Авгур

Глава 7

В Ростов приехали рано утром, без нескольких минут шесть. Стояли долго. Андрей как сомнамбула бродил по перрону, ежился и зевал во весь рот. Полюбовался витриной запертого киоска, посмотрел снаружи на свой вагон — выцветшая зеленая краска, линялые занавески, неистребимый плацкартный запах. Народу на перроне было немного — пассажиры дрыхли без задних ног, и Андрей им тихо завидовал.

Накануне он, распрощавшись с мамой и с Анькой, залез на полку и часа три ворочался с боку на бок, вспоминая события прошедшего дня. Перед ним опять вставали откормленные рожи бандитов и силуэт мурены между домами, и бесцветное известковое небо. Задремав на минуту, он опять открывал глаза, когда вагоны лязгали буферами, и бессмысленно таращился в темноту. Ему до сих пор не верилось, что все это происходит реально. Что отъезд (а точнее, бегство) из города — это уже не абстрактная перспектива, а свершившийся факт. И он уже не проснется в комнате с книжной полкой и письменным столом, скрипящим от старости, и не сможет определить время по движению солнечного луча на обоях. И не заглянет в толстую подшивку «Техники — молодежи», которую заботливо собирал. И мячик за шкафом окончательно сдуется — если, конечно, мама не выбросит его раньше…

Пыльный райцентр с родной девятиэтажкой и школой?4 давно растаял за горизонтом и с каждой секундой удалялся еще на десяток метров; мачты освещения вдоль путей равнодушно заглядывали в немытые окна, и Андрею казалось, что размеренный стук колес складывается в короткую фразу, которая повторяется без конца: «Теперь один. Теперь один. Теперь один…»

А после полуночи, где-то за Армавиром, в вагоне зажегся свет, и зашли менты с автоматами. Они лениво двигались между полками и требовали предъявить документы. Андрей испугался, что сейчас обнаружится отсутствие заветного штампа, и начнется бесконечное разбирательство. Но товарищ в фуражке пролистал эту страницу, не глядя, — его интересовала только прописка. Узнав, что Андрей едет не из Назрани и вообще не из Ингушетии, мент вернул ему паспорт и пошел дальше. Зато в соседнем «купе» (или как это называется в плацкартном вагоне?) патруль задержался минут на десять. Там сидели орлы, похожие на молодых ваххабитов, которые только что сбрили бороды и решили смотаться в отпуск. Патрульные подсели за столик и начали хитрую беседу с намеками («В армии служили? — Нет. — Почему? — У нас там не призывают. — А в другую армию? Тоже не призывают? — В какую другую?..»). Джигиты старательно улыбались и делали вид, что намеков не понимают. Потом их вывели в тамбур. Там, очевидно, у горцев нашлись еще какие-то аргументы, потому что скоро они вернулись и, как ни в чем не бывало, растянулись на своих лавках. Лампы в вагоне снова погасли, колеса все так же мерно стучали, и Андрей, наконец, уснул на пару часов.

Проснулся в несусветную рань. Вздохнул, посмотрел в окно и сразу же увидел такое, что захватило дух. Поезд выбрался на мост через огромную реку. В исполинском зеркале отражалось ясное небо, еще не успевшее утратить прохладную синеву. Солнце едва поднялось над линией горизонта, и его свет растекался по воде расплавленным золотом.

Это был Дон…

И вот теперь — вокзал Ростов-главный, время стоянки — 57 минут.

Андрей взглянул на часы, но минутная стрелка словно примерзла к месту. «Тебе-то куда торопиться, дурень?» — спросил он сам себя и не нашел ответа. Но лучше уж ехать в полную неизвестность, чем тупо стоять на чужом вокзале.

Из поезда вылез тщедушный дядя с вислыми усами и помятым лицом, похожий на казака-недомерка. Он тащил огромную сумку, слегка шатался под ее тяжестью и обводил окрестности мутным взглядом. Андрей, присмотревшись, узнал соседа, который занимал полку прямо под ним. Когда Андрей вчера поднялся в вагон, мужик уже спал богатырским сном, источая водочный запах. Ага, значит, он до Ростова ехал, а не до конечной? Ну и прекрасно, нехай гуляет — теперь внизу можно раздвинуть столик и посидеть как цивилизованный человек. Лишь бы на место «казака» никто не пришел.

Андрею вдруг захотелось есть — резко, в один момент, как собаке Павлова, до которой донесся звон колокольчика. Он шагнул в тамбур и пошел по вагону, стараясь не задевать головой свисающие конечности. Ну-ка, что тут у нас? Мама, конечно, сунула курицу — а чего еще ожидать от сотрудницы ООО «Гребешок»? Даже в фольгу завернула — классика. Молодая картошка с маслом в стеклянной банке, огурцы, два желтых яблока, хлеб — аж полбатона порезала. Так, а Анька что положила? Яйца вареные, пирожки… Сама пекла, что ли? Когда успела? Хотя нет, она говорила — бабушка. Да уж, старушка не мелочилась — каждый пирожок размером с лапоть, если не больше. С капустой, вроде бы, и с повидлом. Блин, куда ему столько? Поделиться с кем-нибудь, что ли?

Андрей оглядел соседей. На ближайших полках все еще спали. Дальше сидели хмурые дети гор. Не, ну их нафиг, к ним не пойду — а то не понравится, рассердятся и зарежут. Кто еще? Вон тетка, вроде, проснулась — поперек себя шире. У нее, наверно, своей еды до хрена. Ну и ладно, подумал Андрей с чувством выполненного долга. Сам буду жрать, как Мальчиш-Плохиш…

— Поезд номер 145 «Назрань-Москва» отправляется со второго пути от второй платформы, — объявила дикторша по вокзалу.

Рельсы блестели. Солнце еще не жгло, но небо заранее побледнело в предчувствии температурных рекордов. Город пробуждался от спячки. На переезде стоял автобус, а следом — мусоровоз. Наблюдая эти красоты, Андрей расправлялся с курицей и хрустел огурцами. Гора костей перед ним росла, как перед каким-нибудь Чингисханом. Наконец, крылатое чудище было побеждено, и Андрей облегченно перевел дух. Посидел еще минут десять, собрал объедки и отнес их в мусорный ящик. Дождался, пока проводница отопрет туалет, вымыл руки, умылся — и вдруг почувствовал, что его неодолимо тянет ко сну. Ну, еще бы — ночью глаз почти не сомкнул. Организм выражает недоумение…

Андрей забрался на полку и отрубился.

Проснулся, когда уже проехали Кантемировку — специально проверил по расписанию. Сходил, набрал кипятку и попросил у проводницы пакетик чая. Сел за столик лицом по ходу движения и долго смотрел на северо-запад, где торчала башня-скелет. Она до сих пор не приблизилась ни на йоту, хотя поезд прошел уже полпути до Москвы. Маяк для бездомных оборотней…

Андрей вздохнул и прислушался к разговорам. В «купе», которое было наискосок, уже успели поддать, и голоса зазвучали громче:

— Не, хохлов уже хрен догонишь. Я тебе говорю!.. Сам считай, у них пятнадцать очков, а у нас двенадцать. Чё, в Москве, типа, их порвем? Ага, конечно. А если Шева разыграется, то, считай, нам вообще трындец…

— Он в этом году за сборную, вроде, не забивал.

— Ага, блин — для нас бережет, наверно…

А прямо рядом с Андреем седенький старичок в помятой рубашке, прижимая руки к груди, объяснял молодой попутчице:

— У вас такое русское лицо! Такое чистое, непорочное! Хочется смотреть и смотреть! Так редко можно встретить настоящую русскую женщину! Вы знаете, при взгляде на вас у меня рождаются строчки…

И прочел коряво зарифмованное творение, в котором обозвал девицу «наядой». По его понятиям это было, наверно, нечто образцово-славянское. Девушка смотрела с сомнением. Волосы у старичка были редкие, зато взгляд — одухотворенный, аж дальше некуда. Узор на руке — зеленый, точнее бледно-салатный без всяких примесей. Настоящий интеллигент, короче, не ошибешься.

А что, подумал Андрей, может и мне поэтом заделаться? Барышни будут штабелями ложиться. Оборотень я, в конце концов, или кто?..

Предплечье с готовностью зачесалось. Андрей осторожно приподнял краешек бинта и увидел, что «татуировка» явно позеленела. Цвет был, правда, не изумрудный и даже не малахитовый, но все же погуще, чем у дедули. Ха! Это, пожалуй, получилось впервые — чтобы узор перекрасился не спонтанно, а по его желанию. Значит, уже удается потихонечку управлять? Хотелось бы на это надеяться…

Ладно, настало время для поэтических упражнений. Технически он готов. Как там у коллеги по цеху: «Минута — и стихи свободно потекут…» Андрей сделал возвышенное лицо, посидел минуту, две, три, но ничего не происходило.

Может, как-то иначе надо? С чего начинать вообще? Андрей почесал затылок. Откуда-то всплыла фраза: «Сюжеты рождаются из темы. Я изучаю жизнь». Кто сказал? Неважно, звучит логично. Что у нас в жизни в данный момент? Андрей опять посмотрел в окно. Там была проселочная дорога и невзрачные домики с облупленными деревянными ставнями. По дороге пылила грузовая «газель». Вдоль путей стояли унылые тополя, и ветер швырнул в окно несколько белых хлопьев. Что-то поздновато они, с сомнением подумал Андрей. У нас этот пух еще в конце мая весь облетел. Или в начале июня. Впрочем, здесь все-таки холоднее, чем на Кавказе. А может, попался такой неправильный тополь…

Ну, делать нечего — что вижу, то и пою. Хлопья, значит, летят навстречу. Угу. Вообще-то, «хлопья» — слишком красиво сказано. Клочки — это в лучшем случае. «Навстречу составу летели клочки…» М-да. Чего-то, кажется, не хватает. Может, метафоры? На что эта хрень похожа? На снег, пожалуй. «Навстречу составу летели, как снег, клочки тополиного пуха». О, гениально! Уж, во всяком случае, не хуже «наяды».

Так, теперь нужен глубокий смысл. Чтобы от частного воспарить к глобальным проблемам. Какая нынче главная глобальная тема? Миллениум — круче, наверное, не придумаешь. Ладно, почему бы и нет. Итак, погнали:

Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Андрей щелкнул пальцами и самодовольно хмыкнул. Мысленно продекламировал еще раз и решил, что надо продолжать в том же духе. Снова оглядел окружающие ландшафты. Овражек, чахлая рощица, извилистая речушка. Не Дон, конечно, но все-таки. Нормально, все пригодится…

Голоса за спиной стали заметно громче. Один из футбольных экспертов поднялся и, пошатываясь, пошел по проходу. «Штук пять бери! „Балтику“, лучше тройку!» — крикнули ему вслед. Ага, подумал Андрей, отлично:

Пока он подбирал рифмы и втискивал их в размер, посланец вернулся со звенящим пакетом. Еще он притащил жареную рыбу самого плебейского вида. Определять сорта на глаз Андрей не умел, но, вспомнив обычный ассортимент общепита, решил, что художественное допущение будет вполне уместно: «В меню у соседей, как водится, хек…» Ну, и каким боком этот кулинарный шедевр теперь привязать к миллениуму?

Да уж, скептически подумал Андрей, пытаясь представить «отрезок круговерти» в строгом геометрическом смысле. Фигня какая-то получилась, скажем со всей писательской прямотой. Скрестил ежа и ужа. Нет, это четверостишье вычеркиваем. И вообще, костер высокого вдохновения уже того… шипит и стремительно угасает.

Андрей приподнял повязку. Узор совсем побледнел и почти вернулся в нейтральное состояние. Ну, что поделать, Некрасова из него не вышло. И Абая Кунанбаева тоже. Страшная вещь — искусство, даже мерцающий обломался…

На станции Евдаково задержались всего минуты на две, и выходить на улицу Андрей поленился. Хотя кое-кто из соседей успел метнуться и закупить еды у местных бабулек, которые атаковали состав как партизаны — колчаковский бронепоезд. Разносолов не наблюдалось, в основном предлагали вареную картошку с укропом. В общем, станция была небогатая. Архитектура тоже не поражала воображение — жемчужиной ансамбля был одноэтажный домик, где находилась касса.

Тем удивительнее смотрелось появление новой пассажирки в вагоне. Она вошла за секунду до отправления и остановилась в проходе. На ней была короткая юбка, туфли на каблуке, а из багажа — небольшая дамская сумочка. Среди плацкартных матрасов незнакомка смотрелась довольно дико — примерно как любовница олигарха, которая вдруг решила проехаться на трамвае. Мужики, сидящие в трениках вдоль прохода, пялились на нее, открыв рот. Барышня прошла мимо них, морщась от специфических ароматов, и остановилась возле Андрея.

— Это сорок первое место? — вежливо спросила она.

— Д-да, — пробормотал Андрей. — Да, наверно. Я на верхнем, сорок втором, а нижнее — сорок первое.

— Вы разрешите?

— Пожалуйста…

Незнакомка села вполоборота к нему, оперлась локтем о столик и эффектно скрестила ноги. У нее было запоминающееся лицо — высокие скулы, чувственный рот и миндалевидные глаза зеленого цвета. Узор на руке не виден — несмотря на жару, девушка была в темной блузке с длинными рукавами.

Старичок на соседней лавке замер, забыв про свою наяду. Судя по отрешенному взору, новые строчки генерировались в рекордных количествах. Андрей молчал, не зная, что говорить. Ценители футбола и пива сориентировались быстрее. Один из них — невысокий крепыш в застиранной майке — подошел, картинно оперся руками на две верхние полки и сообщил:

— Девушка, вы очень красивая! Не хотите к нам присоединиться?

Барышня подняла на него глаза и несколько секунд разглядывала, как редкое насекомое. Потом спокойно сказала:

— Нах…!

Глаза у парня вылезли из орбит. Показалось, что сейчас он ее ударит, и Андрей панически пытался сообразить, как можно этому помешать. Но секунды тянулись, а крепыш ничего не предпринимал. Потом вдруг икнул и пробормотал:

— Извините…

И поплелся на свое место. Дамочка проводила его глазами и мило улыбнулась старичку-стихотворцу. Тот испуганно отодвинулся — в его представлениях о женской природе происходил, похоже, парадигматический сдвиг. Да и другие пассажиры начали отворачиваться, словно разом утратили интерес к таинственной незнакомке. Барышня достала из сумки зеркальце и придирчиво осмотрела себя, как будто предыдущее общение с народом могло подпортить ее безупречную внешность. Потом светским тоном осведомилась:

— Ну что ж, Андрей, давайте поговорим?

— Давайте…

И только потом до него дошло, что она обратилась к нему по имени. Сердце екнуло, а под бинтом возник неприятный зуд. Можно было поспорить — узор стремительно наливается красным.

— Откуда вы меня знаете?

— Ну, Андрей, вы теперь достаточно известная личность. Впрочем, если это так интересно, то мне о вас рассказала одна коллега. Она вас недавно видела… гм… ну, скажем, по телевизору.

Он моментально вспомнил черноликую ведьму, которая вчера изучала его с экрана. Кстати, та похожа на эту — не чертами лица, а чем-то другим. Выражением глаз, наверно…

— Что вы хотите?

— Мне кажется, у вас по отношению к нам возникло предубеждение. Причем, совершенно безосновательно…

— Извините, — сказал Андрей, — но у меня по отношению к вам ничего еще не возникло. Я не знаю, кто вы, и что вам нужно. И вообще, я только школу закончил. У меня неокрепшая подростковая психика. Меня нужно холить, оберегать и лелеять, а не пугать шаманскими плясками…

Она усмехнулась.

— Не прибедняйтесь. Впрочем, намек понятен. Ну, что ж, давайте сформулируем так: мы — это те, кого интересует природа времени.

— Исчерпывающе, — буркнул Андрей. — Она, вообще-то, многих интересует.

— Да, но не все ее понимают. Кроме того, наш интерес сугубо практический. Прикладной, если угодно.

— Серьезно? Может, поделитесь? В доступных терминах, так сказать, в научно-популярном-ключе…

— Пожалуйста. Представьте, что вы едете в поезде…

— Очень сложно представить, — сказал Андрей.

— Ценю ваш юмор, — сказала ведьма. — Так я продолжу?

— Прошу прощения.

— Если на повороте вы посмотрите назад из окна, то увидите хвост состава. А еще дальше — рельсовый путь, по которому поезд уже проехал. Это прошлое, оно неизменно. Те участки, что ближе к нам, можно рассмотреть хорошо. А те, что дальше — уже почти что неразличимы; они теряются в серой дымке, которую обычно называют историей. Это понятно?

— Вполне, — пожал плечами Андрей. — Не такая уж свежая аналогия. Америку вы для меня не открыли. А если посмотреть из окна вперед по ходу движения, то, значит, увидим будущее?

— Теоретически — да. Но существует одна проблема. Рельсы впереди еще не уложены. Будущее еще не возникло.

— И как же поезд идет без рельсов?

— Будущее формируется непрерывно. То есть, в рамках нашей метафоры, перед электровозом движется путеукладочный кран.

— Ну, предположим. И что из этого следует?

— Итак, мы знаем, что прошлое уже не изменишь. А вот с будущим есть разные варианты. Можно уложить совершенно прямые рельсы и ехать, соответственно, прямо. А можно уложить закругленные — и скорый поезд под названием «Российская Федерация» начнет сворачивать в сторону. Поэтому представьте, что каждый день водитель путеукладчика получает конверт с печатью. В конверте — новое техзадание. Там указано, какие рельсы использовать. То есть, намечен ближайший курс.

— И кто его выбирает?

— А вот здесь начинается самое интересное. Машинист электровоза, вероятно, считает себя самым главным человеком на поезде. Этот седовласый мужчина, дирижирующий на досуге оркестром, действительно имеет особые полномочия. Например, он может гудеть. Ну, в смысле, подать гудок — очень громкий, такой, что все в округе вздрогнут от неожиданности. Или, например, он может резко нажать на тормоз, и пассажиры попадают друг на друга. Но курс определяет не машинист — из его кабины вообще ничего не видно, кроме путеукладчика. Так что, инструкции отправляет не он.

— А кто же? — спросил Андрей.

— Ну, на этот счет существуют разные мнения. Скажем, сторонники теории заговора пытаются доказать, что инструкции приходят с другого поезда. С конкурирующего маршрута. И, дескать, именно поэтому наш экспресс вот-вот упрется в тупик.

— А на самом деле?

— Это сложный философский вопрос, — она кокетливо улыбнулась. — Но почему бы не допустить, что и в наших вагонах есть достаточно разумные люди, способные выбрать правильный курс?

— То есть, мы сейчас… э-э-э… катимся в правильном направлении? Ну, спасибо, что успокоили. А то, знаете, смутные сомнения иногда возникали…

— А вы, значит, хорошо в этом разбираетесь? — она слегка подалась вперед, и глаза ее хищно сузились. — Ваш колоссальный жизненный опыт позволяет вам судить в масштабах страны?

— Ну… — Андрей немного смутился.

— Вам в эти годы плохо жилось? Лично вам, Сорокину Андрею Сергеевичу? Вы стояли на паперти? Пахали с утра до вечера? Теряли здоровье на рудниках? Нет, Андрей. Вы гоняли мяч, смотрели кино и — ах да, едва не забыла — ходили в школу. Ходили, да — но не для того, чтобы усваивать знания, а чтобы трепаться с друзьями на переменах и заигрывать с одноклассницами. Так, может, не стоит рассуждать о вещах, которые лежат за пределами вашего понимания?

— А может, обойдемся без лекций? — он почувствовал злость. — Да, мне пока похвастаться нечем, но я, вроде, и не лезу на ведущие роли. И, в отличие от вас, не претендую на то, чтобы, сидя в вагоне, отдавать указания машинисту. Почему вы, собственно, так уверены, что видите намного больше, чем он?

— Так ведь, Андрей Сергеевич, — она расслаблено откинулась на сиденье, — все зависит от того, как смотреть. Можно, например, из окошка высунуться — и уже будет видно гораздо лучше. А можно и не высовываться, просто внимательно приглядеться — и, я вас уверяю, иногда такие чудеса открываются…

Он достала из сумочки тонкую сигарету, спокойно прикурила и выпустила струю пахучего дыма. Никто из соседей даже не повернул головы. Мимо с каменным лицом прошла проводница и тоже ничего не сказала.

— Все это звучит круто, — сказал Андрей, — но, если честно, намеки мне уже надоели. Ничего необычного я за окном не вижу.

— Ну что ж, давайте посмотрим вместе.

Поезд замедлил ход. Андрей взглянул на часы и припомнил график движения, который от скуки выучил чуть ли не наизусть. Никаких остановок в это время предусмотрено не было. До станции Лиски ехать еще, как минимум, полчаса. И, тем не менее, состав аккуратно затормозил и теперь торчал на заброшенном полустанке. Здесь не было ни перрона, ни будочек, ни других подобных сооружений — только запасная колея, заросшая бурьяном. И на этой колее стоял еще один поезд. Серый вагон, торчавший прямо напротив, был похож на рефрижератор. Сексапильная ведьма бросила окурок на пол и небрежно поинтересовалась:

— Скажите, Андрей, вам что-нибудь говорит аббревиатура БЖРК?

Он хотел сказать «нет», но в голове вдруг начали всплывать фрагменты воспоминаний. Впрочем, «воспоминания» — не самое подходящее слово: Андрей был уверен, что раньше ни о чем подобном не слышал. Это его «паутина», набухшая под бинтом, каким-то образом гнала в мозг необходимую информацию. Теперь он ясно видел, что соседний состав выглядит все-таки не вполне заурядно. Хотя бы из-за того, что спереди прицеплены сразу три тепловоза…

— БЖРК, — повторил он. — Боевой железнодорожный ракетный комплекс. Да ладно, откуда он здесь, южнее Воронежа? Им же, вроде, по стране уже не разрешают кататься? Держат на постоянных базах — в Перми, в Красноярске и, кажется, еще в Костроме. Ну, и правильно, там одна ракета — больше ста тонн, не считая прочей аппаратуры. Такой вагончик обычную колею, наверно, раздавит нафиг…

— Ну, я же вам обещала — чудеса иногда случаются. Чего не сделаешь, чтобы произвести достойное впечатление…

Она потянулась, как домашняя кошка, и Андрею показалось, что тонкая блузка сейчас порвется, обнажив высокую грудь.

— Она выдержит, — успокоила его ведьма.

— Что, простите?.. — Андрей испугался, что она прочла его мысли.

— Я говорю, колея должна выдержать. А если и развалится — восстановят. В первый раз, что ли? В общем, вас это не должно волновать. Ну что, я вас убедила?

— Пожалуй, — сказал Андрей. — Только я не понял, к чему эти… гм… масштабные демонстрации? Неужели все ради меня одного? Как-то несколько непривычно…

— А вы привыкайте, — сказала она, уставившись ему прямо в глаза. — Вы ведь теперь фигура. И, помимо собственно воли, можете повлиять на безопасность нашего поезда. Не только этого, в котором мы сейчас страдаем от духоты, но и, так сказать, в фигуральном смысле.

— Не понял.

— Ну, вот представьте себе картину. Пассажир в плацкартном вагоне лезет в свой чемодан и вдруг находит там автомат. Да еще и с подствольным гранатометом. Откуда он там взялся — неважно. Может, враги подбросили. Но теперь в вагоне среди обычных людей сидит один с боевым оружием. Это ведь потенциально опасно, вы не находите? Пусть даже в данный момент стрелять никто не желает. А ведь ваши, Андрей, нынешние способности — это штука посильнее подствольника.

— И что вы мне предлагаете?

— Вот скажите, зачем вам ехать в Москву? Там довольно нервная обстановка, все застыло в неустойчивом равновесии. До думских выборов меньше полугода осталось, а там и до президентских недалеко. Все на взводе, бросают друг на друга косые взгляды, чуть что — готовы в горло вцепиться. В этом гадючнике только мерцающих не хватало. Представляете гремучую смесь? Может так рвануть, что осколков не соберешь.

— Во-первых, я не в Москву еду, а в Эксклав. Через Москву — транзитом…

— А вдруг осмотритесь и решите задержаться подольше? Да и в Эксклаве, знаете, ситуация неспокойная. Еще один нервный центр. Оно вам надо?

— А что мне делать? Дома я не мог оставаться.

— Я понимаю, Андрей, — это прозвучало неожиданно мягко. — Поверьте, я вам от души сочувствую. Но вы же умный человек и сами наверняка осознали, что пока не можете контролировать свои способности в должной мере. Вспомните «жигули» во дворе. Кстати, один из тех, кто сидел в машине, после общения с вами испытал настолько глубокий шок, что его психика претерпела необратимые изменения. Проще говоря, молодой человек превратился в овощ…

— Он был бандит! Он все там были бандиты…

— Он убил кого-нибудь? Изнасиловал? Нанес тяжкие телесные повреждения? Нет, он был просто накачанным дураком. Но вы сочли, что это достаточная причина. Вы ведь мерцающий, а значит, теперь имеете право распоряжаться чужими жизнями?

Андрей угрюмо сопел. Повисла долгая пауза. Потом она заглянула ему в глаза и погладила по руке.

— Андрей, вам надо многому научиться. Чтобы из-за вас не страдали люди. И это вполне решаемая задача! Просто вам нужна помощь. В одиночку с этим не справиться. Андрей, позвольте мне вам помочь!

— Что конкретно я должен сделать? — спросил он, чувствуя, как наваливается усталость. Не хотелось больше участвовать в многозначительных разговорах. Хотелось прилечь и закрыть глаза.

— Да ничего и делать не надо. Просто сейчас мы с вами выйдем из этого прокуренного вагона, — она поморщилась, отгоняя дым, который сама же и напустила, — и поедем в другое место, где вы сможете отдохнуть…

— С метровыми железными стенами? — криво усмехнулся Андрей.

— Ну, что вы, за кого вы нас принимаете? Красивый загородный поселок. Озеро рядом, лес. Никакого ограничения вашей личной свободы. Приглашайте, кого хотите! Ане, например, там очень понравится, я уверена…

Она улыбнулась и заговорщицки подмигнула.

— …да и другие вам будут рады, не сомневайтесь.

Андрей машинально улыбнулся в ответ, но в следующую секунду предплечье пронзила резкая боль, в глазах потемнело, а в висках застучало — словно кто-то телеграфным ключом отбивал короткое слово: «Врет! Врет! Врет! Врет!..»

— Что с вами? — с беспокойством спросила ведьма.

— Ничего… — сказал Андрей. — Просто устал немного. Ваше предложение я понял, спасибо. А если я откажусь?

Она вздохнула и какое-то время сидела молча. А потом он увидел, как из-под воротника ее блузки выползают черные нити. Они ветвились и разбегались по коже, как будто сумасшедший географ рисовал чернильные реки на белой контурной карте.

— Давайте не будем спешить, Андрей. Подумайте хорошенько…

— Я уже подумал, — сказал он тихо. Предплечье под повязкой горело.

— Тогда… Ну что ж, вы сегодня уже видели чудеса. А что такое, в сущности, чудо? Событие, которое до сих пор считалось невероятным. Какова, например, вероятность того, что в надежнейшей системе РВСН произойдет технический сбой? Скажем так, несанкционированный запуск? И МБР с десятью боевыми блоками (у которой, если верить нашим политикам, даже полетное задание сняли) вдруг повернет на юг — туда, где среди полей и холмов приткнулся тихий райцентр? Вы говорите, вероятность близка к нулю? Ну что ж, возможно, вы правы. Но давайте все-таки глянем…

И она кивнула на соседний состав.

Может, Андрею помогало воображение, а может, он и правда видел сквозь стену, как офицеры за пультом вздрогнули, когда прерывистый визгливый сигнал известил о том, что ракета пробудилась от спячки.

…Они лихорадочно озираются, пытаясь понять, как могла пройти команда на пуск, хотя никто не вставил стартовый ключ в гнездо, а само гнездо аккуратно прикрыто крышкой. А на БОДах, на этих маленьких зеленых дисплеях, которые даже в колхозной школе показались бы несусветным старьем, появляется короткое сочетание букв, ничего не говорящее обычному человеку, но несущее жуткий смысл для дежурной смены…

БР.

Боевой режим.

В сером вагоне медленно откинулась крыша, и Андрей по достоинству оценил чувство юмора советских военных, присвоивших комплексу идиотское прозвище «Молодец» — ракета, которая сейчас поднималась в вертикальное положение, напоминала встающий член.

Он уже знал, что будет через секунду.

Сработает пороховой аккумулятор давления, и ракета как джинн, просидевший тысячу лет в бутылке, радостно выпрыгнет из контейнера. И носовой обтекатель послушно сложится в конус. И, поднявшись на двадцать метров, стотонная туша слегка накренится в сторону, чтобы струя ревущего пламени не подожгла вагон. А потом включится маршевый двигатель, и эта трехступенчатая хреновина, нашпигованная ядерной смертью, уйдет в голубое небо…

И от страха его сознание сдвинулось.

Впрочем, как успел подумать Андрей, если что-то происходит дважды за неполные сутки, то это уже становится нормой.

Свет потускнел, и мир вокруг превратился в объемную черно-белую фотографию. Люди застыли как нелепые статуи, а сигаретный дым неподвижно повис в проходе. Звуки почти исчезли, только в недрах вагона послышался глухой неприятный скрип — как будто металлическая конструкция застонала от боли. В составе на запасной колее вагоны меняли цвет, на глазах покрываясь ржавчиной. Ведьма сидела, вцепившись руками в столик и немного наклонив голову, — словно прислушивалась к чему-то.

— Я так полагаю, — сказал Андрей, — что ракету пускать не надо. Может, на сегодня закончим?

Ведьма пошевелилась и подняла на него глаза. Потом растянула губы и жутковатой гримасе и раздельно произнесла:

— Не спеши.

Что-то вонзилось в крышу, как будто снаружи решили вскрыть консервную банку. Огромный кусок железа оторвался, как лист картона, и в проем проскользнуло черное тело. Оно было сплетено из толстых жгутов — словно ведьмы, собрав разбухшие чернильные нити, смастерили себе игрушку. Существо распласталось у самого пола; конечности неестественно изогнулись, уцепившись за ближайшие лавки. В этой позе тварь была похожа на ящерку, но размером со взрослого человека. Она уставилась на Андрея, хотя не имела глаз, а потом метнулась вперед.

Он успел перехватить передние лапы, но перегородка за его спиной хрустнула, словно гнилое дерево, и Андрей вместе с тварью повалился на соседнюю лавку. Та, по счастью, была пуста — наверно, хозяин очень удачно вышел покурить в тамбур.

Черные жгуты, удлиняясь, тянулись к горлу Андрея. Тварь изменяла форму, оплетая его и сковывая движения. Один из жгутов разодрал повязку, но тут же отдернулся, словно обжегшись о горящий красный узор. «Что, сука, не нравится?» — мельком подумал Андрей. Левая рука его, ставшая вдруг тверже металла, легко погрузилась в гибкое чернильное тело — примерно в то место, где располагалось бы сердце, если бы противник был человеком. Тварь завизжала, хотя этот визг Андрей не услышал, а почувствовал кожей. Схватив существо покрепче, он изо всех сил шмякнул его о стенку вагона. Стена рассыпалась в облаке ржавых хлопьев, и «ящерка» вылетела наружу.

Но это было только начало. Через дыры в крыше и через разбитые окна лезли новые плетеные твари — всего, наверно, штук семь. И еще он в этот момент заметил, что люди из вагона исчезли — точнее, превратились в зыбкие тени, которые таяли одна за другой. Но сейчас некогда было думать, что это означает, — Андрей едва успел развернуться, чтобы перехватить в прыжке очередную «плетенку». Чувствуя, как его переполняет дурная сила, он буквально разодрал чернильную тварь, но со спины набросилась новая, а еще одна свалилась прямо на голову.

Они катались по полу безумным клубком, сшибая перегородки. Вагон качнулся и резко просел на землю — видимо, рассыпались проржавевшие колесные пары.

Вдалеке послышался вой.

Ящерицы замерли, и Андрей, воспользовавшись моментом, вскочил на ноги.

В полутьме за окном мелькнул оранжевый огонек, а потом сквозь стену в вагон вломилась мурена.

Плетеные твари буквально осатанели и, забыв про Андрея, бросились на новую цель. Мурена, извернувшись, пригвоздила двоих хвостом, а еще одну перекусила напополам. При этом она настойчиво продвигалась к Андрею.

Он отступил назад и, заметив среди обломков свою дорожную сумку, инстинктивно схватил ее. Ведьма уже исчезла. Андрей бросился к ближайшему проему в стене и вывалился наружу. Споткнулся, упал на мертвую землю без единой травинки, но быстро вскочил, отбежал на два десятка шагов и посмотрел назад.

Поезд «Назрань-Москва» превращался в прах. Он разваливался под собственной тяжестью, и ржавая пыль поднималась к тусклому небу, навстречу сухим снежинкам. В грязном облаке на месте вагона, откуда вылез Андрей, продолжалось тяжелое шевеление, но деталей было не разобрать.

Андрей обернулся к БЖРК. Ракета в пусковом контейнере, стоящая вертикально, мягко подломилась и рухнула.

Он огляделся в поисках чего-нибудь острого, но ничего подходящего не увидел.

Тогда он поднес предплечье к лицу и впился в узор зубами.

Вспышка перед глазами…

Запах пепла и ржавчины.

Очень долго он лежал на спине, глядя в синее небо. Потом, наконец, поднялся. Мертвая земля простиралась на сотни метров вокруг, но за ее границей виднелась сочная зелень. Андрей вздохнул и начал прикидывать, как выйти к автомобильной дороге.