Глава 9
За ближайшей рощицей, чуть в стороне от глинистой колеи, раскинулся небольшой походный лагерь: кругом — срезанный лоскутом дерн под компактным навесом, у костра сушатся сапоги, над огнём болтается котелок, запах тушёного мяса перебивается ароматом сгоревшей каши.
Утоптанный клочок земли усеян вещмешками и перемазанными подсумками. Лошади, стреноженные и усталые, жуют куцую прошлогоднюю траву чуть поодаль. Сухие ветки потрескивают, хворост выбран только самый сухой, чтобы не давал дыма столбом, а сам костер горит в выкопанной яме, так чтобы, когда темнота настанет — его не было видно издалека.
Поблизости, к стволу дерева привязана сбруя, на сучке висит Мессеровский камзол с нашитыми алыми клинками на нем.
Максимилиан, самый молодой из наемников, — сидит почти враскорячку, греет ладони у огня, ему сегодня в ночь дежурить, отогревается впрок. Щурится на пламя костра.
— Надо бы дернуть их. — говорит он: — чего впустую тут торчать? Они точно через балок перевалят и остановятся, дальше нормальных мест для постоя нигде нет до самого Тарга, а в таверне такие как они не останавливаются.
Рядом на корточках сидит старый Густав, он крошит сухари в котел, морщится, ворчит что-то насчёт «молодых дураков» и «ужина для собак». На его плаще — больше заплат, чем ткани; усы пожелтели от табака, брови срослись в одну линию.
Мессер выглядит расслабленным, он присел на бревно, со своей вечной травинкой в уголке рта, вытянул ноги и потянулся.
— Ты опять про свою телегу? — спрашивает Мессер, садясь ровно и доставая откуда-то трубку с длинным мундштуком: — не было у бабы заботы, завела баба себе порося…
— Их всего семеро. Драные плащи, худые шапки, как будто семья крестьянская куда-то бежит. Но ботинки уж больно хорошие… да и сами они крепкие, сытые, здоровые, все мужики. Не бывает таких беженцев. — говорит самый молодой из всадников Мессера: — контрабандисты как есть. Наверняка Пыль везут, ну или алхимические зелья. — продолжает Максимиллиан: — семеро. Ночью подкрадемся, возьмем в ножи и привет. Полная телега алхимических зелий или контрабандной Пыли! Это ж сколько в золотых…
— Семеро. — Мессер перекинул травинку из одного угла рта в другой: — и чего? Нам какое дело? Пусть себе едут.
— Телега уж больно тяжело нагружена, в грязи проваливается. Они едва ее вытянули. И это… — молодой поскреб себе подбородок: — оглядываются они так нехорошо. Взглядом сверлят, и когда мы мимо проезжали — они все на одного бородача посмотрели разом. Как будто команду ждали. Нутром чую неладное.
— Нутром он чует. — голос Мессера звучит насмешливо: — вот на черта вы себе везде приключений ищете на задницу, дейн Максимиллиан? Вам спится плохо? Свербит где-то? Ну так идите и почешите! Густав! Густав, иди сюда! — он взмахивает рукой: — что там за телега-то? Молодой говорит, что дельная мысль.
— Лениво. — отвечает Густав, оторвавшись от котелка с супом: — и потом если в ночь выходить, то лучше уж прямо сейчас ужин выплеснуть. На сытый желудок скрадываться тяжело, в сон будет клонить. Да и железяку в пузо получить, когда только что поел тоже удовольствие ниже среднего.
— Да ты не юли, ты прямо скажи…
— Прямо? — Густав чешет в затылке: — ну так можно и прямо, чего уж тут. Как бы молодой Максимиллиан все свои деньги в карты не проиграл так не свербило бы у него в одном месте. У нас приказ какой? Рекогносцировка, разведка на местности. Наша задача — вызнать куда Арнульф со своей армией ушел и не прячутся ли его люди, где, нет ли разъездов конных или лазутчиков.
— Старик! — почти взвыл молодой наемник: — скажи, что я неправ! Что они обычные беженцы!
— Ну… сказать так не могу. — вздыхает Густав: — в чем-то он прав, капитан. Пусть и молодой, но глаз наметан. Действительно не крестьяне они… уж больно выправку, видно, держатся вместе, когда мы мимо проезжали — переглянулись и чутка поближе стали друг к другу, прикрывали. Однако они вовсе не контрабандисты…
— Не контрабандисты? — Мессер наклоняется чуть вперед: — а кто же?
— Сейчас. Эй, молодой! На, вот, помешай пока чтобы не пригорело, — он всучивает ложку Лео и поворачивается к командиру «Алых Клинков»: — ты ж видел, как местные контрабандисты одеваются, они ни черта, ни бога не боятся и у них оружие на виду всегда. Они в леса на заставах уходят, а по дороге едут гоголем, чтобы все видели, что взять с них нечего, а вот связываться не стоит. А эти… — он качает головой: — под плащами у них короткие клинки, типа «крысодеров». Носят их как привыкли — за спиной, поперек, на поясе, так чтобы руку завести назад и все — рукоять нащупал. Значит бывшие вояки, тяжелая пехота, больше никто так «крысодеры» не таскает на поясе. Легкие пехотинцы с мечами-бастардами или одноручниками, мы с кавалерийскими палашами или саблями, и только тяжелые так привыкли, чтобы клинок под ногами не болтался, а как пика бесполезной стала в тесной свалке, так завел руку за спину и вытащил. Не, чтобы тяжелые в контрабандисты пошли… ну наверное может быть такое, если покалечили или там жрать нечего, но чтобы вот так — сразу семеро?
— Вот как. — Мессер задумался. Вынул травинку из уголка рта. Посмотрел на Лео, который тщательно перемешивал суп-кашу в котелке.
— Эй, оруженосец! — повысил он голос: — а ты что думаешь?
— Я? — Лео замер с ложкой в руке, чувствуя, как взгляды скрестились на нем. Спохватился и помешал варево, чтобы не подгорело. С того момента как магистр Шварц сражалась с мертвой крысой в своей башне — прошла почти неделя. Элеонора сказала, что поднятая им крыса — все меняет. Потому что если раньше они тут думали, что отправной точкой является любовь Леонарда — к Ноксу или Алисии, любовь или отчаяние, то теперь эта гипотеза отправляется туда же, куда и все остальные — на свалку истории. Ведь если Алисию Лео любил, можно сказать, что так же любил и Нокса в детстве, но уж к мертвой крысе особых чувств он не испытывал… или это запущенный случай зоо-некрофилии. А некромант-некрофил — это уже диагноз. Так сказала Элеонора и он даже не понял по ее сухому тону, шутит она или нет.
Но где она точно не шутила так это в своем стремлении все же доискаться до правды. Потому она и отправила его вместе с Мессером в Тарг, за алхимическими зельями, которые помогут ей ввести Лео в «измененное состояние сознания». Элеонора сказала, что во всех трех случаях (Нокс, Алисия, крыса) общим знаменателем были не сами чувства (любовь, горечь потери, отчаяние, гнев) а интенсивность испытываемых эмоций. Добиваться этой интенсивности через попытки привести Лео в надлежащее состояние путем щекотки или там воздействия на болевые центры — она посчитала бесперспективным. Чему сам Лео был только рад, ведь если магистр уж чего решила — то обязательно сделает. А самый простой способ добиться мощного эмоционального отклика — это конечно же пытка, тем более что у магистра и дыба в башне была и плетки с кандалами… и он искренне полагал что лучше не спрашивать откуда и для чего нужны были все эти инструменты. От греха подальше.
Сама же Элеонора посчитала что лучше будет ввести его в требуемое состояние путем принятия определенных веществ… которых у нее по странному стечению обстоятельств не было, то ли, потому что закончились, то ли, потому что были запрещены к перевозу и хранению. Так что она отправила Лео за нужной ей посылкой, которая ожидала его в Тарге. А поскольку времена были неспокойные и одному путешествовать было небезопасно — как-то договорилась с Мессером, который отправлялся на разведку вместе со своими людьми.
Вот потому-то он сейчас и находится тут, помешивая в черном, законченном котелке булькающую массу — не то кашу, не то суп.
— Я… что. Я как все. — сказал он. Мессер хмыкнул. Встал, потянулся, почесал в затылке.
— Кашу сними с огня. — говорит он: — сегодня не ужинаем. Ты у нас самый инициативный, Максимиллиан, так что сгоняй на холм, проверь, где они остановились. Густав, Рудольф… и ты. — он бросает быстрый взгляд на Лео: — одевайтесь, проверьте снаряжение, чтобы ничего у меня не бряцало. Густав — проверишь паренька.
— Здорово! — молодой наемник вскакивает: — вас понял, капитан! Уже лечу! Через часик уже буду назад, темнеет, я их издалека увижу.
— Вот же… — Густав качает головой: — снова без ужина. Ладно… — он встает с корточек и крутит головой: — зараза…
— Не ворчи. — бросает Мессер: — если это лазутчики Арнульфа, то мы обязаны все проверить. Сам знаешь. Воинская выправка, бывшие пехотинцы… если не контрабандисты, то — либо лазутчики, либо дезертиры.
— Старый я стал. — говорит Густав, достает из ножен нож, проверяет заточку, проведя пальцем вдоль лезвия: — коленка к непогоде так и ноет. Эй, оруженосец! Из арбалета умеешь стрелять?
— Умею. — кивает Лео: — меня Бринк учил.
— Значит будешь с арбалетом. Только постарайся меня не пристрелить в спину. — ворчит Густав.
— Их всего семеро, старый. — усмехается Мессер, вынимая свою травинку изо рта: — нас трое. Ночью. Единственно о чем я переживаю — это как оставить для допроса самого знающего. Караульного можно снять, вряд ли начальство дежурит по ночам…
— Это ты по собственному опыту так говоришь, капитан? — к костру подошел еще один наемник, прежде возившийся с лошадьми. Он присаживается на корточки и протягивает ладони к костру: — как часовым в ночь, так обычные работяги…
— Вот станешь капитаном, Рудольф, тогда и у тебя будет право спать по ночам. — парирует Мессер: — все, выдвигаемся. Костер не гасим, пусть горит.
— А… еду как же? — спрашивает Лео: — не готово еще.
— Вылей. — коротко отвечает Мессер.
— Выливай-выливай. — говорит Густав: — в ночь с полным животом никак нельзя, сонный будешь. И если в живот пырнут, то лучше на пустой желудок, так тебя всякий целитель излечит, а если пожрал хорошо, то Антонов огонь словишь и все, каюк. Собирайся, малец. Бывал уже в ночных вылазках? Нет?
Ночь легла на лес тяжёлой, влажной тканью. Луна пряталась за облаками, лишь изредка проглядывая сквозь разрывы — бледным пятном, едва освещающим путь. Лео шёл за Густавом, стараясь ступать точно в его следы, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
— Тише, — прошептал Густав, даже не оборачиваясь. — Ступай мягче. Пятку вниз, потом носок. Не топай, как медведь.
Лео кивнул, хотя старик его и не видел. Попытался идти мягче. Под ногами — прелая листва, мокрая земля, где-то хрустнула ветка. Он замер. Густав обернулся, бросил короткий взгляд — мол, осторожнее — и двинулся дальше.
Впереди, чуть левее, мелькала тень Мессера. Тот шёл бесшумно, будто призрак — длинный плащ, меч на боку, в руке — кинжал. За ним — Рудольф, рослый, но на удивление лёгкий на ногу. Максимилиан ушёл вперёд, на разведку — должен был вернуться и показать, где именно остановились «беженцы». Лео сжимал арбалет обеими руками. Арбалет был тяжёлым, неудобным — древко упиралось в плечо, тетива натянута. Густав перед уходом проверил механизм, покрутил, поворчал: «Смотри не спусти раньше времени, а то пристрелишь кого-нибудь из наших.»
Из темноты впереди раздался тихий свист — птичий, короткий. Мессер остановился, поднял руку. Все замерли.
Из-за дерева выскользнул Максимилиан. Лицо бледное, глаза блестят.
— Нашёл, — прошептал он. — Вон там, за холмом. Костёр почти потушили, но угли ещё тлеют. Двое на страже — один у телеги, второй у костра. Оружие при себе, плащи не сняли.
— Далеко? — тихо спросил Мессер.
— Примерно три сотни шагов. Может, меньше.
Мессер кивнул. Обернулся к остальным: — Если на страже двоих оставили, значит боятся чего-то. Густав, ты с малым чуть позади держишься, за ним присмотришь и вообще… Макс, твой бородач — он спать лег?
— Наверное. Там в телеге не разберешь сколько спит. У костра я четверых насчитал. — говорит наемник и поводит плечами: — наверняка в телеге… а так я его не видел.
— Плохо. — Мессер цыкает зубом: — нам только в ночи темного словить не хватало.
— Да спит он, наверняка спит в телеге, командир.
— Посмотрим. Рудольф, тогда ты — лагерь обойди по кругу, погляди нет ли секрета там где. Если бородач в секрет лег с арбалетом…
— Понял. — кивает Рудольф: — сделаю.
— Если не найдешь ничего — дай сигнал. Максимиллиан, по сигналу — снимаешь того, что у телеги, я возьму того, что у костра. Делай тихо, чтобы не проснулись, сразу же ему рот зажимай.
— А если они не лазутчики? — тихо спросил Лео. Никто ему не ответил, только Густав коротко ткнул кулаком в плечо, мол закройся.
— Все всем ясно? — спрашивает Мессер. Все кивают. Он поворачивается к Лео.
— А ты держись сзади не вздумай в кого выстрелить из своего арбалета раньше времени, понял? Стреляешь только тогда, когда твердо уверен, что перед тобой враг и что, если не выстрелишь он тебя или кого-то из наших сейчас порешит. Ясно? — он дожидается кивка Лео и оборачивается назад, к остальным: — все, погнали.
Как только он отдал команду, как Лео вдруг осознал, что он остался один на один с Густавом. Остальные — сам Мессер, Рудольф и юный Максимилиан — как будто в воздухе растворились, пропали в тенях.
— Держись за мной, — шепчет Густав: — и не шуми. В ночном воздухе звуки далеко разносятся… — и старый наемник скользнул вперед, двигаясь бесшумно и неторопливо. Лео шел за ним, то и дело теряя его из виду и пугаясь что он сейчас останется в ночном лесу совсем один, что он выдаст себя и остальных случайным звуком или треском сухой ветки под ногами. Его ботинки были перевязаны тряпками, крепления кинжала и колчана с болтами — тоже перевязаны, так чтобы не издавать ни звука, но он все равно беспокоился.
Густав остановился. Лео едва не врезался в него. Старик поднял руку — стой. Лео замер, стараясь дышать тише. Сердце колотилось так громко, что казалось — его слышно на всю округу.
Густав прислушался. Наклонился ближе к Лео, прошептал прямо в ухо: — Видишь? Вон там. Угли.
Лео прищурился. Сквозь деревья едва различимо мерцал красноватый отблеск — тлеющие угли костра. Рядом — смутные силуэты. Один сидел, склонившись над углями, подбрасывал хворост. Второй стоял у телеги, облокотившись на борт — дремал, но рука лежала на рукояти короткого клинка за спиной. Ещё несколько фигур лежали у костра, укутанные в плащи.
Они присели за толстым стволом. Лео сжимал арбалет, чувствуя, как пальцы немеют от напряжения. Густав вытащил нож — длинный, с узким лезвием. В который раз проверил заточку большим пальцем. Кивнул.
Минута тянулась вечность. Лес был тих. Где-то вдали ухнула сова. Ветер шелестел листвой.
Вдруг слева раздался тихий свист. Птичий. Короткий. Старый наемник напрягся.
— Рудольф, — прошептал он. — Секрета нет. Начинаем.
Лео открыл рот, хотел спросить — что делать? — но Густав уже двинулся вперёд. Бесшумно. Быстро. Исчез в темноте.
Лео остался один.
Он сжал арбалет сильнее. Попытался разглядеть, что происходит. Ничего не видел. Только тени.
Ещё один свист. Ещё короче.
Потом — тишина.
Лео затаил дыхание, глядя на едва освещенную поляну с телегой и спящими людьми.
Из темноты скользнула тень — Мессер. Бесшумный, как призрак. Подкрался к караульному у костра сзади. Тот сидел, грел руки над углями, даже не шелохнулся.
Мессер плавно переместился ему за спину. Одна рука обхватила рот, вторая — кинжал под рёбра. Быстро. Точно. Караульный дёрнулся, обмяк. Мессер опустил его на землю — бесшумно.
Лео выдохнул. Всё идёт по плану.
Слева — у телеги — Максимилиан. Он подкрался к караульному, тот дремал, прислонившись к борту. Максимилиан поднял нож. Ударил. Караульный вскрикнул — коротко, хрипло. Дёрнулся. Захрипел, задергался в агонии, ногой ударил по какому-то ящику, раздался грохот, как будто комод с посудой опрокинули! Максимиллиан поспешно нанес еще удар ножом — и еще раз, и еще! Но было поздно — у костра вскочила, чья-то темная фигура. Развернулась. Увидела Мессера над телом караульного.
— ТРЕВОГА! К ОРУЖИЮ! — оглушающий крик и все взорвалось разом. Спящие вскочили. Схватились за оружие. Один рванулся к Мессеру, другой — к Максимилиану. Ещё двое выскочили из-под телеги.
Лео поспешно присел на одно колено для устойчивости, вскинул тяжелый арбалет, выцеливая врага, но все происходило слишком быстро — вот Мессер легко, словно танцуя — уклоняется от замаха короткого, тяжелого клинка и тут же — будто бы обнимает своего соперника, мягко опускает его на землю, тот хватается за грудь и скребет землю ногами в агонии, а Мессер уже поворачивается к другому противнику. У костра происходит свалка — Густав с Рудольфом и Максимилианом сражаются с тремя, но все происходит быстро, очень быстро! Прежде чем он успевает поймать в прицел кого-то из врагов, один из них уже падает ничком, лицом вниз, прямо в костер! Взвиваются вверх искры, угли разбрасываются во все стороны, трава занимается ярким пламенем и Лео видит, как Мессер выбивает оружие из руки у бородача и вспарывает ему предплечье на противоходе. Успевает подумать, что Мессер — смертоносен как демон из ада, успевает подумать о том, что в воздухе почему-то вкусно пахнет чем-то домашним, как в «Трех Башнях», когда Вильгельм начинал жаркое готовить в огромной чугунной сковороде на свином сале и с луком. Запоздало понимает — чем именно пахнет и его едва не выворачивает, но он справляется с собой, выцеливая врага…
Понимает, что из врагов уже никого не осталось, никто не стоит на ногах, кроме наемников Мессера. Максимилиан стоит, опираясь рукой на край телеги и тяжело дышит, у него порвана рубаха и в прорехе виден длинный разрез, быстро заполняющийся кровью. Густав вытирает меч первой попавшейся тряпкой, оборачивается к нему и машет рукой.
— Эй! Малой! — кричит он: — иди сюда! Все уже кончилось, помоги Максу…
— Царапина. — роняет Максимилиан: — вот же падла, сумел меня подловить. Наверное, из фехтовальщиков… мейстер какой-нибудь. Бородач где?
— Ааа! — над поляной раздается громкий крик: — ааааа!
— А… вот и он. — Максимилиан устало опирается на телегу: — капитан всегда успевает.
— Что… — дергается было Лео, но Густав останавливает его. Качает головой.
— Ты лучше Максу помоги. — говорит он: — пусть и царапина, но перевязать нужно. А туда не ходи. Там капитан с пленным разговаривает.
— Ааааааааааа!
— Но…
— Я же говорю царапина. — Максимилиан сплевывает на землю и утирается рукавом: — а чего так вкусно пахнет? Они жратву готовили или что? Я б сейчас кабана съел…
— Малой, убери тело из костра. — говорит Густав: — а то и правда воняет на всю округу.