Башня. Новый Ковчег 5

Глава 11. Мельников

— Я не враг вам, ребята, придётся в это поверить. Да и выхода у вас нет. Итак, что здесь происходит?

На Олега смотрели три пары настороженных глаз — и во всех плескалось недоверие. Буквально пару часов назад с таким же выражением смотрел не него его собственный сын. Словно обвинял в чём-то. Вот и эти дети тоже — обвиняли. Надо как-то убедить их, заставить поверить. Но как? Олег не знал. Он и сына-то своего убедить не мог.

— Я только что был в твоей квартире, Ника, — начал он, осторожно подбирая слова. — Насколько я понимаю, тебе удалось как-то избавиться от охраны. Но я там нашёл только майора. А остальные? Там же должно было быть ещё три охранника?

Ника пожала плечами, не сводя с него упрямых, злых глаз.

— Ты воспользовалась удачным моментом, стукнула майора по голове лампой и побежала к Вере, так?

— Я его убила? — вдруг спросила Ника, и её голос немного дрогнул.

— Нет. Конечно, нет. Он без сознания… был без сознания, когда я его осмотрел, но он жив, — Олег поспешил успокоить девочку. Он вспомнил лежащего на полу майора, но тут же врач отступил на задний план. У начальника охраны лишь небольшое сотрясение, скоро он очнётся, если уже не очнулся, поднимет тревогу, это лишь вопрос времени. Олег глядел в полные недоверия глаза детей и лихорадочно пытался сообразить, что делать дальше, потому что не он один такой умный, и через несколько минут, здесь, в квартире Ледовских появятся вооружённые люди…

После тяжёлого разговора с сыном и не менее тяжёлого с Егор Санычем, Олег покинул больницу на сто восьмом, заглянув предварительно к главврачу, Маргарите Сергеевне, которой симпатизировал ещё со времён совместного обучения и с которой его связывала старая подпольная работа (Ладыгина была из тех, кто Савельевский закон не приняла, за что и была в буквальном смысле слова сослана вниз, из ведущей больницы Надоблачного яруса), и только после этого направился к себе.

Ему требовалось переварить полученную информацию, собраться с мыслями, ещё раз подумать, может ли он довериться кому-то из тех, кто уже был включён в списки отправляемых на АЭС. Кроме Егор Саныча он отметил для себя две кандидатуры, но ни одному из этих двух Олег не доверял так, как Ковалькову, а Ковальков… Ковальков отказался ему помочь, что в общем-то не удивило, хотя и неприятно царапнуло.

Наверно, впервые в жизни Олег пожалел о своём замкнутом и не слишком общительном характере. Раньше его всё устраивало: он чётко разделял работу и личные отношения. На работе были подчинённые, коллеги, соратники по борьбе, строгая иерархия точно вписывалась в жёсткие рамки, которые Олег когда-то установил для себя раз и навсегда. Для душевных разговоров и тепла ему хватало Сони и Стёпки, маленького островка семейного счастья. А вот друзья… друзья в жизнь Мельникова уже не помещались, и разве что Егор Саныча, который когда-то взял его, молодого интерна, под опеку, можно было с натяжкой считать другом. Но с очень большой натяжкой…

Поднявшись к себе, Олег ещё раз просмотрел список врачей и медсестёр, включил тех, кого рекомендовала Ладыгина, подчеркнул в списке двоих, с кем можно передать Савельеву письмо (которое, кстати, ещё нужно успеть написать до шести), вызвал к себе начальника отдела снабжения, дал указания по подготовке оборудования и бригады врачей для отправки на АЭС, а потом попросил секретаршу связаться с теми двумя, что были отмечены в списке, и вызвать обоих к нему, к половине четвёртого.

За всеми этими делами Мельников даже не заметил, что почти пропустил время обеда. Правда после визита к Верховному и особенно после изучения проектов Некрасова ему кусок в горло не лез, но пообедать всё же следовало. Отложив в сторону листок, на котором он собирался написать сообщение для Павла, Олег решил пойти в ресторан перекусить, а перед этим заглянуть к Нике Савельевой. Если повезёт, может быть, удастся поговорить с ней, утешить, передать весточку для отца. Хотя, по правде говоря, на это он рассчитывал мало. И дело было даже не в том, что наедине с Никой ему находиться не дозволяли (в худшем случае там торчал вечно следящий за ним Караев, а в лучшем — один из соколиков майора Бублика), всё было гораздо печальней. Ника ему не доверяла, он это видел. Она, как и все вокруг, считала его предателем, и не раз и не два Мельников ловил на себе полный ненависти взгляд этой маленькой, худенькой девочки. Привыкнуть к такому было невозможно, но он старался не обращать на это внимание. Пытался не думать о том, как замолкают сотрудники и подчинённые, едва завидев его, искал слова оправдания для своего сына, списывая его резкость на детскую обиду и юношеский максимализм, но иногда… иногда было особенно трудно. Как сегодня, когда Петя Горячев из сто восьмой, с которым он не один пуд соли съел, убийственно вежливо поинтересовался «вас проводить, Олег Станиславович?» и посмотрел при этом так, что Олег почти сам поверил в собственное предательство.

Дверь в квартиру Савельевых была слегка приоткрыта. Это показалось странным, и Мельников остановился, не решаясь зайти, замер, прислушиваясь. Внутри было тихо, что тоже выходило за рамки привычной картины.

Слегка поколебавшись, Олег осторожно толкнул дверь, ожидая, что сейчас ему навстречу выступит охранник с автоматом, но никакого охранника в прихожей не было. Не встретил он никого и в коридоре, гостиная, кабинет и библиотека, мимо которых он прошёл, тоже были пусты, и только в спальне Ники, в узком проходе между двумя кроватями лежал человек в форме, в котором Мельников без труда опознал майора Бублика, начальника охраны. Рядом валялась настольная лампа. Олег присел перед майором на корточки. На лысом затылке Бублика проступала лиловая гематома, но пульс прощупывался, Мельников быстро поднялся, намереваясь пройти в кабинет и оттуда по телефону вызвать бригаду скорой, но тут же остановился. Ника. Девочки в комнате не было. Олег быстро обежал всю квартиру, заглянув на всякий случай в ванну и туалет, соображая на ходу, что же здесь могло произойти.

Вариантов было немного, а именно всего два: похищение дочки Савельева непонятными людьми с непонятными же целями (что делать в таком случае, Олег не знал), или — этот вариант нравился ему куда как больше — девочка сумела воспользоваться тем, что по какой-то случайности осталась в квартире наедине с майором, стукнула его первым, что попалось под руку, и убежала. Куда? Ответ лежал на поверхности. К своей лучшей подружке, Вере Ледовской. Больше бежать Нике было некуда.

— И что теперь прикажете с вами делать?

Олег стоял напротив троих юных заговорщиков, которые не верили ни одному его слову, и мучительно пытался сообразить, как поступить дальше.

— Можете сдать нас вашему главному. Вашему драгоценному Верховному! — Вера Ледовская прищурилась и окатила его презрительным взглядом. — Ну, давайте! Сообщайте, кому следует!

— Если бы я хотел вас сдать, я бы уже это сделал, — устало проговорил Олег. — Просто нажал бы вызов охраны на планшете, который лежит у меня в кармане. И здесь бы уже был патруль.

— И чего вы ждёте?

— Послушайте, у нас мало времени. Я хочу помочь.

— Вы? — недоверчиво переспросила Ника. — Вы же с ним, заодно. Или что, скажете, нет?

— Иногда всё не так, как выглядит, Ника, — ответил Олег.

— Ну конечно! — она фыркнула.

Мельников искал слова, аргументы и не находил. Серые Никины глаза смотрели на него так же, как и все последние дни — с осуждением и ненавистью. А её подружка, так похожая на своего деда, генерала, судя по выражению упрямого лица, верила ему и того меньше. Олег перевёл взгляд на пацана. Где-то он его уже видел, причём, совсем недавно, вряд ли среди друзей сына — Олег бы запомнил, но, тем не менее, парень был ему знаком. Он машинально стал перебирать в памяти лица и встречи и почти сразу же вспомнил: позавчера, на рауте, на том идиотском сборище, устроенным Ставицким в честь своей помолвки с дочерью Рябинина. Мальчика представили, как сына Анжелики Бельской, какая-то тёмная история с тайным рождением, усыновлением, Олег не сильно вникал.

Он тряхнул головой. Время. Драгоценное время утекало. Сейчас в квартире Савельева придёт в себя толстый майор, обладатель смешной хлебобулочной фамилии, доберётся до телефона или рации, свяжется с Караевым, и тогда… тогда счёт пойдёт на минуты. В способностях Караева Мельников не сомневался — полковник возьмёт след сразу же, как хорошо натасканная ищейка. Если уж сам Олег догадался, куда побежала Ника, то для Караева это и вовсе сущий пустяк.

— Здесь нельзя оставаться. Неужели вы не понимаете, что сюда придут в первую очередь?

— Понимаем, не дураки, — буркнула Вера.

— Потому я и спрашиваю — что вы собирались делать? Ну? Время! — Мельников повысил голос, что делал крайне редко. Но сейчас было не до вежливости и приличий. Внутри у Олега словно включился таймер, отсчитывая драгоценные секунды, оставшиеся до того момента, когда информация о бегстве девочке станет известна Караеву.

Дети обменялись взглядами.

Всё происходило, как в замедленной киносъемке: сын Анжелики моргнул глазами, Ника едва заметно кивнула Вере, та неодобрительно наморщила лоб, но потом на суровом лице девушки проступила решимость.

— Мы хотели переправить Нику к нашим друзьям, на сто двенадцатый этаж, — сказала она.

— Переправить? Как переправить? У тебя что, не отобрали пропуск? — Олег вопросительно посмотрел на Нику, не в силах поверить, что Караев со Ставицким были настолько беспечны и глупы.

— Нет, — Ника качнула головой. — Пропуск у меня отобрали.

— Тогда как вы собирались пройти через КПП?

Девочки молчали, потом Вера нехотя сказала:

— Поляков, покажи ему.

Фамилия показалась Мельникову знакомой, хотя на рауте, кажется, парня представили по-другому, Алекс Бельский вроде бы, но удивляться было некогда. Парень достал из кармана пропуск и протянул его Мельникову.

— Вот.

Пропуск был выдан на имя Столяровой Надежды Михайловны. Место работы: административный сектор, помещения дирекции на надоблачном, должность — уборщица. Место жительства: сто двенадцатый этаж. Мельников покрутил пропуск в руках. Похоже, он был настоящим, все печати и отметки о допусках на месте. Вот только фотография на нём была Ники Савельевой.

— Откуда? Как вам это удалось? — поинтересовался он, но тут же вспомнил, Анжелика что-то говорила о том, что её сын стажируется у Марковой, кажется, она — их дальняя родственница. И не просто стажируется, а обучается по спецпрограмме, Анжелика даже намекнула, что её сына готовят в приемники главы сектора.

— Та-а-ак, — протянул Олег, судорожно размышляя. — Пропуск настоящий? Не фальшивка?

Парень покачал головой.

— А что за друзья у вас на сто двенадцатом? Тоже ваши одноклассники? — уточнил он у Веры.

— Одноклассники, — хмуро подтвердила та.

— Ребята, это не годится. Караев в считанные часы проверит всех знакомых и начнёт именно с одноклассников. Надо найти другое место. Какой там на пропуске допуск?

— С девяносто пятого по сто пятнадцатый, — ответил мальчишка, но Мельников и сам уже это видел.

Красные цифры, проставленные мелким шрифтом в допуске, мелькнули перед глазами, и его словно обожгло. Ну, конечно же. Лучше места и не придумать. Больница Ладыгиной на сто восьмом. Можно устроить Нику санитаркой, а Маргарита Сергеевна и Ковальков присмотрят. К тому же, там Стёпка, что с одной стороны хорошо — потому что Ника ему поверит, а вот с другой… если всё вскроется, то сын тоже попадает под удар.

Но времени на размышления не оставалось.

— Значит так. Ника, ты сейчас пойдёшь со мной. Держи свой новый пропуск.

— Куда это она с вами пойдёт? — Вера выступила вперёд и заслонила подругу.

— В больницу, на сто восьмой.

— На сто восьмой? — тут же отреагировал парень. — Но ведь там… Стёпа?

— Да, там Стёпа. Я устрою Нику туда санитаркой, — Мельников опять обратился к Нике, которая при упоминании Стёпки выступила из-за Вериной спины. — Ника, жить будешь этажом ниже, в общежитии медиков. Если соблюдать осторожность, может, всё и обойдётся. Ну?

Ника посмотрела на него серьёзными серыми глазами, и Мельникову на миг показалось, что на него смотрит сам Савельев — настолько похожими были глаза отца и дочери.

— Хорошо, — кивнула Ника и сделала шаг вперёд. — Пойдёмте!

Мельников с Никой направились к южному выходу, он был ближе. Возможно, по времени они и не угадали, но сверяться с расписанием работы лифтов, который был забит в планшет, Мельников не стал. Если что, они подождут на площадке или отправятся пешком по лестнице — всё лучше, чем пересекать весь или часть этажа, наводнённого военными. Самое главное (это сейчас больше волновало Мельникова) — беспрепятственно пройти через КПП, а дальше уже будет легче.

Несмотря на то, что пропуск был настоящий, Олег нервничал. Чёрт его знает, к чему могут придраться. Сейчас со всеми перемещениями было строго. Ещё какую-то неделю назад ему почти не требовалось предъявлять свой пропуск на КПП — его многие знали, а при Савельеве даже ребята, живущие на Поднебесном уровне, спокойно проводили с собой друзей и товарищей, но теперь всё изменилось. Теперь пропуска сверялись чуть ли не под лупой, охрана старательно отмечала время прохода контрольного пункта, просвечивая каждого проходящего взглядом, как рентгеном — что и говорить, Караев закрутил гайки до упора.

При мысли о полковнике Олег внутренне содрогнулся, покосился на идущую рядом Нику — не заметила ли она его волнения. Кажется, нет. Девочка молча шагала рядом. Конечно, она тоже была напряжена и напугана, но виду не показывала, держалась. Хорошая всё же дочь у Павла Григорьевича, сильная. Другая бы плакала, наверно, а эта — кремень. А ведь столько всего на неё свалилось: сначала смерть отца, пусть и мнимая, но девочка-то в неё верила, как и они все, потом какая-то история (что за история — Олегу так и не рассказали, но судя по тому, в каком шоке находилась Ника, когда его привёл к ней Ставицкий, там было что-то очень серьёзное и страшное), и в довершении всего домашний арест — такое не каждый взрослый выдержит.

Олег размышлял. В какой-то момент в голову пришла совершенно абсурдная идея отправить Нику на АЭС — включить её в эту бригаду врачей, но он быстро отмёл эту мысль. Список составляет и утверждает, конечно, он сам, но кто знает, кто будет заниматься отправкой бригады. Скорее всего военные, потому что, судя по всему, административный сектор Ставицкий в известность не поставил — если бы это было так, Маркова ему бы уже весь телефон оборвала и кучу сообщений отправила (любой даже мало-мальски значащий приказ Верховного эта женщина выполняла с неподдельным и показным рвением). А если административное управление не задействовано, значит, в лучшем случае логисты, что мало вероятно, а в худшем — военные. И если там будет присутствовать сам Караев лично, то тогда… Нет, рисковать нельзя. Пусть девочка отсидится внизу, в больнице. Маргарита Сергеевна присмотрит, и Ковальков. Да и Стёпка тоже.

Перед глазами всплыла картина из прошлой жизни — казалось, прошла целая вечность, а по сути — не больше месяца. Они с Савельевым тогда долго спорили, Олег отчаянно дрался за финансирование, Савельев неохотно отступал, подчиняясь необходимости. Иногда их споры почти перерастали в ссоры, хотя оба старались держаться в рамках вежливости: у Олега получалось чуть лучше, а Павел кипел от злости так, что нервно ходившие на скулах желваки готовы были прорвать кожу. В тот день на Малом Совете решался вопрос с выделением дополнительных средств, и перед заседанием Олег зашёл к Савельеву домой, намеревался отыграть несколько позиций, впрочем, безуспешно — Павел стоял насмерть. Их разговор затянулся, а когда они вышли из кабинета, то вдруг наткнулись на своих детей. Через распахнутые застеклённые двери просматривалась просторная, залитая солнцем Савельевская гостиная. Стёпка и Ника стояли у французского окна, выходящего на террасу и, кажется, целовались. Или собирались это сделать. Увидев их, они оба испуганно отпрянули друг от друга, Ника залилась краской, да и на Стёпкином лице явственно проступило замешательство. Впрочем, они с Савельевым смутились тоже. Неожиданная дружба их детей, а может даже больше чем дружба, усложняла их и без того запутанные отношения.

Конечно, Мельников был далёк от мысли, чтобы разыгрывать шекспировскую трагедию и чинить препятствия юным Ромео и Джульетте. Да и на кровную вражду, как между Монтекки и Капулетти, их с Павлом отношения не тянули. Но тогда неприятно кольнуло — почему из всех девушек в Башне его сын выбрал именно дочь Савельева. Что за идиотская насмешка судьбы. Он вспомнил, как тем же вечером делился своими сомнениями с Соней, а та только улыбалась и говорила, что Ника — хорошая девочка, и вообще, они ещё дети, и думать про что-то серьёзное слишком рано. Но Мельников почему-то думал. Он то недоумевал, что Стёпа нашёл в этой невзрачной, рыжей и худенькой девчонке — красавицей Нику Савельеву назвать было сложно, то воображение подкидывало ему картины семейных обедов, если вдруг их дети однажды решат пожениться. Почему-то эти будущие обеды очень раздражали Олега — он представлял, как они сидят с Савельевым за столом, испытывая неловкость, и с трудом скрывают свою неприязнь друг к другу.

Сегодня переживания месячной давности показались Олегу смешными. К тому же, узнав Нику поближе, Мельников понял, что именно нашёл в ней его сын. В этой хрупкой девочке, совсем ещё ребёнке, чувствовался стержень. Внутренняя сила, которую она ещё и сама, может, не до конца осознала. Что-то неуловимое, что делает из человека личность и невольно вызывает уважение…

— Чёрт, — едва слышно сказала Ника и чуть притормозила.

— Что? — Олег отогнал свои мысли, положил руку ей на плечо. Они приближались к КПП, уже были видны стоящие у турникета военные.

— Он меня знает, вон тот, который с усами, — тихо проговорила Ника. — Это дядя Миша.

Олег мысленно выругался. Наверно, что-то такого он подсознательно и боялся. Какой-то дурацкой, выходящей из-под контроля ситуации. И что теперь делать? Разворачиваться и уходить прочь? Ничего глупее и придумать нельзя. Тем более, что на КПП их уже заметили.

— Спокойно, Ника, — сказал Мельников, постарался придать голосу уверенность, которой не было, и ещё раз повторил. — Спокойно.

Тот, которого Ника назвала дядей Мишей, преградил им путь.

— Ваши пропуска, — сказал он негромко и протянул широкую крепкую ладонь.

Мельников достал из кармана свой пропуск, посмотрел на Нику. Та вынула свой. Военный забрал у них оба пропуска и коротко кивнув напарнику, видимо, младшему по званию:

— Садулаев, будь здесь, — скрылся в будке КПП.

Его не было минут пять-семь, вряд ли больше, но Мельникову показалось, что прошла целая вечность. Садулаев, высокий, чернобровый, с косой чёрной чёлкой, падающей на лоб, не сводил с Ники глаз. Правда, в его взгляде Мельников видел не профессиональную настороженность военного, а всего лишь юношескую заинтересованность — так мальчишки, только что переступившие порог пубертата, смотрят на девочек, пытаются придать себе вес, показать свою значимость. Этот тоже пытался. В другое время Олег, наверно, посмеялся бы про себя, глядя на этого вчерашнего мальчика, которого можно было бы назвать красивым, если бы не тонкий, чуть кривоватый, наверно, сломанный в драке нос, но сейчас ему было не до этого. Он не знал, что делает в будке КПП этот дядя Миша: пробивает пропуска в системе или вызванивает Караева. Но бежать было уже поздно, да и некуда.

— Всё в порядке, можете идти.

Олег не верил своим ушам, но дядя Миша протягивал им оба пропуска. Широкое, чуть рябоватое лицо было спокойно, никакого удивления в глазах. Может быть, Ника ошиблась, и это не дядя Миша. Или он её не узнал. Мало ли что.

— Он меня узнал. Точно. Я по глазам видела.

Ника говорила очень тихо, хотя они уже отошли от КПП на приличное расстояние и приближались к лифту. Мельников не знал, что и думать. Если военный позвонил Караеву, то смысла пропускать их никакого не было. Разве что этот дядя Миша по какой-то причине пожалел девочку. Другого объяснения у Олега не было…

Дальше всё прошло на удивление гладко. В больницу их пропустили без лишних вопросов, и Олег сразу же направился к главврачу. Оставил Нику в приёмной и уточнив у слегка ошалевшей секретарши, у себя ли Ладыгина, быстрым шагом прошёл в кабинет.

— Олег Станиславович? — Маргарита Сергеевна подняла лицо от документов, над которыми работала. Она не спрашивала, что случилось, но вопросительная интонация, повисшая в воздухе, говорила сама за себя.

— Маргарита Сергеевна… Рита, — Олег перевёл дыхание и неожиданно улыбнулся, отгоняя этой внезапной улыбкой сковывающую его напряжённость. Ладыгина тоже улыбнулась ему в ответ, и на миг грузная и немолодая женщина, приподнявшаяся со своего кресла при его виде, исчезла, и перед Олегом возникла юная Рита Козловская, высокая, немного нескладная, с которой они бегали в столовую между лекциями и делились переживаниями после первых визитов в анатомичку. Сколько воды утекло с тех пор, сколько всего произошло.

Он вспомнил, как столкнулся с ней у дверей кабинета Кашиной четырнадцать лет назад — на щеках молодой женщины проступили некрасивые пунцовые пятна, а в покрасневших глазах стояли слёзы (Олег в первый и, наверно, в последний раз в жизни видел Риту плачущей). Она отшатнулась от него, попыталась спрятать лицо, а потом неожиданно всё выложила: и про то, что Закон Савельева преступный, и что она не собирается становиться убийцей, как некоторые (резкий презрительный кивок в сторону кабинета Кашиной Ольги Ивановны был красноречивей всяких слов), и про то, что её выперли на сто восьмой, попутно пообещав лишить права быть врачом, если она будет продолжать ерепениться.

— А и пусть лишает! Пусть! — Рита тряхнула головой, и её непокорные, тогда ещё каштановые кудри, единственное, что было в ней красивого, разлетелись в разные стороны.

И он понял, что нашёл ещё одну соратницу по борьбе.

Сейчас она тоже была готова ему помогать, и он вдруг явственно увидел это, как увидел тогда.

Всю эту неделю, ловя на себе осторожные взгляды тех, кто когда-то сражался с ним бок о бок, и горько чувствуя своё одиночество, которое с каждым днём становилось всё выразительней и чётче, в голову Олега закрадывались нехорошие мысли, что его не просто сторонятся — его уже приписали к другому лагерю, провели черту, и утренняя вежливость Риты, и показное равнодушие Пети Горячева (дался же ему этот Петя), и даже отказ Ковалькова, всё говорило само за себя.

И вдруг всё изменилось. Как будто тронулся лёд на реке, пошёл трещинами сковывающий сонную воду ледяной покров, и вот уже вздыбились льдины, с грохотом ломаясь и превращаясь в мелкую крошку, и река ожила, проснулась, покатила могучие волны, ещё полные талого и грязного льда, но уже живые, свежие, пахнущие весной и новой жизнью.

— Мне нужна твоя помощь, Рита.

— Конечно, Олег, — с готовностью отозвалась она, и Мельников понял, что — да, он действительно не ошибся. Она готова. Они все готовы.

— Там, в твоей приёмной сидит девушка… Надежда Столярова, — Мельников не без труда припомнил новое имя Ники. — Её надо пристроить санитаркой.

В глазах Маргариты Сергеевны мелькнуло лёгкое недоумение, но она быстро справилась и кивнула.

— Конечно.

— Только куда-нибудь в самое тихое и дальнее отделение. Где не сильно много посетителей, не надо, чтобы она бросалась в глаза. И жильё… у тебя есть резерв?

— Есть, не волнуйся, Олег, всё сделаем. А она…

— Рита, давай пока без лишних вопросов. А я позвоню вечером, мы ещё переговорим. Я могу на тебя положиться?

— Конечно можешь, Олег. Ты же знаешь.

Олег не заметил, как они опять перешли на «ты». Перешли очень естественно, а он, даже не осознав этой метаморфозы, просто почувствовал, что земля под ногами стала чуть твёрже, а тяжесть на сердце уже не такая и тяжесть — вполне можно нести.

— Спасибо, Рита, — он пожал её по-мужски крепкую ладонь и вышел. Время поджимало. Отправка бригады уже совсем скоро, а он всё ещё не определился с кандидатами.

— Ни… Надя, — Мельников подошёл к Нике, ожидающей его в приёмной. — Зайди к Маргарите Сергеевне, она тебе всё покажет. И, пожалуйста, — он понизил голос. — Постарайся не привлекать к себе внимания и поменьше общайся с персоналом и пациентами. Я надеюсь, это ненадолго, потом мы что-нибудь придумаем.

Ника кивнула, встала и прошла в кабинет.

У дверей приёмной — Олег едва успел закрыть за собой дверь — на него налетел Ковальков.

— Олег… Станиславович! Слава богу! Я не мог до тебя дозвониться, а сейчас мне девочки сказали, что ты тут… у нас.

Егор Саныч явно был чем-то взволнован и даже, такое ощущение, что напуган.

— Егор, если это может подождать… — Олег нервно посмотрел на часы.

— Я согласен, — выпалил Егор Саныч, и Мельников даже не сразу понял, что он имеет ввиду.

— Согласен? На что согласен? — переспросил он.

— Пойти с бригадой вниз согласен. К Савельеву. Если ты не передумал, конечно.

— Так. Пойдём, — скомандовал Олег и быстро зашагал по коридору, увлекая за собой Ковалькова.

Время на раздумья, почему Егор Саныч вдруг согласился, у него не было, хотя гора с плеч свалилась, даже дышать стало как будто легче. В голове стремительной лентой стали разматываться дальнейшие действия: отменить встречу с теми двумя кандидатами, написать письмо для Савельева, подготовиться к общему совещанию у Верховного — оно назначено на семь. Ещё эта странная встреча с охранником, который то ли узнал Нику, то ли не узнал… Впрочем, мысли об охраннике пронеслись фоном, главное сейчас было не это.

— Егор, — Мельников говорил на ходу, не сбавляя шаг и мало заботясь о том, поспевает ли Ковальков. Тот не отставал, семенил рядом, громко дыша. — Я к шести приду на место сбора, это на двухсотом уровне, но тебе ещё позвонит моя секретарша, она всех будет обзванивать. Там я тебе передам письмо для Савельева, спрячешь его куда-нибудь в папку с документами, в книги, не знаю… возьми с собой что-то такое, куда можно беспрепятственно убрать лист бумаги. Я не думаю, что дойдёт до обыска, но чёрт его знает, досконально обыскивать прямо все-все вещи вряд ли будут, на это не один час нужен, но бережёного бог бережёт. Ну а на словах я тебе утром уже сказал, но повторю…

Олег принялся быстро проговаривать планы Ставицкого, ещё раз тезисно обрисовал эту чёртову программу оздоровления нации. Ковальков слушал, не перебивая.

— Ну в общем-то и всё, — Мельников остановился, не доходя до выхода каких-то пары метров. — И спасибо тебе…

— Погоди, Олег, — Егор Саныч выдохнул, то ли приходя в себя после пробежки, которую устроил ему Мельников, то ли ещё от чего. — Погоди. Я же тебе не всё сказал. У меня есть одно условие.

— Условие? Какое?

— Со мной будет ещё один человек. Он — не врач, но может работать медбратом. В общем, мне надо. Пожалуйста… и… или мы пойдём вдвоём, или я никуда не пойду.

Ковальков выпалил эту тираду одним махом и уставился себе под ноги.

— Хорошо, — Олег мало чего понимал, но расспрашивать не стал. Главное, что Егор согласился, а кого и зачем он хочет взять с собой на АЭС — это уже дело десятое.

Он достал из кармана планшет.

— Как зовут твоего протеже? ФИО полностью говори.

— Веселов Алексей Валерьевич… Спасибо, Олег. А я… я сделаю всё, что ты скажешь. Передам Савельеву письмо и на словах тоже.

Мельников быстро обновил список врачей, удалил двух, кто и так был под вопросом, вбил «Ковальков Е.A. (врач), Веселов А.В. (медбрат), сто восьмая больница», и отправил обновлённый список секретарше с пометкой «принять к сведению». Егор Саныч напряжённо следил за его манипуляциями, и только когда Олег всё сделал, улыбнулся с видимым облегчением.

— Ну тогда собирайтесь со своим Веселовым, — Олег убрал планшет и пожал протянутую руку Ковалькова. — Времени не так чтобы и много.

Пройдя КПП, Олег чуть замешкался. Лифт он ждать не стал — в больнице утренние часы приёма закончились, а до вечерних ещё оставалось два часа, — значит, надо подниматься или спускаться на жилой этаж и уже оттуда добираться наверх. Он зашагал по коридору, вывернул на лестницу, прошёл мимо двух мужчин в рабочих комбинезонах, подпирающих стену, сделал несколько шагов и вдруг — он даже не успел понять, как, — эти двое оказались рядом, обступили с двух сторон, и под ребра ему упёрлось что-то твёрдое.

— Стоять, — голос, прозвучавший справа, был негромким, но решительным. Такой голос обычно у тех, с кем инстинктивно не возникает желания спорить. — Следуйте за нами и без глупостей. Один неверный шаг — получите удар электрошокером, он на максимуме.

— Вы, наверно, меня с кем-то перепутали, — Олег сделал попытку, уже понимая всю её безуспешность. — Я — министр…

— Мы знаем, кто вы, Олег Станиславович. Следуйте за нами. И помните про электрошокер.