Время шло, и годы плыли в стылом космосе жестоком.
Большей частью аниарцы, чувство времени утратив,
у широкого окошка выжидали, не начнет ли
хоть одна из звездной стаи приближаться, вырастая.
Малыши росли, играя без помех в родимых тундрах,
там, где прежде были танцы, где теперь все обветшало.
Век иной — иные нравы. Иург давно уже в забвенье,
Дейзи, бредившая йургом, в ракушке своей уснула,
в своде, отведенном только для танцовщиц экстра-класса.
Сам сидел я молча, думал о Карелии прекрасной,
где когда-то прежде жил я, где провел я время жизни,
тридцать зим провел с весною, двадцать девять лет провел я,
прежде чем опять узнал я новые края и судьбы
в странствии души неспешном.
Чередой воспоминанья излучают свет. В пространстве
все блестят равно. Беру я из покинутого царства
лишь осколки долгих странствий.
Блеск Карелии, наверно, всех светлее среди светлых,
блеску летних вод подобен, светлых вод среди деревьев,
светлым вечером июня, что едва успел померкнуть,
а кукушка, флейта леса, уж велит красивой Айно
из воды июньской выйти, прихватив покров туманный,
и пойти на дым избушки, на счастливый зов кукушки
по Карелии лесистой.
***
Как бы мне спросить совета
у веков, давно минувших,
чьи законы мёртвы ныне,
чьи луга спалило время.
Посиди-ка в зале Мимы
да припомни жизнь другую,
как когда-то люди жили,
постигая мудрость хлеба.
Где теперь твоя родитель?
Где теперь твоя невеста?
Уж конечно, в лучшем мире.
Вспомни, как за нож схватился,
упустив свою подружку.
Отчим вышагнул из баньки,
грудей девичьих коснулся,
и его пырнул ты в сердце.
Где же это было? Вспомнил:
луг я вижу, лес я слышу —
то Карелия напевов.
Вот сижу с людьми чужими,
всяк свою сторонку хвалит —
чем владели да как жили
на Звезде Царей когда-то.
Девять тысяч лет минуло,
как сидел я рядом с милой
на лужайке, как потом я
изгнан был Судьей Верховным
из Карелии лужаек.
Хорошо, что есть забвенье.
Хорошо, что лишь мгновенья
нам прислуживает память.
Забываешь, как неспешно
Странствует душа по миру.
Лучше созерцать, но молча.
Может статься, божья стража
рядом с нами. Мы не знаем.
Если мучиться в молчанье,
если каяться безмолвно,
может, под вечер однажды
вспоминать я перестану,
странствия души окончу,
и очищен и свободен,
на Звезду Царей вернувшись,
полечу я, словно птица,
по Карелии лужаек.