Беглый огонь

Глава 2. Вдвоем через Касьяновы топи

Умноженный эхом грохот стих. Да-да, эхом – там, оказывается, было сочное, смачное эхо; Зона – она такая, брат.

Позади девушки с противным скрипом рухнула наземь подкошенная пулями тощая сосенка. Из дубовой колоды – нашего импровизированного стола – пули вырвали огромный кусок трухлявой древесины. Можно сказать, отломали ножку…

А вот девушка в песочного цвета водолазке была по-прежнему невредима.

И испуганной совершенно не выглядела. Сказать по правде, она и бровью не повела. Точнее, только бровью она и повела. Этак обиженно. Будто я ее снова сукой назвал. Она прикусила губку и, широко раздувая ноздри, уселась на «лавку» снова, скрестив руки на груди. Отвернулась.

Я опустил ствол. Это были шах и мат.

В смысле ваш Комбат, то есть я, понятия не имел, что делать дальше.

Патроны на дороге не валяются. За них, между прочим, деньги платить надо.

Патронов на Лидочку Ротову ушло много. Толку – ноль. Не то чтобы я скупердяй, но…

В какой-то момент мне показалось, что лучшее решение проблемы по имени «лаборантка Ротова» – граната объемного взрыва «Wiper». Но потом бережливость все же взяла верх. Точнее, даже не бережливость, а добрые чувства к нашей Поляне. Ведь я понимал: если наваждение не берут пули, скорее всего не возьмет его и эта мощнейшая граната. А вот нашему излюбленному привальному месту в центре Касьяновых топей можно будет сказать «ауфвидерзеен».

– Ну а год? Какой, по-вашему, сейчас год? – спросил я, опуская свой «калаш».

– Тысяча девятьсот восемьдесят шестой! – язвительно провозгласила девушка, глядя на меня, как на конченого идиота.

И тут на меня снизошло озарение.

Клиническая картина наконец прояснилась.

– Скажите, Лидочка… А что вы сделали, когда поняли, что в лесу заблудились? Что потеряли костер своих товарищей? – спросил я как ни в чем не бывало.

«Ничего себе светский разговорчик… после двух магазинов из «калашникова»!» – ухмыльнулся я про себя. Мысленно я уже пересказывал всю эту пиэсу бармену Любомиру и прочим завсегдатаям «Лейки».

Лидочка тем временем отвечала:

– Тогда я начала искать выход из леса. Кричала. Звала. Пыталась дорогу назад отыскать. Слава богу, хоть туфли у меня на низком каблуке, – девушка взглядом указала мне на свои балетки, – не то бы ноги себе переломала… А ведь вчера с утра думала по случаю дня рождения Алешеньки на высоком каблуке надеть, мне мама из Югославии красивые такие шпильки привезла, ее туда от Союза журналистов посылали… Она мне, кстати, еще и джинсы подарила «Монтана». Алка когда их увидела, чуть в обморок не упала. Только и пробормотала «Отпад!». У нее все время этот «отпад» – дело не в дело… В общем, дура она, эта Алка. Неглубокая… Потом я устала, да и светать потихонечку начало. И мне спать захотелось. Я села вот на это бревно, в халат закуталась – мы даже халаты снять забыли, дурачье, – положила руки и голову на этот столик и сразу заснула. А когда проснулась, было уже утро. Я еще походила тут немного, по полянке… Поудивлялась… Я думала, в лесу уже весна, цветы, а тут никаких цветов, как будто осень… Деревья голые стоят… Но на этой поляне еще ничего. Видно, тут люди часто бывают, ухаживают, мусор не валяется… Короче, пока я природой любовалась, вспомнила, что у меня же в сумочке бутерброд со вчерашнего обеда остался! И яблоко! Повезло так повезло! Вот и решила их съесть. А тут – вы из кустов, как медведь, вышли…

– Испугались?

– Не успела. Потом у вас на груди этот противогаз… Разве плохой человек станет носить противогаз?

Аргумент был неотразимый. Я кивнул.

Сомнений больше не было никаких – я, Владимир Сергеевич Пушкарев, открыл еще один феномен Зоны: женщину-из-прошлого. Я назвал этот феномен Мисс-86.

Фактов, которые я почерпнул из ее довольно бессвязного, но все же в чем-то трогательного и занимательного рассказа, вполне хватало, чтобы реконструировать происшедшее. Девушка «заблудилась», то есть потеряла из виду костер, возле которого, как двенадцать месяцев из сказки, пили портвейн ее и до портвейна пьяные товарищи, двадцать шестого апреля 1986 года в один час двадцать минут… Я знал, со школы знал, что это время, час двадцать три – время Первой Катастрофы.

Как видно, девушка «всплыла» у нас из своих идиотских восьмидесятых в каком-то защитном коконе. Этот кокон имеет неизвестную природу и предохраняет ее от местных физических воздействий. Иначе объяснить ее неуязвимость никак невозможно. Кстати, как и морозостойкость.

Было, однако, совершенно неясно, является ли этот кокон непроницаемым всецело. Или он непроницаем только лишь для опасных воздействий вроде пуль и низкой температуры? А для неопасных – проницаем?

Вот взять, например, меня… Могу я, Комбат, пожать ей руку? А поцеловать ее – поцеловать могу?

Но главное, оставалось неясным, опасен ли для меня этот новообрященный феномен. И если опасен, то чем?

Пьет ли лаборантка Ротова человеческую кровь? Или, может, высасывает жизненную силу? А что, если она радиоактивна? Или вдруг она – что-то вроде индикатора, указывающего на близость другой, невиданной подлости аномалии? И если так, то караул, пора делать ноги!

Переваривая все это, мой незатейливый сталкерский мозг разогрелся до критических температур.

С одной стороны, мне было безумно интересно. Хотелось кое о чем Лидочку расспросить. Подойти к ней поближе.

Но, с другой стороны, было совершенно ясно, что в холодном высшем смысле я напрасно теряю время. Которого у меня, кстати сказать, не так уж много.

В общем, не говоря барышне ни слова, я развернулся на девяносто градусов и пошел своей дорогой.

Похоже, обычного привала на Поляне с кофейком из термоса и свежими баранками у меня в этот раз не будет…

– Постойте, вы куда?! – обескураженно воскликнула Лидочка.

Я не оборачивался. За спиной зашуршала промасленная, с каким-то архаичным чертежом на обороте бумага (в нее был завернут бутерброд). Девушка сложила недоеденный бутерброд в сумочку, накинула ее на плечо и опрометью бросилась за мной.

Я ускорил шаг.

Однако она тоже не отставала, бодро перепрыгивая с кочки на кочку, где надо – хватаясь за деревца, а где надо – отважно опускаясь на четвереньки.

Странное это было зрелище: одетый в стильную старинную камуфляжку сталкер Комбат с автоматом наперевес, а за ним на четвереньках – призрачно-реальная девчонка из шизанутых восьмидесятых, в белом халатике, из-под которого торчит бедная клетчатая юбка.

Первое время Лидочка Ротова шла за мной молча. Но потом молчать ей надоело, и она защебетала:

– Вот так вот – ну надо же! Заблудилась… Со мной, знаете, часто такие истории случаются… Вот, например, в прошлом году, когда происходили похороны Черненко, у нас в лаборатории был траурный митинг. Назначили его в актовом зале, он у нас такой небольшой, с узкой сценой. А мне было поручено, как самой фигуристой, возложить цветы от имени трудового коллектива лаборатории. И вот решили, что, когда прозвучат слова про то, что товарищ Черненко всегда в наших сердцах, а значит, он вечно живой, я должна буду вынести букет и положить его возле большого портрета генсека. Короче, я караулила в технической каморке за сценой. Стояла у стены, уперевшись рукой в стену с каким-то щитком. Дожидалась, так сказать, условленного знака. Слов «вечно живой» долго не было. А когда они вдруг прозвучали, я так рванулась вперед, что случайно зацепила плечом рубильник – каморка-то была узкая. И свет во всем зале сразу же погас. На словах «Наши мертвые – всегда с нами. И товарищ Черненко – вечно живой!» в зале стало темно и тихо. Кто-то крикнул: «А вот и конец света, предсказанный классиками марксизма-ленинизма!» Некоторые начали смеяться. Кто-то вообще от страха завизжал. А меня потом чуть из комсомола не выгнали. И выгнали бы, если бы не дядя, он у меня ответственную должность занимает. Он справку предоставил, что я обращалась в неврологию с каким-то отклонением. В общем, выговором отделалась. Но наша парторг – если бы вы слышали, как она орала! Говорила, что таких, как я, заклеймил недавно Съезд КПСС! Называла меня вертихвосткой и даже пособницей буржуазных спецслужб! Но если с «вертихвосткой» я согласна, то уж с «пособницей» – никогда! Я даже за границей никогда не была. Как я могу быть пособницей?

Я шел молча, вслушиваясь в диковинную речь лаборантки Ротовой. И вроде бы говорила она на том же самом русском языке, что и я. И вроде бы одета была… ну почти так же, как одеваются современные мне женщины. Но ее речь была речью Пришелицы Из Другой Галактики.

Кто такой, например, «парторг»? По звучанию кажется, какой-то монстр-мутант, сильный, но неопасный.

Что за зверь «комсомол»? Кажется, тоже что-то зоологическое, вроде моллюска, патологически крупного…

А кто такой генсек Черненко? И зачем во время его похорон устраивать траурный митинг?

И главное, кого именно съест КПСС?

Лидочка Ротова говорила без умолку. За тот час, что она пробиралась за мной между кочек, утыканных голыми кустиками багульника, я, казалось, узнал все о ее молодой и бестолковой жизни. О том, что один из ее кавалеров, Петюня, «вернулся из Афгана», что ее любимый актер – Янковский, что ее отец – один из инженеров газопровода «Уренгой—Помары—Ужгород» и что это он устроил ее на работу в лабораторию. Что живет она в новом панельном доме с лифтом возле магазина «Радиотехника», на втором этаже. И что ее старший брат Гена слушает Высоцкого и коллекционирует кассеты с его записями, которые он покупает у моряков, привозящих эти кассеты из-за рубежа. Причем покупает за какие-то «чеки». И что она знает наизусть все песни Юрия Антонова (мне показалось, я смутно припоминаю такого певца) и по субботам ходит на дискотеку в Дом офицеров. В Доме офицеров хорошая дискотека, там всегда интересные мужчины. А у них в лаборатории мужчины так себе. Либо женатики, либо хлюпики.

– Ну а вас, кстати, как зовут? – вдруг спросила меня Лидочка Ротова.

Кажется, это был первый вопрос, обращенный ко мне лично.

– Комбат, – без выражения сказал я.

– Комбат – это имя или фамилия?

– Фамилия.

– А вот есть такое животное… кажется в Африке… вомбат! Это в честь него вас назвали?

Я улыбнулся. Лидочка была глупая, но милая. Мой любимый тип.

Она стояла в десяти метрах от меня – халат белый, чистый, никакой болотной жижей не забрызган. Только личико блестит – вспотело, что ли?

Теперь, когда солнце поднялось повыше, я почти видел ее, так сказать, защитный кокон – тот самый, что не дал моим пулям отведать ее нежной лаборантской плоти.

Кокон по-особому преломлял свет, из-за чего казалось, что фигура Лидочки влита в некий кристалл. Кристалл прозрачнейший, чистейший и все же вносящий некоторую неуверенность в очертания предметов, которые находились внутри него или за ним.

– А вообще вы не обижайтесь на меня. Комбат – хорошее имя! – извинительно пролепетала Лидочка. – Я в школе с одним парнем дружила, так его вообще Калистратом звали. По паспорту! Он мне еще пластинку подарил, «Оркестр Поля Мориа». Дружить хотел…

Я прохлопал момент, когда именно совсем перестал слушать ее рассказы.

Как говорится, не обязательно есть всю кучу говна, чтобы понять, что она однородна.

Теперь мне было не до ухажеров лаборантки Ротовой.

Мало-помалу мы подошли к краю Касьяновых топей. А значит, относительно спокойной жизни – знай себе держись тропы да надейся на милости выдуманного деда Касьяна – можно было сказать «до свидания».

Теперь понадобится вся моя бдительность.

Я слишком хорошо помнил, сколько человек погибло на так называемых Огородах, которые отделяли Касьяновы топи от окрестностей Армейских складов. Я, лично я, своими мозолистыми руками, похоронил нахального Барбитурата и шутника по кличке Шизик.

Шизику оторвало башку трамплином – сначала подбросило, потом оторвало.

А вот Барбитурата, корешка моего скупщика Хуареса, закрутило роковым вихрем птичьей карусели.

Мы с Тополем были свидетелями того, как он летел – что твой ёкарный орел – у самых вершин деревьев! А затем со страшным, вынимающим кишки воплем рухнул на землю – уже безногий и безрукий.

Огородами мы прозвали эту местность за – да, это не оригинально – за ее сходство со вскопанным, всецело готовым к посадке картофеля, огородом. Коричневые ломти глинозема, бурые комья земли, местами что-то вроде борозд… Кто копал этот безжизненный огородик и зачем, я, конечно, не знал. И узнать не особенно стремился. Меньше знаешь – крепче спишь. Но росли на Огородах не фасоль и помидоры, а развесистые аномалии…

– …А между прочим, благодаря этому Калистрату, замечательному такому человечку, я как-то выиграла в лото. Раз гуляем с ним по парку. Кушаем мороженое. Как вдруг глядим – киоск, там лотерейные билеты продаются. А он и говорит: «Давай я куплю тебе билетик!» А я ему и говорю «Давай!» Купил он, значит. А билетик-то и выиграл! Сто рублей! Я на них себе пальто пошила с рукавом реглан, на хорошем импортном ватине.

И тут меня словно за краешек души кто-то ногтем потрогал.

Раньше я пугался, думал – Безносая. А теперь знаю: таковы явления моей интуиции.

Я остановился.

Медленно выдохнул. Вдохнул.

Огляделся.

Ничего и никого. Разве что солнце за тучи спряталось, не желая, видимо, устраивать нам тут бабье лето.

Я снял с пояса и включил детектор аномалий. И увидел впереди… ну да, все правильно, как и неделю назад, как и месяц тому, впереди, между двух приметных глиняных отвалов, затаилась мясорубка, чреватая смертоносным электрическим разрядом.

Я обернулся и посмотрел на Лидочку хитрым глазком. Я-то мясорубку обойду. А вот с ней что будет?!

Лидочка тем временем в очередной раз призналась в любви певцу Юрию Антонову и, подкрепляя свои слова, запела:

Надо сказать, голос у Лидочки был неплохим – высоким, чистым, и кажется, что тренированным. Такие голоса, если я ничего не путаю, специалисты зовут «сопрано».

Пела она так искусно, что ваш Комбат, которому еще в детстве медведь наступил на ухо, невольно заслушался. И отпрыгнул в сторону от мясорубки на несколько секунд позже, чем приличествует опытному сталкеру.

Заскучавшая мясорубка – как видно, давно никто не хаживал мимо, – ожила.

И за неимением лучшего впилась в оказавшуюся совсем близко Лидочку раскаленными шнурами сразу десятка голубых молний! Десятка! А ведь и одной хватит, чтобы насмерть изжарить средней упитанности носорога!

Молнии – как щупальца – окружили, обвили кокон Мисс-86. Щедро засыпали его искрами и, покорячившись в диковинном танце с полминуты, с шипением иссякли, не причинив Лидочке видимого вреда! Кокон, противостоящий этому смертельно опасному безобразию, мерцал перемежающимися рубиновыми и синими вспышками, так что со стороны казалось, будто включилась мигалка милицейской машины.

Что за на фиг?!

Вывалив от удивления челюсть, я наблюдал за этим странным физическим процессом из удаленной на десяток метров и, к счастью, вполне безопасной глубокой борозды.

Наконец мясорубка разрядилась, и местность вновь приобрела более-менее безопасный среднерусский вид.

Кокон прекратил мерцать, а его счастливая обладательница стала похожей на заблудившуюся девчонку. На Красную Шапочку, которая десять лет спустя после истории с бабушкой и волком решила сходить в тот самый лес.

Она посмотрела на меня озорно и даже, я бы сказал, игриво и прокричала:

– Девчонка-комсомолка не боится волка!

– Не боится? Вот и славненько…

– Ну а вы чего спрятались, Комбат? – спросила Лидочка с недоуменным выражением лица. – Идите сюда! Без вас скучно!

– Все в порядке. Я сейчас, – выдавил я из пересохшей гортани.

И мы – как ни в чем не бывало – пошли дальше.

Время от времени я метал в Лидочку подозрительные естествоиспытательские взгляды.

Мне показалось, после мясорубки лаборантка Ротова стала поменьше ростом. Не намного меньше. Сантиметров на десять. Но, конечно, дать руку на отсечение, что так и было, я не могу – линейку-то я к ней не прикладывал!

А вот в том, что тембр голоса у нее изменился, я готов поклясться!

Когда она дошла до припева своей милой сентиментальной песни, я понял, что теперь ее голос никакой не сопрано, а вовсе даже альт или как там это зовут музыканты?

сипловато горланила Лидочка Ротова, размахивая своей наманикюренной ручкой в лад музыкальным фразам.

– А эту песню кто поет? – спросил я минут через пятнадцать, чтобы не молчать.

– А вы что, действительно не знаете? – неподдельно удивилась Лидочка.

– Откуда мне… У нас даже радио нету.

– Так вы все-таки из милиции! – Лидочка обрадованно всплеснула руками.

А минут через десять я своими глазами наблюдал, как Лидочка совершенно беспроблемно миновала жарку.

Жарку!

И даром что температура в фокусе горения жарки тысяча пятьсот по Кельвину. Моей Мисс-86 все эти кельвины были до фени.

На этот раз на тембре ее голоса все это нисколечко не сказалось. Даже прическу не повредило! Разве что кокон приобрел неустранимое изумрудное свечение. Еще по нему время от времени пробегали малиновые искры и какие-то резвые, похожие на ожившую спираль лампы накаливания, ослепительно желтые червячки.

Когда я уже мысленно смирился с тем, что эта музыка будет вечной, в смысле, что Лидочка будет идти за мной до самого Стеклянного Дуба, оглашая угрюмые леса, с обеих сторон окружающие Огороды, хитами певца Антонова, Лидочка угодила в воронку.

Я, спасибо моему продвинутому датчику аномалий едрической цены, обнаружил ее метров за семьдесят. Приблизившись, заметил я также ошметки кабанчика. А через пару шагов и само темное пятно, которое всегда выдает центр этой гнусной аномалии.

К этому времени датчик аномалий выдал еще три воронки, которые располагались левее первой. Как говорится, «видно, там у них гнездо»…

Гаечки я решил не бросать. Дескать, суду все ясно.

– Вы, Лидочка, идите вперед, а мне надо… отстать! – сказал я, внезапно сворачивая.

– А зачем? – с какой-то странной печалью во взгляде поинтересовалась Лидочка.

– Надо связаться по рации с начальством! Передать секретную информацию! Да вы идите, идите вперед! Не бойтесь! Я догоню!

Я и впрямь был уверен, что догоню.

Я уже привык, что из всех передряг моя Мисс-86 выходит невредимой и вроде как даже посвежевшей.

Откуда мне было знать, что стоит Лидочкиной ножке ступить на край воронки, как… В общем, почуяв Лидочку, воронка словно взбесилась. Втянула воздух с такой силой, что, я был готов поклясться, к ней подались вершины самых дальних осин!

И, представьте себе, мощь, которая легко ломает даже самые толстые человеческие кости и спрессовывает человеческие тела в этакие окровавленные болванки, сумела сладить и со странным кросстемпоральным сгустком, который являла собой моя новая знакомая. По крайней мере Лидочкин кокон скукожился и, помедлив секунду, точно пытался оказать сопротивление, провалился под землю.

Все это было бы похоже на то, как труба пылесоса засасывает облачко дыма, если бы не крик.

Да, из-под земли послышался девичий крик, от которого кровь стыла в жилах.

И в какой-то миг мне даже стало совестно – как я мог… почему не предупредил… и все такое.

Затем случилось неожиданное – воронка вдруг выплюнула кокон с Лидочкой, как малыш выплевывает невкусную кашу. Но отнюдь не та воронка, в которую Лидочка угодила! А соседняя, вторая по счету.

Несколько секунд Мисс-86 парила над эпицентром соседней воронки, глядя на меня своими карими, исполненными доисторического ужаса глазами.

– Комбат, там внутри… Жуть какая-то! Непонятные вихри! – кричала растрепанная Лидочка, промакивая платочком щеки и лоб. Она отбивалась от какого-то невидимого врага при помощи своей коричневой сумочки на длинном ремешке и, по-видимому, вспотела.

Еще мгновение – и теперь уже эта, вторая воронка повторила свое засасывающее усилие, которое на научном языке именуется взрывным гравитационным коллапсом.

Раздалось громкое шипение, и соблазнительная большегрудая фигурка лаборантки Ротовой вновь провалилась под землю.

Стало тихо.

Еще минут пять я стоял недвижимый, в надежде, что Лидочка вот-вот вернется. Небось из третьей воронки вылетит… Ракетой… Черный Сталкер милостив. А вдруг он помогает не только людям, но и блуждающим человекоподобным аномалиям?

Но Лидочки не было.

Пожалуй, я даже расстроился.

Если бы мне сказали, что каких-то полтора часа назад в сердце Касьяновых топей я разрядил в эту же самую девушку два магазина «калашникова», я бы не поверил.

Вот что делают с мужчинами печальные женские песни!