Аппарат смерти

ЧЕЛОВЕК С СЮРПРИЗАМИ

— Не узнаете? Шварц, Александр Шварц… Представитель крупных мануфактурных фирм. Имел удовольствие познакомиться в курьерском поезде, между Берлином и Лейпцигом, года три тому назад. Счастлив возобновить знакомство!..

Я спешил куда-то по нужному делу, но отделаться от г. Шварца было не так-то легко. Он почти силой потащил меня в ближайшее кафе.

Мы уселись за угловой столик, и Шварц заговорил. Боже, как он говорил! Как-то жадно, захлебываясь. Можно было бы подумать, что он до отказа набит словами, задыхается ими и спешит от них избавиться. Это был живой пулемет, стрелявший словами. Так — так — так — так… 600 слов в минуту!

В каких-нибудь четверть часа я узнал всю подноготную о нем самом, о фирмах, от которых он разъезжает, и о фирмах, которые дают ему заказы, о степени их солидности и даже о том, когда и при каких обстоятельствах та или иная из них вывернула шубу.

Наконец-то! Словесный пулемет замолк, и г. Шварц, откинувшись на спинку кресла, с минуту переводил дух.

— Вы курите? — спросил он, передохнув.

Не дождавшись ответа, он достал черный кожаный портсигар и протянул мне его.

— Из человеческой кожи! Не верите? Можете убедиться!

На портсигаре, действительно, красовалась тисненая золотыми буквами надпись:

«Из человеческой кожи».

— Не пугайтесь! — поспешил г. Шварц успокоить меня.

Он открыл портсигар — и я прочел на внутренней стороне: «Не выделывается!»

— Понимаете? Портсигар из человеческой кожи не выделывается!

Мы взяли по папиросе. Шварц вдруг навел на меня небольшой браунинг из черной стали. Я инстинктивно отодвинулся.

— Закурите, пожалуйста!

Браунинг оказался самой обыкновенной зажигалкой.

— Эта штука всегда производит впечатление! — самодовольно сказал Шварц. — Представьте себе, что меня ночью где-нибудь настигают бандиты и, как водится, просят огня. «Огня?» — спрашиваю я. — «Извольте!» И навожу на них свой браунинг! Ручаюсь вам, что они молниеносно обратятся в бегство!

Мы закурили.

— Однако, кельнера тут не особенно торопятся! — сказал Шварц. — Надо напомнить о себе.

Он сунул руку к боковому карману — и вдруг что-то резко зазвонило. Все бывшие в кафе повернули головы в нашу сторону. Шварц опустил руку — и звон прекратился.

— Что прикажете? — спросил прибежавший кельнер, бегая глазами по сторонам в поисках звонка.

Мы заказали кофе, и он ушел.

— Видите вы эту вот пуговицу? — спросил Шварц, отвернув пиджак.

Внутренний карман пиджака был застегнут крупной металлической пуговицей.

— У меня в нее миниатюрный электрический звонок с батареей вделан. Новое изобретение, на Чикагской выставке фигурировать будет. Удобная штука, особенно для человека, который, как я, много разъезжает. Представьте себе, что я ночью засыпаю в вагоне. Бумажник у меня застегнут на эту вот пуговицу; если вор до нее дотронется, пойдет такой трезвон, что все пассажиры вскочат!

— Приходилось уже вам пускать это изобретение в ход? — заинтересовался я.

— Как же! Не дальше, как на прошлой неделе случай вышел. В поезде между Веной и Зальцбургом… Вор попался опытный, видавший виды. Поддельным ключом отпер наше купе и прежде всего отвинтил электрическую лампочку, чтоб пассажиры не могли включить свет. Ну, и вот… Нас в купе было четыре человека. Я был ближе всего к двери, и он прежде всего взялся за меня. Шарил, шарил, да и доша-рился! Тронул пуговицу эту самую — и такой звон пошел, что все вскочили. Я схватил вора за руку и крепко держу…

— Все в темноте?

— Лампочку-то он отвинтил, но у меня с собой всегда имеется своя собственная. Не угодно ли взглянуть?

Он взял свою палку, закрыл ее полой пиджака и нажал какой-то шарик. Показалась полоса света.

— У меня в набалдашнике электрический фонарик! — пояснил — пояснил Шварц. — Теперь солнечный свет мешает, но в темноте ни дать ни взять дуговой фонарь!

Он любовно погладил палку и прибавил:

— Вообще, это очень удобная штука!

— Наверное, с зонтиком? — спросил я.

Он презрительно усмехнулся.

— Старо! Теперь всякий дурак с палкой-зонтиком разгуливает. Нет, у меня поинтереснее: палка-стул!

_—?!

— Да, палка-стул. Представьте себе, что вы где-нибудь на скачках. Иногда долгие часы приходится на ногах стоять. Или, скажем, в переполненном вагоне. Стула и скамьи ни за какие деньги не достанешь, но у меня есть мое собственное кресло. Не угодно ли?

Он отвинтил от палки набалдашник — и стал вытаскивать из нее, один за другим, металлические прутья разной величины. Провозившись с ними около минуты, он составил складной стул, — вернее, табурет.

— А чтоб не было твердо сидеть, мы сейчас подушечку положим!

Он достал из одного из своих бесчисленных карманов сложенную каучуковую подушечку, занимавшую немногим больше места, чем носовой платок, тут же надул ее и положил на составленный им табурет.

— Первоклассная мягкая мебель! — показал он жестом приказчика, расхваливающего товар. — Смело можете сесть, — любого толстяка выдержит!

Потом он выпустил из подушечки воздух, спрятал ее в карман и разобрал табурет.

— Из этих прутьев я, в случае нужды, могу составить очень удобный пюпитр. Я люблю почитать перед сном, и — вы понимаете?.. Лежишь это в купе, укрепил перед собой пюпитр, а на пюпитр книгу…

Говоря так, он возился с прутьями и очень скоро составил самый настоящий пюпитр.

— Палка-стул-пюпитр! — усмехнулся я.

— Вы забыли фонарь! — напомнил Шварц.

И вдруг, без всякого перехода, спросил:

— Хотите послушать музыку? Сейчас посмотрим, что теперь в радио…

Он развернул лежавшую на столе газету.

— 6 час. 40… Попурри из новых опереток. Интересно!

Он посмотрел на свои карманные часы.

— Теперь без десяти семь. Как раз вовремя… Слушайте!

Он нажал кнопку на своих часах — и я услышал арию из «Виктории и ее гусара».

— Карманная антенна… В часах! — с торжеством пояснил Шварц. — Совсем новое изобретение. С одной стороны часовой циферблат, а с другой радиоаппарат. Очень удобная штука. Представьте себе, что вы сидите в вагоне…

Я живо представил себе Шварца в вагоне. Вытянувшись на диване, с романом на пюпитре, он курит зажженную от браунинга папиросу и слушает карманное радио.

Он заинтриговал меня, и я украдкой поглядывал на его костюм, шляпу, галстучную булавку, перстни, часовую цепочку: мне чудились всевозможные, искусно скрытые в них, новые чудеса. Вдруг в его перстне с огромным аметистом спрятан какой-нибудь миниатюрный, только что изобретенный фотографический аппарат, под лацканом пиджака скрыт какой-нибудь универсальный музыкальный инструмент, а цепочка от часов обладает такой магнетической силой, что в состоянии притянуть металлические деньги из кармана ближнего!

Когда Шварц положил правую ногу на левую и постучал пальцем по каблуку, я насторожился: тут, наверное, скрыто какое-нибудь самоновейшее техническое чудо! Я смотрел и ждал.

— Чего это вы так на мой каблук уставились? — спросил Шварц.

— Я хотел бы знать, что в нем скрыто!

— Представьте себе, ровно ничего!

Он хлопнул себя по лбу.

— А ведь вы правы! Полый каблук мог бы быть прекрасным тайником! Например, при переезде через границу, чтобы скрыть от таможенных крыс валюту.

— Вы, наверно, уж кое-что против них придумали! — высказал я догадку.

— Да, кое-что! — скромно ответил он. — У меня они немного возьмут. Но это секрет изобретателя…

Он взял в руку брелок от часов.

— Угадайте, что тут?

— Пишущая машина?

— Не угадали!

— Дорожный биллиард? Вагонный теннис? Передвижной погребок? Портативная гимнастика?

— Нет, нет и нет. Всего лишь стереоскоп. С пикантными картинками, хе-хе-хе! Не угодно ли полюбоваться? У меня тут две серии: гарем последнего султана и красавицы ночного Парижа.

— А в этом перстне что у вас? Неужели ничего? — заинтересовался я.

Он опасливо оглянулся, потом, наклонившись ко мне, конфиденциально зашептал:

— Белый порошок… Понимаете?! Нирвана! Полное и абсолютное перерождение! Не могу без него, втянулся… Всегда с собой везу…

И он нежно, как любимую женщину, погладил огромный аметист своего перстня.

— А в этой вот галстучной булавке…

Шварц сделал паузу, как бы подготовляя меня к ошеломляющему сообщению.

— … цианистый калий. На всякий пожарный случай, как говорится.

Я невольно взглянул на перстень со скрытым в нем белым порошком — и подумал, что раньше или позже Шварцу сможет пригодиться цианистый калий, который хранится в его великолепной галстучной булавке. В жизни этого человека с сюрпризами это был бы последний сюрприз, без продолжения…