.

— Было бы неплохо.

— Надеюсь, к вопросу долга это не имеет отношения?

— И к вопросу о налогах тоже.

Еще один испытующий взгляд.

— Тогда о чем же?

— Хм… Не хотел бы вот так, но ладно… Ты ведь Нишант, не ошибаюсь?

— Именно так.

— И у тебя есть дочь по имени Моресна?

На меня из его глаз плеснуло изумление и зарождающаяся радость. Одним взглядом он охватил мою фигуру, новую одежду не из дешевых, плащ с яркой полосой, накинутый на плечо, и два золотых браслета на предплечье. Поспешно посторонился, пропуская меня к дверям дома — и торопливо запер калитку, словно боялся, что я убегу или что во двор ворвутся любопытствующие соседи.

В доме в мгновение ока поднялась суматоха. Жена угольщика — дама чуть менее полная, чем среднестатистическая местная крестьянка, что меня немного успокоило, — заметалась по комнате, следом за ней носились две молоденькие служанки, расстилали скатерть и расставляли на столе мисочки, тарелочки, блюда и запотевшие кувшинчики. Мне поднесли огромную кружку прохладного морковного кваса, причем отменного.

Моресны нигде не было видно.

— Итак, о чем же ты хотел говорить со мной? — с удовольствием и искусно припрятанным напряжением спросил Нишант.

— Честно сказать, я родом издалека. У нас совсем другие традиции, и я не в курсе, как у вас принято… Словом, если позволишь, я спрошу прямо — не согласишься ли ты выдать за меня свою дочь?

Угольщик оглянулся на жену. Посмотрел на меня. Пожевал губами.

— Мда… — Я сообразил, что забыл о чем-то. — Разумеется, я должен рассказать вам о себе… Вам обоим. Я — в прошлом императорский гладиатор, сейчас работаю в одном из столичных клубов. Недавно купил дом, так что смогу привести в него супругу. Деньги мне обещают значительные. Я смогу обеспечить Моресне достойную жизнь. Постараюсь это сделать. И… Да! — Я торопливо подтянул к себе сумку и вытащил подарки. Протянул их родителям понравившейся мне девушки. — Позвольте вручить вам…

Нишант распаковал подарок первым. В некотором изумлении повертел браслет. Поднес к глазам. Рядом с ним жена уже разворачивала отрез ткани, в восхищении гладила шелковую парчу. Разглядывая их лица, я понял, что, видимо, произвел должное впечатление, и если мне сейчас откажут, то не как голодранцу, а по какому-нибудь другому поводу. С которым можно попробовать потягаться. Видимо, речь пойдет о моей зарплате, о выкупах за невесту… Интересно, сколько он может составлять. Вряд ли много, иначе бы друзья сообщили мне об этом факте.

Повинуясь жесту хозяина, служанка приволокла на стол еще пару блюд с угощениями.

— Э-э… — Хозяин дома снова обернулся к жене. — Позови Моресну… Я не прочь буду отдать свою дочь за гладиатора, тем более за того, который когда-то развлекал самого императора. Скажу, что почту за честь… Мда… Вот только, думаю, не смогу предложить такого приданого, которое… Которое могло бы тебя удовлетворить.

— Сказать по правде, приданое меня не очень волнует. Этот вопрос можно решить… как обычно. — Я едва не взмок. Мне казалось, я пробираюсь по талому льду, готовому вот-вот подломиться. Осторожность и еще раз осторожность. Мало ли как могут здесь воспринять мою оплошность.

— В таком случае… Ага, вот и дочь. Моресна, иди сюда!

Я поднял глаза — девушка робко шагнула через порог. Она выглядела смятенной и ошеломленной, но в ответ на мою улыбку тоже улыбнулась. Испуганно.

— Иди к себе, — велел ей оживившийся, довольно улыбающийся отец, и невесту смело, словно ветром. — Когда же ты хочешь играть свадьбу?

— Как можно скорее.

— Через неделю?

— Ну, например. — Вспомнив еще об одной обмолвке своего приятеля, я вытащил кожаный мешочек с монетами. — Вот. Моя доля за празднование свадьбы.

— О! Не волнуйся, мы все сделаем по первому разряду. — Нишант распустил шнурки мешочка и заглянул внутрь. Глаза у него округлились. — О… Да, конечно, по первому разряду. Не волнуйся. И угощение, и наряды, и церемония. Сколько друзей ты с собой привезешь? Сколько родственников?

И здесь я испытал облегчение. Значит, все-таки да. Раз взяли деньги, значит, свадьбе быть. Уходя из дома будущего тестя, я чувствовал спиной, как к ограде и к остановившемуся перед калиткой хозяину сбегаются соседи — видимо, расспросить, что я за перец такой, зачем приезжал и вообще, в чем дело. Если бы меня так не трепало беспокойство, по лицу Нишанта я догадался бы, что предложенный мною вариант представляется ему как минимум очень хорошим. По крайней мере таким, которым с полным правом можно похвалиться перед односельчанами.

Первое, что я сделал, — написал Альшеру. В конце концов этого человека мне особенно хотелось видеть на своей свадьбе. Его — и еще своего нового приятеля. Больше, собственно, приглашать было некого. Совсем без спутников — это как-то неправильно. Местные не поймут…

Тренировочная зала рядом с клубом, конечно, была не так великолепна, как в императорских замках, но тоже ничего. Разминаясь с другими бойцами-новичками (опытные, давние работники клуба, как правило, имели свой график), я обсуждал с ними кучу разных вопросов, от постановки боев до вариантов пристойной медицинской страховки — оказывается, здесь тоже существовало такое понятие. В свободное время обживал дом, вешал новые полочки, выправлял хозяйственные постройки. Впрочем, там почти все выглядело пристойно, большого труда не требовало.

Последние деньги за тритонью броню я ухнул на украшения для невесты — стоимость этого комплекта явно свидетельствовала о том, что куплена не бижутерия, а ювелирка. В ее поселок подарок отправил с курьером — мне объяснили, что так принято. Положено было видеть невесту лишь дважды — при сватовстве и на свадьбе. Выслушав эту изумительную новость, я понял, что о том, как мы с Моресной встретились, лучше помалкивать. С ума сойти — информация, что девушка перекинулась с женихом парой слов до того, как он пришел к ее родителям с брачным предложением, может повредить репутации.

— И что тебе дают в приданое? — полюбопытствовал мой приятель, Седар, довольно-таки опытный гладиатор, однако владевший мечом почти так же плохо, как я, потому и выбранный мне в пару.

— Понятия не имею.

— Ты что — не спросил?! Ну ты даешь! Это же очень важно! Тестюшка твой, небось, все лапки себе обтер до кости, что такого щедрого зятюшку заполучил, да еще и приданым не интересуется!

— Меня интересует девушка.

— Ты настолько влюбился?

— Уж как влюбился, так влюбился. Расскажи-ка мне, что за церемония? Как себя вести?

— Тут тоже все просто. Приезжаешь с друзьями, тебя у входа угостят закусками, которые приготовила невеста (а на самом деле, конечно, всей семьей стряпали). Вроде как чтоб ты решил, нужна ли тебе такая хозяйка. Потом проведут к невесте, покажут… Чтоб ты был уверен, что другую не всучат, — он похихикал. — А потом — сама церемония. Она принесет тебе клятву, потом ты должен будешь. Я тебе подскажу, что говорить.

— Но, например, что?

— Ну, что ты принимаешь ее, что обещаешь ей свои заступничество и заботу, что будешь с нею и будешь хранить ее и ее детей… Ну, словом, стандартно.

— Свободная форма?

— Что?

— Ну, говоришь, как хочешь, в каких хочешь выражениях, лишь бы смысл сохранился?

— В принципе да. Но лучше употреблять приличные слова.

Оба посмеялись. Смех был кстати — некоторое напряжение ощущал, похоже, не только я, но и Седар, и даже Альшер, приехавший из своего родного захолустья в столицу по делам и заодно поздравить меня. Приехал без супруги, объяснил, что она хотела быть, но занедужила. Я посочувствовал, и от обсуждения этого вопроса потихоньку перешли к семейной жизни вообще, беседа о которой заняла большую часть всего времени. Мы ехали в Мурмий все тем же дилижансом, и мои спутники в промежутках между болтовней о том о сем норовили бросить шуточку-другую на тему предстоящей свадьбы. Я отшучивался, пытался придумывать ответы поостроумнее, и на беспокойство о том, как все пройдет, уже не осталось времени и внимания.

И хорошо. Когда мы трое верхами въехали на главную улицу поселка, ощущение свадьбы, присутствовавшее здесь всюду, порадовало, но не заставило с ходу опасаться возможных промахов. Не успел я опомниться, как вопящие от восторга деревенские дети набежали на нас и, осыпав лошадей охапками полевых цветов и гостями риса, зароились вокруг. Я черпанул в кошельке горсточку монет, швырнул им — дети зашлись таким восторженным визгом, словно не ожидали ничего подобного. Кинулись расхватывать. Пока с моей стороны все идет, как принято в этих краях.

— Ну ты расщедрился, — с некоторой завистью протянул Седар, и я вспомнил, что он упоминал о каких-то финансовых проблемах своей семьи. — Их обычно одаривают изюмом там, конфетами… Финиками…

— Да ладно тебе, — отмахнулся Альшер. — Это ж праздник. Что ты его одергиваешь.

— Вступит в совместную с женой жизнь без единой медяшки.

— Это уж как водится, — пробормотал я.

— Смотри, как бы она не мотанула от тебя в первый день после свадьбы. От расточительного такого…

— Чтоб дочь угольщика умотала от гладиатора с наградами? — проворчал Альшер. — Не смеши.

Меня поразили заборы, увешанные коврами или просто кусками цветных тканей, — можно было подумать, в этот день одновременно со мной и дочерью угольщика Нишанта свадьбы играло все население деревни. Однако, добравшись все-таки до дома будущего тестя, понял, что радоваться тут собираются только моему счастью. Народ табунился не у самой калитки, но поблизости, все разодеты праздничнее некуда, но с требованием денег, акробатических номеров, отгадывания загадок и прочих выкупных номеров полезть не попытались, хотя я мысленно приготовился к этому и заранее смирился со всем.

— О! — пробормотал за моей спиной Седар. — Так он местный богатей… Тогда еще ничего. Постыдится давать за дочкой хилое приданое, его ж односельчане засмеют.

— Откуда им знать?

— Ты забавный. Сразу после получения предложения и договора о свадьбе приданое в деревнях, да и в городах, бывает, тоже, вытаскивается и развешивается на всеобщее обозрение. Поскупишься — слухи пойдут. Не выдашь всего показанного — тоже пойдут. Словом, ему это не с руки… Спешивайся.

Я спрыгнул с седла. В калитке ждали, теснясь, тесть с кружками чего-то прохладного и теща с огромным подносом закусок и с испуганным лицом. Я первым было потянулся к подносу, но Альшер аккуратно сдвинул меня и схватил рулет из лепешки с ветчиной, сыром и какой-то зеленью. Кинул в рот. Промычал что-то одобрительное.

После чего попробовал и я. Изрядно перченое тут все. Оно и понятно — перец здесь вроде как необходимая приправа. Ее и в обыденной жизни на каждом шагу используют, но по праздникам — в большем количестве.

— Эй, не обязательно же все съедать, — пробормотал Седар, оттирая меня от подноса. Нишант протянул мне кружку, в которой оказалось отличное домашнее пиво, вмиг унявшее перченый пожар. Оставив спутников лакомиться, я зашагал по лесенке в горницу, где нарядные девушки, должно быть, подружки невесты, не сразу расступились, давая мне взглянуть на Моресну.

Она была одета во что-то очень нарядное, цвета весенней травы с блестящим красивым шитьем. На груди, руках, надо лбом — украшения, которые я подарил. Взгляд — и испуганный, и в то же время приветствующий надеждой, неуверенной радостью. Мне казалось, я протягиваю руку к чему-то лучшему, милому, веющему домашним уютом и теплом. Может быть, в этом сегодняшнем не было страсти, но был осторожный взгляд из-под ресниц, робкая ласка и желание понравиться, стремление построить все с нуля и так, чтоб было хорошо спутнику, а не только себе.

Что-то было в этом от природной, естественной любви, которая знакома даже животным. Такой же простой и безыскусной, как воздух и вода, и такой же нужной, насущно необходимой в обычной земной жизни.

— Ну что ж, — бодро, даже как-то чересчур оживленно воскликнул Нишант, протягивая дочери руку. — Вот и моя красавица. Отдаю со спокойным сердцем за такого бравого молодца! Она даст тебе покой и радость семейного очага. Идем?

— Идем, — согласился я и вынул из пояса еще один мешочек. С золотыми жерновками.

Здесь не принято было платить выкуп за невесту, как я успел узнать. Однако принято было, как в самых бедных, так и в самых богатых семьях, перед тем, как уводить ее из дома родителей, высыпать на пол столько монет, сколько не жаль отдать. Хотя бы пригоршню. Если охота щегольнуть и напустить пыли в глаза — то и больше. Люди, которые могли себе это позволить, высыпали хорошую горсть золотых жерновков. Эти монеты тем были хороши, что их можно было нанизать на шнурочек. Родители невесты собирали рассыпанное богатство и аккуратно увязывали, прятали подальше в кубышку. Деньги эти становились хоть и скромным, но гарантом финансового благополучия женщины в случае развода или вдовства, если она возвращалась под отчий кров без какого-либо наследства от мужа. Разумным ли был этот обычай или странным, но я твердо решил следовать всем местным традициям. Потому опрокинул мешочек на пол.

Тяжелые круглые монеты раскатились по чисто вымытым крашеным доскам с увесистым стуком. Подружки невесты с визгом воодушевления кинулись подбирать их и тут же вручать будущей теще, которая смотрела на меня с благоговейным восторгом и опаской. Монеты наполнили ей ладони, сложенные чашей. Она так и осталась стоять с грузом жерновков, когда я выходил из дома, а за мной шагал будущий тесть, ведя под руку свою дочку.

Уже на улице меня познакомили с двумя братьями Моресны — крепкими широкоплечими парнями на одно лицо, будто близнецы, и сообщили, что еще один — увы! — в отъезде, в армии служит, но шлет свое поздравление сестре и мне тоже, разумеется, с пожеланием всяческого счастья. На главной площади села, откуда заблаговременно разогнали всех кур и свиней, возвели невысокий помост с шестами, увитыми зеленью. Туда позволили подняться сперва невесте, а потом и мне.

Сельская общественность примолкла, повернула к помосту головы. По тому, как бабы вытягивали шеи и чуть не подпрыгивали от нетерпения, можно было подумать, будто здесь решается их судьба. Мда, туговато в деревнях со зрелищами. Что б они делали, не будь поблизости «гармошки» и не случайся тут периодически сезона со всей сопровождающей его движухой?

— Вот моя дочь, — проговорил Нишант. — Отдаю ее этому мужчине, чтоб она вошла в его семью и стала ее частью. Да благословит небо их союз такой жизнью, которую оба они желают, богатством и процветанием, послушанием жены и заботой мужа.

— Я рада вступить в брак с этим мужчиной. Я отдаю ему свое сердце и свою верность, обещаю, что его тяготы будут моими тяготами, его радости — моими радостями, — она запнулась, покосилась на отца, стоящего рядом. — И клянусь по доброй своей воле пребывать с ним до последних часов моей жизни.

После чего она опустилась на колени и, склонившись, поцеловала мне сапог. Я, ошалев от изумления, чуть не отшатнулся, оглянулся на Седара. Тот, скроив забавную рожу, прошептал страшным шепотом:

— Если не передумал, поднимай ее. — Я нагнулся, поспешил поставить Моресну на ноги. — Между прочим, очень красивая традиция! Чего ты так смотришь? Женщина должна знать свое место.

— Место женщины не на полу, а в объятиях мужчины, — прошипел я в ответ, не имея пока сил опомниться от изумления.

— Отлично сказано! — хохотнул мой приятель, но все так же шепотом. — Давай, говори.

— Что говорить-то?

— Что хочешь, то и говори. В чем поклянешься при всем честном народе, то и придется выполнять. Сам понимаешь.

Моресна смотрела на меня обеспокоенно. Нишант, напряженно ждавший моих слов, и другие сельчане явно не собирались меня торопить. Но и молчать до бесконечности они не будут. Не удивлюсь, если промедление в подобном случае приравнивается к тягчайшему оскорблению.

— Я беру эту женщину в жены и перед всеми присутствующими клянусь быть ей верным и любящим мужем, хранить ее и заботиться о ней в болезни и здравии, в бедности и богатстве, пока смерть не разлучит нас. — Наклонился, поцеловал и огляделся, оценивая, почему вокруг царит такое молчание. Ляпнул что-то сильно не то?

Сельчане переглядывались, селянки смотрели на Моресну с завистью — некоторые с добродушной, некоторые с явной и обиженной. Нишант цвел.

— Фигассе ты завернул, — зашептал мне в спину Седар. — Красиво.

— Уж как есть. Все?

— Ага. Теперь поворачивайся лицом к народу. Тебя поздравлять будут. А потом, — и мой спутник потер ладони, — наконец-то выпьем и закусим. Видимо, отличными закусками, судя по угощению, которое нам предложили на входе…

Но я уже не слушал. Крохотная ладошка жены целиком поместилась в мою ладонь. Моресна казалась мне сейчас очень нарядной и очень красивой. Облегчение, что все, похоже, прошло без сучка без задоринки, и вопросов мое реальное происхождение не вызывает, преобразовалось в симпатию. Сейчас речи даже не могло быть о каких-либо сомнениях. Только о спокойной радости, что желаемое все-таки достигнуто.