Атолл

Но он, как ни странно, только вздохнул с облегчением. Теперь он мог послать к чертям все дополнительные работы и жить на минимум, которого ему, при его скромных запросах, вполне хватало на жизнь. А, главное, у него появилось много времени для литературной работы. Он как сумасшедший стучал по клавишам, писал новый роман под условным названием "Чучело". Потом стало ясно, что одного чучела маловато для успешной продажи, и он переправил заглавие на множественное число. Когда же действие развилось, стало ясно, что роман должен называться "Таксидермист".

Это был роман о маньяке-убийце, который делал из своих жертв чучела, как делают чучела птиц и животных. Жертвы потом будут обнаружены возле закрытых витрин магазинов. Убийца использовал их в качестве манекенов. Маньяка прозвали - Таксидермист*.

[*Так называется профессиональный чучельник, набивщик чучел. (прим. автора)]

Вдохновлялся Джон в баре "Нирвана", который ему нравился тем, что здесь не было ни одного писательской рожи, кроме его собственной, разумеется. Он пил рюмку за рюмкой и вдохновлялся примерно так: "Я покажу вам, блюдям, какое я чучело! Вы сами у меня будете чучелами. Я вас выпотрошу и выставлю на подставке. Ваш настоящий облик - бездушные чучела. Ха-ха-ха!"

Однажды он заметил, что с ним за компанию смеется какой-то тип. Почему-то он с ним пил на брудершафт. Джон попытался вспомнить, когда этот тип подвалил к нему, но не мог вспомнить. Тип угощал и вел себя странно - то был приторно любезен, то суров. И тогда его облик становился каким-то гротескным, и в глубоко посаженных глазах посверкивал нехороший огонек. Да, на два глаза у него был лишь один огонек. Другой глаз был черен и пуст. Джону даже показалось, что этот глаз у незнакомца был искусственным, стеклянным. Но, присмотревшись (насколько это возможно в пьяном виде), Джон заметил, что там вообще нет глаза. Просто зияла черная дырка. Дыра была ужасной, и Джон старался туда не смотреть, чтобы не обидеть несчастного калеку.

- Послушай, - сказал Джон, - ты не обижайся, но я забыл, как тебя зовут.

Незнакомец был как раз в любезной стадии и совсем не обиделся.

- Меня зовут Ройял Дрим.

- Серьезно? - пьяно удивился Джон. - Так и зовут?.. Красивое имя... А у меня самое что ни на есть заурядное... И сам я заурядная личность. Вот что угнетает. Сознание собственной заурядности. Из-за этого последнее время меня стала мучить бессонница.

- У меня есть хорошее средство от бессонницы, - сказал Ройял Дрим.

- Я принимаю только патентованные средства, - объявил Джон Кейн.

- О! оно самое что ни на есть патентованное, - заверил его Ройял Дрим, и фигура его опять стала пучиться и приобретать гротескные формы.

- Сами-то вы не больно здоровы, по-моему, у вас какой-то химический дисбаланс в организме. Вон вас как пучит...

- Пустяки, не обращай внимания. Это у меня аллергия на спиртное. Как выпью - меня прямо всего раздувает...

- Так зачем же вы пьете?

- А зачем ты пишешь?

- А кто вам сказал, что я пишу?

- Ты сам же и сказал.

- Хм... Я пишу... потому что, как сказал русский писатель, граф Лев Толстой, не могу не писать.

- Ну и как успехи? Печатают?

Джон привычно полез в карман за номером "Нью-Йоркера", но его там не оказалось.

- Дома забыл, - извинительным тоном сказал Джон.

- Да не надо, - отмахнулся Ройял, - я читал его.

- П-правда? - Джон пьяно качнулся в сторону этого замечательного человека так, что чуть не свалился с гладкого сидения высокого табурета.

Ройял Дрим деликатно поддержал его за локоть. При этом головы их сблизились настолько, что Джон почувствовал запах изо рта мистера Дрима. Странный такой запах. Пахнуло чем-то действительно химическим или, может быть, горелым. Серой что ли? И еще такой запах бывает, когда горит таблетка сухого спирта. Нельзя сказать, что совсем уж неприятный запах, но и приятным его не назовешь. Тошнотворненький такой запашок.

"Еще неизвестно, чем от меня пахнет, напился как свинья..." - подумал Джон, а вслух сказал:

- Ну и каково ваше мнение?

- По-гамбургскому счету?

- По-гамбургскому...

- Хороший рассказ, - ответил мистер Дрим, но до гениального не дотягивает.

- Ну, знаете ли... - Джон повертел пальцами перед носом собеседника, - гениальность - это такая категория... неуловимая... почти для нас смертных недостижимая...

- Почему же недостижимая? - усмехнулся Ройял Дрим, - очень даже достижимая. Всего-то и делов - надо захотеть.

- Все хотят, да не всем дано. Скорее верблюд пролезет сквозь игольное ушко, чем...

- А вот про верблюда не надо, - нахмурился мистер Дрим и даже сделал жест, словно защищался от библейского сравнения, чем-то опасного для него. И запах горящей таблетки сухого спирта сделался явно ощутимым. Под защитой этого запаха мистер Дрим приободрился, и лицо его из пухлого опять стало остроугольным.

- У меня к вам деловое предложение, - сказал он, поигрывая полупустым бокалом, в котором звякали кубики подтаявшего льда. - Я сделаю вас знаменитым. И, разумеется, богатым...

Как бы авансом к будущей знаменитости он стал обращаться к Джону на "вы".

- Вы меценат? - последнее слово Джон выговорил с отвращением.

- Я, так сказать... э-э-э... бизнесмен.

- Но меценат...

- Нет, черт возьми, - обиделся мистер Дрим. - терпеть не могу меценатство и благотворительности.

Его рожа так скривилась, что Джон понял - действительно, человек терпеть не может что-то кому-то делать задаром. А Дрим тем временем продолжал оглашать свое кредо:

- Я - вам, вы - мне. И всё строго по таксе.

- А что вы мне, собственно, предлагаете? П-пылесос? Вы, вообще, в какой области бизнесуете?..

- Область у меня широкая, - заверил мистер Дрим. - Я специалист широкого профиля. Вам конкретно предлагаю гениальность. Правда и цена высока. Можно подешевле - известность. Популярность. Модный писатель... Много еще кое-чего. Это будет недорого. Так что вы выбираете?

- Постойте, постойте, - замахал руками Джон, словно прогонял настырного комара. - Я что-то не могу попасть в тему... О чем вообще идет речь?

- Я вам предлагаю гениальность. Или популярность. Короче говоря - раскрутку.

- А-а-а, так вы что-то вроде продюсера?

- Можно сказать и так. Хотя точнее сказать - Резонатор.

- Резонер?.. О-ох, простите... фу ты черт... я ужасно пьян и ничего не соображаю. Объясните толком.

- Вы "Фауста" читали?

- Гете? Разумеется, читал. Я ведь не какой-нибудь безграмотный студент...

- Тогда вы должны знать, какого рода сделку заключил означенный доктор Фауст с известным... э-э-э... лицом.

- С дьяволом, вы хотите сказать.

- С Мефистофелем.

- Значит, с дьяволом.

- А вот это не доказано, - весьма экспансивно возразил Ройял Дрим. - Может, он был пришельцем из космоса с неограниченными возможностями? Почем мы знаем? А может быть, он был землянином, но с уникальными возможностями. Такой как я - резонатор.

- Да что это означает, черт возьми, - резонатор?

- Резонатор - это своего рода усилитель колебаний. Все в мире испускает волны, но одни волны мощные, другие - слабенькие. Но вот мы подключаем резонатор - и волна усиливается. Тут все очень просто. Реальность формируется мыслительной энергией - ведь мысль материальна - у кого-то сильный ментальный напор, большая мощность, он прошибает препятствия, активно формирует реальность под себя. Другой, более слабый не может прогнуть реальность под себя, и тогда реальность прогибает его...

- Под себя, - догадался Джон.

- Верно. Вот тут выходим мы, ментальные доноры, так сказать, и помогаем человеку. Разумеется, не задаром.

- Ну еще бы!

- По-моему, сейчас вам как раз нужна наша помощь... Помните, вы как-то спрашивали самого себя, плохо ли вы пишите? или хорошо? (Джон почему-то не удивился, откуда этот тип знает его мысли?)... А может вам не хватает какого-то толчка, чтобы преодолеть барьер... Это как самолет с поршневым двигателем - сколько не разгоняйся, а звуковой барьер не взять. Мощность мотора маловата. Нужна реактивная тяга...

- И вы предлагаете мне вставить в задницу форсаж?

- Вроде того?

- Вы, простите, какой ориентации?

- Полиглот.

- Ага...

- Вернемся к резонатору.

Мистер Дрим дал сигнал бармену и получил две порции виски. Один стакан всунул в безвольную руку Джона.

Джон посмотрел в бокал и машинально выпил. Потом сказал:

- А я подумал, вы будете взглядом сверлить дырки в стойке... чтобы оттуда забили винные струи... ха-ха... помните, как это делал Мефистофель? Вы что хотите от меня? Вам душу мою надо? Надо мою душу, да?!

- Не орите вы, чертов идиот, - прошипел мистер Дрим и так стиснул руку Джону, что он скорчился от боли. Однако, этот Ройял силен, как медведь.

- Не нужна мне ваша душа.

- Тогда что?

- Вы не поверите.

- Объясните толком - поверю.

- Понимаете, таким э-э-э... сущностям как я, нам не хватает некоторого вида тонкой энергии, которой у вас избыток... Этот вид энергии вы называете эмоциями... Теперь понятно, что я потребую от вас взамен?

- Более-менее: я буду испускать эмоции, а вы будете их всасывать?

- Точно.

- Ну, этого добра у меня навалом, - расщедрился Джон. - Вам комедию или драму? Страдания мои или радость?.. Только радости у меня нынче кот наплакал... Вот если напечатают моего "Таксидермиста"... Это я роман пишу, там, значит...

- Не надо объяснять. Я все знаю.

- Ах, вот вы какой, всеведущий мой... Может, вы мне предскажите, что ждет мой роман? Теперешняя безвестность или?..

- Повторяю для тугодумов: это будет всецело зависеть от вас. От того, как крепко вы захотите...

- Но я уже хочу! Так хочу, как вы себе не можете представить!

- Этого мало.

- Что же вам еще надо, черт вас побери!

- Вы слыхали такое выражение: "искусство требует жертв?"

- Ну?

- Ну, так вот - нужны жертвы. И чем больше их будет, тем выше будет ваш рейтинг... Пойдемте-ка на свежий воздух.

Мистер Дрим потянул Джона к выходу, и тот легко пошел за ним. Дневной свет ослепил Джона. Потихоньку они пошли по шумной улице, сквозь толпу. В такой толчее хорошо было секретничать. А по всему было видно, что разговор их с мистером Дримом подходит к секретной части. Джон уже протрезвел и стал подозревать спутника в самых худших намерениях.

- Уточните, пожалуйста, насчет жертв, - спросил он этого странного субъекта. - Надеюсь, это метафора?

- И не надейтесь. - Дрим стал суров и угловат. - Жертвы будут самые что ни на есть настоящие.

- Я что, должен кого-то убить? Вы же сказали, что вам нужны эмоции, а не действия...

- Не волнуйтесь, убивать вам никого не придется. Вы только скажите мне "да" - и всё.

- Указать на кого-то и сказать "да"?

Мистер Дрим молча кивнул, глумливо посмотрел в лицо Джона. Джону захотелось вдруг воткнуть палец в черную глазную дыру мистера Дрима и добраться до его извращенного мозга. Это было точно то же самое чувство, что и в кабинете редактора мистера Булла, когда у Кейна появилось противоестественное желание полоснуть того бритвой по горлу.

- Любого?

- Разумеется, - опять кивнул мистер Дрим. - Но учтите, что от величины жертвы зависит ваш успех. Он будет тем выше, чем ближе и дороже вам приходится жертва. Например, за мать и отца вам гарантирую нобелевку по литературе. Но ведь они и так уже померли. Из родственников у вас остались ваша жена и бабушка Мэрилин...

- Откуда вы?.. Вы и в самом деле дьявол?

- Как насчет вашей бабушки, Черчилля в юбке, а? По ней уже давно ад скучает.

- Послушайте, - Джон даже остановился от возмущения, - есть же предел наглости и бессердечия...

- Не выпрыгивай из рубашки, приятель. У меня по тарифу бабушки тянут на девять баллов. Это как минимум национальная премия плюс всякие кайфовые привилегии.

- Послушайте, идите своей дорогой, дальше нам не по пути, - обозлился Джон.

- О'кей! Оставим ваших родственников в покое. Тем более, что бабушка Мэрилин итак скончается через три месяца, если быть точным - через три месяца и пять дней... Погодите, дайте подсчитать... ага! Это будет как раз 1 ноября - День всех святых. Она скончается в 0 часов 45 минут, в своем доме в Спрингфилде от сердечного приступа. Ночью, знаете ли, это часто случается...

- Вы чудовище.

- Не чудовищнее, чем многие эти люди, идущие нам навстречу, - отмахнулся гротескный мистер Дрим. - Ну, как, не надумали?

- Послушайте, я сейчас вам дам в морду.

- Промахнетесь, - Дрим всё так же глумливо ухмыльнулся. - Не забывайте, я представитель тонкого мира. Мы как дым, как туман...

- Как вонь горящего сухого спирта, - вставил Джон.

- Но мы умеем сгущаться. И тогда мы тверже стали...

- Ради Бога, испаритесь!

- Испаряться не имею желания, а вот отлить не помешает.

Джону сразу резко, нестерпимо захотелось пИсать. Поэтому он не сопротивлялся, когда Ройял Дрим втолкнул его в узкую щель между домами, где тянулись ряды тошнотворных баков с мусором и куда выходили задние двери некоторых питейных заведений. Здесь справляли малую (а иногда и большую) нужду многие поколения нью-йоркцев, поэтому вонь здесь стояла такая, что слезились глаза. Тут же по аналогии Джон вспомнил, как однажды в сквере мимо проходила какая-то компания молодых людей и одна девушка - юное невинное создание - сказала сквозь стиснутые зубы: "Ссать хочу, аж в ушах звенит!" Джона это тогда так поразило - несоответствие девичьего облика с грубой фразой.

Мистер Дрим расставил ноги возле бака, рядом с кучей бумаг и какого-то тряпья. Джон стал поодаль, и они дружно, в две струи, стали мочиться. Вдруг кучка тряпья зашевелилась, как шевелится земля в ускоренном показе роста растений, только вместо растения под благодатной струей мистера Дрима вылезло на свет нечто человекообразное. Это был бродяга, давно потерявший право называться человеком. Струя лилась ему на лицо. "О, горяченькая пошла, - прохрипел бродяга, промыл глаза, пополоскал во рту.

- Что вы делаете? - вскричал Джон. - Там же...

У Джона язык не повернулся назвать лежащего в дерьме человеком.

- Как насчет этого вонючего двуногого? - спросил мистер Дрим, не прерывая своего акта и не отводя струю в сторону.

- Зачем вы так?.. Зачем вы его унижаете?

- Унижаю? Да я единственный, на ком он честно зарабатывает деньги. Я частенько сюда захаживаю, мочусь на него и плачу за это деньги. Вот, пожалуйста.

Мистер Дрим закончил наконец излияние, взвизгнул зиппером, вынул из кармана десять долларов, бросил их бродяге. Весь мокрый, как после душа (который он в последний раз принимал в следственном изоляторе Алленвудской тюрьмы, в штате Пенсильвания, 7 лет назад), бродяга схватил бумажку, стал на карачки, наконец поднялся и, шатаясь, побежал в ближайшую пивную.

- Признайтесь, мистер Кейн, разве вам не хотелось бы очистить город от лишней падали? И вам польза и...

Джон повернулся и молча пошел на выход из тупика.

На улице приставала догнал его и опять сделал предложение:

- А что вы скажите насчет этих двух мэнов? - Дрим кивнул в направлении черной парочки парней, подпиравших стены аптеки и как бы лениво глядевших по сторонам. Вокруг себя они заплевали весь асфальт. - Посмотрите, это же явные бандиты. Они никогда не принесут никакой пользы обществу. Они могут только брать, причем силой. Ну как, избавим общество от этих ублюдков?

- Да вы к тому же еще и расист.

- Нам тонким без разницы, что цветной, что белый... А вы подумайте. Они же вам никто. Гениальность не обещаю. Станете просто модным писателем... Вспомните гарлемскую печатную машинку...

- Проклятый телепат! Я сейчас позову копов!

Мимо прошла мамаша, толкая перед собой коляску. Там лежал ребенок с соской во рту. Мамаша боязливо объехала взъерошенного дяденьку. А подлый мистер Дрим гнусно подмигнул Кейну и довольно выразительно указал глазом на коляску.

- Мамаша поленится укутать ребенка, как следует. И вот вам двустороннее воспаление легких - и привет, бэби...

Джон со всей силы врезал гаду в челюсть. Однако удар почему-то пришелся в жестяную водосточную трубу. Участок трубы смялся точно бумага, а Джон взвыл от боли в руке. Костяшки пальцев он сбил, из них сочилась кровь.

- Уйди, мразь! - взревел Джон.

- Ох уж эти мне чистоплюи, - покачал головой одноглазый мистер. - С вашей женой куда как легче было работать.

- Что ты сказал, тварь? - Джон обалдело уставился на соблазнителя.

- Да, да, - кивнул угловатой головой подлый мистер Дрим. - Представьте, она сразу дала согласие. И мы подписали расчудесный контракт. Причем она не мелочилась...

- Что ты имеешь в виду, гад?

- Она заказала целый самолет. И не прогадала. Буквально на следующий день она продала картину, а потом отбою не стало от покупателей. Она росла в цене, и сразу стала интересна людям. И вот у неё уже берут интервью. О ней пишут журналы "Арт галлери", "Форбс", "Пипл", и газета "Нью-Йорк таймс".

- Что ты сказал насчет самолета? - Джон почувствовал, что ему не хватает кислорода.

- Если изволите припомнить, два месяца назад разбился самолет компании "Эр Франс", рейсом из Ниццы, при заходе на посадку в нью-йоркском аэропорту Кеннеди. Погибло 125 человек. Вот это размах, я понимаю.

- Ты встречался с Джулией? - Джон пошатнулся и чуть не упал. Какие-то сердобольные люди поддержали его.

- Пьяный он, что ли? - сказал один из прохожих. - Мистер, с кем вы разговариваете?

- Точно, под кайфом, - подтвердил другой прохожий.

- Да нет, не похоже, - ответила более проницательная женщина.

- В Нью-Йорке полно психов, - отмахнулись мужчины.

Между тем никому, кроме Джона, не видимый мистер Дрим продолжал свои откровения:

- Мог ли я остаться равнодушным к заветным желаниям столь хорошенькой женщины? Нет, нет - никаких пошлостей, только деловое соглашение. Помнится, это было в ресторане "Белая роза". Вы еще, кажется, за нами следили...

- Постойте, - оторопел Джон, - но там же был мистер как его там... Праведник, кажется... мистер Джаст Дорхэм, старикан лет пятидесяти пяти, седовласый...

- Нам, представителям тонкого мира, изменить внешность - раз плюнуть. Мы меняем форму по своему желанию. Если вам удобнее общаться с мистером Дорхемом, пожалуйста...

Одноглазый, остроугольный мистер Дрим опять вспучился, только на этот раз более интенсивно, а когда сдулся - на Джона Кейна смотрел уже солидный господин, воротила с Мэдисон-авеню. Словом, тот самый, кто был тогда с Джулией.

У Джона закружилась голова. Он поднял глаза к небу, словно прося защиты у Бога. В небе снижался лобастый "Боинг" с креном на левое крыло, тянул в главный аэропорт города - JFK (Джон Фицджеральд Кеннеди), где совсем недавно отремонтировали поврежденную взлетно-посадочную полосу, убрав искореженный бетон и обгорелые останки людей и самолета.

Благообразный мистер Дорхем ехидно смотрел то на беднягу Джона Кейна, то на снижающийся самолет.

- Достаточно одного слова - "да", - прохрипел он почти неслышно, - и всё решится!

Джон Кейн упал в обморок.

20

- Дядя Джон! - кричал мальчик, - Очнитесь! Рыба попалась! Рыба!

Джон оторопело уставился на спиннинг. И правда, удилище согнулось так, что того и гляди сломается. Леска то натягивалась, то ослабевала, то уходила вбок. У Джон хватило сообразительности не выхватывать спиннинг из крепления, иначе его бы вырвало из рук. Джон, наклонясь, стал сматывать леску, подтягивая добычу. Рыба билась за свою жизнь яростно.

- Генри! Давайте подсачник.

Доктор давно уже подпрыгивал от возбуждения и не знания, что делать. Но вот ему дали указание, и он сразу почувствовал себя полезным членом общества. Он схватил подсачник и свесился за корму.

- Осторожнее, - предупредил Джон доктора, - смотрите, не вывалитесь за борт.

- Мне кажется, эта ваша штука мала, - имея в виду подсачник, предупредил доктор. - Судя по всему, мы поймали акулу.

- Пока рыба в воде всегда кажется, что поймалось нечто... а когда вытащишь... и удивляешься, что такая мелочь может так сопротивляться...

И тут рыбина всплеснула хвостом, что-то блестящее и острое мелькнуло над водой и скрылась в пенных бурунах.

- Эта - не мелочь, - сказал доктор, падая назад, но сумев вывернуться и устоять на колене.

- Стоп машины! - приказал Джон. - Оайе, выключи моторы!

Мальчик бросился в рубку. Через минуту яхта резко сбавила ход, но двигатели продолжали работать.

- Я не знаю, как их выключить! - крикнул мальчик, высовываясь из рубки.

Джон махнул рукой, мол, не надо, подкрутил еще леску, потом открепил спиннинг, крепко взялся двумя руками за ручку и стал тянуть, потихоньку отступая. Рыбина вдруг вся напоказ резиново-упруго выпрыгнула из воды. Доктор не зевал - ловко зацепил ее сзади, отрезая путь к отступлению. Серпообразный хвост запутался в сетке. Джон резко потянул и рухнул на палубу. К нему соплисто скользнуло огромное тело рыбы - трепещуще-серебристое, мощное, опасное. Огромный слоистый костяной шип на носу чуть не пропорол Джону живот. Пока Джон соображал, как утихомирить живую торпеду, Генри ударил рыбу железным ободом сачка и случайно попал ей в голову. Рыба перестала биться и вытянулась во всю длину. Это была огромная рыба-меч.

- Я такую первый раз вижу, - сказал доктор, приседая на корточки.

- Я тоже, - лежа на палубе и тяжело дыша, отозвался писатель.

* * *

На веранде бара "Гавана" собралась обычная компания: директор местной гимназии Альдебер Дюфрен (прозванный гимназистами месье Жалюзи), приехавший сюда с берегов Сены из чувства долга перед аборигенами (когда он брал у них взаймы, неизвестно); Мониту, по прозвищу Малыш - абориген - местный поэт, любимец президента Куллала Манолу; уже известный нам бригадир причальной команды Охам Дженкинс - переселенец из ЮАР; Алисия Ферэрра - женщина свободная во всех отношениях, приехала из Бразилии, никто не знает зачем; поляк Бронислав Фунек, приехал из Польши вполне с определенной целью - разбогатеть, хочет купить здесь подешевке какие-то концессии. Художник Годо, переселенец из Франции (по примеру Гогена, переселившегося на Таити в поисках вдохновения), как всегда отсутствовал.

Говорили здесь (на островах) на причудливом диалекте - смеси французского с английским и с добавлением, как приправа к блюду, некоторых словечек из лексикона аборигенов. Язык которых тоже в свою очередь состоял из смеси французского и древнего туземного наречия.

Всю эту космополитскую компанию обслуживал бармен Жан-Люк - тоже француз, по прозвищу Бессонный. Действительно, никто не видел, чтобы Жан-Люк когда-то спал или даже дремал. Бар работал круглосуточно. И Жан-Люк работал круглосуточно. Когда бы вы ни пришли в "Гавану" пропустить стаканчик - в полдень, в полночь или под утро - вас встречал Жан-Люк Бессонный, свеженький, бодрый, как будто только что заступил на смену.

Ну, уж это слишком, - скажет даже самый доверчивый пилигрим. - Такого не бывает. Не может человек не спать, работать круглые сутки, даже если это скупенький француз.

Пилигрим окажется прав. Здесь был подвох или, как выражаются нынешние тинэйджеры, "прикол". На самом деле бармен, работал не больше, чем все нормальные люди и столько же отдыхал. Потому что Жан-Люка как такового не существовало. А были однояйцовые братья-близнецы Люк и Жан (причем, как шутили некоторые, никто не знал, кому досталось это яйцо). Вот у них-то, взятых в совокупности, и было прозвище Бессонный. Потому что для всех Люк и Жан были как одно лицо. И чтобы не путаться, их просто звали Жан-Люк. Имени Жан отдавался некоторый приоритет, потому что он был старше Люка на одну минуту. Он первым отважился вылезти из теплого сумеречного вместилища в холодный ослепительный мир.

Эта идентичность составляла тайну бара "Гавана", которая служила приманкой для туристов. Секрет знали только вышеупомянутые завсегдатаи. Тайна всегда сплачивает людей. Так образовался этот своеобразный клуб. К тому же был повод повеселиться, глядя, как приезжий отдыхающий, потягивая заказанный коктейль, с недоумением смотрит на бармена. "Как же так? - думает отдыхающий, когда бы я ни пришел, этот парень все время как огурчик, стоит за стойкой. Вот бы мне такого клерка..."

А завсегдатаи тайно подхихикивали. Но в это время (время обеда кончилось, а время ужина еще не наступило) посетители отсутствовали, поэтому завсегдатаи слегка скучали, попивали ледяные фирменные коктейли "какаду" и развлекали друг друга, как могли.

- Мониту, Малыш, - почитай-ка нам свои стихи, - томно потягиваясь, попросила Алисия.

Да, да! - подхватили все. - Давай, отчебучь нам чего-нибудь этакого!..

Мониту - маленького роста, темноволосый, белозубо улыбчивый абориген - не стал ломаться. Пригладил волосы, смочив их остатками коктейля, приосанился и выдал стих про Родину, только недавно написанный. Читал он, разумеется, на местном наречии. Иначе в переводе терялась рифма и пропадало все своеобразие стиха и первобытная его сила страсти.

Стихи Мониту:

Ментаны,

Ментаны,

Айна ванканы.

Куйя! Куйя!

Кукуй я,

Кабы не Куакуйя!

Бона фонтана,

Tovarishch,

Кукай моа

Куйя! Куйя!

Кукуй я,

Кабы не Куакуйя!

Все зааплодировали. Мониту поклонился, взял под мышку свою доску для сёрфинга и пошел к океану, ловить вечернюю волну.

Директор гимназии месье Жалюзи из всех полинезийских слов понял только выражение "кукай моа", означавшее "запреты". Русское "tovarishch" тоже понятно и еще пара искаженных французких слов. А общий смысл, вероятно, таков: "Большие фонтаны под запретом, но кое-что уже можно. Кем бы я был, если бы не моя Родина". "А он фрондер, - подумал месье Жалюзи, - этот Мониту. Чем-то похож на русского поэта Пушкина - курчавый, смуглый, небольшого роста - и гениальный".

Алисия Ферэрра с восторгом повторила: - Куйя! куйя! Куакуйя!

- Какого ху... - прохрипел бригадир Охам, проглатывая кусок мяса, вытер рукавом выступившие слезы, и продолжил, - ...дожника пера потеряем, если, что случится с нашим Мониту.

- А почему с Мониту должно что-то случиться? - спросила Алисия, направляя большой сосок правой груди на Охама. Алисия никогда не носила нижнего белья, а верхнее у нее было вызывающе тонким.

- Говорят, появилась акула-людоед... - ответил бригадир, косясь одним глазом на выпирающий сосок Алисии, а другим контролируя свое блюдо. - А наш Мониту большой любитель сёрфинга. Вечернее купание опасно. Они как раз выходят на охоту.

- И большая акула? - спросил месье Жалюзи.

- Просто громадная, - ответил бригадир. - Вот такие челюсти!

И он широко раскинул громадные свои руки.

- Я даже знаю имя этой акулы, - усмехнулся пан Фунек. - Её зовут Охам Дженкинс. Посмотрите, как он расправляется со стейком. Это же просто жутко такое видеть.

Все засмеялись. Потом шумно заулюлюкали, приветствуя знаменитого писателя, появившегося в сопровождении доктора. На веранду бара первым поднялся Джон Кейн. Почти целый день он сдерживался, чтобы не выказать никаких признаков американского превосходства. Но к вечеру не сдержался - и показал.

- Ого! - воскликнула Алисия. - Я много штук держала в руках, но такую первый раз вижу. Как её зовут?

- Меч-рыба, - ответил Джон Кейн, с напрягом, обеими руками, держа рыбину за хвост, но и то не удержал - воткнул длинный острый шип в деревянный пол веранды. - Много дней я уже гонялся за такой... и вот наконец-то поймал. Около ста фунтов потянет.

- Это сколько будет в килограммах? - полюбопытствовал бармен Бессонный.

Все стали в уме подсчитывать, переводя числа из англо-американской системы мер и весов в европейскую. Быстрее всех сообразил шустрый поляк.

- Сто фунтов равняется сорока килограммам, - ответил пан Фунек. Это был человек лет тридцати пяти, с типично славянской внешностью, с хриплым голосом, чрезвычайно обидчивый, как все поляки, из-за постоянно переживаемого чувства гордости за свою нацию, каковое чувство накладывалось на чувство этнической неполноценности.

- А в фунтах все-таки больше, - сказал бармен.

- Приглашаю всех сегодня на ужин в бар, - объявил Джон Кейн. - Жан-Люк! Прими эту рыбину и приготовь её нам сегодня на ужин. Только меч не выбрасывайте...

- С вашего позволения, я повешу его в зале, - сказал Жан-Люк и кликнул поварят. Поварята прибежали с кухни и, с надрывом физических сил, уволокли меч-рыбу в подсобку.

Джон Кейн присел на высокую табуретку, устало положил руки на стойку.

- Вам как всегда? - спросил Жан-Люк. - Виски "Джони Уокер"?

- Нет, налей-ка мне сегодня водки. Какая у тебя есть?

- Stolichnaya vodka пойдет?

- О'кей. Сделай её с мятой и со льдом.

- Разумеется, со льдом. - кивнул бармен. - Что-нибудь съедите?

- Да. Принеси мне, пожалуйста, булочку с сыром, помидорами и каперсами.

Бармен повернул к себе раструб из надраенной латуни и гаркнул туда заказ писателя. Труба тянулась в кухню, как на корабле, обычно такая тянется в машинное отделения с капитанского мостика. Бармен был здесь капитаном, а его стойка - мостиком.

Жан-Люк улыбнулся Уилсону:

- А что закажет уважаемый доктор?

- Только банку "Гиннеса".

В бар зашли два западных туриста, одетые в пестрые рубашки-аллоха и трусы бермуды. Один был полный, рыхлый, другой - тощий и жилистый.

- What's up, dude? - [Как дела, чувак? (англ.)] обратился к бармену толстый развязным тоном и стало ясно, что пришли американцы.

- Excellent, - [великолепно! (англ.)] приветливо ответил бартендер. Он всем отвечал приветливо, даже последним засранцам.

Посетители заказали "Дайкири". "Побольше рому налей", - сказал бармену толстый.

- Опять эти двое, - сказал доктор, наклонясь к Джону.

Писатель отхлебнул водки, посмотрел поверх тяжелого восьмигранного стакана.

Американцы громко разговаривали, будто были у себя в Бруклине, не обращая ни на кого внимания. В иное время Кейну стало бы стыдно за своих соотечественников, за их неряшливый вид, за громкий бестактный голос, за развязную манеру поведения (Самым отвратительным из них был толстый, он в основном и говорил, а тощий больше помалкивал и озирался по сторонам, будто ища с кем бы подраться), но сейчас ему было не до критических наблюдений. Джон собрал всю свою волю в кулак, делая вид, что совсем не испугался. Мимоходом подумал, что давешняя парочка успела переодеться в более легкую одежду.

Толстый громогласно стал рассказывать анекдот про двух евреев.

- Как же мы быстро теряем свою политкорректность, едва выехав за границу цитадели демократии, - посетовал доктор.

- Ну правильно, край дикарей, чего стесняться, - стараясь держаться бодро с иронизировал Джон Кейн.

Толстый говорил, давясь от смеха:

"Один еврей звонит другому еврею:

- Слушай, Абрам, как ты относишься к евреям?

- Я их ненавижу, когда они звонят мне по телефону в три часа ночи!!!"

Тонкий в знак солидарности едва не подавился от смеха. Откашлявшись, он в отместку рассказал свой анекдот:

"Вчера по ящику для идиотов показывали какое-то идиотское шоу, и я как идиот его смотрел".

Толстый прыснул коктейлем от смеха и тоже закашлял.

- А где наш Гоген? - спросил Кейн свою компанию, чтобы только не видеть тех двоих ублюдков.

- Годо на пленэре, - ответил директор гимназии месье Жалюзи. - Пишет с натуры вечерний прибой.

- И вот что интересно, - вклинился в разговор бригадир Охам Дженкинс (он съел свое мясо и теперь ему хотелось поговорить о высоком), - волны у него получаются всегда одни и те же. Как щепки. Как хотите, господа, но мне такое искусство не по нутру. Я целый день тружусь на причале, уж я-то знаю, какие бывают волны.

- Вода - самый трудный элемент изображения для художника, - взял слово доктор, крутя в руках полупустую, всю в слезах, банку "Гиннеса". - Не всякий её может написать. Мне нравится, например, Рокуэл Кент...

- Лучше всех писал воду русский художник Айвазовский, - высказал свое мнение Джон Кейн.

- Русский реализм устарел, - высокомерно отмахнулся пан Фунек.

- Абстракционизм еще более устарел, - ответил Кейн. - Все возвращается, и сейчас самое авангардное направление как раз реализм.

Джон не жаловал поляка. В свое время писатель несколько раз пытался поговорить с ним, как со славянином, о России, но пан Фунек только отфыркивался или презрительно отвечал, что для него, пана Фунека, сразу за восточной границей Польши начинается Аляска. На что доктор с чисто британским чувством юмора рассказал анекдот про Буша-младшего, рассматривающего глобус.

- Кстати, о воде, - сказал бригадир Охам. - Один местный житель строит ковчег.

- В каком смысле? - спросил доктор.

- В прямом. Говорят, самый настоящий ковчег, из дерева, футов сто длиной.

Доктор усмехнулся.

- Вот-вот, все над ним смеются, точно так же как смеялись над Ноем перед потопом, - сказал Дженкинс. - А теперь вот грядет глобальное потепление. Если океан поднимется, первым делом уйдут под воду эти острова...

"Нигде не скрыться, нигде не скрыться, - с тоской подумал Кейн. - Этот Охам, конечно, трепло, но тут он прав. Вот тебе и парадиз...", - но вслух сказал иное:

- Меня это не касается, У меня уже есть ковчег - моя яхта.

- Да, вам хорошо, - вздохнул Охам и заказал у бармена один "Джулепс". - А что делать нам, не миллионерам, простым смертным?

"Умирать", - подумал Кейн, но промолчал, дабы не нажить классового врага.

- Всемирный потоп - это выдумка журналистов, - сказал месье Жалюзи.

Бронислав, глядя на Охама, тоже заказал "Джулепс".

- С коньяком? виски? - спросил Жан-Люк у Бронислава.

- Виски со льдом, мятой - все как полагается, - раздражился поляк. - Почему вы ни у кого не спрашиваете, только у меня?

- Не психуйте, я только уточнил.

- Если начнется потоп, я возьму вас, Дженкинс, к себе на борт в качестве матроса, - предложил Джон, - обещаю.

- Вот спасибочки! - обрадовался Охам и заказал еще один "Джулепс".

- Если этот остров уйдет под воду, - сказал доктор, - я пожалею лишь о том, что потеряю наш корт для тенниса.

- Мое приглашение относится и к вам, доктор, - сказал Джон.

- О! Вы очень любезны.

- Не стоит благодарности. У меня к вам шкурный интерес. На борту должен быть доктор.

- Ага, - многозначительно сказал доктор.

Поляк насуплено сосал свой "Джулепс", зная, что на яхте миллионера он будет (как всегда) лишним.

- О чем разговор? О чем секретничаем? - вклинилась в мужскую компанию Алисия Ферэрра. - Мистер Кейн, где ваша прекрасная нимфа? Куда вы её спрятали от народа?

- Как раз с народом она и пошла общаться, - ответил Кейн. - Аниту ушла в деревню, навестить родственников.

Джон терпеть не мог рассказывать всем про свои проблемы и потому отвечал приблизительно.

- Мистер Кейн набирает команду, - дал объяснения Охам Алисии на её предыдущий вопрос.

- Для чего? - Латиноамериканка вновь обратила свой кошачий взор на миллионера, сексуально потягивая через соломинку черный, на основе кока-колы коктейль "какаду".

- Отправляемся в кругосветное плавание, - полушутя ответил Джон.

- О, Боже мой, вы просто сумасшедшие! Кругосветное! Это же шторма! Пираты!..

- Да, кстати, - сказал доктор, - пираты это не шутка. Сегодня по радио сообщили: опять пираты захватили судно в районе...

Кейн достал из кармана сигару, освободил её от целлофана. Он любил эту процедуру, все делал не спеша. Обязательно надо понюхать табак, потом обрезать кончик. Потом долго и тщательно раскуривать так, что металлический корпус зажигалки "зиппо" успевал разогреться до боли в пальцах. Периферическим зрением Джон заметил, что Тонкий исподтишка рассматривает его, Кейна. Толстый действовал более профессионально, но и от него тоже вдруг завоняло копом.

Джон повернулся спиной к залу. Окутавшись голубоватым ароматным дымом, через зеркало за барной стойкой Кейн тщательно просканировал американцев. "Может, я чего-то не понимаю, но если они сейчас при исполнении, то не стали бы пить спиртное. Значит, они не из ФБР".

"Пираты, - пришла шуточная мысль. Хотят угнать мою яхту и пиратствовать на ней. Черт, я совсем опьянел. На кой дьявол нужно пиратствовать этим пижонам. По всему видно, что такие не любят рисковать. Просто они угонят яхту в Австралию и там её продадут. Весьма распространенное преступление. В Австралии яхты стоят чуть ли не вдвое дороже, чем в Америке".

Джон понял вдруг, что моделирует ситуацию. Хотелось в конце концов проверить на себе свои же способности, подтвердить их или опровергнуть.

Но тут американцы ушли, и Джон вздохнул с облегчением. "Обычные туристы, а ты просто трус", - вынес он вердикт себе.

На радостях он заказал себе еще водки.

Джон почувствовал, как с каждым глотком этой огненной воды в нем просыпается русская часть его существа, в обычное время задавленная американизмом. Почувствовал настоящую русскую тоску. Еще пару рюмок, и он постигнет тайну русской души - отчего они так много пьют.

- Знаете, доктор, - сказал Джон, - я недавно обнаружил, что я на какую-то часть русский...

- Это интересно, - скептически ухмыльнулся доктор.

- Да... я тут на досуге покопался в корнях своего генеалогического древа...

- И нашел там пару трюфелей, - захохотал пан Фунек.

Джон с грохотом поставил тяжелый стакан на стойку, соскользнул с гладкого табурета, схватил Фунека за ворот рубашки, сдавил. Пан Фунек стал задыхаться, хребтом ложась на стойку. Упал чей-то стакан. Бразильская женщина взвизгнула. Доктор схватил писателя поперек живота и отодрал (как отдирают репейник) друга от язвительного Бронислава. Бронислав весь покрылся красными пятнами, вызванными целым комплексом причин: страхом, гневом, стыдом за унижение (писатель лежал на нем, а не он на писателе), а так же кислородным голоданием.

- Что это с вами, Джон? - удивился Генри, вы никогда не были таким вспыльчивым.

- Он назвал меня русской свиньей, - ответил Джон, кивком головы указывая на пана Фунека.

- Я не произносил слово "свинья" и тем более слово "русская", - отперся Бронислав Фунек.

- Вы не произнесли, но намекали, - сказал доктор, - трюфели разыскивают с помощью свиней... поэтому извольте извиниться. Если вы джентльмен.

Доктор был тонким психологом. Ни один поляк не устоит перед возможностью доказать, что он джентльмен.

Фунек извинился. Джон Кейн извинения принял. Инцидент был исчерпан.

- Давайте пересядем за столик, - предложил Уилсон. Они повторили заказ спиртного и пересели подальше от стойки.

- Если разобраться, - продолжил Джон после долгого смакования выпитой порции, - я не типичный американский писатель. Ведь не случаен же мой интерес к русской литературе. Что-то во мне тянет к ней. К этим загадочным людям. Я все-таки полагаю, один из моих предков - выходец из России? У моей матери девичья фамилия Барди... Так вот, есть у нас в роду по материнской линии такой загадочный предок - Семеон Барди. А на самом деле у него имя, наверное, было Семен Бардин. Или даже Кабардин. Тогда, скорее всего, это прозвище. Кабардинцы живут на Кавказе, на территории России, я проверял. Скорее всего, Семен был русским казаком, воевал с горцами, имел прозвище Кабардинец. В конце девятнадцатого века он эмигрировал в США, где и скончался в начале 20-х годов ХХ века, в возрасте 123 лет, оставив троих сыновей. Все они носили одинаковую фамилию Барди. Их потомство частью умерло, частью расселилось по территории США. Во всяком случае, моя мать ни с кем из них не поддерживала связь. Наконец последний Барди родил мою мать... ну, в библейском смысле... Возможно мафусаилов возраст Семеона преувеличили семейные легенды. Но сам Семеон Барди не миф.

- А что? - сказал доктор. - Ничего невероятного в судьбе вашего Семеона нет. Америка - страна эмигрантов.

Джон вдохновился:

- Многие знаменитые люди Америки - особенно их много в Голливуде - имеют русские корни. Кирк и Майкл Дугласы, например, Дэвид Духовный, Харрисон Форд, Вайона Райдер, Шон Пенн, Дастин Хофман, Хелен Мирен; наконец, красавчик Дикаприо, качок Силвестр Сталоне и такой монстр киноиндустрии как Стивен Спилберг...

Доктор засмеялся:

- Охо-хо! Хорошую компанию вы себе подобрали.

- Да уж, в нее не стыдно затесаться, - смеясь, согласился писатель.

- Послушайте, Джон, - сказал доктор, - Меня разбирает плебейское любопытство, вы не закончили свою историю...

- Что вас интересует? - Джон резко посерьезнел.

- Вы рассказали о встрече с неким человеком или... э-э-э... существом, упали в обморок, а что дальше. Хотелось бы знать, чем дело кончилось.

- Вас это интересует с медицинской точки зрения или с житейской?

- Во всех аспектах.

- Ну что ж... в конце концов я сам обратился к вам как к доктору.

Джон отпил глоток водки.

- После той встречи я много лет не сталкивался с тем... существом, как вы говорите. Я много работал, и тот заслуженный успех, который в конце концов пришел ко мне, считался мною справедливым. Но потом я стал сомневаться... и начал сопоставлять кое-какие факты... И по мере того, как факты показывали свою явную связь меня все сильней охватывало беспокойство. В порыве отчаяние я отправился в Европу. Но беспокойство не оставляло меня. И даже здесь на краю земли, после непродолжительного затишья, меня снова куда-то поднимает какая-то сила... Наверное, поэтому я собираюсь в кругосветное путешествие.

Генри деликатно коснулся руки Джона и высказал свой диагноз:

- В психиатрии - только вы не пугайтесь этого слова - есть такое понятие как "состояние фуги".

- Чего?

- "Фуги"... Это когда человек не отдает отчета в своих действиях, его охватывает жажда передвижения, жажда перемены мест. Человек, находящийся в состоянии фуги может уехать на край света, скитаться Бог знает где, а через несколько лет, когда фуга выдохнется, спросить себя, с какой целью я мотался по свету? И не найдет ответа. Но ответ есть. Состоянию фуги обязательно предшествует сильнейшее нервное потрясение.

- Это правда?

- Сколько угодно таких случаев...

- И как она лечится, эта фуга Баха?

- Вы иронизируете, это хороший признак. А лечит её единственно время. Как говорится, время - хороший доктор.

- Время... Хотел бы я знать, что это такое?.. Да... Но вот однажды, уже живя здесь, я как-то отправился на рыбалку. Аниту по каким-то причинам со мной не было. Я шел под парусами один...

21

Стоял ослепительно ясный день. Дул ровный сильный ветер. Яхта прыгала с волны на волну, как летучая рыба. Джон сидел у штурвала, глубоко дыша свежим морским воздухом, время от времени стирая с лица соленые брызги. Иногда какая-нибудь особенно дерзкая волна окатывала пустую палубу. Вдруг прямо по курсу в воздухе появилась серебристая точка. Она росла, приближалась. Джон подумал, уж не вертолет ли Береговой Охраны летит?..

Пока он думал да гадал, летательный аппарат приблизился, и стало видно, что это не вертолет и не самолет, а вообще черт знает что. Скорее насекомое. Причем гигантских размеров. Наверное, такие водились на первобытной Земле в ранний каменно-угольный период. Из школьной программы Джон помнил, что были гигантские стрекозы с размахом крыльев до полутора метров. Это тварь не была стрекозой. Она была похожа на муху. Это была огромная белая муха. Ну, просто ОГРОМНАЯ! Не менее трех футов в длину имело её тело. А размах крыльев невозможно было точно определить, потому что крылья находились в движении. Они, крылья, трепетали с такой скоростью, что почти растворялись в воздухе, виделось только нечто размытое. Разумеется, такое большое насекомое изрядно весило, и махать крыльями ей приходилось с бешеной силой. Иначе она бы просто не смогла лететь. Вообще-то, по логике и законам гравитации она и не могла летать. Но вот летит же, кружит же, жужжит же. И пируэты совершает быстрые, характерные для обычной мухи. Удивительно, должно быть, сильное существо.

Супермуха, однако, все-таки устала (еще бы, сколько миль она преодолела, летя со стороны открытого океана?) и пошла на посадку. Она уселась на бушприт, потом, быстро перебирая лапками, перебралась на носовую палубу. И сразу развернулась головой навстречу ветру, чтобы в случае чего, моментально взлететь. Умная тварь. Впрочем, здесь на ум, а инстинкты.

Закрепив штурвал, Джон Кейн по-пластунски подобрался к мухе. Она не улетела, и это дало ему возможность внимательно её рассмотреть. Было такое впечатление, что он разглядывает насекомое через мощное увеличительное стекло. Огромные глаза с тысячами фасеток. Мерзкий хоботок с присоской и жалом на конце, как палка у слепого все время ощупывала местность вокруг себя. Длинные жесткие волоски на теле. Само тело омерзительно белой окраски. Смотреть на муху было тошно. Мухи - разносчицы заразы. Какую заразу несет на себе эта мохнатая тварь? Словно опровергая обвинения в нечистоплотности, муха стала производить моющие движения Понтия Пилата и протирать глаза, хоботок и жвала. Потом повертела головой. Она, несомненно, видела, что делается у нее за спиной. И, разумеется, видела Джона Кейна, распластанного на палубе, с мухобойкой в руке. Да, он сползал в каюту за мухобойкой, и теперь готовился нанести сокрушительный удар по твари.

Вдруг муха сказала:

- Привет, Джон!

Джон Кейн отпрянул, словно перед ним ударила молния. Он был поражен, он почти задохнулся от удивления. Это невозможно, чтобы муха говорила! Случились две невозможные вещи - летающая гигантская муха, а теперь еще и говорящая. Насколько она близка в родстве с говорящими попугаями? Впрочем, и скворцы говорят. Но муха не может говорить, пусть и гигантская. Чем она издает звук? У насекомых нет легких. Звуки они издают механическим путем, а не пневматическим. Тогда чем? Этими мерзкими жвалами, которые все время шевелятся у нее под хоботком?

- Ты разве меня не узнал, а, Джон?

Муха говорила с тем акустическим эффектом, какой выходит у человека, когда он надевает на голову пустое ведро. Вот так: бу-бу-бу! С металлическим отзвуком.

- Ты разве меня не узнал, Джон? - и тварь захохотала - бу-бу-бу!

- Ты кто? - прохрипел Джон. У него пересохло горло.

- Я твой приятель по Нью-Йорку. Помнишь, предлагал тебе сделку?.. А вообще-то у меня много имен. Это зависит от образа, который я на время принимаю. Например, когда я в образе белой мухи, меня зовут Вельзевул. А когда я...

- Ты - дьявол?! - Джон вскочил на ноги. - Изыди!

- Черт меня побери, - сказал Вельзевул, - ты орешь, как пьяный ирландский священник после очередного загула, которого утром будит его ночная подружка, которую он подобрал на улице, чтобы отпустить ей грехи.

- Что тебе от меня надо, мерзкая тварь?

- Какой же ты невежливый. А еще писатель. Я просто хотела, то есть хотел, поговорить с тобой на интеллектуальные темы. С кем же еще и говорить, как не с писателем. Кругом столько идиотов, словом не с кем перемолвиться. А мне есть, что рассказать. Сейчас я как раз лечу из России. Ты себе не представляешь, сколько там говна - хлебать не перехлебать... Да, но я вообще-то хотел у тебя узнать, может ты желаешь еще кого-нибудь замочить? Может ты, вкусив дешевого успеха, пожелаешь, наконец, что-нибудь серьезного. Например, нобелевскую премию по литературе, а?

- Что значит - "еще"?! Разве я кого-нибудь убил? Почему ты говоришь - "еще"?

- Не притворяйся дурачком. Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Вспомни бездомного, на которого мы с тобой помочились...

- Я на него не... Это ты...

- Ну пусть будет так. Я его обоссал. Но после того случая ты однажды заглянул в эту вонючую щель между домами. Потом заглянул еще раз. Сначала ты дал ему денег, в надежде, что бродяга исправится и станет добрым членом общества. Но бродяга пропил твои деньги и оставался лежать все в том же дерьме возле мусорных баков. Когда ты в третий раз заглянул в этот проулок, следом за тобой туда зашли трое молодых хулиганов. В руках они держали бейсбольные биты. Ты приготовился отдать им свой кошелек. Но они не обратили на тебя внимания, прошли мимо. Они подошли к беспомощному бродяге. Бродяга попросил у них закурить. Они дали ему сигарету, подождали, пока он её выкурил, а потом забили бедолагу до смерти. Они просто расплющили, превратили его тело в кровавое месиво. Потом они помочились на труп и ушли, похохатывая.

- Ну и причем же здесь я?! - вскричал Джон Кейн.

- Как это причем? Свидетели показывают, что видели тебя с битой в руке.

- Какие свидетели?!

- Один негр-посудомойка вышел на заднее крыльцо ресторана, чтобы выбросить мусор и увидел тебя.

- Это ошибка! Эти подонки, когда уходили, сунули мне в руки биту.

- Так-так, это интересно, - с ехидством в голосе спросил Вельзевул. - И что было дальше?

- Я убежал!

- Ай-яй! Как нехорошо.

- А что, по-твоему, я должен был делать?

- Ждать полицейских и все им объяснить, как честный человек, дать описания преступников... - Вельзевул еле сдерживался от смеха.

- Я, разве, похож на идиота! На бите были только МОИ отпечатки пальцев. Те подонки действовали в перчатках.

- Ну ты хотя бы стер свои отпечатки, когда бросил биту?

- Я забыл... Мне не до того было...

- Ну как же так? Помнится, твои герои всегда так аккуратны, никаких отпечатков... а сам автор дает маху. Эх вы, писатели. Что касается фантазии, тут у вас все в порядке, а как до настоящего дела дойдет, так и садитесь в лужу.

- Я никого не убивал! Эти подонки подставили меня.

- Бедный мой кролик... А впрочем, тут надо разобраться. Давай подумаем: а не ты ли их вызвал?

- Что за глупости ты несешь!

- Ну не ты сознательно, но твое подсознание. Ты сдался. Ты потерпел поражение. Вспомни, твоего "Таксидермиста" отвергло издательство, и ты испугался, что все опять пойдет по кругу...

- Неправда. Я послал его в другое издательство, и там взяли!

- На твой роман обратили внимание только после того, как убили беднягу по твоей наводке. Ты принял мое предложение, и все пошло как по маслу. Тебя признали, и начался твой успех...

- Врешь! После того, не значит вследствие того!

- Значит, значит. И ты это знаешь. Или догадывался... Итак, я прилетел, чтобы продолжить наше плодотворное сотрудничество. Знаешь, скажу откровенно, мне нравится с тобой работать. Ты не столь прямолинеен, как некоторые, как твоя жена, например... Нет, ты артистичен. Все обставляешь так, будто ты здесь не причем. Ух, ты мой скромняга. Но я расшифровываю твои сигналы и получаю истинное удовольствие от этого...

- Что за бред опять ты несешь!

- Ну-ну, не скромничай. Я восхищен твоей методикой. Поздравляю с блистательно продуманной и проведенной операцией по устранению своей жены. Её, помнится, застрелил бывший любовник, какой-то байкер. Хорошее прикрытие, и имущество делить не надо...

- Я понятия не имею, о чем ты говоришь! Я просто сочинил рассказ... который случайно совпал с реальностью...

- Случайно? Точно такая же "случайность" постигла того жирнягу редактора, которому полоснули бритвой по горлу в двух шагах от собственного дома.

- Ложь! Это не я!

- Конечно, не ты. Какому-то подонку нужны были деньги на дозу. А редактор шел подвыпивши...

- Мразь! Ты все врешь! Ничего этого не было!

- Ну как же не было. Ведь газеты с сообщениями об этих убийствах ты бережно хранишь в своей каюте, в своем секретном ящике. Мысль материальна. Ты это знаешь. Если бы ты об этом не думал, да еще с такой страстью, да еще с таким талантом - этих преступлений не случилось бы. Итак, на твоей совести трое человек. И это только начало. Ха-ха-ха! Бу-бу-бу! То ли еще будет! Бу-бу-бу!

Джон Кейн замахнулся мухобойкой. Это была пластиковая трость с дырчатым блином на конце. Скорее это были сужающиеся круги, пересеченные двумя перпендикулярами. Таким образом, ударная часть мухобойки была похожа на некий прицел - круги и перекрещенные прямые. А перекрещенные прямые - это крест. Муха отползла. Но Джон все-таки ударил. И попал Вельзевулу по заднице. Там, где у насекомых обычно бывает дыхательные отверстия (То есть, они дышат жопой). Тело Вельзевула задымилось в месте соприкосновения с мухобойкой. На коже остался ожог в виде креста. Ужасно, до тошноты, завоняло паленой шерстью и горелым мясом.

Гигантская белая муха взлетела, развернулась в воздухе и атаковала Джона. Он выставил мухобойку уже сознательно, используя её как святой крест. Может быть, это было до некоторой степени богохульством, но иного креста у него под рукой не было.

Хоть и импровизированный, но христианский символ сработал. Муха отлетела как от хорошего удара в стекло. А, может, все-таки мухи боятся мухобойки, чем символа христианства? Так или иначе, тварь вскоре улетела и больше не вернулась.

Джона Кейна подобрали рыбаки. Его обнаружили лежащим на палубе мертвецки пьяным, когда его яхта, ни кем не управляемая, чуть не столкнулась с рыбацкой флотилией. Кое-как пьяного миллионера привели в чувства, отбуксировали его судно в порт. Оставили его отсыпаться в каюте.

Он лежал на постели, глаза его были открыты. Он разглядывал чуть выгнутый вовне потолок каюты, обшитый красным деревом; тонкие, но прочные поперечные балки из крепчайшего дуба. И пришла ему в голову мысль, что каюта похожа на гроб. Я живу в плавающем гробу, подумал он.

Нет, решительно отверг он. Это плохие мысли. Это не гроб, это - моя яхта, это мой дом, другого у меня нет. И сразу стало легче на душе. Он себя успокоил. Мы всегда, почти всегда себя успокаиваем. Так и живем - успокоенные. Заключив сделку с совестью.

Через иллюминаторы светило заходящее солнце. По стене каюты, обшитой благородным деревом, медленно полз луч света. Дерево светилось. В луче, похожем на кинопроекторный, плавали пылинки. Среди пылинок плавали еще более мелкие, невидимые глазу твари. Если на них взглянуть через микроскоп, то увидим их мерзкую щетину, зазубренные лапки, шевелящиеся челюсти...

Сначала мы делаем одну маленькую подлость, которую никто, кроме нас самих, не заметит, потом - другую, побольше, и вдруг однажды замечаем, что наша подлость никуда не исчезает. Она имеет свойство расти, превращаясь в некую тварь. Эта тварь видом у всех разная, она растет, достигает гигантских размеров. И тогда все наши подлые поступки становятся видимыми во все своей мерзости...

Он старался не думать о столкновении с гигантской мухой, старался убедить себя, что это был сон, бред или пьяная галлюцинация. Но мысль сама выползала из темных закоулков сознания, шевелила своими гадкими лапками, выставляла себя на обозрение. Джону в голову закралась крамольная мысль: такое могло быть наяву, но только не в этой, а в какой-то иной реальности. В каком-то смежном пространстве-времени, в которое мы иной раз попадаем на время... В другой проекции мира. Ведь мир неоднозначен. Он и вправду многогранен.

Надо что-то делать, подумал Джон. Ведь я и вправду виновен в смерти всех тех людей, о которых упомянул Вельзевул. Косвенно, но виновен. И вот я уже стал союзником дьявола. Джон вспомнил, что Вельзевулом в мистических книгах именуется ближайший соратник Сатаны. Чаще всего его изображают в виде огромной белой мухи. Сволочь! Дьявольское отродье! Почему он с самого начала привязался именно ко мне? Ведь я тогда был невинен... Невинен?

Впрочем, все это чушь. Никакого Вельзевула нет, а есть тварь по имени СОБЛАЗН. Вот бич человека. Соблазн. Впрочем, есть более точное слово, с библейских времен - ИСКУШЕНИЕ. Еще Иисуса искушали. Но он устоял. А я... всему виной мое болезненное честолюбие.

Джон Кейн встал с кровати, поддел пальцами ступни край ковра и толкнул начавшую сворачиваться мягкую трубу. В полу откинулась квадратная деревянная панель, когда Джон нажал секретную кнопку на пульте. Вниз уходила лестница из полированного дерева вишни. Джон спустился в трюмное отделение яхты - довольно тесное пространство, зажатое сужающимися к килю бортами. Трюм в принципе тянулся от носа до кормы, но был перегорожен переборками. И в эту часть трюма ни откуда нельзя было попасть, только из спальной каюты. Здесь Джон оборудовал убежище на всякий непредвиденный случай, на случай ночного нападения и так далее. Тут была раскладная двухъярусная койка, узкое, но мягкое рабочее кресло. Перед креслом - небольшой откидной столик и запасной пульт управления всеми системами судна. Компьютерная система с четырьмя плоскими мониторами, на которые выводилась видеоинформация, транслируемая с нескольких замаскированных видеокамер. Находясь здесь, Джон мог просматривать и контролировать все судно. Была даже телекамера, установленная в корпусе ниже ватерлинии. Так что он мог наблюдать подводный мир. Джон частенько здесь сиживал, наблюдая, как играют дельфины, как они легко и неустанно несутся впереди судна, не отставая и не обгоняя, весело помахивая горизонтальными хвостовыми плавниками, грациозно изгибая свои резиново-гибкие туловища, на которых играли световые змейки.

Джон включил экраны, и открылась перед ним подводная панорама. Сверху сочился чистейший зеленый свет, профильтрованный водной массой, который пропадал с глубиной, синел все более, переходя в сумерки, в черный страшный мрак.

Облитый подводным зеленоватым светом, Джон походил на капитана Немо, задумчиво мчавшегося сквозь морские глубины, к известной только ему одному цели.

Джон открыл тайник, где находился стальной ящик с эмблемой из переплетенных букв "J" и "K" на крышке. Когда колесики кодового замка встали, как положено, щелкнул запорный механизм. Джон поднял крышку. Внутри лежали аккуратно сложенные сертификаты, акции нефтяных компаний, пачки американских долларов, несколько слитков золота... Среди этих человеческих сомнительных ценностей покоилась толстая потрепанная папка. Он купил её еще в те времена, когда никому не был известен как писатель. В эту папку он сначала складывал черновики. Когда вышла первая рецензия на его книгу, он переложил (а потом и выкинул) черновики, а эту папку использовал исключительно как хранилища отзывов о своем творчестве.

Он вытащил её на свет Божий, как свой тайный грех, положил на столик. Открыв верхнюю обложку, он вдохнул слабый запах плесени и застоявшегося времени. Внутри, прижатые мощной пружиной, лежала пачка пожелтевших от времени бумаг. Это были вырезки из газет. На первой вырезке сверху красным фломастером было написано его рукой "Нью-Йорк Таймс...", и стояла дата. Значит, заметка из "Нью-Йорк Таймс".

Он отжал пружину, вынул и развернул хрупкий лист с неровными краями, разгладил и стал читать:

"На литературном горизонте американской литературы взошло новое светило (идиот, обозлился Джон на журналиста, даже писать толком не умеет). Пока оно еще представляет собой лишь маленькую звездочку, но очень скоро эта звездочка превратится в звезду первой величины. Поверьте моему опыту, уважаемые дамы и господа, начинающий писатель Джон Кейн еще покажет себя во всем блеске. Его первый роман "Таксидермист", написанный в экспрессивной манере..."

Ну и так далее. Вторая заметка, третья, четвертая... Градус хвалебности все нарастал. "Таксидермист" бьет все рекорды по продаваемости. В списке бестселлеров он занимает первое место уже пять недель, невероятный успех!..

И вот уже следуют глянцевые обложки с его портретом и глянцевые слова сопровождают фото.

А вот маленькая заметка, вышедшая чуть раньше периода успеха:

"...найдено тело шестидесятидвухлетнего Райана Букса, белого мужчины, без определенного места жительства..." - Джон Кейн перепрыгнул взглядом на соседние строчки: "...бейсбольными битами... размозжили череп... на теле множественные..."

Джон Кейн перелистнул еще несколько заметок.

Это были хвалебные рецензии и отзывы на фильм "Таксидермист", снятый по его одноименному сценарию кинокомпанией "Сан-Тренси пикчерс продакшн" и на его второй роман "Застенчивый убийца". Вся эта сладкая смесь, весь этот медок, сахарок и патока, предварялись заметкой о зверском убийстве известного редактора и владельца издательства "Найт стар".

Далее шли рецензии на его, Джона Кейна, последующие книги. Все чаще мелькали нелицеприятные тирады о том, что фантазия Джона Кейна слабеет, что он исписался. Голоса завистников звучали все громче, грозя его славу, приобретенную кровью и потом, обернуть профессиональным крахом.

Тогда-то, в эту решающую минуту он подшил к делу еще одну заметку.

"Вашингтон пост" писала:

"...прекрасная пора середины жизни... Её талант был в самом расцвете, когда грубая рука ревнивого подонка оборвала жизнь замечательного художника... Трудно поверить, что убийца ожидал пятнадцать лет, чтобы отомстить, проявив поистине крокодилово терпение...

...едва выйдя из тюрьмы, опять совершает преступление... пять выстрелов, в том числе два в голову, три - в различные части тела... стрелявший средь бела дня... её окровавленное тело лежало среди осколков разбитой витрины... шел дождь, как будто сама природа оплакивала знаменитую мастерицу кисти Джулию Мэйберри..."

Тут же была еще одна вырезка. Из другой газеты. Интервью с убийцей, бывшим мужем "гениальной художницы".

"КОРРЕСПОНДЕНТ. Ваш поступок трудно понять. Целых пятнадцать лет(!!!) вы не видели свою бывшую жену. Неужели вы так мстительны, столько времени копили злобу... Чем она пред вами уж так провинилась?

ОБВИНЯЕМЫЙ. Понимаете, тут такая штука. В психологии - а я в крытке почитывал всякие книжечки, - есть такое понятие, как "отложенное общение". Оно означает, что если вы с другом детства, например, не виделись сорок, скажем, лет, то когда вы случайно столкнетесь, то начнете свое общение ровно с того момента, когда расстались. Короче, совсем просто, если вы встретите друга детства, с которым вместе сидели на горшке, то начнете вы свое общение с разговоров о горшках. Теперь ясно?

КОРРЕСПОНДЕНТ. Это любопытная информация. И все же. За что вы её убили?

ОБВИНЯЕМЫЙ. Этот свистун из "Вашингтон пост" наврал, что, типа, я только вышел и сразу пришил бывшую жёнушку. Не сразу. Пять лет прошло, понял?.. Ну, увидел её портрет в журнале, её глянцевую морду. Ну, обидно стало. Она, блин, миллионы гребёт. А я, выходит, полное дерьмо... никлы сшибаю на выпивку... А кто её из дерьма вытащил? Я её подобрал на дороге, понял?.. И вот такая благодарность... Видит Бог, я не хотел её убивать... Но она, оказывается, не только сама в порядке, но и замужем за известным писателем, а у меня все подруги шлюхи и пьяницы... ну, короче, у нее все намази, а я опять в полном дерьме... Ну, разозлился...

КОРРЕСПОНДЕНТ. Вы её выследили?

ОБВИНЯЕМЫЙ. Да не следил я за ней. Просто так масть легла... Шёл дождь, я укрылся под навесом одного модного женского бутика. И тут подъехала она на своей крутой тачке. Я ей говорю: "Привет, Джулия! Тебя трудно узнать... Как странно, мы все время встречаемся на дороге...".

КОРРЕСПОНДЕНТ. Ну и что она?

ОБВИНЯЕМЫЙ. А она , дура, как заорет: "Полиция! Полиция! Убивают!" А у меня, когда я слышу слово "полиция", моя пушка сама в руку вскакивает...

КОРРЕСПОНДЕНТ. И сама стреляет...

ОБВИНЯЕМЫЙ. Ну, не знаю... Словно это не я сам... а какая-то тёмная сила меня заставила... Я даже не сразу понял, что произошло...

КОРРЕСПОНДЕНТ. И что было дальше?

ОБВИНЯЕМЫЙ. Потом подвалили копы и уложили меня двумя выстрелами... Но мне повезло, в больнице я выжил.

КОРРЕСПОНДЕНТ. А вот Джулии не повезло...

ОБВИНЯЕМЫЙ. Мне очень жаль. Ей-богу, жаль..."

После убийства жены Джон вновь оказался на гребне успеха. Ошеломительный вал хвалебных статей о его новом романе "Глас вопиющего", экранизация которого принесла Джону Кейну баснословную кучу денег и взметнула очередную волну славы... Ну и так далее.

Джон Кейн сложил заметки в папку. Взял с полки коробку с патронами. Вынул оттуда два патрона с крупной дробью (сразу из двух стволов, чтобы наверняка, подумал он), положил их в карман.

С папкой под мышкой он поднялся из убежища в спальную каюту. Закрыл люк, пнул рулон ковра, который, раскатился и закрыл тайный вход. Из спальни Джон направился в кают-компанию, опустился на корточки перед модным камином. Это был высокий цилиндр, поставленный вертикально, изготовленный из металла толщиной в броневой лист, с прозрачной лицевой стенкой. Блестящая гофрированная труба выходила из стальной округлой макушки, тянулась кверху, исчезала из виду, пробив потолок солона.

Джон открыл прозрачную стенку, сдвинув её вверх по полозьям вдоль цилиндра, положил папку в камеру сгорания, выдвинул заслонку трубы и поджег листы, выпирающие из-под картонной обложки. Когда пламя занялось, он закрыл лицевую стенку и, оставаясь на корточках перед камином, тупо смотрел на гудящий огонь.

Потом он снял со стены ружье.

Сунул руку в карман за патронами.

Знакомые шаги прошелестели по палубе, в солон спустилась Аниту.

- Ты зажег камин, как здорово!

Она уселась на шкуру зебры, расстеленной перед камином. Весело посмотрела на огонь, на Джона, на его ружьё. Он все еще держал его, тупо глядя на стволы, только успел вынуть руку из кармана, так и не коснувшись смертоносных цилиндриков. Аниту его взгляд истолковала по-своему.

- Не беспокойся, я его уже протерла, вчера, и даже смазала кокосовым маслом.

- Девочка, сколько раз я тебе говорил, что оружие нельзя смазывать кокосовым маслом, только специальным ружейным. Там же все засохнет коркой. Вот захочу выстрелить, а стволы разорвет...

Только сейчас Аниту заметила, что с её Джоном не все в порядке. Такой Джон её не нравился, он её пугал. Она подошла и отняла у него ружье, повесила его на стену. Потом спросила:

- Чем я могу помочь тебе?

- Как ты здесь, в Онаэгане, оказалась? Ты же была в деревне на атолле?

- Тебя долго не было, вот я и приехала. На катере.

Ну да, Кейн ведь знал, что острова связаны регулярным морским сообщением. Каждое утро и вечером пассажирские морские катера посещают все острова архипелага.

Джон обнял Аниту.

- Ладно, дорогая, не обижайся. У меня, как у всех писателей, очень дурной характер.

Аниту знала, что у него вспыльчивый характер. Он мог взорваться как вулкан, но быстро успокаивался и вот он уже ласковый, как морской бриз.

- Ты хочешь заняться со мной любовью? - спросила Аниту.

- Пока только платонически. Я весь обессилил, как рыба, вытащенная из воды.

- Ты просто голоден. Сейчас я приготовлю обед и накормлю тебя.

- Спасибо, родная, - сказал Джон. - Ты спасла меня от смерти... голодной.

22

Из бара "Гавана" они вышли последними, когда все "наши" куда-то расползлись. Едва раскаленная небесная сковородка скатилась в океан, как наступила тропическая ночь. Джон проводил доктора до угла, где пересекаются рю Пикар и Портовая. Кроме галогеновых фонарей здесь светила вывеска спортивного магазина "Жак Кусто" (все для подводного плавания) да банкомат "Сосьете Женераль".

Доктор подавленно молчал. Теперь он знал тайну Джона. Теперь они были больше чем друзья, они были своего рода сообщниками. И даже впервые перешли на "ты". Выслушав исповедь писателя, доктор сказал:

- Скажу честно, я не знаю, что ответить на твою историю и как её объяснить - рационально или мистически. Я агностик и к тому же медик... и вот как медик, я уверен, что твое психическое здоровье значительно улучшилось. У тебя был слом, но ты его преодолел. Это очень хорошо, что ты сжег папку, это аутодофе очистило твою душу...

Уилсон взял такси-электрокар. Садясь в это стеклянное яйцо-на-колесах, дал последний медицинский совет:

- Знаешь, куда тебе надо поехать?.. раз уж зовет труба... Только не в кругосветку. Это тебе не поможет, а только усугубит... Тебя полностью излечит поездка в Россию.

Джон открыл рот от такого неожиданного совета. Действительно, как это он сам до этого не додумался.

- А может, вместе поедем? - предложил он доктору.

- Боюсь, мои бронхи отвыкли от холода. А ты поезжай. В сакральные путешествия надо пускаться в одиночку. Dosvidanya, tovarishch!

Крупные южные звезды, как россыпь алмазов, сияли на черном бархате неба. Джон подумал, что подобной избитой фразой он никогда бы не начал главу. Но звезды действительно были крупными и сверкали на небе, как россыпь брильянтов, так что ж тут еще выдумывать. Здесь нет поблизости мельничного колеса, нет плотины, и осколок бутылки не блеснет под луной. Если что и блеснет на крупном песке пляжа, так это пустая алюминиевая банка из-под пива. Да и ту утром подберет мусорщик. Чехов здесь тоже писал бы иначе.

Алисия Ферэрра вышла из морских волн, как Афродита из пены. Только это была слегка состарившаяся богиня. Зато голая. Алисия научилась не стесняться наготы у местных жителей. Она легла на песок у ног Джона, как недавно на палубе лежала Аниту.

У Алисии, особенно когда она находилась в горизонтальном положении, груди хорошо держали форму. Синьора Ферэрра слегка замерзла, поэтому соски её, смотрящие вверх, удлинились и на вид казались твердыми. А может, они затвердели по другой причине.

Джон сел на песок, провел ладонью по груди женщины, стирая капельки воды, сжал упругую, сначала прохладную, а потом все разогревающуюся округлость. Алисия закрыла глаза и чувственно вздохнула. "Согрей меня", - прошептала она. Он навалился на нее, как был - в одежде - и сжал в объятиях. Их губы слились, языки страстно соприкоснулись и переплелись. "Как Чехов на пляже в Бирме с аборигенкой", - машинально подумал Джон.

Она расстегивала ему намокшую рубашку, шорты. Потом двумя руками, как она любила, взяла его напрягшийся член. Горячие губы обхватили головку, тонкие чуткие пальцы щекотали яички. Французский поцелуй продолжался долго. И вот он вошел в нее, распластанную на песке. Они двигались навстречу друг другу синхронно, со сноровкой давних любовников. Впрочем, так оно и было. Ведь Ферэрра была первой женщиной, которая отдалась Джону, когда он прибыл на главный остров. Это потом Джон уехал на атолл, а Алисия осталась в столице архипелага. Она не любила дикий образ жизни. У них не было особых душевных отношений, только секс. Поэтому и расставание не было мучительным.

Их встреча была странной и потому - закономерной. Джон сидел в ресторане на Океанском бульваре, официант принес ему записку "от вон той дамы". В записке - бумага в мелкую клеточку из блокнотика - зеленой пастой было написано: "Никаких отношений, только секс. Алисия". И был номер телефона. "Паркуа па?", по-французски подумал Джон, тем более, что дама была брюнеткой.

Сегодня Джон впервые изменил Аниту, впервые за последний год. Но, кажется, Аниту, это не считает за грех. У них в деревне невиданная для европейца свобода половых отношений: брат может переспать с сестрой, отец с дочерью...

Джон вдруг похолодел от мысли, которая ему почему-то до этого не приходила в голову.

- Не останавливайся! - вскричала Алисия, - молю, не останавливайся!

Он продолжил уже как бы из чувства некоего долга. Он долбил ненасытную вагину Алисии, чтобы побыстрей закончить акт. А она все не кончала, она, наоборот, только разогрелась и вскрикивала как-то однообразно: "о-хо-хо! о-хо-хо!" Наконец, когда уж Джон потерял всякий счет времени, Алисия зарычала и вонзила острые ноготки в его спину и потянула вниз. Это означало, что у нее начался оргазмический прилив.

Джон подумал, что он, как писатель, для полноты знаний о человеке хотел бы испытать женский оргазм. Какой он? Когда они поженились с Джулией и проводили половые эксперименты, она рассказывала, что вагинальный оргазм сначала играет далекими приливами и отливами, приближается как гроза, а потом вдруг пронзает как молния от матки до макушки головы и длится, длится, длится, всю тебя затопляет, а потом снова играет приливами и отливами, но уже неспешно удаляющимися. И вдруг, при изменении положения тела, иногда приходит вторая волна. Эту, вторую волну, очень любила Джулия и огорчалась, когда она не приходила...

"Ну и в чем разница? - спрашивал Кейн, - мужской оргазм тоже приближается как бы издалека, тоже затопляет и удаляется..." - "Разница в том, - объяснила Джулия, -, что мужской оргазм сосредоточен снаружи (хотя конечно все происходит в мозгу, но проецируется по-разному), а у женщин оргазм бушует глубоко внутри. Отсюда он и глубже и острее, и дольше". - "Жаль, что я не смогу приобщиться к этой благодати". - "И не надо, а то станешь педиком". - "Давай, лучше поймаем еще одну волну". - "Я хочу на ковре". - "А ты его чистила?" - "С утра пылесосила". - "Ну давай. Кама-сутра, позиция номер 68-я..."

Далеко от берега во тьме сиял иллюминацией круизный лайнер: то ли удаляющийся, то ли приближающийся. Бухал прибой. Шелестели шевелюры пальм под бризом.

- Может быть, пойдем ко мне в отель? - спросила Алисия, когда они одетые сидели на песке и курили.

- Знаешь, Алисия, я, кажется, отсюда уеду.

- В Нью-Йорк?

- Нет.

- А-а, в кругосветное плавание?

- В Россию.

- Что?! Да ты с ума сошёл, Джон. Там же этот, как его... ГУЛАГ, кажется... И потом снега, метели. Медведи, наконец.

- А ты знаешь, что говорят русские про твою Бразилию?

- Что? - Алисия заранее прищурила глаза, ожидая какую-нибудь гадость.

- Что Бразилия - это страна, где много диких обезьян. Это я один русский фильм смотрел...

Алисия долго хохотала, так что стала икать.

-- Кто им сказал такую глупость?

- Тот же, кто сказал тебе про Россию.

- Когда же ты уезжаешь?

- Я еще не решил. Но как решу - сообщу тебе первой.

- Ну так что, останемся здесь или пойдем в отель? - Алисия томно потянулась.

- Нет, пожалуй, пойду в свой ковчег.

- Хочешь, чтобы я пошла к тебе?

- Не подумай, что я ищу отговорки, но у меня там мальчик спит.

- Какой мальчик?

- Брат Аниту. Мы с ним сегодня по городу гуляли и все такое... - Джон бросил окурок. Волна слизнула его длинным языком и уволокла в прибой. - Тебя проводить?

- Зачем? - усмехнулась синьора Ферэрра. - Я так разохотилась, что мне сейчас никто не страшен... А вот и провожатый! - вскричала она. - Мониту! Эй! Иди сюда!

Из воды, зажав под мышкой разукрашенный борд, вышел местный Пушкин (опять руссизм, подумал Джон, всё, всё зовет меня туда), курчавый, смуглый, молодой, сложен как олимпиец. И гениален, черт побери!

- Вот с кем я встречу зарю, - бесстыдно сказала синьора Ферэрра и повисла на руке поэта-сёрфингиста. - Не так ли, Мониту?

- Си, синьора,- кивнул мокрой кудлатой головой олимпиец.

- Как вы плаваете в темноте? - обратился Джон к Мониту только для того, чтобы замять эту бордельную ситуацию.

- Плавает merde*, а я катаюсь, - ответил Мониту.

*[дерьмо (фр.)]

- Извините, я не правильно выразился. Как вы катаетесь в темноте?

- Море светится, - лаконично ответил поэт.

Алисия Ферэрра потянула за руку молодого человека в сторону отеля. Они пошли по пляжу встречать зарю у нее на лоджии, а он пошел к причалу, где стояла его яхта.

Сторож причала, малый из местных (то ли 30-ти, то ли 60-ти лет - белому очень трудно определить возраст аборигенов, когда тот одет), приветствовал Кейна со всем радушием человека под хорошим алкогольным кайфом. Утопал он в скрипучем плетеном кресле, а рядом с ним на табуретке стоял лоток со льдом, набитый жестянками с круговой надписью "Пабст". Кейн подумал, кто это такой расщедрился и так по-царски угостил мужика. Потому что у самого этого типа никогда не было денег на выпивку. Но тем не менее он всегда был навеселе.

- Янки, угостись! - сказал мужик, вытягивая из охладителя полную жестянку.

В его устах это было новое выражение. Потому что обычно он говорил совсем противоположное: "Янки, угости". И его угощали. Но никогда так щедро, как сегодня. У него было никак не меньше ящика пива.

Джон Кейн провел ребром ладони по кадыку, показывая, что сыт и пьян по горло. Сторож не обиделся. Ему же больше достанется. С легким пшиком открыл очередную банку, сделал хороший глоток и, вытянув голову, удовлетворенно рыгнул.

Кейн пошел по дощатому бону к своей номерной стоянке. Его красавица яхта стояла ровно, умело расчаленная ребятами из причальной бригады Охама. Габаритные огни были погашены, кроме белого топового на верхушке грота, но палуба хорошо была освещена энергосберегающими галогеновыми фонарями, укрепленными над кокпитом, по линии кают и на корме. Иллюминаторы же кают были непроглядно темны.

Кейна кольнуло чувство брошенности. Он с теплом вспомнил, что обычно его возвращение из города приветствовал теплый оранжевый свет, льющийся из кают, и музыка играла, и Аниту встречала его, стоя на пороге, по обыкновению одетая только в свою шоколадную кожу...

Едва Джон Кейн ступил на палубу своей яхты, как со стороны города послышались завывания сирен. По авеню Республики в сторону Президентского дворца промчались две, нет - три "амбуланцы", озаряя чернобархатную ночь вспышками бело-голубых огней мигалок. За ними пронеслись шикарный "шевроле", на котором ездит префект или супрефект (их писатель всегда путал), в сопровождении автомобиля жандармерии.

Джон остановился в раздумье, что бы это значило? Потом вспомнил - сегодня же во Дворце идет прием - скромное суаре на 200 персон. Вот и вызвали медицинское и полицейское подкрепление. Событие-то не рядовое. Президент справляет юбилей - 50 лет! Приглашены все ВИПы, в том числе и он, Джон Кейн. Причем, приглашен лично Президентом. "Надо же, запамятовал. Пожалуй, Фунек был прав, ну и свинья же я".

И кроме того - упустил единственное свое паблисити. Джон уже был как-то раз, почти сразу по приезде из Нью-йорка, на суаре у президента. Получил там немало французских дуплетных поцелуйчиков. Вместе со всеми пел "Марсельезу" в весьма своеобразной местной интерпретации. Были фоторепортеры из "Фигаро", "Лё Монд", "Нью-Йорк Таймс". Репортер из "Нью-Йорк Таймса" взял у него интерьвью. О нем тогда еще писали...

Но с тех пор, как американцы стали вытеснять французов, встречи такого уровня становились все скучнее и скучней, и Джон перестал появляться в Свете. Тусоваться среди тупоголовых послов и их фальшиво-любезных жен, занятие не из приятных. Из всего населения острова, с кем он мог осмысленно поговорить, это двое - местный поэт да доктор. Но они, очевидно, тоже не пошли. Вон поэт ушел с Алисией Ферэррой...

По авеню промчалась еще одна "скорая". Однако. Наверное, кто-то из гостей отравился блюдом из морепродуктов. Тут водятся такие рыбки, что если их неправильно приготовить...

Пока он так стоял, в том же направлении пронеслись несколько джипов с открытым верхом, битком набитыми жандармами. Они были вооружены до зубов. Кроме того, на каждой машине имелся крупнокалиберный пулемет, установленный на турели.

А это уже что-то серьезное. Тут рыбкой не пахнет. Тут пахнет порохом. Уж не революцию ли они затеяли. Но кто посмеет предпринять государственный переворот, когда президента поддерживают американцы? Сейчас ведь не 59-й год, и Куакуйя не Куба. А, может быть, американцы разочаровались в Кулле и теперь его уже НЕ ПОДДЕРЖИВАЮТ? Наверное, все-таки хорошо, что он не пошел на юбилей, мало ли какая там заварушка возникла...

Рассуждая подобным образом, Джон спустился в кают-компанию, включил свет. Аниту, конечно, не было. Неприятно сжалось сердце. Потом вспомнил, что в каюте для гостей спит Оайе. Вот и хорошо, подумал Джон, будет не так одиноко. Однако лучшее средство от тоски - это работа. Сейчас он сядет за свой любимый стол из палисандрового дерева, откроет верный "макинтош" - и ...

И в голове привычно стали возникать причудливые образы, рожденные недавними событиями.

Алисия Ферэрра вовсе не та, за кого себя выдает. А, скажем, агентша Уго Чавеса. Специально была сюда заслана, чтобы уговорить президента Куллал Манолу отказаться от американской помощи и примкнуть к антиамериканской коалиции, возглавляемой Уго.

Но президент отказался, и тогда она в него стреляла. Как близорукая Фани Каплан - в Ленина. А на пляж выходила (Алисия, а не Фани), чтобы обеспечить себе алиби. Все видели, во всяком случае, он, Джон Кейн видел, как она ушла с поэтом. Кстати, о поэте - молодой, горячий, может, он тоже революционер? Вполне вероятно, что они сообщники.

Вот так придумал! Бедняжка Алисия, расскажи он ей о её роли в сюжете, она бы умерла со страху. Ну, разумеется, имена он изменит... Если вообще надумает это писать.

Джон, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мальчика, зашел в спальную каюту - переодеться и засесть в кабинете. Но, когда он зажег там свет, то был потрясен открывшейся взору сцене. На ковре возле кровати лежали в крепких объятиях Аниту и какой-то незнакомый белый мужчина.

Когда первая волна шока откатила, Джон понял, что дела обстоят куда как хуже. Мужчина прикрывался Аниту, словно живым щитом, удерживал её левой рукой, а в правой держал пистолет весьма зловещего вида. Длинный ствол был уперт в висок Аниту.

Джон отметил, что девушка ведет себя на удивление спокойно, а вот мужчина явно паниковал.

- Что здесь творится? - глупо спросил Джон Кейн. - Аниту, ты в порядке?

Девушка кивнула головой и попыталась улыбнуться.

- Как ты здесь оказалась? Опять на катере?

- На вертолете. Маму забрали в госпиталь, но она не пожелала лететь без меня...

- Вы кто? Хозяин яхты? - резко задал вопрос незнакомец.

- Где Оайе?

- Я отправила его вместо себя дежурить в госпитале...

Джон и Аниту говорили на французском и мужчину это стало раздражать.

- Хватит болтать как лягушатники, черт бы вас побрал! - вспылил мужчина. - Говорите по-английски?.. Отвечайте на мой вопрос. Вы хозяин яхты?

- Ну, допустим... - ответил Джон, переходя на родной язык.

- Если не хотите, чтобы у этой девушки появилась лишняя дырка, по-тихому поднимайте паруса и направляйтесь в открытое море. Курс я укажу позже.

Человек говорил с противной растяжкой гласных, с тем особенным южным акцентом, когда кажется, что у собеседника во рту протекает не меньше половины Миссисипи, и Джон понял, что имеет дело с соотечественником.

- Пока вы не объясните, в чем дело, моя яхта не сдвинется с места, - объявил он, похолодев от собственной дерзости.

- Послушайте, упрямый вы болван, я не вступаю в переговоры. Повторяю, если через пять минут яхта не отойдет от пирса, я вышибу мозги у этой черной крошки, а потом пристрелю вас.

Пока незнакомец велеречиво произносил свои угрозы, Джон Кейн успел его разглядеть, как следует. Это был еще молодой человек, лет тридцати, спортивного телосложения, коротко стриженный. Он был одет во фрак и белую сорочку, соответствующие брюки и туфли. Этот наряд вполне подходил для великосветского приема. И еще Джон заметил, что незнакомец был бледен и время от времени морщился, как человек, которому сделали операцию по поводу грыжи, и он мучается от неловкого движения.

- Вы, что ранены? - спросил Джон, надеясь выиграть время и что-нибудь придумать.

- Да, я ранен... в живот, - человек скривился, уже не сдерживаясь. Рука его, державшая Аниту убралась, очевидно, он зажал рану. Рука с пистолетом тряслась от напряжения, но ствол смотрел точно в цель. "Его надо заболтать, пока он не лишится сознание от потери крови", - подумал Джон.

- У вас осталось три минуты, - простонал человек и снова обхватил Аниту левой рукой. По черной груди девушки потекла темная жидкость, и это место влажно заблестело.

- Аниту, как ты себя чувствуешь? Ты не ранена?

- Нет, Джон, со мной все в порядке, - отозвалась девушка по-английски спокойным голосом.

- Она, что, говорит по-нашему? - удивился человек. А со мной бормотала на своем наречии.

- Вы полагали, что она дикарка? Она, mezhdu prochim, закончила Сорбонну, - соврал Джон.

- А вы, я вижу, знаете русский язык.

- А вы тоже им владеете?

- Неважно. Скажите мне ваше имя.

- Меня зовут Джон Кейн.

Джон Кейн? Вы, случайно, не тот самый писатель, который написал романы "Таксидермист" и прочие?..

- Тот самый.

- Тем лучше. Тогда вы должны знать психологию человека в моем положении. И что он может натворить.

- Мне не известно ваше положение. Расскажите.

- Долгая история. Да и не вашего ума дело. А вот времени у вас осталось всего ничего.

И он демонстративно вдавил ствол пистолета в висок Аниту.

- Послушайте, долго вы так продержаться не сможете. Вам нужен врач и как можно быстрей. У меня есть знакомый доктор. Он англичанин и не связан с местным госпиталем, так что...

- Англичанин? - человек опять скривился, не то от приступа боли, не то от идиосинкразии к англичанам.

- Не хотите европейца, могу пригласить местного колдуна. Он прекрасно лечит своих соплеменников. Правда, я не знаю, умеет ли он заговаривать пулю. У вас пулевое ранение?..

- Хорошо, черт возьми! - Человек побледнел, по его выпуклому лбу катились крупные капли пота. - Зовите своего англичанина, а то я не люблю эти местные барабаны.

Едва человек произнес слово "барабаны", как издали донесся его бой. К одинокому барабану присоединился второй, потом - третий. Через несколько секунд там-тамы уже звучали по всему острову.

- Что это? - всполошился человек.

- Туземный телеграф, - с угрозой в голосе произнес Джон Кейн. - Что-то случилось экстраординарное. У русских в таких случаях "звонят во все колокола".

- Пр-р-роклятые дикари! - застонал человек и отвалился от Аниту, но, опершись на локоть, держал её под прицелом. Левой рукой он зажимал рану на животе.

- Ну, себя-то вы считаете цивилизованным человеком.

- Хватит болтать, зови доктора!

Джон Кейн задумался - незнакомец оказался более крепким человеком, чем можно было предположить. Но как же быть? Звать доктора, означает, подвергать его опасности. Не позвать его - подвергнуть опасности себя и Аниту. Времени на размышления, однако, не было.

Джон достал из кармана мобильник - из меню выбрал номер доктора, при этом навел глазок видеокамеры на террориста и включил запись. Террорист, кажется, ничего не заподозрил, только приказал, чтобы Джон включил громкую связь.

Доктор отозвался сразу.

- Привет, Генри, это я, Джон Кейн. Извини, что беспокою в столь позднее время, но у меня возникла, большая проблема, нужна срочная медпомощь.

- "Что с тобой случилось? Или что-то с мальчиком?"

- С мальчиком и со мной - ничего, но на пляже я встретил знакомого писателя... Он прибыл из Нью-Йорка. Он первый раз в Онаэгане, пошел меня искать, но кто-то из местных его подстрелил...

- Подстрелил? Из местных? - голос доктора выражал крайнее удивление. - Я не знаю ни одного города, где жители обладали бы такими мягкими манерами и были бы столь доброжелательны к другим людям, как здесь, в Онаэгане.

Джон Кейн увидел, что человек навел на него пистолет.

- Прогресс наступает, дорогой Генри, семимильными шагами, - вывернулся писатель. - Впрочем, я не утверждаю, что это сделали именно местные. Может, это дело рук какого-нибудь залетного. Сам видел, какие типы сюда приезжают...

Доктор задумался, и это было хорошим признаком. Джон поднажал:

- Короче говоря, ему очень плохо. Пуля попала в живот, нужны соответствующие инструменты, вероятно, обезболивающее... ну, не мне тебя учить...

- "Почему бы его ни госпитализировать?"

- А ты разве не слышишь там-тамы? Что-то случилось в Президентском Дворце. Туда уехали все медбригады. Они мне сказали, что могут приехать только часа через два-три. Сам понимаешь, что за это время мой приятель может скончаться от потери крови.

- "Хорошо, я сейчас приеду. Вы где находитесь?"

- У меня на яхте. Поспеши, пожалуйста.

- "Положите пока на рану лед, я сей момент буду".

Док дал отбой. Кейн спрятал телефон. Человек с трудом улыбнулся и сказал:

- Браво, мистер Кейн! Вот что значит писатель. Сходу придумывает целый сюжет.

- Вы позволите Аниту приготовить вам лед? Ручаюсь, она не сбежит.

- Хорошо, что вы ручаетесь. Но если что - вы труп.

- Аниту, возьми резиновую грелку, набей её льдом из холодильника и принеси сюда, - распорядился Джон Кейн.

Когда Аниту, с проворством кошки, выскользнула из спальни, Джон уселся на край кровати и спросил:

- Ну, теперь, когда мы остались одни, не могли бы вы, хотя бы вкратце, в общих чертах, сказать мне: кто вы, отчего оказались именно у меня на яхте? И вообще...

- В общих чертах, я американец, - неохотно ответил человек. - И это все, чем я могу удовлетворить ваше любопытство. Я призываю вас как соотечественника, оказать мне поддержку. Обещаю, что за это я выплачу приличное вознаграждение...

Видя, что Джон Кейн усмехнулся, заслышав о вознаграждении, человек невозмутимо продолжил:

- Понимаю, что вы миллионер, но, думаю, что лишних денег не бывает. Сто тысяч долларов тоже неплохой роялти.

- Насколько я вникаю в ситуацию, вы здесь вне закона?

- Правильно вникаете. Поэтому двести тысяч - будет еще более приятной суммой.

- Не надо торговаться, мы не на местном рынке. Я помогу вам бескорыстно, если вы поклянетесь, что не причините вреда Аниту и доктору. Он здесь вообще нейтральная фигура, как санитар на поле боя...

- А вам?

- Мы с вам противники, так что кому как повезет.

- Храбрый парень. - Человек хохотнул, потом лицо его исказила гримаса. Болезненно напрягшись, он посмотрел на свой живот, картина красное на белом его огорчила. - Если вы гарантируете повиновение, тогда клянусь!.. Ну, где же ваша служанка?

- Она мне не служанка, она моя жена, - с вызовом ответил Джон Кейн.

- О'кей, пусть будет жена. Вам же хуже, если что... Да, кстати, отдайте мне ваш сотовый.

- С какой это стати, - нахмурился Кейн. - Я же дал вам слово...

- Давайте-давайте...

Джон Кейт отдал свой телефон террористу, а тот удивительно ловко выкинул его в открытый иллюминатор. "Бульк!" - донеслось снаружи.

- Вот так, - сказал террорист, усмехаясь. - Чтобы у вас не было соблазна с кем-нибудь связаться. Так же ставлю вас в известность, что ваша рация в рубке также выведена мной из строя. Вы всецело в моей власти. Понятно?

- Понятно, - с грустью ответил владелец яхты.

Пришла Аниту с ледяным компрессом и осторожно приложила его к животу незнакомца. Тот дернулся, перехватил левой рукой резиновую подушку со льдом и со стоном выпустил воздух через стиснутые зубы.

- Аниту, - сказал Джон Кейн, - приготовь, пожалуйста, кастрюлю с горячей водой и чистые салфетки - сейчас придет доктор.

Аниту упорхнула на камбуз. Незнакомец ухмыльнулся.

- Я понимаю вас, мистер Кейн. Таких исполнительных жен среди американок не сыщешь. Ваша первая жена, извините, наверное, была стервой?

Джон не стал отрицать и подумал, что разговор по душам смягчает террориста. Иногда его удается уговорить, сложить оружие. Правда, для этого необходимо иметь достаточно времени, а времени-то как раз и нет. Джон Кейн услышал, как к посту охраны причала подъехала машина, и вскоре раздались характерные шаги по доскам пирса. Они приближались...

- По-видимому, вам придется отдать мне пистолет, - мягко предложил Джон, - иначе мы не сможем поддерживать мою легенду. А за доктора я ручаться не могу...

Человек задумался. Шаги раздались на палубе.

- Вам все равно придется нам довериться. Если вы потеряете сознание при операции...

- А с чего вы взяли, что я его потеряю?

- Ну, тогда я ничего не гарантирую... - развел руками Джон Кейн.

- Зато я гарантирую каждому по пуле, если что-то мне не понравится.

В каюту спустился доктор Стюард Найт.

Он был в пластиковой накидке, с которой стекали капли воды. Кажется, на улице начался дождь. Док поставил на стул свой пузатенький саквояж и профессионально сказал: "Нуте-с, где больной?"

23

- В Фолклендскую компанию я работал под артобстрелом и под пулями доводилось делать операции, но вот так, под прицелом, работал впервые, - сказал доктор, осторожно, но туго бинтуя волосатый, вымазанный в зеленке живот террориста.

Кейну было ужасно стыдно за то, что он так подло подставил доктора.

- Вы участвовали в войне за Мальвинские острова? - фальшивым голосом и переходя на "вы", спросил Кейн и понял, что опять дал маху. Англичане никогда не называют эти острова Мальвинскими, а только Фолклендскими. Доктор не ответил и даже не посмотрел в сторону хозяина яхты. Он разговаривал с больным, которому только что провел, по-видимому, успешную операцию по извлечению пули из брюшной полости в совершенно неприспособленных условиях.

- Вам нельзя делать резких движений и напрягаться. Лучше всего расслабиться и постараться уснуть. Сон укрепит ваши силы... И в следующий раз... не бродите ночью по пляжу.

- Спасибо, док, - хриплым голосом ответил террорист, - что спасли мне жизнь. Я вам никогда это не забуду.

Джон Кейн подумал, что этот, надо признать, мужественный человек - во время операции не пикнул и не потерял сознания - настолько привык ко злу, что даже благодарность выражает в виде угрозы.

- Ну что вы, это мой долг, - скромно ответил Генри Уилсон, взял свой саквояж и сделал движение в сторону выхода из каюты.

- Присаживайтесь, док, - приказал террорист, было видно, что он с каждой минутой чувствует себя все лучше. - Нам предстоит долгий путь по океану, и без лекаря нам никак не обойтись. Мало ли, вдруг у меня начнется осложнение... И вот еще что, док... Подойдите к иллюминатору и выбросите в воду ваш телефон.

Кейн подумал, что доктор начнет протестовать, но Уилсон молча и хладнокровно выполнил приказ. После чего террорист обратился к хозяину яхты:

- Мистер Кейн, теперь, когда операция позади, вы можете поднять якорь и отчалить. Курс - Норд-Ост.

- Гавайский архипелаг?

- Да, примерно, так. И не забывайте об ответственности. Вы меня поняли. Ваш друг доктор останется при мне. А вы действуйте. Норд-Ост!

Джон Кейн поднялся на палубу, собственноручно отдал швартовы. Поднял стаксель, и когда яхта, влекомая ночным бризом, отошла от причала, поставил грот и сел у штурвала. Выйдя из бухты, он по приборам взял направление норд-ост, и яхта, слегка накреняясь, пошла крутым бейдевиндом в открытый океан. Ночь впереди была непроглядная. Моросил мелкий дождик, ветер дул ровный, волна была умеренной. Берег, сиявший огнями, удалялся.

* * *

Утро выдалось хмурым. Все так же моросил дождь. Джон Кейн, закутанный в непромокаемую накидку, посмотрел на паруса. Они были туго надуты, но насквозь мокрые. Впрочем, нейлон насквозь мокрым быть не может - просто мокрым. А значит, тяжелыми. Яхта накренилась еще сильней. Джон подправил курс, но паруса, потеряв ветер, заполоскались. Пришлось вернуться к прежнему азимуту.

- Почему не точно держите курс? - спросил террорист, неожиданно возникнув за спиной Кейна. Джон Кейн оглянулся. Террорист выглядел здоровым, держался почти прямо. Только глаза были красными от бессонной ночи и на впалых щеках, вчера гладко выбритых, уже синела быстрорастущая щетина.

- Ветер встречный, - отвернувшись к штурвалу, ответил Джон Кейн, - иду галсами.

- А если моторы включить?

- У меня в баках на донышке, - соврал Джон (пока движок не запущен, топливомер не работал). - Вы же не дали мне заправиться...

- Ну, ну, - почти добродушно ответил террорист и прикрыл ладонью пистолет, чтобы его меньше мочило дождем.

Он не расставался с оружием, как дитя с соской. Даже по началу конфисковал ружье, висевшее у Джон в каюте. Но потом, не найдя к нему патронов (о тайнике Джон, разумеется, молчал), бросил его в носовой трюмный отсек, запер люк, а ключ держал при себе. И еще он разбил рацию, которая была в рубке. Идиот паршивый!

Что он задумал? Что ему надо? Эти и другие вопросы вертелись в голове Джона во время его одинокой вахты за штурвалом. Вообще-то можно было поставить автопилот и пойти спать, но террорист не разрешил. Сам мучался и других мучил своей подозрительностью. И, mezhdu prochim, правильно делает. Едва он уснет, Джон Кейн свяжет его и сдаст в островной комиссариат.

Они не слишком-то расторопны, местные силы правопорядка. Если что-то где-то произошло, и преступники разбегаются с места преступления, надо было сразу задействовать береговую охрану, закрыть порт и стоянки, выслать патрульные катера. Может быть, потом они так и сделали. Но опоздали. Вот ведь он отчалил на своей яхте, и никто его не остановил. Неужели все так плохо, что им даже не до преступников. Может, там идет бой за Президентский Дворец? Впрочем, когда отчаливал, никакой пальбы слышно не было. Что совершил, этот странный, неразговорчивый человек со стальными нервами? За что получил пулю в живот? Нападал ли он или только защищался?

А может, так:

Террорист... нет, пусть он будет агентом АНБ, под видом гостя пробирается в Президентский Дворец. У него задание - убить президента Куллала Манолу. За то, что тот все чаще стал смотреть в сторону Южной и Центральной Америки, вместо того, чтобы смотреть в сторону Америки Северной. У США свои виды на архипелаг. А президент Куллал Манолу стал слишком неуправляемым, поверив в сказочку о независимом государстве.

Итак, агент под видом одного из послов, приближается к президенту, достает пистолет, стреляет. Президент убит или тяжело ранен. Начинается паника. Агент пытается скрыться, и ему это удается (ей-ей - бондиана!). На пристани его ждет скоростное судно, которое должно было взять его на борт после проведения операции. Все идет по плану. Агент на борту. Можно рвать когти. Но у напарника (он же, возможно, и ответственный за операцию) иное представление о благополучном финале операции. Ответственный напарник достает пистолет и стреляет в живот ничего не подозревающему товарищу...

Нет, тут неточность. Профессионал не стреляет в живот, он стреляет либо в сердце, либо в голову. Так было и на этот раз. Но тот, кого хотели убрать, тоже был профессионалом, может быть, еще лучшим. Он успевает отбить оружие, но не до конца. И вот тогда пуля попадает ему в живот. По-видимому, он сам прыгнул за борт, иначе бы его добили. Агент ныряет и, сколько хватает дыхания, остается подводой. Ночь, ничего не видно, искать некогда, на острове поднята тревога, надо уходить, пока не поздно. Напарник надеется, что агент все-таки мертв, а раз так, то и концы в воду. Буквально.

Можно считать, операция выполнена безупречно. Быстроходное судно уносится в ночи с веселым напарником. Он предвкушает награды и всяческие почести за блестяще проведенную операцию. И его не будет мучить совесть по поводу убитого им друга. Который, наверняка, выручал его из беды. Всякое бывало... Но служба есть служба. Приказ есть приказ. Еще до начала операции ответственный знал, что другом придется пожертвовать. Но в АНБ законы суровые. Ведь речь идет о безопасности лучшего в мире государства, оплота всего цивилизованного мира. Тут сантименты не уместны. Более того, просто преступны. О чем тут говорить? Агент должен умереть, и он умрет. Похороны пустого гроба с воинскими почестями - за счет государства...

Джон Кейн вынырнул из писательского бреда, как ныряльщик, у которого кончился кислород в легких. "Агент АНБ" сидел в шезлонге на носовой палубе и, свесив голову на грудь, дремал. А, может, спал?

Джон хотел было проверить, бросил штурвал и решил подкрасться к уснувшему. Но едва он сделал несколько шагов к намеченной цели, как очередной порыв ветра сбил яхту с курса. Паруса сразу заполоскало. От шума агент поднял голову. Потом повернулся к хозяину яхты и махнул рукой, указывая направление - мол, не спи за рулем, чудило, держи курс.

Джон вернулся за штурвал, перевел яхту на правый галс, и продолжил свою фантазию.

Агент хватал ртом воздух, не мог надышаться. Силы покидали его. Но рана, к счастью, оказалась не смертельной. Чудом он выплыл, взобрался на то, что первым попалось под руку. Эта была как раз кормовая площадка яхты "Барокка".

К полудню Джон Кейн запротестовал. Он сказал, что смертельно устал и хочет спать. Но перед этим высказал свое возмущение.

- Почему, черт возьми, вы не хотите идти на автопилоте?

- Потому что, вы сами сказали, что идете галсами. А автопилот галсами вести яхту не может. Если мы долго будем идти по прямой, тем курсом, какой нам позволяет ветер, то сильно отклонимся от цели. Но вы можете идти отдыхать, - смилостивился террорист, я заменю вас.

Чертов железный человек, недоумевал Джон Кейн. Он что, вообще не спит?! Ночью в каюте он точно не спал, боясь, что его убьют.

Казалось, железный человек угадал его мысли, потому что ответил впопад:

- Я уже выспался.

- Когда, черт побери?!

- Утром, в шезлонге. На воздухе прекрасно спится.

- Но вы все время вертели головой, я думал...

- Это автоматическая защитная реакция, выработанная специальными тренировками, чтобы сбить врага с толку. На самом деле, я спал, как сурок.

- Но вы махали мне рукой!

- Это я на несколько секунд проснулся, когда вы сбились с курса. Потом снова уснул.

- Феноменально! - искренне удивился Джон.

Террорист расхохотался, потом схватился за живот.

- Идите, идите, - сказал он, - а то у меня от вас шов разойдется.

Джон Кейн спустился в каюту. Доктор сидел у иллюминатора и невозмутимо читал книгу, взятую из бортовой библиотеки. Это был опус Томаса Де Куинси "Confessions of an English Opium Eater"*

[*"Исповедь английского курильщика опиума" (англ.)].

На камбузе, было слышно, Аниту готовила обед. Джон вошел в спальную каюту, свалился поперек кровати и сразу заснул. Как агент АНБ.

* * *

За дубовым столом сидел доктор и чинно ел фруктовый салат. На ночь он, соблюдая диету, много не ел. Вообще подумывал, не перейти ли в вегетарианскую веру. Но все не решался. Иногда сочный ростбиф (мягкий, с коричневой корочкой и розовый внутри) в обед все-таки перетягивал. А теперь доктор демонстративно молчал, и это Кейну действовало на нервы.

Он уселся напротив доктора, минуту помолчал, не выдержал.

- Послушайте, Генри...

- Гр-м, - не то прокашлял, не то прорычал доктор, снимая губами с вилки кусочек ананаса.

Подошла Аниту и поставила перед Джоном тарелку с овощным салатом и блюдо с разогретым в микроволновке мясом индейки, нарезанным аккуратными ломтиками.

- Спасибо, Аниту, - сказал писатель. - А наш похититель уже поужинал?

- Он придет, когда ты его сменишь на вахте, - ответила девушка. - Он наше не ест, готовит себе отдельно, сам отбирает продукты...

- Боится, что мы его отравим? - спросил Джон, осторожно посыпая солью помидоры.

- Наверное.

- Вот тип, навязался на нашу голову. Что вы о нем думаете, а, доктор? Не как доктор, а как человек.

- Гр-м, гр-м, - ответил Генри Уилсон, кладя в рот кусочек банана.

- Не хотите разговаривать со мной? Ну и зря. Я такая же жертва насилия, как и вы, мой дорогой лекарь.

- Гр-м, гр-м, гр-м, - ответил лекарь, кладя в рот кусочек киви.

- Вы хотите сказать, что вам в жизни никогда не доводилось совершать подлости?

- Гр-р-м!

- И никогда не приходилось делать выбор между двух зол? Вы, который под пулями и артобстрелом оперировал раненых на ваших дурацких, никому не нужных Фолклендских островах. Вот вам задачка на моральный выбор. Вам на стол кладут офицера и рядового. Каждый нуждается в срочной операции. Но хирург только один - вы. Кому первому вы станете делать операцию? Офицеру или рядовому? Какие соображения перетянут в вашем решении? Усложним задачу. Рядовой - негр. Ну, ваше решение, доктор.

Доктор молча положил в рот кусочек манго, прожевал его и спокойно ответил:

- По крайней мере, я никого не подставлял под пули преднамеренно.

- Не увиливайте от ответа. Я задал конкретный вопрос.

- В условиях мирного времени ваша задачка не более чем софистика. Операцию станут делать сразу двум пациентам. А в условиях военных, чрезвычайных, гражданский моральный кодекс временно отменяется. Предпочтение отдается более ценной личности. В данном случае более полезен офицер. От одного солдата ничего не зависит. А потеря офицера, означает проигранное сражение на одном из участков фронта.

Джон понимал, что его отношения с доктором перешли в новую, нехорошую стадию, и надо бы смягчить, но раздражение не унималось, требовало на ком-то сорвать злость. И поэтому Джон резко ответил:

- Вы излагаете, как чертов робот. Я уже не говорю, что вы расист.

- Я не расист. Я здравомыслящий человек.

- Ну, если вы здравомыслящий человек, то ответьте, как можно считать своими острова, находящиеся на другом конце света, когда они расположены в ста милях, практически в территориальных водах другого государства, а?

- Это вопрос политический, и меня, как врача, не касается.

- Вот так вы и делаете выбор, да?

- Вы говорите не как американец, а как проклятый русский коммунист. - Доктор скривился, раскусывая дольку апельсина.

Джон удивленно взглянул на доктора, словно он нарушил неписанный этический закон: обзываться обзывайся, но не переходи моральные границы.

- Я же вам говорил, что я русский.

Доктор смущенно отвел взор и постарался исправить свою бестактность, пробормотал:

- Не похоже. Просто вы - плохой американец.

- А тот, что сидит за штурвалом и рулит сейчас моей яхтой, он хороший американец?

- Я не знаю, что он совершил, поэтому судить не могу.

- А хотите, я вам расскажу, что он совершил.

Доктор недоверчиво уставился на писателя.

- Он - агент АНБ. По заданию правительства США убил президента Куллала Манолу. Как вы считаете, он герой или проклятый убийца? Вот вам задачка номер два на моральный выбор.

- Никого я не убивал, - ответил террорист, - это меня чуть не убили.

Он стоял на пороге столовой, только что спустившись с палубы.

- Кто за штурвалом? - спросил Джон Кейн.

- Автопилот, - ответил террорист. Ветер сменился. Подул ровный боковой, теперь мы можем идти по прямой.

- Вы будите есть с нами? - спросила Аниту.

Террорист помолчал, размышляя, рискнуть или не рискнуть?

- Да, если это вас не затруднит.

- Присаживайтесь, - пригласил Джон Кейн на правах хозяина дома.

- Благодарю.

Террорист уселся за стол, точеный деревянный стул с подлокотниками скрипнул под ним. И без предисловий незваный гость начал рассказывать свою историю.

По его словам, они с друзьями решили ограбить казино "Калипсо"...

- Ну, конечно! - подскочил на стуле Джон Кейн. - Это казино находится в двух кварталах за Президентским Дворцом, черт побери! А я подумал, что машины с жандармами и "амбуланцы" едут в Президентский Дворец... Кстати, почему в казино уехало так много "скорых"? вы что, устроили там бойню?

- Все шло нормально, мы уже почти подобрались к их кассе, пока в коридоре не натолкнулись на какую-то истеричку. Она не подчинилась команде заткнуться и лечь на пол. Стала кричать и звать на помощь. Тут из одной из комнат выскочил этот... сержант из местных... Ноно Мамун, непонятно, что он там делал? Может, втихаря играл в карты... Короче, баба орет, сержант выхватывает пушку...

- И вы прикончили женщину?

- А что бы вы сделали на нашем месте?

- Вряд ли я когда-нибудь буду на вашем месте.

- Не зарекайтесь, писатель...

- Ну, хорошо, я, на вашем месте, двинул бы ей в челюсть - и все дела.

- Я так и сделал.

- Молодец, вы мне начинаете нравиться.

- Вы мне тоже.

- Обменялись любезностями, - съязвил доктор. - Какая идиллия. Только учтите, Кейн, это нехороший симптом, это я вам говорю как врач, вы попадаете под влияния харизмы преступника...

- Не мешайте, доктор... Ну, сержант выхватил пистолет, и что дальше? - с нескрываемым интересом спросил у рассказчика Джон Кейн.

- Он выстрелил, не целясь. И, конечно, промахнулся. Как всякий полицейский, он стрелял неважно. Я выстрелил в ответ и попал ему в плечо. Специально, чтобы только вывести из строя. А не убивать. Он упал на задницу и опять выстрелил. С этой низкой позиции он и попал мне в живот. В горячке я умудрился выскочить из этого проклятого коридора. Я попал в игровой зал. Пробегая зал, я стрелял в потолок, чтобы поднять панику, и мне это удалось. Начался черт знает какой драп. Вот тут многие пострадали. Эти идиоты калечили друг друга, невзирая на лица.

- А куда подевались ваши приятели-подельники? - спросил Джон Кейн.

- Разбежались, как крысы, - язвительно вставил доктор.

- Да, вроде того, - согласился грабитель. - Они видели как я упал там, в коридоре и решили, что я убит. Добежали до катера и смылись. Я из последних сил дотащился до причала. Потом, притворившись пьяным, прошел мимо охранника причала. Он был пьян без притворства. Мы еще до начала операции поставили ему ящик пива, чтобы обеспечить себе местечко у причала... Там, знаете, все места арендованы... Так я попал на вашу посудину, господин писатель.

- Ну, что ж, - подвел итог благородному собранию писатель Джон Кейн, - я очень рад, что вы не убивали нашего симпатягу президента. Вы даже не представляете, до какой степени я рад. И для этой радости, поверьте, есть веские причины, глубоко личные причины...

- Можно подумать, - сказал доктор, - что вы собирались сделать предложение дочери Куллала Манолу и рады, что тесть остался жив.

- Ваша язвительность, дорогой Генри, была бы менее колкой, если бы вы пережили то, что пережил я...

- Если бы ВЫ пережили то, что пережил Я, - парировал доктор, - то одним патриотом западного мира было бы больше.

- Пожмем друг другу руки и заключим мир, - сказал налетчик. - Или перемирие, как вам будет угодно.

- С мистером Кейном я готов примириться, - сказал доктор, а что касается вас, любезный, то я не подаю руки преступникам.

- Ну и ладно, - согласился налетчик, - спасибо, что ваше правило не распространяется на ваш скальпель. Благодарю.

Доктор снисходительно кивнул.

- О'кей, - сказал Джон Кейн, - что вы намерены делать дальше, господин... скажите, наконец, нам ваше имя? Хотя бы выдуманное... Должны же мы вас как-то называть.

- Зовите меня... Бен.

- Бен Ганн, - подсказал писатель.

- Я не против, пусть будет Бен Ганн... А что, звучит не дурно. Я даже где-то слышал это имя...

- Если вы читали "Остров Сокровищ" Стивенсона... - начал писатель.

- Не обольщайтесь, мистер Кейн, - сказал доктор. - Он не похож на раскаявшегося пирата.

- Я книг не читаю, - без всякого сожаления ответил Бен.

- Вот как... но вы же сказали, чо узнали меня по книгам... по моим... - возразил Джон.

- Чисто случайно. В одном мотеле кто-то из предыдущих постояльцев оставил вашу книжонку. Пролистнул от нечего делать... Но так чтобы специально читать - увольте.