Авгур

Рукопись из конверта. Начало

Пожалуй, это самый неприветливый город к востоку от Седого Хребта. Такая мысль приходит мне в голову, пока я разглядываю толстые стены, цитадель из темного камня и стражников у ворот. Удивительная картина — вход здесь охраняют не красноносые пьяницы, одуревшие от безделья, а всадники из Закатного Легиона. Один из них преграждает мне путь. Наконечник его копья предупреждающе светится — как будто раскален докрасна. Скакун недовольно всхрапывает и роет землю когтистой лапой.

— Кто ты? — у всадника грозный голос. Услышав его, любой шпион и разбойник должен, очевидно, затрепетать и тут же, не сходя с места, признаться во всех прошлых и будущих злодеяниях.

— Я авгур, — отвечаю кротко. — Позволь мне продолжить путь.

Капли дождя стекают с моего капюшона. Жирные тучи, пришедшие утром с моря, намертво застряли над городом.

— Авгур? — он недоверчиво щурится. — Где твоя свита? Охрана?

— Я не нуждаюсь в ней. Меня охраняет знание.

Он хмурит брови — похоже, думает, что я над ним издеваюсь. Он не далек от истины. Я не люблю этих дуболомов, закованных в броню по самые брови; шлем, по-моему, излишне сдавливает им череп, затрудняя работу мысли.

— Назови свое имя. И цель прибытия в город.

— Мое имя тебе ничего не скажет. А цель приезда слишком расплывчата, чтобы отвлекать по пустякам почтенную стражу, — продолжая говорить, я сжимаю в кулаке свой амулет-трилистник и киваю небрежно через плечо. — Этого, полагаю, будет достаточно.

Он смотри мне за спину, и глаза его расширяются. Рука с копьем рефлекторно дергается, но морок, который возник моими стараниями, исчезает через мгновение. Легионер скрипит зубами от злости. Потом освобождает дорогу и цедит сквозь зубы, когда я проезжаю мимо:

— Удачи, авгур. Она тебе пригодится.

Надо думать, это угроза. Или юмор — такой же невесомо-изысканный, как и сама эта говорящая железяка. Впрочем, какая разница? Я трогаю поводья и, не оглядываясь, приближаюсь к воротам.

Фокусы вроде того, что я сейчас проделал, вообще-то запрещены. Авгурам не к лицу дурацкие шалости. И если бы такое вытворил кто-нибудь из младшего круга, я лично запер бы его на недельку в дальнюю келью, дабы очистить помыслы и поощрить к самосозерцанию. Но сам, бывает, не могу удержаться. Я из старшего круга, и меня никто не накажет.

Мой скакун устало бредет по улице, мощенной булыжником. Дождь усилился, и его тугие жгуты мечутся между каменными домами. Сквозь эту водяную завесу пробивается запах рыбы. Еще воняет помоями.

Меня сегодня ждут у лорда-наместника. Можно было сразу поехать в замок, но я не спешу. Первые минуты — самые важные. Нужно решить, как я буду действовать дальше. Выбрать верную тактику, чтобы решить проблему, которая меня сюда привела. И логические доводы в данном случае не помогут.

Надо отключить разум и полностью довериться интуиции. Нас, авгуров, этому учат долгие годы. Не думай — просто смотри. Этот незатейливый тезис, от которого любой философ пришел бы, наверно, в ужас, позволил распутать немало хитрых узлов.

Я еду, почти отпустив поводья. Из-за ливня жители попрятались по домам, и это сейчас мне на руку — меньше отвлекающих факторов. Конечно, дождь не добавляет комфорта, но делать нечего — издержки профессии…

У перекрестка я замечаю слабый оранжевый огонек. Он висит над землей — едва заметный в струях воды, которые низвергаются с неба. Я слежу, затаив дыхание. Огонек медленно смещается вправо и скрывается за углом. Мой скакун, получив команду, двумя прыжками добирается до пересечения улиц. К счастью, ориентир еще не пропал. Оранжевый свет ведет меня вдоль шеренги домов.

Он затухает у входа на постоялый двор.

Ну, что же, намек понятен. Такой поворот событий меня устраивает. Скакуну пора отдохнуть, да и я не прочь выпить чего-нибудь горячительного. К лорду-наместнику я обещал прибыть в течение дня, а это понятие растяжимое. Времени еще много.

Раз уж так получилось, можно здесь и комнату снять. Заведение, конечно, для невзыскательной публики, но меня это не пугает. И вообще, если честно, я чувствую себя гораздо уютнее в дешевых трактирах и на рыночных площадях, чем в цитаделях, где обитают разряженные уродцы с приклеенными улыбками. С такими я пообщаться еще успею.

Сажусь за массивный стол, крышка которого потемнела от времени и до блеска отполирована рукавами. Позади меня на стене висит голова морского медведя. Клыки впечатляют — каждый размером с палец. Мне этот трофей аппетита не добавляет, но у местных, очевидно, другое мнение. Горят светильники, хотя до вечера еще далеко. Чертовы тучи — это из-за них так темно.

Некрасивая хозяйка лет тридцати улыбается мне почтительно. Я одет нейтрально, по-походному, но далеко не бедно — такого клиента надо обхаживать со всем возможным вниманием. Она старается. Ставит передо мной горшочек с тушеным мясом и небольшой графин с темно-красной жидкостью, которую здесь называют Акульей Кровью. Приморская специфика, что поделать. Наливаю немного, пробую осторожно. Ого! И сколько тут градусов, интересно? Ладно, по такой погоде — лучше и не придумаешь. Мясо тоже отличное. Я жутко проголодался и расправляюсь со своей порцией в рекордные сроки.

Попутно размышляю о том, зачем я здесь оказался. Наверно, должен кого-то встретить, и этот кто-то даст мне подсказку.

Итак, посмотрим. Посетителей мало. Трое мужчин засели в углу. По виду — наемники. Матерые, крепко сбитые. У того, что ближе ко мне, длинный шрам на правой щеке. Говорят негромко, пьют мало. Хмурятся — видимо, деньги кончились, а новых заказов нет. В другом углу — толстый дядя вгрызается в поросенка. Небогатый купец, пожалуй. Графин с Акульей Кровью — раза в два больше, чем у меня. Обмывает сделку? Нет, вряд ли — иначе бы сидел не один, и дым бы тут стоял коромыслом.

И, наконец, две невзрачные личности молча ковыряют в тарелках. Друг с другом не разговаривают. Кто такие? С ходу определить не берусь. Явно не моряки, не солдаты и не ремесленники. Студенты? Возраст не соответствует — староваты они для тех, кто постигает азы науки. Мелкие чиновники, чернильные души? Тоже не поручусь. Да, загадка. Особые приметы отсутствуют — посмотрел и забыл. Я бы сказал — шпионы невеликой квалификации, но за кем здесь шпионить? Разве только, за мной. А я еще двадцать минут назад и сам не подозревал, что здесь окажусь.

С улицы входит женщина, и все, как по команде, отрываются от еды. Гостья очень красива, но эта красота обжигает холодом. Она снимает блестящий плащ с капюшоном, и темные волосы рассыпаются по плечам. Белая, почти не загорелая кожа, высокие скулы, глаза как будто светятся в полумраке. Одета как аристократка на загородной прогулке — облегающие штаны, жилет, высокие сапоги. Зачем она сюда забрела? Заблудилась, что ли? Это уже становится интересным…

Незнакомка окидывает зал презрительным взглядом. Похоже, ищет кого-то, но этот человек здесь отсутствует. Женщина явно раздражена. Повелительным жестом подзывает хозяйку. Та испуганно слушает, потом показывает на лестницу, что ведет на второй этаж.

Аристократка брезгливо морщится, но идет в указанном направлении, не глядя по сторонам. Проходит недалеко от меня. Да, ее лицо, на первый взгляд, совершенно, но есть какой-то неуловимый изъян. Что-то не так, но я не могу это сформулировать.

Она поднимается по ступенькам, и посетители зачарованно смотрят вслед. Потом двое неприметных мужчин встают и, не говоря друг другу ни слова, тоже направляются к лестнице. Значит, вот кого они ждали? А зачем, хотелось бы знать? Уж явно не для того, чтобы признаться в романтических чувствах.

Один из них оборачивается, и мы встречаемся с ним глазами — всего на мгновение, но мне достаточно. Я чувствую, как проходит холодок по спине. Теперь я знаю, кто эти двое. Если однажды видел этот бесцветный взгляд, то забыть уже не получится. Тихая Гильдия, будь она проклята. Вот черт, а я-то надеялся, что они всего лишь шпионы…

Эта мысль все еще вертится у меня в голове, когда я поднимаюсь из-за стола. Я знаю, что ввязавшись в эту игру, рискую не дожить до заката, но ноги уже несут меня по ступенькам. В такие минуты я обычно жалею, что мои детские мечты не сбылись, и я не стал охотником на львов-людоедов или, хотя бы, алхимиком, который изобретает взрывные смеси. Жизнь протекала бы намного спокойнее…

Хозяйка смотрит на меня с удивлением, но я хмурю брови и прикладываю палец к губам. Молчи, дескать, не твоего ума дело. Она подчиняется — знает, что с богатыми господами лучше не спорить.

Двое, за которыми я слежу, заходят в одну из комнат на втором этаже. Я осторожно приближаюсь к двери и напрягаю слух. Из комнаты доносится сдавленное мычание. Глухой удар, возня. Стук каблуков по деревянному полу — похоже, кого-то тащат к порогу. Вот повернулась ручка, дверь начинает приоткрываться — и я изо всех сил пинаю ее ногой.

Начало хорошее. Один из противников, получивший дверью по лбу, отлетает назад и едва не падает. Аристократка, которую он держал за плечо, тоже оступается и валится на пол. У нее на голове напялен мешок, но сейчас мне не до этих живописных подробностей. Второй похититель взмахивает рукой, и вот теперь я должен сказать спасибо, что выбрал правильную профессию.

Я авгур, а, значит, имею дело с грядущим во всех его проявлениях. Прозрения бывают на сотни лет, а бывают и на доли секунды. Просто в последнем случае их никто не успевает осмыслить — да и зачем? Разум здесь вообще не участвует, а вот тело при должной тренировке реагирует правильно.

Я отклоняю голову и, тем самым, меняю будущее — метательный нож проходит левее, едва коснувшись моих волос. Но у работников Тихой Гильдии запас клинков так быстро не иссякает. Противник разрывает дистанцию и наносит удар кинжалом. Он целит в сердце, но я успеваю сместиться вправо и, выхватив свой кинжал, вонзаю ему под ребра. Тут же прогибаюсь назад и лишь затем понимаю, зачем это было нужно: прямо перед моим носом мелькает еще одно блестящее лезвие. Это вступил в дискуссию душегуб, ранее отоваренный по лбу. Видя, что бросок не дал результата, он взмахивает клинком, зажатым в другой руке, но я уже отступил на шаг. Еще один взмах, еще. Он движется удивительно быстро, но я все равно опережаю его на миг. А потом моя рука сама собой поднимается и вгоняет кинжал ему под нижнюю челюсть.

Он валится на пол. Я быстро оглядываюсь. Схватка продолжалась, от силы, пару секунд, к тому же, никто не орал как резаный — хотя резаные в наличии, сразу в двух экземплярах. Я быстро выхожу в коридор и выдергиваю из стены метательный нож, который чуть не попал мне в глаз. Возвращаюсь и закрываю дверь на задвижку. Кровь растекается по полу и сейчас запачкает брюки пленницы, которая лежит на боку. Руки у женщины связаны за спиной. Она молчит — наверно, хочет сообразить, что вообще происходит, но с мешком на голове это сделать довольно трудно.

Я рывком поднимаю ее на ноги. Она пытается крикнуть, но вместо этого выходит мычание — во рту, очевидно, кляп. Потом незнакомка лягает меня ногой. Я уже слегка расслабился после драки и к подобным пакостям не готов. Тихо шиплю от боли — спасибо еще, что удар пришелся по голени, а не по коленной чашечке. Довольно бесцеремонно хватаю даму и переношу ее на кровать — просто потому, что в том углу чище, кровь стекает к другой стене. Не знаю, что ей сейчас пришло в голову, но пленница начинает скулить и брыкаться с утроенной силой. Наверно, мне следует произнести что-то вроде: «Не бойтесь, миледи, все уже позади». Но тут она опять умудряется пнуть меня сапогом, и я сквозь зубы рычу:

— Заткнись и сиди спокойно!

Что поделать, я не аристократ, и временами чувство такта мне изменяет. Сейчас как раз такой случай. Не каждый день приходится резать представителей Тихой Гильдии, которых за глаза называют цепными псами на службе у императора. Так что дама, надеюсь, меня простит. А если даже и нет — плевать я хотел на ее обиды.

Снимаю мешок с ее головы и вглядываюсь в лицо. Да, она хороша собой — и глаза, горящие бешенством, придают ей, пожалуй, особый шарм. Несколько секунд мы смотрим друг на друга в упор, и только теперь я, наконец, замечаю той самый недостающий штрих, который не давал мне покоя. Главную деталь, без которой портрет неполон.

Поняв, кто оказался передо мной, я едва не сажусь от неожиданности на пол.

Черноликая!

Ох, до чего же плохо…

Уже четверть века о них не было ни слуху, ни духу. После той охоты в предгорьях, когда их первую жрицу бросили в клетку, а потом сожгли в столице на главной площади. Остальным без затей отрубили головы. Лорд-хранитель тогда во всеуслышание заявил, что черноликие истреблены подчистую. Но оказался не совсем прав, как я сейчас убеждаюсь. Впрочем, он не первый, кто ошибается таким образом. Черноликие, похоже, неистребимы и способны возрождаться из пепла — если не в прямом, то в переносном смысле. И теперь они, значит, снова выползают на свет.

А лично у меня проблем, похоже, прибавилось. Что получается — двое псов по заданию императора подстерегли добычу, а я их прикончил, вместо того, чтобы оказать посильную помощь. Ай да авгур, ай да чудесная интуиция…

У кого-то, может быть, возникнет вопрос — как же так, предсказатель не смог увидеть, что его ожидает? К сожалению, не все так просто. Прозрение будущего — сложное и кропотливое дело. Осознанное прозрение, я имею в виду, а не рефлекторное уклонение от ударов кинжала. Чтобы извлечь их грядущего ценную информацию, нужна довольно долгая подготовка, которая кому-то покажется колдовством. На самом деле, мы, конечно, никакие не колдуны. Просто адептам традиционной науки не всегда хватает воображения (а чаще — просто мозгов), чтобы оценить наши методы. Впрочем, я, пожалуй, слегка отвлекся — сейчас не время углубляться в теорию.

Строго говоря, по всем законам империи, у меня сейчас один выход — взять девицу за шкирку и тащить к ближайшему посту городской стражи. Сдать ее там, после чего признаться в убийстве псов и смиренно ждать приговора — в надежде, что меня не сразу казнят, а отправят, например, на свинцовые рудники. К авгурам отношение, конечно, особое, и, прирежь я какого-нибудь матроса или даже землевладельца из бедных, дело бы спустили на тормозах. Но члены Тихой Гильдии — особая статья, они неприкосновенны. Здесь уже не отвертишься. Что делать? Только без паники…

Вынимаю кляп и спрашиваю у красавицы на кровати:

— Зачем ты сюда пришла?

— Развяжи мне руки! — она шипит, как змея.

— Отвечай на вопросы. Если я убил этих двух, то тебя и подавно не пожалею. Я знаю, кто ты.

— Правда? — она усмехается и поднимает бровь.

— Правда. Ты черноликая.

Она видит, что я не блефую, и, прищурившись, изучает мое лицо. Потом говорит:

— А ты кто такой?

— Ты не в том положении, чтобы спрашивать. Итак, еще раз — что тебя сюда привело?

— Хотела встретить одного человека. Он здесь живет и должен был ждать внизу. Но внизу его не было, и я поднялась сюда. Едва успела войти, как следом ворвались эти…

Она кивает на окровавленные тела. Их присутствие в комнате ее, похоже, ни капельки не смущает. Хотя, чему я, собственно, удивляюсь.

— С кем конкретно ты должна была встретиться?

— С любовником! — она ухмыляется.

— В этом сарае? Не смеши меня. Если ты заведешь любовника, то он будет жить, как минимум, в собственном трехэтажном особняке. Или, еще лучше, в родовом замке. Повторяю — кого ты искала?

— А если я не скажу?

Смотрю на нее и пытаюсь рассуждать здраво. Ясно ведь, что я оказался здесь не случайно. С какой же целью? На ум приходит только одно — я должен был помешать цепным псам. Чтобы они не смогли поймать черноликую. Бред, конечно, но другого ничего не придумаешь.

Зачем они ее ловят? Чтобы допросить, зачем же еще. У них там есть такие специалисты, что развяжут язык любому. А черноликая, без сомнения, знает много такого, что заинтересовало бы императора.

Однако император ее теперь не получит, потому что вмешался я. Ладно, с этим понятно. Но ведь нам, авгурам, тоже есть о чем с ней потолковать! Жаль только, ближайший храм находится в двух неделях пути отсюда. Как я ее туда потащу? Значит, что — допрашивать прямо здесь? С точки зрения логики, это самый разумный выход…

Я опять вытаскиваю кинжал.

Она вздрагивает и, судя по всему, собирается завопить, но я успеваю зажать ей рот свободной рукой. Говорю тихо:

— Будешь кричать — убью.

Гляжу ей прямо в глаза и вижу, что она поняла. Убираю ладонь, наклоняюсь и перерезаю веревку, что стягивает запястья у нее за спиной. Отхожу на шаг. На ее лице проступает недоумение, но это продолжается лишь секунду. Она моментально овладевает собой и теперь насмешливо улыбается:

— Что, резать связанных совесть не позволяет?

Черноликую нельзя отпускать. Если поймал — веди ее к стражникам. Если не можешь — вгони клинок ей в глаз по самую рукоятку. Это долг любого подданного империи. Но я не обычный подданный. И мои поступки зачастую не подчиняются логике.

— Уходи, — говорю я ей.

Она грациозно встает с кровати и, прищурившись, с интересом меня разглядывает. Потом спрашивает:

— И чем же вызвано такое проявление милосердия?

Я не знаю, что ей ответить. Наверное, я мог бы сказать, что случайностей не бывает. И, раз уж она избежала плена, значит, ей суждено сыграть ключевую роль в дальнейших событиях. А здесь назревает нечто из ряда вон выходящее. Мне чудится натужный скрип шестеренок в неведомом механизме, который мы для краткости именуем судьбой; чудовищное колесо приходит в движение, и никто сейчас не в силах сказать, кого оно раздавит в лепешку. Но поворот уже неизбежен — с того момента, как я, неизвестно из каких побуждений, распахнул дверь ударом ноги.

Да, я могу ей все это объяснить, и это будет чистая правда. Но есть еще кое-что, в чем я не в силах признаться даже себе…

— Уходи, — повторяю я, — нам опасно здесь оставаться.

Она опять усмехается и, аккуратно обогнув лужу крови, подходит к своим обидчикам. Брезгливо тыкает носком сапога:

— Ненавижу! Серые твари…

Потом возвращается и произносит невинным тоном:

— А ты их, значит, тоже не любишь?

— Любить их не за что. Но и резать тоже не собирался.

— Иногда полезно импровизировать.

Поразительно, но теперь, когда она оправилась от испуга, ситуация ее искренне забавляет. Впрочем, это свойственно черноликим. Чем опасней игра, тем больше она им нравится. Они идут танцующей походкой по краю пропасти и убеждены, что никогда не сорвутся. Эта неистребимая любовь к авантюрам, помноженная на фантастическое тщеславие, раз за разом приводит их к поражению. Но они ничему не учатся — зализывают раны и снова начинают играть. Страшно подумать, что будет, если у них появится прагматичный союзник, который дополнит эту дикую силу трезвым расчетом…

— Ну, что же, таинственный незнакомец, — говорит черноликая. — Спасибо за помощь. Не сомневайся, мы умеем быть благодарными.

Она вдруг шагает ближе и, запрокинув голову, ловит мои губы своими. Этот сладкий ожог длится, кажется, бесконечно; я чувствую изгибы ее горячего тела. Наконец, она отстраняется. В бесстыжих глазах сверкает огонь. Она подмигивает мне на прощание и, уверенно стуча каблучками, выходит из комнаты в коридор. А я остаюсь в компании с двумя трупами.

Ни одно из моих прежних заданий не начиналось так интригующе.

Быстро обыскиваю карманы убитых, вытаскиваю значки-амулеты. Подхожу к окну и выглядываю наружу. Нет, прыгать я не намерен. Переулок, вроде, совершенно безлюдный, но, по закону подлости, кто-нибудь непременно объявится, как только я влезу на подоконник. К тому же, какой смысл уходить задворками, если все равно придется вернуться за скакуном?

Закрываю ставни как можно плотнее. Потом хватаю один из трупов и подтаскиваю его ко второму. По полу размазывается кровавая полоса. Теперь тела лежат друг на друге. Я достаю из кармана прозрачный шарик и сжимаю его в ладони. Чувствую, как он нагревается. Аккуратно кладу шарик на мертвеца, который сейчас оказался сверху. Отхожу к двери, отворачиваюсь и для надежности прикрываю глаза рукой. Мне незачем видеть то, что происходит у меня за спиной. Я и так знаю — ослепительная вспышка на миг озаряет комнату, и холодное пламя жадно пожирает убитых.

Выждав положенное время, открываю глаза. На месте трупов — черная горелая клякса. Я удовлетворенно хмыкаю. Шарики с подобными свойствами — совершенно незаменимая вещь. Жаль только, что их мало; каждый стоит, как драгоценный камень. Но у нас, авгуров, свои источники. И вообще, сейчас не до экономии.

Прислушиваюсь, шагаю через порог. Аккуратно притворяю за собой дверь, спускаюсь по лестнице. Хозяйка опять уставилась на меня — явно хочет узнать, какого черта я делал на втором этаже. Наемники из угла тоже смотрят на меня с интересом. Многовато свидетелей, это плохо.

Придется снова тратить свои запасы.

Достаю еще один шарик и подбрасываю его к потолку. Он на миг зависает в воздухе и вспыхивает красноватым огнем. Хозяйка и посетители замирают, как изваяния. Оцепенение продлится еще минуту. После этого люди придут в себя, но уже ничего не вспомнят.

Беру свой плащ со стула, иду во двор. Бросаю мелкую монету служителю и, забрав скакуна из стойла, спокойно выезжаю на улицу. Через пару кварталов роняю в канаву амулеты покойников. Кажется, обошлось. Предъявить мне убийство теперь будет затруднительно по причине полного отсутствия трупов. И вообще — кто сказал, что я вообще заходил в ту комнату?

Все это верно, но я не чувствую облегчения. Я ведь знаю — это только начало. Боюсь, что бойня на постоялом дворе скоро покажется чем-то мелким и незначительным…

Дождь, наконец, закончился, и тучи нехотя расползаются.

К замку я подъезжаю в сумерках. Копья стражников багрово мерцают — как будто впитали свет закатного солнца. Я называю свое имя и ранг, демонстрирую амулет. Въезжаю во двор. Слуга ведет меня в башню. Коридоры ярко освещены — чувствуется, что экономить здесь не привыкли.

Лорд-наместник, поднявшись из-за стола, протягивает мне руку. Ему лет сорок на вид. Лицо гладко выбрито, волосы острижены коротко. Холодный взгляд, на лбу залегли морщины. Одет как воин — простая темная куртка, штаны из плотной ткани, тяжелые сапоги.

— Рад, что братство всерьез восприняло мою просьбу, — слова он произносит отрывисто, голос резкий. Этот человек привык отдавать приказы.

— Мы знаем, милорд, что вы не склонны к пустым фантазиям. Давайте сразу приступим к делу. Были новые случаи, пока я к вам добирался?

— Да, — он мрачнеет. — Два человека.

— Кто на этот раз?

— Супруга моего казначея. Исчезла бесследно. И леди Энна, моя племянница… — наместник запинается на секунду. — Она по-прежнему в замке. Но с ней что-то происходит. Ее будто подменили.

Часу от часу не легче, думаю я. Спрашиваю:

— Можно ее увидеть?

— Идемте.

Мы выходим из кабинета и быстро шагаем по коридору.

— Обычное следствие, насколько я понимаю, результатов не принесло.

— Нет, — отвечает он. — Мои люди перерыли весь город. Если бы это было похищение с целью выкупа, виновных бы уже сидели в моем подвале. И пожалели бы, что вообще родились на свет.

Я искоса смотрю на него. Он говорит спокойно, не повышая голоса. Но я уверен — это не пустые угрозы.

— В столицу вы сообщили?

— Нет. Пришлют чиновника, пусть даже очень толкового — ну, и что? Мои ищейки не хуже, но я вижу — здесь они не помогут.

Я отдаю должное его интуиции. А ведь он еще не знает, что в городе присутствуют черноликие. И одну из них я только что отпустил на свободу…

Двое стражников дежурят возле двери, к которой меня подводит наместник. Нам открывает рыженькая служанка. Мы заходим в покои. В дальнем углу перед зеркалом сидит молодая дама в светло-голубом платье. Волосы распущены по плечам. Она оборачивается и смотрит на нас с отрешенной полуулыбкой. Встает и подходит ближе.

— Энна, — говорит лорд-наместник, — позволь представить тебе…

Она слушает с вежливым удивлением. Потом переводит взгляд на меня.

— Авгур? Как интересно. Никогда не приходилось встречаться. Что вас к нам привело?

— Я здесь по приглашению его светлости, — отвечаю расплывчато, а сам пытаюсь найти в ее облике что-нибудь необычное, но ничего не вижу. Типичная аристократка — по крайней мере, на первый взгляд.

— Я попросил у братства помощи в связи с последними… инцидентами, — поясняет, между тем, лорд-наместник.

— Инцидентами? — она поднимает брови. — Ах, да, эти ужасные похищения…

Не похоже, чтобы данный вопрос ее особенно волновал.

— Миледи, — говорю я, — сейчас уже поздно, я не хотел бы вас беспокоить. Не будет ли дерзостью с моей стороны, если завтра я попрошу еще об одной беседе?

— Ну, что вы, — она улыбается безмятежно. — Приходите в любое время, я буду рада.

Я откланиваюсь, и мы с наместником выходим из комнаты.

— Вы видели? — он явно взволнован. — И так уже третий день.

— Простите, — говорю осторожно, — я пока не вник в ситуацию. Но леди Энна ведет себя, по-моему, типично для женщины ее круга.

Он смотрит недоуменно, потом говорит с досадой:

— Ах, да, вы же раньше ее не знали. Поверьте, трудно было найти более жизнерадостного и веселого человека. Обожала ездить верхом, мечтала о морских путешествиях. Моя дочь в ней души не чаяла. Вместе устраивали прогулки, у них там есть любимое место на берегу… А теперь сидит с утра до вечера в комнате, смотрит в зеркало. И волосы расчесывает — медленно, аккуратно. Улыбается чему-то, но ни с кем говорить не хочет. В другой ситуации я бы решил — влюбилась…

— А может, действительно?

— Да нет же! В последние дни она ни с кем не знакомилась, это я знаю точно. Ее не оставляли без присмотра ни на минуту. И вообще, не может человек измениться настолько сильно. Поймите, это уже не Энна. А если с моей дочерью то же самое?..

— Они ровесницы?

— Энна на пять лет старше.

— Если не возражаете, с вашей дочерью я завтра тоже поговорю.

— Да, конечно. Действуйте на свое усмотрение, говорите, с кем пожелаете. Я предупрежу людей. В замке вы можете передвигаться свободно. Ну, за исключением…

— Я понимаю. Не беспокойтесь, милорд, в сокровищницу я не полезу.

Он криво усмехается, потом вдруг останавливается и, схватив меня за плечо, произносит яростным шепотом:

— Найди их, авгур, ты слышишь?.. Найди тех, кто это устроил, и я лично вырву им глотки. Я весь город готов повесить, чтобы защитить свою дочь. Но если с ней что-то произойдет, то и ты живым отсюда не выйдешь, это я тебе обещаю. Ты понял меня, авгур?

Глядя в его бешеные глаза, отвечаю по возможности кротко:

— Да, я понял, милорд.

Он отпускает меня, отворачивается, а через пару секунд спрашивает совершенно спокойным голосом:

— Чем еще я могу помочь?

— Я хотел бы взглянуть на комнаты всех пропавших.

— Вас проводят. Я вызову мажордома.

— Благодарю вас…

…Мажордом — седой как лунь и прямой как палка — отпирает дверь, и я вхожу в довольно скромную комнату. Кровать с балдахином, платяной шкаф, туалетный столик. Большое зеркало. На стенах гобелены — что-то идиллически-пасторальное. Портрет — девица со вздернутым носом и светлыми волосами.

— Это она? Пропавшая?

Мажордом подтверждает. Девушка была дальней родственницей наместника. Родители умерли, и ее поселили в замке. Ничем среди сверстниц не выделялась. За ней ухаживал один из молодых офицеров стражи, но предложение, вроде, так и не сделал. Две недели назад барышня зашла в свою комнату, заперлась, а утром не вышла. Ее хватились, взломали дверь. Внутри было пусто, окно закрыто изнутри на щеколду. Никаких следов борьбы или чего-то подобного, только у зеркала валялась раскрытая пудреница.

Выслушав все это, еще раз оглядываю небогатую обстановку. За окном уже ночь, но в комнате достаточно света — мажордом зажег настенные лампы.

У меня ощущение, что я только что узнал нечто важное, но конкретно сформулировать не могу. Значит, девушка мирно сидела с пудреницей, а потом исчезла, словно вдруг растворилась в воздухе. Правильно? Да, соглашается мажордом, именно такое создалось впечатление.

Так, ладно, что там с двумя другими пропавшими? Одна — супруга казначея, это я уже слышал. Совсем молодая, кстати, хотя сам казначей разменял недавно седьмой десяток. Ладно, речь сейчас не об этом. Исчезла из своих покоев средь бела дня. И, наконец, экономка. Возраст — слегка за тридцать. Красивая? Услышав вопрос, мажордом немного смущается. Да, отвечает, весьма привлекательная особа. И тоже пропала прямо из комнаты.

Что получается? Три красивые женщины исчезают. Четвертая (тоже, кстати, весьма недурна собой) с утра до вечера сидит перед зеркалом.

Кстати, интересная мысль…

Подхожу к зеркалу у стены. Оно стоит на ножках — не очень широкое, но высокое. Провожу пальцем по завитушкам на раме, ногтем слегка стучу по стеклу. Заглядываю с другой стороны. Тоже ничего интересного — ни надписей, ни значков.

Мажордом скептически наблюдает. Наверно, до моего приезда все это уже проделывали не раз. Ну, ничего, потерпит.

Ставлю перед зеркалом стул. Сажусь, любуюсь собственным отражением. Минуту, две, три. Ничего не происходит. За окном завывает ветер. Ровно горят светильники. Ну-ка, а если так…

— Будьте добры, погасите лампы.

Он делает это, не выказав удивления. Комнату заполняет густая тьма, только звезды светят в окно. Через пару минут глаза привыкают, и я даже, вроде бы, различаю в зеркале собственный силуэт. Мне кажется, или стена за моей спиной начинает слегка светиться? Оглядываюсь — нет, ничего подобного. Снова присматриваюсь к отражению. Теперь я уверен — оно отличается от реальной картины. Там, в зазеркалье рождается едва уловимый свет. Его источник находится за спиной у моего двойника.

Мажордом испуганно охает. Кажется, он тоже что-то увидел. Я встаю и велю ему зажечь лампу. Брожу по комнате, пытаясь соображать. Если это то, что я думаю…

— Завесьте чем-нибудь зеркала, которые имеются в замке, — говорю я своему спутнику. — Во всех комнатах. Особенно в той, где обитает дочь его светлости. С нее и начните, прямо сейчас.

— Но она ведь, наверно, уже легла! — похоже, перспектива вторгнуться ночью в чужую спальню пугает его значительно больше, чем ожившие отражения.

— Придется разбудить. Имейте в виду, если до завтра кто-то еще исчезнет, это будет на вашей совести. Впрочем, постойте. Сначала доложим лорду-наместнику — он, кажется, еще в своем кабинете. Его светлость подтвердит мои полномочия. Потом вы займетесь обходом комнат, а я буду вынужден отлучиться…

…Мой скакун, свернув с дороги, огромными прыжками несется по полю. Наконец-то я вижу место, которое мне подходит. В окрестностях замка ничего подобного не было — там или холмы, или рощи, или деревни. А мне нужно открытое нераспаханное пространство. Вот, примерно, как здесь.

Спешиваюсь. Достаю из потайного кармана прозрачный шарик. Не думал, что придется его использовать, но другого выхода я не вижу. Больше мне надеяться не на что.

Сжимаю шарик в ладони, потом бросаю в траву. Все, дело сделано, можно ехать назад. Ждать не имеет смысла — результат, скорее всего, появится только утром. И он станет мне известен независимо от того, где я буду находиться к тому моменту. Тогда и узнаем, правильно ли я оценил ситуацию.

Но, еще не успев запрыгнуть на скакуна, я ощущаю, как земля под ногами вздрагивает. Где-то там, на неведомой глубине происходит тяжелое шевеление. Словно гигантский червь прогрызает себе дорогу к поверхности.