Арбалетчики князя Всеслава

9. На войне – как на войне

– Мы осаждали город три дня, а на четвёртый Соколиный Глаз увидел, что у города нет южной стены! – специально для иберов Володя несколько отредактировал в более злободневном на данный момент духе бородатый анекдот про Чингачгука и его друзей, пленённых гуронами и посаженных ими под замок в сарай. Такой юмор оказался вполне интернациональным, и наши местные сослуживцы ржали, хлопая себя ладонями по ляжкам.

У "города", осаждённого нами, южная стена имелась. Но стена – так, одно название. Обыкновенный деревянный частокол. И чтобы увидеть это, нам не требовалось никакого Соколиного Глаза – всё было прекрасно видно и нашим собственным глазам, когда мы разглядывали крепость сверху. Если рассудить по справедливости, то вины "великого царя" Реботона в неравномерной защите его "города" не было – он просто не успел. Как объяснили горцы, "великим царём" он сделался не так давно, и времени на преобразование обыкновенной деревни в "город" ему не хватило. До идеи советского "стройбата" в местном социуме как-то не додумались, и отважным воинам "великого" вкалывать на строительстве укреплений было категорически "невместно". А рабов самопровозглашённый "царь" добыл лишь пару десятков, и выполненный ими объём работ, учитывая их количество, невольно внушал уважение. Да только мы нагрянули "вероломно, без объявления войны", не предупредив заранее и не дав "великому царю" времени на замену частокола с южной стороны полноценной стеной. Справедливо ли было бы винить в этом его?

Известная нам четверым история знавала великих правителей, начинавших с куда меньшего, чем Реботон. Если уж наше командование, многократно шаставшее по стране в силу служебных надобностей, слыхало о нём впервые – скорость его "выхода в люди" впечатляла. Выбившись в царьки из состояния "сам ты никто и звать тебя никак", он в неразберихе войны имел бы неплохие шансы урвать тут, урвать там, усилиться, ещё урвать – и так, шаг за шагом, в "дамки". Если бы не сглупил. Не следовало ему при столь далеко идущих наполеоновских планах ссориться с теми, кто здесь и сейчас сильнее его, а мы были сильнее…

Осаждать его "город" три дня мы не собирались. Наглядно продемонстрировав защитникам стен наше численное превосходство, Тордул решил дать им шанс одуматься. В конце концов, пролитой крови между нами нет, и нехорошо как-то было бы начинать драку, не попробовав договориться по-хорошему. Пока наши ополченцы рубили хворост, резади лозу, вязали фашины и лестницы, плели большие щиты для штурма и перекрывали осаждённым все мыслимые и немыслимые лазейки для вылазки и бегства, отец-командир снова подъехал к воротам и объявил, что всё понимает. И то, как храбры воины "великого царя", и то, как славно, должно быть, пирует царь со своим славным войском, и то, как бьёт в голову выпитое на славном пиру достойное этого пира вино. Поэтому он не держит обиды и предлагает поговорить поутру, на трезвую голову. Делить ему с "великим царём" нечего – ну, кроме этих людей, которых мы преследовали и которые укрылись в славном городе "великого" Реботона.

Но и наутро никто не вышел поговорить с ним, и теперь наш начальник уже со спокойной совестью приступил к военным действиям. Суть их подсказывали ему сами укрепления – деревянные сверху, как и у всех иберийских городов. Командир объяснил нам, что обычно этого достаточно. К городам подступают, чтобы покорить их. И если завоеватель уверен в своих силах – а иначе он бы и не сунулся – зачем ему жечь без пяти минут СВОЙ город? Тут или штурм напрашивается, если времени мало, а потери не критичны, или осада, если времени хватает, а помощи осаждённым ждать неоткуда. Но Реботону фатально не повезло – мы-то ведь пришли не завоёвывать…

Как мы уже знали, редко какой ибер совсем уж не умеет обращаться с пращой. В этом смысле даже мирный иберийский пейзанин – пусть и плохонький, но всё-таки пращник. А случайное попадание укокошит ведь ничуть не хуже, чем преднамеренное. Таким образом, в пращниках не испытывали недостатка ни мы, ни противник, но у нас их было гораздо больше. Вдобавок, противнику требовались попадания в отдельных людей, наших же вполне устраивал и неприцельный навесной обстрел по площадям. Держась на практически безопасной от прямого попадания дистанции, наши ополченцы учинили противнику нехилую бомбардировку, а наши славившиеся своей меткостью наёмники-балеарцы начали прицельно выбивать отстреливающихся.

Заняв противника перестрелкой, Тордул приказал угостить его и огнём. Ещё накануне посланные в окрестные селения горцы вернулись со смолой, дёгтем и верёвками для одноразовых "пращей", бросаемых вместе с самим метательным снарядом. И теперь "огнемётчики" так же навесом принялись обстреливать деревянный верх стен и крыши построек за ними. Вскоре там занялся сначала один дымок, потом второй, третий – судя по поднявшемуся гвалту, скучать обитателям "города" не приходилось. Колодец-то там, конечно, имелся, но много ли натаскаешь воды из одного колодца, да ещё и под навесным обстрелом? Ещё пара дымков показала, что "пожарники" Реботона работают на пределе своих сил…

Пришло наконец время и нашей четвёрке начинать честно отрабатывать своё жалованье и зарабатывать "боевые", а если выражаться проще – показать себя в реальном деле. Как говаривал флемминговский Джеймс Бонд, расстрелянный в пух и прах кусок картона ещё ровным счётом ничего не доказывает. Суррогатные одноразовые болты без наконечников, но с горючей обмоткой, были в изрядном количестве заготовлены ещё с вечера, и этого дерьма мы не жалели. Как и у пращников, наши зажигательные снаряды оставляли за собой дымные трассы, что не могло не ассоциироваться для нас с кое-каким оружием помощнее и посовременнее.

– хулиганисто загорланил Володя песню ракетчиков, а мы весело подхватили:

Где-то что-то загоралось, и судя по треску, там уже не справлялись с тушением одной только водой, а приступили и к мерам порадикальнее, то бишь к разрушению в той или иной степени загоревшихся зданий и сооружений. Чтобы им там не было скучно, мы добавили ещё навесом – крыши-то ведь у всех построек соломенные, а солома загорается гораздо легче и быстрее любой деревяшки, да и дымит куда сильнее, что тоже для нашего командования не было лишним. Кажется, оттуда донёсся уже и кашель…

Что-то чиркнуло краешком по моему шлему, и добротно чиркнуло, с лязгом, сантиметров на десять правее – и в лобешню, млять, схлопотал бы, с гарантированной шишкой. А я разве за этим на службу нанимался? Предпочитаю в звонкой серебряной монете! Я едва успел заметить ныряющего под прикрытие частокола ухаря-пращника, которого сквозь такую защиту хрен чем возьмёшь. И молодец, хоть и паскуда, это надо признать – дистанция-то и для балеарца вполне приличная. Вот только с чего он взял, что я намерен служить ему учебно-тренировочной мишенью на всё время штурма? Некоторые из наших зажигательных болтов уже торчали в частоколе и рано или поздно должны были дать результат, но не в товарном ещё количестве, и я принялся устранять это упущение, и не один только я – присоединились и наши.

– Ух, мыылять! – взвыл вдруг Серёга, складываясь пополам, – Уроды! – ну, раз есть силы и фантазия дать противнику определение, значит, надо думать, не смертельно. Прикрываем его цетрами, оглядываем – даже и крови, вроде, нет…

– Да цел я, цел, – сообщил он нам, – Но ещё немного ниже и левее – и остался бы, млять, без потомства! Их что, не учили, что в честной драке ниже пояса не бьют?

– Боксёрский ринг это тебе, что ли? – прикололся Володя, – Куда тебя, кстати?

– Да в чехол с телефоном, сволочи! Надо проверить…

– Я тебе проверю, млять! Охренел, что ли? – спецназер аж на дыбы взвился, – Ты бы ещё весь отряд на привале собрал музыку на нём слушать или порнушку глазеть!

– Нахрена ты его вообще с собой взял? – не въехал я.

– Так думал же, что при себе сохраннее будет…

– Нет, ну взял-то не зря, – Володя показал на ладони полурасплющившийся свинцовый "жёлудь" от пращи, – В поясницу, млять, такую дуру увесистую схлопотать – тоже приятного мало…

Потом частокол загорелся. Добротно загорелся, от души, и когда осаждённые, занятые тушением собственных домов, обратили на это внимание, с их смехотворными маленькими деревянными бадейками там делать было уже нечего. А командование, в основном подавив пращников противника, выслало людей уже и к самим стенам.

У наглотавшихся дыма защитников стены слезились глаза и тряслись руки от кашля, а раскрутить пращу можно было лишь стоя, высунувшись над стеной, и балеарцы расстреливали таких героев "желудями". Включились в это дело и мы.

Конечно, нам противодействовали. Подступивших к стенам пытались забросать дротиками, чего наш начальник и добивался – чем меньше их у противника останется, тем меньшими будут наши потери в уличных боях. А я, схлопотав стрелу буквально рядом с бронзовой нагрудной пластиной пекторали, порадовался тому, что не пожлобился давеча в Гадесе разориться на толстый кожаный панцирь, который меня и спас. А лучнику тоже было не очень-то удобно целиться, и для выстрела он выпрямлялся, становясь заметным. Это и сгубило его на третий раз, когда болт Васькина сшиб прикрывавшего его напарника щитоносца – наши с Володей болты продырявили самого стрелка. Серёга же продолжал обстреливать горящими болтами частокол, который уже полыхал весь.

Мы тоже постепенно продвигались к укреплениям, и я напомнил своим, чтоб рядом со мной не кучковались. Вчера я хорошенько промедитировался на везение, но это было моё личное везение. Промах в меня мог запросто обернуться случайным попаданием в кого-то другого. А возле меня всё чаще шлёпалась галька, а то и свинцовые "жёлуди". Какой-то фантазёр даже дротика не пожалел – недолёт, конечно. Но из-за густого дыма и нам целиться становилось потруднее. Чтобы не тратить зря болты, я принялся стрелять "желудями" и в кого-то, кажется, даже пару раз попал…

Тем временем прогорели и обрушились створки ворот, вынуждая защитников встать за ними живой стеной, на прореживание которой сразу же переключились наши балеарцы. Для штурма же Тордул постепенно перебрасывал людей к нам – догорающий частокол при своём обрушении должен был предоставить нам достаточно широкий фронт для атаки. Уже теперь начинали падать отдельные головёшки, затем прорехи увеличились, и мы начали выцеливать противника сквозь них. Никто не собирался геройствовать без нужды. Пара шагов вперёд – прицеливание – выстрел – перезарядка, затем процедура повторялась. Наши попадания отмечались воплями поражённых нами, и не всегда это были вопли взрослых мужчин. Но разве у нас было время разбираться? Зазеваешься – схлопочешь дротик, мы уже подошли на опасную дистанцию, а собственная шкура всяко дороже. На войне – как на войне.

– Держать строй! Мушкеты наизготовку! – дурачился Серёга, пародируя старый испано-американский боевик "Капитан Алатристе".

– Гляди в оба, болван! – Володя лишь в последний момент успел оттолкнуть этого клоуна, и цельножелезный саунион проткнул только краешек кожаного панциря, каким-то чудом не задев рёбра.

– Эти уроды нас зауважали, – пробормотал спасённый и ойкнул, получив от спецназера добротную затрещину. Как мечут эти саунионы наши сослуживцы, мы не раз уже наблюдали на тренировках. Если уж этот длинный заострённый ломик, брошенный умелой рукой, летит в тебя, и ты не в состоянии увернуться, то похрен, какой у тебя – ага, при жизни – был щит и какие доспехи. Против лома нет приёма, как говорится…

Потом рядом со мной рухнул продырявленный таким же саунионом навылет турдетан-ополченец, а Хренио только нагрудная пектораль вроде моей спасла от дротика, и тогда мы уже окончательно озверели.

– Расчистить преграду! – скомандовало невесть как успевшее уже оказаться тут начальство.

Полтора десятка иберов-копейщиков под прикрытием плотного обстрела наших пращников быстренько подскочили к остаткам упавшего частокола и принялись усердно расковыривать их наконечниками копий. В дыму то и дело мелькали защитники "города", пытавшиеся им помешать, но сегодняшний день не заладился для них с самого начала…

Вскоре от бывшего частокола осталась лишь россыпь тлеющих угольев – не по всей его длине, но брешей хватало – и Тордул скомандовал атаку. И наши пошли – после убийственного залпа дротиками и саунионами. Никто не орал "За родину, за Тарквиниев!" – мы матерились, иберы тоже не блистали изысканными выражениями своего языка – как, впрочем, и противник. Не было здесь и картинных поединков а-ля "Спартак на арене" – обороняющихся просто методично расстреливали. Их вояки один за другим уносились к своим иберийским богам, а пейзане-ополченцы всё чаще бросали оружие. После нашего появления в тылу у защитников ворот, геройски пали и они, и в открытый проход к нам устремилась подмога.

Кое-где наши уже приступили к зачистке с сопутствующим мародёрством, но главную улицу перегородили отборные бойцы противника, образовав своими большими овальными щитами некое подобие фаланги. Неорганизованная атака ополченцев на них быстро захлебнулась, а за спинами живой стены начали накапливаться легковооружённые. Туго нам придётся, если эта кодла контратакует – ведь терять им нечего!

Тут-то и настала очередь наших лучших болтов. Мы снова били парами – пока первая пара перезаряжается, вторая её страхует. Никогда ещё мы не перезаряжались с такой скоростью, да и пращники превзошли самих себя. Когда из-за голов "фалангистов" по нам попытался прицелиться лучник, два болта и добрый десяток камней превратили его в кровавое месиво. А потом крутые герои-профессионалы у противника как-то быстро кончились, а герои-любители мало что умели, так что уличные бои превратились в бойню. Кто-то ещё пытался приласкать нас с крыши чем-нибудь увесистым, кто-то тыкал из окна или дверного проёма копьём, а то и вовсе дрекольем, но наши болты и дротики иберов тут же это дело пресекали, и герои-непрофессионалы тоже скоро кончились. Ну, почти…

– Не подходи! Убью! – провизжал какой-то нескладный мальчишка, бестолково размахивая дубинкой.

– Ты сам-то хоть понял, чего сказал? – я как раз выдернул меч из брюха только что проткнутого матёрого пейзанина, пытавшегося уложить меня топором, и гонор пацана меня позабавил.

– Уууууууу! – он ничего не понял и попытался отважно атаковать, – Боммм! – это его дубинка встретилась с умбоном моей цетры, – Шмяк! Ааааа! – это он покатился кубарем от моей подножки, а я наподдал несостоявшемуся герою клинком плашмя по заду, – Получай! – это он, вскочив, решил снова проверить меня на вшивость, а мой шлем на прочность, но мне это уже начало наскучивать, – Хрясь! – я встретил его охреначник клинком и укоротил ему его наполовину.

– А в лобешню? – поинтересовался Володя, выбивая у него ногой выхваченный из-за пояса нож, – Ну прям, млять, чеченский аул какой-то!

По-русски этот иберийский "пионер-герой", конечно, ни бельмеса не понимал, но наш смех оказался доходчивее не только слов, но и подзатыльников. Один из наших турдетан погнал пацана к остальным пленникам, а мы продолжили зачистку…

Взвизг, попытка выцарапать мне глаза обгрызенными ногтями – и хорошая попытка, надо признать – я снова подставляю подножку и смачно шлёпаю закопченную, но недурную – если хорошенько отмыть – бабёнку по округлым ягодицам. Эта оказалась понятливее – приземлившись пятой точкой на солому, как-то сразу же осознала, что здесь ей – не тут, и больше не буянила.

– Мы отдерём её первыми! – предупредил я принимавшего свежеотловленных рабов ибера, и тот согласно кивнул – кое-где храбрые, но недисциплинированные горцы и ополченцы уже раскладывали пленниц прямо на улице, дабы сходу распробовать, а у нас, профессионалов, был приказ не прекращать зачистку, пока не найдём похищенных, и нам следовало позаботиться о том, чтобы наша доля удовольствий не оказалась, когда у нас до неё дойдут руки и прочие части организма, слишком потасканной.

Ещё несколько обшаренных домов, ещё пара затрещин и пяток рабов, ещё две "занятых" нами для "снятия пробы" смазливых пленницы – на них, кстати, с немалым вожделением пялились и Володя с Серёгой. Хоть они у нас и "женатики" – в том смысле, что имеют постоянных баб – но где они и где те бабы? За время похода они оба осатанели похлеще нашего, и несправедливо было бы обделять их, когда деревенские ополченцы – в том числе и вполне себе добропорядочные отцы семейств – не отказывают себе в мелких радостях победителей.

Раздавшиеся ещё через пару домов вопли заставили нас поспешить. Вопили там несколько опередивших нас горцев, и для этого у них были все основания – один из них уже катался по земле без руки, а второго как раз на наших глазах продырявили копьём.

– Прикройте! – попросил Володя нас с Васькиным.

Мы загородили их с Серёгой, выставив цетры, а они за нашими спинами убрали фалькаты в ножны, прицепили щиты к поясу и сняли со спин арбалеты. Взвели, уложили болты в желобки и сами выдвинулись вперёд. Мы за их спинами сделали то же самое.

– Кажется, это они, – проговорил Хренио.

– Мне тоже так кажется, – ответил я.

Двое, подготовка которых угадывалась в каждом движении, сдерживали натиск четверых разъярённых горцев, а ещё четверо точно таких же матёрых волчар волокли трёх упирающихся пленников, закутанных в потёртые и дырявые плащи – взрослую женщину и двоих детей-подростков, судя по угадывающимся под тряпьём фигурам. Да, это могли быть только они…

– Володя! Помогите с Серёгой союзникам! – предложил я, – А мы проредим дальних.

Болт спецназера пробил нагрудную пектораль одного из "коммандос", чем тут же воспользовались горцы, добив его, а вот Серёга сплоховал, угодив в умбон щита не под тем углом. Ошарашенный наёмник, правда, едва не подставился под клинок одного из горцев, но тут же звезданул его краем щита, отпихнул ногой второго и проткнул мечом одного из добивших его товарища.

– По плану! – испанец намыливался доделать работу за Серёгой, и я напомнил ему о главной задаче. Дав нашим взвестись, мы выстрелили сами. Я удачно вышиб мозги из "коммандос", подталкивавшего женщину и неосторожно оказавшегося сбоку от неё, а Васкес попал в бочину тому, что тащил одного из подростков. Освобождённый ментом, оказавшийся парнем, выхватил у раненого из-за пояса кинжал…

– Млять! Ну что ж ты делаешь, угрёбок! – простонал Володя, которому этот не в меру храбрый "пионер-герой", вообразив себя способным потягаться с профи, перекрыл сектор обстрела.

Пока спецназер выжидал, Серёга снова выстрелил в дерущегося с горцами – на сей раз удачнее, попав тому в бедро. Но и наёмник как раз в этот момент достал рубящим по шее ещё одного, оставшись снова один против двоих.

– Перезаряжайся, остолоп, и прикрывай! – прошипел я Серёге, довольному как слон своим попаданием.

Сам я уже ловил на прицел профессионала, тащившего девчонку. Сестра парня оказалась сообразительнее и догадалась "споткнуться" и пригнуться, так что мне ничто не мешало стрелять. И даже ловко подставила вражине подножку, когда мой болт по самое оперение вошёл в его грудную клетку…

Тем временем дождался благоприятного момента и спецназер. Даже раненый "коммандос" легко обезоружил мальчишку, но вот удар кулаком ему под дых был явно лишним. Пацан согнулся от резкой боли и убрался из-под прицела, что и требовалось стрелку. Вряд ли наёмник успел понять, что его сгубила его же собственная ошибка.

– Каррамба! – раздосадовано взревел Васкес, когда из-за угла дома вынырнули ещё четверо "коммандос".

Ещё неприятнее оказалось то, что один из них был лучником. Пару мгновений они изумлённо таращились на поверженных товарищей, но даже это не помешало одному из них отбить фалькатой болт испанца – ага, прямо влёт, на голых рефлексах. А потом они опомнились. Бородатый в замызганном синем плаще что-то скомандовал, его бойцы с обнажёнными клинками бросились к подросткам, а лучник свалил стрелой одного из горцев и перенёс обстрел на нас. Наш мент взводился, мы с Володей укладывали болты в желобки, Серёга уже целился…

Стрела попала ему в ложу арбалета, сбив прицел, и его болт ушёл в "молоко". Наш незадачливый стрелок не успел даже толком выматериться, когда ещё одна стрела чиркнула по шлему спецназера.

– Млять! Вот это скорость! Уважаю! – прохрипел тот, подбирая оброненный с арбалетной ложи болт.

Я придержал свой пальцем и угадал – следующая стрела предназначалась мне, и удар в пектораль получился нехилым.

– Млять! Залпом в него!

Залп вышел жиденьким, всего из двух болтов, но этого хватило – увернувшись от одного, лучник заполучил второй в плечо. Прекрасно! Ещё боец, конечно, при его-то выучке, но уже не стрелок!

– Только бы они не додумались! – простонал испанец, – Каррамба! Додумались!

Они и в самом деле додумались, но не одни только они. Девчонка сообразила, что сейчас их попытаются использовать в качестве заложников. Когда шмакодявка успела завладеть фалькатой сваленного мной стража, я как-то не заметил, но молодчина, даже не ожидал, а главное, что этого не заметили и похитители. Воспользовалась она трофейным клинком по бабьи, хлестнув нового стража плашмя, но этим сбила его с панталыку, и он повторил ошибку одного из товарищей, отвесив девке добротную оплеуху и оставив себя без живого щита. Володя прицелился первым, и я сразу взял на прицел переднего, как раз в этот момент проткнувшего последнего горца. Мой болт вошёл ему в шею, а девчонку боль от оплеухи и испуг толкнули в правильном направлении – к нам, да ещё и аккуратно пригнувшись. Парень тем временем, снова вооружившись чем-то смертоносным – в более сильных и умелых руках, конечно – кинулся на стража, держащего его мамашу. Лучше бы он, конечно, последовал за сестрой, но…

– Думай башкой! – рявкнул я нашему испанскому менту, который не ко времени вспомнил о своём табельном пистолете. Дело сейчас было даже не столько в драгоценных патронах, сколько в том, что сзади доносились крики и топот приближающейся подмоги, которой потом затрахаешься объяснять то, чего ей ну никак не следовало показывать. Оно нам надо, спрашивается?

Девчонка добежала до нас, и я не очень-то галантно поддёрнул её за шиворот и наподдал по нижним округлостям, заворачивая себе за спину. Героизм парня впереди тем временем привёл к ожидаемому результату – его оружие полетело в одну сторону, он сам в другую, тут выстрелили Серёга с Васькиным, кто-то словил свой болт и завопил, мы с Володей перезарядились и тоже выстрелили – "почтенная" баба к тому моменту успела схлопотать от похитителей по кумполу и свалилась, убравшись наконец с прицела, так что мы теперь тупо шмаляли во всё, что возвышалось над валяющимися. Бородач в плаще прорычал что-то страшно недовольное и побежал вместе со своим последним бойцом подальше от нас. Боец, правда, далеко не ушёл – Серёга ухитрился как-то попасть ему – ну, явно не туда, куда метил, гы-гы! Нет, ну раз он сам уверяет, что в спину, то ладно, я ж разве против? Это в общем-то тоже можно считать продолжением спины, так что пусть уж так оно и будет – главное, попал, и подраненный им противник рухнул на колено. И тут его предводитель в плаще, снова прорычав чего-то, вдруг полоснул раненого – ага, своего – фалькатой по горлу и скрылся за углом…

– Круто, – пробормотал я.

– Это спецназ. Иногда приходится, – мрачно пояснил Володя, – Мне, слава богу, не довелось, но наслышан…

– Это как же так? – офонарел Серёга.

– Разведывательно-диверсионная группа должна в первую очередь выполнить поставленную перед ней задачу. Любой ценой. Если раненый на руках у группы мешает её выполнению… не дай бог, конечно…

– Ну вы, разведка, даёте… А просто оставить религия не позволяет?

– Противнику? Для "форсированного" допроса? Ты знаешь, что это такое?

Обсуждая между делом все эти не слишком весёлые особенности подобных спецопераций, мы осторожно продвинулись вперёд, осмотрелись, и лишь после этого помогли выбраться из-под убитых супостатов парню и его "почтенной" мамаше. Та шипела что-то трудноразборчивое, и едва ли это была похвала, а пальцем она при этом тыкала в сторону скрывшегося главаря похитителей.

– Догнать его? – предложил Васькин.

– Я бы не советовал, – взгляд спецназера был не менее убедителен, чем тон.

– А он…

– Просто уходит. Что мог, он сделал, эта часть его задачи провалена, и он знает, что в одиночку он её уже не выполнит. Теперь его задача – спастись самому, добраться до начальства и доложить. Зачем ему рисковать зря? И зачем рисковать зря нам?

– Тогда однозначно хрен с ним! – заключил я, – Свою задачу мы выполнили, а поймать этого волчару нам никто не приказывал.

Дискутировали мы, естественно, по-русски. Поняв, однако, по нашему тону, что на ейное повеление мы дружно забили хрен и преследовать сбежавшего от нас врага вовсе не собираемся, "почтенная" зашипела ещё злее. Спасибо хоть, сын всё-таки увлёк мамашу в тыл, виновато кивнув нам.

– Баба с возу – кобыле легче! – прокомментировал Серёга.

– Кстати, трое ещё дышат, – заметил Володя, – Надо бы позаботиться…

– Нахрена? Они же уже не опасны! – и до Серёги дошло, что он имеет в виду.

– Ну, в таких случаях рядовых бойцов используют втёмную – ни хрена они толком не знают. Да и не жильцы они уже, и сами это прекрасно понимают. В общем, хрен они чего скажут, и будут только благодарны нам за избавление от пыток.

– Я не буду! – заявил наш гуманист, – Я вам что, палач?

– Чистоплюй ты грёбаный! Я тебе, что ли, палач?

– Я полицейский – увольте, – отмазался и Хренио.

– Мужики, это надо сделать! А одному мне это тоже в падлу!

– Хрен бы тебя побрал, Володя, вместе с твоими спецназерскими заморочками! – процедил я, закидывая арбалет за спину и выдёргивая меч, – Пошли, разведка!

– Под музыку было бы, конечно, легче…

– Под вагнеровский "Полёт валькирий"?

– Ага, был бы в самый раз!

– Ну, извини, проигрыватель я дома оставил – ага, вместе с электророзеткой. А самим горлопанить – ну, разве только:

– Ага, тоже пойдёт! – и бессмысленный, но залихватский припев мы подхватили уже вдвоём:

Под него мы и прекратили мучения бедолаг…

– Ну вы и отморозки! – промямлил Серёга, когда мы вернулись, – Прям в натуре как эсэсовцы какие-то!

– Иди ты на хрен! – направил я его.

– Мы за вас эту гнилую работёнку сделали, – добавил Володя, – Теперь наша очередь побыть чистоплюями. В прошлый раз мародёрствовать вместе с нами вам религия позволяла…

В общем, руки замарали все. Но на войне – как на войне. Идя в тыл сами, мы отчётливо слыхали уже и пьяные выкрики – наши начали гулять. По пути одна хижина горит – пожары ведь тушить давно уж некому, да и незачем, откровенно говоря. Так бы и прошли мимо, да оттуда скребушение какое-то доносилось – не иначе, как ныкается там кто-то. Ну не дурачьё ли, млять? Крыша ведь сейчас прогорит и обрушится на хрен, и испекутся они там как пирог в духовке! Заглядываем – пусто, убитый только ихний один валяется. Мы решили уже было, что обознались, бывает, хотели уже дальше идти, да тут увидели разворошенную на полу солому – местами уже и тлевшую, кстати, а под ней – деревянная крышка люка. Поддели мечами, открываем – так и есть, подпол там, а в нём баба с дитём. Показываем дурынде на горящую крышу, подаём руки, чтоб ребёнка подала и сама оттуда выбиралась, а она в угол забиться норовит. Схватили наконец за шкирку, вытаскиваем – визжит, упирается, да ещё и кусаться удумала. А нам церемонии-то с ней разводить некогда, крыша-то догорает и в любой момент на бошки нам всем рухнуть может. Обозлились, надавали подзатыльников, выдернули из подпола на хрен вместе со спиногрызом ейным, да пинками вон из халупы. Только выскочили следом сами – крыша-то и рухнула. Так эта дура, покуда мы её оттель выковыривали, да через труп того убитого перетаскивали, ещё и укусить Серёгу за руку успела – ага, вот и делай, млять, после этого добро людям!

Зато, как допинали её до кучи пленных на площади, так сразу и к сослуживцам пирующим присоединились, а там уже, как говорится, дым коромыслом. Одну целиком на вертеле зажаренную козу без нас уже успели слопать, вторую лопали, но жарилось ещё три, вино прямо из кувшинов хлещут, да друг другу передают, некоторые уже хорошо под мухой, и несколько тех кувшинов пустые уже валяются, а один раскоканный вдребезги, но из погреба "царского дворца" несут ещё, так что беспокоиться не о чем – хватит на всех. А вокруг – трупы, да развалины…

– Давайте, мужики, просто нажрёмся! – предложил Серёга, – До свинского состояния!

Нажираться мы не стали, всё-таки это было вино, а не водка, которую глушат залпом, да и проголодаться успели как звери, но на грудь приняли хорошо, а пошло ещё лучше. Потом мы трахали оставленных нам товарищами-турдетанами "занятых" нами пленниц, и каждый перепробовал каждую. После этого мы курили, пуская по кругу трубку, затем просто болтали "за жизнь". После душевной беседы нас поймал командир и, ввиду нашего более-менее приемлемого состояния, поставил нас караулить, пока гуляют другие, и мы "бдительно охраняли и стойко обороняли" это безобразие. Потом нас другие сменили, и мы снова ели, снова пили, снова трахали баб, снова курили…

Судя по фингалу, который я наутро нащупал у себя под глазом, а потом увидел аналогичные украшения и у остальной троицы, мы, кажется, ещё и маленько повздорили. Но кто с кем и из-за чего – не помню, хоть убейте!

– Ну вы и наклюкались вчера, товарищ Тихонов! – подколол меня Володя.

– От Штирлица и слышу! – вернул я ему его подкол и оказался прав, поскольку выяснилось, что обстоятельств дебоша не помнит никто. Уж не натворили ли мы вчера спьяну чего-то не того?

– Мы тоже были неправы! – успокоили нас наши сослуживцы-иберы с такими же разукрашенными физиономиями, – Это всё вино!

Оказалось, что мы это не друг другу морды начистили, а устроили аж целый межнациональный конфликт. Мы галдели по-русски, их заинтересовало, чьи кости мы перемываем, кто-то из нас – кто именно, не помнили и они – послал их на хрен, чего делать не стоило – пообщавшись с нами, они тоже кое-чего успели от нас нахвататься. В общем, от слов перешли к делу, в котором титульная нация оказалась на высоте в силу подавляющего, а посему – убедительного численного перевеса. К счастью, по-русски разногласия решаются мордобитием, а не дуэлью, и поскольку за оружие никто из нас, хвала богам, не схватился, с нами обошлись аналогичным образом. Да и отметелили нас не сильно – так, лишь бы утихомирить. Словом, хорошо погудели…

В связи с исчерпанностью инцидента, обиды на нас никто не держал, и даже – вот славные ребята – вино не всё вылакали, немного оставили и нам на опохмелку. Забота поистине неоценимая, ведь с утра во рту – будто кошки насрали! А вообще-то было видно, что после вчерашнего боя – именно боя, а не этой пьяной вечерней драки – наши местные товарищи по оружию нас ощутимо зауважали.