Биос

1

Зою переместили на практически лишённую иллюминаторов Орбитальную станцию Исис в бессознательном состоянии, и сейчас девушка сгорала от нетерпения хоть мельком взглянуть на свою новую планету. Сгорала настолько, что начала подумывать о серьёзном нарушении протокола.

Разумеется, она когда угодно могла вывести изображение Исис на любой из доступных мониторов. Такие изображения Зоя регулярно видела в течение приличной части жизни, зачастую не раз на дню — картинки, либо поступившие в Солнечную систему с ОСИ, либо отснятые планетарным интерферометром.

Но этого было мало. В конце концов, Зоя же здесь, в считанных сотнях километров от поверхности самой планеты, на низкой орбите. В мгновение ока она преодолела настолько гигантское расстояние, какое обычному космическому кораблю не светит пролететь никогда. Зоя оказалась на самом дальнем из рубежей человеческой диаспоры, на головокружительном краю бездонных глубин космоса, и она уж точно заслужила того, чтобы бросить прямой взгляд на планету, которая увела её столь далеко от дома. Ведь правда заслужила?

В давние времена астрономы говорили о «первом свете» — свежем взгляде в новый, с иголочки, оптический инструмент. Зоя уже видела Исис через все доступные инструменты, за исключением собственных глаз. И сейчас она жаждала бросить на планету прямой взгляд, ощутить свой личный «первый свет».

Вместо этого она провела три дня под никчёмным наблюдением в медицинском изоляторе ОСИ, а затем ещё неделю в назначенной ей каюте в ожидании свой очереди в служебном графике. Десять дней с момента выгрузки, десять дней без приказов, задач — и практически без единого слова от начальства станции. Всё, что она до сих пор видела, так это вогнутые стены и стальной пол своей каюты да изолятор в Медицинском отделении. Официальное общение свелось к получению расписания приёма пищи, личного кода доступа, номера каюты да бейджика с именем.

В конце концов Зоя собралась с духом и запросила встречу с Кеньоном Дегранпре, начальником станции. Собственная наглость её саму ошарашила; по-видимому, для начала ей стоило бы поговорить с начальником её модуля… вот только никто не сказал ей о том, кто этот начальник, или как его найти.

Орбитальная станция Исис была собрана из корпусов старых версий сфер Хиггса, в конфигурации жемчужного ожерелья. Схемы, висящие на стенах, навевали мысли о картинках бензольных колец в учебниках по химии; термоядерные реактора и теплообменники исходили из симметричного ядра, словно сложные ответвления. В утро, на которое была назначена встреча с Дегранпре, Зоя покинула свою крошечную каюту на самом дне жилого Седьмого модуля и направилась по кольцевому коридору, по ходу вращения. Прошла она с километр, почти половину всей протяжённости ОСИ. Как и в поселениях пояса Койпера, в коридоре пахло горячим металлом и рециркулируемой атмосферой — но, в отличие от этих поселений, в воздухе здесь не было вездесущих льдинок. Проходы через переборки вырисовывались массивными лезвиями гильотин; коридоры были узкими, в них не было ни шарма, ни иллюминаторов. Здесь не чувствовалось эмоциональной и культурной обезличенности Феникса, но, с другой стороны, это не был и типичный мирок пояса Койпера с буйством красок и детским гомоном. На ОСИ превалировала земная эстетика: линейная функциональность, подчёркнутая строгими грузовыми ограничениями.

Иллюминаторы — роскошь, подумала Зоя. Судя по плану ОСИ, который она изучила на своём терминале, одно из немногих общедоступных окошек, поляризованное стекло толщиной в три дюйма, было встроено в корпус станции в кабинете главного менеджера проекта. Остальные иллюминаторы, совсем крошечные, располагались в зоне ангаров, доступ в которую для Зои пока был закрыт. Но это совсем неважно, сказала она себе. У неё дело к Дегранпре. А иллюминатор — просто… приятное дополнение.

Исходя из фамилии, Зоя ожидала увидеть кого-то из Семьи — разве Дегранпре не входят в число крупных землевладельцев в Бразилии? Но Кеньон Дегранпре не был ни красив, ни импозантен. Начальник не самого низкого звена, но к Семье он определённо не принадлежал. Его голова была слишком вытянутой, нос слишком плоским. Опыт общения Зои в высших эшелонах Трестов научил её тому, что красивые менеджеры способны на определённые уступки; уродливые же — хотя Дегранпре не вполне подпадал под такую категорию, по крайней мере, по стандартам Земли — с большей вероятностью действуют по бумажке и испытывают к тебе неприязнь. Зоя знала наверняка, ей доказала это вся её жизнь, что несгибаемые личности — костяк в бюрократической машине Трестов. Но управляющий ОСИ, по существу начальник всего Проекта Исис — он обязан быть более гибким. Ведь так?

Может, и нет. Дегранпре на мгновение поднял голову и жестом указал Зое на стул, но тут же перенёс своё внимание обратно на планшет.

Вместо того, чтобы сесть, Зоя застыла возле иллюминатора. Не сказать, чтобы он был большим. Зоя подозревала, что суровые ограничения на массу грузов для кораблей Хиггса сделали даже такую толику роскоши запредельно дорогой. Тем не менее, сейчас она по-настоящему увидела планету внизу. Свет — без посредников, взволнованно подумала Зоя. Первый свет.

Орбитальная станция Исис как раз пересекла линию терминатора. Длинные лучи рассветного солнца живой светотенью выхватили облака. В тёмной области тлеющими угольками на чёрном бархате поблёскивали молнии.

Зое уже доводилось смотреть на планеты из космоса. Она видела с орбиты Землю, вид на которую не слишком отличался от этого. Один год провела на Европе, изучая вакуумную лабораторную технику, где необъятная громада Юпитера заполняла небо куда более впечатляюще.

Но здесь была Исис. Сияние здесь исходило не от земного Солнца, а от другой звезды. Перед Зоей распростёрся живой мир, не видевший отпечатка босой человеческой ступни. Планета странная и живая, богатая биологически; кишащая жизнью капля воды, вращающаяся вокруг чужого солнца. Столь же прекрасная, как и Земля. И неизмеримо более смертоносная.

— У вас ко мне дело, или вы пришли поглазеть в иллюминатор? — наконец сказал Дегранпре. — Если так, то вы не первая, гражданка Фишер.

В голосе Дегранпре слышались нотки земной властности. Его английский был хорошо поставлен. Зое показалось, что в заниженных согласных слышится отпечаток Элитного колледжа Пекина.

Она сделала вдох.

— Я здесь уже десять дней. Помимо начальника режима Седьмого модуля и персонала столовой, я не говорила ни с одним официальным лицом. Я не знаю, перед кем мне отчитываться. Те люди, которым предполагается непосредственно присматривать за моей работой, все на планете внизу — там, где должна быть и я.

Дегранпре побарабанил по планшету стилусом и откинулся в кресле. Он был одет в серое, в неизменную форму начальника; жёсткий чёрный воротник обрамлял толстую крестьянскую шею. Деревянное кресло, деревянный стол, плюшевый коврик и многослойная униформа; всё это доставлено с Земли за такие сумасшедшие деньги, что Зоя страшилась даже задумываться над этим.

— У вас чувство, что вами пренебрегают?

— Нет, не пренебрегают. Я просто хотела удостовериться, что…

— Что мы о вас не забыли.

— Ну… в общем, да, сэр.

Дегранпре продолжил барабанить стилусом по экрану. Для Зои звук ассоциировался с потрескиванием льда в тёплом стакане. Казалось, начальника станции ситуация в равной мере забавляет и раздражает.

— Гражданка Фишер, позвольте задать вам вопрос. В аванпосте таких размеров, в котором учитывается каждый грамм и каждый бюджетный су — вы правда считаете, что человек может потеряться?

Зоя покраснела.

— Я не думала об этом в таких терминах.

— За последние шесть недель мы выполнили четыре рейса шаттлов на планетные станции и обратно. Каждый такой рейс сопряжён с длительным карантином и тщательно выполняемыми протоколами на стыковку. Все рейсы расписываются заранее, на месяцы вперёд. Вы, новички, прибываете сюда в убеждении, что бутылочное горлышко — запуск корабля Хиггса, и что спуск на планету по сравнению с этим — сущий пустяк. Это не так. Я в курсе вашего присутствия и вашего назначения, и у вас, очевидно, есть своё место в графике. Но наш первейший приоритет — пополнение запасов и техническое обслуживание. Вы обязаны это понимать.

Но ты же знал, что я лечу, подумала Зоя. Почему же не учёл это в расписании? Или, может быть, произошли какие-то накладки, о которых ей ничего не известно?

— Господин Дегранпре, прошу прощения, но я даже не видела графика. На какое время планируется мой спуск на планету?

— Вас поставят в известность. Это всё?

— Ну… да, сэр.

Конечно — ведь ей всё-таки удалось заглянуть в иллюминатор.

Дегранпре посмотрел на мельтешение строк на экране планшета.

— За дверью у меня делегация с Ямбуку — те люди, с которыми вы будете работать. Вы можете остаться и послушать. Увидеть своих коллег.

Эти слова он произнёс так, словно оказывал Зое огромную услугу. Разумеется, всё это было спланировано заранее. Один из тех начальственных манёвров, которые так любят бюрократы. Удиви оппонента; никогда не позволяй удивить себя.

— Ямбуку? — переспросила Зоя.

— Наземная станция «Дельта». «Дельта» носит имя Ямбуку; «Гамма» — Марбург.

«Ямбуку» и «Марбург» — первые идентифицированные штаммы геморрагической лихорадки, катком прошедшие по Земле в двадцать первом веке. Шутка микробиологов, вероятнее всего койперовских: в этом отношении чувство юмора землян несколько притуплено.

— Сядьте, — сказал Дегранпре. — Слушайте внимательно. Постарайтесь не вмешиваться. Если хотите, можете продолжать пялиться в иллюминатор.

Зоя проигнорировала его сарказм, поступив именно так.

Рассвет добрался до цепочек рассыпанных по Западному морю островов. Тёмный, словно сажа, султан выбросов исходил от действующего вулкана. В зону видимости вышел Большой континент, плотно заросший умеренными и арктическими лесами. Здесь солнце отражалось от древнего голубого кратерного озера, там — отсвечивало от кромки полярных льдов. Верхние части облачного покрова были белыми, словно бриллиантовые срезы.

И всё это смертоносное, как мышьяк.

Её новый дом.

Двое мужчин и женщина зашли в помещение и расселись вокруг стола для совещаний. Зоя осталась у иллюминатора. Совет Дегранпре сохранять тишину был излишним: набитые людьми помещения её угнетали.

Кеньон Дегранпре представил новоприбывших как Тэма Хайса, Элам Мейзер и Дитера Франклина. Все они были со станции Ямбуку, и все прибыли с последним шаттлом.

Хайса Зоя знала по фотографиям. Он был начальником станции «Дельта» и старшим биологом Проекта Исис — старшим по статусу, не по возрасту. Это был сравнительно молодой человек, несмотря на пять лет ротации на планете. Он был красив грубоватой красотой. Постричься бы ему, подумала Зоя. У него была спутанная борода цвета меди. Иными словами, то был типичный лохматый учёный с Койпера. Остальные двое не сильно от него отличались.

Хайс протянул ей руку.

— Зоя Фишер! Мы надеялись с вами встретиться.

Зоя неохотно пожала его руку. Ей не нравилось прикасаться к людям. Хайсу что, не говорили об этом — или ему всё равно? Ладошка Зои исчезла в его могучей хватке.

— Доктор Хайс, — пробормотала она, пытаясь спрятать неловкость.

— Пожалуйста, зовите меня Тэм. Полагаю, нам предстоит вместе работать.

— Познакомиться вы сможете позже, — сказал Дегранпре. И, обращаясь к Зое, пояснил: — Доктор Хайс и его люди проводят отбор архивных материалов для передачи на Землю.

Зоя внимательно слушала спор между Хайсом и Дегранпре, пытаясь уяснить суть разногласий. Обмен данными с Землёй через пары связанных частиц был столь узким и ограниченным по пропускной способности, что между разными проектами шла нешуточная борьба за передачу данных, и проекты приходилось ранжировать. Финальным арбитром был Дегранпре. Поэтому Хайс, глава проекта Ямбуку, лично доставил сюда не терпящие отлагательства выжимки пакетных данных, собранных его группой, а Дегранпре взял на себя приводящую в бешенство роль бюрократа Треста — равнодушного, скучающего, скептически настроенного. Он вертел в пальцах стилус, закидывал ногу на ногу и время от времени просил Хайса прояснить некоторые моменты, которые, к слову, были совершенно очевидны с самого начала.

— Продемонстрируйте мне видеоматериалы, — в конце концов попросил Дегранпре.

Голограммы и фотографии передавать было особенно затратно, но в качестве свидетельств им не было цены. Там, дома, они находили в прессе особую популярность.

С потолка спустился большой центральный экран.

В изображениях с Ямбуку были микрограммы вирусов, бактерий, прионов и биологически активных белковых цепочек. Все они ЖЛН, как сказал Хайс — «ждут латинского наименования». Среди прочего была и серия обычных фотографий для иллюстрации записей в журнале, сделанных одним из младших биологов.

— Опять лопающиеся мыши? — спросил Дегранпре.

Такого выражения Зое слышать не доводилось.

Хайсу, судя по выражению лица, оно не нравилось.

— Экспозиция живых животных, да.

— Прошу вас, доктор Хайс, продемонстрируйте.

Хайс вызвал изображения из центральной памяти ОСИ и пролистал их вручную. Зоя поймала на себе любопытствующий взгляд Дегранпре. Он хочет увидеть её реакцию? Если да, то почему?

Пояснять картинки встала одетая в серый лабораторный костюм Элам Мейзер, женщина с полным лицом. Голос её звучал сильно и нетерпеливо.

— Концепция заключалась в сортировке микроорганизмов из биосферы Исис посредством пропускания их через микронные фильтры, с тем чтобы оценить летальность и особенности поражения. В спокойный, сухой день мы отобрали пробу воздуха за пределами станции перед наступлением сумерек — метеорологические данные прилагаются. Грубый анализ дал нам ряд органических материалов и обычный набор из капель воды, силикатной пыли, и так далее. Одна проба воздуха была пропущена через фильтр и впрыснута в изолированную камеру с клонированной мышью генетической линии «СИБА-37».

На экране возникла картинка.

Зоя посмотрела на неё, сглотнула и отвела взгляд.

— Результат, в сущности, был полностью аналогичен использованию пробы нефильтрованного местного воздуха. Через считанные минуты мышь проявила симптомы лихорадки. Не прошло и двух часов, как открылось внутреннее кровотечение. Вслед за этим — системный отказ органов, наружное кровотечение и нарушение целостности тканей. Из крови мыши были выделены более дюжины инородных микробиологических объектов — всё те же обычные кандидаты.

— Другой образец воздуха, — продолжила Элам, — был пропущен через фильтр более тонкий. На Земле подобная процедура привела бы к удалению всех спор и бактерий, но не вирусов или прионов. Вторая мышь также умерла — очевидно, — но заражение развилось слегка медленнее. Однако, итоговый результат был тем же.

Комок из шерсти и мускульной ткани в лужице разлагающейся чёрной жидкости. С тем же успехом мышь генетической линии «СИБА-37» могла быть пропущена через кухонный комбайн. Вероятно, подумала Зоя, второй вариант был бы куда милосерднее.

Вид несчастного погибшего существа задел её куда сильнее, чем она ожидала. Горло сжали спазмы, и Зоя задалась вопросом — не стошнит ли её.

Притворяясь, будто рассматривает фотографии, Зоя сощурила глаза, избегая смотреть. Исследование продублировало, подтвердило и углубило более раннюю работу; в нём не было ничего нового. Либо Дегранпре хотел лично это увидеть, либо он хотел, чтобы это увидела Зоя.

«Потому что я не микробиолог, — подумала Зоя. — Он видит во мне неженку-теоретика с Земли. Будто я не знаю, во что ввязываюсь!»

— Даже с фильтрацией через ультратонкий фильтр «HEPA», несколько последовательных экспозиций клонированной мыши к местному воздуху привели к заражению. В данном случае мы считаем, что пылинки и фрагменты белков могли вызвать аллергическую реакцию, не полноценное геморрагическое заболевание, но всё равно смертельно опасную угрозу…

— Планета пытается нас уничтожить, — произнёс мужчина по имени Дитер Франклин. — Впрочем, мы уже давно это доказали. Что удивляет, так это настойчивость, с которой она это делает.

Дегранпре ещё раз бросил взгляд на Зою, словно говоря: «Видишь? Исис убьёт тебя, если ты это позволишь!».

На лице девушки не было никакого выражения: она не хотела доставить начальнику станции удовольствие узнать, насколько она напугана.

Зоя наткнулась на Тэма Хайса на следующий день, в кафетерии.

Это помещение было таким же спартанским, как и любое другое на всей ОСИ — стальная палуба, собранная сборщиками Тьюринга, неприкрытые сварные швы, непрочные временные стулья и столы. Неизбежность в условиях, где каждый рукотворный объект приходилось либо доставлять с Земли по баснословной цене, либо собирать на тьюринговской фабрике на луне Исис, размером с Деймос. По крайней мере, это помещение было украшено: какая-то творческая душа изнутри гравировала плоские стены с помощью травильной установки. На это, предположила Зоя, ушли время и энергия — но никаких существенно важных материалов. Дальняя стена представляла кельтский гобелен из переплетённых линий, в узорах ненавязчиво читались символы койперовских кланов. Довольно красиво, подумала Зоя, хоть немного и подрывает устои.

К сожалению, освещение давали точечные серные лампы; в их свете пища выглядела яркой и фальшивой, словно сделанной из полистирола.

— Утречко, доктор Фишер, — сказал Хайс. Он оказался позади Зои, неся термочашку липкого ядовито-жёлтого супа. — Не возражаете, если составлю вам компанию?

— «Утречко»?

По часам Зои было время обеда.

— Я всё ещё живу по времени Ямбуку. Солнце только-только взошло, если только нет дождя. Довольно скоро вы и сами это увидите.

— Жду не дождусь. С орбиты я мало что могу рассмотреть.

— Да, на иллюминаторы здесь поскупились. Но трансляции в реальном времени почти столь же хороши.

— Съёмки я видала и дома.

— Лихорадка ОСИ, знакомое чувство, — кивнув, сказал Тэм. — Когда-то я и сам ею переболел.

Он устроился на стуле напротив неё.

— Вы хотите настоящего, реального. Но, боюсь, в этом отношении Ямбуку едва ли сильно отличается от этой станции. Исис там лежит прямо под ногами, но ты по-прежнему от неё изолирован. Время от времени я мечтаю о том, чтобы выйти наружу — без скафандра биозащиты, я имею в виду, — продолжил он, и добавил: — Я завидую вам, доктор Фишер. Рано или поздно, вы это испытаете.

— Зовите меня Зоей.

Очевидно, он сторонник неформального общения в койперовском стиле, иначе он не стал бы здесь с нею разговаривать.

Он протянул ей руку — снова. Зоя неохотно её пожала. Его рука была сухой, её — влажной.

— А меня — Тэмом, — сказал он.

Из своих материалов по подготовке Зоя всё о нём знала. Хайс управлял Ямбуку непосредственно на месте. Он был техническим руководителем и микробиологом, изгнанным из некоей пуританской койперовской колонии за то, что посмел подписать контракт с Трестами.

Ему было тридцать пять. Настоящих лет — он не проходил омолаживающих процедур. Взгляд Зои приковали морщинки в уголках его глаз, симпатичные контурные карты. Похожие на линии глаз Тео, но менее резкие, менее глубокие.

— Вы мне завидуете, — сказала она, — но Кеньон Дегранпре, по-видимому, считает меня смертницей.

— Ну, Дегранпре… политика ОСИ для меня ничего не значит, но Дегранпре — старый пень с Земли. Я не имею в виду ничего обидного. Он — менеджер, начальство. Его бы только порадовало, если бы здесь никогда ничего не менялось. Поддерживать баланс, сводить концы с концами, сохранять лицо — его задача в этом. Не ждите симпатии от Кеньона Дегранпре.

— Мне показалось, он пытается меня запугать.

— Ему удалось?

Тэм хотел, чтобы его ремарка прозвучала весело, но Зоя вздрогнула.

Потому что — да. Зоя была напугана.

На самом деле, призналась она самой себе, ей настолько страшно, что еда застревает в горле, а желудок сжимает спазмами, словно в кулак.

Напугана куда сильнее, чем она считала возможным.

— Зоя? — встревоженно сказал Хайс по ту сторону стола. — С вами всё в порядке?

Она взяла себя в руки.

— Да.

Она ждала, что тимостат сделает своё дело, выпустит в кровь смягчающую порцию нейротрансмиттеров. Так и будет, сказала себе Зоя, если только она немного потерпит. Страхи уйдут, и она снова придёт в норму.

2

Обычно спуск шаттла на поверхность Исис — довольно скучное событие, по крайней мере в спокойную погоду, — и лучше уж скучное, чем волнительное. Но сегодня, не успел шаттл прорваться через облачный слой, как Тэм Хайс обнаружил, что его поджидает кризис. Не то, чтобы для Ямбуку кризисы были в диковинку — но конкретно этот случай вполне мог закончиться летальным исходом.

Улетая, Хайс оставил станцию на Макаби Фейя. У Мака было законченное инженерное образование, он был реформаторским мормоном из клана Нидл с койперовского объекта 22, проявлял гениальность в работе с микро- и тьюринговскими устройствами, у него были такие навыки в отношении технологий поддержания стерильности, какие только могло обеспечить образование в поясе Койпера. Кроме того, он был не новичком на Ямбуку — проработал здесь два года. Уж кому как не ему следовало бы знать, что не стоит покидать станцию в непроверенном скафандре. Тем не менее, именно так Мак и поступил — и в результате нарвался на крупные неприятности под открытым небом.

Высоко над западными степями в небе тут и там были разбросаны перистые облака. Шаттл пронёсся через облачный слой и вырвался во влажный день. Ветер был слабым, хотя дюжиной километров севернее долины реки грозовые тучи проливали потоки дождя. На востоке уходящие вверх облака практически скрыли за собой горный хребет Коппер; отдельные полоски солнечного света падали на изумрудные предгорья. Ямбуку располагалась на относительно сухом лесистом скате в самом сердце Западного континента, но на Исис влажно везде. Дожди выпадали почти каждый день, ветры часто доставляли хлопот, внося коррективы в графики вылетов шаттлов и выводя из строя дистанционно управляемые аппараты.

Хайс покинул своё место и сел рядом со вторым пилотом шаттла. Тот кратко кивнул:

— Информации пока немного, доктор Хайс. Дел там по горло. Как я понял, Мак Фейя выполнял технические работы за пределами станции, когда случился разрыв скафандра… не полный разрыв, но они как заведённые твердят о дезинфекции. К тому же он не может сдвинуться с места из-за поломки.

— Просто доставьте меня туда, — сказал Хайс.

— Делаем что можем.

Посадочный ангар был крупнейшим сооружением Ямбуку. Сводчатая крыша, нависшая над стерильным ядром станции, открылась для вертикальной посадки шаттла, после чего мучительно медленно сомкнулась над взлётно-посадочной площадкой. Воздух Исис откачали, по трубам подав вместо него стерильный; затем всё помещение трижды промыли аэрозольными стерилизаторами, просветили ультрафиолетом и инфракрасным светом, что вряд ли было заметно нежнее нагрева от входа в атмосферу. Пока выполнялись все эти бесконечные процедуры, Хайс разговаривал с Каей Коннор, которая ввиду отсутствия самого Хайса и недееспособности Мака стала старшим оперативным диспетчером.

Коннор, по должности химик-органик, проработала на станции почти столько же, сколько Мак Фейя. Хайс не сомневался, что она справлялась с чрезвычайной ситуацией ничуть не хуже, чем справлялся бы он сам, но в её голосе услышал тревогу.

— Контакт с Маком спорадический. Рядом с ним наши роботы, но он ничем не помогает. Провести дезинфекцию будет, в лучшем случае, совсем непросто — и мы не хотим силком сдвинуть сустав и открыть новый разрыв…

— Кая, сделай глубокий вдох. Прошу тебя, давай с самого начала: я знаю только, что Мак покинул станцию для технических работ.

— Полетело ещё одно уплотнение, на этот раз в южном ангаре для роботов. Ты же знаешь, как Мак бесится, когда целостность колец нарушается. По правде, ему выходить вообще не следовало. Скафандр «альфа» на техобслуживании, поэтому Мак взял «бету», хотя после последнего выхода его ещё не переоборудовали; а я думаю, это было необходимо. Мак был у люка в ангар, брал образцы с полетевшего уплотнения и накладывал уплотняющий состав, когда в ноге перегрелся сервопривод. Гомеостаз скафандра повело, после чего и эта система зависла. Серьёзный, серьёзный каскадный отказ. Сервопривод прожёг отверстие во внешней оболочке, а внутренняя непонятно, то ли пробита, то ли нет — на этот счёт телеметрия противоречива. Но нога Мака выше колена гарантированно поджарена. Он сильно мучается, хоть скафандр и пичкает его обезболивающими — кстати, их надолго не хватит. Кроме того, у него бред, поэтому в спасательной операции мы не можем на него полагаться.

Хайс поморщился. Боже, помоги Маку, прикованному к месту отказавшим мотором, страдающему от дикой боли, понятия не имеющего — должно быть, это хуже всего, — о том, в порядке ли система биозащиты, или он, по сути, уже мертвец.

— Кая, что там с техобслуживанием «альфы»?

— Минутку, — ответила та и справилась у кого-то по внутренней связи. — Как только поступил сигнал тревоги от Мака, я ускорила работы. Скафандр прошёл предварительную диагностику, на первый взгляд он в порядке — но к глубокой проверке мы даже не успели приступить.

— Забери его и подготовь.

— Это может быть неразумно.

— Подготовь его, Кая, спасибо. И дай нам туннель.

— Хорошо, сделаю, — ответила та. По её голосу чувствовалась: несмотря на свои страхи, она рада, что Тэм снова за главного. — Зелёный свет минут через двадцать.

— Я хочу, чтобы скафандр был готов, как только я пройду через туннель. А пока делай что делала — постарайся успокоить Мака, и пусть роботы с контроллерами будут наготове. И передай мне данные телеметрии — посмотрим, может, мне удастся что-нибудь из них вытащить.

— Конечно, — живо ответила та.

Никакой тебе формальности на станции. Кая — свободная, стопроцентно койперовская женщина, никогда не обращалась к нему «сэр», как неминуемо сказали бы учёные с Земли. Но Тэм ясно услышал уважительность в её голосе.

И ощутил на своих плечах тяжкое бремя ответственности.

Новая сотрудница — Зоя Фишер, дитя из пробирки, новый костюм для внешних работ которой, к несчастью, лежал глубоко в грузовом отсеке — вышла из пассажирского салона. Она была серьёзной, нахмуренной.

— Я могу чем-то помочь?

— Ты можешь не путаться под ногами, — ответил Тэм первое, что пришло на ум.

Зоя кивнула и удалилась.

Держись, Мак, подумал Хайс.

Ямбуку не нужна ещё одна жертва. Исис уже забрала достаточно.

Сутки на Исис длятся на три часа дольше, чем на Земле, а ось наклонена под меньшим углом, отчего сезоны менее выражены. Когда Хайс, облачённый в неимоверно громоздкий скафандр биологической защиты, покинул Ямбуку, солнце нависло над горой Коппер. Окружающий лес был полон теней; долгой ночи предстояло спуститься через час.

Обширный участок растительности вокруг станции был вычищен, почва выжжена и засыпана гербицидами длительного действия. Ямбуку, её ядро и четыре коаксиальных кольца, сидела посреди чёрной пустыни, словно потерявшаяся жемчужина. Зона отчуждения не давала местным растениям прорастать через стены из прессованного композита, пачкать выходы и ослаблять пломбы. Но эта картина напомнила Хайсу кое-что ещё: пустой промежуток между крепостью и двором замка; огневую зону.

Но все эти меры ничем не могли защитить от микроорганизмов, переносимых по воздуху, вероятную причину непрекращающихся отказов уплотнений. К тому же флора уже начала своё наступление — зелёные ползучие побеги потянулись из лесного навеса, как нащупывающие пальцы.

Хайс, потея в герметичном скафандре, испытал знакомое чувство пребывания на ландшафте, не будучи при этом его частью. Всё, что творилось вокруг — потрескивание выжженной земли под ногами, шелест листвы на ветру — передавалось ему встроенными сенсорами. Ощущения от прикосновений притуплялись толстыми перчатками скафандра, сколь бы подвижными и чувствительными те ни были; область видимости была узкой, обоняние отсутствовало как класс. В долине у реки жизнь била ключом, как в летнем саду, вот только Хайс не мог рассчитывать на то, что когда-либо сможет выйти к ней иначе как облачённым в скафандр — роботом, получеловеком.

И, разумеется, местная жизнь убьёт его при первой же возможности.

Тэм обогнул закруглённую стену станции, возвышающуюся в косых лучах солнца как известняковая скала, и добрался до зоны у ангара для роботов, где Макаби Фейя оказался в смертельно опасной ловушке вышедшего из строя скафандра.

Проблема стала очевидной с первого взгляда. Правая нога Мака обгорела ниже бедра, во внешней оболочке зияло чёрное отверстие. Основная и резервная гидравлические системы ниже пояса безнадёжно вышли из строя. Мак застрял на одном месте, замерев в неудобной позе.

Несчастье произошло почти восемь часов назад. Скафандр сам наложил жгут и даже, при необходимости, мог принять меры по реанимации и кардиостимуляции; это был отличный аппарат, несмотря даже на перманентный выход из строя систем корпуса. Но восемь часов — слишком долгий срок, когда ты один и ранен. Кроме того, довольно скромные запасы обезболивающих и других медицинских препаратов оказались практически исчерпаны.

Хайс осторожно приблизился к раненому другу. Ноги скафандра, может, и зафиксированы, но мощные руки по-прежнему функциональны. Если Мак запаникует, он может нанести ему серьёзный урон.

Когда Хайс подобрался совсем близко, двое мобильных роботов убрались у него с дороги. Камеры машин уставились на Хайса и Макаби. Разумеется, глазами роботов смотрела Ямбуку — точнее, Элам; именно она ими управляла. И какой умиротворяющей была вечерняя тишь! Высоко в кронах деревьев стрекотали авианты, а по тёмной, как пепел, расчищенной площадке важно, словно крошечный банкир викторианской эпохи, шествовал чёрный дневной жук.

Хайс прокашлялся.

— Мак? Ты меня слышишь?

Его голос был перенаправлен на приёмник в шлеме Мака. Насекомых вокруг мы слышим лучше, чем друг друга, подумал Хайс. Два одиночества подают друг другу сигналы через океан чуждых микробов.

На несущей частоте — никакого ответа на фоне приглушённого гудения. Должно быть, Мак опять потерял сознание.

Теперь Хайс оказался достаточно близко для того, чтобы осмотреть разрыв. Скафандр многослоен, его гидравлические системы и моторы в штатном режиме работают в изоляции и от влажного человеческого груза, и от абразивной биосферы Исис. Перегрев, словно фольгу, снял внешнее гибкое покрытие скафандра, выставляя напоказ спутанный клубок обгоревшей изоляции и капающую синюю жидкость — рану робота. Мягкая сердцевина — Мак Фейя — была глубже, скрытая от глаз, но в ужасной опасности.

Хайсу требовалась помощь со стороны Мака — либо, как вариант, было необходимо, чтобы Мак гарантированно оставался без сознания. Хайс послал Элам запрос на телеметрию.

— Насколько могу судить, Тэм, его показатели стабильны настолько, насколько мы можем ожидать. Хочешь, чтобы я велела его скафандру ослабить анестезию?

— Самую малость, Элам. Спасибо.

— Уверен, что не хочешь его сперва зафиксировать?

— Уже этим занимаюсь.

Он снял с ближайшего из роботов несколько контроллеров и принялся прилаживать их к верхней части скафандра Мака. Будь роботы крупнее или гибче, они и сами могли бы это сделать; но это Исис, и какой-то безымянный чиновник с Земли утвердил ограничения на вес и размеры робототехники, не задумываясь о практических последствиях. Хайс работал со спины от Мака, прилаживая контроллеры к хордовым портам. Инструменты обменивались протоколами с оставшейся в живых электроникой скафандра.

Связь была практически налажена, когда Мак очнулся.

Его дикий вопль звоном отдался в шлеме у Хайса, тот даже не сразу смог связать его со своим другом Макаби Фейя. Это был нечеловеческий рёв, перехлёстывающий через рабочий диапазон аудио-преобразователей.

— Его показатели скачут! Он нестабилен — тебе нужно подчинить его скафандр немедленно!

Хайс решительно вставил последний из контроллеров в порт сломанного скафандра и как раз пытался зафиксировать его, когда получил от Мака мощный удар локтем.

Хайс отшатнулся, задыхаясь от боли. Его собственный скафандр был громоздким, но в некоторых отношениях довольно хрупким — он был предназначен для защиты от биосферы, а не от физического нападения. Рёбра Хайса были травмированы, удар вышиб из груди воздух. Он слышал, как скафандр сигнализирует ему, привлекая внимание.

— Тэм, у тебя разрыв внешней оболочки! Живо в шлюз!

— Мак! — позвал Хайс.

Невыразимый вопль инженера изменил тональность.

— Мак, ты же меня слышишь, верно?

— Не делай этого, Тэм! — крикнула Элам.

— Мак, послушай. Ты отлично справляешься. Я знаю, ты напуган — знаю, ты здесь слишком долго. Знаю, что тебе больно. Мы готовы затащить тебя внутрь. Но тебе нужно расслабиться, взять себя в руки ещё ненадолго.

На этот раз Хайс получил ответ — что-то насчёт «грёбанной ловушки».

— Послушай меня, — сказал Хайс. Вытянув вперёд открытые перчатки скафандра, он осторожно шагнул вперёд, оказавшись в поле зрения друга. — Я установил контроллеры, но они не зафиксированы. Мне нужно их зафиксировать, прежде чем мы сможем взять тебя внутрь.

— Если ты не вернёшься сейчас же, я не могу поручиться за целостность твоего скафандра! — упорствовала Элам.

Хайс приблизился ещё на шаг.

— Похоже, ты сломал мне ребро, Мак. Полегче, ладно? Я знаю, тебе больно. Но, парень — мы почти дома.

Тот, задыхаясь, неразборчиво прохрипел что-то несколько раз.

— Мак, ты меня понимаешь?

В ответ — молчание, которое Хайс принял за знак согласия. Пользуясь, как он надеялся, моментом прояснения, Хайс взялся рукой за контроллер.

Когда соединение было установлено, Мак рванулся всем телом. В следующее мгновение электроника инструментов взяла управление на себя, получив приоритет над его командами. Руки скафандра опустились и замерли неподвижно. Должно быть, это движение причинило боль. Мак жутко взвыл от новой беспомощности.

Два небольших робота приблизились, сомкнули манипуляторы на скафандре и наклонили его назад. Мак превратился в колёсную машину, уже катящуюся ко внешней камере дезинфекции у ангара для роботов. Хайс, игнорируя голос Элам в ушах, умерял шаги, оставаясь на виду у друга. Остался с ним и когда люки ангара пошли вниз, отрезая их от сгущающихся сумерек Исис.

Когда зажглось яркое освещение станции, Хайс прижался шлемом к шлему Мака.

Тот что-то прошептал. «Слишком поздно», — с трудом разобрал Хайс его слова.

Он не отодвинул шлем, и когда началась дезинфекция, когда едкий туман из антисептиков спустился с потолка бледно-зелёным дождём. Мак смотрел на него через мокрое стекло.

Хайс показал ему большой палец, надеясь, что неискренность этого жеста не будет столь нелепо очевидной.

Глаза Мака были пустыми и красными. Из пор на его теле сочились рубиновые капли. Разложение тканей и потеря крови шли полным ходом.

Макаби Фейя умирал, и Хайс ничем не мог ему помочь.

3

Вопрос, помимо прочего, заключался в том, как повернуть эту неудачную смерть.

Кеньон Дегранпре размышлял об этом, направляясь на ежемесячный медосмотр. Ему не терпелось поговорить с доктором. И дело не в том, что он чувствовал себя больным — отнюдь. Просто оказалось, что из всего персонала ОСИ для Дегранпре именно начальник Медицинской службы, Корбус Неффорд, врач и уроженец Бостона, сделавший себе долгую карьеру в Трестах, ближе всего соответствовал роли друга. В отличие от варваров холодных миров, доминировавших в научной части команды, Неффорд понимал правила цивилизованной беседы. Он был дружелюбен, но не выпускал из вида различия в их ранге. Почтителен, но редко подхалимничал чересчур нарочито. У него было круглое лицо аристократа, наверняка сослужившее ему дома хорошую службу в превратностях профессии; даже в скромном халате врача он походил на родича Семьи.

Дегранпре зашёл в небольшой медицинский кабинет и разделся безо всякого смущения. Подобно униформе, тело начальника станции отражало ранг и класс. Волос на нём почти не было, избыточный жир регулярно убирался, мускулатура наличествовала, но не выпячивалась. На левом плече — татуировка Рабочего Треста. Узкий пенис свисал над малозаметным шрамом от орхиэктомии, ещё один отличительный признак ранга. Не задерживаясь, Дегранпре шагнул в уголок диагностики.

Неффорд всё внимание перенёс на экран планшета. Он никогда не позволял себе заговорить до того, как к нему обратятся.

За спиной Дегранпре, словно крылья колибри, зажужжали медицинские аппараты.

— Вы, конечно, уже слышали о смерти, — сказал он.

— Как мне сказали, разрыв скафандра. Трагедия для персонала Ямбуку. Полагаю, им придётся заменить скафандр.

— Не говоря об инженере.

— Макаби Фейя. Прибыл тридцать месяцев назад. Здоровый, как бык. Впрочем, они все такие, когда впервые оказываются на ОСИ. Слышал, в несчастном случае виноват он сам.

— Вышел на открытый воздух в неподготовленном защитном снаряжении. В этом смысле — да, он сам навлёк на себя несчастье. Но у вины есть склонность взбираться по рангам.

— Но уж вас-то, сэр, никто не сможет в этом обвинить, — произнёс доктор.

— Благодарю за неубедительную поддержку. Разумеется, мы оба знаем, что это не так.

— Мир не идеален.

— Мы потеряли два ценных актива, замена которых дорого нам обойдётся. Избежать этого не получится. Впрочем, Ямбуку далека от того, чтобы остановить работу. Они по-прежнему могут проводить экскурсии на машинах, большинство их роботов в приличном техническом состоянии. У них есть как минимум один скафандр биологической защиты, который довольно быстро можно привести к спецификации. Базовым исследованиям ничто не угрожает.

— И потом, — заметил Неффорд, — у них есть новый костюм, который эта женщина, Фишер, привезла с собой.

— Об этом что, знают все?

— Более-менее. Станция — большая деревня. Люди болтают.

— Слишком много и слишком часто, — пробурчал Дегранпре.

Впрочем, он и ожидал услышать от Корбуса Неффорда некоторую толику слухов: должность врача и начальника службы практически гарантировала, что тому становится известно многое. Он мог пойти на риск сказать вслух то, о чём другие предпочли бы умолчать.

— Что Зоя Фишер действительно с собой привезла, так это непроверенную технологию, навязанную нам неподотчётным подразделением Трестов, — продолжил Дегранпре. — Эта Фишер поступила сюда со штуковиной от «Устройств и Персонала», и она подвергает себя прямой угрозе. Меня это беспокоит. Одна смерть — естественная убыль; две будут выглядеть некомпетентностью — того или иного сотрудника.

Доктор с отсутствующим видом кивал, прокручивая при этом страницы на экране и что-то нашёптывая.

— Осмотр окончен. Можете выходить.

Дегранпре одевался, продолжая размышлять вслух:

— «Устройства и Персонал» действуют так, словно они могут по своему усмотрению тасовать наши приоритеты. Сомневаюсь, что управляющие Рабочего Треста и дальше будут мириться с такой заносчивостью. А тем временем, мне бы очень хотелось, чтобы Зоя Фишер пожила ещё — по крайней мере, до моего возвращения в Пекин. Скажу честно, это не моё сражение.

Не слишком ли он разоткровенничался?

— Разумеется, это информация не для всех, — уточнил Дегранпре.

— Я понимаю.

— Иными словами, прошу вас не распространяться.

— Кеньон, вы же знаете, что можете полностью на меня положиться.

Неффорд назвал Дегранпре по имени вовсе не из нахальства, а для того, чтобы усилить его доверие.

— Спасибо, Корбус, — мягко упрекнул его Дегранпре. — Итак? Я здоров?

С видимым облегчением Неффорд перенёс внимание на планшет.

— Ваш кальций в костях превосходен, мускулатура стабильна, накопленная доза радиации гораздо ниже допустимой. Но в следующий раз мне потребуется взять у вас кровь на анализ.

— Хорошо, в следующий раз вы её получите.

Один раз в календарный месяц Дегранпре проходил по ОСИ вдоль и поперёк — по всему кольцу, от стыковочных узлов до оранжереи, при этом держа левую руку на чехле для хлыста.

Об этих прогулках он думал как о своём способе прочувствовать, чем живёт станция. Держать техников в тонусе, выговаривать сотрудникам РТ за нарушения внешнего вида — в общем, делать всё, чтобы его присутствие ощущалось. (На нарушения дресс-кода со стороны койперовских и марсианских учёных Дегранпре давно махнул рукой, считая для себя удачей, если те вообще вспомнят одеться.) Проблемы, которые из его кабинета казались такими далёкими, с палубы всегда выглядели гораздо серьёзнее. Кроме того, ему нравилась физическая активность.

Как всегда, он начал обход со складов Десятого модуля и закончил Девятым, оранжереей. В оранжерее ему нравилось задерживаться. Спроси его кто-нибудь, он мог бы ответить, что ему нравится пропущенный через светофильтры солнечный свет, перенаправленный со стационарных коллекторов в центре ОСИ, или влажный воздух, или запах почвы от подвесов аэропоники. И все эти ответы оказались бы правдой. Но не всей правдой.

Для Кеньона Дегранпре оранжерея была своего рода карманным раем.

Он любил сады ещё ребёнком. Первые двенадцать лет жизни он провёл на юге Франции с отцом, старшим менеджером компании «Новые сорта». Теплицы предприятия занимали тысячи акров зелени, полотно которой смотрело на юг — огромный город запотевших стеклянных стен и шипения аэраторов.

«Раем» их называл отец. В библейской мифологии рай был садом под названием Эдем; эдемский сад был возделан, совершенен. Когда люди попали в немилость, в нём воцарился хаос.

На ОСИ оранжерея занимала центральное положение. Она была уязвимой и жизненно важной, как пересаженное сердце. Оранжерея поставляла большую часть пропитания; она перерабатывала отходы; она очищала воздух. Являясь одновременно незаменимой и хрупкой, в глазах Дегранпре она воплощала ветхозаветный рай: упорядоченный, точно рассчитанный, органический и драгоценный.

Садовники в кожаных фартуках убрались с пути, давая понять, что в курсе его присутствия. Дегранпре шёл по рядам неторопливо. На участке с высокими кустами помидоров он помедлил, чтобы полнее ощутить запах и полюбоваться на цвет зелёных листьев.

В Рабочий Трест Дегранпре пришёл с почти нетронутым отцовским идеализмом. Человечество слишком долго боролось с земным хаосом. Цена, которую пришлось за это заплатить — неконтролируемый рост популяции, климатические изменения, болезни.

Койперовские радикалы обвиняли Землю в том, что она погрязла в застое. Чушь собачья, подумал Дегранпре. Сколько бы протянули колония Койпера или марсианская воздушная ферма, если бы они не смогли регулировать добычу льда и кислорода? Сколько бы удалось протянуть, скажем, ОСИ, окажись она в состоянии анархии? То же можно сказать и в отношении поверхности Земли: проблемы те же, просто они масштабнее и более размыты. Взять, к примеру, Исис: планета-сад, никогда не видевшая садовника. Прекрасная, как не упускают случая отметить все новички, койперовские энтузиасты. И фундаментально враждебная человеку.

Пройдя через всю оранжерею, Дегранпре поднялся на один лестничный пролёт и оказался на террасе, ближе к источнику света. Здесь пышно произрастали специально выведенные виноградные культуры. Садовники и тонкие белые роботы, словно ангелы, передвигались среди буйных зарослей. Звук капающей воды звучал для него музыкой. Дом, невольно подумал Дегранпре. Он не видел его уже пять лет, и бог знает, что там за эти годы произошло. Обернувшаяся катастрофой «Инициатива по восстановлению северо-африканского водоносного слоя» едва не загубила ему карьеру; он нажал на все возможные рычаги, лишь бы сохранить свою рабочую карточку в РТ. Он согласился на ротацию на Исис, чтобы продемонстрировать свою адаптивность. Это была единственная хоть сколько-нибудь ответственная должность, которую ему предложили.

И, надо признать, здесь он совсем неплохо справляется. Но слишком много времени прошло, слишком медленно — и разлуку с Землёй Дегранпре переживал острее, чем ожидал. Словно его тело на клеточном уровне ощущало каждый дюйм той огромной дистанции, которую преодолел корабль Хиггса; в конце концов, он сейчас так далеко от дома, что падающий на эти лозы свет не достигнет Пекина, Бостона или юга Франции при его жизни. Единственное, что сейчас реально связывает их с планетой, где он родился — передача данных по парам связанных элементарных частиц, воистину тончайшая из соломинок.

И именно этим он обязан заниматься. Пора направлять очередной еженедельный отчёт. Следует известить Тресты о том, что один из их инженеров погиб.

Несчастный случай. Или плохая организация. Или койперовский авантюризм с закономерно печальным финалом. Да, именно — то, что надо.

К полудню он поставил готовый отчёт в очередь на передачу, а сам обратился к другим делам. Прибыла мрачно настроенная группа начальников служб, недовольная несправедливым распределением роботов и использованием ресурсов — обычное соперничество между подразделениями. Тьюринговские фабрики на небольшой луне Исис до сих пор не вышли на целевую производительность, несмотря на добавление ещё двух блоков. Весь вопрос заключается в сохранении баланса. Никто не получает чего хочет, но это и неизбежно. Экономика ОСИ — экономика дефицита.

Но есть и хорошая новость: серьёзных проблем с критически важным снабжением нет. Производительность тьюринговских фабрик возросла, пусть и не достигла заданных значений. Системы жизнеобеспечения ОСИ в хорошем состоянии. Плохие новости в большинстве своём доставлял начальник Наземной службы, который сообщил об участившихся случаях выхода уплотнений из строя, технических проблемах и снижающихся складских запасах, особенно на континентальных и морской станциях (небольшая полярная станция извещала только о рутинных технических работах). В перспективе всё это чревато серьёзными проблемами, поскольку наземные станции потребляют обескураживающе обширный ассортимент экзотических материалов, доставляемых из Солнечной системы; пополнение складов и наращивание запасов до требуемых уровней потребует согласовать с Трестами изменения в порядке поступления грузов, а это всегда непросто. Но, в общем и целом, всё могло быть и хуже.

Дегранпре умаслил начальников служб обещаниями, наконец их распустил и направился в свою каюту.

Один.

Ему претила социальная изоляция на ОСИ, но решение этой проблемы, как всегда, заключалось в дисциплине. Больше сотни лет назад Тресты допустили промашку, постаравшись исправить гены койперовских добровольцев, вместо того, чтобы обучить их практически важному искусству самодисциплины.

Стена в каюте демонстрировала изображение Исис в реальном времени, синюю на фоне чёрного бархата космоса. Дегранпре был сыт ею по горло. Он переключил дисплей на нейтральное белое освещение, программно умерившее яркость, когда он уснул.

Планшет чирикнул, пробудив его раньше времени.

Пришедшее сообщение высветилось жёлтым — важное, но не срочное. Дегранпре решил, что оно может подождать. Он принял душ, оделся и дал личному роботу задание доставить завтрак из столовой.

После чего с неохотой взглянул на экран. Это оказалось ответное послание от Рабочего Треста. Формальные соболезнования о смерти Макаби Фейя. Скорректированный график запусков. Пересмотренные грузовые декларации на шесть месяцев вперёд.

И в конце — небольшая, но смертельная приписка.

К следующей ротации персонала приписан «наблюдатель». Наблюдатель от «Устройств и Персонала», человек по имени Аврион Теофилус.

Совсем скверным было отсутствие должности.

На Земле люди без должности или крайне бедны, или очень могущественны. Значит, это либо какой-нибудь крестьянин, либо член Семьи.

А крестьяне на Исис не прилетают.

4

Зоя пришла в общий зал, чтобы увидеть церемонию сожжения тела Макаби Фейя.

Тэм Хайс созвал сюда весь персонал Ямбуку. Общий зал был достаточно велик для того, чтобы Зоя могла присоединиться к народу, не испытывая особой клаустрофобии. С одной из стен Хайс убрал всё, превратив панель в экран с видом на западную прогалину, где дистанционно управляемые роботы собрали из местной древесины ложе для тела. Ощущение было, словно выглядываешь в огромное панорамное окно — хотя в действительности общий зал располагался в самом центре стерильного ядра Ямбуку, словно луковица изолированный от Исис слоями «горячих» лабораторий и ангаров для роботов.

Маку Фейя, безнадёжно заражённому местной жизнью, было не суждено проникнуть на станцию дальше, чем ангар для роботов. Его тело наводнили полчища микробов Исис; по сути оно превратилось в чрезвычайно опасное биологическое оружие. Пока он умирал — мучительно, но, по счастью, скоротечно, — Элам Мейзер воспользовалась помощью дистанционно управляемых медицинских роботов для того, чтобы ввести ему успокоительные и анестезию. А потом, прежде чем вновь вынести тело за пределы станции, извлекла наиболее существенные образцы тканей и поместила их в перчаточные боксы.

Зоя не стала всматриваться в тело слишком уж пристально. Скафандр биологической защиты с Мака Фейя сняли, чтобы использовать в будущем, а труп завернули в белую простыню в попытке придать ему более достойный вид. Но было видно, что с умопомрачительной скоростью пожираемое микроорганизмами Исис тело расплывается под саваном, превращаясь в вязкую чёрную жидкость. Точь-в-точь как мышь генетической линии «СИБА-37», подумала Зоя. Она выпрямилась на стуле, пытаясь не дать себе посчитать эту смерть несчастным предзнаменованием. Скорее, это предостережение: с биосферой Исис шутки плохи. Но здесь нет ничего злого, нет преднамеренной атаки на человека. Проблема не в Исис, а в человечестве. Мы слишком хрупкие, подумала Зоя; мы развились в более юной и менее конкурентной биологической среде. Здесь мы младенцы.

Когда до Исис добрались первые зонды, люди прилагали серьёзные усилия к тому, чтобы защитить планету от заражения. Но оказалось, что нет такого земного организма, которого биосфера Исис не смогла бы удержать и поглотить; мириады местных ферментов и ядов в два счёта разрушают хрупкие белковые оболочки земных форм жизни. И смерть Макаби Фейя — очередной пример того, что Исис действует так, как должна.

«Планета тебя не ненавидит, — как-то сказал ей Тео. — Но близость к ней фатальна».

Зоя перенесла внимание с тела на лесные заросли на фоне похоронного ложа. Деревья были лохматыми, с тонкими стволами. Ветки они вздымали вверх, словно зелёные руки. В конечном счёте это её царство — или скоро будет. Большую часть жизни она готовилась к длительной изоляции в девственных лесах Исис. Если тот или иной местный вид не получил названия, она сможет назвать его сама; она сможет даже выдвигать бинарную номенклатуру для родов и семейств. Но это не учебник, не архив файлов и не симулятор. Реальность того, что видела сейчас Зоя, внезапно накрыла её с головой, несмотря на скученную безопасность общего зала: листву качает настоящий ветер, на лесную подстилку падают реальные тени. Зоя оказалась в нескольких тонких стенах от Исис — наконец-то, наконец.

И — рядом со смертью. Самой настоящей. Глубина эмоций в зале устрашала. Дитер Франклин опустил голову, пряча слёзы; Элам Мейзер откровенно плакала, и в этом она была не одинока.

Две тайны, подумала Зоя. Исис и горе. Из них Исис казалась ей более понятной. Как бы почувствовала себя Зоя, если бы умер кто-то из её близких? Но у неё нет близких, никогда не было. Только Тео, строгий и отчуждённый, как птица с чёрными крыльями. Её наставник, её спаситель. Что, если бы там лежало тело Тео? Тогда бы она заплакала? Будучи ребёнком, Зоя частенько плакала, особенно в детском доме в Тегеране; о том времени остались только смутные воспоминания. Из этого детского дома Тео её и вытащил. Без Тео… да, без Тео она бы пропала.

Была бы свободной, прошептал предательский голосок в голове.

От этой мысли стало неуютно.

Тэм Хайс, высокий и мрачный, в официальной униформе Ямбуку, произнёс краткую, но достойную речь в память об усопшем. Затем молодой биохимик по имени Амбросик, после смерти Мака последний реформатский мормон на Ямбуку, прочёл формальную молитву о покойном.

По незаметному сигналу роботы полили ложе смесью углеводородов и подожгли снопом искр. Внешний микрофон с ужасающей чёткостью передавал звуки — гудение пламени и неторопливое потрескивание горящей древесины.

Жар высоко вздымал в воздух пепел от Макаби Фейя. Ветер уносил дым прочь. Фосфаты, оставшиеся от него, удобрят почву, подумала Зоя. Сезон за сезоном, атом за атомом, биос получит его без остатка.

Зоя была направлена на Исис специально для проекта по глубокому погружению. Но до того дня, как она шагнёт за пределы станции, Зоя оставалась сотрудником Ямбуку и должна была найти себе применение. Она не была ни микробиологом, ни инженером, но вокруг хватало и обычной работы — менять фильтры, проводить инвентаризацию грузов, составлять расписания работ. Зоя с готовностью соглашалась их выполнять. И день за днём, по мере того, как проходил шок от смерти Мака Фейя, Зоя чувствовала, что становится… кем? Если и не членом семьи Ямбуку, то в любом случае полезным подспорьем.

Со дня похорон минула неделя. Сегодня Зоя потратила на инвентаризацию восемь часов, а это серьёзная физическая нагрузка, несмотря на помощь грузовых роботов. Затем девушка спокойно пообедала в столовой и вернулась в свою ячейку. Больше всего ей хотелось принять горячий душ и пораньше лечь спать. Но только она задала температуру воды, как в дверь постучала Элам Мейзер.

Элам была одета в свободные палевые шорты и блузку — послевахтенную одежду, — а её улыбка казалась искренне дружелюбной.

— У меня разнарядка работ на завтра. Думала, вдруг ты захочешь взглянуть. Или просто поговорить. Ты не занята?

Зоя пригласила её войти. Ячейка Зои была небольшой, в ней были только постель и письменный стол, да одна стена с функцией экрана. Раз в месяц или около того, по парам связанных частиц с Земли передавали сжатые сводки земных развлекательных программ. Сегодня большинство сотрудников станции собрались в общем зале для просмотра свежего выпуска «Новосибирск вкратце». На свой экран Зоя настроила вид со внешней камеры; единственное шоу, которое она хотела видеть — навевающий дрёму полумесяц луны Исис, летящий по небу меж звёзд южного полушария.

Элам, высокая даже по койперовским меркам, руки в боки вошла в её комнату столь же бесцеремонно, как входила во все прочие.

— У меня нет особого настроения развлекаться, — сказала она. — У тебя, похоже, тоже.

Зоя не знала, как на это ответить. В общении с нею Элам не выпячивала свою должность, но она была в числе ключевых сотрудников Ямбуку, подчиняясь только самому Тэму Хайсу. Дома всё было бы ясно: подчинённые менеджеры слушаются её, а она слушается своих начальников — и все слушаются Семьи. Просто.

Элам уронила на стол листок с разнарядкой.

— Когда приходит пакет развлекалова, станция замирает.

— Говорят, в сегодняшней — отличные танцы.

— А-ха. Похоже, ты на этот счёт проявляешь не больше энтузиазма, чем я. Думаю, я просто старое ископаемое с пояса Койпера. В наших краях танцы — это то чем занимаешься, а не на что смотришь.

Зоя понятия не имела, что на это ответить. Сама она не танцевала.

Элам бросила взгляд на стенную панель экрана. Разрешение Зоя выставила на максимум, что создавало иллюзию, будто одна из стен кубрика исчезла и открылась прямо в ночь планеты. Прожектора периметра Ямбуку выхватывали ближайшие деревья, отчётливо яркие на фоне бархатно-чёрного леса.

— Не обижайся, Зоя, но временами ты похожа на привидение. Ты здесь, но всё твоё внимание — там.

— Это то, к чему меня готовили.

Элам нахмурилась и отвела взгляд.

— Я что-то не то сказала? — спросила Зоя.

— Прошу прощения? А, нет, Зоя. Всё в порядке. Просто, как я уже сказала, я старое ископаемое с Койпера.

— Вы читали моё дело, — предположила Зоя.

— Не всё. Это часть работы.

— Знаю, как это должно звучать. Единственная выжившая из сестёр-клонов, назначена для работы на Исис, три года провела в детском доме, умеренное неприятие контактов с людьми. Эксцентрична и, полагаю, очень… земная. Но на самом деле я…

У Зои едва не вырвалось «ничем не отличаюсь от других». Но это было бы ложью, не так ли? Даже на Земле Зоя выделялась среди остальных. И это было частью её навыков для работы.

— … как могу, стараюсь найти здесь своё место.

— Я знаю, — сказала Элам. — И очень это ценю. Я хотела извиниться, если мы слишком уж медленно делаем шаги навстречу. По большей части причина в том, что случилось с Маком, а это никак не связано с твоей историей.

По большей части, отметила Зоя. Впрочем, это справедливо. Большинство учёных Ямбуку родом с пояса Койпера. Прежнее Министерство поселений Содружества заселило первые колонии на объектах Койпера гражданами, генетически изменёнными в расчёте на длительную изоляцию и клаустрофобно тесные условия в шахтах по добыче воды. К несчастью, вмешательство в гены оказалось неудачным. В изменённый геном неожиданно вкралась малозаметная ошибка, ближе к старости вызывающая неврологическое заболевание, атеросклеротическое повреждение периневрия. Развитие болезни было непросто сдержать, она с трудом поддавалась лечению. Те из поселенцев пояса Койпера того поколения, кто перенёс суровые условия первых колоний, умерли в страшных мучениях в неадекватных медицинских клиниках вдали от Земли. И только спешно разработанная программа исправления ДНК спасла их детей от той же участи. Большинство из них.

Ветераны из пояса Койпера скажут, что они страшились деспотичности земной генной терапии, направленной на контроль населения, а не самой процедуры. Но семейная драма делала эту тему довольно щекотливой. Зоя — клон по рождению, чья жизнь предназначена и подготовлена для служения Тресту. Её койперовские коллеги неминуемо должны были счесть это отвратительным.

— Зоя, суть в том, что всё это неважно: теперь ты одна из нас. Должна быть. Мы сидим на дне враждебного биологического океана, и Ямбуку — батисфера. Одна протечка — и с нами всё кончено. В таких условиях мы не можем позволить себе меньшее, чем полное взаимное доверие.

Зоя кивнула.

— Я понимаю. Элам, я делаю всё, что в моих силах. Но я не слишком-то… схожусь с людьми.

Элам коснулась её руки, и Зоя сознательно постаралась не вздрогнуть. Рука пожилой женщины была тёплой, сухой и шершавой.

— Я пытаюсь сказать, что если тебе понадобится друг, я здесь.

— Спасибо. И простите, если это покажется грубым. Меня радует перспектива работать с вами. Но… я не хочу друга.

Элам улыбнулась.

— Всё в порядке. Я же не сказала «хочешь».

Шли дни, и каждый из них на шаг приближал её к освобождению из тюрьмы Ямбуку. Снаружи неделя беспросветных дождей сменилась ярким солнечным светом. В мастерской станции как следует поработали с костюмом Зои, продублировали его файлы и одну за другой тщательно проверили все функции. Все испытания костюм выдержал безупречно. Зоя терпеливо пережидала задержку, заучивая имена шестнадцати нынешних сотрудников станции. Она нашла, что из них ей комфортнее всего с Элам Мейзер и Тэмом Хайсом, инженерами мастерской Тиа, Кваме и Полом, и с планетологом Дитером Франклином.

— Мы близки к тому, чтобы дать зелёный свет твоему костюму, — однажды сказал ей Тэм Хайс. — Наши техники под впечатлением. Нас предупреждали, чтобы мы ждали чего-то нового. Но это больше, чем просто «новое».

Зоя толкала тележки с грузом по длинному, без окон, закутку южного квадранта станции. Колёса постукивали по ребристому стальному полу. Зоя пыталась представить, как должно было выглядеть это место раньше, когда тьюринговские машины и роботы с дистанционным управлением её собирали. В воображении рисовались металлические катакомбы, обслуживаемые механическими пауками, спускаемые с орбиты на управляемых парашютах стальные и метауглеродные панели.

Сегодня, по словам Хайса, снаружи было тепло и солнечно. Но по извечному однообразию коридора этого не скажешь.

— В такие дни, — добавил он, — мы частенько высылаем управляемых «стрекоз».

Зоя оторвалась от своей тележки.

— Интересует? — спросил Хайс.

О, да — ещё как!

— В твоём деле сказано, что ты умеешь управлять беспилотниками такого рода. Так?

Зоя поудобнее поправила шлем на голове.

— Да.

— И знаешь местность?

— По симуляторам.

— Сойдёт. Назовём это тренировочной экскурсией. Просто не теряй меня из вида и делай, что я говорю.

Дистанционное управление внешними устройствами Ямбуку велось из пультовой, помещения не больше каюты Зои. Она осознавала близость Тэма Хайса на соседнем кресле. В ультрачистой среде Ямбуку обоняние работало на все сто; Зоя чувствовала запахи Тэма — аромат чистоты, мыла, выглаженного хлопка и его собственный неповторимый запах, напоминающий свежескошенную траву. И, увы, улавливала собственный запах нервозности и нетерпения. Зоя активировала шлем, и пультовая уплыла прочь — хотя не ароматы.

Хайс запустил удалённое управление, и две «стрекозы» взмыли в неподвижный дневной воздух из отсека, примыкающего к посадочному ангару.

Хрупкие крылья беспилотников поблёскивали фотоэлектрическими хитоновыми ячейками и микроскопическими призмами. Когда «стрекозы» зависали на месте, их удлинённые тела для стабильности изгибались вниз.

Зоя, надевшая шлем и с руками на панели управления, видела то же, что и её беспилотник: Ямбуку с высоты, просвет в долине с бесконечной глубиной и далью за ним, сплошные зелёные заросли с еле заметными пятнами теней от облаков.

Сердце молотом стучало в груди. Пала очередная стена. Между Зоей и Исис стояло множество стен, но с каждым днём их становилось всё меньше. Уже скоро их не останется вовсе; довольно скоро их будет разделять только неощутимая мембрана её костюма. Два мира, земная экология плоти и крови, и таинственная биосфера Исис, окажутся настолько близки к физическому контакту, насколько технологически достижимо. Зоя страстно жаждала прикоснуться к её новому миру, почувствовать на теле дуновения его ветров. Ощущение было настолько пронзительным, что она вздрогнула.

Тэм Хайс заговорил. Он сидел в пультовой рядом с нею, но его голос, казалось, исходит прямо с ярко-синего неба:

— Начнём медленно. Следуй за мной как можно ближе. Если потеряешь мой беспилотник из вида, воспользуйся целеуказателем, чтобы его отыскать. И не бойся задавать вопросы. Готова, Зоя?

Глупо, но она кивнула в ответ. С надетым шлемом он мог увидеть разве что её «стрекозу», точно такой же беспилотник.

— Готова, — запоздало сказала она.

Рука Зои подрагивала на джойстике. Отвечая на дрожь, беспилотник послушно колебался в солнечном свете.

— Для начала поднимемся на три тысячи метров. Дадим большой обзор.

Не успел Хайс договорить, как его беспилотник по спирали начал взбираться ввысь. Зоя быстро направила свою «стрекозу» по вертикали — не следуя за ним слепо, по пятам, но сохраняя дистанцию, демонстрируя свои навыки. В верхнем левом углу шлема поблёскивал рубиновый огонёк альтиметра.

На высоте трёх тысяч метров они остановились. Ветер здесь дул сильнее, и «стрекозы» покачивались, словно парящие чайки.

— Лучшая защита — высота, — пояснил Хайс. — Учитывая стоимость аппаратов, мы предпочитаем держаться подальше от насекомоядных. Опаснее всего авианты. Любая замеченная птица в радиусе километра — красный флажок, по крайней мере здесь, на открытом пространстве. Внизу, в зарослях, куда сложнее: нужно по возможности держаться на расстоянии от деревьев и минимум в пяти-шести метрах над землёй. Короче, быть начеку и смотреть в оба.

Зоя всё это и так знала.

— Куда летим?

— К поселению копателей, куда же ещё?

— Вот так просто?

— Вот так просто.

Зоя решила, что ей нравится этот мужчина, Тэм Хайс.

Сенсоры «стрекоз» фиксировали только аудиовизуальную информацию, они не передавали физического ощущения полёта. По мере того, как они двигались на запад, Зоя по-прежнему ощущала давление стула на ягодицы, отчётливо сознавала, что сидит в помещении пультовой. Но изображения, которые она видела, были глубокими, богатыми и стереоскопическими. И она ясно слышала всё, что доносится до беспилотников: на такой высоте, как сейчас — только мягкий шум воздуха; чуть ниже, возможно, услышала бы журчание воды и крики животных.

Они пересекли блестящую ленту реки Коппер, названной так предшественником Хайса в честь своего койперовского клана. Крупные авианты и небольшие хищники, пришедшие на водопой, сгрудились вдоль песчаного берега, где течение было медленнее и получались заводи. Зоя увидела стадо эпидонтов, нежащихся на солнышке на мелководье. На том берегу лесной полог плотно смыкался снова, отсюда и до предгорий горы Коппер семенные и споровые деревья колыхались совсем как зелёная простыня.

— Всё такое знакомое, — прошептала Зоя.

— Может, оно и так, — донёсся голос Хайса из пустого неба рядом с ней. — С такой высоты может показаться, будто это почти что экваториальная область Земли. Проще простого позабыть, что у Исис кардинально иная эволюционная история. Наша работа за последние шесть месяцев доказывает, что жизнь оставалась здесь одноклеточной гораздо дольше, чем на Земле. В земных организмах клетка — белковая фабрика в белковой крепости. Клетки на Исис куда защищённее, эффективнее, они гораздо сложнее устроены. Они производят колоссальное количество органических веществ и существуют в гораздо более жёстких условиях. На макроскопическом уровне — во многоклеточных организмах — функциональная разница минимальна; имеет значение сложность. Хищник есть хищник, и его отношения с травоядными очевидны. Но стоит спуститься на клеточный уровень, к фундаментальному биосу планеты, и Исис выглядит куда более чуждой. И более опасной.

— Я имела в виду местность, — пояснила Зоя. — На симуляторе я летала здесь тысячу раз.

— Симуляторы — это симуляторы.

— Он использует реальные данные наблюдений.

— Пусть даже и так. Ведь чувствуется же разница, когда местность внизу живая?

Живая, подумала Зоя. Да, в этом определённо есть разница. Даже лучшие симуляторы — это своего рода карта. Здесь же — сама территория, которая движется, изменяется. Один из эпизодов в древнем диалоге между жизнью и временем.

Хайс повёл её ниже. Зоя увидела, как в свете полуденного солнца его «стрекоза» сверкающим бриллиантом блеснула впереди. Дальше лежали предгорья, поросшие деревьями гребни здесь и там были прорезаны узкими обрывами. По мере того, как местность поднималась всё выше, изменялась и растительность: водолюбивые ползучие деревья, сильфиумы и бочкообразные деревья уступили место более мелким суккулентам, благоденствующим на каменистой почве возвышенностей. Время от времени в завесе возникали объёмистые изумрудные лепестки, напоминающие отростки алоэ вера. Про себя Зоя проговаривала латинские названия, наслаждаясь их звучанием, — но жалея при этом, что растительность планеты не получила названий из местного языка Исис, если такой вообще когда-нибудь существовал. Наиболее близким кандидатом на него были кудахчуще-мычащие вокализации копателей, но составляют ли они «язык» в каком-либо общепринятом смысле? Это был один из тех вопросов, на который Зоя надеялась найти ответ.

Колония копателей, группа глинистых и грязных курганов на вытоптанной прогалине, оказалась на точно том же месте, что и в симуляторах. Землю усыпали обугленные оспины от погасших костров для приготовления пищи. Хайс сделал вокруг колонии один круг, а затем стал спускаться по медленной спирали, осматриваясь в поисках хищников, которых могли привлечь отвалы породы от копателей. Но вокруг было чисто. Повинуясь импульсу, Зоя круто бросила «стрекозу» вниз, оказавшись впереди Хайса. Тот не стал её упрекать, тем более что она осмотрительно держалась в безопасной зоне от него.

Зое не терпелось увидеть копателей.

По узкому каналу связи на Землю были переданы только фиксированные изображения. Зоя видела множество фотографий, более того — видела кадры дистанционно проведённой аутопсии тела копателя, убитого хищником; труп доставили роботами и рассекли дистанционно управляемыми медицинскими аппаратами. Кусочки его до сих пор хранились в перчаточных боксах Ямбуку — замороженные образцы голубых и красных тканей. Зоя слышала записи вокализаций копателей и анализировала их в поисках признаков внутренней грамматики (результаты были, в лучшем случае, неоднозначными). Она знала копателей настолько хорошо, насколько возможно для стороннего наблюдателя. Но Зое не доводилось видеть их вживую, in vivo.

Казалось, Хайс понимает её азарт и нетерпение. Его «стрекоза» покровительственно зависла неподалёку.

— Только не слишком близко, Зоя. И не забывай следить за показаниями.

Копатели были наиболее расселившимися по Исис позвоночными. Их обнаружили на обоих главных континентах и на некоторых из архипелагов; поселения зачастую были достаточно сложными, чтобы их было заметно с орбиты.

Копатели строили курганы, извлекали из земли известняк. Их технология была грубой: кремневые лезвия, огонь и копья. Их язык — если это был язык — был настолько же рудиментарным. Судя по всему, они общались с помощью голоса, но не часто — и почти никогда в социальных целях. То есть, они подавали друг другу сигналы, но не беседовали.

Любому сколько-нибудь более серьёзному изучению копателей препятствовали смертоносная биосфера Исис, делающая невозможным взаимодействие с ними иначе, чем посредством беспилотников или управляемых роботов, и невозможность узнать, что творится внутри глубоко идущих туннелей, где они проводят приличную часть каждого дня.

Зоя опустилась ниже верхушек деревьев, погрузившись в какофонию птичьего гомона. Цветы, напоминающие гигантские синие орхидеи, свисали с верхних веток деревьев; в действительности это были не цветы, а отдельные конкурирующие организмы, паразиты-сапрофиты, половые органы которых свисали из бутонов розовыми пальцами, усыпанными медно-красной пыльцой.

Зоя спустилась ещё ниже — под сень зарослей, в тенистое пространство, где похожие на папоротники растения распустились во влажных зазорах между раскинувшимися корнями деревьев. Не слишком низко, напомнил ей Хайс: из пня или дупла может выпрыгнуть трираптор или солнечная ящерка, чтобы раздавить «стрекозу» между зубами. Беспилотник Зои, мягко стрекоча крыльями, завис в обширном затенённом пространстве между двумя огромными деревьями ребус. Сама же она сфокусировала внимание на колонии копателей.

Колония была старой, зрелой. По последним грубым подсчётам, в ней нашли приют сто пятьдесят особей. Население поддерживали участки фруктовых деревьев на западе, обильная дичь и текущий с верхогорий Коппер чистый ручей, в сезон дождей скорее напоминающий реку. К западу от колонии располагался луг с чахлыми деревьями-солнечниками, где копатели складывали экскременты и хоронили мёртвых. Собственно колония представляла собой группу курганов из камня и красной глины. Каждый курган был не меньше пятидесяти метров в диаметре, они поросли кустарником и мицелиями грибов.

Туннели были узкими и тёмными, скреплёнными похожей на бетон субстанцией, которую копатели готовили из смеси глины или мела и собственных жидких выделений.

На площадке вокруг курганов сейчас были два копателя, которые согнулись над своей работой, словно белые мокрицы. Один занимался костром общины, скармливая пламени опавшие ветки и сухую листву. Второй скоблил в определённом месте длинную палку, копьё, время от времени наклоняя её к огню. Их движения были скупыми. Зоя задалась вопросом, не скучно ли им. Утрамбованная почва была усыпана кремневыми и каменными осколками.

— Нет, не скучно, — сказал Хайс. — Прекрасные животные.

Зоя и забыла, что он рядом. При звуке его голоса она вздрогнула: он слишком близок, слишком глубок. Её «стрекоза» закачалась в тени.

Один из копателей бросил вверх быстрый взгляд, повращав чёрными глазами. До него оставалось не меньше пятнадцати метров.

— Да, — прошептала Зоя; но почему шёпотом? — Прекрасные, я хочу сказать. Но не в каком-то абстрактном смысле. Прекрасные функционально, прекрасно адаптированные для того, что они делают.

— Это один из возможных подходов.

Зоя пожала плечами — ещё один напрасный жест. Копатели правда прекрасны, и Зою не больно-то волновало, видит это Хайс или нет.

Их сформировала более жёсткая, мощная эволюция. Один из копателей выпрямился в солнечном свете, и она залюбовалась универсальностью, которую придала ему Исис — нечто вроде ожившего швейцарского армейского ножа. Прямой как палка, копатель был полутора метров в высоту. Свод его серой головы, как у черепахи, выдавался из футляра плоти. Глаза, чёрные и невероятно чувствительные к свету, вращались в глазницах. Верхние конечности с клешнями в форме лопаты, которыми они и копают, свободно свисали с высоких плечевых суставов. Одна из более мелких рук-манипуляторов обхватила новое копьё, многосуставные пальцы зажали древко. Копатель зашевелился, и хрящевые пластинки на брюхе принялись сдвигаться и раздвигаться, открывая взгляду Зои что-то слишком гибкое для его размера, нечто вроде гигантской многоножки.

Клювообразный рот копателя приоткрылся, оттуда вырвалась серия приглушённых щелчков, полностью проигнорированных его компаньоном. Он что, разговаривает сам с собой?

— Это Старик, — сообщил ей Хайс.

— Прошу прощения?

— Копатель с копьём. Мы называем его Старик.

— Вы что, дали им имена?

— Нескольким, наиболее узнаваемым. «Старик» — это из-за усов. Длинные белые осязательные усики. Здесь удалённо побывал каждый из Ямбуку, и большинство не раз. Старик время от времени наносит нам ответный визит.

— Он приходит к станции?

Почему этого не было в отчётах? Информационное ранжирование Дегранпре, подумала она; зоологические данные отложены в долгий ящик ради статистики производства.

— Раз в несколько дней, как стемнеет, он прокрадывается к периметру станции и изучает нас. Смотрит на роботов, если они на ходу.

— Значит, мы им любопытны.

— Ну, конкретно этому копателю — да. Может быть. Или, может, мы стоим на пути к любимой заводи, где он рыбачит. Не стоит делать скоропалительных выводов, основываясь на поведении отдельного индивида.

Зоя повела «стрекозу» по неровному кругу, пытаясь вновь привлечь внимание копателя. Старик моментально устремил на неё взгляд.

Чувство того, что её видят, было почти пугающим. Зоя поёжилась в кресле пультовой.

— Кстати, о сумерках, — сказал Хайс. — Ночные насекомоядные начинают охотиться, когда тени становятся длиннее. Скоро нам нужно лететь домой.

Но я же как раз здесь, подумала Зоя. Я дома.

5

На станции Хайса называли «монахом Ямбуку» — отчасти из-за того, что он пробыл на Исис дольше почти всех, отчасти потому что он всегда был занят работой. Начальственной рутиной он занимался с должным старанием, правда, по большей части считая её неизбежным злом. Но что он действительно ценил, так это те редкие моменты, когда оказывался в лаборатории, не имея других насущных забот, помимо микроанатомии клеток организмов Исис.

Всего, что достигла жизнь на этой планете, она достигла с помощью ДНК. Как и земные формы жизни, организмы Исис пользовались этими длинными молекулами для сохранения и изменения наследственной информации. Но ДНК — молекула кодируемая, чистая книга, и в эти похожие книги Земля и Исис вписали очень разные истории.

На Исис не удалось найти свидетельств массовых вымираний. На заре своей истории звёздная система Исис была столь же неистовой, как и окрестности любой юной звезды; столкновения с кометами дали планете воду и органические молекулы. Но какое-то из более поздних событий, а может и простое присутствие во внешней части системы громадного газового гиганта вдвое крупнее Юпитера, вымело огромное число небесных тел из камня и льда — по меньшей мере вплоть до ледяного кольца звёздной системы Исис, её собственного пояса Койпера. Жизнь зародилась на планете куда более спокойной, чем древняя Земля.

Жизнь на Исис была более долгой и глубокой рекой. Её течение было медленным и сложным разделением, подчёркиваемым не ледниковыми периодами или столкновениями с кометами, но волнами хищников и паразитов. Экология Исис была постоянно совершенствующимся вооружённым противостоянием. Орудия нападения были грозными, защита — изощрённой.

И всё это превращало планету, помимо прочего, в новую необъятную фармакопею. Серьёзную лепту в содержание Ямбуку внесли земные фармакологические корпорации, входящие в Рабочий Трест. И в этом же заключалась проблема. Вся информация, исходящая из Ямбуку, должна была согласовываться с бухгалтерами Треста. Здесь не было места чистой науке, как ясно давали понять нанятым работникам из пояса Койпера. Хайс подозревал, что он особенно устраивает Тресты: не просится домой с намерением немедленно опубликовать ряд статей в независимых академических журналах, бесплатно выдав — в глазах Трестов это выглядело бы именно так — то, что было ими оплачено.

Сейчас Хайс завершил то, чем занимался — микропрепарирование бактериальной формы, нарастающей на внешних уплотнениях. Он сохранил результаты и прибрал за собой в перчаточном боксе для следующей смены.

В лабораторию вошла Элам с планшетом в руке, и он поднял голову. Хайс уже научился узнавать её по звуку шагов. В Ямбуку всего шестнадцать сотрудников, по большей части ежегодно сменяющихся, хотя некоторые, главным образом он сам и Элам Мейзер, пробыли на станции большую часть последних пяти лет. Люди с пояса Койпера выносили пребывание в таких тесных помещениях куда легче, чем земляне или марсиане. Соответственно, большинство персонала Ямбуку были выходцами именно оттуда — хотя они всегда прибывали на Исис наёмными работниками Трестов.

— Свежая передача с ОСИ, — сказала Элам. — Хочешь взглянуть сейчас или позже?

Хайс вздохнул и уступил место у перчаточного бокса Тоне Купер, штатному микробиологу, которая стояла у стола и нетерпеливо постукивала ботинком.

— Надеюсь, мы можем просмотреть за обедом?

— Почему бы и нет.

Элам взяла планшет в столовую, но отложила в сторону, пока они ели. Пища на Ямбуку — не больно-то вдохновляющие питательные кубики различного вида, изготавливаемые из продукции оранжерей ОСИ. «Спрессованный белок», называла их Элам. Или, менее любезно, «компост».

— Нам нужно найти более инертный материал для уплотнений, — сказал Тэм.

— Это возможно?

Он пожал плечами.

— Нужно спросить инженеров. Сейчас мы тратим больше времени на поддержание стерильности, чем на научные исследования. И потом, мы подвергаемся ненужному риску.

Рискуем жизнью, подумал он. Без громкого голоса Мака на Ямбуку было неестественно тихо.

Элам взяла листок с текущими делами и развернула его на крышке стола. Хайс подвинул стул ближе.

— Первое по списку, — сказала Элам. — По словам Тиа и Кваме, костюм Зои готов к проверочной прогулке. Что хотим мы, так это обход вокруг прогалины, под плотным наблюдением и в присутствии напарника в стандартном скафандре. И с мощной поддержкой роботов.

— А что хочет Зоя, так это бродить по лесу до тех пор, пока не решит, что нагулялась.

— Ещё бы!

Тэм улыбнулся.

— Я смогу отговорить её от долгой прогулки. И я же буду сопровождать её в первом выходе.

— А-ха, — сказала Элам, с любопытством посмотрев на него.

— Что значит — «а-ха»?

— Сколько ты знаешь о Зое?

— Знаю основное. Она — одна из клонов старого генетического материала, её вырастило подразделение «Устройства и Персонал».

— В их глазах она и есть устройство. Сложи два и два, Тэм! Взгляни на это глазами Трестов. Им глубоко плевать на лингвистические нюансы языка копателей или на таксономию флоры Исис. Она здесь с какой-то иной целью.

Хайс не разделял её очарованности земной политикой.

— «Устройства и Персонал» вновь выпускают коготки, заигрывают с Рабочим Трестом?

— Подозреваю, дело куда серьёзнее. Эти подразделения всегда соперничали, но с начала столетия «Устройства и Персонал» утратили свои позиции. Подозреваю, они рассматривают Исис как шанс развернуть наступление на бюрократию РТ. Если технология костюма Зои отработает как заявлено, это будет революцией. В этом случае мы сможем кардинально расширить присутствие человека на планете.

— Элам, мы даже не можем держать в чистоте внешние уплотнения.

— В том-то и суть. Устройство Зои — не просто новая технология, это целая дюжина новых технологий: невероятно эффективные осмотические фильтры, механически прочные тонкие плёнки из полимеров, с биологической точки зрения гораздо более инертные, чем у нас. Это просто переворот.

— Как вдохновенно.

— Нет, я буквально. Рабочий Трест тянет Проект Исис два десятка лет, и проблемы только усугубляются. Если «Устройства и Персонал» одним ударом получат возможность вмешаться и предложить реальную альтернативу, они смогут получить достаточную поддержку в Совете, чтобы отстранить бескомпромиссных чинов из РТ.

От всех этих рассуждений Хайс начал терять терпение, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Земная политика, Элам. Какое отношение она имеет к нам?

— Если это сработает, мы получим целую плеяду новых начальников с новыми приоритетами. В лучшем случае. В долгосрочной перспективе это может означать появление постоянных поселений. Может означать, что на Исис начнётся интенсивная добыча биологических и генетических ресурсов. Практически неизбежно может означать меньшую роль людей с пояса Койпера.

— Серьёзно?

— Ну, а почему мы здесь? Отчасти, потому что люди РТ могут эксплуатировать наших учёных в отрыве от УиП. Отчасти — потому что мы привыкли жить и работать небольшими группами в тесных помещениях. Если «Устройства и Персонал» готовы с помощью своих интерфейсов открыть Исис для всех желающих — и если сумеют добиться этого без унижающего их достоинство привлечения людей из Койперовской Республики — тогда они вышибут отсюда Рабочий Трест. А с ним и нас. Не говоря уже о будущем фундаментальной науки на этой планете. Они не станут распространять знания, они запатентуют всё, что узнают. И обойдут нас на пути к звёздам.

— Думаешь, Зоя это понимает?

— Она — пешка. Зоя думает, что всё это — проект по экзозоологии. Но её хозяева — «Устройства и Персонал». Прочти её досье, особенно мелкий шрифт. Зою отбирают и до двенадцати лет растят в детском доме УиП. Затем — ни с того ни с сего — её с четырьмя сёстрами-клонами бросают в сиротский приют в Тегеране.

— Многих точно так же тасуют туда-сюда. Бюрократия.

— Не спорю. Но обрати внимание на даты! Август 32-го — по настоянию Рабочего Треста половина высоких чинов УиП арестована за подстрекательство к бунту. Борьба за власть. Сентябрь 32-го — Зою с другими клонами бросают в Тегеране. Январь 35-го — очередное потрясение в верхах, на этот раз в самом Рабочем Тресте. Группа начальников УиП восстановлена в правах, выпущена из реабилитационных фабрик и объявлена героями. Март 35-го — «Устройства и Персонал» забирают Зою из детдома для сирот.

— Только Зою?

— Её сёстры не выжили. Иранские детские дома не «Лунный Хилтон», знаешь ли. Зоя знает только, что её спасли. Её лояльность купили, причём по дешёвке.

— Для них — дёшево. Саму Зою это, должно быть, серьёзно травмировало.

— Ты так думаешь?

Тэм кивнул.

— Она не больно-то коммуникабельна.

— Она жертва и инструмент, вскормленный обещаниями, теорией, тимостатом и ложью. Хочешь совета? Не привязывайся к ней.

Я и так не привязан, подумал Хайс. Не привязан ни к чему.

— Элам, она далеко от дома.

— Не так далеко, как тебе кажется. У неё есть куратор, крупная шишка в «Устройствах и Персонале». Его зовут Аврион Теофилус. После Тегерана он был её тренером, наставником и суррогатным отцом. И, судя по этому графику, он прибывает на Исис.

Спустилась ночь, послушно отразившаяся на дюжине экранов в Ямбуку. У Хайса выдался обстоятельный разговор с Дитером Франклином. Высокий планетолог перепил кофе, и они прогуливались по станции, обсуждая его излюбленные теории, что-то насчёт микрокапиллярных структур мелких клеток. Всё это было хоть и интересно, но недостаточно интересно, чтобы заставить Хайса бодрствовать заполночь.

Когда темнело, на станции становилось тихо. Забавно, что мы адаптируемся к этим ритмам местных цикад, подумал Хайс, несмотря на то, что сутки длятся на несколько часов медленнее. Он ещё раз прошёлся по коридорам центральной части Ямбуку — сторожевой обход, — а затем пошёл спать.

В предвкушении первой прогулки Зою разбирал азарт. Пока её одевали, она старательно держала себя в руках, но по раскрасневшимся щекам и блеску глаз Хайс ясно видел, что Зоя годами грезила об этом моменте.

Из глубин памяти всплыли воспоминания о Маке Фейя, умерившие его собственную приподнятость. Костюм Зои был до невозможности тонок. Элам была права: это не просто улучшенный скафандр биозащиты, это целый арсенал новых технологий… кропотливо накапливаемых гномами из «Устройств и Персонала». И — да, если костюм сработает, это совершенно преобразит присутствие человека на Исис.

К моменту, когда он оказался замурован в свой неизмеримо более неуклюжий скафандр, Зоя уже была готова и ждала его. В сравнении с ним девушка казалась подвижной и свободной: её тело не сковывало ничего, кроме полупрозрачной мембраны, тазового чехла для рециркуляции отходов, дыхательного аппарата, облегающего рот, да пары увесистых ботинок.

Элам Мейзер, наблюдающая за ними глубоко из стерильного ядра станции, в последний раз просмотрела их телеметрию и дала зелёный свет на выход. Они прошли через три ряда «полу-горячих» концентрических стен, и сейчас последняя дверь — высокий стальной воздушный шлюз — скользнула в сторону, открываясь дневному свету.

Дневному, не солнечному. Солнце спряталось за густым облачным покровом, отчего лес неподалёку потемнел и приобрёл зловещий вид. Девушка вышла вслед за облачённым в массивный скафандр Хайсом, и остановилась на расчищенной площадке, выглядя до нелепости уязвимой. Собственно, она казалась почти нагой. Её костюм придавал лицу красноватый оттенок, но ничего не скрывал.

Руки и плечи Зои двигались без каких-либо ограничений. Верхняя часть тела была гибкой, небольшие, но крепкие, мускулы ходили под идеальной кожей. Груди были компактными и упругими. Хайс за неё опасался, но сама Зоя была бесстрашной. Поначалу, сдерживаемая устройствами на ногах и тазу, она двигалась неловко, но игриво, с очевидным удовольствием.

— Помедленнее, Зоя, — предупредил он. — Мы вышли для проверки телеметрии, а не на пикник.

Она остановилась, развела руки в стороны и задрала подбородок.

— Тэм! Ты это чувствуешь?

— Чувствую — что?

Казалось, её разбирает смех.

— Дождь!

Дождь начался неощутимо — по крайней мере, для Хайса. С запада потянулась лёгкая дымка. Капли брызгами разлетались по сухой площадке и застучали по листьям в лесу. Горошины воды, словно роса, формировались на «второй коже» Зои. Словно маленькие драгоценности. Ядовитые.

Хайсу никогда не был на Земле. Биологический барьер был чересчур высок; для такого визита потребовались бы бесчисленные прививки и модификации иммунной системы, не говоря уже о суровой дезинфекции всего тела по возвращении обратно в пояс Койпера. Но он был человеком, и его тело несло в себе миллиард лет эволюции. Он понимал удовольствие, которое испытывает Зоя. Тёплый дождь на человеческой коже: каково это ощущать? Хайс подумал, это совсем не то же самое, что принимать душ в санузле — судя по улыбке девушки, которую та не могла сдержать.

Она повернулась и, свободно покачивая руками, опасно приблизилась к лесистому периметру. Над её головой нависли петли зелёных, цвета морской воды, листьев ползучих деревьев. Во влажной тени Зою почти не было видно. Хайс озабоченно смотрел, как она наклоняется, чтобы сорвать ярко-оранжевый дождевик с поросшей мхом лесной подстилки. Гриб взметнул в воздух клубы спор.

Опасность была вопиюще очевидной. Одна-единственная из этих спор могла бы прикончить её за считанные часы. Целое облако их клубилось вокруг головы девушки, а она с детским восторгом смеялась через маску.

Хайс подошёл к ней со всей скоростью, которую был способен развить в скафандре.

— Зоя! Хватит. Ты перегрузишь камеру для дезинфекции.

— Оно живое, — изумлялась она вслух. — Всё! Я это чувствую! Оно такое же живое, как и мы!

— Вообще-то, Зоя, мне хочется, чтоб оно и дальше так было.

Она разулыбалась, и серебряные струи дождя собирались в лужицы у её ног.

Вокруг периметра Ямбуку они гуляли полчаса, после чего ему всё же удалось упросить Зою вернуться на станцию. К моменту, когда Хайс наконец выбрался из своего скафандра, девушка уже закончила принимать душ. Он присоединился к ней в помещении для карантина. Дезинфекция была тщательной до одури, по всем признакам работу их костюмов нельзя было назвать иначе, чем безукоризненной — но протокольные требования Ямбуку предписывали изолировать их на один день, в течение которого нанобактеры будут выискивать в них признаки заражения.

Две койки, настенный монитор и автомат для выдачи еды и напитков: вот что такое карантин. Зоя вытянулась на одной из коек. Здесь, в четырёх стенах, она несколько потускнела по сравнению с тем, какой была на открытом воздухе. Хайс составил краткий письменный отчёт для архивов ОСИ, после чего заказал кофе.

Зоя погрузилась в чтение журнала за последние шесть месяцев, который Элам Мейзер уже ему показала. Хайс вдруг понял, что пытается нарисовать в воображении Зою такой, как её нарисовала Элам: дитя из пробирки УиП, оставленное на два года в в каком-то варварском приюте для сирот, единственную выжившую из выводка таких же девочек.

В жизни с ним не случалось ничего столь драматичного, но он хорошо понимал эмоциональные последствия изгнания и одиночества. Он родился в клане Ред-Торн, среди самых упёртых республиканцев пояса Койпера. Из Ред-Торна вышло множество койперовских учёных, но Хайс стал единственным, кто принял участие в Проекте Исис; да и вообще, он был одним из очень немногих членов клана, принимающих хоть какое-то участие в спонсируемых Трестом проектах. Многие из членов Ред-Торна погибли в десятилетия Перемен, и мнение клана о Трестах, в общем, было почти эквивалентно мнению малиновки о змее, пожирающей её яйца.

Когда Хайс подписался на участие в проекте, от него отвернулись и клан, и семья. К тому времени он был сыт по горло экстремизмом клана Ред-Торн и не возражал бы против отлучения, если бы при этом не пришлось проститься и с матерью, которая вышла замуж за его отца в 26-м, после койперовского праздника потлач. Сама она была из клана Айс-Уокер, члены которого дышали к Трестам точно такой же ненавистью, но, якобы, ценили семейные узы превыше всего. Когда в доках мать повернулась к нему спиной, она дрожала от стыда. Хайс помнил кораллово-синий джемпер, который на ней был — возможно, самых спокойных тонов из её цветастого гардероба. Тогда Тэм понял, что может никогда её больше не увидеть, что эта унизительная сцена может оказаться их последней встречей.

Поставить после этого подпись на клятве верности Семье было для него ничуть не менее позорным, чем пройтись босиком по экскрементам.

Но это был единственный путь на Исис.

Насколько же тяжелее пришлось Зое, думал он, которую растили как машину, и с которой так жестоко обошлись, когда УиП выпала из фавора. Она тоже подписала клятву верности, подумал Хайс, но её клятва записана у неё в крови.

Зоя перелистнула последнюю страницу журнала. Хайс увидел, как она поджала губы.

— Плохие новости?

Она подняла голову.

— Что? А, нет! Вовсе нет. Хорошие! К нам летит Тео.

Аврион Теофилус. Её наставник, подумал Хайс. Отец. Куратор.

6

Для ранее втиснутого в рамки Земли океанолога, такого как Фриман Ли, морское дно Исис сочетало в себе знакомое и причудливое, в непредсказуемых пропорциях.

Знакомыми были застывшие потоки излившейся лавы и выходы действующих вулканов — «чёрные курильщики», выбрасывающие в морских глубинах потоки тепла и клубы экзотических минералов; возможно, всё это выглядело бы точно так же на любой другой похожей планете. Мощный прожектор управляемого им подводного беспилотника выхватывал радужное бактериальное покрывало, скрывающее под собой морское дно: термофильные одноклеточные в тысяче разных видов, почти такие же древние, как сама Исис. И эта картина была ему не в новинку, годы назад Фриман уже видел подобные в тихоокеанских глубинах.

Но вдали от этих ландшафтных меток дно океана Исис выглядело донельзя странно. Башнями, обелисками и структурами, напоминающими мечети, возвышались растения с высоким содержанием кальция. Среди них плавали или передвигались разнообразные позвоночные и беспозвоночные — попадались и крупные, но большинство были очень мелкими. В непривычном для них свете они искрили серебристым или светлыми пастельными оттенками.

Впрочем, сколь бы интересными эти создания ни были, Ли добрался сюда для того, чтобы взять образцы простейших одноклеточных. В этих, наиболее древних, формах жизни Исис мог содержаться ключ к ответу на серьёзные вопросы: каким образам развивалась жизнь на Исис и почему, за все эти нескончаемые эпохи перемен, эта жизнь не дала ничего, что хотя бы отдалённо можно было назвать разумом.

И за этим маячил ещё более серьёзный вопрос, который Ли частенько обмусоливал с планетологом Дитером Франклином со станции Ямбуку. Вопрос настолько важный и ставящий в тупик, что он стал казаться почти не имеющим ответа: одиноки ли мы?

Жизнь во Вселенной — явление едва ли редкое. Исис была этому живым примером, но и не только она: планетарный интерферометр обнаружил ещё с дюжину биологически активных планет. Даже если жизнь в Галактике есть не везде, по крайней мере это относительно обычное явление.

Но, сколько бы ни прислушивалось человечество, сколько бы ни выискивало какой-нибудь разумный сигнал, хоть какое-то свидетельство межзвёздных полётов, намёк на расселившуюся среди звёзд цивилизацию, всё без толку. Мы расселяемся в пустоту, подумал Ли. Мы зовём, но нам никто не отвечает.

Мы уникальны.

Фриман поместил бактериальные соскобы в контейнер беспилотника и развернул его к поверхности. У него были и другие дела. В конце концов, он начальник Океанической станции, и этот заплыв — удовольствие с привкусом вины. Нужно составлять отчёты, выслушивать жалобы. Нужно сбросить всю эту тоскливую рутину Рабочего Треста, навалившуюся на него, как сонмы рыб-прилипал, избавиться от неё на какое-то время, пока она не вернётся снова.

Беспилотник пошёл вверх, словно стальной пузырёк. Фриман смотрел, как морское дно уходит вниз, но движения не ощущал, чувствуя только свою напряжённую спину, опирающуюся на спинку кресла в пультовой. Управление подводными аппаратами поглощало настолько, что он забывал менять позу; после таких погружений его всегда донимали хронические боли в пояснице.

Фриман добрался до точки, в которой дневной свет стал зримым. Воды вокруг аппарата сначала раскрасились в цвет индиго, затем стали багрово-синими, потом ярко-зелёными. В поле зрения уже показалась далёкая Океаническая станция, цепочка гондол и якорей, словно свисающее с морской длани жемчужное ожерелье, когда зазвучала сирена.

Ли передал управление беспилотником ассистенту, Каю Фейну, и быстро пробежался глазами по экспресс-отчёту на главном экране пультовой, прежде чем перенести внимание на свой планшет со стремительно бегущими данными.

В Шестой гондоле — общее отключение питания, подняты барьеры, зафиксировано заражение. Самая глубоководная из лабораторий Океанической станции стала «горячей». Следующие десять минут Фриман лихорадочно выискивал информацию, прежде чем команда инженеров определила, что да, по гондоле определённо распространилось заражение, и нет, двое запертых внутри неё сотрудников на момент сирены не отвечали на неоднократные запросы. Приём телеметрии с гондолы также прервался; структура наглухо закрыта и обесточена. Отказ электроники особенно ставил в тупик. Оказавшись у задраенных люков без какой-либо информации, инженеры не могли решить, что делать дальше.

Но Ли знал, что следует предпринять: на случай новых проблем он распорядился подготовить шаттл станции к аварийной эвакуации. Связистам он велел поставить в известность Орбитальную станцию Исис и запросить рекомендаций. Сам он пытался связаться с Кеньоном Дегранпре лично, когда Кай, по-прежнему облачённый в шлем дистанционного управления, произнёс:

— Думаю, тебе стоит на это взглянуть.

— Сейчас не время.

Очевидно.

— Я внизу, у Шестой гондолы, — сказал Кай. — Взгляни.

Фриман сбросил исходящий звонок и вернулся в кресло управления.

Шестая гондола перенесла катастрофу — это было очевидно с момента, когда зазвучала сирена, — но с точки, в которой находился беспилотник, Ли не видел каких-либо физических повреждений.

Прожектора накрыли лучами грани внешних сенсорных массивов гондолы, но в их свете не вырисовывалось ничего необычного. Привлечённые светом, множество огромных полупрозрачных беспозвоночных, которых люди Фримана прозвали «церковными колоколами», дрейфовали в сторону подводного аппарата. Но они были лишь безвредной помехой, бездумно рыская по тёплым экваториальным водам в поисках органелл. Целой стае церковных колоколов вряд ли по силам вырубить всю лабораторию.

— Кай, что ты хочешь мне показать?

В ловушке заражённой гондолы оказались двое — койперовский микробиолог Кайл Сингх и землянин Рой Деверё, морской биолог. Даже если они остались в живых после первоначального биологического заражения, каким бы оно ни было, они могли не пережить сбоя в электропитании. Шестая гондола располагалась достаточно глубоко, чтобы даже в здешних тёплых экваториальных водах стремительно потерять тепло. А рециркулятор воздуха, запущенный в аварийный режим аварийными протоколами заражения, к этому времени уже должен быть перегружен.

Впрочем, подумал Фриман, люди в гондоле к этому моменту наверняка мертвы. В Шестой гондоле хранились серьёзные запасы глубоководных алкалоидов. Там имелось множество заразных организмов, и если что-то попало из перчаточных боксов в воздух, Деверё и Сингх, по-видимому, скончались почти моментально. Под этой гондолой не было ничего, кроме якорных цепей, уходящих в чёрные глубины океана Исис. Вода здесь была чернильно-бирюзовой, она циркулировала в термопаузе между средой обитания любящих давление церковных колоколов и насыщенной фотохимией поверхностного слоя. Напоминающие планктон одноклеточные организмы и похожие на снежинки колонии бактерий оседали здесь из поверхностных вод — снегопад, питающий биологически богатые придонные зоны.

Гондола, несмотря на отсутствие огней, казалась нетронутой. Деверё постоянно жаловался, что плёнки водорослей нарастают на окнах и внешних устройствах. Но сейчас Фриман ничего такого не видел.

— Правее, — бесстрастно сказал Кай. — Мне показалось, я увидел выход газа через уплотнение иллюминатора. Может, сюда стоит позвать инженера.

Фриман поиграл узкими снопами света от беспилотника, направив их на маленький кружок иллюминатора из модифицированного стекла.

Вот оно! Движение. В свете прожектора он увидел струйку поднимающихся жемчужин. Пузырьки. Воздух.

У Ли сдавило внутри от более личного страха. Это не техническое отверстие для выравнивания давления, не балластный сброс газа. Кай прав — это утечка.

Он вернул управление ассистенту, вызвал оперативный штаб и дал кризис-менеджеру распоряжение расставить людей у стыковочных устройств.

— И пусть группа по балласту будет наготове, на случай если мы потеряем устойчивость.

Полностью утратившую герметичность Шестую гондолу нужно будет отцепить, иначе она утянет за собой все остальные. Наихудший сценарий: сбросить дырявую гондолу, скрестив пальцы на то, что уплотнения в трубе выдержат, и попытаться не дать всей связке превратиться в гигантский маятник.

Вернувшись в кресло дистанционного управления, Фриман повёл аппарат в сторону от аварийной гондолы. В свете прожекторов появилась вторая струйка воздуха. Ещё утечки. Господи, подумал он, это не лаборатория, а чёртово решето!

И в паническом оцепенении увидел, как гондола начала схлопываться — быстро и неестественно тихо. Биметаллические швы выпустили наружу гейзеры газа, затем вогнулись внутрь разрываемыми на неровные лепестки стальными полусферами. Звука не было — беспилотник не был оборудован микрофонами, — но сотрясение должно было быть колоссальным. Аппарат сильно повело, прежде чем Фриман успел его выровнять, перед глазами пронеслись призрачные и фрагментированные изображения. Дрожь пробежала по всей цепочке гондол, грохотом отозвавшись в полу под ногами.

Фриман отдал приказ об аварийной отстыковке и воочию увидел, как это происходит. Пиропатроны отстрелили гондолу от остальной части станции. Фрагменты обломков отделились от мешанины металла и хаотично понеслись к поверхности — полиэфирные подушки, каркасы перчаточных боксов, скомканная одежда — то ли с телами, то ли без. Остальная же часть гондолы, захваченная в плен якорными цепями, камнем рухнула вниз; словно гигантская рука поднялась из глубин, чтобы забрать её с собой.

Церковные колокола, радужно переливаясь в слабом свете, заметались среди бурлящей воды и устремились вглубь.

Как только поступили новости о катастрофе, Кеньон Дегранпре на транспортнике добрался в диспетчерский центр ОСИ. Новости, которые он мог узнать, страшили — но он не должен позволить этому повлиять на трезвость суждений. Сейчас нужно работать с тем, что есть; разгребать последствия — задача на потом.

В диспетчерском центре толпились младшие менеджеры, сражаясь за места у консолей. Дегранпре велел выйти всем, кроме командного персонала и инженеров, и велел команде связистов в ожидании дальнейших распоряжений занять места согласно штатному расписанию. Он рассудил, что пусть они лучше просятся в сортир, чем путаются под ногами. Четвёрку подчинённых Дегранпре оставил при себе и распорядился, чтобы на главный экран центра выводилась исключительно информация от повреждённой Океанической станции, и ничего больше.

А на той станции, должно быть, царила суматоха. Активными оставались только стандартные каналы телеметрии. Но и по получаемой по ним скудной информации ущерб был очевиден. Самая глубоководная из гондол цепочки схлопнулась через считанные минуты после того, как сигнал биологической угрозы полностью её изолировал. Очевидно, два эти события были связаны, но как? Учитывая, что гондола потеряна, найти ответ, скорее всего, будет проблематично. Не то, чтобы все до одного лихорадочно пытались найти объяснение; персонал станции изо всех сил старался восстановить её стабильность после сброса повреждённой лаборатории. Дегранпре задался вопросом, так ли уж был необходим этот сброс — может, Фриман Ли мог пытаться что-то скрыть? Но инженеры уверили его, что это действие было необходимо для спасения станции. Тем не менее…

Впрочем, наиболее насущным был другой вопрос: под контролем ли биологическая угроза, не может ли она распространиться?

Дегранпре заказал кофе для всех, кто находился в зале, и с нескрываемым нетерпением принялся ждать, когда Ли — по крайней мере, хоть один землянин, — найдёт время для прямого вызова.

И в этом ожидании он чувствовал свою беспомощность. Вне зависимости от того, что будет дальше, событие приведёт в ярость его начальство на Земле. Ему придётся отправить Семье отмеченный красным флажком отчёт — и принять всю полноту ответственности, от которой не уйти. Ну, а между тем…

Между тем, ему остаётся лишь молиться о том, чтобы ситуация осталась под контролем.

Младший сотрудник принёс ему кофе. Напиток был синтетическим и по вкусу напоминал пепел, взболтанный в колодезной воде. Тем не менее, к тому моменту, как на экране соизволил появиться Ли, Дегранпре осушил две чашки. Трестовская униформа начальника Океанической станции была растрёпана, её покрывали пятна испарины. Кожа Ли была столь же классически тёмной, сколь кожа Дегранпре — классически светлой; на Земле они оба сошли бы за умеренно красивых. Но только не в койперовских поселениях, где излюбленным цветом кожи был коричневый, смешанного происхождения.

— Я хочу полностью эвакуировать Океаническую станцию, — без экивоков заявил Ли.

Дегранпре моргнул.

— Вы же знаете, у вас нет полномочий…

— Менеджер, я прошу прощения, но дело не терпит отлагательств. Что бы ни вырубило Шестую гондолу, оно в первую очередь подействовало на людей, во вторую — на электрические системы, и в третью — на структурную целостность самой гондолы. И всё это — меньше, чем за час. Я больше никого не хочу потерять.

— По данным нашей телеметрии, проблема под контролем. Если у вас есть свидетельства обратного, прошу вас ими поделиться.

— При всём уважении, у меня нет никаких свидетельств! Что мне известно точно — одна из моих лабораторий лежит на дне морском, а двое людей мертвы. На момент инцидента в их перчаточном боксе имелись бактериальные бляшки. Я не знаю, имело ли это отношение к проблеме, но похожие организмы есть и у нас, практически в каждом перчаточном боксе на станции. Если это представляет опасность…

— Вы не можете этого знать.

— Нет, не могу — и именно поэтому я…

— Вы предлагаете мне пожертвовать чрезвычайно ценным активом из-за одного несчастного случая и умозрительных предположений.

— Мы всегда можем вернуться на станцию.

— Ценой огромных затрат ресурсов и рабочего времени.

— Сэр… вы правда готовы взять на себя такой риск?

Ублюдок пытается выгородить себя на случай новых проблем. Дегранпре представил, как Ли даёт свидетельские показания на разбирательстве в Трестах: «Несмотря на мой недвусмысленный запрос на эвакуацию…».

— Доктор Ли, как только вы сумеете предоставить мне убедительные аргументы, мы сможем от них оттолкнуться.

Ли прикусил губу, но понял, что спорить бесполезно.

— Если вы отслеживаете нашу телеметрию, то знаете столько же, сколько я. Этим утром с гондолой что-то случилось. Никаких сигналов от команды, только звук сирены о биологической угрозе. Я распорядился задраить переборки. Электрическая сеть и жизнеобеспечение отключились вскоре после этого, по неизвестным причинам. Часом позже гондола утратила целостность корпуса и обрушилась под внешним давлением. Это всё, что нам известно.

— Вы сумели достать какие-либо обломки?

— У нас недостаточно управляемых роботов или скафандров, чтобы достать хоть что-нибудь значимое.

— Хорошо. Тогда подготовьте ангар для шаттла, но эвакуируйтесь только по моему распоряжению. А тем временем попытайтесь собрать хоть какие-нибудь свидетельства, которые могут плавать на поверхности. Через карантин не проносите ничего существенного, помимо архивных образцов для перчаточных боксов.

— Говорю официально: я настоятельно рекомендую эвакуировать станцию сейчас, а все расследования проводить дистанционно.

— Отмечено. Спасибо за ваше мнение. Прошу вас действовать, как я сказал.

И Дегранпре передал управление связью одному из подчинённых.

После того, как первоначальный отчёт был отправлен, а нужные распоряжения отданы — и в отсутствие новых сигналов тревоги, — Дегранпре передал бразды правления в руки заместителя и предупредил, чтобы тот оповестил его при ухудшении ситуации.

Он не ел уже десять часов; из уважения к начальнику голодными были и все остальные в диспетчерском центре. Дегранпре распорядился о новой смене и о том, чтобы доставили еду для всех, кто остаётся дежурить.

Сам же он отправился в столовую для начальства, где увидел Корбуса Неффорда, спокойно расправляющегося с тушёным перцем и рисом басмати. Оранжереи поставляли ограниченный набор специй, другие получали биосинтезом, но блюдо Неффорда источало ароматы свежего чеснока и базилика.

Начальник Медицинской службы посмотрел на него с непритворным удовольствием.

— Составите мне компанию, сэр?

Уставший Дегранпре сел напротив.

— Полагаю, вы слышали.

— Об инциденте на Океанической? Немного.

— Потому что я бы предпочёл не затрагивать эту тему.

— Кризис миновал?

— Да, — ответил Дегранпре. Не выдаёт ли он желаемое за действительное? — Миновал.

— Двое погибших?

— Очевидно, вы информированы не хуже меня. А теперь, Корбус, давайте поговорим о чём-нибудь другом. Или помолчите и дайте мне поесть.

Робот-официант ждал его заказа. Дегранпре был голоден, но выбрал блюдо полегче — салат с протеиновыми полосками.

Получивший взыскание главный медик немного помолчал, прежде чем на ум ему пришла другая тема:

— Я слышал, с Земли прибывают новые тьюринговские сборки.

— Вы неисчерпаемый источник хороших новостей. Не знал, что вас интересуют инженерные дела.

— Только в тех случаях, когда они затрагивают моё будущее, сэр. А может, и ваше тоже.

— Новые тьюринговские сборки? Не припомню, чтобы я соглашался на замену. Или это алгоритмы на следующий год?

— Очевидно, совершенно новые. Но в Инженерной говорят, у них пометка срочности.

— У нас и без того полно хлопот, с тем чтобы не выбиться из графиков техобслуживания. Нам придётся вносить изменения в квоты, если только новые сборки не нацелены на улучшение эффективности.

— «Устройства и Персонал» хотят, чтобы наши тьюринговские фабрики начали выпуск компонентов для планетарного интерферометра.

— Чушь! Они носились с этой идеей годы назад. Да, да, когда-нибудь это всё равно придётся делать… обзор местных звёзд, возможно даже запуски кораблей Хиггса из системы Исис… Но не в ближайшем будущем.

Интерферометр в системе Исис сможет вести съёмку планет, недоступных наблюдению из Солнечной системы. Но всё это — голая теория; по всей видимости, оно и останется теорией ещё долгое время. Ни Рабочий Трест, ни Семья не преследуют цель вести быструю экспансию в Галактику. Единственные, кто выступает за ускорение разведки — со всеми сопутствующими затратами, — так это отдельные несогласные в «Устройствах и Персонале».

Если только…

Могли ли «Устройства и Персонал» накопить достаточно власти, чтобы заказать новые тьюринговские сборки? А Рабочий Трест — он что, будет спокойно на это смотреть?

Дегранпре слишком долго отсутствовал на Земле, чтобы гадать.

— Сэр?

В ожидании его реакции Неффорд разве что слюнки не пускал. Дегранпре отказался её продемонстрировать.

— Прошу прощения, Корбус. Я задумался ещё кое о чём.

Лицо врача выразило глубочайшее разочарование.

— Извините, но мне пора, — сказал Дегранпре, поднимаясь.

— Сэр, а что с вашей едой?

— Отправьте её в мою каюту.

За прошедшие восемь часов кризис на Океанической развития не получил. Даже Фриман Ли начал успокаиваться: он больше не требовал немедленной эвакуации, лишь настаивал на «аварийном плане», что было вполне резонным. Дегранпре согласился держать ангар для шаттла наготове и распорядился о немедленном расследовании. Контролировать его он решил поручить койперовской женщине с Ямбуку, Элам Мейзер, которая должна была вскоре прилететь на Океаническую. Работая на свой лад, она была компетентным сотрудником. К тому же, будучи учёным с наземной станции, она обладала навыками контроля за операциями по дезинфекции и сохранению стерильности.

Потратив достаточно долгое время на введение в курс дела начальников служб, Дегранпре вернулся в свою каюту, чтобы как следует разобраться в последних передачах с Земли. О да, Корбус Неффорд был прав: вот и распоряжение на внедрение новых алгоритмов для тьюринговских фабрик, что будет оттягивать ценные исходные материалы на постройку крупного оптического интерферометра. Уже до конца десятилетия «Устройства и Персонал» хотят получить действующий телескоп для изучения планет, плюс массу вторичных зондов для идентификации малых астероидов и объектов пояса Койпера, способных послужить стартовой площадкой для кораблей Хиггса. Безумие! Но Рабочий Трест дал добро, и Дегранпре вряд ли мог сопротивляться: потеря одной из океанических лабораторий уже оставила в его деле жирное пятно.

Было время, когда он мог находить удовольствие в интригах такого рода. Когда он считал, что неплохо с ними справляется. Но силы, задействованные сейчас, были огромными, безличными, гегелевскими. Либо они его сокрушат, либо нет; исход был ему неподвластен.

Если только…

Он выудил погребённое в огромной кипе официальной переписки секретное распоряжение о том, чтобы Зоя Фишер приступила к полевой работе «как можно скорее». Поначалу он принял его за документ от «Устройств и Персонала», но нет — на нём стояла печать РТ. Дегранпре был ошеломлён: спешка с турпоходом этой женщины, Фишер, вполне могла обернуться новой жертвой, стать очередным пятном в его и без того сомнительном послужном списке.

И неудачей радикальных элементов из УиП? Может, Рабочий Трест добивается именно этого?

Ситуация и впрямь была деликатной. Распоряжение выглядело вполне безобидно. Единственная его странность заключалась в том, что оно касалось проекта «Устройств и Персонала», но не несло на себе визы от этого подразделения. Имеет ли это значение?

Одно Дегранпре мог сказать наверняка: от этой женщины, Фишер, зависит очень и очень многое, для самых разных людей. Она была, как говаривал отец, петлёй, на которой повис огромный груз. Её жизнь — или смерть — неминуемо отразится на его судьбе.

7

Услышав новости, Зоя тут же бросилась в общий зал. Там уже собрались почти все члены семьи Ямбуку, многие из которых стояли мрачной группой, в то время как на главном плазменном экране шли фрагменты телеметрии с Океанической станции. Зоя намеревалась лечь пораньше и уже спала, когда пришли первые известия о случившемся; к моменту, когда прозвучал сигнал общего сбора, гибель Сингха и Деверё уже подтвердилась, их лабораторию раздавило и поглотило экваториальное море.

Их убила Исис, сказал бы Хайс… хотя Зоя не могла заставить себя думать об этом случае в таких терминах. Исис — не враг, Зоя отчаянно в это верила. Врагом были небрежность, невежество или неподготовленность.

В своё время, готовясь к работе, Сингх и Деверё прошли ротацию через Ямбуку; большинство сотрудников знали их лично. Кроме нелюдимых техников ОСИ да начальников верхнего эшелона, все занятые в Проекте Исис сотрудники знали друг друга, что уж говорить про горстку персонала, непосредственно работавшего на планете. Ямбуку скорбела по Сингху и Деверё точно так же, как персонал Океанической ранее оплакивал Макаби Фейя.

За то время, что я здесь — три смерти, подумала Зоя. Мы словно солдаты в зоне боевых действий. Смотрим, как умираем один за другим.

Тоня Купер повисла на плече Эмы Вья, молодого фотохимика. Обе тихо плакали. Зоя и сама чувствовала горечь; она никогда не встречалась с погибшими, но это наверняка была ужасная смерть — быть раздавленными безжалостной толщей воды. Как и смерть Макаби Фейя, сказала она себе, который проиграл одинокой безмерности Исис.

Тэм Хайс молча стоял в восточном углу зала, рядом с большим глобусом Исис. Этот глобус сделал Мак Фейя в свободное от работы время, вспомнила Зоя слова Элам. Произведение искусства, собранное из наличных излишков — пузырь из выдувного стекла, физические объекты считаны с обзорных карт архивов ОСИ и нанесены на поверхность сборочным роботом. Слегка просвечивающий шар был голубоватым, как лёд, и серым, как изморозь. Зоя смотрела, как Хайс поворачивает глобус, чтобы найти Океаническую станцию, бесконечно малое пятнышко в стеклянной бирюзе южного экваториального моря. Она подошла поближе — посмотреть, как он прикидывает не имеющее никакого значения расстояние от морских лабораторий до ближайшей серьёзной земли, цепи вулканических островов, прилегающих к Большому Западному Континенту словно изогнутый палец. Пять тысяч километров. Зое почудилось, будто она может прочесть его мысли: «ещё смерти, в этой чуждой синей бесконечности…».

Она взяла его за руку.

Движение было импульсивным, и она не сразу поняла, что она это сделала. Шок приходил постепенно. Казалось, Хайс не заметил прикосновения, хотя поднял голову, когда Зоя опомнилась и убрала руку.

Рукав его рубашки был тёплым, как и его тело.

— Мы терпим поражение, — сказал он. — Господи, Зоя. Гигадоллары потрачены на то, чтобы доставить нас сюда, чтобы удержать здесь — и мы проигрываем планете.

Он без спросу вернул ей прикосновение, положив руку на плечо, и Зоя вдруг осознала столько всего разом: его запах, негромкий гомон в комнате, полуночный шёпот поддерживающих постоянную среду аппаратов станции. Снаружи Ямбуку, должно быть, кажется пузырём жёлтого света в безлунной тьме; пустующие массивы леса и выбранные наугад пути ведут в горы и к морю.

— Это не просто совпадение. Может быть, паранойя Дитера имеет под собой почву. Планета сдирает наши защитные слои, пытается узнать нас поближе. Ещё несколько таких случаев — и нас прикроют, будут проводить исследования дистанционно…

— Это был несчастный случай, — выдавила из себя Зоя.

Как глупо звучит, подумала она.

— Трестам всё равно. И Семье тоже.

Но мне не всё равно, подумала Зоя. И Хайсу тоже не всё равно, пусть он и не желает сказать это прямо.

Через всю комнату к ним подошла Элам Мейзер, одетая в помятую ночную рубашку. В руках — включённый планшет, глаза полны тревоги.

— Ещё новости с ОСИ, — сказала она.

Хайс встревоженно посмотрел на неё.

— Меня на шаттле командируют на Океаническую, — пояснила Элам. — На то, что от неё осталось. Хотят, чтобы я выяснила, что там случилось.

Когда стало ясно, что кризисная ситуация стабилизировалась, все понемногу начали расходиться. Совершенно бодрая и наполненная кофеином, Зоя сидела за столом для совещаний, купавшемся в мягком свете мониторов.

Она оставалась до тех пор, пока Джон Янг, инженер ночной смены, не покинул зал, мрачно кивнув ей на прощание. Теперь, будучи совершенно одна — и чувствуя себя чуть ли не виноватой, она вывела дисплей западной стены из спящего режима, переключив его на вид с внешней камеры.

Снаружи было довольно свежо, судя по статусной информации в верхней части экрана. Двадцать один по Цельсию, ветер северо-западный, в среднем 5 км/час. Звёзды поблёскивали на мрачном небе, затуманенные перистыми облаками.

Зоя чувствовала себя странно. Она даже не могла передать свои ощущения словами.

Они отчасти напомнили ей, что она переживала годы назад, когда Тео пришёл, чтобы спасти её из гнетущих коридоров и омерзительных каменных комнат сиротского приюта в Тегеране. Настолько противоречивая смесь переживаний: страх неизвестности, испуг перед этим высоким незнакомцем в свежей чёрной униформе, и в то же время — нервная эйфория, сладкое предчувствие освобождения.

Её воспоминания о Тегеране были «сглажены» — выражаясь языком медиков — настолько, что стали искажёнными и отвлечёнными. Зоя знала только, что тюремщики насиловали и морили голодом её сестёр, а тело самой Зои использовали как им заблагорассудится. Она их не простила, но ярость утихла; в конце концов, большинство мучителей, должно быть, погибли в дни восстания 40-го года от пожара, который стёр с лица земли промышленные трущобы и поглотил комплекс детдома. Они мертвы, а она жива; что ещё лучше, ей вернули предназначение, с которым она появилась на свет: звёзды.

Так почему же она вздрагивает от каждого прикосновения материального мира? Она вздрогнула, когда вышла в костюме за пределы станции, и первая прохладная капля дождя Исис упала на её плечо. И она вздрогнула от прикосновения широкой, шершавой ладони Тэма Хайса.

Не люблю, когда ко мне прикасаются. Как часто она повторяла это, как мантру? Онтогенетики говорили, что это последствия тех лет, что она провела в Тегеране. Антипатия, слишком глубокая, чтобы от неё избавиться. И потом, предполагалось, что Зоя летит туда, где никто не будет к ней прикасаться; ни один человек — по крайней мере, во время её одинокого выхода в дикую природу Исис.

Но почему же тогда она смотрит в ночное небо глазами, полными слёз? И почему то и дело касается плеча, где лежала рука Тэма Хайса, словно пытаясь удержать призрачное тепло его прикосновения?

И почему вдруг стали просыпаться воспоминания, словно пробивающийся из-под земли родник?

Зоя понимала, что с нею что-то не в порядке. И что она не должна никому об этом говорить. Если заподозрят, что она заболела, её отправят обратно на орбитальную станцию, а может, и на Землю.

Заберут от её работы.

От Тэма Хайса.

От её настоящей жизни.

Прошло два дня. Кризис на Океанической развития не получил; настроение на Ямбуку слегка выправилось, хотя Зоя не могла не отметить, что сотрудники из группы биозащиты остаются начеку в ожидании новостей и постоянно держат планшеты включёнными. Сегодняшнее утро Зоя целиком посвятила пешему маршруту через покрытую буйной растительностью местность к западу от реки Коппер — на симуляторе. Обед она захватила в подготовительное помещение посадочного ангара, чтобы посмотреть на то, как команда техников готовит шаттл для суборбитального перелёта Элам через океан.

Техническая поддержка входила в компетенцию Инженерного подразделения. Ли Райзман, Шэрон Карпентер и Кваме Сен помахали Зое из ангара, причём Кваме поглядывал на неё заметно чаще. Она его привлекает — в сексуальном плане? От этой мысли стало неуютно. Дома Зоя проходила обучение с группой сверстников на объектах УиП, но они по большей части либо были гетеросексуальными женщинами, либо младшими аристократами, щеголявшими эмблемой орхиэктомии. Кроме того, Зое было всё равно. Медики обучили её разнообразным видам мастурбации: предполагалось, что именно это будет её основной сексуальной модальностью. Этого должно было хватать.

Но в последние дни она мастурбировала чуть ли не каждую ночь. И, занимаясь этим… в общем, почти каждый раз она грезила о Тэме Хайсе.

В подготовительное помещение вошла Элам Мейзер и присоединилась к Зое. Она отодвинула в сторону стопку контрольных перечней, чтобы поставить чашку кофе. Пожилая женщина с отсутствующим видом кивнула Зое, но ничего не сказала, лишь уставилась на инженеров, занимающихся шаттлом.

— Надеюсь, ваша поездка пройдёт как надо, — сказала Зоя.

— А? О. Знаешь, не стоит. Желать удачи — это к неудаче.

То была одна из тех сбивающих с толку фразочек, которые люди с пояса Койпера так легко произносят. Разумеется, Зоя читала все эти истории; она могла рассказать об основании Республики столь же подробно, как и любой школьник в Солнечной системе. Но ничто из этого сухого набора сведений не подготовило её к реальности такого сообщества, как Ямбуку, с доминированием представителей пояса Койпера — пугающе изменчивого ранга, сексуально раскрепощённых. Вне зависимости от своего положения в жизни, койперовские мужчины никогда не шли на кастрацию; из-за этого у Зои возникало такое чувство, словно её заперли в клетке с дикими животными: эти люди не делали тайны из своих порывов, любовных связей, половых сношений…

— Мы не настолько страшные, — сказала Элам.

Зоя уставилась на неё во все глаза.

— Так вы ещё и телепаты?

— Едва ли, — со смехом ответила та. — Просто мне не впервой работать с землянами. Начинаешь узнавать это выражение — ну, что-то вроде: «господи, что же ещё она ляпнет?».

Зоя позволила себе улыбнуться.

— Вообще-то, — добавила Элам, — для человека, привязанного к Земле, ты неплохо приспосабливаешься.

— Я не привязана к Земле. Не больше, чем вы — к поясу Койпера. То есть, я хочу сказать… ведь мы же здесь, верно?

— В точку. Ты права, мы здесь. Мы не те, кем были прежде, — согласилась Элам, отвечая Зое её же осторожной улыбкой. — Я начинаю понимать, что Тэм в тебе находит.

Зоя вспыхнула.

Думая: «Так он во мне что-то находит?»

Этой ночью Зое пригрезился её первый дом — не те жуткие бараки в Тегеране, а мягкие, прохладные ясли «Устройств и Персонала» первых лет её жизни.

Учреждение находилось в Америке, в глубине анклава дикой природы. Его купол, зелёный как изумруд и в ясные дни видимый издалека, блестел на холмистых лугах прерий каплей росы.

Детское отделение и площадки для прогулок были роскошными, словно бархат. Все углы были закруглены, и даже сам воздух источал сладость и прохладу. Зоя не ведала ни страха, ни сомнений — не тогда, в яслях. Каждая нянечка, а многие из них были настоящими людьми, занималась одним особенным ребёнком. Нянечки были строгими, но такими сердечными — добрыми ангелами.

Зоя дважды за день — каждое утро и после обеда — переодевала зелёный комбинезон, довольно простой, накрахмаленный и яркий. И она всегда заранее радовалась вечернему купанию; Зоя плескалась со своими сестрёнками, а кормящие нянечки с младенцами на руках снисходительно взирали на горячий бассейн с нависающих террас.

Во сне Зоя снова очутилась в бассейне для купания, бултыхаясь на воде на жёлтом плавательном круге. Но спокойствие сна нарушилось, когда вокруг бассейна вдруг высыпал целый лес больших, старых деревьев — цикад или гигантских ликоподов. Голоса сестрёнок моментально стихли. Зоя осталась одна в такой чаще, какой никогда не видела — нагая и дрожащая. Она выбралась из бассейна яслей на поросший мхом берег. Чёрная почва под ногами пружинила; камни были одеты в бархатную зелень печёночника. Зоя понятия не имела, как здесь очутилась, или как найти дорогу домой. Внутри начала зреть паника, внутренности сжались в тугой комок. Затем из влажного тумана выступила тень, какая-то фигура. Это был Аврион Теофилус, её обожаемый Тео в свеженькой униформе «Устройств и Персонала»… Но стоило Зое его узнать, как она развернулась и бросилась прочь, понеслась как можно быстрее, — но всё было тщетно, и она продолжала слышать за спиной тяжёлую поступь его шагов.

Зоя проснулась во тьме.

Сердце бешено стучало в груди. Вскоре оно забилось спокойнее, но ощущение угрозы и электричество по-прежнему вибрировали в её теле.

Просто плохой сон, подумала Зоя.

Но ей никогда не снились плохие сны.

Усилием воли Зоя отодвинула кошмар, снова вспомнив о Тэме Хайсе и о том, как беззастенчиво она прикоснулась к нему в общем зале, о текстуре его рубашки. Вспомнила, как они с Тэмом на долю секунды встретились взглядами.

«О, господи — со мной что-то не так», — вновь сказала она себе, запуская руку между ног и раздвигая пальцами половые губы, нащупывая бугорок клитора — маленький тугой узелок.

Оргазм пришёл быстро, захлестнув её огненной волной. Зоя прикусила губу, чтобы не закричать.

8

Когда шаттл покинул станцию и взмыл в дождливое небо, у Элам Мейзер по обыкновению закружилась голова. Исис уходила всё ниже и ниже, но не слишком: рейс был суборбитальным, им предстояло пересечь половину планеты, чтобы добраться до повреждённой Океанической станции. Несколько часов полётного времени на наибольшей скорости, которую неуклюжий шаттл способен развить в атмосфере. Просто планеты слишком уж громадные, подумала Элам.

Экипаж шаттла был с ОСИ. Большинство — уроженцы пояса Койпера, довольно приятные люди, но не слишком разговорчивые. Элам сидела в одиночестве в кресле у прохода и читала на планшете популярный роман с Земли; время от времени такие книги для развлечения изнывающих от одиночества сотрудников наземных баз присылали на орбитальную станцию Исис по обычному каналу, через пары связанных частиц. Конкретно этот роман (Э. Куан, «Трудное решение») представлял историю юной девы из семейства менеджеров среднего звена, по уши влюбившейся в одного из близких родственников Семьи, который перепутал её место в жизни. Увы, это обернулось трагедией. Юный наследник, поняв наконец, что, оставаясь в рамках приличий, не может жениться на нашей героине, добровольно идёт на орхиэктомию, а девушка возвращается в своё прежнее окружение — наказанная, но умудрённая опытом.

Полная хрень, подумала Элам. В реальной жизни их встреча вообще произойти не могла; а если бы и произошла, о любви и речи бы не было. Аристократ просто трахнул бы пролетарку, а на следующий день уже и имя её позабыл. И уж точно самец с такими связями никогда бы не пошёл на то, чтобы откромсать себе яйца. Кастрация — способ держать наёмных сотрудников на расстоянии от дочерей Высоких Семейств, не более и не менее. Менеджеры уровня Дегранпре гордились своими шрамами, но только потому, что их воспитали для жизни в величественном служении.

А пролетарии, огромные и безголосые массы населения Земли, просто трахались или женились как могли. И пополняли свои ряды, хотя разного рода вирусы, вызывающие бесплодие, и помогали удерживать население в рамках допустимого.

На Земле прошла приличная часть обучения Элам; она не была наивной простушкой в отношении этой планеты… в отличие от Тэма Хайса или даже такого дитя из пробирки УиП, как Зоя Фишер.

Элам повернулась к окну, которое на деле было не окном, а прямым видеопотоком с камеры по ту сторону многослойного корпуса шаттла. Под нею пролетал западный континент. С такой высоты Исис выглядела настолько безмятежной, что от этого вида разрывалось сердце. Покрытые снегом вершины гор Коппер сменились широкими аллювиальными равнинами, а затем и прериями, прорезаемыми венами синих, как небо, рек. Облака бросали тень на луга, реки широко разливались перед тем, как излиться в в заболоченные бухты и солёные заливы. На огромном восточном побережье морские птицы кружили в воздухе стаями, достаточно крупными, чтобы их можно было разглядеть даже с такой высоты. И всё это скорее знали, чем видели; картографировали с орбиты. Если кто и мог это рассмотреть, так только автоматические корабли с мощной оптикой.

Неприкасаемо всё это, подумала Элам. В каком-то смысле, ни к одной части Исис никто никогда не прикасался, тем более голыми руками. Планета кишела жизнью, но эта жизнь была на миллиард лет старше земной, более развитой — но, в то же время, и более примитивной. От перемен её предохранило отсутствие массовых вымираний, что оставило место для всех форм жизни, всех классов и семейств, для любой стратегии выживания, кроме разве что человека, разума, землян. Мы настолько простые создания, подумала Элам; мы не способны побороть изумительно эффективные фитотоксины, неисчислимых микроскопических хищников, закалённых миллиардом лет инволюции. В иммунной системе человека нет ничего, что могло бы распознать или остановить невидимые армии Исис.

Они берут нас измором, размышляла Элам. Она подумала о колониях бактерий, разъедающих уплотнения на Ямбуку, и о плёнках водорослей, которые могли иметь отношение к катастрофе в глубине океана — а могли и не иметь. Мы не можем их узнать, но я верю, что они узнают нас, сказала она себе. Мы возводим стены, барьеры, но жизнь обращается к жизни. Жизнь говорит с жизнью; это правило.

Серо-голубой континентальный шельф исчез вдали, и на какое-то время внизу остался только океан — кобальтово-синий, покрытый складками белых бурунов, — да облака от тропических штормов, набирающих силу в ярком свете солнца, подобно часовой пружине, которую заводят молнии. В открытом море — ни корабля, ни кильватерного следа. Ничего, сделанного человеком, ни единой доски с гвоздями или белой пластиковой бутылки. Внизу нет ничего, подумала Элам, — только инопланетный криль, заросли водорослей и гонимая ветром пена.

Она задумалась о барьерах, разделяющих жизнь земную и жизнь Исис, а потом о долгом карантине между Землёй и Койперовской Республикой, о тех чёрных днях, когда из-за заразных болезней Земля потеряла огромную долю населения, и Республика обрела подлинную независимость, чуть ли не сама собой. Республика — альянс наиболее удалённых объектов, на которых когда-либо селились люди: объекты пояса Койпера, астероиды, шахты облака Оорта, марсианские фермы по производству воздуха. Небесных тел с самыми жёсткими условиями. Водород-кислородная экономика внешней системы была отрезана от самодовольной, богатой водой Земли; человечество разделилось, словно партеногенетическая клетка. Но разделение никогда не было абсолютным; жизнь соприкасается с жизнью. Рабочий Трест вернул потрёпанную Землю в космос, но не смог залечить старые гражданские и политические раны. Земля скатилась в систему бюрократической аристократии, а Койперовская Республика превратилась для материнской планеты в неуправляемых детей, воплощающих в ледяных цитаделях языческие или пуританские утопии. Там никто не кромсает себе яйца в качестве жеста верности феодалу, прости господи.

И — да, жизнь соприкасается с жизнью.

Взять, к примеру, Тэма Хайса. Самый настоящий сирота с Койпера, изгнанный доктринёрским кланом Ред-Торн за то, что подписался работать в проекте Рабочего Треста. Но этот контракт с Трестом был для него единственным способом добраться до Исис, далёкой, сказочной Исис, сакрального для Республики места. Он променял свою родину на мечту. А Зоя Фишер, такое послушное дитя из пробирки, какое только может получиться на Земле? Для неё, химически кастрированной женщины, даже сны под запретом. Но Исис каким-то образом свела их вместе. Это было очевидно для всех, кроме них самих… Уж Элам-то точно это видела. Стоит им оказаться в одном помещении, как Зоя начинала кружить вокруг него, словно планета; он же следил за ней, как антенна дистанционно управляемого робота.

Элам не слишком одобряла связь землян и людей с Койпера: в большинстве случаев такие отношения оказывались недолговечными. Но в этом случае, подумала она, здесь оказалось нечто такое, чего УиП никак не могло предугадать — гаечный ключ, угодивший внутрь жёсткой машины Трестов.

Жизнь, совершающая неожиданное.

Элам это нравилось. Может быть. Но есть кое-что такое, чего Тэм о Зое не знает — и Элам чувствовала, что должна ему это рассказать. Она включила планшет и начала составлять письмо; отослать можно будет потом, после посадки.

Элам писала, пока её не отвлёк вид вулканических островов под правым крылом, с зелёными ободками у краёв древних кальдер. Волны разноцветной пеной разбивались о рифы — не коралловые, а построенные совершенно иным сообществом известковых беспозвоночных. Лучи солнца падали под очень острым углом, в их свете невысокие гребни волн превращались в долины. Она что, вздремнула? Проходя по салону, один из членов экипажа сообщил ей, что до посадки и дезинфекционной обработки остаётся полчаса.

Элам поправила спинку кресла, убрала планшет и снова закрыла глаза, размышляя о Хайсе и Зое, о цепкости жизни, о вселенском стремлении к слиянию, соединению и рассоединению… И заодно раздумывая о хрупкости этой жизни, о море, о крупной рыбёшке, поедающей мелкую, и о длинной руке Земли.

Начальником глубоководной станции был Фриман Ли — землянин, с которым Элам доводилось работать и в подготовительный период, и непосредственно на Исис. Пожалуй, он нравился ей больше остальных землян: гибкий в суждениях, невысокий мужчина с крупным торсом и тёмной кожей. Его предками были шерпы, семья трудилась на марсианских фермах по производству воздуха. Беспокойный, шумный тип, но его беспокойство обычно имело под собой почву.

Сейчас он был обеспокоен. После дезинфекции он сразу провёл Элам в ближайший общий зал — восьмиугольное помещение с низким потолком, расположенное между лабораторией микробиологов и инженерной палубой. Элам прикинула, что сейчас они ниже уровня моря, но воочию в этом убедиться было невозможно: Океаническая станция отгорожена от внешнего мира не менее надёжно, чем Марбург или Ямбуку. Распределённая масса и глубокая посадка станции не давали ей раскачиваться на волнах, хотя во время тайфунов станция всё же покачивалась, словно медленный маятник — по крайней мере, так говорили Элам. Сейчас станция была неподвижной.

— Скажу честно, Элам, — сказал Ли, с отсутствующим видом помешивая в чашке чёрный чай, — когда это произошло, я сказал Дегранпре, что хочу провести полную эвакуацию. И я по-прежнему считаю, что мы должны были её провести — и сейчас должны. То, что прикончило Сингха и Деверё и разрушило Шестую гондолу, — оно действовало слишком быстро, с таким не шутят. Кроме того, у нас до сих пор нет очевидных кандидатов на причинный фактор. Там было множество токсичных веществ, но почти все они есть и на остальной станции, в перчаточных боксах. Уникальной для Шестой гондолы могло быть только химическое вещество или вытяжка из какого-нибудь организма, не живой организм.

— Вещества едкие?

— Некоторые из них — очень, и все крайне токсичны. Серьёзный выброс мог легко убить двоих и запустить сирену биологической опасности. Но повредить саму гондолу? Исключено! Никакому агенту или комбинации агентов такое вообще не под силу.

— Насколько мы знаем, — уточнила Элам.

Ли пожал плечами.

— Ты права. Мы не знаем. Но мы говорим о химических веществах в микрограммовых количествах.

— Были ли ещё проблемы, до катастрофы?

— У Шестой гондолы были проблемы с водорослями: они мешали отбору образцов. Ещё они влияли и на массивы сенсоров. Но не спеши с выводами, Элам. Те же проблемы у нас по всей станции, сверху донизу — хотя чем глубже, тем серьёзнее. Но вероятность, что эти два события — токсичный выброс внутри гондолы и полетевшее уплотнение, достаточно серьёзное, чтобы нарушить целостность, — произойдут одновременно, колоссально низка.

— Та же причина, которая вывела из строя уплотнения, могла нарушить и герметичность перчаточных боксов.

— Может быть. Вполне вероятно. И — как считаешь, это не подразумевает высшую степень риска?

Элам задумалась.

— Значит, единственное, в чём Шестая гондола была уникальной — нашествие водорослей на массивы сенсоров?

— Вряд ли это можно назвать уникальным. Дело в степени нашествия. Но в том смысле, в котором ты спрашиваешь — ответ: «да».

— Я могу взглянуть на эти организмы?

— Разумеется.

Фриман Ли подстраховался от решения Дегранпре, ограничив передвижение сотрудников двумя верхними гондолами цепи, откуда люди при необходимости могли быстро добраться до ангара шаттла. Остальные три гондолы были закрыты наглухо. Из-за этого станция серьёзно снизила скорость работ, а как минимум два многообещающих исследования оказались приостановлены. Но на всё это Ли отвечал категорическим: «Это проблема Дегранпре, не моя».

Ответ совершенно койперовский, подумала Элам.

Она проследовала за ним по узкому колодцу доступа, ведущему в нижнюю часть обитаемых гондол. Минуя переборки, она выхватила взглядом колоссальные стальные перегородки. Они угрожающе нависли над головой, готовые в считанные мгновения герметично захлопнуться. В этом дурацком земном романе Элам попалась фраза — что-то насчёт мыши, попавшей в мышеловку. Мышеловок ей видеть не доводилось, но она, пожалуй, вполне могла представить себе чувство бедного зверька.

Меры предосторожности в лаборатории микробиологии, неизменно строгие под руководством Фримана, после несчастного случая были доведены до абсурда. До дальнейших распоряжений вся биота Исис и все биологически активные вещества считались доказанной биологической угрозой пятого уровня. В защищённом «предбаннике» Элам надела предписываемый протоколом герметичный скафандр с температурными датчиками и автономным запасом воздуха на плече. Такой же надел и Ли; с надетым шлемом он выглядел по-особому: угрюмый, с ввалившимися глазами. Он провёл её через душевую санитарной обработки, затем мимо аналогично одетых мужчин и женщин, работающих у перчаточных боксов разной степени сложности. Ещё один шлюз — и они оказались в небольшой лаборатории, в которой больше никого не было.

Элам ощутила отголоски того страха, который почувствовала, когда впервые попала в зону пятого уровня в земной лаборатории вирусологии. Конечно, тогда ей было гораздо страшнее. Она была наивной студенткой из пояса Койпера, впитавшей в себя рассказы клана Крэйн об ужасах чумных лет на Земле. Между Землёй и койперовскими колониями всегда пролегала широкая биологическая пропасть, в каком-то смысле более глубокая, чем просто разделяющее их расстояние. Койперовские кланы ввели карантин: никто не мог попасть или вернуться туда с Земли без того, чтобы полностью очиститься от всех болезнетворных организмов планеты — вплоть до клеточного уровня. Процедуры дезинфекции в направлении Земля — пояс Койпера были суровыми, физически изнуряющими и длительными, как перелёт по длинной орбите с внутренних областей Солнечной системы. Вспышек земных болезней не отмечалось ни на одном койперовском объекте, но в случае такой вспышки затронутое поселение моментально подверглось бы карантину и дезинфекции; на Земле, с высокой плотностью в основном бедного населения выполнение таких антиэпидемических мер оказалось бы непрактичным.

Элам направилась на Землю после защиты диссертации с тем же настроением, с которым брезгливый социальный работник мог бы согласиться на визит в лепрозорий: с тошнотой внутри, но с самыми лучшими намерениями. Её вакцинировали от всевозможных микрофагов, прионов, бактерий и вирусов; тем не менее, она подхватила классическую «лихорадку неясной этиологии», которая донимала её в течение первого месяца адаптации и излечилась только серией инъекций лейкоцитов. До того момента она ни разу в жизни ничем не болела. Болеть, быть заражённой каким-то невидимым паразитом… в общем, это оказалось куда хуже, чем представляла Элам.

После этого первая попытка работы в стерильной лаборатории наводила на неё ужас. Университет Мадрида был цитаделью «Устройств и Персонала», его наводняли студенты не с Земли — главным образом марсиане, но попадались и экспаты с пояса Койпера вроде неё. Новичкам не дозволялось находиться в помещении с живыми заразными биоагентами. Элам уже поработала с сибирской язвой, ВИЧ, Нельсоном-Кахиллом 1 и 2, Лёнг Денгом и обширным рядом геморрагических ретровирусов, но исключительно дистанционно. Ручная же работа с земными культурами была куда более рискованной: там были собраны воедино все античные ужасы Земли, хищники куда более незаметные и опасные, чем обитатели джунглей — и такие же активные, по-прежнему угрожающие страдающему от голода населению Африки, Азии, Европы. Изогнутые палочки, радужные петли белковых структур — и все сочатся смертью.

Планетарная экология, подумала Элам. Древняя и невероятно враждебная. Становящийся зримым биос — вроде того, с которым работает Тэм, производное инволюции за эволюционные эоны.

Тем не менее, при всей смертельной угрозе всех этих штаммов, Земля позволила человечеству вклиниться в это уравнение. Исис такой роскоши не позволяла.

Элам смотрела, как Ли у перчаточного бокса продевает руки в перчатки. Здесь тоже не было дистанционного управления, за исключением аппаратов, передающих движения рук манипуляторам в глубине бочек для образцов, напоминающих пещеры. Микрокамера перчаточного бокса передавала изображения со шлема Ли на монитор, по которому Элам могла наблюдать за его работой. На экране возникла картинка колонии живых клеток.

— Вот он, мелкий ублюдок, который портит нам наружные уплотнения. Развивается колониями, липкой синей плёнкой. Да, неактивный образец этой культуры на Шестой гондоле был, но я не верю, что здесь есть причинно-следственная связь. На самом деле…

Изображение накренилось, словно тонущий корабль.

— Ли? Ты теряешь фокус.

— Аппаратура древняя, как вся станция. Дегранпре уже больше года подтирается нашими запросами о техподдержке. Робкий ублюдок опасается, как бы невзначай не обидеть финансистов. Секундочку… Так лучше?

Да, гораздо лучше. Элам всмотрелась в организм на экране, борясь с желанием задержать дыхание. Клетка была многоядерной, её зазубренная белковая оболочка шла зубцами, словно шестерёнка в часовом механизме. Митохондриальные органеллы, более разнообразные и сложные, чем аналоги с Земли, курсировали между жирными ядрами и прочной клеточной оболочкой, выполняя быстрый осмотический обмен. Ни один из этих процессов не понимался в той мере, в которой устроил бы микробиологов. Другой биос, другие правила.

— Похоже на нашу слизь, — произнесла Элам.

— Прошу прощения?

— Бактериальный налёт на наружных уплотнениях.

— Он такой же?

— Ну, не совсем. У вас морские организмы, наши переносятся по воздуху. Я не узнаю вон те гранулярные огранеллы в миотических канальцах. Но то, как они разрастаются колониями — это до жути знакомо. Э-э-э, Ли, ты снова теряешь картинку.

— Твою мать! — пронзительно выругался Фриман Ли, что было совсем на него непохоже.

Его плечи резко выпрямились. Возникла пауза. Изображение расплылось неузнаваемой мешаниной цветных пикселей, и на этот раз фокус не возвращался.

А затем Ли произнёс тонким голосом:

— Покинь помещение, Элам.

Неожиданно возник шипящий звук, который она не могла идентифицировать. Только сейчас Элам почувствовала первый укол настоящего страха — покалывание в челюсти, приглушённое гудение в ушах.

— В чём дело, Ли?

Тот не ответил. Его тело внутри скафандра начало содрогаться.

Во рту разом пересохло.

— Господи, Ли…

— Я сказал, выматывайся отсюда ко всем чертям!

Элам пришла в движение, не рассуждая. Лабораторные рефлексы она выработала давным-давно, но они пристали к ней намертво. Ли не просил её о помощи; он отдал ей прямой приказ, на который его сподвигло нечто увиденное в перчаточном боксе.

Она бросилась к дверному проёму, но перегородка уже скользила вниз — хорошо смазанная стальная плита. С рёвом ожила вентиляция на потолке, разрежая потенциально заражённый воздух и протягивая его через нанофильтры и фильтры HEPA. По всей гондоле завыла сирена. Словно ребёнок плачет, безумно подумала Элам. Проём становился всё уже; Элам бежала к нему, отчётливо сознавая, что времени катастрофически не хватает. По сути, её уже можно было считать запертой в лаборатории.

Плита встала на место, и Элам развернулась. Сейчас герметичность стала абсолютной. Вентиляторы остановились, хотя сирена по-прежнему верещала.

Фриман Ли вытащил руки из перчаточного бокса. Что-то слой за слоем снимало части его скафандра и перчаток, превращая непроницаемые мембраны в струпья луковой шелухи. Кое-где стали видны целые участки открытой кожи, на которых начали формироваться пузыри.

Невозможно быстро!

Фриман сорвал с себя очки. Лицо превратилось в кровавую маску, из ноздрей хлынула кровь, глаза стали алыми от лопнувших капилляров.

Он сказал что-то неразборчивое — может быть, назвал её по имени — и рухнул на пол.

Сердце Элам бешено забилось. Она не кричала: ей казалось, что сирена уже вопит за неё, что все ужасы мира слились воедино в этом жутком вое. Пол под её ногами, казалось, повело; она жёстко уселась на копчик в каком-то метре от подёргивающегося тела Фримана Ли.

Элам поднесла пальцы к собственному носу, отвела руку и тупо уставилась на яркие пятна крови.

Значит, смерть, подумала она. Всё это красное месиво. Так неопрятно!

Элам закрыла глаза.

9

Когда прибыла последняя сфера Хиггса, Кеньон Дегранпре находился у маленького иллюминатора в своём кабинете и смотрел в нужном направлении; так уж совпало, что вращение ОСИ дало нужную ориентацию.

Событие было не слишком зрелищным. Дегранпре видел такое и раньше; просто вспышка в усыпанном звёздами небе, и всё — скоротечная, как молния: разлетающиеся во все стороны фотоны и высокоэнергетические частицы, после которых остаётся лишь послесвечение, синее гало Черенкова. Каждый запуск корабля Хиггса истязал окружающий вакуум, принуждая виртуальные частицы становиться что ни на есть реальными. Это было не просто путешествие, но и своего рода акт сотворения.

На расстоянии в полмиллиона миль сфера Хиггса с тщательно укрытым грузом, разумеется, была не видна — крохотное пятнышко на фоне тьмы. Буксир уже вылетел с ОСИ, чтобы доставить сферу к станции; транспондер сферы транслировал её местонахождение и состояние. Но, разумеется, она появилась именно там, где её ожидали. Запуски Хиггса всегда выверены до долей километра.

Рабочий Трест направил Дегранпре грузовую декларацию; сейчас тот держал её в руке. На борту этого невидимого корабля — целый ряд незнакомых и зловещих грузов. Радикально новые сборки для тьюринговских фабрик Исис. Малые роботизированные зонды, которые нужно будет запустить во внешнюю систему. И, далеко не самое малозначимое, — новый человек, «наблюдатель». Аврион Теофилус: сам по себе тайна и угроза. В довольно старом издании «Книги Семьи», которое было у Дегранпре, о Теофилусе было сказано, что это высокопоставленный сотрудник «Устройств и Персонала», имеющий некоторые связи в подразделении Психологии. Кроме того, он дальний родственник Куонтриллов и Сомерсетов из Атланты. И это могло означать… впрочем, могло означать что угодно.

Дегранпре обратился к планшету и вызвал дело Зои Фишер, в который раз пытаясь найти в нём подсказки. Помимо очевидной связи с Теофилусом (он был её куратором), в деле не было никаких намёков на его тайные планы. Или на её… если принять версию, что Зоя Фишер — своего рода «собака УиП на сене». Дегранпре не представлял, какие земные конфликты может запустить судьба одной девочки из пробирки, при всех её новых технологиях и лингвистических способностях. Но ход истории часто поворачивали и более мелкие детали: пуля, микроб, не вовремя сказанное слово.

Не находя себе места, Дегранпре связался с диспетчерской, чтобы получить подробности о тьюринговских сборках. Из планшета донеслись звуки какой-то неразберихи, после чего на голосовой канал связи вышла Роза Бекер, начальник второй смены.

— Сэр, у нас проблемы с телеметрией.

Дегранпре закрыл глаза. Господи, нет! Пожалуйста, не сейчас.

— Какой телеметрией?

— Океаническая станция. Её телеметрия пропала. У нас пусто — станция просто исчезла с карты.

— Скажи мне, что это проблема со спутником.

— Только если мы разом потеряли все резервные каналы… — ответила Бекер. Молчание, новая порция торопливых переговоров на заднем плане. — Поправка. С цепочки гондол вылетел один шаттл. Есть сведения о выживших на борту. И всё.

— Что значит «и всё»?

— По словам пилота… — сказала Бекер и немного помолчала. — Больше выживших нет. Только обломки.

Только обломки.

Кошмар Ли, воплотившийся наяву.

— Сэр?

И мой тоже, подумал Дегранпре.

— Поместите шаттл на бессрочный карантин, — сказал он, обращаясь к непосредственной опасности, усилием воли отодвигая собственный страх. — И оповестите все наземные станции. У нас полная готовность к биологической угрозе.

Но внутри засело чувство обречённости.

На сегодня у Зои была запланирована первая одиночная экскурсия — последняя проверка систем до того, как она выйдет в более продолжительный поход к реке Коппер. Тэм Хайс прервал свою работу — генное картирование культур одноклеточных — и проследовал через центр станции в северное крыло, где Зоя в данный момент облачалась в свой костюм.

Мысли Хайса метались между выходом Зои и своей работой. В обоих случаях загадок было куда больше, чем твёрдо установленных фактов. Хайс был убеждён: клеточной генетике на Исис годами предстоит оставаться той ещё головоломкой. Работа биохимических машин до невозможности сложна. Что можно сказать об органеллах, которые ведут независимое существование за пределами родительских клеток и размножаются как ретровирусы? А как насчёт сложных плиток микрокапилляров, окантовывающих клеточные оболочки? Каждый вопрос порождал тысячу новых, большинство из которых затрагивали палеобиологию Исис — практически несуществующую область знания: пара образцов из ледяных кернов да работы Фримана Ли о батериях-термофилах — вот и все их фактические данные; остальное — только догадки. Все эти годы эволюционного усложнения, без какой-либо передышки — очевидно, они встроили древний паразитизм в самую ткань жизни; каждый энергетический обмен, каждая селективная ионизация, каждый акт высвобождения АТФ — всё это были окаменелые акты борьбы за существование. Словно горные массивы, возникающие из столкновений тектонических плит, появились сложные симбиотические союзы. Из конфликта выросло сотрудничество, из хаоса — порядок. Сплошные таинства.

Мать воспитывала его в духе Таинств, каждый месяц водила в часовню. Оба клана — и Ред-Торны, и Айс-Уокер — в основном были Старыми Деистами, их вера оставляла простор для философских размышлений. От ежемесячных церемоний в голове у Хайса ничего не осталось, но он частенько вспоминал о ежегодных молитвах в обсерватории. Его приводили в холодный сводчатый зал, чтобы сосчитать созвездия, словно бусинки на чётках. Тёплые тела собравшихся прижимались к нему, голоса сливались в гимне, а мать сжимала руку Тэма настолько крепко, что ему становилось больно. Так разве ж его — и только его! — вина в том, что он полюбил звёзды?

В клане Ред-Торн думали, что да.

Хайс нашёл Зою в «предбаннике», где она сражалась со своим костюмом. Тиа и Кваме расправляли ей швы. Рождённые в поясе Койпера, эти двое так и не научились уважать табу землян на наготу. Кроме того, было очевидно, что они понятия не имеют, почему Зоя вздрагивает от их прикосновений — или же им всё равно. Зоя устремила на Хайса взгляд, в котором отчётливо читалось: «Спаси меня!».

Он отослал двоих техников в посадочный ангар на помощь Ли Райзман.

— Спасибо, — мягко поблагодарила его Зоя. — Правда, я и сама могу справиться: костюм специально так и разработали. Это просто дольше, и всё.

— Мне тоже уйти?

Зоя на мгновение задумалась, а потом помотала головой.

— Потребуется помощь — обращайся.

Зоя натянула на себя нежную, словно полиэтилен, активную мембрану леггинсов. Та нашла соответствие в контурах тела Зои, после чего сомкнулась на ногах розовой полупрозрачной плёнкой — «вторая кожа». Девушка наклонилась, чтобы надеть более привычные высокие ботинки, и её небольшие груди качнулись.

Она подняла голову, поймала его взгляд и заметно вспыхнула. Хайс задался вопросом, следует ли ему отвернуться. Как бы поступил землянин?

Зоя продела руки через плёнку мембраны для торса и что-то сказала — слишком тихо, чтобы он мог расслышать.

— Прошу прощения? — кашлянув, спросил он.

— Будет быстрее, если ты затянешь петли.

Хайс подошёл к ней через весь «предбанник», горя от желания прикоснуться к ней, и одновременно подавляя в себе это чувство: Зоя слишком легко пугается… Мягкие петли, о которых она сказала, располагались в месте соприкосновения швов в нижней части спины. Хайс прикоснулся к её коже в изгибе спины, и у него возникло странное ощущение — словно он проделывал это уже не раз… Вообще-то, Зою можно считать практически уроженкой пояса Койпера, по крайней мере генетически: её геном был взят из запасов, предназначенных для заселения астероидов, вряд ли из неизученных образцов для какой-то новой диаспоры… Хайс мягко затянул петли и увидел, как тонкая оболочка прилегает к её телу. Зоя с шумом вдохнула, когда защитная мембрана затянулась поверх её грудей, сосков и шеи. Без шлема, без чехла для переработки отходов, она казалась совершенно нагой. Его рука задержалась на бедре девушки; Зоя затрепетала, но не стала возражать.

Но когда Хайс поднял руку, чтобы коснуться её волос, она отвела голову в сторону и прошептала:

— Не здесь.

— Почему нет?

— Только там, где я защищена.

Она старательно отводила взгляд.

Ей этого правда хочется? А может, нужно? Хайс опустил руку на талию Зои и притянул её к себе. «Защищена», сказала она: защищена от контакта, предположил он, или от самой мысли о контакте.

Ему хотелось наклонить голову девушки к себе и сказать что-то утешающее. Скорее всего, так бы он и поступил, если бы на станции не завыла сирена.

Зоя резко выдохнула и отпрянула от него, словно ужаленная.

Хайс опустил взгляд на сигнальный огонёк планшета. Что-то насчёт Океанической. Деталей нет, но известия наверняка скверные.

Это биос смыкается над нами всё плотнее, подумал Хайс.