Бич сновидений

Глава 20 КОНЕЦ ВРЕМЕН

«Любая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно», — проплыла, исчезая, чья-то мысль. Сейчас Герард не мог вспомнить, чья именно, это было неважно. Все стало неважно, кроме одного…

Он оттачивал свое мастерство веками. И те знания, умения, которыми обладали современные прорицатели, были всего лишь небольшой частью мощи этого оракула. На его стороне были годы, столетия. Прокруст лгал, обещал, маскировался, показывал то, что жертва хотела видеть, искусно облекая обман в привлекательную обертку тайных знаний, подменял понятия, подменял собой все остальное.

Тайный властелин тайного мира.

Зачем бороться напрямую, когда можно перехитрить. Направить не туда. Заменить одни слова другими — и получить своё, выгодное и желаемое…

«Он хочет сменить эпохи. Изменить полностью вектор времени. Перечеркнуть то, что мы построили за века развития. И дать свои правила действительности. Древние. Жестокие. Те, от которых мы отказались, не приняли их. Он хочет вернуть нас в первозданный Хаос».

На столе рядом спал Аякс. Глубоко и спокойно, лишь иногда его лапы и кисточки на ушах подрагивали. Бежит? Сражается?

Неопределенность очень напрягала.

Тайгер сидел на диване, прислонившись затылком к спинке и закрыв глаза. Неподвижная статуя. Несокрушимый утес мира снов. Чеканное лицо, словно вырезанное из мрамора, абсолютно спокойно, даже не двигаются глаза под опущенными веками.

Адриан хотел присутствовать, дождаться конца этой «тайной операции», но Герард отправил его домой.

Теперь приходилось сидеть в одиночестве, подбрасывать дрова в камин и ждать. Бездеятельное ожидание — самое худшее, что можно придумать. Еще не отпускала тревога за Мэтта. И то, как легко Тайгер отправил его в логово Прокруста. Следом тянулись воспоминания о ловушке, в которую попал сам Герард.

Но там, во сне, были еще три охотника. Два охотника и дэймос. Наблюдали, готовые напасть на противника, как только сложатся все необходимые факторы.

Наверху послышался громкий хлопок двери. Быстрые, слишком быстрые шаги по ступеням. По лестнице сбежал Феликс. Герард уже привык к его бэйцзинскому облику, высокому росту, непривычна была резкая торопливость движений и выражение желтых глаз. Это казалось абсолютно невозможно, однако в них мелькнуло отражение той же тревоги, что ощущал оракул.

Он поднялся навстречу дэймосу, начиная испытывать тягучее, тягостное предчувствие.

— Они увели его, — отрывисто произнес танатос. — Оракул сдвинул время.

— Он не поверил? Что пошло не по плану?

Просыпаясь, вскочил на столе Аякс. Тайгер открыл глаза и сказал:

— Мелисса.

Герард ощутил себя так, словно его окатили ледяной водой той самой Волны времени, которой столь безупречно управляет Полипемон. Аякс полоснул по картам мира снов выпущенными когтями в бессильной ярости.

— Нужно действовать быстро. Они убьют его, — Феликс, двигаясь все также слишком стремительно и четко для человека, подошел к столу, сбросил все схемы кроме одной.

— Перестань метаться. — сказал Тайгер.

— Он делал для тебя двадцать лет то же, что и для меня все годы перед этим.

Оракул отметил эту фразу как весьма неоднозначную и определенно непонятную.

А Феликс уже смотрел на Герарда.

— Ты должен найти его во времени.

— Я работаю только с Волной. Я никогда такого не делал.

— Вот и сделаешь, — резко заявил танатос. — Если темный оракул на это способен, то и ты можешь. Так что напрягись.

К выматывающей тревоге за Мэтта примешалось раздражение на дэймоса, которому все было так легко и просто. Хотя если подключить объективность: чтобы получить возможность убить Прокруста, Феликс умер сам. Так что обвинять его в завышенных требованиях и ожиданиях по меньшей мере некорректно.

— Мне нужен эмоционально заряженный предмет, с которым Мэтт контактировал, — оракул сел на диван рядом с Тайгером и тут же к нему на колени прыгнул раздраженно фыркающий взъерошенный Аякс.

— Мы тут все эмоционально заряженные предметы, контактировавшие с ним, — криво улыбнулся танатос.

Герард закрыл глаза.

Теперь он, вместо Адриана, вел троих охотников.

Волна пришла сразу, словно давно ждала его, не выходившего в сон — и обрушилась, рассыпая перед прорицателем сотни образов. Пустая клетка, зеленый обрывок ткани, привязанный к прутьям. Камни, взлетающие в небо, подобно стае птиц… Воронка водяного смерча… Тайгер только что живой, каменеет, превращаясь в статую. Одну из полуразбитых статуй на руинах Палантира. Ветер переносит песок с одного бархана на другой — безымянная могила в пустыне. Мужчина на краю бассейна, вымощенного сине-золотой мозаикой, с перерезанным горлом, в руке осколок окровавленного стекла… и многое-многое другое, без сомнения важное, но сейчас не имеющее смысла. Герард искал одного, конкретного, человека.

Предельно сосредоточенный, он не чувствовал, что рядом с ним есть еще три сновидящих.

Оракул вспоминал Мэтта, которого долгие годы считал другом.

Перед ним предстал яркий, четкий образ. Первая треть перековки…

Мэтт сидит на стуле в пустой комнате. Пальцы сжаты в кулаки так, что побелели суставы, голова опущена, светлые волосы скрывают лицо. Дыхание его частое и прерывистое…

Герард должен, рядом с ним, погрузиться в волну и, через настоящее, увидеть его вероятное будущее.…Аромат клоносского, текущий из реальности, усилился. Сладкий и густой, в первый миг он показался лишним в этой волне, но тут же слился с ней, растворился в ароматах соли и йода.

…И волна времени раскололась…

Герард «нашел» Мэтта.

…Его тело сновидения висело в пустоте… в сером пространстве сна, превращенном в его оковы. Рядом возвышалась черная тень…

Но пока оракул не мог приблизиться…

Совсем недавно я хотел увидеть этот храм изнутри. Теперь у меня есть возможность полюбоваться им в полной мере. Ряды огромных, тяжелых колонн подпирают свод. Черный пол и на нем рисунок тысяч и тысяч звезд. А может это и не рисунок, а настоящее ночное небо. Космос. И я вишу над ним в вакууме.

Если поднять голову, что получается сделать все реже, я вижу впереди, за широко распахнутыми дверьми, реку и лес. Кусочек из реальности, который так дорог мне. Серые облака в серой воде, отражение зубчатой стены елей, обрамленных длинной волной прибрежного тростника. Я смотрел на эту далекую картину, запоминая, пока могу…

Потом ее заслонило странное видение. Девушка, девочка. Бледная, белая как снег, худая до истощения. Мутная гуттаперчевая фантазия. Она танцует, изгибается, словно в ней нет костей. Гнется, извивается… Это Спиро. Я узнаю ее. Она вызывает отвращение и притягивает одновременно. Я испытываю мучительное ощущение: сотрясаюсь от острой, болезненной дрожи…

Затем Спиро исчезает, и я начинаю чувствовать свое тело сновидения. Оно ранено. По груди, животу течет кровь. Прокруст рядом. Его лицо больше не скрыто маской, но я не могу разглядеть деталей. Только мутное, размытое пятно. Боль усиливается. Я слышу голос Тайгера…

— Ты никогда не останешься один, потому что твой бог всегда с тобой… внутри тебя. И это не аллегория, не символический образ, не постулат верования. Это физическая величина. Твои настройки организма, твой генетический код, твой мозг а с ним все возможности твоего сознания и тела: это и есть твой, личный, бог.

Перековка. Тайгер переделывал, перекраивал мою личность, отсекал все лишнее, словно я был не живым человеком, а обломком камня. Перепрограммировал моего дэймоса.

— … И он будет с тобой до конца. Вот только вопреки представлениям, он умрет — вместе с тобой. Но до последней секунды будет пытаться спасти тебя: защитить, оправдать и дать силы.

Я не один. Я никогда не был и не буду один…

Глубокий, низкий голос Тайгера смолк, и я увидел перед собой новый морок. На меня смотрел Стикс.

…Наши камеры были напротив. От его бешеного, злобного взгляда было не скрыться. Тот преследовал меня каждую секунду. Пленный танатос сидел на корточках за магнитным полем своей решетки и следил за мной словно гиена, дожидающаяся, когда я засну, чтобы начать вгрызаться в мое тело. Сожрать живьем.

Это был тот самый случай тяжелой зависимости от смертей. Когда дэймос не может не убивать постоянно, не важно кого и за что: когда он становится хуже бога Танатоса, чьим именем назван его дар. Потому что брат Гипноса приходит к избранным, тем, чей жизненный путь пришел к концу, а создатель кошмаров разит любого, каждого, получая свою «дозу».

Он меня ненавидел. За то, что я пришел сам, за то что согласился на перековку, за то что во мне осталось еще так много человеческого.

Я не должен был допускать контакт. Никакого взаимодействия. Не смотреть на него, даже мельком, даже искоса, не встречаться с ним взглядом, полное игнорирование…

Но это произошло.

Сон и явь сплелись. Я умел драться, и в пространстве сновидений и в реальности. Меня не отягощало чувство вины, да и перековка еще не оставила глубокую трещину в моей сущности дэймоса. Первый удар я отбил, и второй… и третий, но это было все равно что драться с Минотавром. Озверевшей, неуязвимой машиной убийства. Он хотел убить меня и это почти у него получилось.

Стикса остановила вторая совершенная машина — Тайгер, забыв о своих гуманистических настроениях едва не забил танатоса, чтобы заставить его разжать пальцы на моем горле. Не помню, видел ли я когда-нибудь воина сновидений в таком же бешенстве. Его вечно-невозмутимое лицо искажала яростная гримаса. Последнее что я слышал — нежный серебристый смех Мелиссы, наблюдающей за этим «поединком». Она была счастлива. Она тоже ненавидела меня.

Потом оба моих тела — сновидения и реальное — долго лечил Геспер. Условия содержания пленных дэймосов ужесточили. Их приковали к скале. А потом они все погибли…

Должны были погибнуть, но я смотрю в ухмыляющееся лицо Стикса.

— Ты будешь умирать долго, — сказал он довольно.

На мои ребра обрушился удар кулака. Я услышал, как ломается эта клетка, за прутьями которой все еще бьется сердце.

Прошлое и настоящее перепутались. Только теперь я не мог ответить ударом на удар.

Я понял, что проваливаюсь…

Между сном и явью существует тонкая, едва ощутимая грань. Когда уже не бодрствуешь, но еще не спишь. Пограничное состояние. Гипнагогия. В котором приходят видения и озарения. А иногда и галлюцинации.

Такая же граница проходит между беспамятством и ясностью разума. Чтобы попасть на нее, надо терять сознание. Терять и удерживать…

На мгновении «до»…

Я понял это во время перековки. Когда боль

становится настолько сильна, что мозг отключается, но упасть в бессознательное состояние не может. Ощутил, что сюда можно нырять и уходить на целые секунды от боли. Тайгер, совсем того не желая, показал мне этот слой структуры сновидения. И я сам как-то научился использовать это синкопальное состояние.

Научился «держать» его.

Пространство вокруг меня сдвинулось, накатил новый морок…

Я стою по колено в крови.

Босыми ступнями я ощущаю квадратные камни, похожие на те, которыми мостили древние дороги. Высоко вверх уходят серые базальтовые своды…

Сотни… тысячи лет здесь убивали людей.

И этих людей были тоже многие десятки тысяч… Я знаю, что и моя кровь здесь, смешанная с их кровью.

Это место жестоко и любит пить чужие жизни. И оно упивается ими, поглощая без остатка.

Здесь приносят жертвы, здесь идут войны, здесь началось то, что отравляет и гасит наш мир…

Прокруст пришел отсюда.

Логосы пришли отсюда.

Я смотрю на титанический древний храм, от которого веет тьмой и смертью. Вижу легионеров, атакующих это циклопическое сооружение. Осадные машины. Глубокие рвы и холм высотой с тот же самый храм: насыпанный руками людей, взбешенных столетиями рабства, унижениями, пытками дэймосов. С этого возвышения летят каменные глыбы, круша стены гигантского здания. И скоро оно рухнет…

Я вижу молодого мужчину среди суровых воинов, который смотрит на пылающее здание старинной библиотеки, вмещавшей в себе все возможные знания об убийствах, подчинении, насилии… возведенные до уровня науки и искусства.

Зачем они это делали? Рисковали. Жертвовали собой. Совершали сверхчеловеческие усилия…

Почему я это делаю?

Почему бросаю вызов сильнейшему дэймосу в истории, фактически божеству? Все другие объединились бы с ним.

…Мне всегда нравился адреналин, опасность, риск. Как на высоте ветер тянет и толкает мое тело к пропасти, а я сопротивляюсь ему, уворачиваюсь, ускользаю, а затем и использую в свою пользу. Будоражила опасность, которую нужно просчитать, и понять, как преодолеть.

Мне нравилось наблюдать за всеми и не хотелось быть ни на чьем месте. Я не завидовал ничему, никому, знал в глубине души: все, что я вижу, может стать моим, если я захочу. Я могу прийти в любое место и меня примут, дадут что попрошу, испытают привязанность.

Если бы тогда, в далеком прошлом, я не влез в окно к Феликсу, а подошел к нему и завел вежливый разговор, о чем угодно, как повернулась бы моя жизнь? Танатос, границы которого я бездумно нарушил, в конфликт с которым вступил этой попыткой кражи, был бы более лоялен, не запер в своем доме, достаточно жестко наказывая за промахи.

А что было бы, если бы мы в юности больше знали про мастеров сна, целителей, охотников? Пошел бы я в Центр сновидений Полиса, чтобы рассказать о своих странных снах и стихийных попытках воздействий на окружающих, о контроле кого-то, явно преступного, толкающего меня на не самые примерные действия?

Нет. Не пошел бы. Потому что мне нравилась моя жизнь.

Именно поэтому в юности я лазил по крышам, потом выполнял сложные задания, которые мне давали.

Это вызов. Новый уровень опасной игры.

Я люблю мой мир.

Я люблю Полис.

Я не должен этого забывать.

Сознание гаснет. Трепещет на грани. То ныряет в забытье. То «вскидывается» проблеск памяти, понимания, четкости мысли.

Граница между ясностью и полной чернотой открывается передо мной. Я бросаю себя туда и вижу мальчика. Он сидит на краю стола моего кабинета… нет, на камне. Одна плывущая нереальность накладывается на другую.

Я помнил его испуганным, вздрагивающим от любого шороха. Теперь он стал совсем другим. Уверенный, излучающий спокойный интерес.

Человек, которому служат божества сновидения.

Редко кто из сновидящих может пообщаться с онирами. Вернее, ониры не спешат общаться с нами. Мне повезло. Дважды. Я встретил божеств сновидений, пил их эликсир, дающий силы. И я встретил Элия.

Я не могу подойти к нему, но могу говорить:

— Лей, мы не должны беспокоить тебя и входить в твой сон. Ты принадлежишь божествам и не обязан помогать нам. Но нашему дому, твоей семье… Полису, грозит опасность. Появился очень сильный дэймос. Оракул, который разрушает наш мир, и никто из сновидящих не сможет его остановить…

Элий слушал меня очень внимательно, но его взгляд, устремленный на меня, периодически застилал густой белый туман.

— Этот дэймос чудовищно жесток. Он нарушает законы времени. Мне нужно, чтобы ониры нашли Хроноса в Глубинах, а ты призвал его. Я знаю, ты можешь… имеешь право призвать его… Я буду здесь. Прошу тебя, приведи его в этот… храм.

Я ожидал дополнительных вопросов, быть может даже требования доказательств, но Элий ответил просто и кратко:

— Я готов.

— Возьми, пожалуйста, вещь этого дома, мою личную вещь, — начал, было, я, но мальчик удивил меня снова, сказав:

— Я вижу, что вещь этого дома, вещь Хроноса — это ты. Мы придем.

И он исчез. Ушел в глубины, недоступные моему взгляду. Подросток, сам ставший кем-то вроде божества снов…

Я принадлежу Хроносу и его храму? И сейчас в полной мере могу осознать это… Время течет мимо меня и сквозь меня. Я вижу давнее прошлое, и ближайшее. То, что было за тысячи лет и то, что произошло секунду назад. Я нахожусь в одной конкретной временной точке и одновременно в нескольких, во многих…

Я открыл глаза.

В ушах стоял тягучий гул. Невнятный голос Прокруста звучал совсем рядом. Он проводит ритуал: и я наблюдаю, как на моей коже появляются незнакомые знаки, похожие на те, что были в книге искусителей. Темный оракул вырезает книгу на мне. Нож в его руке похож на клинок, какой был у Хэл… очень давно. На рукояти волк, стоящий на задних лапах. Образ, который напоминает мне о Несторе.

Теперь я отчетливо различаю лицо с широкими черными бровями, сосредоточенно нахмуренными, темными глазами и тонкой спинкой длинного носа. Оно мне знакомо. Я уже видел такие на древних барельефах давно разрушенных дворцов…

По моим рукам течет кровь. Я чувствую ее на кончиках пальцев — и несколькими движениями левой «рисую» в воздухе. Красная змейка падает на пол, молниеносным движением взлетает на плечо Прокруста, чтобы впиться в шею.

Но на мою руку обрушивается удар, змея безобидной струйкой крови разбрызгивается по одежде темного оракула.

На мгновение я закрываю глаза…и сквозь опущенные веки ощущаю ожог от ярчайшей вспышки пламени.

Две нереальности снова сдвинулись, накладываясь одна на другую…

Теперь я смотрел на моих друзей.

Их привел Герард.

Я вижу, он очень тревожится, думая, я опрометчиво пошел на смертельный риск: не представляя, что именно меня может ждать.

Я замечаю страх за меня в его глазах. Он не знает, что пока я стоял у окна моего дома, почти не слушая беседу — в голове прорабатывал четкий план. Несколько планов. Если не сработает один, тут же реализуется другой. Или третий…

Аякс замер рядом с Герардом, призванный охранять оракула, и был готов драться с любым, кто попытается приблизиться.

Вспыхнул пол, стены, колонны. Алое пламя взвилось и расплескалось, принимая формы чудовищных гротескных фигур. Огненные крылатые химеры взмыли к потолку.…И тут же рухнули вниз, разбрызгивая капли искр как крови, придавленные весом каменной колонны…

Четыре дэймоса, одним из которых был Стикс, устремились защищать своего хозяина. Темного оракула… Фобетора.

На этот раз он не увел верных слуг.

Прокруст коварен и очень расчетлив. Он призвал танатосов.

Сильнейших из темных сновидящих. А я ощущаю, что они еще и сильнейшие в своем племени.

Стикса темный оракул, насколько мне доступно понимать, «воскресил» из мертвых. Вырвал из объятий смерти. Потому что я, совершенно точно, видел его труп.

Были ли раньше мертвы и другие дэймосы?

Это возможно…

Один из них, с ног до головы покрытый узором шрамов на белой коже, огромен и так тяжел, что пространство сна прогибается под его босыми ступнями. Я вдруг узнаю его лицо. Да и тело… Это Ксеркс. Я видел его на рисунке из учебника по истории сновидений, составленного не без личного участия главы охотников.

Второй — полуголый, с ног до головы покрыт кровью. Он в коротком плаще, на котором копошатся, переползая с места на место, живые скорпионы. Перья священной птицы кетцаля в головном уборе отсвечивают сталью. На шее ацтека висят безобидные золотые безделушки. Фигурки зверей. Каждая — фрагмент сгустившегося пространства сна. Его зовут Нумитор… вернее, Кетцаль — имя тела сновидения. Тайгер рассказывал мне о нем.

Танатос с головой Себека стоит неподвижно недалеко от Прокруста, как статуя из Александрийской пирамиды. Я чувствую его дыхание, в котором смешивается запах ила и тлеющего сухого тростника. И сам он серый, бесцветный, напоминает оттенком полузвериного тела дым.

И, конечно, Стикс.

Стикс облит чернотой, его тело словно омыто дегтярной водой подземной реки, несущей смерть.

Значит, мой личный враг вернулся…

Все наши враги…

Четверо против троих… нет, двоих. Аякс будет защищать Герарда.

Стикс делает быстрое движение рукой. Я вижу символ, повисающий в воздухе и засасывающий свет. Он напоминает «кси» — первый знак слова «меч». И тут же на плече Тайгера появляется тонкая красная полоса, как будто охотника действительно задели ударом клинка. Но тот словно не чувствует боли и бьет в ответ — черный знак расплескивается, переворачивается, впивается в собственного создателя, разрезая черную броню.

Мне показалось, что лицо Тайгера на миг перечеркнула черная повязка, закрывшая глаза. Значит, теперь он может смотреть не только на то, что показывает сон, но чувствовать абсолютно всю его тончайшую структуру.

'Не убивай! — зацепился я краем сознания за фразу охотника.

— Я должен изучить его дар… если появятся еще такие, надо знать, как бороться с ними'.

«Успеешь первым, — насмешливо прогудело в ответ пламя. — Не убьешь…»

И огненный поток ринулся к Прокрусту.

Обсидиановым ножом ацтек срезает одну фигурку, сжимает ее, сминая, словно бумажную, в кулаке. Тень огромной змеи бьет алое пламя и оно, устремившееся к древнему оракулу, припадает к земле, разрезанное невидимым лезвием. Однако тут же взмывает в еще большей ярости, чтобы сжечь свою самую главную цель — но вдруг разлетается, ударившись о невидимую преграду.

Я уже знаю это ощущение. Легкое давление на голову, словно ныряю глубоко под воду. Но это не я. Прокруст опять сдвигает время.…буквально на микрон, на долю секунды. Между мной, им и остальными снова прозрачная стена. Ее невозможно пробить…

Темный оракул оборачивается ко мне.

Я испытываю усиливающуюся боль.

А потом мое сознание вновь затягивает в серую мглу разрыва между мирами…

…Ониры здесь. Я замечаю дымные струи, текущие из пустоты и в пустоту уходящие. Они пришли. Элий тоже с ними в кольце этого белого тумана. Туман защищает его… Вот одно из божеств лживых и вещих сновидений приобрело облик человека — худого, похожего на скелет…

— Смотри, Элий — долетает до меня шелестящий потусторонний голос. — Ты должен это видеть. Это сражение определит ход грядущей эпохи. Кто победит: таким и станет мир на следующие несколько тысяч лет.

И Элий смотрел.

Для него все происходящее было интересным, ярким приключением. Сон подростка. Он вел мальчишку за собой, и тому даже не приходило в голову ни на что влиять, он лишь наблюдал.

Иногда мальчик бросал сочувствующий, сожалеющий взгляд на меня, но вмешаться в битву титанов не мог.

Стикс ринулся на Феликса. Нет, уже не человек: черная вода бурлящим потоком хлынула в огонь, стараясь залить, потушить. Красное пламя взметнулось, закручиваясь в спираль, затянуло реку цвета дегтя. Звезды и планеты на полу плавились, рассыпались на струи песка, на потоки метеоритов.

…Стену времени невозможно пробить, но я увидел, как Герард «движется» вперед. На лбу оракула вздуваются вены от напряжения, сжаты челюсти, он словно поднимает огромную тяжесть или тянет канат, на конце которого титанический груз. И прозрачный заслон, защищающий Прокруста, падает.

Также как прорицатель нашел меня в этом храме и привел Феликса с Тайгером, он снова идет ко мне — единственному ориентиру во времени, сметая преграду.

Ксеркс движением руки заставил сломаться фрагмент сна и швырнул, словно камень, в Герарда, сосредоточенного на работе со временем. Обломок скалы не долетел до оракула. Разлетелся сотней черных перьев. Аякс подпрыгнул и разогнал их ударом лапы.

Статуя Себека ожила. Крокодилья пасть распахнулась. Беззвучно. Языка у получеловеческой рептилии, как и положено по мифу, не было. Однако сильнейшая волна воздуха обрушилась, сбила Аякса с ног, протащила по залу несколько метров. Еще один гигантский валун полетел в Герарда, кот вскочил, взъерошенный, сверкающий бешеными глазами, ударил передними лапами по полу и от удара мир снов дрогнул, «покачнулся», а камень раскрошился в воздухе, осыпав зверя гранитной крошкой.

С Тайгером сцепился Кетцаль. В его руке макуавитль — плоская дубинка, утыканная несколькими рядами бритвенно-острых обсидиановых лезвий. Таким оружием в реальности ломали шею лошади. В этом мире можно было на клочья распороть пространство вместе с телом сновидения противника.

Воин встретил удар ацтекской дубинки коротким мечом, сверкнувшим белым холодом. Отступал, уклонялся, отражал выпады. Мне уже была знакома эта его манера вести бой. Рассеять внимание, отвлечь, просчитать слабые стороны и сокрушить в тот миг, когда противник этого меньше всего ожидает.

Я поймал взгляд Тайгера. Все, что охотник сдерживал долгие десятилетия, жестко контролировал, загружая себя бесконечной работой, то, что я заметил в нем во время перековки, хлынуло на поверхность, ломая заслоны из воли, здравомыслия, сдержанности, разума. Ежеминутный самоконтроль рухнул, выпуская стихийную ярость желаний.

…Меч вонзился в бок ацтека и превратился в разветвленную молнию, поражая тело сновидения дэймоса… Нет, не меч. То, чем был вооружен Тайгер, не было клинком: фрагмент структуры сна в форме гладиуса. Я сейчас различал это очень хорошо. Белые пучки света вырвались из глаз и рта танатоса, разинутого в безмолвном крике. Другой рукой Тайгер подхватил несколько нитей сновидения и резко дернул. Ксеркс не удержался на ногах. Но знак «дельта»… черное копье… задел охотника.

Кетцаль упал, я увидел, как растаяло его тело сновидения.

Он был мертв, абсолютно точно мертв.

И вдруг вот он снова, живой, полный безумной ярости и снова бросается на Тайгера.

— … Он оживляет их, — пояснил Элию один из ониров. — Возвращает за миг до смерти. Темный оракул крепко держит своих слуг на крючке. Они будут биться за него. Потому что каждый из них видел свою смерть, знает — его выдернули из-под косы Танатоса, но вернут обратно в момент агонии, если не справится с ролью.

Элий посмотрел на меня. И в его взгляде мелькнула растерянность.

— Эта битва станет длиться вечно.

Мальчишка обернулся, чтобы увидеть как пространство, разорванное Ксерксом, собирается воедино. Разбитые колонны становились целыми и душили циклопов создателя химер.

Тайгер был здесь. Нигде и везде. Только что реальный как античная статуя, он вдруг взорвался вспышкой света, будто сверхновая и влился в сон. Сам стал сном. Полом, потолком, звездами на каменных плитах — молекулами и атомами этого фрагмента сновидения. Он складывал их по-своему, по-новому.

Стикс покачнулся и запылал изнутри. Разлетелся пеплом. И появился вновь.

Огонь поглотил черноту, взмыл волной и рассыпался десятком пылающих химер. Они летели, ползли, неслись на темного оракула. И превращались в дым, когда столкнулись с невидимым щитом, поднявшимся вокруг Прокруста.

— Ты выступаешь против своего бога. Фобетора! — произнес он, глядя на пламя перед собой.

— Ты лжешь!! Твое имя Загрей, и я был у места твоего рождения! — прозвучал разъяренный голос Феникса.

Он вновь пытался прорваться к Прокрусту. Но танатос с головой Себека разинул пасть и вопль, переходящий в инфразвук, прокатился по залу.

— С этим знанием ты и умрешь, бич сновидений.

И, словно издеваясь, темный оракул вонзил нож в мой бок…

Тайгер говорил, что у меня сверхъестественное чутье на дэймосов. Я вижу их проявления даже там, где другие ничего не замечают. И оказываюсь прав. Всегда.

Интуиция искусителя или умение скользить по грани, попадать в пространство «между». Между реальностей сна… это умение открылось на перековке. А может быть просто стало сильнее и острее. Осознаннее.

«Он делал для тебя двадцать лет то же, что и для меня…» — прозвучала чья-то фраза из будущего или недавнего прошлого.

Я делал всегда одно и то же.

Искал, находил и помогал ловить дэймосов. Сначала Феликсу. Потом Тайгеру. Никто не знал об этом. Негласная информация, надежно запертая в сейфе моего подсознания.

«…не помню… как это называется в реальном мире…» — я улыбнулся невольно.

Перековщик быстро понял, что я слишком ценен для того, чтобы использовать меня лишь как эпиоса в Центре снов.

…Мне не нужно было приезжать к Тайгеру специально. Он приходил во сне. И давал наводку.

«Поговори с этим человеком… может быть, выяснишь что-то в разговоре. И найдешь пути в его сне».

…Иногда.

А иногда просил проверить вещь.

Феликс служил Фантасу (как и Тайгер), я — Морфею. Я разыскивал, обнаруживал, вызывал симпатию, запутывал, ошеломлял, озадачивал, был способен во сне принять облик любого человека, полностью копировать его голос, манеру, привычки. Отвлекал создателей кошмаров. И пока их внимание было приковано ко мне, кто-то более сильный наносил удар…

— Что же ты никак не умрешь?.. — прошипел над ухом разъяренный голос Прокруста. Он выглядит уже не таким уверенным как прежде, однако его рука с ножом по-прежнему тверда.

Когда жизненная сила целиком уходит, тело сновидения словно тает, превращается в дым. И вместе с ним погибает реальная, физическая оболочка.

Я не умирал потому, что погружал себя в воспоминания о своей болезненной трансформации. Эти два «ритуала», воспоминания и мучительная явь, сливались, и я знал, что должен выдержать…

Я не жертва. Я — источник контроля.

Пока я здесь, у них есть время добиться цели.

В моей голове звучит музыка… песня. «На пути».¹ Три минуты тридцать две секунды. Я считаю время.

…Я точно знаю, что я рядом с тобой…

Меня окружает только ослепительно белый свет

Я ищу твои следы на снегу

Здесь в вечных льдах…

Пока еще я могу сосредоточиться на этой мелодии и слышать, как текут ноты, вырываясь из-под клавиш невидимого пианино. Вспыхивают слова о снеге и одиночестве в моей памяти…

…Когда я узнал про Андониса, и что темный оракул «забрал» его память — первая моя мысль была про Тайгера. Получив знания про него, Прокруст воспользуется этим, чтобы уничтожить охотника. А Тайгер — это Полис. Защита Полиса. Поэтому моему городу грозит опасность. Времени мало. Если он нападет — Тайгеру не выжить. Мне надо отвлечь его чем-то другим.

И я буду отвлекать, сколько смогу.

Главное — заинтересовать. Неважно, чем. Неважно, с какими последствиями.

Пусть остальные думают, что они могут сделать.

Пусть делают это.

У Герарда будет много работы.…Не знаю, как они справятся.

Но я не хочу увидеть, как Полиса не станет.

Поэтому сначала на пути «причиняющего страдания» встану я. А у других будет время.

Мне не привыкать к такому. Суицидальные миссии я проходил еще с Феликсом.…или практически суицидальные.

И я, в любом случае, либо уйду раньше, чем падет Полис. Либо помогу его спасти.

Вариант погибнуть — реален. Но он был реален всегда.

Умирать за то, что любишь — приятно.

Как и жить за то, что ты любишь.

Я постараюсь выжить.

Но это не самое важное.

Мне надо просто выиграть время.

…Тело сновидения — не физическое тело. И убить его — не настолько легко…не просто ударом ножа или кастета. Поэтому темный оракул организовал эту церемонию.

Он хочет уничтожить меня сам, своими руками осквернить храм, закрыть Хроносу путь из Глубин к людям и… перевести на себя часть его могущества.

Но способность умертвить серьезно зависит от сил двух столкнувшихся сновидящих.

Учитывал ли это Прокруст, строя свой план?

Однозначно, да.

Кроме того, что у него бесконечное количество времени, чтобы я не выдержал в итоге — у него были танатосы. Которые способны убить меня быстро.

Но я оказался гораздо сильнее, чем он думал.

Чем все они думали.

И мой друг, Герард — также был намного мощнее, чем он рассчитывал.

Прокруст, наконец, понял, что пришла пора призвать профессиональных убийц мира сновидений.

— Стикс, убей его! — слышу я приказ темного оракула.

Черная вода живой змеей потекла ко мне, но багровая лава накрыла ее, задушив в своем кипящем потоке.

Огонь Феникса хлынул к врагу, и тот снова сдвинул секунды. А Герард вновь устремился за ним.

Круговорот времени… оборот часовой стрелки.

Здесь больше нет людей или хотя бы кого-то, похожего на людей.

Схлестнулись стихии, чудовищно-гротескные образы перетекали один в другой. Душили друг друга, опрокидывали в хаос и вырывали из него новых существ.

Слишком быстро, чтобы можно было понять, кто какую силу сна призывает.

Рой бабочек с обсидиановыми лезвиями на крыльях поглотила многоголовая гидра, пробившая дыры в полу — и взорвалась сотней каменных обломков.

Черный водопад застыл уродливой аркой и рассыпался тлеющими углями. Змей с головой, обрамленной стальными перьями, рухнул на каменный пол, извиваясь и круша колонны, когда огненный ошейник сдавил его…

Алое пламя вспыхнуло яростной силой и пригнулось к полу. Я увидел как, приняв человеческий облик, отшатнулся Феникс, схватившись за грудь. Но тут же выпрямился и пожар вновь взметнулся к самому потолку.

Как бы ни были сильны мои друзья, противостоять четырем могущественным танатосам невозможно бесконечно.

Теперь я знаю, как освободилась Спиро из тюрьмы. Ее вытащил Прокруст. Нырнул в то время, когда это было возможно сделать — и сделал. Даже через доли секунды после ее физической смерти это было еще реально. Ее тело сновидения еще было живо.

Кто-то из его верных слуг поставил крючья в подсознания дэймосов, те погибли, когда пришло время, но знали, что Фобетор «освободит» их.

Ответы на многие вопросы лежали на поверхности, только теперь смысла в этих ответах нет.

Темный оракул не всемогущ. Но он использовал подлость и обман, продумывал сюжеты воздействия на людей и обстоятельства.

Он приходил к ним всем, приняв облик божества. К Амине, ее отцу, Мелиссе, Мороку, десяткам других дэймосов. Обещал могущество каждому, насылал видения… вкрадчиво, настойчиво. Отравлял, опутывал. Навязывал свою волю. Вовлек их всех в свою игру. И самых сильных, и слабых…

Я снова провалился в грань между реальностью сновидения и иллюзией беспамятства.

— … У каждого свое предназначение. Если ему не следовать, не для чего жить… — слова Тайгера звучали в голове, гудящей от боли. — Для некоторых пород, во всяком случае.

Перековка не заканчивалась. Серая комната, серые стены и во сне и наяву. Полная изоляция… единственный, кто возникал в этой тусклой, тупой хмари: охотник.

— Я расскажу тебе реальную историю, Аметил… Одному человеку из Ареопага подарили трех коней для его конюшни. Чистокровных, породистых, скакунов. Их поставили в стойло, давали лучшие корма, чистили, холили, выводили походить по двору. Спустя месяц, один из них разбил себе голову о стену. Потеря уникального животного огорчила конюхов, но они посчитали это случайностью. Через неделю то же самое сделал второй конь. Последнего поместили в стойло с мягкими стенами, однако он сумел расколоть череп о край кормушки.

Глаза Тайгера, яркие, темно-синие как океан сканировали мое лицо. Он заглядывал, казалось, глубже, чем в подсознание, давно и качественно разобранное на микроэлементы.

— Они были созданы для движения, бега, долгой скачки до седьмого пота. Им было проще умереть, чем прозябать в сытной, унылой скуке.

Я продолжал смотреть на него, испытывая нечто вроде удивления, как четко он определил то, что я чувствую. Размозжить уже себе голову об одну их этих стен и закончить все.

— Твоя перековка завершена. И я нашел применение твоим способностям.

Он понял, что работа простого эпиоса будет слишком скучна для меня, занятие вдохновителя — чрезмерно скрупулезно: требует предельного сосредоточения…

Но я мог исполнять разные функции одновременно.

Были в команде Тайгера еще такие, как я? Не знаю. Он никогда не складывал все перья стимфалийских птиц в один колчан.

Время как будто замерло. Для них всех, кроме меня. Его секунды, больше даже не минуты, утекали. Наверное, Герард уже «видел», своим пророческим даром, как погибает мое тело сновидения. Потому что оракул смертельно побледнел, глядя на меня. А затем крикнул:

— Аякс! Помоги ему!

Тот не ответил.

Один на один с сильнейшим из танатосов древности, возвращенным силой Прокруста из небытия. Ксеркс обламывал куски сновидения, крошил их, словно они были старым весенним льдом, разбивал на части, а черный легкий зверь, словно играя, стремительной молнией перепрыгивал с одной «льдины» на «другую». Кровавые глубокие полосы рассекали лицо и тело дэймоса, тот рычал от боли, но продолжал крушить.

Пол горел. Горели стены. Феникс огненным вихрем рвался к Полипемону. Но не мог добраться. Черная тень пожирала его огонь. Они сплетались непроглядная тьма и алый пожар. Раздирали один другого в клочья и снова бросались друг на друга.

Пространство сна периодически струилось, подобно миражу, вокруг темного оракула, он опять манипулировал со временем, сдвигая его. Герард, сосредоточенный на «преследовании», не замечал, как покрывается трещинами пол вокруг и обламываются куски стен.

Ничего не заканчивалось. Никогда не закончится.

Храм сотрясался, само пространство сновидения металось в агонии, готовое распасться на атомы.

Горела река за пределами здания. Извивалась и билась как огненная змея. Черными обугленными палками стояли деревья.

Из рваных провалов в полу лезли чудовища, их тут же поглощало пламя.

Гранитные слои породы откалывались от гладких поверхностей и складывались в гигантского ящера с длинными каменными мечами вместо чешуи.

А потом пол вдруг зашевелился, созвездия пришли в движение. Гасли солнца и вспыхивали новые, неудержимый создатель миров — гравитация рушила одни пространства и создавала другие. Я увидел перед собой зеркало. И себя в нем — висящего в пустоте и истекающего кровью. Она капала с моих рук, текла по ногам…

Кровь. То, что может отрезать божество от его храма.

Если унесет с собой мою жизнь…

Прозвучал гневный крик Прокруста, в котором слышались ярость и…страх. Потому что истинное Время появилось здесь. Это не зеркало, я смотрел в его глаза.

Ониры привели Хроноса.

Он заполнил собой все пространство. Он был везде и всем — этим храмом, колоннами, дуновением ветра, грохотом камней, минутами моей жизни.

А еще, похоже, он стал голосом в голове Герарда. По крайней мере, я слышал тихий шорох ветра, складывающийся в шепот, в слова… И казалось, оракул сам задает себе вопросы и сам отвечает на них.

«Мне нужно остановить время… Как мне остановить его?»

«Раздели расстояние на скорость» — прозвучал чуть насмешливый ответ.

Такая простая формула, в которой сейчас не было никакого смысла. Для всех, кроме Герарда…

Я очень хотел, чтобы он сумел договориться с этим архетипом. Чтобы смог воспользоваться возможностями, которые скрывает его дар.…и Хронос был способен помочь в этом.

Боги не вмешиваются в дела людей. Они ничего не делают за нас. Но они даруют нам знания… а, значит, возможности.

Шум боя отдалился. Сражение продолжалось, но было где-то непреодолимо далеко. Мы втроем — я, Герард и Хронос существовали здесь и сейчас — параллельно схватке и тем, кто в ней участвовал. Время стало тягучим как сироп, медленным, растянутым. Невидимая сфера, в которой находились оракул, искуситель и божество, заключала бесконечность. Века могли пройти до тех пор, пока прорицатель не научится останавливать секунды, минуты, часы, десятилетия, переносить себя по будущему и прошлому мира снов. А «снаружи» промелькнет не больше мгновения.

Оракул больше не видел ничего, что происходит вокруг, и не слышал. Гул пламени, рев химер и надрывный вой. Все это очень далеко по-прежнему и почти нереально сейчас. Он стоял, закрыв глаза, сведя брови в мучительном усилии, мышцы на руках напряглись, побелели сжатые пальцы, словно держали поводья бешеных коней, несущихся галопом.

Чтобы обучить его столь глобальному управлению временем, нужно было погрузить Герарда в Глубины, к Хроносу. Вероятно там же у этого божества учился Прокруст: и я примерно представляю, как это происходило. Темный оракул договорился с кем-то из мощных танатосов «проводить» его к архетипу. Думаю, это произошло в глубокой древности, и знакомство с этим танатосом состоялось совсем не через мир снов. Тогда библиотека дэймосов была еще цела, и они собирались в ней, общались, изучали книги, проводили свои чудовищные ритуалы… кто-то из темных сновидящих, возможно, даже был другом «причиняющего множество страданий». И, конечно, не отказал оракулу в спуске к Глубинам.

Но у нас не было времени на подобные путешествия.

Все свои знания, весь свой опыт, всю память Герард использовал сейчас для того чтобы вновь совершить невозможное. Он пытался. Снова и снова. Но время не слушалось его, ускользало, распадалось, просыпалось сухим песком.

Хронос посмотрел на меня.…Все звезды, галактики, созвездия смотрели на меня, отсчитывая микроны и тысячелетия. Не было произнесено ни слова, но я понял, что он говорит.

Мой дом — храм Хроноса, я принадлежу ему, я — жрец Хроноса, долгие годы занятый тем, что оберегал это убежище от уничтожения, и он благодарен мне за это…

Еще одна минута, час или столетие. Герард открыл глаза. Он смотрел куда-то сквозь пространство, в пустоту, сквозь время. Разжались его стиснутые до боли кулаки. С ладони скатилась маленькая блестящая заколка для волос, крошечная вещица из прошлого. Упала на пол и разлетелась мелкими брызгами. И вместе с ней беззвучно лопнула сфера, в которую были заключены мы трое: оракул, я и Хронос.

Заскрежетали камни, взревел черный водопад, треснул фрагмент сна и вновь слился воедино. Вернулась боль…

А потом танатос по имени Ксеркс упал и больше не поднялся.

Герард сумел сделать это. Остановил время…

Себек захлебнулся собственным криком, хрустнули кости крокодильего черепа, когда Тайгер сдавил его голыми руками. Огонь испепелил останки получеловека-полурептилии… в глазах охотника торжество и удовлетворение. Кетцаль рассыпался сотней скорпионов.

Прокруст, вцепившись в мое запястье, торопился закончить работу, нож дергался в его руке. На моей ладони наполнился кровью еще один символ. Последний? Я уже не мог этого понять.

Мое тело сновидения умирало… И осознание этого не вызвало у меня никаких эмоций. Интересно сейчас было бы посмотреть на мой мир снов. Появились ли там химеры, исчезают ли оставшиеся могилы? Опадают ли с лиственниц последние иглы? Хэлена видит это или все так же лежит в милосердной коме?

А потом страстно, до безумия захотелось жить. Агонизирующий мозг пытался придумать способ обмануть смерть. Меня швыряло по временам моей жизни, но ни Хронос, ни предавший его служитель-оракул не имели к этому никакого отношения.

Скользнуло еще одно воспоминание. Теплая вода… я лежу на камнях горячего источника и смотрю сквозь алые резные листья в небо. Пар струится над водной гладью. Если опустить взгляд, впереди на фоне ясной синевы виден конус горы, подсвеченный заходящим солнцем. Ее вершина занесена снегом и нет ничего прекраснее на свете чем это небо и клёны… Покой, тишина, никаких снов. Место, где я провел десять лет из своей жизни.

Вода становится обжигающей, красные листья текут вниз потоками крови. И сразу холод, в котором цепенеет тело и разум.

Я чувствую приближение чего-то, кого-то неотвратимого, того кто сильнее Нестора, Феликса, Тайгера, Прокруста, их всех вместе взятых…

С годами люди ничуть не изменяются в сравнении с тем, какими были в юности. И потом, в молодости.

Неважно, что тебе семьдесят один, если ты чувствуешь себя также как в двадцать три. Если ты думаешь те же самые вещи. И видишь мир. Неизменным.

Да и что такое человеческая жизнь рядом с миллионами лет эволюции? Жизнь всего человечества, я имею в виду. Мы все существуем лишь одну секунду. Которая равна двадцати двум миллионам лет. Но это ничтожно в сравнении с временем создания Вселенной, Солнечной системы, затем Земли, биологического вида на ней. И делить эту секунду на годы жизни… на временные отрезки кто «старше», а кто «моложе» это просто глупо.

И смешно.

Генетическая модификация, конечно, сильно облегчила людям понимание этого простого факта.

Живи — своей секундой. А считать годы жизни других — это еще неприличнее, чем пересчитывать деньги в чужом кармане.

…Дождь закончился. Хотя ветер еще нес вкус сырости и мокрой травы, пригибал вершины берез на аллее, ведущей к моему дому. По небу неслись косматые облака, хмурые, темные. Но на горизонте, в необозримой дали уже появилась полоса кипящего золота. Она становилась все шире и шире с каждой минутой. Я стоял на мосту, смотрел на нее и думал с восторгом, что завтра будет ясный, теплый день после месяца бесконечных холодных дождей.

Мой взгляд скользнул на реку, потом на дорогу.

Он остановился совсем недалеко, небрежно опустив руку на руль старого велосипеда. Глядел на меня, хмуря густые брови, но в его пронзительных, веселых, синих глазах я видел дружеское одобрение и приязнь.

— Ну… — сказал Нестор добродушно. — Идем.

И я пошел следом за ним. Туда, где сияли теплые лучи летнего солнца…

…сделал шаг…другой…Но солнце далекого мира померкло, в лицо хлестнул дождь, смешанный с золой, и я открыл глаза.

Серая пелена колыхалась надо мной. В ней звучали голоса, треск, грохот камней… звон лопающихся струн. Те рвались и хлестали наотмашь… каждое прикосновение — новый ожог…

Передо мной стоял Тайгер и отсекал невидимые нити, держащие меня в пустоте.

— Все закончилось, — сказал он. — Ты справился. Все закончилось… Ты выиграл эту битву.

Выиграл…? Я совсем не чувствовал своего тела… не контролировал его. И Тайгер, вдруг словно заметив что-то, остановился. Очень осторожно, бережно опустил меня на пол. И больше не прикасался.

Зал был засыпан пеплом. Осевший на пол Ксеркс, располосованный Аяксом, лежал, не двигаясь. Единственным оставшимся в живых был Прокруст. Пока живым.

План охотник не реализовал. Феликс успел к врагу первым, в то время как Тайгер… сделал выбор спасать меня.

Темный оракул не горел, не рассыпался хлопьями сажи, не превратился в факел, мечущийся по залу, ослепленный своей болью. Торжествующий танатос держал его за горло. Феникс упивался своей властью и местью, которую предвкушал так долго, ради которой умер и воскрес.

— И настал конец времен, — произнес он очень тихо, почти приблизив свое лицо к лицу задыхающегося врага. — Для тебя.

Сжал пальцы. Не выпускал, пока не дождался последнего вздоха… Пока тело сновидения не развеялось сизым дымом в его руках.

…я был рад, что он сделал это. Слишком опасен, дик и непредсказуем дар. Чтобы держать его под контролем.

Бесформенной грудой висел под потолком мертвый Стикс и таял, растекаясь черными струями.

Медленно собиралось вокруг меня облако тумана…

Аякс, опираясь обеими лапами на колено Герарда, сидящего у стены, внимательно смотрел в его лицо. Сказал что-то тихо, оракул ответил, погладил черного зверя по голове.

Погрузился в Глубины Хронос. Дымными струями утекли ониры, проснулся в своей реальности Элий.

Все закончилось.

…Они выиграли эту битву.

Но не я.

¹ «Auf Kurs», Oomph.