Глава десятая Ферма, или поиски бесплодной земли

История первая Мечта садовода

Просёлочная дорога петляла между редкими постройками и земляными наделами. Запахи, носившиеся в воздухе, соответствовали местонахождению спутников, неспешным шагом, пробивающим себе дорогу к лесу. Пахло полевыми цветами, сеном и навозом, причём, последний явно держал фавору, подавляя конкурентов резкостью и напористостью запаха, заполнявшего собой все уголки, и насыщенностью, не уступал скипидару. Но, в поле, флора от удобрения зависела слишком сильно, вырастая, без него, хилее. Вот жизнь! Зависишь от… Но, не будем об этом. Количество домиков увеличивалось, появились забор и ворота, над которыми, в ажурном переплёте тонкой металлической конструкции, гордо реяло название: садово-огородное товарищество «Огонёк».

— Почему не «Уголёк»?! — сплюнул Бармалей. — Никакой фантазии.

— Это что! — сказал Гаштет. — Подумаешь — призыв к самоликвидации. Даже магазин «Еда», не идёт, ни в какое сравнение, с хозяйственным магазином «Скипидр». Продмаг «Колобок» — тоже ничего.

Известный в узких кругах, как человек, верный своим принципам, Гаштет никогда им не изменял. Монументальные истины, заимствованные у политиков, были просты: никому не верь, ничему — не удивляйся!

Оставив позади сады, друзья углубились в лесную чащу, но устав кормить комаров, вернулись на дорогу. Река, судя по всему, находилась совсем в другой стороне. Прошагав с километр, одна умная голова предложила свернуть в другую сторону, и как только группа легла на предложенный маршрут, вода сразу же нашлась — в тридцати метрах от тропы.

— Вот вилы! — разочарованно воскликнул Апофеоз, с детства склонный к патетическим манерам самовыражения. — Оказывается, всё время шли параллельно руслу. Ну, всё — привал!

— Может — подальше от дач уйдём? — предложил Почтальон.

— Чем тебе садисты не нравятся? — не понял Бармалей светлых порывов. — Копаются они, у себя в садах, сажают редьку с репкой и прочую бодягу — идиллия.

* * *

Я решил построить дачу,

Случай с подходящим свёл,

Прямо скажем — на удачу,

Тот участок приобрёл.

В доме как без витамина?

На столе должны стоять,

Доморощенные вина,

Репка с редькою лежать.

От урюка, чтоб ломилась,

Дверь в заветный погребок,

Под закваскою томились

Огурцы с капустой — впрок.

Чтоб варений всяких банки,

Занимали там и тут,

Полки, шкафчики и балки —

Связки фиников вокруг.

Во дворе цвела черешня,

И сакура за стеной,

Из пруда омары клешни,

Мне тянули за едой.

Апельсиновая роща,

Вдаль — насколько хватит глаз,

Вот бананы спеют сочно,

В поле зреет ананас.

Про папайю — точно знаю,

Мне доставит паровоз.

Самолётом из Китая,

Вышлют импортный навоз.

Все работают заводы,

На садовый инвентарь.

Торф привозят пароходы,

И опять уходят вдаль.

Но в мечтаньях своих дерзких,

Я заметил, что стою,

Посреди развалин мерзких,

Сразу видно — не в раю.

Землю рыл, кряхтя, лопатой,

Унавоживал газон,

Одержимо бредил хатой,

Хрен, сажая под музон.

Как заправский маг народный,

Слыша каждой кости хруст,

Проклинал все огороды,

В грунт, запихивая куст.

На картофель глядя, ранний,

Лишь сорняк сухой нашёл,

От таких переживаний,

В магазин скорей пошёл.

И разнёс с плеча, по пьяни,

Вместе с дачей — всё вокруг,

Не получится крестьянин,

Блин, из доктора наук.

* * *

Из товарищества долетала ругань, по поводу воды, света и ворованного навоза. Река рядом, но никто не желал горбатиться, на себе транспортируя то, что может прийти по трубам. Кто-то орал про фанеру, которая ещё вечером лежала на месте, а теперь её нет — спёрли. Другой ему парировал тем, что тот сам её спёр, в ближайшем колхозе, а теперь пусть вызывает полицию, может, поймают другого вора, и обоих привлекут, за воровство.

— Бандитский притон добычу делит, — сделал вывод Гаштет.

— Надо им посоветовать, чтобы переименовали свой табор, — вынес решение на обсуждение Апофеоз, — «Рабиндранат Тагор».

— Лучше уж сразу, к первоисточнику — «Едрить твою мать!», — не согласился Почтальон. — Но в целом, суть не изменится, и никто из присутствующих, возражать не будет, в отличие от фермеров.

— Каждый хочет иметь своё: праведное или нет — главное владеть, — сказал Пифагор, невольно подавая корпус вперёд, машинально стремясь уйти подальше от этого места.

— Давайте на четверых участок приобретём, — предложил Гаштет, — на толпу это будет недорого. Пруд выкопаем и карпов станем разводить. Для ночёвок, место сносное поимеем.

— Почему не китов? — вздохнул Апофеоз, — плевать на этот участок. На нём горбатиться нужно.

— И жёны не поймут, — добавил Почтальон.

— Они и не узнают! — возразил Гаштет.

— Темнота: по существующему законодательству, без согласия

супруги, ты не можешь приобрести недвижимость, — назидательно

произнёс Бармалей, — только через подставных лиц, но это в такие дебри уведёт, да ещё четверых. Так что заканчиваем бессмысленный трёп и в дорогу, подальше от этих индусов. После такого переименования, я их знать не желаю.

— Дикие, — лениво процедил Гаштет.

— С чего такой вывод? — не понял Апофеоз.

— Эй, дорогой, ты чего за моей женой, по лесу гоняешься?! — вспомнил Бармалей старый анекдот. — Это твоя жена? А я думал так — дыкий!

Четыре отважных несостоявшихся фермера, так и не накормившие китов, но страждущие по китовому мясу, отправились подальше от соблазнов, подмывающих завести клочок земли, пригодной для копании. Впрочем, рыть можно, не только корнеплоды, которые сначала надо вырастить. Но наши герои, не склонные к философии, особенно в данный момент, да ещё на солнцепёке, про все перечисленные действия уже не помышляли. Отойдя на приличное расстояние, в прошлое ушли дачи с их владельцами, земельные наделы, с пересохшей ботвой, бассейны с китами и крокодилами, с огоньком поедавших предложенный корм, в виде зазевавшегося соседа. За речным поворотом скрылся гнилой забор, вместе с нелепой вывеской, с ворованной фанерой, пижамой, допотопным трико с пузырями на коленях, и с надоевшей, до смерти, рожей председателя. Позади осталась возвышаться гора отходов, от деятельности вынужденных внедренцев, с лопатами и совками окучивающих всё, что только можно окучить, вплоть до того, что регламентом сельхозработ не предусмотрено. Соседку, например.

История вторая Чудо-техника

В предвечернем небе неторопливо плыли розоватые облака и летнее марево уходящего дня, сменилось на приятную прохладу приближающейся ночи. Растворились за поворотом дачи, с их беспокойными владельцами, но тема земельного счастья, отправилась вместе с нашими персонажами, бросив своих хозяев, добивающими друг другу морду. Неотступно преследуя, наводило на разговор обо всём, что накипело за прошедшие годы.

— Знаю, как их надо переименовать, — не унимался Бармалей. — «40 лет без урожая».

— Старо! — возразил Гаштет. — Лучше «Век лопаты не видать»!

— А какую рекламу дают! — подхватил разговор Апофеоз. — Что не инструмент, то «чудо». Я когда прочитал, не смеялся — мне почему- то грустно стало. «Чудо-лопата — копает две сотки в час»! Заметьте, не

вы можете вскопать, ничего подобного — копает! Без бензина. Без вас.

Менеджмент, занимающийся рекламой, отличается неграмотностью, или простым хамством, — сделал свой вывод Почтальон, — так и хочется, на время, стать американским коллегой. Одна реклама магазина на «Чёрном пруду», чего стоила: «Вас ждут — там, где прут»! Ухохатывался весь город.

Апофеоз усмехнулся и продолжил тему:

— Чудо-лопата, ещё не самое смешное, в наборе идиотизма предлагаемого инвентаря. Вот дословно — «Чудо окучник»! Так и стоит, перед глазами, секс-шоп и всё, что там может стоять — на полках. Представляю покупку, этого окучника: доставка, первое включение и первое возмущение общественности, у которой, по всей видимости, проблемы с окучиванием — «Кончайте трястись, вы же знаете, что вибрация может разрушить весь дом»!

— Чудо-опылитель не предлагали? — спросил Бармалей, у которой была своя точка зрения, на происходящие, в рекламном мире, страсти.

— Нет! Но надо было порекомендовать самолёт малой авиации — «кукурузник». Не помню точно, почему ему такое название дали, в своё время. Кажется — из-за кукурузы. Эти летательные аппараты осуществляли опыление полей всевозможными аэрозолями.

— Ещё пассажирскими перевозками занимались, — добавил Резистор. — На малых линиях.

— Мне больше понравился тюбик, — вспомнил Почтальон. — На нём гордо красовалась надпись: «Жидкость для снятия ногтей».

— Заимствование друг у друга — сложившаяся практика, — заметил Бармалей определённую закономерность. — Вот увидите, что чудо-навозом дело не ограничится. Скоро возможно появление чудо-унитазов, дрелей, зажигалок. Кровати уже были: с них, кажется и пошло. Лет надцать назад, обозвали магазин «Мир игр», и понеслось. Теперь, чего только нет. Мир оружия, кожи, посуды и всего, что только продаётся — удачно название, ко двору пришлось.

— Преувеличение в рекламе, это ещё обыденней, — махнул рукой Гаштет и продолжил. — Стоит полуразвалившийся сарай, который и домом то, трудно назвать, готовый в любую минуту рухнуть, от ветхости — под собственной тяжестью. Облупленный фасад, ободранные двери, дранка из-под сгнившей крыши — на полметра торчит. На распахнутой калитке, висящей на одной петле, гордо реет объявление: «Шубы — грандиозная распродажа». Почему не посольство ЮАР, или Венесуэлы, например? Чем они думали и о чём? Неужели здравомыслящий человек пойдёт в такую помойку? И это не на заре капитализма, а сейчас, во втором десятилетии двадцать первого века!

— Да ладно тебе разоряться, — успокоил его Почтальон, — ты что, шубу решил приобрести, для моли? Собственно, без разницы,

получается: купишь меха, не купишь — всё равно жена их сожрёт, как

моль. Деньги, я имею ввиду.

— Пора бы приземлиться, а то ночь не за горами, — остановил разглагольствующих философов Апофеоз. — Мне вот тут, вполне нравится.

Все порядком устали и спорить никто не стал. Скинув поклажу, Бармалей, на скорую руку приготовил ужин, пока остальные занимались сбором дров.

История третья Рай для тараканов

Вместе с усталостью, пришёл завидный аппетит, в результате чего, с поляны сметалось всё, что жевалось, и на каком-то этапе, Бармалею показалось, что приготовленного не хватит. Происходящее напоминало продолжение знаменитого триллера «Челюсти», что он и озвучил.

— Это, разве, похоже? — облизываясь, возразил Гаштет. — Вот, мы однажды халявный арбуз ели, так там были «Челюсти — восемь».

— Вы мне старый анекдот напомнили, — оживился Апофеоз. — Короче: сидит хохол с огромным шматом сала, в рот не лезет — размаха челюстей не хватает, И так его пробует запихнуть, и с другой стороны пытается: пасть разинул на полную мощь — дальше некуда. Не лезет! Сидит с куском во рту, глаза выпучил. Друг ему советует:

— Может разрезать?

Тот кивает головой, соглашается:

— Угу! — и показывая пальцами на уголки рта, мычит. — Трошки тут и тут!

Почтальон смеясь, разглядывал в обрывистом берегу Бармалеевское творение, выкопанное в песке. Все люди, как люди, а тут целая кухня, на четыре конфорки:

— Классная печка получилась. Век живи — век учись. Мы в детстве тоже, один раз сыграли в графьёв — Монте Кристо. У одного был сарай, и на левой стороне, непонятная: полузасыпанная или полуразрушенная дверь. Во всяком случае, сильно на это похожая. За давностью лет, могу и не вспомнить детали. Мной был предложен грандиозный план раскопок, во всех красках расписано предстоящее открытие неизведанного пространства. Во всех быстро проснулись кладоискатели — мне даже лопату не довелось в руках подержать. Попали в погреб к соседу — вот тебе и гробница «Рамсеса Второго».

— Что добыли? — Бармалей явно подкалывал.

— Неприятности! Ничего, не приобретя материально, кроме нематериального скандала. Соседу было далеко, до царского самообладания. Он оказался порядочным говнюком.

— Насчёт добычи, — Гаштет припомнил былое, при этом,

углубившись в такие дебри, что сам начал забывать, о чём хотел

поведать. — А, да! Ездили в советские годы, в Москву, за покупками. Один раз летом, не подумав, накупил сосисок — семилитровую кастрюлю. Всю протушил, пока вёз. Думал — потери этой мне не пережить.


Поезд, время обгоняя,

Извиваясь, как змея,

Мчится, колбасой воняя,

И сосисками дразня.

* * *

— Да, были времена, — с грустью произнёс Апофеоз. — А сейчас, зайди в магазин — всё есть. Даже скучно как-то. Приходится, с поисков пропитания, переключаться на поиски чего — то другого, чтобы не муторно было, а то, так и захиреть недолго.

— Так захиреть или захереть? — уточнил Почтальон, с надоевшим, всем, подтекстом.

— Вот! — Апофеоз покачал головой. — Скоро слова сказать нельзя будет, чтобы не выругаться. Слишком богатая фантазия, у людей разыгралась и слишком много, в русском языке, межстрочных и подстрочных слов. Например, фраза: стоящий на посту солдат. Пора переходить на телепатическую форму общения.

— Думаешь, мысленная форма разговора, спасёт тебя от языковых извращенцев? — спросил Бармалей. — Они и на этом уровне хамить продолжат.

— Да — извращаются во всём! — воскликнул Гаштет. — Обычно жить, видимо, скучно. Из огурцов, баклажанов — варенье делают. Когда употреблял джем из лепестков роз, то чувствовал себя быком, на недозрелом поле, жрущим сладкий клевер. Арбузы солят — такая дрянь, я вам доложу. Ананасы наладили выращивать в оранжереях, в Европе и у нас, ближе к середине семнадцатого века. Наши, даже свой сорт вывели «русский». Барину на стол свежий, а для себя солили, как огурцы в бочке. Утверждали, что отличная закуска. Нам Европа не указ, где ананасы ели, как обычно. У нас всё, через известное место.

— Да у нас и помойки, не то, что на западе — рай для тараканов, которые гуляют сами по себе, без всякой организации. Без присмотра.

— Что-то, у нас сегодня, разговор в одном ключе происходит, — сказал Почтальон, и недоумённо пожал плечами. — Как зарядили садово-огородную тему, так и не отходим от неё, ни на шаг.

Все призадумались, не понимая причин такого ажиотажа, вокруг полей и огородов. Костёр горел ровно, дым не кружил по кругу, а ровным столбом поднимался вверх, растворяясь в небе.

История четвёртая Массовое нашествие

Бармалей встал размяться и, подойдя к какой-то норе под корнями дерева, весело предложил:

— Взять да и отлить — туда. Как выскочит толпа гномов, все с криками и кирками. Думаю, замучаешься отбиваться.

— Сейчас у новых русских такая же мода, во всяком случае, схожая, — то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал Гаштет. — Когда в дом залезает вор, на него выскакивает четыре тысячи пекинесов.

— Кого? — не понял Апофеоз.

— Собачки такие, мелкие — чуть больше нормального кулака, — ответил Гаштет, на пальцах показывая размер зверюшек.

— У одних кирки, у других зубки, — задумчиво произнёс Почтальон, — а нам что противопоставить агрессору? Это тот случай, когда шапкозакидательство, имеет явное преимущество.

— Лучшее средство, против массовых нашествий мелких тварей, это — огнемёт, — авторитетно заявил Бармалей. — Но у нас, его нет. Так же нет гномов под деревом, как и собачек, в радиусе пятидесяти километров.

— Огнемёт необходимо приобрести, а живность завести, — предложил Апофеоз.

— Добрый ты человек! — выдохнул Гаштет. — А кто будет гнома изображать, торчащего из норы? С опалённой бородой — красивенький такой. С дымящимся колпаком.

— Вы, поэты — тонкая душевная организация! — Бармалей ощупал подбородок. — Ни у кого из нас бороды нет, и не предвидится, во всяком случае, в ближайшее время. Так что, кончай спектакль разыгрывать — сейчас не время для театральных постановок. Эстрада переполнена «уходёром», так вы ещё начнёте. Меня до сих пор удивляет, для чего люди покупают телевизоры — ради новостей? Или «мыло» смотрят? Там такое показывают, что создаётся впечатление, как будто смотришь в замочную клавишу. Ощущение мерзости неотступно преследует.

— Телевидение — орудие Дьявола, — уточнил ситуацию Гаштет, — так что ты хочешь?

Бармалей призадумался, поморщился и, посмотрев в никуда, сквозь ночную пелену, согласился:

— Пожалуй, ты прав. Столько подлости, убийств, насилия выливается на обывателя. С экрана утверждается, навязывается псевдоистина, что человек человеку волк, а богатство, это главный

критерий благополучия: всё остальное — ложь.

* * *

Не дурак с рожденья вроде,

По генсеку память чтя,

В парикмахерской я брови,

Заказал себе, шутя.

Я умом ещё не двинул,

Леониду Ильичу,

Я бы памятник поставил,

Если б было по плечу.

Волоски под сильным ветром,

Шевелились — кто куда,

Вспыхнув вдруг зелёным светом,

Кто в тайгу, кто по дрова.

Зеленели, развевались,

Колосились на ветру,

Распрямлялись, завивались,

И осыпались к утру.

Я наслушался эстрады,

Постсоветский балаган,

И на сердце нет отрады,

Сериалы — просто срам.

Лихо дёргает руками,

Уши мерзостью точа,

Микрофон, держа зубами,

Что-то глупое мыча.

* * *

Где-то в районе ближайшей птицефабрики, погибшая пернатая, теперь догорала над углями. По всей округе распространился запах копчёности, вызывая зависть у того, кто не озаботился приготовлением, подобного кулинарного изыска.

— Ну, давайте сюда это чудо-блюдо! — в нетерпении, воскликнул Почтальон. — Вот, жестянка! Есть и такое название. У меня дома, рядом с компом, буклет валяется, и на титульном листе — жареная курица изображена. Название соответствующее.

Все навалились на предложенное угощение и через десять минут, от чудо-птицы остались одни кости, в которых, ничего чудесного не просматривалось. Чудо-ночь окончательно опустилась над спящим лесом, и только у костра продолжалось бодрствование, сопровождаемое громким разговором, жестикуляцией и заразительным смехом.

Загрузка...