Баобаб маленького принца

15. Демоны конфуцианства, колеса пингвинов и мумии комет.

Сегодня к ланчу на борту «Алкйоны» подавался мусс из нового фито-вида, генетически созданного и выращенного прямо тут, в салатных джунглях, и названного «mushca» (от mushroom и capsicum). Первоначально была идея воспроизвести хака — гибрид мексиканского острого зеленого перца халапеньо и полинезийского опьяняющего перца кава. Это кипрское кулинарно-генетическое открытие позапрошлого года породило широкий спектр всяких закусок и напитков с очень жгучим вкусом и легким безобидным эйфорическим или эмпатийным эффектом. Но даже самые быстрорастущие виды овощного перца растут довольно долго, а экипаж предпочитал реализовывать свои бытовые фантазии как можно быстрее. Вот почему за основу был принят стремительно растущий съедобный гриб типа «ведьмино яйцо». Ряд манипуляций в корабельном генлабе увенчался (с десятой попытки) условным успехом. Продукт с быстрорастущей грибной базой и эйфорической перцовой генной присадкой прошел биохимический тест на токсичность. Теперь на повестке дня был главный тест: органолептический.

Пробные порции зеленовато-оранжевого мусса из генно-дизайнерского гриба «mashca» выложены на изящные блюдца-розетки, к которым предусмотрены крошечные ложки. Дополнительная мера: стаканы с томатным соком для компенсации жгучего вкуса. По устаревшим, но романтичным правилам рыцарства, Зенон Пекош первым подцепил на ложечку мизерную дозу мусса и отправил к себе в рот. Ликэ Рэм с немалым волнением следила за эволюциями его мимики. Ожидание… Ощущение… Задумчивость…

— Это не так ужасно, как могло быть! — объявил он чуть охрипшим голосом, после чего энергично стал глотать томатный сок.

— Тогда я тоже рискну! — решительно объявила она, и воспроизвела его манипуляции с муссом, ложечкой и томатным соком.

Некоторое время на камбузе висела напряженная тишина. Затем участники странного кулинарного эксперимента проглотили еще по несколько мизерных доз (исчерпав всю тестовую порцию), и Ликэ вынесла вердикт:

— Похоже на сахарную вату, которую тщательно обмакнули в горчицу.

— Ты что, действительно макала сахарную вату в горчицу? – удивился Зенон.

— Нет, но мне кажется, если бы я попробовала, то на вкус получилось бы примерно это. Кстати, близкое сочетание шоколад с горчицей является эпическим: есть манга с таким названием.

— Манга в смысле японский комикс? – спросил Зенон.

— Да. Хотя по японским меркам, называть мангу — комиксом это жутко неприлично. Так стало сравнительно недавно. Еще в начале века слова «манга» и «комикку» считались у японцев синонимами. Но теперь это как назвать скульптуру Праксителя — манекеном.

— ОК, я уловил нюанс. А о чем эта манга?

— Если кратко, то о закомплексованной юниорке, поступившей на факультет fine-art. В Европе это было бы молодежной мелодрамой. В Японии это конфуцианский триллер.

Зенон всем телом шуточно изобразил панический ужас.

— Конфуцианство само по себе триллер, страшнее, чем «Молчание ягнят», а каков тогда конфуцианский триллер?

— Если кратко, — проинформировала Ликэ, — то конфуцианство это жизнь по таблице, где указано, что ты должен делать. А конфуцианский триллер, это когда с таблицей что-то случилось. Например, таблица украдена или, того хуже: переписана демонами.

— А в конфуцианстве разве предусмотрены демоны? – с сомнением спросил он.

— Не предусмотрены, — сказала она, — поскольку демоны там не нужны. Реплика «Hell is empty and all the devils are here» точно отражает суть конфуцианства, хотя Шекспир не интересовался этим учением, вроде бы. Впрочем, в странах, где оно распространилось, существуют фольклорные демоны в достаточных количествах. Когда я читала лекции в университетском центре Окадзаки, у меня было прозвище Каппа в честь одного из…

— …Что, из демонов?

Ликэ широко улыбнулась и утвердительно кивнула.

— Да. Каппа — водяной демон, который топит людей и извлекает их кишки через жопу.

— Ого! Полагаю, надо сильно достать студентов, чтобы удостоиться такого прозвища!

— Я лишь пробовала мотивировать их к научно-поисковому мышлению, задавая весьма простые вопросы, не охваченные, однако, стандартным учебником.

— Например? – заинтересовался Зенон.

— Например: есть обитаемая планета, и надо представить изменения условий среды, при которых у тамошнего аналога птиц могут эволюционно исчезнуть лапы.

— Гм… Поверхность планеты стала совершенно непригодна для жизни?

— Да. Это не очень сложный вопрос, но видел бы ты, как мало студентов нашли ответ, и каким было всеобщее возмущение задачей вне стандартов. Хотя, прозвище мне дали за другую задачу: предложить эволюционный механизм происхождения колесников.

— Гм… Колесники? В смысле, твари, похожие на сигвей или двуколку из «Заповедника гоблинов» Саймака?

— Совершенно верно! – она снова улыбнулась и кивнула.

— Гм… — повторил он, и придвинул к себе блокнот из электронной бумаги со стилосом.

Ликэ вскочила, обошла стол и пристроилась у него за плечом, чтобы подглядывать. Ей нравилось провоцировать партнера на инженерные (или биоинженерные) экспромты. В период, когда Зенон был авиаинженером, летчиком-испытателем и еще (в плане хобби) астрономом-любителем, он конструировал «на коленке» множество странных штучек. Можно сказать: это стало частью его образа жизни и проявлялось во всем — начиная от стряпни на камбузе и заканчивая решением таких вот задач в ходе болтовни за столом.

Сейчас под стилосом возникал фантастический двухколесный гад, точнее симбиоз трех существ. Центральное вроде толстого пингвина с крыльями, ставшими осями, и двое по бокам вроде змей, свернутых бубликом и ставших колесами. Зубастые головы змей, как шарнирные крепления шатунов колес паровоза, цеплялись за лапы пингвина. Могло ли подобное сложиться эволюционно — вопрос спорный, но в природе известно множество нетривиальных симбиотических схем даже сложнее, чем эта.

— Пожалуй, твой змеепингвин достоин места в фэндомпедии! — объявила Ликэ, — А если подумать, то достоин даже манга-сериала. В нем есть потенциал!

— Ты так думаешь? — откликнулся Зенон, глядя на свой креатив с некоторым скепсисом.

— Я уверена! И еще я уверена, что пора перейти к от настольных игр к спортивным! Мы малодушно откладываем старт-тест прудового тенниса, хотя ракетки давно готовы!

Ракетки, изобретенные для игры, аналогичной теннису, с отскоком от воды при лунной гравитации, действительно были готовы. Только с нюансом: процесс их любительского изготовления из упаковочных материалов (водостойкого картона, пластиковой пленки и трубок, и полиуретановых брусков) привел к не очень убедительному результату. Дело даже не в нулевой эстетике этих спортивных снарядов, а в неопределенности реакции 3-дюймовой сферы из вспененного фторопласта, назначенного теннисным мячиком. Был единственный путь устранить эту неопределенность: провести эксперимент.

Зенон, молча признав правоту Ликэ, взял с полки кустарные ракетки и условный мячик, сделал указующий жест в направлении туннеля, ведущего к бассейну, и проскочил туда следом за Ликэ. Вот игроки вооружились ракетками (Ликэ получила также мячик). Вот разошлись в противоположные точки на бордюр круглого 3-метрового бассейна… …Подача! Недостаточно сильная, как оказалось. Мячик слабо отскочил и шлепнулся в воду, не долетев до другого края.

— По крайней мере, направление получилось верное, — прокомментировал Зенон, затем спрыгнул в бассейн, извлек мячик, и попробовал выполнить подачу сильно. …Слишком сильно и к тому же потерялась точность. Ликэ проводила взглядом мячик, улетающий в салатные джунгли, конкретно в густую листву хлебного дерева примерно на 30 градусов левее целевого направления.

— Эх… Чуть-чуть не хватило для отскока от стенки.

Мячик был аккуратно извлечен, хотя один плод, размером примерно с дыню, все-таки свалился с ветки. Ликэ прокомментировала:

— Зато теперь мы знаем один компонент сегодняшнего обеда.

— Уже результат, — согласился Зенон и отошел на противоположный край бассейна, где приготовился отбивать ее подачу… …Шлеп! Почти точно! Ему даже удалось зацепить мячик ракеткой, хотя полноценной отбивки не получилось.

— А ведь не так плохо, как могло бы быть! – обрадовалась Ликэ. И после этих слов игра пошла почти как мечталось в программе-максимум.

По мере освоения кустарных спортивных снарядов, рос азарт, так что время обеда было радикально пропущено. Когда естественная физическая усталость вынудила завершить тестовую игру, корабельное время уже соответствовало ужину. Кибер-арахноид успел провести уборку камбуза, так что для экипажа открылась возможность свинячить среди изумительной чистоты (это намного приятнее, чем свинячить поверх ранее устроенного свинства). Возня со сложным рецептом не соответствовала ситуации — поскольку голод требовал быстрого блюда. Поэтому плод хлебного дерева был очищен от кожуры и без всяких затей порезан на ломтики, пригодные для жарки с эрзац-беконом.

Как уже сложилось на борту Алкйоны, после собственно обеда (или ужина) за чаем или иным горячим напитком, на мониторе в камбузе включалась лента новостей с каналов, выбранных экипажем. Понятно, что реестр получился с уклоном в тему космоса, и вот: сообщение о первом контактном исследовании одной из тысяч комет-мумий, элементы движения которых были вычислены в январе по итогам эксперимента «Iron-echo».

Поскольку экипаж Алкйоны был главным оператором «Iron-echo», по такому случаю на камбузе сразу появился самогон в дополнение к чаю. Знакомство с подробностями уже происходило под мини-дозу алкоголя. Итак: конкретная комета-мумия, получившая имя Оромопото (в честь императрицы древней Нигерии) относилась к классу эрскроссеров – объектов, пересекающих орбиту Земли. С момента обнаружения, Оромопото прошла от дальних окрестностей Юпитера примерно до орбиты Марса. Там с ней сблизился дрон-кладоискатель, и получил набор лазерно-пирометрических спектров и видеоданных. В общих чертах данные соответствовали ожиданиям. Оромопото имела средний радиус немного более километра и состояла из своего рода минеральной пены с очень низкой плотностью…

…Но нечто на увеличенных фото с близкой дистанции крайне заинтересовало Ликэ и заметно удивило.

— Слушай, Зенон! Где-то это я уже видела! Или что-то очень похожее.

— Конечно, ты могла видеть. Насколько я понимаю, это структура ожидаемого состава: примерно три четверти по массе это смесь силикатов и графита. Остальное — металлы в поликристаллическом виде. Железо, никель кобальт, и сколько-то платиновой группы.

— Да, но сам узор из базисной породы и поликристаллов выглядит как-то знакомо.

— Пожалуй, мне это тоже знакомо, — сообщил Зенон, присмотревшись к фото, — это какое увеличение, кстати?

— В углу значится кратность 150, — Ликэ ткнула пальцем в угол экрана.

— Тогда, — сказал он, — по-моему, это похоже на поверхность катализатора для дожигания выхлопных газов поршневого двигателя.

— Вот-вот! — обрадовалась она, — Это характерный вид поверхности угольно-никелевых и угольно-платиновых катализаторов. И никелево-керамических тоже.

— Подожди, Ликэ, ты что, намекаешь, будто это готовый природный катализатор?

— Нет, я не намекаю, но если вдруг это так, то надо поменять стратегию добычи, которая сейчас в программе MOXXI Sternenbergmann. Если добывается готовый катализатор, то звездный рудокоп может стать на порядок рентабельнее.

Зенон надолго задумался, после чего произнес:

— Надо отписать генералу Штеллену об этом. Может, мы ошибаемся, но вдруг нет?

— Вот-вот, — повторила Ликэ, и подвинула к себе клавиатуру терминала.

— Странно, — продолжил он, — как так вышло, что на Земле не заметили, а мы заметили?

— Может, потому, что мы уже немножко не совсем земляне? – предположила она.

…

16. Троянская лошадка — 2, альтернативная Грета, и история азиатизма.

Некий популярный урбанист первой четверти XXI века, съездив в Ботсвану, объявил ее страной, где нет вообще ничего. Это обидно и, в общем смысле, глубоко ошибочно: на самом деле в Ботсване есть очень многое. Но в смысле урбанистики он прав. На страну размером, как Франция, тут лишь два города: 200-тысячный Габороне и 100-тысячный Франсистаун, причем архитектура (особенно во Франсистауне) не блещет. Обращаясь, опять-таки, к популярным источникам, можно привести мнение некого тревел-блогера из Хьюстона. Кажется, будто я не летел до Южной Африки, а проехал 300 миль до дельты Миссисипи и попал в какой-то сонный одноэтажный афроамериканский Гринвилл или Гринвуд. Вокзал, фермерский рынок, несколько стеклянных коробок-супермаркетов, и старые малобюджетные коттеджи времен Американского строительного бума 1950-х. Между прочим: жителей в Ботсване столько же, сколько в одном Хьюстоне. И вот еще забавная аналогия с Америкой: подобно Сан-Франциско в Калифорнии, Франсистаун в Ботсване возник на Золотой лихорадке середины XIX века. Но на востоке Ботсваны не развилась позже своя Силиконовая долина, и лихорадка схлынула, оставив множество брошенных выработок. Кажется, будто окраины Франсистауна подверглись массовому вторжению гигантских кротов из Зимбабве через левый приток реки Лимпопо. Золотые россыпи исчерпались, но неподалеку нашлись месторождения меди, никеля и кобальта, поэтому экономика города продолжала питаться за счет горнорудного бизнеса (хотя не особенно богатого по мировым меркам – но вполне достаточного для здешних мест).

При такой истории вполне логично, что наиболее качественный отель в городе получил название «Diggers Inn». Для ясности (о каких копателях идет речь) холл этого довольно современного 2-этажного здания украшала бронзовая скульптура шахтера с массивным ацетиленовым фонарем на каске и с киркой в руках — экипировка викторианской эпохи.

Можно было даже найти логику в том, что Оуэн Гилбен, мультимиллиардер из top-100 Forbes, с недавних пор мажоритарный пайщик горнорудного холдинга Лимпопо-вэлли, решил на некоторое время поселиться именно тут, в апартаментах Diggers Inn. С другой стороны, это странно: более крупные предприятия Гилбена не здесь. Первое, с которого начинался его успех — глобальная сеть веганского фастфуда HortuX — фирма-космополит, местонахождение офиса не важно. Второе по хронологии, но теперь первое по доходу — Мадагаскаро-сейшельский фудотрон, и три года назад Гилбен переехал из Флориды на Cейшелы – Виктория, остров Маэ, прекрасное место, идеально отформатированное для жизни VIP. Но в сентябре прошлого года он внезапно переехал (точнее бежал) в гораздо менее комфортный Франсистаун. Зачем?

У желтых медиа было много версий, среди которых — верная: Гилбен не без оснований подозревал, что его имя – среди мишеней группировки Imago Dei. При таком раскладе вполне разумным выглядело решение отсидеться в африканской глубинке, где он уже наладил формальные и неформальные деловые контакты. Достать его тут было гораздо сложнее, чем в цивилизованной стране, в частности — на океанском островном курорте. Таким образом, Гилбен оказался вне игры при октябрьском серийном теракте, однако, к декабрю группировка Imago Dei была разгромлена, все ее ключевые фигуры физически уничтожены — и тем не менее, Гилбен остался в Ботсване. Почему?

У желтых медиа, опять же, было много версий, но на этот раз среди них отсутствовала верная. Лишь несколько персон знали: Гилбен головокружительно увлекся участием в партнерстве «Sternenbergmann» по добыче металлов на астероидах. Именно ради этого проекта он организовал переоборудование рудников Лимпопо-Вэлли, причем не боялся испачкать руки, самостоятельно инспектируя процесс шахтной добычи и переработки.

Среди знающих об этом был Гастон Перрен, шеф лаборатории в германо-французском исследовательском центре Сен-Луи, однако сейчас Перрен прилетел во Франсистаун к Оуэну Гилбену по иной причине. Его интересовал план «Sonobe-Flower», вброшенный Гилбеном в медиа-проект «Цели столетия». Тут можно отметить, что генерал Штеллен оказался прав в своих догадках: после серии независимых консультаций, официоз ООН предпочел отказаться от планов сустинеризма (доктрины «Устойчивого развития»), и поддержать план Гилбена. Чтобы такой трюк выглядел пристойно, Гастон Перрен (как неформальный представитель официоза) должен был договориться с Гилбеном насчет некоторых совместных заявлений и редакций в формулировках плана. Поручение, как нетрудно догадаться, строго конфиденциальное и весьма скользкое – даже по способу контакта. Предварительная переписка указывала со стороны Перрена иной мотив этой встречи: обсуждение биотехнологий концентрирования редких химических элементов, содержащихся как малые примеси в железоникелевых и медно-никелевых рудах. Тема соответствовала научной работе Перрена и не вызвала удивления, так что встреча была согласована. Считалось, что Гилбен пока не догадывается об истинном мотиве…

…В холле у стойки ресепшн улыбчивый парень-банту дважды переспросил у Перрена полное имя, после чего назвал номер апартаментов и добавил: «может быть, вас ждут». Мысленно списав странную формулировку на особенности местного afringlish, Перрен поднялся по лестнице на второй этаж, нашел нужный номер и постучал в дверь. «Открыто!» — сообщил женский голос с той стороны. «Ладно», — подумал Перрен, повернул ручку, толкнул дверь, сделал шаг внутрь и через секунду или две увидел обладательницу голоса. Иначе говоря – не сразу. Видимо, этот эффект создавался специально для преимущества темпа перед гостем. Стены тут были раскрашены яркими ромбами и зигзагами, так что худенькая и довольно миниатюрная девушка, одетая в также ярко раскрашенную тунику, отчасти сливалась с фоном. Она, похоже, принадлежала к бушменской малой расе – на это указывало и телосложение, намного более худощавое, чем у типичных банту, и желудевый цвет кожи, и стрижка в стиле «грубо вязаная шапочка». В руках у нее был предмет, который Перрен сначала принял за складной зонтик, и лишь затем сообразил, что это полицейский штурмовой дробовик с пистолетной рукояткой.

Было от чего напрячься: с короткой дистанции такая штука может снести голову, как в голливудском криминальном триллере. Впрочем, девушка выглядела не агрессивной, а скорее безразличной к гостю. Несколько секунд длилась игра в гляделки. Взгляд у этой бушменки был как у крупного хищника (хотелось думать, что не очень голодного). Тут открылась боковая дверь, и в помещение вошел целевой персонаж.

— Добрый день, доктор Перрен.

— Добрый день, мистер Гилбен. Я смотрю: у вас серьезно поставлена безопасность.

— А что делать, когда в мире неспокойно? Томми, ты еще не познакомилась с доктором Гастоном Перреном?

— Теперь уже познакомилась, — сказала бушменка, голос у нее оказался среднего тембра, странно шелестящий, будто осенние листья под ветром, — доктор Гастон Перрен, вы бы хотели выпить что-нибудь?

— Да, Томми, я бы с удовольствием выпил зеленого чая.

— А мне хинный коктейль, — добавил Гилбен.

— Я принесу в кабинет, — сказала она, повернулась и исчезла, как в старом гонконгском фильме про ниндзя.

Заметив удивление гостя, Гилбен улыбнулся и прокомментировал.

— Это старый, красивый и действенный трюк с отвлечением внимания.

— Понятно… — произнес Перрен, — …До меня дошли некоторые слухи, но я полагал, что корреспонденты-стрингеры выдумывают всякую чепуху по обыкновению.

— Не в этот раз, — сказал Гилбен, — давайте пройдем в кабинет, там удобнее общаться.

…

Они прошли по двум лестницам, разделенным коротким коридором — так что Перрен в какой-то момент перестал понимать, в какой части здания находится, и сделал вывод о действительно серьезно продуманной безопасности. Кабинет оказался без окон. Глухая коробка с вентиляцией через кондиционер. Впрочем, это не мешало комфорту: мягкие диваны, чайный столик, два настенных монитора с голосовой системой управления.

— Странно, — произнес Перрен, усаживаясь поудобнее, — вы все продумали, но при этом держите рядом это….

— Вы насчет Томми? – слегка иронично отозвался Гилбен, — Я понимаю, в европейские представления о рисках совершенно не вписывается такой осколок силовой поддержки китайской экспансии в Африке. Но, помните культовый фильм «Аватар» Кэмерона?

— Что именно оттуда?

— Вот это… Теперь выбери себе икрана. Ты почувствуешь его. Если и он выберет тебя, действуй быстро. У тебя одна попытка, Джейк. А как понять, что он меня выбрал? Он захочет тебя убить.

— Э-э… Оуэн, вы хотите сказать, что она должна была убить вас?

— Да. Забавно, не правда ли? Пекинские мечтатели думали, будто после Вандалического кризиса еще можно решать задачи большого бизнеса посредством элитных убийц. Хотя, привычка пугать вместо того, чтобы договариваться, и верить wow-технологиям вместо того, чтобы думать по-человечески, не первый раз сыграла с ними дурную шутку. Быть может, последний. Вряд ли в обозримом будущем Поднебесная снова приобретет вес.

— Возможно, тут вы правы, — Перрен покачал головой, — но держать рядом это существо, специально выращенное, чтобы убивать, причем еще и натравленное на вас…

— А, по-вашему, как я должен был поступить?

Тут в разговоре случилась пауза: как тень, вошла Томми, тихо поставила на стол поднос, загруженный чайником, чашкой, сахарницей, и огромным стаканом коктейля. Когда она исчезла, Перрен произнес:

— Я не знаю, но есть ведь специальные полицейские службы.

— Гастон, тут Ботсвана, а не Франция, Тут все проще. Снайпер засек и снял ее, когда она лезла по пожарной лестнице. Я увидел ее на мониторе, когда она уже лежала внизу, как подстреленная дичь, которую сейчас добьют. Я не могу сказать, почему распорядился о медицине для нее. Я не знал, что она последняя в этой серии клонов, остальные убиты, поэтому целесообразно сохранить ей жизнь, хотя бы как полноценному генетическому свидетельству в динамике. Наверное, у меня была вспышка интуиции или эмпатии.

— О! Значит, именно гены Томми фигурировали на интернациональных слушаниях!

— Да. Как видите, вспышка интуиции или эмпатии дала рациональную подсказку.

— А дальше? – спросил Перрен, — Оставить ее у себя вам тоже подсказала интуиция или эмпатия? Извините, если это слишком личный вопрос. И я приму, как должное, если вы просто откажетесь отвечать.

Оуэн Гилбен снова перешел на слегка ироничный тон.

— Ничего личного с того дня, как остатки организации Imago Dei предприняли попытку использовать возраст Томми чтобы открыть против меня уголовное дело о педофилии. В общем, мотив ясен: я сыграл известную роль в разгроме Imago Dei, когда сдал юстиции доказательства связи этой организации с гибридно-военными спецслужбами Пекина и с боевиками Boko Haram — ISWAP. Хотя, попытка была жалкая. Уже на предварительном заседании, мой адвокат предъявил генетическую карту Томми, согласно которой она не ближе к человеку, чем гиббон и резус, иначе говоря: дальше, чем шимпанзе и гориллы. Гиббоны, кстати, прямоходящие, подобно людям, не так ли, Гастон?

— Не совсем так, Оуэн. Прямохождение гиббонов развилось раньше и по иному пути.

— Ладно! — Гилбен махнул рукой, — В любом случае, обвинение нелепо, как если было бы предъявлено человеку, спавшему с кошкой. Причем это не отменяет эмпатию: обычный человек, как правило, не выбросит кошку. Как там у Экзюпери в «Маленьком принце»?

— Там, — отозвался Перрен, — «мы в ответе за тех, кого приручили». Но там была лисица.

— Лисица, кошка, гиббон, резус… — Гилбен снова махнул рукой, — …Смысл все тот же.

Доктор Перрен с сомнением покачал головой и сообщил:

— В данном случае смысл не совсем тот же. Эксперты, привлеченные международной юстицией, предположили, что сеть институтов прикладной зоологии в КНР с середины 2010-х работает по секретному заданию военных. Цель работы: создавать ген-дизайн и технологию клонирования идеальных диверсантов-убийц. В конце 2010-х имели место важные утечки по данной теме. Первая — генная модификация человеческой зиготы для получения одинаково отредактированных близнецов, двух или более. Вторая — перенос специфически человеческих генов-регуляторов развития мозга в зиготу макак-резусов. Третья, связанная со второй — техника клонирования умственно-продвинутых резусов. Четвертая, связанная с первой и второй — вирусный перенос кода белков-регуляторов с возможностью серийного применения к фертильным особям людей и резусов. В сумме угадывалось такая тревожная направленность работ, что мировое научное сообщество обратилось к пекинским властям с некоторыми вопросами. Ответом стало абсолютное информационное затемнение всех работ, даже косвенно связанных с этой тематикой. И теперь неизвестно, чем занималось целое поколение китайских ученых в этой области. Можно лишь утверждать: они сильно продвинулись, заимствовав достижения мировой биопанк-революции, случившейся примерно 9 лет назад…

— Молекулярный дизассемблер из Второго апокрифа Каимитиро, — все так же иронично прокомментировал Гилбен, не спеша попивая свой хинный коктейль.

Гость изобразил укоризненную гримасу.

— Оуэн, зачем повторять мифы невежественных уфологов в шапочках из фольги? Если научное сообщество пока не выработало взвешенного мнения о природе межзвездного объекта 5I/Каимитиро, пролетавшего 9 лет назад, то это еще не повод приписывать его сигналам — возможно, случайным — все научно-прикладные прорывы того же года.

— ОК, вы ученый, вам виднее, — легко и явно неискренне согласился Гилбен, — я не буду совать свои грязные коммерсантские лапы в ваш чистый храм науки. Я лишь разъясню коммерческий взгляд на вашу теорию. Но это позже, а сейчас простите, что перебил.

— Тогда я продолжу, — сказал Перрен, — нам неизвестно, насколько далеко продвинулась китайская военно-промышленная генетика за последние годы. В частности, неизвестны боевые факторы серии клонов, к которой принадлежит Томми, и вы рискуете, держа ее рядом с собой. Рискуете не только своей жизнью, но и жизнью окружающих людей.

— Так, а откуда известно, что какие-то особые китайские боевые факторы вообще есть?

— Просто, логика, Оуэн. Неужели вы думаете, будто ВПК КНР потратил многие годы и миллиардные ресурсы, не создав серьезной угрозы противнику?

Миллиардер очередной раз приложился к хинному коктейлю и сообщил:

— Вообще-то именно так я думаю. Вы, Гастон, можете быть весьма убедительны в роли Лаокоона, убеждавшего троянцев не ввозить в город — деревянную лошадку, загадочно оставленную уплывшими агрессорами-данайцами. Или китайцами в данном контексте. Между прочим, в 1990-х, такой антикитайский Лаокоон мог бы даже спасти Западную цивилизацию. Он сказал бы: неужели вы думаете, будто ЦК КПК пролил столько крови подданных и сделал их покорным стадом рабов, чтобы просто предложить их Западу в качестве универсального дешевого трудового ресурса? Неужели вы не замечаете плана последующего универсального доминирования?

— В 1990-х я был ребенком, как и вы.

— Да, но Лаокоон мог бы что-то спасти даже в упомянутой вами середине 2010-х, когда Пекин объявил уже не промышленную, а военную доктрину доминирования. Помните тинэйджерку Грету Тунберг, антитопливную икону? Если вы, тогдашний тинэйджер…

— Вы что, издеваетесь? – возмутился Перрен.

— Нет, я просто вспоминаю историю Троянской лошадки и историю Китайской угрозы. Сравнительное жизнеописание в стиле Плутарха. Троянская лошадка будет примером креативной угрозы, тогда как все китайские угрозы лишены креативности, ей просто неоткуда взяться. Китайская элита абсолютно некреативна. Все то, чем Пекин насолил человечеству после реставрации континентального суверенитета в 1949-м, это копии с чужих схем – сначала советских, затем американских. Не подумайте, будто я расист. Я уверен, что статистически китайцы не менее талантливы, чем европейцы. Проблема в традиционной культурно-политической модели, нетактично называемой азиатизмом. Проще пояснить на примере. В III веке до н.э. Цинь Шихуанди совершил объединение империи, и сразу повелел огородить ее стеной — чтобы подданные не бежали в степь, а степняки не грабили окраины. 10-летнее строительство с мобилизацией 10 процентов населения на каторжный труд вызвало восстания, из-за которых династия Цинь пала.

Гилбен замолчал и принялся смотреть на светильник сквозь стакан с коктейлем, будто решил уйти в медитацию. Перрен тоже помолчал немного, затем произнес.

— Я уловил суть нарратива. Но это было очень давно.

— Это в Китае всегда, даже сейчас, — со спокойной уверенностью возразил миллиардер.

— Ладно, — проворчал Перрен, — однако, ВПК КНР все-таки производит реальное оружие.

— Да, производит, — согласился Гилбен, — но только, как и все прочее, путем копирования чужого. Разумеется, если главные пекинские мечтатели прикажут сотворить оружие, не имеющее аналогов, то ВПК немедленно начнет выполнять. По сложившейся традиции китайской науки, будет как-то обоснован гигантский бюджет, большая часть которого разворуется. Меньшая часть потратится на красивые картинки, и на сбор всего чужого, кажущегося частично годным в тему. Все собранное будет комбинироваться наугад до получения чего-либо, что можно предъявить правительственному заказчику в качестве прототипа. Далее это передается для тестов в спецназ, оказывается негодным и, когда в политбюро пекинских мечтателей забудут о нем, оно тихо списывается.

— Оказывается негодным? – переспросил гость.

— Да. Точнее: низкоэффективным. Например: стратегический авианосец, ракетоносец и плавбаза атомных субмарин — сам тоже атомный и подводный. Порождение оружейной мегаломании и инженерного убожества, негодное для цели, ради которой создавалось. Аналогично с клонированными быстрорастущими киллерами, как Томми. Много ярких спецэффектов из гонконгских фильмов про Шаолинь, и это впечатляет заказчика. Но на войне это ни о чем. Как, впрочем, и на производстве, где у пекинских мечтателей точно такой же стиль. У военной серии киллеров было цивильное зеркало: серия рабочих. Ну, точнее: увеличительное зеркало с кратностью 100. Мегаломания, свойственная мечтам азиатизма, требовала чего-то великого, как упомянутая стена: заместить клонами — всех обычных рабочих на целой гигафабрике. Возможно, политбюро прочло «Дивный мир» Хаксли, и пришло в восторг от идеи врожденно-кастовой пирамиды с покорным стадом полуразумных чернорабочих. Убожество, которое в Китае считают наукой, безропотно приступило к реализации бреда с предсказуемым финалом. Технология молекулярного дизассемблера, тогда уже упрощенная биопанками, позволила создать полуразумного примата с внешне человеческой анатомией, взрослеющего за 4 года, как макака-резус. Согласно книге Хаксли, конвейерное социально-трудовое воспитание таких существ не составляло проблемы — но на практике ничего не вышло. В отличие, кстати, от клонов-киллеров, которые выращивались и дрессировались интерактивно с инструктором, как делается с овчарками в военно-кинологической службе… — Гилбен резко замолчал.

…Сейчас по мимике доктора Перрена легко читалась внутренняя борьба психического комфорта со здравым смыслом. Миллиардер отметил это и опять сыронизировал:

— Разумеется, международная юстиция приняла лишь дело о диверсионной роте клонов, отвергнув дело о персонале гигафабрики. Ведь иначе воронка процесса втянула бы, как минимум, четырех западных миллиардеров и примерно столько же парламентариев, не считая фигур пониже рангом. Дело Imago Dei и так уже повредило остатки фундамента миропорядка. Разрушение любого следующего куска может стать фатальным. Намного безопаснее объявить это слухами. Тем более, что следов нет. Это от киллеров остались запротоколированные замороженные трупы в лабораториях. А от рабочих лишь дым из трубы. Хотя, отвергнув дело, международная юстиция не решила проблему. Все, кому интересно — знают, и сделали выводы. Это несколько усложняет вашу миссию, Гастон.

— Какую миссию? — Перрен постарался изобразить удивление, но для достоверности ему критически не хватило артистизма.

Гилбен вздохнул и с преувеличенно-ласковым выражением лица посоветовал:

— Не осложняйте еще сильнее. И лучше обсуждать не здесь. Конечно, в отеле работает служба кибер-безопасности, но всегда остается вероятность, что стены имеют уши.

— А-а… Где? — чуточку растеряно спросил гость.

— Есть место, — сказал миллиардер, взял со стола трубку интеркома, стилизованную под старую полицейскую рацию, нажал кнопку вызова и распорядился, — Томми, подгони к теневому выходу ровер в экспедиционной конфигурации.

— А-а… — Перрен задумался, — …Я надеюсь, это не слишком далеко?

— Гастон, вы что, торопитесь куда-то?

— В общем, нет, просто я так реагирую на неопределенность.

— Считайте это маленьким приключением, — посоветовал Гилбен.

…

17. Нео-Кэрролл: как пирог и пантера делили сову, натянутую на глобус.

Этот ровер выглядел как удачная попытка вернуть классический сафари-дизайн времен Карибского кризиса и Первой Лунной гонки. Почти кубическая коробка, продолженная короткой угловатой мордой, и на колесах как у самосвала. Для шоссе это неудобно, при «гоночной» скорости возникают рысканья, требующие активных действий водителя. Но Томми, сидевшая за рулем, легко справлялась с этим и вела ровер на зюйд-зюйд-вест по Первой национальной трассе (Франсистаун – Габороне). Мимо них, от дороги и до серо-голубого будто пыльного горизонта, прокручивалась лента однообразного ландшафта: охристый пересушенный грунт, покрытый хаотическим пятнистым смешением высокой травы и кустарника, с вкраплениями групп диковинных деревьев с жутко искаженными пропорциями. Хотя, лишь на взгляд европейца это были диковинки. Для местных банту именно такие деревья выглядели нормой, а европейские показались бы им искажением природы. Иногда сетка кустарника вдоль дороги прерывалась, открывая обзор того, что составляло реальность этой малонаселенной страны почти без городов. Типичны были небольшие поселки, будто воплощающие хаотическое проникновение европейской цивилизации в Южную Африку. Круглые хижины, ошибочно называемые зулусскими, соседствовали с хмурыми пакгаузами эпохи антиколониальных войн, и с веселенькими аляповато-яркими стекляшками супермаркетов времен торжествующего глобализма. Дикий ландшафт занимала сухая саванна — будто море пожелтевшей травы с островами солончаков, где росли лишь редкие пучки совсем экзотических суккулентов (возможно, гигантских кактусов). Над этими кактусами вились стайки летучих тварей, быть может птичек, или дневных летучих мышей, или каких-то крупных насекомых. Иногда вдалеке виднелись стада копытных – кажется, антилоп, хотя, возможно просто местной породы коров, одомашненных лишь наполовину (если судить по европейским меркам). Один раз Перрен различил вдали какую-то крупную кошку в позе часового на верхушке большого термитника. Цветовая гамма смешивалась из-за солнечных бликов, поэтому было не разобрать, это львица или гепард…

…Мысль о львах сразу вызвала из памяти художественные образы: «Людоеды из Цаво» Патерсона (1907), «Вельд» Брэдбери (1950) и «Добыча» Рудта (2007). Из трех названых львиных триллеров, ни один не из Ботсваны (первый из Кении, третий из ЮАР, второй вообще из виртуальной реальности детской игровой комнаты). Между прочим, «Вельд» Брэдбери экстремально опередил технологии: такое качество достоверности VR еще не достигнуто. Или уже не достигнуто, поскольку «высокий сезон цифровых технологий» остался в прошлом. Восторг 2000-х сменился разочарованием 2020-х, причем в крайне неудачный момент, когда на «цифровую карту» была поставлена судьба цивилизации.

В этой точке внутреннего диалога Гастон Перрен остановился и поругал себя за пафос.

Словесный стиль мыслей рождает стиль высказываний, а высказанный пафос вызовет у такого собеседника, как Оуэн Гилбен ответ в стиле глумливой иронии. Это худший вид развития переговоров: собеседник обычно готов к компромиссам с позицией, которую критикует, но вообще не будет рассматривать варианты компромиссов с позицией, над которой издевается. События 2020-х — 2030-х надо представить в нейтральной форме, с подтекстом «прошлое — прошло, его не изменить, и теперь любое будущее вырастет на субстрате именно этого прошлого, но от нас зависит, как и какое будущее вырастет». С такой формулировкой нельзя идти к аргонавтам, они отреагируют штампом: «у нас свое будущее и вас в нем нет, поэтому растите, что хотите, но у себя». Но с Гилбеном такая формулировка годится, он в смысле идеологии не аргонавт (несмотря на многолетнее сотрудничество с аргонавтами по теме фудотронов сначала в мадагаскар-сейшельской акватории, где создан первый фудотрон, а затем в Гвинея-галф, где второй). Если бы не инцидент с ультраконсерваторами Imago Dei, то (как выражаются марксисты) — Гилбен оставался бы вполне лояльным к своему политэкономическому классу, но…

…Внутренний диалог Гастона Перрена был прерван маневром ровера. Левый поворот с трассы на улицу большого поселка (Палапйе, как проинформировала рулившая Томми). Эклектика и хаотичность архитектуры тут совсем зашкаливала. К соседству зулусского средневекового стиля и стиля раннего евро-американского глобализма добавился стиль первобытных бушменов (хижины из веток на пустырях) и стиль т.н. «поствандализма». Последний был представлен очень старой угольной ТЭЦ, переделанной под фюзорную станцию электро- и водоснабжения. Здание из красного кирпича дополнила гигантская воронка-сетка — циркулятор хладогента, конденсирующая влагу из воздуха. Изначально высокая дымовая труба, была надстроена еще втрое, и над ее срезом как будто плясала восходящая ветвь радуги. Это солнечные лучи причудливо преломлялись в воздушных потоках разной температуры – то, что шло из трубы, было нагрето до тысячи с лишним градусов Цельсия.

Своеобразный почти универсальный закон природного баланса.

Чтобы что-то очистить – надо что-то испачкать. Чтобы что-то охладить – надо что-то нагреть. Перрен, по случаю, вспомнил возмущенные речи на ооновских слушаниях по климату: проблематика глобального потепления из-за эмиссии парниковых газов при сжигании углеродного топлива (модная в первой трети XXI века) уже сменилась проблематикой прямого теплового загрязнения при ядерной трансмутации в кристадин-фюзорах. Хотя натиск был нешуточный, посильнее даже чем в эру Парижского соглашения о мировой декарбонизации, результат не получился. Расклад сил стал иным, чем в 2010-х, так что коллектив интересантов фюзорной энергии (где верховодили аргонавты или ливийские хуррамиты) отреагировал на резолюцию ООН грубым отказом. Преднамеренно грубым, исключающим не то что компромисс, а даже какие-либо обсуждения этой темы. «Клятв между львом и человеком быть не может», как-то так у Гомера в «Илиаде».

Почему так привязалась тема львов?

В ответ на эту грубость, пресс-служба ООН на TV затем долго обличали постгуманизм аргонавтов и аморализм хуррамитов за враждебность к цивилизации. Между тем, среди профессионалов вызрел тезис, что обсуждения и компромиссы тут бессмысленны. Если (допустим) состоится некая договоренность, то ее нарушит любая сторона, которой это окажется выгодно. Ноль гарантий, ноль доверия, ноль надежды на их появление. И так выглядит любой конфликт интересов в новейшей поляризации сил. Но у Перрена было особое мнение: ситуация вовсе не безнадежна. Иллюзия безнадежности возникает из-за анализа по канонам политологии, заложенным Макиавелли в начале XVI века, и давно неадекватным. Машинная эра более столетия назад породила совсем иную социальную реальность, и объяснять ее в убогих феодально-имперских терминах это все равно, что натягивать сову на глобус.

Устаревают не только ответы, но и вопросы — говорил Эрнест Хемингуэй.

За 500 лет, в которые уложились 5 продукционных революций и две с дробью мировые войны, вопросы точно устаревают. Иногда Перрен ненавидел свою работу при ООН за требования ответов на устаревшие вопросы. Каковы планы хуррамитов и аргонавтов по захвату территорий и порабощению жителей? И бесполезно объяснять заказчикам, что хуррамиты и аргонавты не подвержены жажде территориального господства (над всей планетой, или хотя бы над Африкой и Европой). Суть их конфликта с «цивилизацией великих пирамид» состоит в отрицании политической традиции социал-дарвинизма, из которого выводится, в частности, идея захвата территорий и порабощения жителей…

…Внутренний диалог Перрена еще раз был прерван маневром ровера. Теперь случился правый поворот с поселковой грунтовки на фактическое бездорожье. Впрочем, кто-то раньше проезжал тут: едва заметная колея вдоль извилистого ручья вела куда-то вверх, взбираясь по причудливо изогнутым ярусам каменисто-глинистых холмов. Обычному автомобилю ни за что не проехать по такому ландшафту, но у этой штуки с огромными колесами, бешеным крутящим моментом и мутантом-киллером за рулем — не возникало никаких трудностей. Правда, пассажиров в салоне раскачивало зверски, когда ровер, не снижая скорости, проскакивал маленькие болотца или с пугающим креном катился по искривленным бокам скал, отшлифованных песчано-ветровой эрозией. Экстремальное ралли длилось чертовски долго, а когда завершилось, то Перрен, посмотрев на часы, с удивлением обнаружил, что от поворота на бездорожье прошло менее получаса.

Ровер стоял рядом с мелким прудом под скалой, из бесформенной трещины в которой вырывался маленький, будто игрушечный водопад. Включив фантазию, можно было вообразить, что там, в трещине, замаскирован садовый шланг.

— Мы на месте, — сказала Томми, спрыгнула на грунт, и затем сразу взлетела по трапу на крышу ровера, откуда сообщила, — ничего подозрительного вокруг.

— Отлично! — ответил Гилбен, тоже покидая машину, — Гастон, идите сюда, тут реальная красота мира до цивилизации.

— Ладно, — сказал гость, тоже выбрался наружу и осмотрелся, — да, тут красиво.

— Это холмы Тсвапонг, — продолжил миллиардер, — между 70-м и 10-м тысячелетием до нашей эры тут был один из центров капской палеолитической культуры. После захода солнца мы посмотрим наскальные рисунки. При солнечном свете они не видны.

— Гм… — озадаченно произнес Перрен, — …Там что, фосфоресцирующая краска?

— Фосфоресцирующая в ультрафиолете, — уточнил Гилбен, — это замечено случайно. Мы тестировали здесь новый дрон с расширенным диапазоном оптики для поиска следов и концентрационных градиентов солей цветных металлов. Когда дрон выделил странные рисунки на камнях, проявившиеся в лучах ультрафиолетовой фары, и передал фото-сет операторам, они сначала подумали, что это розыгрыш со стороны программистов. Ведь рисунки напоминали те, что на холмах Тсодило — шепчущих скалах в 700 километрах к северо-западу, у границы с Намибией. Там рисунки сохранились лучше, они видны без спецсредств, кроме того там найдены более поздние артефакты, до железного века. Тут исследования лишь начинаются, но опорные датировки уже подтверждены. Это весьма поучительно для персон, рассуждающих про устойчивое развитие внутри цивилизации, история которой не набрала даже 300 лет. Вспоминается Гитлер, который едва придя к власти, объявил свой рейх тысячелетним. По итогу даже дюжина лет не получилась.

Перрен отозвался немного сердито:

— При чем тут Гитлер?

— Так по закону Годвина! — тут Гилбен улыбнулся, — Содержательная часть дискуссии о политике начинается после того, как кого-нибудь сравнили с Гитлером.

— Это предложение перейти сразу к делу?

— Да. Возьмем пластиковый коврик, блокнот и ручку, устроимся вот на той ступеньке у водопада, и нарисуем мнемоническую схему. Как вам такой план действий?

— Ваша площадка ваши правила, — проворчал Перрен…

…Через несколько минут он оценил этот выбор места, как удачный, но вслух не сказал (зачем давать визави дополнительное моральное преимущество), а продолжил излагать предложение о совместном плане будущего. Гилбен слушал, делал пометки в блокноте, однако Перрена не покидало ощущение, что визави уже знает. А когда изложение было завершено, миллиардер обмахнулся блокнотом, будто веером и объявил:

— Мне почему-то вспомнилась «Алиса в стране чудес» Кэрролла. I passed by his garden, and hear the growl, When the Pie and the Panther were sharing the Owl.

— Похоже, Оуэн, вы перепутали, — заметил Перрен, — у Кэрролла Сова и Пантера делили Пирог, у вас же Пирог и Пантера делят Сову.

— И что? — невозмутимо отреагировал Гилбен, — В любом случае Пантера съела и Сову и Пирог. Так ли важна последовательность?

— Да, но пирог, который делит сову, это слишком странно даже для страны чудес.

— Не надо показного скептицизма, Гастон, это непрофессионально. Ведь вы прилетели в Ботсвану, поскольку некий олигархический пирог уверен, будто в его власти не только поделить сову, но даже натянуть означенную сову на глобус.

Тут Перрен несколько смутился. Мысль о натягивании совы на глобус приходила ему в голову много раз при анализе мотивов своих (скажем так) работодателей. В частности, сегодня он думал об этом. И что? Оуэн Гилбен читает мысли или имеет место обычное совпадение образов у двух субъектов интересующихся похожими вопросами? Волевым усилием он отбросил эту дилемму, как тупиковую, и отреагировал ворчливо:

— А кто, по-вашему, пантера? Аргонавты? Или еще какие-нибудь синтепитеки?

— Синтепитеки? — с иронией переспросил Гилбен, — Синтетические обезьяны? На сленге адвокатов-борцов с расизмом это называется: «зооморфная дерогативная метафора», и обезьяна — типичный базис такой метафоры. За черную обезьяну в США уже составлен компьютерный прайс-лист штрафов. За косоглазую обезьяну пока штрафуют в ручном режиме. Белобрюхая обезьяна — бесплатная. Синтетическая обезьяна, видимо, тоже. Но вернемся к сути вашего вопроса. Ответ: нет. Синтепитеки вне игры в сову и глобус. Их вообще не интересует раскраска глобуса. А пантера это демон динамохаоса.

— Демон? — переспросил Перрен изумленно (поскольку Гилбен никогда не скрывал свой скепсис в отношении мировых религий, и публично позиционировался как атеист).

— Демон динамического хаоса, — повторил миллиардер, — это не из мистики, это из цикла естественных наук, как демон Лапласа, демон Максвелла и демон Дарвина. Некоторые, следуя традиции именования, называют демона динамохаоса — демоном Лайтхилла или демоном анти-Лапласа, хотя название не меняет сути дела…

…

18. Виртуальное знакомство с демоном динамохаоса.

Гилбен, устроившись поудобнее на коврике поверх естественной каменной ступеньки у водопада, поднял руки, изобразил пальцами условные демонические рожки на голове, и продолжил объяснение: … — Суть дела такова: демон динамохаоса ловит фанатов «порядка любой ценой» и, без церемоний, взыскивает ту самую «любую цену». Получается намного больше, чем они способны представить, и тогда демон тащит в ад этих фанатов со всеми их владениями. Закономерный финал всех попыток вписать общество в детерминированную пирамиду статусов и ролей. Причем этот финал наступает тем быстрее, чем выше энергетический потенциал общества. В эру аграрного примитивизма, когда общество применяло лишь энергию тягловых рабов и скота, такие режимы держались по несколько веков. Но едва настала эра топливных машин, как время сжалось до десятилетий. А в эру НТР, когда в обиход стала входить ядерная энергия, наступил кризис пирамидально-политического детерминизма: режимы, основанные на этой идее, начинали рушиться едва родившись. Закономерность известна, поэтому олигархия с 1970-х борется против энергетического прогресса, а с 2000-х даже более того: за возврат аграрного примитивизма. Программа «Устойчивого развития» и конкретно «Зеленой энергетики» ориентирована на это, для формирования предпосылок к идее «Великой перезагрузки». Фанаты ничего не забыли, однако ничему не научились со времен фараонов. Опять «порядок любой ценой», опять священный контроль над общественным поведением и общественным богатством. Это особенно нелепо, когда Пантера доедает Сову, натянутую на глобус в конце XX века, и Пирог уже практически выложен на блюдо, как логично следующий на очереди.

— А какой вывод? — поинтересовался Перрен, когда миллиардер завершил свой монолог.

— Выводов несколько, и первый состоит в негодности привезенного вами предложения скрестить мой 100-летний план «Sonobe-Flower» с планом «Великой перезагрузки».

Повисла пауза, затем Перрен флегматично покивал головой и задал новый вопрос:

— Считаете ли вы, что какой-либо 100-летний план можно начать без учета интересов и устремлений олигархии?

— Разумеется, не считаю, — сказал Гилбен, — однако, есть большая разница между учетом интересов олигархии наряду с интересами иных центров силы, и принятием интересов олигархии априори в полном объеме, будто это ультиматум абсолютной силы. Первый вариант называется компромиссом, он возможен. Второй вариант в нынешних реалиях является вздором, поскольку у олигархии отсутствует не только абсолютная сила, но и просто превосходящая сила. Это показал Вандалический кризис, а история с Imago Dei расколола круг поддержки олигархии. Например: я играл по правилам, поймал бизнес-удачу за хвост и занялся тем, что мне нравится, тоже по правилам. Но некие субъекты потребовали от меня вассальной службы, а получив отказ — решили убить меня. Отсюда подозрение, что они вовсе неспособны к компромиссу. Если так, то вопрос о будущем актуален лишь после того, как олигархия исчезнет в результате тех или иных событий. Поймите правильно, Гастон, мне отвратительна война. Я уверен: все спорные вопросы лучше решать согласием, но есть одно исключение: когда некто требует от всех прочих — покорности, угрожая истреблением. Как в начале века с исламским терроризмом Al-Qaeda и в конце прошлого года с олигархическим терроризмом Imago Dei. Вот так…

Миллиардер выразительно развел руками. Гость вздохнул (разговор опять ушел в очень неудачную сторону) однако, среди домашних заготовок имелся ответ на такой поворот:

— Боюсь, Оуэн, что вы повторили ошибку рассерженных американских радикалов 2001, которые, после авиа-теракта в Нью-Йорке, приравняли ислам к терроризму. Вы сейчас приравняли финансово-политическую элитарность к терроризму.

— Гастон, вы сделали масштабирование в миллион раз. Аналогии так не работают.

— Что значит в миллион раз? – спросил Перрен.

— В миллион раз значит в миллион раз: около 2 миллиардов мусульман, и около 2 тысяч элитариев. Швейцарская группа Глаттфельдера в 2013-м вычислила список из 737 имен акционеров, управляющих мировой экономикой, а за четверть века концентрация даже усилилась, так что 2 тысячи это оценка с запасом.

— Оуэн, давайте смотреть на ситуацию конструктивно.

— Так это я смотрю конструктивно. А ваши клиенты, судя по их предложению, смотрят примерно как Карл I Стюарт. Знаете ли, в 1640-х, уже проиграв гражданскую войну, он изображал, будто абсолютная монархия безальтернативна, и этим добился лишь потери головы. В буквальном смысле. Не сочтите за намек.

Гастон Перрен ненадолго задумался, затем дважды негромко хлопнул в ладоши.

— Мне показалось, или на повестке дня… Э-э… Конституционная олигархия?

— Что? Конституционная олигархия? Да, можно, например, так назвать. Есть некоторая аналогия с конституционной монархией. Ради мира в стране, добрые сквайры согласны оставить дворец и ренту за королем. При этом король более не сможет издавать законы, чеканить монету, командовать войском и распределять ранги или бенефиции.

— Иначе говоря, Оуэн, вы предлагаете сохранить поток богатств олигархии, но закрыть возможность конвертации богатства в политическое влияние и власть, не так ли?

— Да, примерно так, — подтвердил миллиардер, — хотя, можно оставить еще что-то вроде церемониальных функций.

— Вероятно, — произнес Перрен, — олигархия не удовлетворится таким набором.

— Понятно, — Гилбен пожал плечами, — Карл I Стюарт тоже не удовлетворился.

— По-моему, Оуэн, ситуация не располагает к шуткам.

— Да, ситуация не располагает, но без шуток как жить? Смотрите, мы с вами применили мозговой штурм, включили эрудицию и логику, изобрели план. Но увы: вероятно, этот план неудовлетворителен. Утешим себя тем, что мы хоть попытались, когда другие не сделали даже этого.

— Черт возьми, Оуэн! Нельзя сдаваться после первой попытки!

Миллиардер снова пожал плечами.

— Наверное, вы правы, но это вне моей компетенции. Я делаю бизнес в высшей лиге, но держусь подальше от игр в орден тамплиеров. Не я тут эксперт по олигархам, а вы.

— К чему вы клоните?! – возмутился Перрен, — По-вашему, я теперь должен в одиночку разгребать дерьмо, которое касается меня точно не больше чем, например, вас? Я могу вообще улететь в какой-нибудь забытый богом Парамарибо и переждать любую войну, включая пиксельную войну. Никто не станет всерьез охотиться за мной, поскольку я не тяжелая фигура, в отличие от вас, например. Скажите, Оуэн, кому из нас двоих больше нужно мирное решение глобально-актуальных проблем?

— Гастон, вы сказали: «пиксельную войну»? – переспросил Гилбен.

— Да. Такое название придумал гуру Талвиц для вооруженного конфликта, при котором военные удары наносятся почти исключительно по ключевым фигурам, без привычных армий, фронтов, линий боевого соприкосновения и ковровых бомбардировок тыла. По существу, октябрьский ракетный теракт Imago Dei и ответные ливийские проскрипции создали готовый паттерн пиксельной войны. Продолжение этого случится, если усилия антивоенных интересантов не станут достаточно эффективными.

— Что ж… — отозвался Гилбен, — …Логика в вашем изложении есть. Но селективная. Вы обошли стороной слишком многое. Такие умолчания не способствуют доверию.

Случилась пауза, довольно типичная для ситуаций, когда в сложных переговорах одна сторона прозрачно намекает на попытку грубого обмана с другой стороны. И Перрен в такой ситуации отреагировал, опять же, типично – вопросом:

— О чем принципиально важном я умолчал, по-вашему?

— Например, о психологической неготовности и физической непригодности олигархов к эскалации пиксельной войны. Надо обладать волей и силой сказочного Геракла, чтобы, являясь легко уязвимым и смертным человеком, драться с противником который умеет регенерировать головы, как гидра. При теракте в октябре, ливийский диктатор лишился четверти черепа, а в уцелевшей части остался скорее фарш, чем мозг. Но даже месяца не прошло, как он выступил перед репортерами в театре Аполлонии, и ходил по сцене, как ни в чем не бывало. В некоторых отсталых африканских странах из-за этого решили, что Хаким аль-Талаа суть аватара некого бессмертного бога. Разумеется, он не более бог, чем осьминог, и его можно убить, только это довольно хлопотная процедура. Между тем, лидеры олигархического блока с легкостью убиваются обычной пулей или осколком гранаты, что наглядно показало проведение ливийских проскрипций…

— Но, — иронично перебил Перрен, — у хуррамитов и аргонавтов нет монополии знаний о регенерации, олорекреации, генных векториках и молекулярном дизассемблере.

— Верно! — развеселился Гилбен, — Это вообще не секрет и открыто лежит в инфосетях! Проблема в том, что применение такого экстремального векторика к себе невозможно скрывать. Это не какой-нибудь векторик для рекреации печени, посаженной от элитной мишленовской диеты. Организм с олорекреацией это другое, что очень быстро заметят блогеры. Как после этого бороться против постгуманизма, за «войны крови»? Готовый сюжет для водевиля: «Негр во главе ку-клукс-клана». Еще сюрприз: олорекреационный векторик перестраивает не только тело, но и отчасти психику. Это аналог подростковых кризисов, из которого пропагандисты «войн крови» раздули мистическую тему. Якобы разрушается душа жертвы, а вместо нее вселяется демон. И, знаете, Гастон: эта нелепая пропаганда сильнее всего ударила по ее же заказчикам. По вашим клиентам-олигархам, элитное образование которых является ремейком нелепых средневековых суеверий. Вы умолчали об этих принципиально важных деталях, не так ли?

В финале монолога, Гилбен изобразил застывшую мимику обиженного клоуна. Перрен вскочил и прошелся взад-вперед, затем остановился и резко взмахнул руками.

— Черт побери, Оуэн! Зачем терять время, говоря о вещах, заведомо понятных вам? Или вообще любому, кто знает диалектику истории! При смене технологического уклада, у традиционной элиты нет шансов уцелеть в конфликте. Но такой конфликт оказывается разрушительным не только для элиты. Вспомним первую половину XX века. И как вам подобный план на ближайшее будущее?

— Если даже на минуту допустить, что вы правы, Гастон, то где альтернатива? Продукт нашего мозгового штурма вы забраковали, не так ли?

— Нет, я не забраковал, а лишь отметил: там не хватает некоторых вещей.

— Вот оно что! И каких же?

— Во-первых, капелька глобальной власти. Это необходимо им, они в некотором смысле наркоманы.

— …Но, — перебил Гилбен, — планета не их личная опиумная плантация. Пусть лечатся от наркозависимости.

— Послушайте, Оуэн, незачем так резко реагировать. Я ведь говорю: капелька. В любом случае, даже в вашей модели децентрализованного мира из равноправных модулей, ряд параметров потребует глобального регулирования. Например, мониторинг загрязнения мирового океана, это ведь объективная проблема.

— Да, это объективная проблема, но если отдать ее под контроль олигархии, то случится свинство, как с парниковыми газами, Парижским соглашением и бизнесом на квотах. По процедуре можно допустить совещательный голос, но не решающий.

— Предлагаю компромисс, — сказал Перрен, — номинальное председательство. Это почти эквивалентно роли конституционного монарха в парламенте.

— Ладно, допустим, так. А что во-вторых?

— Во-вторых, потребительский сегмент супер-лакшери.

— Исключено, — кратко и грустно отреагировал миллиардер.

Перрен посмотрел на него с некоторым недоумением.

— Почему так сразу исключено?

— Потому, — произнес тот, — что сегмент супер-лакшери существует только в экосистеме, известной как «цивилизация великих пирамид». Такая экосистема обречена на коллапс, поскольку изымает слишком большую долю из экономического цикла. Отсюда, кстати, название. Вы знакомы с рассказом Геродота о том, как строительство великих пирамид разорило Древний Египет. Аналогично супер-лакшери разорил глобальную экономику ежегодными изъятиями примерно трех четвертей мирового хозяйственного оборота.

— Трех четвертей? – удивился Перрен, — Не может быть, чтобы так много!

— Может, — спокойно сказал Гилбен, — вы, видимо, не задумывались об аналогии между пирамидами фараонов и комплексами небоскребов финансовых корпораций.

— Подождите, Оуэн! Ведь сегмент супер-лакшери это приват-джеты, супер-яхты, виллы индивидуальной архитектуры, элитные гольф-клубы, эксклюзивные курорты…

— …А также, — продолжил Оуэн, — циклопические церемониальные лакшери-офисы с их содержимым включая не только сами здания и интерьеры, но также офисный планктон, менеджмент и обслугу.

— Церемониальные? – переспросил Перрен.

— Да, — Гилбен кивнул, — это самое подходящее слово. Ведь финансы в XXI веке уже не балансируют экономику, они выродились в культовые церемонии. Это как оккультные действия жрецов с мертвым фараоном якобы для его успешности в загробном мире. Но разберем любой из ваших примеров, хотя бы приват-джет. Это не просто авиалайнер в собственности одного олигарха, а целая экономическая пирамида дизайна и постройки, предполетного и полетного обслуживания, обучения персонала поддержания наземной инфраструктуры для этого. В общем: многотысячная толпа людей, которую олигарх, в процессе лакшери-потребления, вешает на шею мировой экономики.

— Ах вот вы о чем… — задумчиво протянул гость.

Гилбен снова изобразил застывшую мимику клоуна, только в этот раз не обиженного, а довольного собственной удачной шуткой.

— Да, Гастон, о чем же еще? Боливар не вынесет двоих, как верно подметил О’Генри. А боливар экономики не вынесет четверых. Это тонкий намек на олигархическое изъятие примерно трех четвертей мирового хозяйственного оборота.

— Не надо повторять мне, я услышал с первого раза. Так вот: данная проблема решается намного проще, чем вы, Оуэн, можете себе представить!

— Неужели? Интересно, и как же она решается?

— Переключением спектра потребления. Путь они заказывают не виллы и супер-яхты, а орбитальные фабрики и межпланетные корабли. Пусть хвастаются перед обществом и младшими партнерами не какой-то нелепой роскошью, а дирижаблями в стратосфере Венеры, или субмаринами в океанах Титана!

— С чего это олигархи вдруг согласятся изменить свои лакшери-манеры? — скептически поинтересовался Гилбен.

— С того, что им будет через их медиа внушена такая мода! — воскликнул Перрен, чуть раздосадованный непонятливостью собеседника, — Это ведь элементарно!

— Гастон, не хотите же вы сказать, что они полные идиоты?

— Не хочу. Они не полные идиоты, они такие же идиоты, как массовый потребитель. Их потребительскими мечтами можно управлять по примерно такой же технологии.

— В этом возможен потенциально-реализуемый план, — витиевато признал миллиардер.

…