Ересь

4

– Саймон, что за…

Тошнота накрыла Саймона волной так внезапно, словно удар под дых невидимым гигантским кулаком. В горле драло, как он понял, от истошного крика, но Хэтэуэй продолжал кричать, хотя звука собственного голоса не слышал. Его, опутанного ремнями, трясло, пот струился по телу ручьями, губы сделались сухими, как вата. Шлем с головы сняли, и прохладный ветерок принялся обдувать его влажное лицо. Саймон перестал кричать и вместо этого принялся судорожно хватать воздух ртом, одновременно всматриваясь в лицо женщины, которая показалась ему незнакомкой.

Это была не она.

– Прости, Саймон. – Голос словно ножом прорезал охватившую его панику, и из помутненного сознания медленно всплыло имя – Виктория. – Я не ожидала такой реакции на эту конкретную симуляцию. – Дать тебе бумажный пакет?

Вопрос вызвал такое отвращение, что Саймон невероятным усилием воли сдержал рвотный позыв и проворчал что-то нечленораздельное. Виктория приняла его мычание за «нет» и принялась расстегивать застежки на ремнях, которые, казалось, змеями оплели все его тело. Хэтэуэю с невыразимой тоской захотелось кожей ощутить простую тунику из грубой шерсти.

– Что случилось? – хрипло выдавил из себя Саймон.

Доктор Бибо с тревогой смотрела на него.

– Произошла рассинхронизация, неожиданно и резко, – сказала Виктория. – Такая реакция обычно возникает во время батальных сцен. Что случилось?

– Не знаю. – Саймон кивком поблагодарил ее за освобождение от ремней и осторожно сошел с платформы. Ноги были ватными, и, когда Виктория взяла его под локоть, он не стал возражать. Женщина довела его до стула и подала стакан воды. – Вы были правы: рассинхронизация действительно вещь неприятная. Чувствую себя так, будто меня лошадь лягнула в грудь.

Виктория чуть заметно улыбнулась: Саймон быстро восстанавливался, и она почувствовала облегчение.

– Вы так говорите, как будто пережили что-то глубоко личное. Это так?

– Нет, – ответил Саймон. – Глубокие переживания испытал Габриэль, а не я. Но почему произошла рассинхронизация?

– Сама не пойму, – призналась Виктория. – Хотя у меня есть пара идей на этот счет. Прежде всего, Саймон, вы сами намеренно вытащили себя из симуляции. Зачем?

– Я этого не делал.

– Нет, – продолжала настаивать доктор Бибо, – делали. Габриэль не мог выйти из потока собственной памяти.

– Нонсенс. Я только встретился лицом к лицу с самой Жанной д’Арк. Мечта любого историка! Так с какой стати мне намеренно прерывать этот опыт?

– Вот и расскажите мне. – Виктория подняла руку, прерывая поток готовых сорваться с его губ возражений. – Я давно этим занимаюсь, Саймон, и довольно неплохо определяю причину внезапной рассинхронизации. – Значительно мягче она добавила: – Саймон, вы… попросту говоря, сбежали.

Профессор Хэтэуэй вспыхнул.

– И мы не возобновим работу, – продолжила доктор Бибо, – пока я не выясню причины произошедшего. Это может вам навредить.

– Я скажу, кому вы сможете этим навредить – моей карьере, которая закончится в ту же секунду, если я не предоставлю Риккину интересующую его информацию, – резко ответил Саймон. Он провел рукой по волосам и обнаружил, что они мокрые от пота.

Виктория продолжала настаивать:

– Если эффект просачивания вас сломает, бессмысленно будет волноваться о вашей дальнейшей карьере. Саймон, ваши показатели значительно превысили допустимые нормы. Возбужденный мозг выбросил в кровь огромное количество гормонов, резко усилилось сердцебиение, началось сильное потоотделение. Повторюсь, если бы такое случилось во время сражения, это было бы понятно, но… – Виктория замолчала и покачала головой, а затем продолжила, уже гораздо спокойнее и тише: – Я говорила вам, что собственными глазами наблюдала, как человек потерялся в прошлом, считая себя ассасином, чей поток памяти он исследовал. Он порвал отношения со своей девушкой, потому что полюбил другую, ту, что умерла двести лет назад. У него случались временные помутнения сознания, и когда он приходил в себя, обнаруживал письма, написанные ему Арно Дорианом… по-французски, хотя он сам не владел этим языком. В конце концов он умер, Саймон. Признаюсь, наблюдать за всем этим было невыносимо, и я до сих пор живу с чувством вины. Я должна была прервать процесс до того, как все зашло так далеко. Второй раз я не совершу подобной ошибки. Поэтому, пожалуйста, объясните мне, почему вы вышли из потока памяти своего предка?

Саймон вздохнул и на мгновение закрыл глаза:

– Что-то в этой девушке его сильно взволновало… и до смерти напугало.

– Не вас, его?

Саймон на секунду задумался.

– Сейчас мне трудно это определить. – И это было правдой.

Виктория наклонила голову и как-то странно на него посмотрела. Профессор Хэтэуэй смутился, доктор Бибо попыталась спрятать улыбку.

– Что ж, давайте проверим. – Виктория подошла к компьютеру и проверила его показатели. – У вас произошел выброс серотонина, дофамина и норэпинефрина. Понимаете, что это значит?

– Я не химик.

Лицо женщины расплылось в улыбке.

– Только не говорите мне, что забыли, насколько всепоглощающей может быть первая любовь.

Саймон оторопело уставился на свою напарницу:

– Вы это серьезно?

– Абсолютно.

– Просто, мать его, прекрасно, – со вздохом протянул Хэтэуэй. – Мне придется болтаться в теле по уши втрескавшегося юнца. Надеюсь, хорошая драка даст выход его тестостерону.

– Или чему похуже, – сказала Виктория.

– Нет, – устало и очень искренне сказал Саймон. – Хуже уже просто некуда.

– Если это как-то поможет, хочу напомнить, что Жанна д’Арк была чрезвычайно харизматичной личностью. У юноши в пубертатном возрасте с соответствующим этому периоду интересом к девушкам не было ни малейшего шанса.

Успокоившись и собравшись с собственными мыслями, Саймон попытался вспомнить все и посмотреть на девушку, которой суждено было стать святой покровительницей Франции, не глазами переполненного гормонами юнца, а глазами непредвзятого историка.

– Пожалуй, я соглашусь с этой гипотезой. Но думаю… что это еще не все. За всем этим кроется что-то еще… – Саймон посмотрел на Викторию. – Я хочу вернуться.

Она подумала с минуту и кивнула:

– Хорошо. Но давайте выберем другой временной отрезок. – (Саймон мысленно поблагодарил Викторию, пока женщина просматривала свои записи.) – Жанна еще неделю провела в Бюре-ан-Во в обществе Лаксартов. – Доктор Бибо взглянула на профессора Хэтэуэя, едва сдерживая улыбку. – Возможно, ей захотелось быть ближе к Габриэлю.

– Просто превосходно, – сокрушенно сказал Саймон.

– Мне очень жаль, – произнесла Виктория тоном, в котором не слышалось ни капли сожаления. – Я запускаю симуляцию позднего вечера двенадцатого мая. Готовы?

– Разумеется, – ответил Саймон с уверенностью, которой совсем не чувствовал в себе.

Сейчас он уже имел некоторое представление о том, что его ждет, но это не особенно меняло дело. Туман в коридоре памяти казался каким-то чуждым, и Хэтэуэй не знал, как скажется на нем возвращение в прошлое.

Когда серый туман начал материализовываться в окружающие его предметы, профессор услышал у себя в голове голос Виктории:

– Саймон, что вы думаете о Жанне?

– Я? Ну, она очаровательная, – ответил он. – И если она действительно владела мечом Эдема, то сохранившиеся сведения о ее чудесных способностях кажутся более чем правдоподобными. Мир, в котором она жила, не относился с таким недоверием к высшим силам, как наш. Тогда не подвергали сомнению возможность слышать голоса, вопрос был только в том, чей именно это голос – Бога или Сатаны.

– Но что вы сами думаете о ней?

– Я… Да я особо о ней не думаю. – (Загрузка симуляции почти завершилась.) – Я – историк. И мы не можем любить или ненавидеть кого-то, мы можем только наблюдать.

– Это поможет вам противостоять эффекту просачивания, – удовлетворенно сказала Виктория.

Туман в коридоре памяти трансформировался в темную ночь с небом, украшенным звездами и тонким рожком ущербной луны.

Габриэль проснулся около полуночи. С приездом Жанны он сделался беспокойным, спал тревожно, ни с того ни с сего просыпался в самый неурочный час. Обычно за день он так уставал от работы со скотом, принадлежавшим его отцу, – что не шло ни в какое сравнение с работой в торговой лавке его отчима, – что всю ночь спал как убитый. А теперь ночами он бродил по узким улочкам Бюре-ан-Во. Поскольку городок был очень маленький, то и прогулки были короткими. Но чаще, как сейчас, выйдя из дома Лаксартов, он прислонялся к арочному проему и смотрел на звездное небо, потом возвращался в дом, забывался тревожным сном, ворочался и метался, пока снова не просыпался.

– Саймон, ну как дела?

– Все в порядке, – ответил профессор Хэтэуэй сухими губами Габриэля.

Что же было такого особенного в этой Жанне? Ее нельзя было назвать красавицей: нижняя часть лица немного квадратная, лоб довольно высокий. Ее глаза были какими-то невероятно синими, а волосы – невероятно черными, и все это в сочетании с физически осязаемой энергией, которая исходила от девушки, действовало одурманивающе.

– Совершаешь всенощные бдения? – раздался откуда-то со спины тихий мелодичный голос.

Габриэль вздрогнул. Жанна стояла в нескольких шагах от него, как и он, плотно укутанная в плащ. Ночка выдалась прохладной. Хотя в темноте и сложно было что-то разглядеть, но Габриэль отчетливо видел ее лицо, губы, белизну сильных рук, придерживавших плащ. Звезды отражались в ее глазах, и ему показалось, что она сама будто создана из их света.

– Что? – переспросил он дрогнувшим голосом.

Жанна подошла ближе:

– По крайней мере, монахи называют это именно так. Еще оно называется вигилия, или всенощное бдение, или всенощная. Ты же знаешь о богослужениях. – (Конечно, он знал. Все это знают. Церковные колокола звонят восемь раз в день. Но он не подозревал, что ночную службу называют как-то иначе.) – Будь я дома, я бы бросила все, только заслышав звон ко всенощной, и побежала бы в церковь, – сказала Жанна с легким смехом. – Мне даже приходится ругать нашего звонаря, когда он звонит с запозданием. Но по ночам, чтобы попасть на службу… мне приходилось украдкой сбегать из дому.

На ее лице появилась озорная улыбка, и Габриэль на мгновение затаил дыхание. Она подняла лицо к звездам, и улыбка исчезла.

– Знаешь, они дразнят меня.

– Кто?

– В основном мальчишки – братья и даже мои друзья. Они любят меня, но им кажется странным, что я так часто хожу в церковь.

Прежде Габриэль тоже находил странными эти частые походы в церковь, слыша о них от посторонних. Но все изменилось после их с Жанной знакомства. Она была простой девушкой – любила посмеяться, занималась обычными домашними делами и не позволяла себе расстраиваться из-за насмешек. Она все принимала легко, как данность, и потому это последнее признание озадачило Габриэля.

Жанна повернулась к нему, в темноте ее большие глаза поблескивали.

– Ты тоже думал, что я странная?

Он хотел сказать «нет», но не посмел солгать, глядя ей прямо в глаза.

– Только поначалу. Но когда узнал тебя получше… я вижу, что ты счастлива. И вся светишься изнутри. Думаю, это очень красиво.

У него едва не вырвалось «и ты тоже очень красива», но он прикусил свой неповоротливый язык. Лицо Жанны озарила улыбка.

«Я пропал», – подумал Габриэль, и сердце у него в груди учащенно забилось.

– Габриэль… ты никогда не чувствовал, что отличаешься от других людей?

На какую-то долю секунды он ощутил сильнейшую боль от этих слов и едва заметно задрожал.

– Я незаконнорожденный. И знаю, что я не такой, как все.

– Тебя это расстраивает? – В глазах Жанны появилось сочувствие.

Он кивнул.

– Меня это не беспокоило, когда я жил с отцом и матерью. Я имею в виду мачеху и отчима, – поправил себя Габриэль. – Других родителей я не знал. Мой отчим был торговцем в Нанси. То, что он мне не родной отец, я узнал только после… его смерти. Он заболел лихорадкой.

Жанна грустно вздохнула и взяла его за руку. Габриэль напрягся, предчувствуя наплыв странных, почти болезненных ощущений, которые всегда накрывали его в самый неподходящий момент. Но рука Жанны была прохладной, и ее прикосновение не взволновало, а, наоборот, успокоило его. Напряжение спало, и говорить стало легче.

– Мама еще целый месяц боролась с болезнью, но в конце заставила меня написать письмо Дюрану с просьбой позаботиться обо мне. Я не верил, что он согласится, а даже если и так, я не знал, как на это посмотрит его жена.

Жанна наклонила голову, лицо ее все еще светилось. «Это звезды или я?» – гадал Габриэль.

– Теперь Лаксарты твоя семья… они хорошие люди. Поэтому… – Она вдруг замолчала и сжала его руку. – Жанна, кажется, хорошо к тебе относится.

«Да, точно. Еще одна Жанна, – подумал Саймон. – Очевидно, это мачеха Габриэля. Нужно быть начеку и не путать их».

– Так и есть, – поспешил заверить ее Габриэль. – Ты права: Лаксарты хорошие люди. – Нерешительно Габриэль сжал руку Жанны. – Но я не планирую надолго здесь оставаться. Нанси довольно большой город. Я научился считать деньги, вести приход и расход средств, учет товара. Сельское хозяйство… это совсем другое. И я пока не определился, чем мне в будущем заниматься.

– Я тоже не такая, как все, – сказала Жанна. – Но что делать в жизни, я знаю. – Она отняла руку, и Габриэль вдруг почувствовал пустоту и холод ночи. – Мы ведь с тобой друзья, не так ли?

Юноше на мгновение показалось, что сердце в груди остановилось, потом оно застучало… медленно, содрогаясь болью. Во рту пересохло, и он с трудом выдавил из себя:

– Да, – а сам подумал: «Если ничего другого между нами быть не может, я буду дорожить тем, что есть».

– Тогда я попрошу тебя о помощи. Мне всегда так трудно кого-то о чем-то просить.

– Я готов, – живо ответил Габриэль. – Я сделаю все на свете для тебя, Жанетта.

– Завтра я попрошу твоего отца кое-что сделать для меня. Просьба может показаться странной, но мне необходима твоя поддержка в том, чтобы убедить его мне помочь.

– О чем же ты хочешь его попросить?

Жанна отвела взгляд в сторону, ее лицо сделалось задумчивым, – казалось, она смотрела на кого-то у него за спиной. Габриэль оглянулся, но никого не увидел, кроме кота, который бледным пятном сидел на стене и вылизывал переднюю лапу.

– Не могу сказать, – ответила Жанна. – Пока не могу. Я хочу, чтобы ты мне доверял. Ты поможешь мне?

Жанна пристально смотрела на него, ее стройное крепкое тело выдавало напряжение, Габриэлю показалось, ее лицо засветилось еще ярче. Он мог дать только один ответ:

– Конечно, Жанетта. О чем бы ты ни попросила моего отца, я тебя поддержу.

Серьезное лицо Жанны расплылось в улыбке, и Габриэль мог поклясться, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди.

– Ты хороший человек, Габриэль. Спокойной ночи.

Девушка ушла, а юноша еще долго стоял и не мог понять, привиделось ли все это ему или было на самом деле.

Саймон пребывал в полном замешательстве от того, каким Габриэль видел лицо Жанны. Сцена начала меркнуть, превращаясь в серый туман, а затем в полную черноту.

– Я возвращаю тебя, – раздался голос в голове Хэтэуэя.

Минуту спустя Саймон почувствовал легкое прикосновение к плечу: Виктория вернула его к реальности. В лицо ударило приятной прохладой, когда она сняла с него шлем. Только тогда он понял, что весь мокрый от пота.

– Виктория, – Саймон не мог сдержать нетерпения, – вы… вы это видели? Лицо Жанны?

Доктор Бибо бросила на него любопытный взгляд:

– Что вы имеете в виду?

– Она… она… – Саймон не мог подобрать слов. – Она была… я не знаю, может быть, это лунный свет или воображение Габриэля, но ее лицо… светилось.

Лицо Виктории сделалось бесстрастным – она надела маску профессионального психиатра.

– Я видела через ваше восприятие, что Габриэль думал, будто ее лицо светилось, – уклончиво сказала женщина.

– Я ожидал увидеть подобное свечение, исходящее от меча или другой частицы Эдема, но… оно исходило от нее. Исключительно от нее. И Габриэль тоже это видел. – Доктор Бибо освободила от ремней его правую руку и приступила к левой. Саймон воспользовался моментом и положил свободную руку женщине на плечо. – Виктория… я думаю, мы нашли не одного, а двух человек с ДНК Предтеч.