Контакты с конструкторской группой Шефорк поощряет.
Нас в «Вечной весне», то бишь в зимнем саду, угощает.
На каждом голдондере есть такой сад непременно.
Им прозвище дали «летучие парки вселенной».
Нет мысли достойней и выше: беречь все живое.
Там рай, где природа не тронута нашей рукою.
От взгляда застывшего вечной космической дали,
от глянца машин мы в зеленую жизнь убегали.
По «Вечной весне» погуляли интеллектуалы.
Проблемы охраны «Весны» Руководство подняло.
Как сделать, чтоб люди к живому свой взгляд обратили?
Чтоб эти «летучие парки» любовно хранили?
Вот мы осмотрелись средь этой приятной природы.
Трава под ногами, а сверху — весенние своды.
Все так натурально: сверкал ручеек, совершая
рассчитанный путь среди стриженых кустиков рая.
И голубь летал, и весенняя высь голубела,
вдали, в голубевшей нигелле, нагая сидела.
Вечерние тени одели ее прихотливо,
и женщина мне показалась красивой на диво.
Изящная поза, прелестно бровей очертанье.
Решил я увидеть поближе нагое созданье.
Хотя после выпивки космос мне был по колено,
пронзенный ее красотою, я замер смиренно.
Неужто я сплю и неужто в видении сонном
явилась мне Дева, в Горе заключенна Драконом?
И здесь, где голдондеры темное море качает,
неужто забытая сказка теперь оживает?
Забыв о горах и драконов сведя подчистую,
без мифов оставшись, мы видим лишь бабу нагую.
К чертям Руководство! Скорее узнать у красотки,
как викинги ладят драконоголовые лодки?
И я для начала спросил у красы обнаженной:
"Неужто же я нахожусь во владенье Дракона?"
А Дева в ответ: «Мое племя кричало из пламени: "Sombra!"
А племя твое напустило огонь на Ксиномбру.
Я нас ненавижу с такою же силой, с какою
в "летучих садах" берегу и люблю все живое».
В хоромах Шефорка, казалось мне, тучи сгустились,
и черным стыдом мои горести обогатились.
Все прочие беды пред этим пылающим взором
мне вдруг показались каким-то нестоящим вздором.
И молча склонясь пред нагой, я пошел по проходу,
сквозь пение птиц, улетавшее к ясному своду.
А так как Шефорк на других все вниманье направил,
«летучие парки вселенной» я тихо оставил.
Запала мне в сердце рабыня прелестно-нагая,
я долго терзался, Драконом себя полагая.