Ересь

5

Виктория отказалась что-либо обсуждать, пока Саймон не поест.

– Еда заземляет, – сказала она. – Быстрее выйдете из тела Габриэля и вернетесь в свое. Ешьте! – Она бросила ему шоколадный батончик «Лайон бар».

Несмотря на внутреннее сопротивление, Саймон подчинился:

– Хорошо, я последую совету доктора. Итак, доктор Бибо, будьте так любезны, поделитесь своими мыслями.

– Признаюсь честно, я была несколько обеспокоена после вашего внезапного «выброса» из симуляции. – (Саймона это тоже обеспокоило, но он предпочел промолчать.) – Но, приняв во внимание влюбленность Габриэля, харизму Жанны, которые могли повлиять на вас, и тот факт, что вы впервые оказались в «Анимусе», я решила дать вам еще один шанс. Объективно говоря, вы обладаете сильной волей, если добровольно выбрали рассинхронизацию. Я не думаю, что эффект просачивания представляет для вас угрозу, по крайней мере на данный момент.

– Звучит успокаивающе, – сказал Саймон. – Но вернемся к Жанне и Габриэлю… Я никогда не слышал ни о чем подобном.

– Я тоже, – согласилась Виктория.

– Она излучает ту же волну… – он пытался найти подходящее слово, – принуждения? Нет, не то. И слово «харизма» здесь не подходит. Габриэля притягивает к ней, как обычно притягивает людей к частице Эдема – будто бы против их воли. Я буквально вижу эти нити, которые исходят от него. И вся жизнь Жанны, особенно в начале ее активной деятельности, дает нам нескончаемую вереницу примеров, какой силой вдохновения и убеждения она обладала.

– Что касается Габриэля, мы знаем о бурлящих внутри его гормонах, и это совершенно естественно для его возраста. Также очевидно, что влияние Жанны распространялось не на всех и вся. Ее с трудом можно назвать частицей Эдема во плоти.

Виктория говорила спокойно и мягко, но ее слова больно ударили по Саймону, и он чуть заметно скривился. Хэтэуэй старался не думать о печальном конце Орлеанской девы. Виктория была права. Если бы Жанна была частицей Эдема во плоти, никто бы просто не посмел осудить ее и уж тем более приговорить к смертной казни.

– Нет, никакая она не частица Эдема, и слава богу! Эти артефакты, даже неодушевленные, обладают колоссальной силой. А живой человек, наделенный подобной мощью, даже если он сражается во имя благородных целей… Даже страшно себе представить.

– В то же самое время я вынуждена согласиться, что, вероятно, у Жанны и Габриэля большой процент ДНК Предтеч. Важно разузнать об этом побольше. Сегодня обнаружить такую ДНК удается нечасто, и с каждым поколением она встречается все реже и реже.

Саймону это было хорошо известно. И в данный момент тамплиеры прилагали немалые усилия, чтобы найти Шарлотту де ла Круз, которая, по слухам, обладала частицей ДНК Первой цивилизации.

– Жанна д’Арк всегда была незаурядной личностью, – сказал Саймон. – И нам предстоит узнать, насколько незаурядной она была. Я знаю, о чем она хочет попросить Дюрана и Габриэля – отвезти ее в Вокулер.

– Что там должно произойти?

– Она должна встретиться там с капитаном города Робером де Бодрикуром. Жанна хочет, чтобы он сопроводил ее в Шинон, где в то время находилась резиденция дофина Карла.

– А он в Шиноне?

Саймон нахмурился:

– На самом деле нет. Пока. Думаю, нам нужно сделать скачок во времени к следующему значительному событию. Я не уверен, что вы по-настоящему понимаете, насколько трудно историку перескакивать через ключевые моменты истории. Больно даже один такой момент пропустить. Когда Жанна вернулась назад в Домреми после первой неудачной попытки убедить капитана в своей миссии, все жители ее деревни вынуждены были эвакуироваться в Нешато. Все, что к их возвращению осталось от Домреми, – это догорающий остов церкви. Несколько месяцев спустя Жанна была вовлечена в судебное разбирательство о нарушении обязательств по договору. Как я могу пропустить такое событие?

Виктория, будто вопреки себе, выглядела заинтересованной.

– Что это был за договор?

– Маритальный. Родители устроили помолвку, и отказ Жанны своему жениху стал поводом для вызова в суд. Она заявила, что никогда не даст своего согласия на этот брак. Имя жениха навсегда потеряно для истории, и я горю желанием его восстановить. Только не говорите мне, что вам неинтересно знать, кто это был.

– Мне любопытно узнать его имя. Но у нас есть только одна неделя, точнее – пять дней, чтобы изучить события, сохранившиеся в памяти Габриэля. Как только вы докажете Риккину важность ваших исследований, думаю, у вас будет больше времени для удовлетворения вашего личного любопытства.

Саймон пристально посмотрел на женщину:

– Профессионального любопытства. Мне не угрожает опасность проснуться и обнаружить записи, которые я писал самому себе от имени Габриэля.

– Уверена, этого не произойдет. – Однако Виктория по-прежнему выглядела обеспокоенной.

Саймон гадал, каким будет следующее «важное событие» в соответствии с алгоритмом, определенным доктором Бибо. Его любопытство совсем скоро было удовлетворено.

Жанна рыдала на груди Габриэля.

«Что за черт?» – недоумевал Саймон.

– Я ясно вижу, что должно произойти! – Жанна плакала так сильно, что на рубахе Габриэля образовалось мокрое пятно. – Почему этот человек даже не захотел со мной разговаривать? Что я делаю не так?

Немного встревоженный увиденным, Саймон полез в память Габриэля за информацией. Итак, Дюран Лаксарт вернулся в Бюре-ан-Во помогать жене с новорожденным. Жанна делила комнату в доме с Катрин Ройер, в другой жили Габриэль с Анри. В данный момент последний находился в своем магазине, а Катрин была в комнате, где топили печь и которая служила им и кухней, и гостиной одновременно.

Незадолго до этого Жанна стояла у дверей капитана де Бодрикура, пока не окоченела от холода и не обессилела от голода. Габриэль привел ее домой, и пару минут назад Катрина послала его уговорить Жанну съесть хотя бы миску супа. Он ожидал найти ее обессиленной, упавшей духом и заготовил целую речь, чтобы ободрить ее. Но вопреки его ожиданиям Жанна в слезах бросилась ему на грудь.

Он прижимал ее к себе и покачивал, словно маленького ребенка, передавая ей свой покой и вместе с тем благоговейный трепет. Жанна, вцепившись в его рубаху, выплакала наконец все слезы злости на капитана де Бодрикура и бессилия до него достучаться.

– Бедных, ни в чем не повинных жителей Орлеана держат в осаде с октября. И сегодня они потерпели еще одно поражение в попытках доставить в город продовольствие. Дети страдают от голода за стенами осажденного города, а этот глупый капитан даже не захотел разговаривать со мной!

«12 февраля 1429 года состоялась „Селедочная битва“, – вспомнил Саймон. – Орлеанцы напали на обоз с копченой сельдью, который англичане отправили в свой лагерь осаждающих. Охраной обоза руководил опытный воин, рыцарь Джон Фастольф, увековеченный Шекспиром в карикатурном образе пьяницы и гедониста сэра Джона Фальстафа. По случаю Великого поста вместо мяса везли рыбные припасы, поэтому битва и получила такое смешное название. Орлеанцы потерпели поражение, Жан де Дюнуа, больше известный как Орлеанский бастард, едва уцелел в этом сражении и сумел (вместе с женой) спастись бегством. Жанна скоро с ним познакомится».

Но откуда девушка могла знать об исходе битвы?

Габриэль тоже был шокирован ее словами, а особенно тоном, которым они были произнесены. Жанна говорила о поражении как о свершившемся факте.

Выплакавшись, девушка отстранилась. Лицо у нее распухло, глаза покраснели, но она продолжала лучиться каким-то неземным светом. И Габриэль почувствовал облегчение, вновь заметив его.

– Ну, теперь ты поешь немного? – спросил он. Жанна посмотрела на миску с супом и поморщилась. – Ради меня, Жанетта… то есть, прости, Жанна.

После встречи с капитаном де Бодрикуром девушка стала называть себя не иначе как Жанной Девственницей, забыв о детском уменьшительно-ласкательном Жанетта.

– Ну хорошо, только ради тебя, – со вздохом промолвила она.

Габриэль улыбнулся:

– Спасибо. Я сейчас принесу тебе немного хлеба и вина. – Юноша поднялся с кровати, где сидел рядом с Жанной, и направился к двери. Но, открыв дверь, он вдруг замер как вкопанный.

Из соседней комнаты послышался мужской голос… Анри из магазина еще не возвращался. Жанна тоже замерла, опустив ложку с супом на стол и повернув голову в сторону двери. Затем она поднялась, двигаясь плавно и осторожно, аккуратно отстранила Габриэля и смело шагнула в открытую дверь, будто в одно мгновение к ней вернулись все силы.

С Катрин вежливо разговаривал высокий мужчина, в маленькой комнате казавшийся великаном. Это был один из людей де Бодрикура. Он повернулся навстречу вошедшим. Мужчина был лет на десять старше Габриэля. Его черные умные глаза искрились юмором. По его чисто выбритому лицу было видно, что он любит посмеяться.

– Заехал повидать маленькую лисичку! – воскликнул незнакомец. – Вы та самая пресловутая Девственница, которая досаждает моему хозяину капитану де Бодрикуру?

Прежде чем Жанна сказала в ответ что-то резкое, Катрин смиренно произнесла:

– Жанна, Габриэль, это оруженосец сеньора де Бодрикура – Жан де Мец. Он приехал поговорить с тобой, Жанна.

Смущенная Катрин предложила необычному гостю присесть. Жанна неторопливо выпрямилась и ничего не сказала, но внимательно посмотрела на оруженосца, как смотрела на всех, с кем ей доводилось встречаться.

Ее поведение, похоже, рассмешило гостя. Он откинулся на стуле, вытянул ноги к камину, где горел огонь, и широко улыбнулся. Вздохнув преувеличенно громко, он начал разговор:

– Что ты здесь делаешь, милочка? Может быть, ты считаешь, что король обречен и вскоре будет изгнан из своего королевства, а остальные в ближайшее время заговорят по-английски?

Жанна тихо фыркнула, а Габриэль едва сдержал улыбку. Этот Жан де Мец представления не имел, с кем он говорит.

– Я прибыла сюда, в город, где утверждают, что любят дофина, чтобы попросить Робера де Бодрикура проводить меня к королю или дать мне провожатых, но он не обратил внимания ни на меня, ни на мои слова. – Жанна говорила медленно, с расстановкой, словно с маленьким ребенком. – И все же до четвертого воскресенья Великого поста я должна и буду стоять по правую руку короля, даже если мне придется ради этого стереть ноги до колен.

– До Шинона путь не близкий, – сказал де Мец. – Недели две, а то и больше. Днем на тебя могут напасть англичане или их друзья-бургундцы, а ночью по дорогам рыщут грабители в поисках наживы – денег или таких, как ты, девственниц.

Он смерил ее взглядом с ног до головы. Габриэль почувствовал приступ ярости, но Жанна даже глазом не моргнула. Она молча подошла к де Мецу и заглянула ему в глаза. Он возвышался над ней, словно башня.

– Я не боюсь. Англичане или разбойники, Бог откроет мне безопасный путь.

– Ты в это веришь?

– Вы слышали о пророчестве, – настаивала Жанна. – «Женщина погубила Францию, но дева из Лотарингии ее спасет». Грешная королева Изабелла Баварская подписала договор в Труа и передала трон Франции малолетнему английскому королю. – Глаза Жанны вспыхнули. – А я родом из Лотарингии.

– Ты не первая дева из Лотарингии… – начал де Мец, но Жанна его перебила:

– Я была рождена для этого. Потому что никто на свете – ни короли, ни герцоги, ни шотландская принцесса – не сможет спасти Французское королевство. Никто, кроме меня!

Ее голос, всегда такой мелодичный, сейчас звучал резко и звонко. Но де Мец продолжал улыбаться и смотреть на нее с недоверием.

– Это братья вложили в твою прекрасную головку мысль о войне и битвах?

Жанна горько рассмеялась:

– Я предпочла бы вернуться в Домреми и прясть подле своей матери. Но это от меня не зависит. Я должна пойти в Шинон, я должна сделать это! Ибо на то воля Господа нашего.

Она говорила уверенно и страстно, и лицо ее лучилось тем удивительным светом, что приводил Габриэля в священный трепет.

Бодрая веселость сошла с красивого лица оруженосца, уступив место иному выражению, похожему на тихую, глубокую радость, и Жан де Мец, к великому удивлению Катрин, Габриэля и самой Девы, опустился перед Жанной на одно колено.

– Девственница, – сказал он без тени насмешки, – я предлагаю тебе свою силу в знак моей веры в тебя. Я отведу тебя к сеньору де Бодрикуру, моему хозяину, и, клянусь честью, доставлю невредимой к дофину.

Де Мец молитвенно сложил руки и воздел их к Жанне. Та обхватила их своими руками, и в этот момент ее лицо засияло так ярко, что Габриэль едва мог выдержать этот неземной свет. Это был древний жест верности, и волосы на руках Габриэля – и Саймона – встали дыбом. Юноша был поражен тем, что де Мец признал себя вассалом Жанны. Саймон же был поражен кое-чем еще.

Сияло не только прекрасное лицо Жанны. В рукавах де Меца, спрятанное от посторонних глаз, доступное взору немногих – лишь тех, кто мог видеть больше обычного человека, – что-то поблескивало.

Что-то острое. Смертельно опасное.

Острие скрытого клинка.

Жан де Мец был ассасином.