Мы стояли, и я почувствовал не характерную мне неловкость.
— Выпьете? — Бросил я и достал из специального стенного шкафа стеклянную бутылку английского напитка.
— Это первый виски за четырнадцать месяцев. Не откажусь.
Я предложил сесть.
— Я забыл, какие у вас апартаменты.
Людвиг огляделся вокруг и расположился в одном из мягких кожаных кресел.
— Я остался совсем без денег, дон Педро, а в Лисбо я никого, кроме вас, не знаю. Я хотел обратиться к ростовщикам, но, опять же… Они потребуют гарантий. Пройдет какое-то время, пока они меня узнают, если только вы за меня не поручитесь.
— Мне проще ссудить вас самому, чем связываться с этими крохоборами, — рассмеялся я, разряжая обстановку. — Как вам виски?
— Божественный! — Ответил Людвиг, облегчённо выдохнув.
Я вытащил из «холодильника» и поставил на стол графин с водой.
— Вода из горных источников. Очень холодная. Рекомендую смешать.
Холодильник я придумал сам. Это был ящик с дверкой, как у обычного холодильника. Сверху в специальный железный ящик засыпался лёд, который и являлся простейшим хладогеном. Талая вода через угольный фильтр стекала в емкость внутри ящика и продолжала охлаждать камеру. Её я тоже использовал для питья.
Стоил лёд очень дорого, потому, что везли его аж с севера Португалии, где заготавливали зимой.
Столкнувшись с этой проблемой, уже становилось жарковато, я стал интересоваться местом в горах поближе к Лиссабону, где бы можно было заниматься тем же, и такое место нашёл. Не так далеко от нашего замка, кстати, где находилась гора Монтежунту высотой более шестисот метров. Там, мне сказали, зимой ночью вода замерзает.
Я попросил брата зимой проверить. Информация подтвердилась, мы выкупили лысую вершину и поставили там фабрику по производству льда.
— Ну как?
— Восхитительно. Холодный виски значительно приятнее в такую жару.
— Вы не откажетесь со мной пообедать? Я рано встаю, поэтому рано обедаю.
— С удовольствием, — согласился явно голодный Людвиг. — Мой экипаж разбежался. Мы выловили всех крыс. Пытались охотится с копьями на берегу, но местные жители, поняв, что у нас нет ружей, напали на нас. Мы едва отбились. И так три раза.
Я покачал головой.
— Вахтенный! — Крикнул я. — Распорядись с обедом на двоих.
Я посмотрел на капитана «Санта Люсии».
— Значит сейчас у вас и команды нет?
— Практически нет.
Мы пообедали мясом с бобами и зеленью. Пока стюард варил кофе, мы молчали.
— У меня есть к вам предложение, сэр Людвиг. Не согласитесь ли вы привезти мне рабов?
— Да пожалуйста, — ответил тот с удовольствием отрыгивая. — Но мне как-то надо сначала добраться до Англии.
— А вы прямо с Англии мне рабов и привезёте.
— Каких рабов?
— В Англии очень много безземельных крестьян, бродяг, безработных. Вот их пакуйте их в трюма и везите сюда. Я вас подожду. Справитесь? Только не гнобите их, кормите нормально, и не прессуйте в трюмах, как солонину в бочке. Если будет слишком много, фрахтуйте ещё один корабль, или два. Я вам дам письмо к моему банкиру.
Людвиг нахмурился, а потом, мотнув головой, сказал:
— А что, неплохая идея. Им там всё равно жизни нет. Насильно?
— Добровольцев вербуйте на пять — десять лет. Остальных в принудительном порядке. Они ещё не знают своего счастья. Семейных — только добровольно.
Через четыре месяца моя флотилия из шести парусников вышла из Лисбо в Бразилию. Перед отплытием я собрал капитанов у себя.
— Наша цель — Кабо Фрио. Это вот здесь.
Я ткнул кончиком кинжала в карту, лежащую на большом штурманском столе. Думал сделать себе указку, но потом посчитал, что так будет брутальнее. Капитаны склонились над невиданной ими ранее картиной.
Я перенёс на большой формат, все имеющиеся зарисовки, и использовал переданный мне лично королём Мануалом отчёт Америго Веспуччи. Мне важны были расстояния и направления.
Отправной точкой для меня были вырубленные у меня в памяти координаты моей будущей золотой кладовой: 20.23.08 и 43.30.29, направление от Рио-де-Жанейро и расстояние между ними — 265 км.
Когда я показал королю результат моей кропотливой работы, Мануал сказал только одно слово: «Красиво!», но повторял его раз за разом, долго рассматривая береговой абрис. Линия не была прорисована «жирно». Предполагалось ее уточнение.
— К нему мы следуем по побережью материка на юг примерно от этой точки.
Я показал устье реки Реира на восьмом градусе.
— Сюда попадаем от вот этих островов. Они называются — Фернандо, по имени первого эксплуатанта Бразилии. До них всего тысяча семьсот миль от Южного Кабо Верде — Сантьяго.
— Я ходил до Фернандо, — сказал маленький щуплый, но очень жилистый и подвижный капитан.
— Я помню, Ромарио. Ты пойдёшь замыкающим. Всем, кто отстанет от флагмана, а вы от меня отстанете, это я вам гарантирую, крепиться визуально к «Бочке» за Ромарио, или следовать самостоятельно. В любом случае выдерживая указанный мной курс вы уткнётесь в Санта-Круз. Следуйте по побережью на восток и на юг. Мимо Кабо Фрио не пройдёте. И не забывайте вносить поправку на течение и ветра. Лучше брать зюйд. Всё понятно? Вопросы есть?
Вопросы были.
Остров Сантьяго встретил нас привычно радушно, но задерживаться в Прае мы не стали, а залившись водой и загрузившись солониной, на утро ушли в океан.
Я не особо беспокоился за следом идущие корабли и, взяв ветер, бакштагом[22] быстро от них оторвался. «Чайка» моя летела по волнам Атлантического океана. Душа моя пела, сердце радостно стучало. Я большую часть дня находился на баке. Меня умиляла носовая надстройка джонки с ровной площадкой. Я устроил здесь себе чо-то типа кафедры с креслицем, в котором можно было сидеть, пристегнувшись ремнями, на всякий случай, чтобы не вылететь за борт от удара о неожиданную волну, и смотреть в даль.
Специфика движения под парусом, как все понимают, — отсутствие ощущения «ветер в харю» из-за уравнивания скорости ветра и корабля. Если, конечно ветер не встречный. И это мне очень нравилось.
В той жизни я тоже любил ходить под парусом, и я это помнил. Ещё я вспомнил свою любимую песню. Когда в очередной раз мой парусник взбирался на очередную океанскую гору, в голове у меня зазвучало:
— Тут вам не равнины, тут климат иной.
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом идет камнепад.
И можно свернуть обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Я аж привстал.
— Да-да-да! — Простучал в голове пулемёт.
— Тук-тук-тук! — Поддержал его АГС-17[23].
Голова закружилась.
— Нет-нет-нет! — Сказал я себе. — Песня пусть остаётся, а всё остальное за борт. Не надо, чтоб ветер холодил былые раны.
А в ушах уже звучало:
— Пора-пора-порадуемся на своём веку…
Погода стояла прекрасная, ветер почти попутный: восток-юго-восток, настроение великолепное. Шли пятые сутки пути.
— Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнул я, повернувшись через левое плечо, и увидел что-то похожее на парус. Или на скалу. Не помню, чтобы здесь в Атлантике торчали скалы.
Взяв «трубу» и с трудом поймав «объект в объектив» я увидел четырёхмачтовую каракку. Она бодренько шла на запад, вероятно от берегов Африки. Они здесь все так ходили: сначала по Африке, потом, следуя ветру и течению поворачивали на запад. И выносило их прямиком на экватор в устье Амазонки.
— Слева по курсу парус! — Крикнул матрос. — Десять кабельтовых.
Минут через тридцать парусник можно было разглядеть без оптики. Наши курсы пересекались. Быстро пересекались.
— Интересно, знают ли они правило «помеха справа»? — Сказал я сам себе. — Не собираются же они нас таранить?
— Право румб, — сказал я матросу-репитеру.
— Право румб, — крикнул матрос.
Джонка отклонилась от курса.
— Право два румба.
Парусник отворачивать не намеревался.
— Прямо по курсу скалы, — крикнул матрос. — Два кабельтова.
— Три румба в право, — сказал я.
Джонка, переложилась и снова, рванулась вперёд, взяв ветер другим бортом. Мимо нас с левого борта пронеслись скалы.
— Твою ж…, — не успел договорить я, как послышался удар и треск.
— Они, что там? Слепые? — Крикнул я. — Парус по ветру.
Каракка напоролась на скалы.
Сбросив ход и развернувшись, мы вернулись к скалам с подветренной стороны и обошли их вокруг.
Островок был совсем крохотный и состоял из пяти, стоящих кольцом, остро поднимавшихся из воды зубов. Это были просто камни. Между ними плескались волны. Каракка плотно засела между двух «зубов» и тонуть не собиралась.
На её палубе суетились матросы. На бушприте стоял человек в дорогом камзоле и шляпе с пером, вероятно, капитан и смотрел за борт.
— На лоте десять футов.
— Майна якорь.
— Кто вы такие? — Крикнул я в рупор.
— Франки! — Крикнул офицер.
— И что же вы тут делаете, франки?
— Я тосканец на службе у франков. Меня зовут Джованни да Верраццано.
— И куда направлялись, господин Джованни?
— К берегам Санта-Круз, — чуть помедлив, ответил тосканец.
Всё с ним было понятно. Браконьер. Трелюет красное дерево. Издеваться над ним мне вдруг расхотелось.
— Много вас?
— Тридцать пять моих и двадцать рабов.
— У меня всё под жвак. Только на палубе есть место. Могу взять максимум десять-пятнадцать человек. Дождёмся мою флотилию. Зажигайте фонари. Завтра должны подойти.
Мы и сами рассветили джонку, как новогоднюю ёлку.
— Со стороны подумают, что горим, — подумал я.
Я позвал тосканца к себе на борт, но он отказался.
Как и ожидалось, мои расчёты оказались верны, все мои суда появились на горизонте около полудня, и шли вполне себе по установленному курсу. Чуть левее этих скал.
Увидев нас, они вскоре уже бросали якоря рядом. А кому не хватило якорного места, крепили чалки с помощью шлюпок за камни. Благо море не штормило. Нам везло.
Но перегрузились мы знатно. Грех было оставлять восемь пушек. Я сильно пожадничал. Раскрепив их по свободным портам, я взял ещё капитана. Остальных франков и рабов распихали по другим коробкам.
— Вы предупредите сразу своих, — сказал я тосканцу. — Если будут «барагозить», пойдут кормить крабов.
— Что есть — «барагозить»?
— Дурить и хамить. Пусть сидят, как мыши под веником.
— Я предупрежу.
— И я не шучу! — Сказал я.
Капитана каракки я поселил в каюте, предназначенной для капитана, заклинив смежную дверь. Вёл он жизнь затворническую, выходил из каюты редко. Видимо сильно переживал за свой погибший корабль.
Я уже не рвался вперёд, а шел, уменьшив площадь паруса и уровняв таким образом свой ход с остальной группой. До острова Фернандо добрались без приключений и все вместе, но останавливаться мы не стали. Воды мы набрали в пути, дождевой, так как вошли в зону тропических ливней, а тосканец высаживаться на острове расхотел, причину не объяснив.
— Я хотел бы тогда прояснить ситуацию. Мы идём не за добычей, а на мои земли. Мы там будем жить. И жить по моим законам и правилам. Все подчиняются мне и выполняют только то, что я скажу. Скажу со скалы прыгнуть, и придётся прыгать. Возвращаться скоро мы не собираемся.
Я пытался его запугать, но у меня не получилось.
— Я бы и сам прыгнул, — сказал он, абсолютно подавленным тоном.
И я от него отстал, только приставил часового к его каюте.
Через трое суток мы, точно в рассчитанное мной время, увидели материк и, с большой осторожностью, встали на якорь в некотором расстоянии от берега на глубине шесть футов под килем. Я не знал высоту здешних приливов-отливов и опасался посадки на мель. Такое часто случалось в Юго-Восточной Азии. Я видел отливы по два и три метра. Предчувствия меня не обманули. Утром корабль осел на два метра. Высадка на берег отменилась, и мы двинулись дальше.
Стояла дикая жара, а наши трюма были полны переселенцев. Мы ещё в Лиссабоне соорудили сборные вентиляционные трубы, как у меня на джонке, выставляемые с противоположных концов кораблей, которые обеспечивали движение воздуха в трюмах. Благодаря им до конца путешествия никто не умер.
Бразильское побережье манило зеленью, обилием разноцветных птиц и многоголосицей. Глубины манили кристально-чистой водой и пестротой морской живности, но мы шли и шли к своей цели, внимательно всматриваясь в глубины не на рыб, а ища дно и рифы, и делая необходимые измерения.
Моя джонка ежедневно вставала на якорь. Я дожидался полудня, с помощью секстанта и хронометра «брал точку» и переносил её на карту. Потом я нагонял группу. Ветер дул почти встречный, но моя джонка шла бейдевинд[24] очень уверенно. Её почти косые паруса, плавная обводка корпуса и его отношение ширины к длине, как один к четырём, позволяли держать приличную скорость и нагонять, далеко ушедшие корабли.
Китайцы знали толк в судостроении и принцип «длина бежит». Подобное соотношение ширины к длине судна положительным образом сказывалось на скорости джонки, а частичное отсутствие киля и установка нескольких бизаней на самой крайней точке кормы, повышали её маневренность.
Способность брать практически встречный ветер, обусловливалась почти плоскими бамбуковыми парусами, для чего нижний рей с помощью канатов опускался, натягивая парус. На обычных брезентовых парусах это было невозможно.
До Кабу-Фриу мы шли ещё четырнадцать дней и когда она вдруг открылась, мы поняли, что попали в райский уголок. Закрытая мысом и островами бухта с почти белым песком и приличными глубинами, раскрылась, как сказочный мир. Но нам пока было не до местных красот. Мы слишком были утомлены, из трюма слышались стоны и плач.
На берегу я разглядел огороженный не очень высоким забором форт и людей. Несколько длинных лодок поплыли навстречу нашим кораблям, и ещё до того, как мы бросили якоря, они облепили нас.
Лодки представляли собой местные долблёные плавсредства около четырёх метров длинной. В них сидело три-четыре человека, не похожих на европейцев. Большинство из них были абсолютно голые. Они лопотали на далёком от моего понимания языке и пытались забраться на борт.
— Нельзя, — крикнул я.
Бразильцы удивлённо посмотрели на меня.
— Почему? — Спросил один из них.
— Мы будем высаживаться на берег, — продолжал я говорить на португальском. — Будет мало места. У нас много людей. Потом.
— Понятно, — сказал местный и что-то стал кричать своим товарищам.
Мы спустили на воду шлюпки и стали выводить из трюма людей. Я им мысленно сочувствовал, но в то же время, понимал, что наши условия содержания мало отличались от тюремных английских, куда садят бродяг, попадающихся в городах. А куда ещё деваться крестьянам, если у них отобрали землю. В Англии с бродяжничеством боролись очень сурово с пятнадцатого по девятнадцатый век. Это я помнил хорошо.
Помнил я и то, что на север Америки завозились белые рабы, коих насильно вывозили из Англии. Эту мысль я и подкинул капитану Ван Дейку. У меня рабами они не будут (я так думал), а если и придётся их понуждать к «труду и обороне», то также, как и всех других первопоселенцев.
— Слушай мою команду! — Крикнул я. — В каждую шлюпку по четыре вооружённых сопровождающих. Два остаются на берегу в охранении, два возвращаются за следующей партией. Объяснять вновь прибывшим, чтобы далеко не разбегались. Возможны вооружённые столкновения с местными. Исполняйте.
Помощники поработали с личным составом и с переселенцами хорошо. Бардака не наблюдалось. Тренировки в Лисбо не пропали даром. Мои матросы многократно отрабатывали посадку-высадку в шлюпки, потому что я хорошо знал по своему опыту, теория должна обязательно подкрепляться практикой.