Беспокойное наследство

Глава десятая

Набивной струг непринужденно скользил водной гладью, без труда преодолевая вялое течение Волчанки. Двое опытных рулевых, один на носу, второй — на корме, старательно удерживали малое судно ближе к берегу, где река была совсем сонная и задумчивая. Поэтому пяти парам дюжих гребцов, даже не выкладываясь, удавалось придавать стругу приличную скорость.

Сквозь пронизанную теплыми солнечными лучами, прозрачную толщу было заметно, как на глубине резвились огромные рыбины, иногда взмывающие к поверхности, пытаясь поймать зазевавшуюся муху или стрекозу. Но, крепко связанная, с плотно заткнутым ртом, лежавшая на дне челна между четвертой и третьей скамьей, девушка не могла всего этого видеть.

— Брат Сигизмунд, простите, что отрываю вас от важных раздумий, но не пора ли присмотреть место для ночлега? — поинтересовался у дремлющего на корме, тощего монаха, правящий передним кормилом, оголенный по пояс дюжий воин.

— Да, наверное, ты прав, десятник… — не открывая глаз, разморено, с сонной ленцой ответил тот. — Благодаря Господу, сегодня мы проделали хороший шмат пути, пора помолиться и отдохнуть. Что-то я совсем умаялся…

Вечернее солнце уже припекало не так жестоко, как днем и в предчувствии скорого отдыха, мужчины налегли на весла.

— Слышишь, Клёст, — шепнул на ухо своему сухопарому соседу толстомордый гребец со среднего ряда. Его выпученные глаза, потное и красное от натуги лицо могло бы вызвать сочувствие у самого жестокосердного палача. — Устал он. А что тогда мне говорить по этому поводу?

— Реже надо было чужих баб исповедовать, Колобок, вот и ходил бы себе дальше по холодку в сутане священника, а не потел в драгунской форм.

— Да, ты прав, брат. За грехи надо отвечать. И чем больше нагрешил — тем тяжелее искупление.

— Вот, вот… — засмеялся Клест. — Наверно, брат Сигизмунд поэтому и положил ведьмочку прямо возле твоих ног, чтоб ты глядел на нее и каялся, каялся…

— Тьфу, бесовское искушение… — Колобок и рад бы не глядеть на распростертую перед ним девушку, да куда денешься, если каждое движение весла надо начинать с наклона туловища вперед. И тогда глаза заядлого греховодника, самостоятельно обшаривали всю ее ладно скроенную фигурку. Изучив таким образом, за день, наизусть каждый изгиб молодого тела, услужливо обрисованного мягкой тканью. Особенно уделяя внимание сильно выпяченной вперед, из-за заломленных за спину рук, высокой груди девушки. Два соблазнительных, пухлых холмика больше чем наполовину выпирающих из небрежно расхристанного выреза рубашки. От этого зрелища не помогали даже плотно закрытые веки, потому что тогда воспаленное воображение рисовало перед сластолюбцем расстригой уж совершенно немыслимые картины.

— Брат Сигизмунд, — зная непреодолимую слабость товарища к женщинам, продолжал издеваться сухопарый Клест. — А правду говорят, что вся колдовская сила у женщин между ногами спрятана?

Дружный хохот дюжины мужчин и неожиданность вопроса вмиг согнали с монаха-иезуита сонную одурь. Он даже рассердился сперва. Но, понимая, что драгуны просто забавляются от усталости и скуки, изобразил на лице задумчивость, а потом степенно ответил:

— Я бы сказал иначе, сын мой. Церковь учит нас, что женщина есть сосуд греха. А поелику колдовство один из самых страшных смертных грехов, то, безусловно, оно находиться внутри ее тела.

— А я еще слыхивал, — присоединился к шутейному разговору десятник. — Будто чародейками могут быть только девицы. И если невинность колдуньи порушить, то все ее умение враз пропадает.

— Это зависит от того, сын мой, с чем придется столкнуться. Если непорочная девица заполучила ведьмовское умение от нежити, то — скорее всего, именно так и произойдет, как ты заметил. Но — ежели ее сила от дьявола, то лишение колдуньи девственности ничего не даст. Возможно, даже наоборот — еще больше усилит ее способности.

— С чего такая разница, брат Сигизмунд? — неподдельно удивился десятник. Сам не ожидая, что зацепил столь заковыристую тему.

Видя, что разговор взаправду заинтересовал весь отряд, инквизитор охотно начал просвещать темных вояк.

— Разница, сын мой, проистекает из способа посвящения будущей чародейки. Нежить, которая видит в людях всего лишь источник своей жизни, за обучение хочет получить от девицы в свое безраздельное повиновение только ее тело. Требует прибывать по первому зову, не иметь никаких иных забот или увлечений, кроме как служения своему учителю. Вот почему такие девы чаще всего уходят в пущу и живут вдали от людей. Совсем иначе происходит сговор чародейки с нечистью. Для слуг дьявола важнее всего в человеке душа, — вот они и стараются, поелику возможно, замарать ее так, чтоб уж потом не отыскать пути обратно. Поэтому, девушка, заключая сделку с бесом, в знак подчинения должна ему отдаться, сохраняя при этом свое девичество.

— Это как? — удивился самый младший из драгун, веснушчатый парень, лет двадцати. — Разве ж можно: и рыбку поймать, и это… рук не замочить?

— Можно. Для этого девица совершает с нечистым содомский грех.

Сосед парня, мужик постарше, видя, что тот все равно ничего не понял из объяснений монаха, негромко промолвил с похабной ухмылкой:

— Задницу бесу подставляет…

Такое простое объяснение молодой драгун понял, но по взгляду, которым наградил Ребекку, было видно, что с этой минуты репутация арестованной, да и всех остальных женщин, в его глазах, упала на самое дно.

— Так это… брат Сигизмунд, — облизывая губы, продолжил мысль иезуита неугомонный Колобок. — Может, имеет смысл прохудить сосуд? Если вся колдовская сила из него вытечет — значит чародейка из подозреваемой так себе — навроде знахарки? А коли нет — тогда доподлинно узнаем, что подозреваемая девка с нечистым знакомство водила. И нам — развлечение, и следствию помощь.

Кто ведает, что ответил бы хитрецу расстриге брат Сигизмунд, но именно в этот момент с носа челна громко крикнул впередсмотрящий:

— Вижу отличное место для ночлега!

— Принимать к берегу? — спросил десятник.

— Да, сын мой… — одобрил инквизитор. — Солнце уже совсем низко скатилось. Приставайте и позаботьтесь обо всем, а я помолюсь за нас перед ужином.

— Слышал? — толкнул в бок своего соседа Колобок.

— Что именно? — переспросил поджарый Клест.

— Ответ на мой вопрос.

— А это, разве, он тебе ответил? — изумился тот. — Мне показалось — десятнику.

— Ну, ты меня удивляешь, воин. Уши чаще мыть надо. Брат Сигизмунд произнес не одну, а две фразы. Словами: "Да, сын мой…" — инквизитор отвечал мне, как задавшему вопрос первым. И только вторая реплика: "Приставайте…" — была произнесена им, в ответ на вопрос десятника. А потом святой брат благословил на деяние нас обоих.

— Да, как-то так он говорил, — все еще продолжал сомневаться товарищ. — Но, почему просто не приказал?

— Я вижу, ты совсем отупел от жары и воздержания, — осуждающе покивал краснорожий, упитанный хитрюга. — Кто ж такие приказы вслух отдает. Он же специально перед этим объяснил, что не знает, от какой силы арестованная ведьма обрела свое умение. Поэтому, может получиться, а может — и наоборот. Смекаешь? С нас кто спросит? Ну, побаловались парни чуток с девкой, от скуки — вот и весь сказ. Дело житейское. А монаху, если что пойдет наперекосяк — потом перед святой инквизицией ответ держать.

— Хитро, — одобрил Клест. — Значит, если отнимем мы у чародейки ее колдовскую силу, брату Сигизмунду слава и почет, а раззадорим ведьму — он, ни слухом, ни духом.

— А ты как думал, — усмехнулся наивности товарища сластолюбивый расстрига. — В Святой инквизиции дураков не держат. Но это и справедливо. Ведь мы с тобой свое вознаграждение сами возьмем. И без спросу… — Колобок хихикнул. — Так что, при жеребьевке, просись дежурить вместе со мной, во вторую стражу. С полуночи до рассвета. Все остальные к тому времени крепко уснут и не будут нас торопить. Потешимся вволю. Плыть-то нам еще долго, — вскоре и остальные парни смекнут, что девице все равно не жить, так отчего б не поразвлечься немного? А через трое суток, без еды и воды, она сама на все соглашаться будет. Зато сегодня — свежая, полная сил и злости. Брыкаться станет, как бешенная. То-то сладость…

— Ты, Колобок, я вижу в этих делах не промах, — восхитился умом, так быстро все сообразившего и спланировавшего товарища, сухопарый Клест.

— А то… — довольно ухмыльнулся толсторожий расстрига и при очередном гребке подался максимально вперед, как можно ближе наклоняясь над связанной девушкой. — Тебе понравиться, крошка, вот увидишь.

От его слащавого голоса Ребекка вздрогнула, словно от удара кнутом и судорожно всхлипнула. Связанная по рукам и ногам, с заткнутым ртом, она была, совершенно беспомощна и целиком отдана на милость своих конвоиров. А, судя по подслушанному разговору, те собирались воспользоваться своей властью и безнаказанностью сполна. Причем, уже сегодняшней ночью. Несчастной еврейской девушке оставалось только молиться о чуде, поскольку иной надежды на спасение у нее не было.

Ребекка извивалась словно змея…

Как не пытался тучный Колобок прижать ее к земле всем своим пятипудовым телом, если б ведьму не связали, похотливый расстрига не удержался б на ней сверху и одного мгновения. Ни одна норовистая кобылка не пыталась с такой яростью сбросить первого наездника. Даже в ночной тьме было видно, какой испепеляющей ненавистью горят ее глаза. И мычала девица при этом столь громко, что в любой момент могла разбудить остальных драгун.

— Да успокойся ты, дуреха. Я не причиню тебе вреда, — успокоительно проворковал расстрига. — Я не какой-то хам неумытый. Томашевскую семинарию окончил. А школяры, в греческой любви толк знают. Останется твое целомудрие с тобой.

Но то ли ведьмочка не расслышала его слов, то ли по какой иной причине, но в ответ она завертелась еще неистовее, да замычала громче.

Помянув нечистого, Колобок слез с непокорной ведьмы, подтянул штаны, ухватил ее за ноги и… опять проснулся.

За эти пару часов, дожидаясь своей смены, от неутоленного вожделения Колобок измучился больше, чем за весь предыдущий день на веслах. Не удивительно, что и сон его был под стать сладострастным мыслям. В конце концов, замаявшись вертеться, расстрига подсел к караулившей смене.

— Что-то не спиться… — объяснил, жалостно кривя губы. — Живот урчит и урчит. Давайте, посижу вместо вас. Чего всем мучиться?..

Уже готовые сорваться с губ слова о том, что надо меньше жрать, оба драгуна проглотили молниеносно. Для того чтоб увильнуть от обязанностей все способы хороши. Даже неприятности товарища.

Выслушав их фальшивые сочувствия по поводу своего мнимого недуга, Колобок с облегчением вздохнул. Теперь осталось решить вопрос с напарником. Можно было разбудить и честно разделить на двоих время, отведенное на развлечение, а можно — оставить его спать до того момента, пока забава не надоест. Осторожный разум одобрял первое решение, зато расшалившееся воображение — настойчиво требовало самому наиграться всласть, пока никто не мешает. Порешив на этом, Колобок поднялся на ноги и подошел к лежавшей немного поодаль девушке.

Постоял над ней, упиваясь своей безграничной властью, потом — припомнив недавний сон, ухмыльнулся, ухватил ведьмочку за лодыжки и потащил подальше от кострища. Шагов через двадцать остановился, рывком перевернул девушку кверху попкой, а сам уселся ей на колени.

Ведьмочка что-то просительно замычала, но Колобок даже не подумал обращать на нее внимания, а стал жадно ощупывать выпуклые ягодицы, услужливо обнаженные, вздернувшимся выше поясницы, подолом. Почувствовав на себе чужие руки, Ребекка тут же попыталась извернуться.

Сон повторялся точь-в-точь.

Сластолюбец негромко рассмеялся, деловито схватил девушку за волосы на затылке и вжал ее лицом в траву, заглушая все звуки. Потом распустил шнуровку штанов, взгромоздился на нее сверху, мечтательно закрыл глаза и… умер.

Колобок услышал, как в его затылке что-то громко хрустнуло. От невыносимой боли, пронзившей мозг, расстрига громко вскрикнул и, уже находясь по другую сторону жизни, увидел приближающегося к нему огненного демона. Столь жуткого вида, что заядлый греховодник завопил во второй раз — от невыносимого дикого ужаса, превращаясь в мертвый, бездушный кусок плоти…

Именно этот — второй, жуткий своей безысходностью и наполненный страхом, вопль, разорвав ночную тишину, поднял на ноги весь отряд.

Первым делом драгуны схватились за оружие и, заняв круговую оборону, приготовились защищаться от неведомого врага. Пристально вглядываясь в ночную тьму и негромко переговариваясь, они ждали нападения, но время шло, а никто не появлялся. Тогда десятник подбросил на угли, молясь в душе, чтоб тишина не оказалась хитрой уловкой, и на огонь не слетелись вражеские стрелы. Но опять ничего не случилось, а при свете разгорающегося костра, воины заметили, что исчезли ведьма и монах-расстрига.

Брат Сигизмунд тут же забубнил защищающие от нечистой силы молитвы, а драгуны стали осматривать местность, шаг за шагом осторожно расширяя круг, в центре которого горел огонь.

Сначала они услышали невнятное мычание, чуть поодаль, а потом увидели и барахтающуюся на земле парочку. Первый, заметивший их, драгун громко засмеялся и стал подзывать к себе остальных товарищей, указывая на потешную находку. А поскольку в темноте все казалось тем, чем могло быть на самом деле, воины остановились и стали поддерживать своего ушлого товарища хохотом, свистом и всевозможными сальными советами. Чем привлекли внимание брата Сигизмунда.

Подойдя к ржущей толпе и с досадой поняв, из-за чего был вынужден прервать свой сон, инквизитор так взъярился, что не удержался и отвесил нетерпеливому сластолюбцу по оголенному заду отменного пинка, от которого тот… свалился наземь и больше не шевельнулся.

Изумленный таким поведением шумного и крикливого расстриги, брат Сигизмунд наклонился над ним и в ужасе отпрянул назад. Даже во тьме было понятно, что толстяк мертв, поскольку у бедолаги была начисто снесена добрая половина черепа. А шевелилась за обоих, придавленная к земле тяжестью трупа, ведьма. Девушка вся изгваздалась в крови и едва дышала от пережитого ужаса.

— Что ж, — устало вздохнул иезуит, после того как скороговоркой произнес над телом убитого воина надлежащую молитву. — Теперь вы все и сами убедились, как неохотно дьявол отпускает добычу, и как та, даже связанная по рукам и ногам, умеет защищаться.

Монах, не погнушавшись и не боясь вымазаться, ухватил Ребекку за шиворот и рывком, так что затрещали швы платья, поднял полуживую девушку на ноги.

— А каким ягненком прикидывалась! Честная, непорочная! Но, нет — не обманешь! Я вас всех насквозь вижу! Жаль Папа подписал указ, выводящий восточные земли из-под контроля латинской церкви. Распустили свою паству попы-схизматики! Да, я только в твоей вшивой деревне не меньше дюжины ведьм видел! Ну, ничего! Скоро и до вас доберемся! Ты у меня во всех грехах покаешься. А как отец дознаватель с тобой поговорит: расскажешь не только то, что знаешь, но и чем пока не ведаешь — тоже вспомнишь! А с остальными — зимой поквитаемся! Ох, и жарко станет зимой здесь от очистительных аутодафе!

Потом, поняв, что в запале сказал много лишнего, инквизитор гаркнул на раскрывших рты драгун:

— Ведьму отмыть и, без моего разрешения, не трогать! Не хватало мне, до рассвета заиметь еще парочку покойников… Тело погибшего заберем с собой, завтра похороним в другом месте. Не стоит оставлять его в оскверненной земле. Как только рассветет — двигаемся дальше. А чтоб зря время не терять — готовьте завтрак. Да, еще парочку-другую костров разожгите. Не ровен час, вызванная ведьмой, нечисть опять в гости пожалует. А пламени она все ж побаивается.

— Воля ваша, брат Сигизмунд, — поклонился десятник монаху и тут же заорал на подчиненных. — Ну, чего глаза вылупили?! Смолярек! Вишня! Дротяр! Тащите девку в реку! Хорошенько вымойте, да глядите — без глупостей там, чтоб не захлебнулась невзначай! А то самих следом утоплю!

— Да, кстати, — смилостивился вдруг монах. — Заодно и напоите ее.

— Может, сразу и пожрать чего дать?

— Не надо, это лишнее. Пускай поститься. Ослабеет от голода — вот прыти и поубавиться. А морить жаждой не следует. Как бы от жары умом не тронулась. Дьявол любит такие шутки подшучивать. Сам знаешь — безумец к боли становиться нечувствителен, и тогда его нечем не проймешь.

— Исполним… Смолярек! Слышал, что велел святой брат? Локоть! Клест! Упакуйте покойника в его плащ и положите в струг. Стах! Вихура! За вами хворост для костров. Яцек! Ни на шаг от брата Сигизмунда! Остальным — взять самопалы, разойтись по сторонам и глядеть в оба! — и прибавил тихонько, чтоб не услышал инквизитор. — Эх, Колобок, Колобок. Не таился б ты от товарищей, дурень эдакий, может и жил бы себе дальше. И мы б повеселились…

Мало, помалу возникшая суматоха поутихла. Все занялись делом. И никто, кроме караульного, не обратил внимания, как немного в стороне от них, из зарослей таволги, в небо взмыли две потревоженные людьми птицы. Беркут и сип белоголовый. Но даже тот драгун, что заметил их взлет, никак не связал пару хищных птиц с гибелью незадачливого греховодника.