Башня. Новый Ковчег 5

Глава 21. Кир

— О, начальство пожаловало. Ну всё, сейчас разгон будет, — пробурчал пожилой седой мужик, которого все называли просто Данилычем.

Кир прикусил губу, бросил взгляд туда, куда смотрел Данилыч, и тут же увидел Савельева, который быстрой уверенной походкой подходил к его отцу.

«Ну всё, теперь мне точно конец», — тоскливо подумал Кир, глядя как Савельев что-то резко спрашивает у отца, а отец нехотя отвечает.

Следом за Савельевым прибежал какой-то тип, сдвинул свалившуюся на лоб каску, быстро вытер тыльной стороной ладони крупные капли пота, выступившие на недовольном багровом лице. Мужик тяжело дышал, видимо, через весь машзал за Савельевым летел, ко лбу прилипли мокрые прядки жидких волос грязно-жёлтого цвета. Кирилл за утро уже привык, что здесь весь инженерный состав носится, как настеганный, все красные, взмыленные, потные, только Савельеву нипочём, словно не он три недели назад на больничной койке без сознания валялся.

Подбежавший что-то сказал, и лицо Павла Григорьевича ещё больше потемнело. Он что-то бросил через плечо, и тип рванул обратно.

«Ну и на хрена я это сделал? Выпендриться хотел, идиот. Выпендрился, ничего не скажешь», — Кир протяжно вздохнул и покосился на Данилыча, который стоял рядом и неторопливо протирал ветошью замасленные руки. Пожалуй, он был единственным из всех, кто хоть как-то попытался защитить его. Отец — тот вообще, если бы не присутствие людей из бригады, наверняка отлупил бы Кира, он и за меньшее мог, а тут… Кирилл снова вздохнул.

Что и говорить, налажал он в этот раз по-крупному. И подвёл всех — и отца, и бригаду, а может и весь запуск под угрозу поставил, а всё из-за какой-то мелочи с дурацким названием «прокладка», маленькой резиновой фигни, которую Кир забыл поменять на новую. Даже не забыл, он просто не знал, что её обязательно надо заменить, а спросить ни у кого не удосужился, ну и вот… Хотел скорее сделать, всех удивить, доказать отцу, что он не бесполезный, что и он кое-что может. Уж доказал, так доказал.

А ведь как хорошо всё начиналось.

Отец с утра привёл Кирилла в свою бригаду, представил всем, и люди встретили его радушно, хоть и немного снисходительно. Доброжелательно посмеивались, подшучивали, но в целом, подсказывали и помогали. И у Кира вроде как начало что-то получаться. Не сразу, конечно, но через несколько часов он уже вполне уверенно делал не самые сложные операции, отец даже пару раз сдержанно его похвалил и уже после обеда немного ослабил контроль — не то, чтобы предоставил Кира самому себе, но уже и не висел над ним, проверяя каждую мелочь. А Кирилл неожиданно поймал себя на мысли, что ему всё это нравится.

Вспомнилось, как он работал в ремонтном цехе, не под началом отца, конечно, у Кира был тогда другой наставник, чем-то отдалённо напоминающий Данилыча, такой же немногословный и малоулыбчивый дядька, но делал Кир что-то похожее: разбирал, собирал, закручивал, орудовал гаечным ключом, может, и не очень ловко, но всё же. Он, конечно, в ту пору был совсем дурак сопливый, вляпался в историю с холодком, поддавшись на уговоры Татарина, быстрых денег захотелось, ага, ну и схлопотал — так быстро его ещё ни откуда не выпинывали. А не будь он тогда таким идиотом, работал бы сейчас на равных с остальными членами бригады. Ведь у него же получается! Всё получается!

От этих мыслей у Кира за спиной словно крылья выросли — он почувствовал уверенность и… и снова с размаху врезался в стену из-за собственной самонадеянности и дурости.

— Кирилл, — голос отца подстегнул его. — Дуй сюда, оболтус!

Сжавшись и втянув голову в плечи, Кирилл приблизился. На Савельева он смотреть избегал — и так понятно, что тот едва сдерживается, чтобы не придушить его на месте.

— Павел Григорьевич, — в голосе отца слышалась неподдельная усталость. — Вина тут моя, конечно, как мастера. Недоглядел, каюсь. Я должен был этого паразита лично проконтролировать, раз уж он мне тут как снег на голову свалился. А я…

Отец прервался, повернул к Кириллу злое лицо.

— Давай, балбес, сам теперь про свои художества отчитывайся.

Кир молчал. Чего рассказывать, уж поди отец всё и сам выложил — вон, как у Савельева желваки на скулах ходят, того гляди, кожу прорвут.

— Ну? — глаза Савельева опасно блеснули, полоснули стальной бритвой. — Я слушаю.

— Я это… сделал…

— Что ты, мать твою, сделал? — не выдержав, рявкнул Савельев, оттягивая его длинным матерным ругательством, как кнутом.

— Прокладку не поставил, — пробурчал Кирилл, мечтая провалиться сквозь землю. — То есть поставил, но не ту.

— Какую, чёрт возьми, прокладку? В какое место и что ты там вставил?

Кто-то из рабочих засмеялся. Кирилл покраснел и вскинул глаза на Савельева.

— Я не знал, что надо другую.

— Иван, — Савельев повернулся к отцу. — Мы здесь что, в бирюльки играем? Ты, какого хрена ему ответственную операцию доверил? Ты…

Выражений Павел Григорьевич не выбирал. Материл так, что не проживи Кирилл всю сознательную жизнь на шестьдесят пятом этаже и не проведи большую часть из своих девятнадцати лет в компании малолетних обалдуев, у него бы уши в трубочку завернулись. А при Нике и её друзьях Савельев так интеллигент сдержанный, а тут…

— Да какая ответственная операция, Павел Григорьевич, — щёки и шея отца пошли пятнами. — Я что на кретина недоразвитого похож, что-то ответственное ему доверять, когда он тут без году неделя. Муфту плёвую велел ему разобрать, очистить, да девчонкам контролёрам отнести на проверку. Так этот идиот отнёс, а после контроля решил собрать заново. Самостоятельно. Заставь дурака богу молиться, — отец отвесил Киру звонкий подзатыльник.

Было не столько больно, сколько обидно и унизительно — стоять тут на глазах у стольких людей, ощущая спиной насмешливые и презрительные взгляды. И главное — Савельев и отец, теперь они точно думают, что Кир полный придурок, которому даже простого дела доверить нельзя. Плёвого. Нет, они и раньше, конечно, были о нём не самого высокого мнения, а уж теперь…

— Инициатива наказуема. Привыкай, Кирюха! — крикнул кто-то из бригады, а остальные весело заржали.

— В общем, этот полудурок поставил старые прокладки. Хорошо это выяснилось до того, как воду пустили. Но узел уже собрали, теперь вот перебираем, развлекаемся.

— А нам что — собрать-разобрать, как два пальца… — снова высунулся всё тот же шутник, хотел, видно, ещё что-то добавить, но его перебил Данилыч.

— Хорош трындеть, — негромкий, но твёрдый голос старого рабочего заставил острившего замолчать.

Данилыч отложил в сторону ветошь, аккуратно, не торопясь — такие как Данилыч всё делают, не торопясь, — подошёл и встал рядом с Кириллом.

— Чего вы на парня напустились? Ну переусердствовал малёхо. Он как лучше хотел. Ты, Иван, — Данилыч обратился к отцу. — Сам торопишь. Быстрей, быстрей. А мы и понимаем, что быстрей надо, не дураки. А мальчишка… он же ради тебя старался.

— Старался он, — буркнул отец.

— Старался, — уверенно подтвердил Данилыч. — Ему немножко помочь надо. А не подзатыльники отвешивать.

— Вот ты, Данилыч, и помоги! — крикнул кто-то из рабочих. — А нас тут в няньки не нанимали.

— И помогу, — неторопливо сказал Данилыч. Поправил рукой густые седые волосы. — Из этого парня ещё будет толк. Пошли, Кирилл.

Кирилл затоптался на месте, не зная, что ему делать.

— Иди, — толкнул его отец и вопросительно посмотрел на Савельева.

— А! — Павел Григорьевич выругался. — Под твою персональную ответственность, Иван. Если ещё хоть раз что-то подобное, не обессудь. Я твоего парня запру в подсобке вплоть до окончания работ. На цепь посажу. На хлеб и воду. С Литвиновым вместе. На пару. Этот кретин у меня тоже попляшет. Оставь его, оставь, он тебе ещё пользу принесёт. Принёс уже, спасибо. А-а-а… — он махнул рукой, отвернулся от Кира, потеряв к нему интерес. — В общем, сейчас сменщики прибудут, у вас три часа на переборку коллектора. Справитесь?

— Если сменщики будут, справимся за три, — уверенно ответил отец.

— Хорошо, — Павел Григорьевич развернулся и зашагал прочь.

— Что застыли? — отец обвёл взглядом каждого в своей бригаде, каждого, кроме Кира, его он нарочно проигнорировал. — Сейчас пришлют сменщиков на подмогу, не расслабляемся, работаем!

— Не расстраивайся, — ровный голос Данилыча звучал над самым ухом. — На первых порах все ошибаются. Я вот, когда пацаном был, тоже лажал. Правда, не с такими последствиями, конечно. В нашем положении лучше бы обойтись без косяков. Ну, ничего, вытянем. Не торопись, Кирилл, смотри, как надо…

Кир молчал, послушно повторял всё за Данилычем, полностью сосредоточившись на операциях, но обида всё равно мешала — переполняла его. Обида и стыд.

Ведь он как лучше хотел. Старался. Ради отца и старался, тут Данилыч всё верно угадал, как в душу заглянул. Только никому его старание на хрен не сдалось, потому что, сколько усилий не прилагай, всё через одно место получается — Савельев, когда трехэтажным крыл, тоже это место неоднократно упоминал, в основном в качестве точки, откуда у Кира руки растут. Только он не прав. У Кира откуда надо всё растет, просто над ним словно проклятие какое висит, злой рок, который постоянно заставляет влипать в идиотские ситуации. И получается, за что Кир ни возьмётся — всё испортит. Причём хорошо так испортит, с максимальным эффектом. Чтобы все увидели и поняли — какой Кир никчемный дурак. И прежде всего, конечно же, Савельев.

А у Павла Григорьевича и так к Киру особая «любовь» — он вчера так «обрадовался», когда его в столовой увидел, что даже поднос уронил. А потом ещё и наорал ни за что, ни про что, как будто Кир по своей инициативе оказался на этой чёртовой станции и попался ему на глаза единственно с целью его позлить. И если бы не Литвинов, который почему-то за него заступился, Савельев ещё вчера запер бы его в каком-нибудь чулане и цепью привинтил для верности, с него станется. К счастью, Борис Андреевич Кира отбил, но судя по всему это было в последний раз, потому что и двух часов не прошло, как Кир опять умудрился подставиться — натолкнулся на Литвинова в коридоре, который выскочил прямо на Кира в чём мать родила. И хоть бы смутился, так нет. Это Киру пришлось краснеть, а Литвинов его ещё и «утешил», посоветовал насмешливо: «рот закрой, мужиков что ли голых никогда не видел?»

— Не жми, не жми так, Кирилл, — задумавшись, Кир чуть больше, чем следует, надавил на устанавливаемую втулку, и Данилыч осадил его, попридержал руку. — Плавно её засаживай, плавно. Вот так.

— Как с бабой, Кирюха, — посоветовал бригадный остряк. Он трудился рядом.

Кир опять покраснел. Сговорились они все тут, что ли? Или у них от заточения крыша поехала. У Литвинова вон точно. Вчерашняя некрасивая сцена опять встала перед глазами.

И чего, спрашивается, его туда понесло? А всё Гоша со своим щенячьим восторгом — потащил его после ужина осматривать административный этаж, хотя единственное, что Киру хотелось — это в койку и спать. Увы, от Гоши оказалось не так легко отделаться, но по счастью, в одном из маленьких коридорчиков, которые словно веточки от ствола дерева отходили от главного коридора, мелькнула девичья фигурка. Гоша зарделся, как маков цвет, и виновато забормотал, что ему кое-куда надо, совсем на чуть-чуть. Надо было быть дураком, чтобы не понять, что девчонка, которая скрылась за одной из дверей, Гошина подружка, как там её, Катя что ли, а Кир дураком не был. Похлопал ободряюще Гошу по плечу, заверил, что доберётся до их комнаты сам, и, оставив приятеля одного, отправился спать. И ожидаемо заплутал. Да так «удачно», что столкнулся с Литвиновым в самый пикантный момент.

Какого чёрта Литвинов в голом виде бегал по коридорам, Кир особо не задумывался. Мелькнула догадка, что тут замешана какая-то баба — ему показалось, что он слышал звук удаляющихся шагов, явно женских, потому что каблучки звонко цокали по полу. Но думать о том, что за баба сбежала от Литвинова, и зачем тот голый её помчался догонять, Киру не хотелось. Мало у него своих проблем, что ли. Только отметил про себя, что эти два старпёра, что Литвинов, что Савельев, совсем сдурели. Им уже внуков пора нянчить, а они всё романы крутят. Один вон с Анной Константиновной, теперь и второй. И кто после этого, спрашивается, идиот и придурок?

Хотя вопрос был, конечно, риторический. Идиот и придурок во всей Башне один — он, Кир. Косорукий бездарь, который всем приносит сплошные расстройства и неприятности. Может, зря его не посадили в чулан на цепь? А что? Самое место. Там он хоть вреда никому не причинит.

От этих мыслей стало совсем плохо. Он никак не мог собраться, делал ошибки, загнал всё-таки эту чёртову втулку глубже, чем надо, вызвав тихую, но отчётливую ругань Данилыча. Теперь и этот наверняка пожалел, что взял над Киром шефство. Сейчас укажет ему верное направление, действительно, что он — нянька, чтобы с Киром возиться.

Но Данилыч, проругавшись, никакого направления не озвучил и продолжил поучать Кира, как ни в чём не бывало…

— Всё, мужики, перекур полчаса. Потом — последний рывок, немного осталось, — голос отца прорвался, как сквозь плотный слой ваты.

Последний час Кир работал исключительно на одном упрямстве — нестерпимо болело плечо, то, из которого Егор Саныч извлёк пулю. Дышать тоже получалось с трудом, трещина в ребре ныла так, что Киру хотелось подвывать ей при каждом вдохе. Но он упёрто стоял рядом с Данилычем и выполнял все его указания.

— Перекур так перекур, — пробормотал Данилыч, вытер со лба пот, посмотрел на Кира. — Ну что, устал?

Кир попытался изобразить улыбку и пожал плечами, рана тут же отозвалась саднящей болью, и улыбка у Кира получилась кривая и какая-то жалкая.

— Ничего, — утешил его Данилыч и медленно, вразвалку отошёл к группе мужиков, которые скучковались недалеко, обсуждая последние события.

Кир сделал пару шагов в противоположную сторону и без сил опустился на корточки, привалившись спиной к стене. Прикрыл глаза, перед которыми плавали мутные белые пятна.

— Ты можешь идти, хватит с тебя на первый раз. И так уже сегодня отличился.

Голос отца выдернул Кирилла из мутной зыби. Кир стиснул зубы и упрямо покачал головой.

— Ну, как знаешь…

Отец неторопливой походкой отправился дальше, бросил пару реплик по пути мужикам, позвал куда-то с собой Данилыча. Кир смотрел в удаляющуюся широкую спину отца и думал, что отец, наверно, прав, и ему действительно надо пойти к себе и лечь, потому что, когда отец вернётся и зычно скомандует: «перекур закончен, за работу, мужики», ему, Киру, будет не подняться. Он настолько устал, что просто не встанет, не сможет, у него руки словно одеревенели, а ноги гудели и подкашивались — он не встанет, а если встанет, то упадёт, а если не упадёт, то не сможет сделать и шагу, а если… И в то же время Кирилл понимал, что он и встанет, и пойдёт, и будет делать. Будет, потому что… потому что будет.

Он сжал кулаки и закрыл глаза.

— Привет! Ты тут? — от звонкого голоса Кир вздрогнул.

Гоша, переодетый в спецовку, такую же как у самого Кира и у остальных рабочих, плюхнулся рядом с ним, радостно улыбаясь. Кирилл припомнил: Гоша ему говорил, что они после своей смены ещё приходят помогать сюда, в бригаду его отца. Он и ещё несколько инженеров и техников.

— Привет, — отозвался Кир.

— А мы вот к вам пришли, на подмогу, — затараторил Гоша. — Несладко вам сегодня пришлось? Я слышал, что у вас тут какое-то ЧП случилось? Снова из графика выбились? Павел Григорьевич орал на Бориса Андреевича так, что стены тряслись. Я случайно наткнулся на них в коридоре. Павел Григорьевич грозился какого-то косорукого урода из вашей бригады лично прибить. Вроде как из-за него задержка часа на три. Интересно, кто это у вас так подставился? Ой, ты подожди, я сейчас вернусь, сбегаю, поздороваюсь с Иваном Николаевичем.

Гоша вскочил и умчался, а Кир снова почувствовал, как его накрывает волной нестерпимого стыда.

— Сам он урод косорукий, этот ваш Павел Григорьевич, — пробормотал он себе под нос и тут же вздрогнул, потому что рядом с ним кто-то негромко хмыкнул.

Какая-то баба, светловолосая, в спецовке, которая была ей чуть великовата, со вздёрнутым носом и насмешливыми серыми глазами, тоже, наверно, из пришедших инженеров, бросила на него странный взгляд, но ничего больше не сказала. Кир так и не понял, разделяет она его мнение о Савельеве, как о косоруком уроде, или, напротив, осуждает, но, если честно, ему было плевать.

— Всё, кончай перекур! Давайте поднажмём!

Окрик отца заставил Кира подняться.

— Да не расстраивайся ты так, — Гоша поставил перед собой поднос, сел и с аппетитом накинулся на еду, умудряясь болтать даже с набитым ртом. — Ну, с кем не бывает, ты же не знал…

Естественно, Гоше рассказали, кто именно был тем косоруким уродом, которого Савельев лично обещал пристукнуть, и из-за кого они опять выбились из графика, по второму разу перебирая чёртов коллектор. И теперь Гоша изо всех сил старался утешить Кира.

— Я не расстраиваюсь, всё нормально, — устало отмахнулся от соседа Кир.

После того, как они наконец закончили работу, Кирилл хотел только одного — лечь. К ногам как будто по чугунной гире привязали, а плечо уже не ныло, а дёргалось, отдавая болью во всю руку. Идти есть совершенно не хотелось, но Гоша привязался, как банный лист. Спорить с ним не было ни сил, ни желания, и Кир дал себя затащить в столовку, где, едва почуяв запах еды, с удивлением обнаружил, что голоден так, что готов съесть слона. Молодой организм брал своё, боль в плече и руке постепенно отступала, ноги уже не казались такими чужими. Кирилл с наслаждением уминал макароны с тушёнкой, вполуха слушая Гошину болтовню.

— Вот и молодец, что не расстраиваешься. Павел Григорьевич, конечно, может и наорать, он в последнее время вообще злой ходит. Но его можно понять. Он и сам работает на износ. А вообще, Павел Григорьевич справедливый, хотя поблажек никому и не даёт. Так что, вот увидишь, он скоро совсем забудет про твою ошибку. Тем более, что мы почти всё уже исправили. Потому что бригада твоего отца — самая лучшая!

У Гоши все были самые лучшие. И самые справедливые. А Савельев, так послушать, вообще святой. Кир хмыкнул, но возражать Гоше не стал.

— Ну а то, что отец тебя отругал, так это и вовсе ерунда. Иван Николаевич тоже справедливый и он…

— Самый лучший мастер, я помню, — Кир всё-таки не удержался от шпильки.

— Да, самый лучший! — Гоша не понял иронии и горячо продолжил. — И он, как твой отец, от тебя требует больше, чем от остальных. Вот мой отец тоже меня никогда не хвалил, — на Гошином лице промелькнула мимолетная тень, но он тут же её отогнал — унывать этот парень больше, чем на пару секунд, не умел в принципе. — А твой тебя обязательно похвалит, вот увидишь. И вообще, ты же в первый раз сегодня. Да ещё и не до конца поправился.

Вчера перед сном Гоша увидел свежий шрам на плече Кира. На его вопрос Кир брякнул «бандитская пуля», и Гоша весело рассмеялся, явно не поверив ему. Убеждать его Кир не стал. Тем более что, строго говоря, пуля была вовсе не бандитская. Но всё равно Гоша проникся к нему некоторым уважением. И теперь пытался опекать и при каждом удобном случае советовал ему сходить к медикам. Вот и сейчас Гоша снова вернулся к этой теме.

— Болит? Кирилл, а давай сейчас сходим в медсанчасть. У меня там знакомая работает, она посмотрит. Может тебе перевязать надо. Или обезболивающее — вчера доставили кучу лекарств, так что теперь всего хватает. Давай, а?

Кир помотал головой. Ни к каким медикам идти ему не хотелось, чувство голода уступало место сытости и его снова стало клонить в сон.

— Ну смотри, — разочарованно протянул Гоша. — Чего мучиться-то? Ой, слушай, а я сегодня опять над этими дурацкими графиками бился и даже, кажется, нащупал что-то, правда, всё равно не сходится. Но я обязательно пойму закономерность этого плато, вот увидишь. Она есть, я знаю, я…

Гоша, который уже прожужжал Киру все уши этим своим плато — Кир не особо вникал, что это, да и не старался вникнуть, — снова сел на своего любимого конька и затараторил с удвоенной скоростью, но вдруг прервался на половине фразы. Это было так странно, что Кирилл с недоумением уставился на зависшего Гошу, а тот, покраснев, как рак, выпучился на кого-то позади Кира. Кир оглянулся. К их столику шла девушка, аккуратно огибая плохо придвинутые к столам стулья, выставив перед собой заполненный грязной посудой поднос. Строго говоря, шла она не к ним, а мимо, к окошку, куда складывали использованную посуду, но по мере её приближения, Кир всё шире открывал рот — не узнать эти бровки-домики на круглом личике было невозможно. Кирилл присвистнул от удивления.

— Катя! Морозова! — выкрикнул он.

Она споткнулась от его крика, зашарила глазами по залу и, увидев Кира, громко ойкнула и чуть не выронила поднос. Кир вскользь подумал, что, если при встрече с ним все будут ронять подносы, это вскоре станет его визитной карточкой.

— Кирилл! Это ты?

Забыв, куда она шла, Катя устремилась к Киру, брякнула на стол свой заваленный посудой поднос, не обращая внимая, что остатки недопитого компота из стакана выплеснулись и попали оторопевшему Гоше на рубашку. Гоша так и не отмер при появлении Кати, а, кажется, даже наоборот — впал в кататонический ступор. Впрочем, ни Катя, ни Кирилл не обращали на Гошу никакого внимания. Кир настолько обрадовался, что тут, на станции, есть человек, который искренне рад его видеть и не считает косоруким уродом — ведь кто-кто, а уж Катюша точно так не считала — что тараторил сейчас не хуже Гоши.

— А ты тут как? Откуда? А давно? — слова рассыпались частой дробью, а сам он не мог сдержать счастливой улыбки.

— Я тут с Анной Константиновной, ты разве не знаешь? Да, давно. А ты?

— А я только вчера прибыл сюда, ну с медиками.

— Точно! Я же видела Егора Саныча. Я ещё подумала, что надо бы спросить его про тебя.

Наверно, со стороны они выглядели, как два хорошо знакомых и даже близких человека, которые не виделись чёрт знает сколько лет и сейчас пытаются вызнать друг у друга последние новости, жадно расспрашивая и не менее жадно отвечая на вопросы. Хотя, наверно, так и было. Несмотря на то, что прошло от силы две недели с момента их последней встречи, эти две недели растянулись на целую жизнь, вместили в себя столько событий, что вряд ли им бы хватило тех нескольких минут, что у них было.

— Чёрт, меня же Анна Константиновна ждёт, — спохватилась Катя. — А я тебя о главном не спросила.

— О главном? — не понял Кир.

— Ну да. О Саше. Ты с ним виделся?

— Да нет, какое, — Кир уловил огорчение, мелькнувшее в глазах девушки. — Кать, я ж говорю, я в больнице провалялся всё это время.

— А-а-а, я просто думала. Мы поругались с ним, и я как дура, сказала ещё… Ну да ладно, — Катя поднялась. — Правда, мне бежать надо. Анна Константиновна ругаться будет. Давай завтра поговорим. Я в пятьдесят восьмом живу.

— Ага, давай завтра, я в сто двадцать… — номер комнаты вылетел у Кира из головы, и он посмотрел на Гошу. — Гош, какой у нас номер комнаты?

— Сто двадцать третий, — ответил Гоша каким-то чужим голосом, и Кир только сейчас заметил, что Гоша всё это время молчал и вообще, выглядел так, будто вот-вот хлопнется в обморок.

— Ты чего? — удивился Кир.

— Всё, Кирилл, я побегу, прости, но мне и правда надо. Увидимся.

Катя подхватила свой поднос и убежала.

— Ты чего, Гош? — повторил свой вопрос Кир, с возрастающим беспокойством глядя на приятеля. — Тебе плохо?

— Ты её знаешь? Катю? — выдавил из себя Гоша, ещё больше покраснев, и только тут до Кира дошло, что Катюша Морозова и есть та самая Катенька, о которой вздыхает его сосед по комнате, не решаясь признаться ей в своих чувствах.

— Знаю, да, — осторожно начал Кир, пытаясь подобрать слова. — Мы работали с ней в больнице внизу вместе.

— А кто такой Саша? — спросил Гоша и часто заморгал, стёкла в его очках запотели, и он рывком сдернул очки с носа. Киру даже показалось, что у него в глазах стоят слёзы.

— Саша… ну это… — Кир не знал, что говорить. Он понимал, что своим ответом причинит Гоше ужасную боль, потому что ежу понятно, что этот восторженный идиот втрескался в Катюшу по самые уши. — Саша — это мой друг и… Катин парень. Извини, Гош.

— Ничего, я понимаю. Конечно, я сразу должен был догадаться, что у такой девушки обязательно должен быть парень. Это я идиот. — Гоша надел очки обратно, схватил стакан с компотом, выпил залпом и, выхватив салфетки, стал бестолково протирать себе руки, пытаясь справиться со своими чувствами.

Киру было его очень жалко. И он совсем не знал, как ему помочь. Просто смотрел на своего нового приятеля, растерянно повторяя: «да ты не переживай, Гош, ну подумаешь, ерунда же…»

— Гоша, я забыла спросить, ты последние сводки получил? — около их стола остановилась та самая сероглазая баба, которая услышала, как Кир нелицеприятно отзывался о Савельеве.

— Да, Мария Григорьевна, — Гоша чуть подскочил на месте и тут же снова сел. — Я получил и уже отнес их Павлу Григорьевичу, ещё два часа назад. Но если надо, я могу сбегать ещё…

— Не надо, Гоша, я сама, — Мария Григорьевна улыбнулась Гоше, перевела взгляд на Кира, едва заметно фыркнула, Кир так и не понял, ободряюще или осуждающе, и быстро отошла к окошку раздачи.

— А это кто? — спросил Кир у Гоши, больше затем, чтобы как-то отвлечь парня от переживаний. — Тоже инженер?

— Это? — Гоша удивлённо посмотрел на Кира. — А… ты же не знаешь. Это же Мария Григорьевна, ну, мы её за глаза Марусей зовём, но вообще она тут почти главная. И ещё — она сестра Павла Григорьевича.

— Кого сестра? — Кир поперхнулся компотом и закашлялся.

Гоша приподнялся и, постукивая Кира по спине, помогая справится ему с кашлем, повторил. Медленно, словно вбивая с постукиванием каждое слово в пустую голову Кирилла.

— Савельева Павла Григорьевича сестра.