Ангел во плоти

Глава 10. Там, где не бродят чистоплюи

Я очнулся от болевого шока, в полной темноте, нарушаемой только слабыми туманными сполохами. Сознание постепенно начало собираться в кучу, и я уже стал подумывать, что же такое могло произойти, как окружающая действительность стала самым настойчивым образом привлекать мое внимание. Я чувствовал, как на меня все больше давит темнота, причем это ощущение стремительно усиливалось.

Наконец меня пронзила, как молния, догадка: я же проваливаюсь в глубины преисподней! Как сама догадка, так и мои дальнейшие действия строились исключительно на интуиции, так как соображать, почему так приключилось, совершенно не было времени.

Я только попытался «оглянуться» и хоть что-то предпринять, как получил почти шокирующий удар инферно. Ощущение было примерно такое, как если бы засунуть голову в микроволновку и включили тумблер. Не пробовали? Ну и не советую — это можно проделать только раз, по крайней мере, на Земле. Но я сейчас был не на Земле, и чисто рефлекторно «спрятался» внутрь себя — как рак отшельник в свою раковину.

Однако что-то позитивное произошло, поскольку мелькание сполохов остановилось, и гнетущее чувство больше не усиливалось. Я, больше «не высовываясь», потихоньку огляделся: похоже, я наконец где-то был. Вокруг в темноте прорисовывались контуры каких-то кривых деревьев, а в нос ударил запах, то ли гнили, то ли плесени.

«Уф-ф!» — облегченно вздохнуло буквально все внутри меня. Кажется, я куда-то приземлился. Теперь, пока я не наделал очередных глупостей, нужно было все основательно обдумать, а прежде всего, понять, как я здесь оказался. Но как я ни пытался привести в порядок свои мысли, они упирались в момент, когда железная колотушка обрушилась на черного самадхи. Я еще помнил брызги разлетающихся осколков, боль от того, что я «высунулся» из брони Женькиного организма, и все — как будто выключили свет, а вместе с ним и все остальное.

Ладно, если память не хочет мне помогать, то попробую восстановить пробел с помощью логики. В общем-то произошло то, что и должно было произойти, но почему я все еще себя ощущаю? Я-то приготовился к полной аннигиляции с развоплощением. Значит, то ли черное излучение артефакта прошло мимо, то ли…

«Да! Конечно!» — я взглянул на средний палец правой руки: оно было на месте. Вот ведь как бывает: делаешь что-нибудь с одной целью, а оно срабатывает совершенно при других обстоятельствах! Эта программка зеркальной защиты моей сущности, которую мы с ангелами установили буквально перед так толком и не не состоявшейся битвой экстрасенсов, защитила меня от излишков волны тяжелого излучения.

«Так что же получается?» — вдруг посетила меня следующая догадка: «Она же меня чуть и не угробила!» После того как меня вышибло из Жениного тела, я, естественно, угодил прямиком в инферно, которое было замкнуто на эту «черную дыру» в изнанке реала. А тут я, вместо того чтобы развоплотиться или среагировать с антагонистической окружающей средой, пошел падать сквозь миры ада словно нож сквозь масло. И не удивительно — ведь эта программа отражала на инферно его собственные эманации, то есть, чем глубже я проваливался, тем тяжелее шло отражение от меня. Так что я в любом слое казался «своим» клиентом.

Хорошо хоть додумался немного «вылезти» из-под защиты, а то бы так и воткнулся в самое дно самого последнего ада. Мне вообще крупно повезло — ведь «высунись» я чуть больше, и уже нечему было бы высовываться, а в глубинах преисподней рванула бы маленькая аннигиляционная бомбочка. Но, несмотря на свою «удачливость», мне было страшно стыдно за столь бездарно утраченное тело друга. С другой стороны, эта жертва была принесена не зря: артефакт разрушен, и вряд ли эти осколки теперь послужат для дела инферно, ведь большая часть потенциала утрачена, а то, что осталось, быстро рассосется в реале.

Во всяком случае, сейчас не время кручиниться о том, что мне недоступно. Вот не случилось ли при разрушении самадхи чего-нибудь плохого в реале — вопрос был не праздный. Я попытался просчитать последствия: оказалось, что если дело не дошло до землетрясения, то ничего особенного может и не произойти. Место было малонаселенное и, за исключением небольшого старого горного разлома, общий фон в округе был скорее положительным. Ну, образуется там зона, которую люди и звери будут избегать. Так, ничего особенного, для того же Иоганна только лучше. И все же я себя просто успокаивал — на самом деле там могло произойти все что угодно, вплоть до глобальной техногенной катастрофы.

И все-таки сейчас более насущным было определиться, где я нахожусь и что могу сделать, так как без ответа на эти вопросы мне не выбраться отсюда быстрее. Если вы думаете, что ангелу выбраться из ада, как раз плюнуть, то смею вас разочаровать. На самом деле инферно — это что-то вроде кочана капусты из листьев параллельных и уходящих в его глубь миров, и что там творится, фактически никому неизвестно. Ангелов пускают только в определенные, заранее оговоренные места, да еще в самые верхние «легкие» миры чистилища. Мне же сейчас выпало «счастье» оказаться в самой глубине этого кошмара. Единственным выходом отсюда, который я знал, была возможность постепенного «всплывания» души в более легкие миры, но мне это, по всей вероятности, не грозило.

Итак, я, проведя экспресс-анализ собственного положения, пришел к неутешительному выводу: отсюда нужно «делать ноги», но как делать, у меня не было ни малейшего понятия. А раз не было намеков, то нужно было делать хоть что-то, например, встать и пойти куда-нибудь.

Я еще раз осмотрелся в темной чаще — было похоже, что стало светлее, или это у меня глаза привыкли? Думаете, какие глаза в аду и к чему им там привыкать? Честно сказать, и я так думал, и не только про глаза — я боялся представить, как сейчас мог бы выглядеть. Здесь были свои правила игры, и мне эти правила были совершенно незнакомы. Поэтому в первую очередь я со страхом посмотрел на руки, ноги и даже заглянул за спину. И не ухмыляйтесь! Представляете, каково вдруг обнаружить у себя за спиной драконий хвост? И то, в лучшем случае.

Но у меня случай оказался просто превосходным: две руки, две ноги, никаких хвостов, а то, что босые ноги больше на ласты похожи — это уже мелочи. Поэтому я, уже весело лязгнув своими немного странными зубищами, приступил к осмотру местности.

Тоска — этому унылому пейзажу соответствовало только одна характеристика. Все эти страшные черные коряги существовали здесь вопреки здравому смыслу. Ну должна же быть хоть какая-то зелень? Не могла же вся эта гниль вырасти вот такой? Или могла? Я опять забыл, где нахожусь — тут и не такое вырастет, и дай бог (или кто тут у них за главного?), чтобы это не выросло прямо на тебе или в тебе.

Мне стало настолько тоскливо, что я решился на эксперимент: а что если чуток «высунуться» из-под зеркальной защиты кольца, вдруг меня вообще выбросит из инферно? Надежды были мизерными, а эксперимент крайне опасным, но мне так не хотелось надолго здесь оставаться, что я пошел на риск: взял и начал медленно стаскивать кольцо с пальца, одновременно осматриваясь по сторонам.

Однако положительный эффект был только в самом начале: я словно стал лучше «слышать» и «видеть», но одновременно с реактивным воем на меня стала наваливаться мрачная тяжесть. Я не очень понял, что произошло, но нашел себя лежащим на том же месте, в котором начал эксперимент. Правда, об этом приходилось только догадываться по общей обстановке, так как теперь весь гнилушник был повален в радиусе нескольких десятков метров, и лишь болото продолжало невозмутимо и спокойно вонять и побулькивать в темноте.

У меня же настроение было, словно баржа с дерьмом утонула. Хорошая терапия: минуты не прошло, а депрессняк такой, что будь я человеком — впору было бы вешаться. Но я не человек и поэтому быстренько заставил себя позабыть все лирические настроения, а так же расстройства по поводу того, что быстрая эвакуация отсюда мне не светила, если вообще хоть что-то светило, кроме этого хмурого рассвета.

Я решил воспринимать мрачную действительность такой, какая она есть: слева болотина, больше похожая на сточную канаву, справа пародия на лес, состоящий из немыслимого переплетения каких-то гнилушек. А вот между ними можно было двигаться, причем, судя по слабым намекам на некоторую вытоптанность, эта кромка между двумя бедами служила кому-то тропой.

Пробираясь по ней я задумался, хорошо это или плохо: предполагаемая обитаемость этого захолустья? С одной стороны будет возможность что-либо разузнать, с другой — первый же встречный обитатель вполне может мной позавтракать. Да, судя по тому, что светало, именно позавтракать, если конечно, встреча не будет отложена до обеда.

Ведь как тут может быть? Ограничений по размерам, как и по внешнему виду или внутреннему содержанию, потенциальных жителей сей юдоли зла я не знаю, а из оружия борьбы у меня… я взглянул на мощные когти на руках и еще разок лязгнул зубами. А не так уж и плохо, во всяком случае, травоядным барашком я всяко не являлся! Да и какая тут трава для барашков? — я уже битый час брел по совершенно не меняющейся местности, и заподозрил бы, что хожу вокруг болота, но светлая кромка у одного из горизонтов не меняла положения, с чего можно было понять, что я иду по прямой. Хотя какое это имело значение здесь, где правила игры устанавливал сам дьявол?..

…Однако неплохая же у меня реакция! Только заметив мелькнувшую в воздухе серую тень, я кубарем прокатился вперед и услышал клацнувшие в воздухе зубы, причем не свои. Не вставая с четверенек, я мгновенно обернулся назад и оскалил зубы. Навстречу мне в «утренних» сумерках мерцал желтоватой белизной гораздо более внушительный оскал, чем мой. И принадлежал он огромному зверю, которого с некоторой натяжкой можно было назвать волком. Так мы и стояли с минуту друг против друга, рыча и скалясь. Видимо, впечатленный своей первой неудачей, зверь не хотел повторять ошибку, а я, естественно, нападать тоже не спешил, одновременно соображая, что убежать я от этой зверюшки не смогу.

Все-таки волк не стал долго думать и повторил бросок, целя своими клыками мне прямо в горло. И вот тут мне пришлось приятно удивиться. Мои, незаконно приобретенные в астрале и вяло работавшие в реале навыки каратэ и всякой прочей борьбы вдруг расцвели пышным цветом в этих экстремальных условиях. Я сам не успел сообразить, как сел на пятую точку, опять оставив раскрытую пасть над собой. Но теперь я не просто бесславно ретировался с линии атаки, а подставил одну руку под горло зверя, чтобы тот не цапнул меня, и одновременно второй нанес несколько резких ударов по грудной клетке. При этом меня посетило совсем не ангельское сожаление о том, что делаю я это не двумя руками — иначе остановка сердца животинке была бы обеспечена.

Мы опять замерли нос к носу, но теперь волк уже не скалил зубы, а как будто не знал, как удрать целым с места встречи. Настолько его вид потерял решительность. Я тоже стал вести себя если не по-ангельски, то хотя бы по-человечески: встал на ноги и попытался заговорить.

— Ну что, ничья? — спокойно спросил я у зверя. — Давай хоть поговорим, что ли?

У меня не было никакой надежды на понимание, но что еще прикажете делать? Вы же разговариваете со своими собаками? Вот и я… но каково было мое удивление, когда волк, как будто глухо пролаял в ответ, но в звуках угадывалась речь:

— Мне… трудно говорить.

Мы так и замерли, смотря друг на друга. Не знаю, что ожидал зверь, но я в этот момент оторопело переваривал информацию. Вот ерунда — всего-то в реале провел с месяц, а забыл, что в астрале могут быть разговаривающие звери, и не только звери, но и стулья, например. Вместо того чтобы удивляться, нужно было быстренько, пока волк не сбежал, разузнать, что тут и как, и прежде всего — кто он на самом деле? Это был далеко не праздный вопрос: я совершенно не представлял, как устроены внутренние миры инферно и как тут проявляются ангельские и человеческие сущности. Поэтому я осторожно начал говорить:

— Я тебе не враг, но ты уже понял, что биться со мной насмерть тебе не выгодно. Давай попробуем договориться. Может, мы найдем какую-то выгоду.

Волк молчал, продолжая неподвижно смотреть на меня. Но его клыки уже не были обнажены в угрожающем оскале, а шерсть на шикарном темном загривке не топорщилась дыбом.

— Ну ладно, — не выдержал я настороженного ожидания. — Я пошел, а ты как хочешь!

Я и в самом деле встал и, демонстративно отвернувшись, пошел дальше по тропе. Думаете: ну и болван — повернулся к своему врагу спиной. Правильно думаете, но я, может и болван, но не до такой же степени. Пошел-то я пошел, но пренебрегая болью, чуть-чуть высунулся из-под защиты, чтобы чувствовать приближающееся злобное внимание волка сзади.

Поэтому, спокойно шлепая своими ластами по тропе, я внезапно растянулся на земле и пропустил над затылком серую тень, а потом наподдал ей кулаком куда-то в мягкие места между задних лап. Похоже, я «неосторожно» заехал серому по весьма чувствительным местам, так как округу огласил такой вой, что от него могла застыть не то, что кровь в жилах, а даже вонючая бурда в соседнем болоте! Если честно — мне даже стыдно стало — мог же ведь просто легкого пинка отвесить, кто тут ангел, а кто бес? С другой стороны на такую откровенную подлость и злобу, такой ответ был в самый раз.

Когда я поднялся, волк оказался у меня на пути. Он сидел смешно понурив голову и жалко поджав хвост. Сделав пару шагов вперед, я остановился и вопросительно взглянул на теперь уже не столь воинственно настроенного зверя:

— Ну и что с тобой делать?

— Ты… должен убить меня… — пробурчал зверь.

— Никому и ничего я не должен, — беззаботно ответил я.

— Ты не понимаешь… — волк почти рычал в землю. — Кто-то должен убить, или ты или я.

— И почему это?

— Ты что не знаешь? Иначе рано или поздно придут снуфы и заберут к себе. Лучше умереть.

— Слушай, а давай я возьму этих снуфов на себя. Они что, какие-то нюхальщики? — меня очень заинтересовали эти сущности. — Больно уж похоже на вынюхивание.

— Они вынюхивают тех, кто пытается делать добро! — волк совсем разговорился, и его речь становилась все разборчивее.

— Ага, все ясно! — я был почти уверен, что это те, кто мне был нужен. Скорее всего, это инфернальные ангелы-надсмотрщики, а проще сказать, черти. Поэтому я сразу спросил. — А как их найти?

— Ты что, с ума сошел? Кто же их ищет? Они сами кого надо находят и потом издеваются всласть. Я ведь не все время волком был… — серый собеседник немного помолчал и спросил. — Что ты сделал, когда я на тебя прыгнул?

Мне стало неудобно за свой удар ниже пояса, и я промямлил:

— Ну извини, немного больновато получилось…

— Нет, когда я прыгнул, словно наткнулся на что-то… необычное… нет, прекрасное. Я даже забыл, что такое бывает. Что это было?

— А-а! — дошло до меня. — Это я был, просто приоткрыл немного защиту.

Волк долго молчал, неотрывно смотря на меня, и наконец прошептал:

— Неужели ты настоящий ангел?

— Ну да, ангел Буль, а что? Немного некстати здесь, но так уж вышло… Лучше скажи, кем ты раньше был?

— Ты не понимаешь… — продолжал шептать волк, и у меня сложилось впечатление, что он готов разрыдаться, пусть и не крокодильими, но вполне волчьими слезами. Однако слез так и не последовало, а зверь продолжил. — Пообещай мне, что если я тебе помогу, ты вытащишь меня отсюда!

— Хорошо, какие проблемы? — я попытался придать голосу беззаботный оттенок, но волк сам пошел на попятную:

— Нет! Все не так! Я знаю, мне нельзя ни о чем никого просить. Не обещай мне ничего, я сам помогу тебе, пусть эти снуфы забирают и меня.

— Слушай, я уже по самые уши заинтригован. Я понял: любая торговля только на руку инферно, так что не будем ставить никаких условий и просто посмотрим, что у нас получится. А для этого расскажи мне о себе и об этом месте.

Я устроился рядом с волком на сухой кочке и приготовился слушать. А послушать тут было что. Сначала Шерман (так когда-то его звали) рассказал, что уже не помнит, какую жизнь живет в этих мирах, каждый раз попадая во все более ужасные условия. Он смутно припоминал свою жизнь на Земле, сопровождающуюся насилием и даже убийствами. Угодив в эти мрачные места, он постепенно терял человеческий облик, пока совсем не превратился в зверя. Все эти миры объединяло одно правило: здесь, чтобы выжить, нужно было убивать, издеваться, использовать, обманывать — другими словами, делать все, чтобы подавить волю всех окружающих.

Он не был дураком и еще в человеческом облике попытался вырваться из этого порочного круга, тогда-то и познакомился со снуфами. Насколько Шерман знал, они могут выглядеть по-разному в разных мирах. Тогда и он сам-то был уже больше похож на обезьяну, чем на человека, а эти твари выглядели вообще отвратительно: противные серые свиньи на двух ногах в темных балахонах. Ему явно было трудно об этом вспоминать, он только сказал, что эти муки были не физическими, а скорее какими-то кошмарами. Но в результате этих пыток он очнулся в еще более унылом месте и ни о какой помощи ближним думать уже не мог.

Конкретно в этом мире было много разных существ, но для всех было характерно одно: они уже давно утратили человеческий облик в беспощадной борьбе за выживание. А те, кто ими правил, и отродясь людьми не были.

Я прикинул в уме, что мне крупно «повезло» угодить в самые нижние слои преисподней, откуда почти никто не возвращается. Но я привык смотреть на все позитивно, и поэтому обрадовался, что успел остановиться до того, как воткнулся в самое ее дно — мне не улыбалось ползать пусть и светлой, но двухмерной кляксой — вот оттуда мне уже точно было бы не выбраться. А сейчас у меня, кажется, появился если не друг, то, по крайней мере, инфернальный напарник. Тем более в таком мире, независимый и, в общем-то, честный серый убийца был лучше, чем пресмыкающийся и заискивающий трус и, в конечном счете, тоже убийца.

Шерман в общих чертах обрисовал, что знал об этой стороне. Я же не стал вдаваться в подробности, решив обсуждать детали по ходу дела, а сейчас предложил искать здесь главных: тех, кто помыкает ими всеми. Волку же посоветовал:

— Сдается мне, что ты, испугавшись этих снуфов, сделал свою главную ошибку: отказался от попытки вернуться за шаг до победы. Ведь, не отрекись ты от своих светлых желаний, и тебя выбросило бы в более легкий мир, а не вниз. Но легко давать советы, посмотрим, что у нас получится.

— Садись мне на спину, я хоть и не лошадь, но все быстрее куда-нибудь дойдем, — прорычал серый напарник, и я, как Иван дурак или царевич (что вполне могло быть одним и тем же), взгромоздился к зверю на спину, вцепившись в загривок и поджав ноги.

Шерман был большущим волком, но и я в своем слегка звероподобном виде был не таким уж маленьким. Тем не менее, он довольно ловко потрусил по тропе с неслабым грузом на хребте, а мне только и оставалось, что осматривать унылые пейзажи. Я балансировал на спине зверя, вцепившись в загривок и поджав ноги — не лошадь, конечно, но на среднего осла мое транспортное средство вполне тянуло.

Не знаю, сколько мы так проскакали, может час, может больше, но вскоре черные дебри мертвых гнилух закончились, и мы вышли на открытое место. Эх, глаза б мои не видели этого пейзажа! Вот какие у вас ассоциации с открытым местом? У меня например: свежий воздух, солнышко, поля, тополя… а тут, такая вонища, что кажется зажги спичку и все взорвется! Да бог с ней, вонищей — сам пейзаж был просто отвратительный: представьте себе самую гадкую сточную яму и увеличьте ее до размеров приличного озера или, вернее, болота. А теперь в середину этой булькающей и чавкающей мешанины поместите несколько спин огромных серых бегемотов, добавьте мух и ворон, и натюрморт готов — извольте кушать. Что, неохота? А эти гигантские зверюги что-то там, в самой середине этой мерзости, с большим удовольствием и громким чавканьем пережевывали.

Я слез со спины остановившегося волка и, гундося в зажатый нос, спросил:

— И что это все значит?

— Там. Смотри, — коротко ответил серый.

Я проследил за его взглядом и, всмотревшись, заметил на дальнем конце этой вакханалии жидких отходов стайку копошащихся в болоте созданий, чем-то смахивающих то ли на людей, то ли на обезьян. Разглядеть их было сложно, но не из-за расстояния, а из-за скудного освещения. Я вдруг с ужасом понял, что в этом мире нет цветов, все вокруг было черным, серым или светло-серым. На появление солнца в тусклом небосводе не было никакой надежды — такими глупостями здесь народ не баловали.

— Это то, что осталось здесь от людей? — переспросил я Шермана и получил в ответ утвердительный кивок серой лобастой морды.

Неожиданно волк добавил:

— Не только они, — и, мотнув мордой в сторону бегемотов, сказал. — Эти тоже из бывших обжор на Земле.

— А почем ты знаешь?

— А когда очередной жертвой закусываешь, то ее мысли часто наружу лезут, — не стал хитрить хищник. — А вот черти невкусные — горькие. Их если только из морального удовольствия рвать на части приятно.

— Экий ты кровожадный! — грустно возразил я на такие гастрономические откровения.

— Ты просто не в курсе, — спокойно ответил волк. — Разве не заметно, что в этом мире нечего есть? А голод, между прочим, здесь просто ужасный, бесконечный и сводящий с ума.

— А я что-то и не проголодался, — заметил я, продолжая затыкать нос. — Тут, скорее, стошнит!

— Ну, кому как повезет, но я пока неедящих не встречал. Всегда или ты съешь, или тебя съедят, — объяснил здешние законы вежливости серый приятель. — Кроме того, здесь нет огня и нет живых растений, так что есть приходится только друг друга.

— А нельзя как-нибудь по-другому? — осторожно спросил я, представляя, как мне придется закусывать вымоченными в дерьме бегемотами. Это какой же голод должен быть, чтобы такое есть, да еще в сыром виде?

Ответом мне было суровое мотание головой — Шерман предпочитал молчать, если было можно обходиться без слов. И все-таки он добавил:

— Здесь каждый защищается, как может: эти обжоры наращивают массу тела и толщину шкуры, а та мелюзга сбивается в стаи под покровительством какой-нибудь дряни из чертей. Да сейчас сам увидишь…

— Мы что, мы к ним пойдем? — попытался выведать я план предстоящих действий.

— А есть варианты? — буркнул немного недовольно волк.

— Нет, — вздохнул я в ответ.

И в самом деле, пока я ничего не понимал в этом мире, и не мне было указывать, что кому делать. Вдоволь налюбовавшись вдохновляющим тошноту пейзажем, мы стали месить ногами грязь вокруг вонючего болота по направлению к копошащимся вдали существам.

Вскоре я смог рассмотреть, чем занимаются эти маленькие уродцы. Они ковырялись, кто по колено, кто по пояс в болоте, что-то там вылавливая и собирая в корзины из грубо сплетенных ветвей — видимо из того же мертвого леса. Вид их был ужасен, если учесть, что когда-то это были люди. Этих, больше похожих на безволосых шимпанзе существ, было невыносимо жалко: их труд был не только безрадостен и тяжел, но и просто отвратителен.

Я уже полетел к несчастным, как говорится, расправив крылья и набрав побольше воздуху для пламенной речи в защиту прав обиженных и угнетенных, как почувствовал, что мой зад, вернее штаны меня не пускают. Оглянувшись, я увидел, что они крепко зажаты в тисках волчьей пасти. Мой, полный возмущения вопль был прерван рыком:

— Куда прешь, самоубийца!

Так что мне на ходу пришлось перекроить праведное возмущение в осторожный вопрос:

— А что, нельзя?

— Если хочешь чтобы тобой закусили, то можно, — волк обнажил свои зубищи то ли в оскале, то ли в ухмылке — поди тут разбери. Я вдруг вспомнил про свои, тоже немалые зубищи и спросил:

— Слушай, а я-то на человека похож?

— Ты самый человекообразный в этом мире, — волк с трудом выговорил мое высоконаучное определение и добавил. — Даже одет, как человек. Морда, правда, подкачала, но не настолько как у них или у меня. Сдается мне, что ты все-таки черт, а не ангел.

Я удивленно смотрел в серые глаза и не мог понять, шутит ли эта зверюга или говорит всерьез. В любом случае узнавать в деталях подробности своего уродства мне расхотелось, как и доказывать что я не тот ангел, а этот. Не один ли бес? Доказывать свою сущность здесь надо делом — словам все равно никто не поверит. Поэтому я деловито спросил:

— Они опасны?

— Я же говорил, здесь опасны все! Неопасных давно съели, — и мне опять были явлены клыки во всей их устрашающей красе. Шерман смилостивился и пояснил. — Я, например, с такой стаей не справлюсь. И тебя, вот такого, без подготовки они просто на клочки разорвут.

Я постоял, подумал и решил:

— И все-таки я пойду. Если меня разорвут, то я хоть из этого мира вырвусь, и надеюсь не вниз. А ты, если не хочешь проваливаться дальше, в драку не лезь!

Шерман был явно озадачен таким логическим вывертом, так как больше не сказал ни слова. Только уже из-за спины я услышал тихий рык:

— А про снуфов забыл?

Я не стал отвечать, так как отвечать было уже некогда. Впереди серый народец выкарабкивался из навозной жижи и группировался в оборонительно-атакующие порядки. То есть человечки побольше вышли вперед, вооруженные дубинками и острыми камнями. Вырабатывать разные научные тактики времени не осталось. Поэтому я решил просто поднять руки кверху и трубным гласом возвестить:

— Братья и сестры, я пришел к вам с миром! Я хочу пом… — почему-то моя аудитория не стала не то что рукоплескать или молиться, а даже не дала минуты изложить мирные инициативы. Мой лоб посетил немалый булыжник. Хорошо, он был на излете и я не потерял сознания, а только плюхнулся задом в грязь. В отличие от меня, агрессивно настроенные аборигены сразу же воспользовались позиционным преимуществом и гуртом бросились на меня.

Но булыжник благотворно подействовал не только на их храбрость, но и на мои бойцовские качества, которые раз уже меня спасли при встрече с волком. Все произошло мгновенно. Я сумел отбить одного, второго — эти уродцы с их бараньим весом отлетали от меня как теннисные мячики, но проблема была в их количестве. Уже после второго удара в одну мою руку вцепился зубами один из самых шустрых, я еще отбил третьего, и начал колотить нападающих теми, что повисли у меня на руках, но понял, что это конец.

Хорошо, волки народ свободолюбивый, а еще, если учесть, что в шкуре волка был упрямый человек, то станет понятно, что Шерман не остался наблюдать за этим безобразием со стороны. Надо мной мелькнула серая тень и брызнула кровь, сопровождаемая многоголосым воем. Я, почувствовав, что хватка моих противников ослабла, быстро подключился к драке, то есть заорал благим матом:

— Всем стоять! — и поймал своего, уже можно сказать, серого друга за загривок.

Как ни странно, это подействовало и все замерли, удивленно уставившись на меня. Судя по дикой головной боли я догадался, что опять немного высунулся из под своей брони. Ну конечно, им здесь ангела увидеть, все равно что ясное солнце посреди полярной ночи. Но и мне такие фокусы терпеть несладко. Ай, ладно, все равно здорово! Зрелище было — закачаешься! Кучка перемазанных в грязи и истекающих кровью уродов, включая меня с волком, замерла в немом восторге пытаясь определить, что же такое хорошее на мгновение их посетило?

А я про себя клял на чем свет стоит свою тупость: ну почему заранее не подумать, что нужно являть свою сущность народу, вместо того чтобы лекции о вреде курения читать? Но себя не поколотишь — к тому же с этим превосходно справились мои маленькие оппоненты. Я мельком взглянул на руки и впервые поблагодарил местное правление за то, что я не совсем человек — оказалось, мне почти не причинили вреда — настолько крепкая шкура покрывала мои конечности. Чего нельзя было сказать об одежде, но все равно, какой бы драной, грязной и серой она ни была, я на фоне всех окружающих красовался почти царским облачением.

Однако терять миротворческую инициативу, подпертую сзади клыками Шермана, было нельзя, и я стал расширять занятый мною плацдарм внимания:

— Друзья! — я понял, что более глупого начала после столь энергичной потасовки было невозможно придумать, но невозмутимо продолжил. — Вы можете мне не поверить, но имея перевес в силах, мы с волком не имеем никакого желания или нужды нападать на вас. Более того, я хотел бы побольше узнать о вашей жизни и может быть чем-нибудь помочь, — как-то противно пресно все это прозвучало и я, скривившись, добавил. — А вообще-то, ребята, покажите-ка вы мне, чего вы там копаете в этом дерьме!

Этот вопрос «ребята» поняли сразу и, засуетившись, потянули меня за рукава к своим плетеным корзинам. В ближайшем же кузове обнаружилась куча просто душераздирающих по своей противности и величине червей. Они были размером до полуметра и толщиной в два пальца, к тому же скрипящие хитиновыми кольцами и покрытые щетиной.

Из сбивчивых, но деловых объяснений маленького народца я понял, что червей они не едят — те были несъедобны для людей. Оказывается, здесь была отработана тонкая технология выживания. Вся эта вонючая гадость медленно текла по болоту уходя куда-то дальше. Бегемоты жрали что-то там, прямо посередине, а течение тащило их особо калорийное дерьмо прямо к берегу. И уже здесь в нем разводились эти черви в огромных количествах.

Я был бы в восторге от такой экологической цепочки, будь она хоть на йоту эстетичнее. Вся дьявольская шутка заключалась в том, что эти несчастные были интегрированы в эту цепь выживания. Они постоянно должны были набирать определенное количество этой извивающейся гадости и относить своему благодетелю: Момону.

Тут у меня от их сбивчивых объяснений мозги съехали в кучу — я никак не мог понять, что это такое. В конце концов, я решил сам посмотреть на их покровителя, но для этого нужно было еще насобирать червей. Я обреченно взглянул на Шермана — в ответ мне опять укоризненно покачали головой.

— Ну и ладно, ты все равно не поможешь, — пробурчал я и, вздохнув побольше вонючего воздуха, пошел за бедолагами в черную жижу.

Странно, но мой нос никак не мог привыкнуть к этим миазмам. Однако, глядя на покрытые язвами тела несчастных существ, я вспомнил, что запахи здесь еще не самая страшная пытка и полез руками в дерьмо. Работа спорилась — благо червей там было немеряно. Главное было все время переступать ногами, чтобы они не присасывались к коже. Как мне объяснили, от этого-то и образуются язвы. Довольно быстро мы набили все корзинки и выбрались на берег.

Народец окончательно принял меня за своего и, воодушевившись хорошим сбором, потянулся к своей цели. Я взял пару корзин у самых маленьких особей, возможно женского пола (разобрать это было весьма трудно и совершенно непривлекательно) и потащил их вслед за всей стайкой куда-то через все те же чахлые заросли гнилух. Шерман с независимым видом плелся сзади.

После получаса ходьбы мы вышли на сухую поляну, и я, не удержавшись от удивления, выдохнул:

— Ух ты!

Да и как тут было не удивиться, когда таких мутантов я, пожалуй, даже в самых извращенных мирах не видывал. Только теперь до меня во всей красе дошло, почему я ничего не понял в объяснениях серых обезьяноподобных человечков. Передо мной на верхушке возвышенности возлежала гора, в своей совокупности представляющая собой жуткий гибрид динозавра, свиньи, слона, коровы и бог знает еще чего. От динозавра у нее были размеры и хвост, от свиньи — огромное рыло с маленькими глазками и копыта, от слона — бивни, огромные уши и серая толстенная шкура, а от коровы — бесстыдно выставленное на показ толстенное вымя с шестью сосками и рога. Ко всему прочему по хребту шел какой-то прямо драконий ряд шипов.

Первое впечатление от развалившегося на боку «благодетеля» Момона осталось самое неприятное. А Шерман гавкнул сзади, как отрезал:

— Это стопудово не человек.

— Нет, ты ошибаешься, — прокомментировал я. — Не сто, а гораздо больше пудово.

Пока мы перешептывались, стала ясна вся экологическая цепь: страшненькие малыши подтащили к морде свои корзины и стали ссыпать червей прямо в какой-то лоток. Огромный пятак зашевелился из стороны в сторону, видимо учуяв отвратительно воняющий деликатес. Наконец, открылся один маленький красный глаз и гора довольно хрюкнула. Я хотел тоже подойти поближе, но за спиной раздалось ворчание Шермана:

— Подожди, пока эта тварь наестся, если конечно не хочешь, чтобы тобой закусили вместе с червями.

Я благоразумно послушался совета и продолжил рассматривание умильной сценки: трехэтажная свинья, так и не встав на ноги, хрустела червячками под радостные уговоры ее почитателей. Еле дождавшись окончания трапезы, я двинулся к животинке с твердым намерением выяснить, кто она такая есть, но был остановлен на полпути моими новыми коллегами по сбору червей. Они зашикали на меня и замахали руками. Я остановился, недоуменно на них воззрившись, а они подбежали к брюху развалившейся на боку туши и дружно припали к огромным соскам вымени.

Меня чуть не стошнило от всего этого, но я сумел подметить, что человечков было ровно шесть — столько же, сколько сосков. Значит, лишние здесь не выживали. Вздохнув, я подождал еще, пока вся маленькая компания не насытится. Все стало ясно, к тому же еще и волк пояснил, что эта рогатая свинья еще и охраняет своих кормильцев. Инфернальная экологическая цепочка для человечков замкнулась, ну если не считать того, что их в конце концов тоже кто-нибудь когда-нибудь съест.

— Все, мне надоело смотреть на эту тошнотворную идиллию, — проворчал я волку и направился к свиному рылу гиганта.

Момон продолжал спать, довольно похрюкивая и пошамкивая во сне. Меня с чего-то разобрала прямо неприличная для ангела злость и я, поняв, что на мои оклики эта скотина не откликается, взял и слегка пнул ее прямо в пятак. Ну может не слегка пнул… но что эдакой громиле от моего тычка сделается? Нельзя же сразу так спросонья обижаться! Ее, можно сказать, ангел посетил, а она, прямо по-свински возмущенно хрюкнула и принюхалась, а потом, наверное, запах мой ей не понравился, и она, сволочь такая, чихнула!

Если вы думаете, что я ей сказал: «На здоровье!», то вы сильно ошибаетесь. Так как при всем желании я не смог бы до нее докричаться. Да и не до того мне было — нужно же хоть как-то стереть с себя все эти ее сопли, слюни и остатки червей, а затем топать пару сотен метров обратно. Хорошо еще я плавно приземлился в какую-то очередную лужу, а не влепился в корягу. Когда я во второй раз подошел к милой скотинке, она уже не спала. Наученный опытом, я осторожно, соблюдая этикет, встал сбоку, так чтобы она меня видела, и спросил:

— Привет, темный коллега! Говорить можешь? — при этом я чуть-чуть «высунулся» из-под защиты, рискуя очередной головной болью, но на этот раз все прошло удачно. Свинообразный слон (или слонообразный крокодил) не стал плеваться и даже не стал пытаться мною закусить. Поэтому я решил простить его за чихание, так как к моей великой радости это хрюкотало заговорило. Лениво, нечленораздельно, но все же заговорило! Понятно — где уж тут члены разделять, когда во рту эдакие грабли из бивней с кривыми зубами.

— Шы што шут шелаешь?

Было не понятно, то ли я тут, то ли я шут, но какая разница, если перед вами возникает возможность хоть что-то узнать о сильных мира сего? Так что я, очень обрадовавшись, затараторил:

— Да я по ошибке влетел к вам в мир, а теперь не очень разберу, как отсюда выбраться!

— Не мельшеши, — чавкнул свин, и повернулся на брюхо, так что дрогнул весь холм, а собиратели червяков испуганно прыснули в сторону волка, забыв, кто тут враг, а кто покровитель. Разглядев меня двумя маленькими глазками, слоносвин продолжил допрос. — И шо шы ша шип?

Я напряг все свое воображение и, кажется, догадался, что это не шиш с шипом, а вопрос: «Что ты за тип?»

— Я не тип, я ангел, вроде тебя, просто с астрала влетел прямо сюда.

— Не мошет быть! — хрюкнуло внутри огромной пасти. — Шуда прошто так не попадешь и не выйдешь!

Кажется, свин начал лучше проговаривать слова. Поэтому я уже вовсю атаковал его просьбами:

— А я не просто так. Ты лучше подскажи, как отсюда выбраться, а если не знаешь, то хоть намекни, как найти тех, кто знает.

— Ну для душ путь один, — хряк довольно чавкнул. — Помереть, а шам они наверняка в другом месте окажутся. Но шы же не душа…

При этом я каким-то образом уловил немного расстроенные нотки в его голосе.

— А что так грустно? — переспросил я.

— Так был бы ты душой, я бы тебя сейчас съел и все дела! А так… — свин грустно хрюкнул. — Мало что несъедобный, так еще вернешься и будешь тут мне мстить. Коллега хренов.

Судя по всему, моя защита как-то так сработала, что после некоторого недоразумения этот черт принял меня все-таки за своего, а не светлого ангела. Я не стал его разубеждать и продолжил совещание:

— Ну и что мне тогда делать?

— Ишкать главного бешполежно, ешли он припрется, никому не пождоровится. Неконсшруктивный тип. Все под себя гребет. Едиштвенно, кто реально тебе помочь мошет, это снуфы…

— Опять снуфы! — досадливо воскликнул я, припоминая волчьи байки про них. — Но как их найдешь?

— Эт верно, — хрюкнул довольно свин. — Они ше все норовят мешду миров, да по второму уровню мотаться.

— Так может и мне на второй уровень? — я вдруг сообразил, что сам могу такое попробовать.

— Не шоветую. Ешли никогда там не был, то не шуйся! Шъедят, как муху. Одно оштается: добрые дела делать! — и тут чудо-юдо расхрюкалось. Я сообразил конечно, что это оно так засмеялось, но мне от этого было не легче — хорошо хоть в сторонку успел отскочить, чтобы не попасть под летящие сопли.

Уже со стороны я крикнул:

— Спасибо, придется самому искать!

— Не ша што! Шам бы ш тобою прогулялся, да лень… Кштати, помоги этим головастикам, а то кашется я шкоро без них останусь. А кто меня кормить тогда будет? — Гигант тяжело мотнул в сторону человечков, жмущихся к волку.

«Ага, это он намекает, чтобы я начал провоцировать снуфов добродетелями» — сообразил я и, оставив свинозавра лежать в прежней позе выменем кверху, подошел ко всей остальной компании.

— Остается самое последнее: совершать хорошие дела! — резюмировал я волку наши бесовские переговоры. — Между прочим, это и для тебя шанс выйти в верхние миры.

— Тебе хорошо болтать, а я скоро от голода с ума сойду. Так бы и сожрал сейчас кого-нибудь из этих сереньких, — волк натурально пустил слюну.

— Ты погоди, погоди! Может, найдем какое нейтральное решение, — затараторил я, а сам, догнав на полпути побежавших к своей свиноматке человечков, крикнул. — Стойте, что это ваш покровитель говорил об угрожающей вам опасности?

Самый большой и самый смелый человечек остановился и пояснил, что рядом завелась компания разбойных обезьян, которые уже сожрали одного члена общины. Но, поскольку он и так был лишний, его не было жалко. Однако теперь они боятся ходить к болоту, так как безопасно находиться было только здесь. А добывать корм нужно дважды в день, иначе свин проголодается и может слопать их вместо червей.

«Ну и перспективка!» — подумал я с содроганием: «Как же тонко изощряются здесь в издевательствах!» А сам, повернувшись к волку, предложил:

— Ну что, не желаешь защитить малых, да сирых от грозящей им опасности?

— Если там найдется чем перекусить, то с удовольствием! — ухмыльнулся Шерман.

Однако пришлось еще немного подождать, пока стайка серых человечков соберется с силами на второй поход к болоту. На этот раз мы решили не светиться: я отстал от всей группы, а волк и вообще двинулся стороной, одному ему известными тропами.

А я шел и думал думу горькую: где-то там сейчас моя ласточка, заботливая и ласковая Люся? С одной стороны надо было выбираться из этой преисподней, но с другой, что я там найду? Мертвое Женино тело? И Люся теперь для меня останется миражом на изнанке реала на долгие, долгие годы. Она найдет себе другого, заведет семью, и когда вернется сюда седой старушкой, все равно не узнает во мне того приятеля, который так неосторожно нанес ей душевные раны и смылся в астрал…

И все-таки нельзя распускать нюни! Сначала выбраться отсюда, а уж потом принимать от друзей упреки за свое разгильдяйство. А чтобы это получилось, надо во что бы то ни стало найти снуфов или сделать так, чтобы они нашли меня.

Мое расслабленное рефлексирование прервал дикий звериный вопль, раздавшийся немного впереди. Я запоздало выругал себя, но несильно, так как было нужно немедленно начинать действовать. Пулей вылетев вперед, я увидел, что наших подопечных атакует сразу три гориллоподобных существа: к счастью они были размером только с меня. С настоящими гориллами ни я, ни Шерман не справились бы. Но и такого размера им было достаточно, чтобы совладать с маленькими существами.

Положение было непростым, так как у меня на вооружении была только моя храбрость и кулаки. Да еще хорошая глотка, которая, в конечном счете, и сделала самый решительный вклад в потасовку. Нападавшие были явно сбиты с толку неожиданно выскочившим на них типом, который орал благим матом на всю округу, пуча глаза и размахивая руками как ветряная мельница.

Пока мы так угрожающе сближались, на поле боя появился наш главный наступательный аргумент в лице, а вернее, шкуре волка. Мелькнула только серая тень и одна из нападавших горилл упала с разорванным горлом. Оставшиеся две обезьяны не дали так легко себя в обиду и, встав спиной к спине, начали отражать нападение.

Увидев, что нападающие в мгновение ока превратились в защищающихся, я понял, что не смогу на них напасть по гуманным соображениям, и остановился на мгновение. Это дало возможность горилле откинуть от себя одного, самого настырного человечка и они вдвоем кинулись на Шермана, одна при этом основательно того достала. Я опять почувствовал настоятельную потребность в защите раненого компаньона и кинулся с воплем в бой.

Второй раз моего вопля нервы горилл не выдержали, и они кинулись наутек. Чтобы закрепить успех, я прогнал их с метров триста и потом устало вернулся обратно. Каково же было мое отвращение, когда я застал всю компанию, пирующую над телом поверженной обезьяны, вернее, тех ошметков, что от нее остались. Волк выглядел еще куда ни шло — серая шкура скрывала под собой человека, а перемазанный в крови хищник вещь привычная. Но эти серые существа окончательно потеряли человеческий облик, разрывая зубами сырую, еще теплую плоть своей жертвы, в упоении чавкая внутренностями и обгладывая кости.

Не подходя близко, чтобы не стошнило, я крикнул волку:

— Шерман, ты как хочешь, а я пошел! — после чего отвернулся и отправился, сам не зная куда.

Спустя полчаса я услышал похрустывание веточек и шуршание сухой травы за спиной. Некоторое время я хранил молчание, но затем не выдержал и, не оборачиваясь, проворчал:

— Да не топай ты так усердно лапами! Будто скаковая лошадь на ипподроме.

— А ты бывал на ипподроме? — раздался сзади знакомый рык.

— Бывал, только не на Земле.

— Не сердись, ты же знаешь, что я не мог больше терпеть голода, а тот обезьян все равно отправился в иной мир.

— Не надо даже загадывать, какой. Ты хоть понимаешь, что спихнул душу еще глубже в этот вертеп?

— Он сам себя спихнул. Я просто играю по тем правилам, что здесь установлены.

— Но ты же знаешь, что они специально вам навязаны, чтобы вы теряли любые проявления человечности.

— Не будь ханжой. Тебе просто еще никогда так не хотелось есть.

Мне стало стыдно, и я замолчал. Кто я такой, на самом деле, чтобы учить Шермана? Ведь здесь выражение «с волками жить, по-волчьи выть» совсем не означало самый худший вариант выживания. Волк действительно защитил всех нас от горилл, и то, что его удар был смертельным, еще не значило, что намерения его были подлыми. На самом деле, в последней драке я выглядел гораздо хуже, произведя массу шумовых эффектов, но по сути ничего не сделав.

Мы шли какое-то время молча, пока я не сообразил, что совершенно бесцельно меряю эту серую пустыню своими шагами:

— Слушай, Шерман, есть у тебя еще какие-нибудь соображения насчет того, как выбраться наверх?

— Нет. А эта чертова свинья тебе ничего не рассказала? — в свою очередь уныло удивился волк.

— Со мной дело еще хуже, чем с тобой. Если тебя убить могут, то мне это может боком выйти.

— А что, тебя убить нельзя, что ли?

— Можно, но только, по словам этого свинтуса, я могу тогда вообще неизвестно, куда влететь. Единственный выход — это снуфы, чтоб им пусто было. Только они могут наверх отпустить.

Мы еще немного прошли, и волк предложил:

— Слушай, есть тут еще один такой черт, может тот больше знает?

— Еще одна свинья вселенского масштаба?

— Нет, но схема та же: ставит в зависимость от себя группу вечно грызущихся между собой людишек и балдеет от их мучений, — коротко обрисовал ситуацию серый приятель.

— И как же он выглядит?

— Ну сисек таких у него нет. Вместо этого он яйца несет. А выглядит… хм, скажем так: представь себе курицу в бронированной шкуре динозавра… — подыскивал нужное определение волк.

— Птеродактиль что ли?

— Если бы этот птеродактиль взлетел, вернее, потом приземлился, то там никого в округе живых не осталось бы.

— Ясно! Хорошо, что динозавры не летают! — философски перефразировал я популярное выражение, бытующее на родине моего двоюродного тела, впрочем уже бывшего тела, и вспомнил. — А что, эта курица-переросток тоже заставляет своих почитателей червяков собирать?

— Как ты догадался? — хохотнул волк таким рыком, что мне почему-то захотелось спрятаться куда подальше. — Только там нет бегемотообразных обжор. Вместо них живут кроты, непонятно чем питающиеся, но знатно удобряющие землю. Проблема в том, что кроты тоже размером с паровоз, так что тамошним черведобытчикам постоянно нужно уворачиваться от кротов, своего попечителя и массы других врагов.

— Волков, например… — съехидничал я.

— Ну и волков, — не стал отрицать Шерман. — Только я предпочитаю честный бой, как с теми гориллами. Потому и слоняюсь больше по лесу.

— Ладно, пошли к твоему куриному богу, он хоть говорить-то умеет?

— Кто его знает. Но идти туда долго, так что лучше залазь на спину — так быстрее будет.

Мы продолжили путешествие а-ля Иван царевич и дурак по совместительству, только мой серый волк не носился на реактивной тяге по тридевятым государствам, а равномерно трусил по невидимой тропинке среди бесконечных зарослей мертвых деревьев. До вечера, как и предполагал Шерман, мы никуда не добрались. Однако волк предпочел не останавливаться и продолжил вести меня в совершенно непонятном для направлении почти в полной темноте.

По дороге у нас было время обсудить волчью жизнь. Весь этот мир, по словам лохматого приятеля, представлял собой серую безжизненную пустыню, поросшую мертвым лесом и такой же серой сухой травой. Местами встречались «оазисы» выживания небольших групп существ, кучкующихся вокруг своего повелителя — кого-нибудь из темных ангелов. Те отличались от остальных неприступными размерами, произвольно отвратительной внешностью, несъедобностью и вздорностью. Все остальные были тем, что осталось от человеческих душ. И все были съедобны… причем единственно съедобны, кроме что дьявольских прикормок в виде молока или яиц. Даже гигантские бегемоты и кроты были съедобны, только что труднодоступны и способны жрать отвратительную грязь этого мира. В результате жизнь большинства попадающих сюда существ была мучительной, но недолгой. И избавлением скорую смерть назвать было нельзя, ведь дальше этих несчастных ждали лишь новые извращенные пытки.

Так бы мы и двигались к своей цели, лениво переговариваясь по пути, если бы наш путь сквозь черный лес не был прерван самым неожиданным образом…

Глава 11. Мракобесия

Я ничего не почувствовал: как ехал у волка на спине в полной темноте, так и въехал в новую темень, такую же мрачную, но уже другую — без коряг и болотной жижи. Шерман только успел рыкнуть:

— Снуфы! — и тут же понеслась нелегкая.

Единственное, что мне удалось разобрать, это были какие-то фигуры в балахонах и одно, опять-таки наполовину свинячье, наполовину человечье рыло, с серой сморщенной кожей и злыми холодными глазами. Я даже не успел соскочить с волчьей спины, как нас затянула какая-то карусель кошмаров.

Сначала было впечатление, что наши с Шерманом головы уехали вперед, а ноги, лапы и хвосты остались сзади. Нас словно натягивали на какой-то инструмент: то ли вместо струн на гитару, то ли на барабан вместо кожи. При этом тело пронзила дикая скрипящая боль, а мы перемешались друг с другом, и я уже не мог отличить, где он, а где я. Мы только в унисон выли и лаяли от боли. До нашего сознания донеслась мысль-шепот:

— Ну что, будете еще помогать людишкам?

Я громко взвыл в праведном возмущении:

— Конечно, будем, скоты вы конченные! Уже погодите, я до вас доберусь! Развоплощу всех к чертовой бабушке!

Мое запугивание, а тем более такое непочтительное отношение к праматери ихнего племени, явно снуфам не понравилось, и я почувствовал, что по нам стали наноситься удары, примерно как по струнам или барабану. В результате мы уже подвывали в ритме сумасшедшего рок-н-ролла, а темные балахоны снуфов стали кружить вокруг нас в дикой пляске. Спустя какое-то время до моего сознания донесся шипящий от злости вопрос:

— Вы все еще хотите кому-то помогать? — и я почувствовал, что Шерман вот-вот сдастся.

И в самом деле, волк стал ломаться, не зная, как повежливее меня предать:

— Я… я…

Тут меня взяла такая злость на этих чертей, что я не удержался и рявкнул:

— Еще как хочу! Сволочи, вы же играете без правил! Вы же никакой возможности на исправление душе не даете! Вот гады! — при этой ругани я непроизвольно «высунулся» из-под защиты.

Ох, как тут бабахнуло! Я не очень понял, что произошло: может, мы были в этот момент на втором уровне мира, может, моя сущность вступила в реакцию с этими снуфами, но я запомнил только страшно ослепительную вспышку и всеобщий визг и вой, в том числе и свой.

Очнулся я от каких-то толчков. Вокруг было светло. Мою щеку опять ткнуло что-то влажное и холодное. Я повернул голову, и это мокрое и холодное угодило мне в рот.

— Тьфу ты! С волком еще целоваться не хватало!

— Ну извини, — буркнул Шерман. — Я думал, ты совсем того… лежишь тут уже неведомо сколько и не шевелишься. Ты хоть посмотри, куда нас вытащил!

Волк сидел, как верный пес, поджав хвост и ожидая мою реакцию. Я сообразил, что от меня требуется посмотреть вокруг и, послушно исполнив волчью просьбу, обомлел: мы находились посреди весьма милой зеленой лужайки, окруженной таким же зеленым лесом. Не хватало только цветов и голубого неба, но все равно, контраст с предыдущим миром был поразительный.

— Значит, получилось? — я попытался осторожно воодушевиться.

— Да, мы определенно поднялись, а не опустились, — удовлетворенно проворчал волк. — Но, как видишь, я все еще в шкуре зверя. Значит, очень высоко мы вряд ли запрыгнули.

— Эх, лиха беда начало! — воскликнул я припомнившейся бессмыслицей и развил эту «глубокую» идею. — Получается, что за неполные сутки мы сумели выбраться из одного мира. Что ж, вполне неплохой темп! А не знаешь, сколько еще таких прыжков нужно сделать, чтобы добраться до чистилища?

— Спроси чего полегче, — рыкнул в ответ Шерман. — Я же там и не был, сразу глубже ушел. И потом, смотря куда прыгать. Если вбок, то хоть тысячу раз — никуда из этой ловушки не выйдешь.

Я, почувствовав, что совсем оправился от удара по чертям, уселся и еще раз оглянулся вокруг:

— И все-таки, мы определенно вырвались наверх!

— Если бы не ты, не видать мне больше зеленой травы… — признался волк. — Только вот в этом мире ни ты, ни я не знаем, куда идти и что делать.

— А, ерунда! Ноги сами куда-нибудь выведут. А там главное проявить участие и сочувствие, и глядишь, опять со снуфами встретимся.

— Нравится мне твой идиотский оптимизм, — усмехнулся волк. — А если бы мы очнулись посреди абсолютно безлюдной пустыни?

— Ну, тогда помогли бы друг другу выживать, а потом померли бы от обезвоживания, — моя жизнеутверждающая позиция была непробиваема. — Не хочу обещать то, над чем не властен, но тебя, серый, я попытаюсь отсюда вытащить. Только при одном условии.

— При каком?

— Сам знаешь, без твоего желания ничего не выйдет… Главное, не отказываться от своей мечты перед снуфами. Ты уже понял, что их можно одолеть.

Волку не надо было дважды объяснять, о чем идет речь, и я надеялся, что его душа постепенно сможет подняться из этой бездны отчаяния и мучений. Самое главное, что я не видел у него патологического стремления к власти над другими. Он был независимый одиночка, но это никак не относилось к инферно. А его жестокость была продиктована условиями жизни, и ее можно было вытеснить чувством справедливости.

Обойдя поляну, мы натолкнулись на тропинку, и я торжествующе воскликнул:

— Ура! Ее кто-то проложил! Будем надеяться — люди.

Еще чуть-чуть потоптавшись и решая куда пойти: налево или направо, мы пошли так, чтобы ветер дул нам в нос. По совету Шермана, так мы быстрее учуем любое новое существо впереди, а это может и жизни стоить. Шерман опять предложил мне взгромоздиться ему на спину, но оказалось, что наши размеры претерпели некоторое изменение, и теперь мне пришлось поднимать ноги чуть не к плечам, а он еле-еле меня тащил. После сотни метров такого издевательства над зверем, я соскочил с волка с самыми глубокими заверениями, что смогу двигаться довольно сносным темпом, тем более что я был одет в привычные для себя кроссовки. Сапоги, конечно, подходили бы лучше, но и жаловаться на фантазии преисподней было грех.

Услышав крик птиц, я заметил Шерману:

— Кажется, тебе будет здесь, чем питаться, кроме бывших грешников. Может, озеро найдем и рыбы наловим!

— Размечтался! Ты еще скажи, что тут удочки в лесу растут, или рыба сама из озера выпрыгивает! — усмехнулся волк.

— Нет, так дело не пойдет! Тебе нужно быть оптимистичнее, — не согласился я с серым компаньоном.

— Посмотрел бы я на твой оптимизм после десятка-другого жизней в этих мирах.

— А что тебе не нравится? Этот мир уже вполне прилично выглядит.

— Ой, не зарекайся! Здесь нет приличных миров. Это я знаю наверняка! — продолжал ворчать Шерман, труся впереди меня по тропе среди ивовых кустов.

Вдруг он остановился, замолчав на полуслове.

— Что там? — шепотом спросил я. Волк немного попринюхивался и тихонько буркнул:

— Дым. Как будто костер или печь. Дерево горит.

— Значит жилье близко и люди! — воскликнул я.

— И с чего это ты так возрадовался? — удивленно оглянулся волк. — Ты что, думаешь здесь все вокруг ангелы и душки?

— Ну, встретил же я тебя! — возразил я. — Может ведь и второй раз повезти.

Волк ничего не ответил, всем своим лохматым видом показав, что идиотизм не лечится, и бесшумно скользнул вперед по тропе…

…Мы с полчаса стояли в кустах на опушке и наблюдали за большой поляной — почти что полем, посреди которого стоял небольшой бревенчатый дом. Мы не подшумели, и ветер тоже работал на нас. Опытный в таких делах Шерман не обнаружил ни слежки, ни ловушек, ни сторожков. Отсюда можно было видеть, как во двор вышла женщина и что-то там делала по хозяйству. Более зоркий Шерман прокомментировал:

— Девушка. Симпатичная. Подождем еще, может и мужское население объявится.

Но никого больше так и не появилось. Девушка ушла в избу и больше оттуда не появлялась. Мне надоело чрезмерное осторожничанье, которого я никак не ожидал от сильного хищника, и предложил:

— Ты подожди меня здесь, чтобы сразу не пугать людей, а я на разведку схожу. Если что произойдет, действуй по обстановке, но сдается мне, пейзаж весьма мирный.

— Не люблю мирных пейзажей, — вздохнул волк, но послушно остался ждать на опушке после того, как я возразил, что не люблю слюнявых волков.

Я бодренько припустил навстречу прекрасной незнакомке. Самое удивительное, никто меня не остановил — даже завалящей собаки на пару гавков не нашлось. «Ерунда какая-то!» — отмахнулся я от сомнительного удивления и, поднявшись на крыльцо, аккуратно постучал в притолоку довольно низкой двери, оглядываясь по сторонам.

Двор представлял собой самое обыкновенное деревенское хозяйство, причем довольно архаичное, с колодцем в дальнем углу и сараем или скотным двором напротив. Никакой сельхозтехники, типа вил или граблей с лопатами на дворе не было. Однако, раздумывать над тем, каким образом местные жители добывают себе хлеб насущный, времени не осталось, так как с той стороны дверей что-то стукнуло, и прямо передо мной из темноты сеней явилась весьма симпатичная дама.

Я даже немного замешкался с приветствием. Настолько что-то было необычным в ее виде. Уже говоря «Здравствуйте, как я рад!..» я сообразил, что было не так в незнакомке: она выглядела как деревенская девушка в голливудском фильме. То есть вся такая чистенькая, наглаженная, с рюшечками на белоснежном платье, с подведенными глазками и чуть ли не силиконовыми губами. Иными словами, у меня никак не укладывалось в голове, как с таким маникюром можно делать что-нибудь по хозяйству?

Девушка, тем временем, мило улыбнулась и, нисколько не удивляясь или пугаясь, воскликнула мелодичным голоском:

— Ой, какая радость! Забавное у Вас имя, а меня зовут Сузанна, — при этом она потупила свои обворожительные глазки, всем видом показывая смущение. — Тут в глуши так скучно. Никого на несколько верст в округе нет.

Я сразу «распустил хвост» и начал нести всякие любезности:

— Надеюсь, что не испорчу своим присутствием Ваш досуг? Я, знаете ли, случайно проездом и не очень знаком с этой местностью. Но надеюсь, такая очаровательная хозяйка сего милого домика не откажет в совете и участии путнику?

— С превеликим удовольствием помогу, чем только смогу, — при этом девушка так зарделась, что вполне обычная фраза сразу прониклась каким-то двойным смыслом. Но девушка преодолела смущение и спросила. — А Вы один пешком путешествуете?

— Не совсем, у меня есть напарник — весьма приличный в манерах волк. Я его попросил подождать на опушке, чтобы зря не пугать столь милую хозяйку. Если позволите, я его позову. Поверьте, он не причинит никому вреда!

Девушка с некоторым беспокойством оглянулась на опушку леса, но улыбнулась и кивнула:

— Я доверяю столь приятному джентльмену, зовите Вашего друга сюда.

Я охотно окликнул Шермана и, пока тот бежал от опушки, спросил у Сузанны:

— А Вы, что же, совсем одна здесь живете?

— Да, — ответила девушка, опять лукаво потупив глазки. — Так уж случилось…

У меня возникло впечатление, что ей неприятно говорить об одиночестве, и я не стал приставать с расспросами. Будучи каким-никаким ангелом, я понимал, что некрасиво лезть в душу к людям против их воли. Тут на выручку подоспел Шерман и, галантно махнув хвостом, проурчал:

— Шерман, волк, понапрасну не кусаюсь! — чем вызвал заливистый смех хозяйки.

Таким образом, знакомство состоялось в самой радужной обстановке. Девушка пригласила нас внутрь избы и даже не приняла наш чисто символический отказ от угощений, заявив, что никуда нас, на ночь глядя, не отпустит. В принципе нас это как нельзя лучше устраивало: в любом случае, нужно сначала как можно больше разузнать об этом мире, прежде чем идти дальше. Ведь просто так слоняться по окрестностям, каким бы симпатичными они нам не казались, смысла совершенно не было, а девушка могла подсказать что-нибудь полезное. К тому же можно было, не откладывая, приступить к выполнению нашей программы помощи ближним, прямо сейчас начав с такого весьма привлекательного объекта.

Начали мы свою помощь, самым удобным образом расположившись за столом. То есть я сидел у окошка, а Шерман немного в стороне. Ему еду пришлось положить в миску на пол — какие умные слова не произноси, но когда рук нет, приходится лопать, уткнувшись мордой в салат, и никакое трезвое состояние при этом не поможет. Волк немного смущенно попросил прощения и приступил к трапезе.

Мы с Сузанной тоже приступили к угощениям, начав с неплохого вина. Я вовсю налегал на хозяйку (в переносном смысле, конечно), чтобы выяснить хоть что-нибудь об этом мире. А непоняток, начиная прямо с этого дома, набралось уже воз и маленькая тележка. Но, поскольку непонятки пока что были все приятного свойства, то и выяснение их никому не доставляло забот.

Я приступил к ненавязчивым расспросам, типа, откуда у нее на столе такие закуски: не то чтобы из супермаркета, но явно требующие приложения немалых трудовых усилий. Кроме вина, здесь нашлось немало разносолов, сыр, пару колбас, не говоря о простой еде. Все это требовало какого-никакого налаженного продовольственного производства.

Оказалось, что большинство товаров можно было приобрести на базаре, в нескольких милях отсюда. На какие шиши барышня все это приобретала, было опять-таки непонятно, но и спрашивать ее впрямую о средствах дохода было неудобно — мы все же не были налоговой инспекцией, чтобы опускаться до такого любопытства. На мой прозрачный вопрос, чем народ здесь зарабатывает на жизнь, девушка весьма пространно заявила: кто чем. Кто-то пашет, кто-то сеет, кто-то жнет… «А кто-то врет!» — захотелось сказать мне в рифму, но я с умильно расслабленной улыбкой попытался принять почти горизонтальное положение на стуле и сквозь сытую дрему полюбопытничал, строя из себя пьяного туриста:

— А не расскажете ли Вы, прекрасная Сузанна, о вашей округе? Кто правит этим краем и что интересного тут можно увидеть?

— Надо сказать, у нас много чего интересного. Не могу сказать о дальних краях, но нашей округой правит князь Шираз, который проживает в замке у горы Анафем.

— Странное какое-то имечко у вашего начальства, да и гора не лучше, — несколько удивился я, пытаясь спровоцировать хозяйку на болтовню, но она не повелась на мою провокацию.

В результате беседы я выяснил, что по большому счету почти ничего не выяснил. Страна местная зависла где-то посреди средневековья, что, по-видимому, весьма способствовало издевательствам над простым народом. Вполне могло быть, что девушка и не знала о всех тутошних порядках — ведь жила она на отшибе.

Тем временем стало совсем смеркаться, а волку явно надоели мой ласковый допрос и соответственное вранье. Поэтому он пошел прогуляться по округе, заявив, что собаке не место в доме.

А я, вместо того чтобы еще больше налечь на хозяйку, почувствовал какую-то сладкую дремоту и даже не заметил, как за ласковыми приговорами задремал на удобном стуле…

…разбудила меня жуткая боль в ноге, буквально ошпарившая меня. Одновременно я услышал злобное шипение и вопль. Вскочив, я увидел в слабом мертвенно-белом свете, лившемся в окна, огромную змею. Нет, змеей это назвать было нельзя. Это была толстенная анаконда из земных фильмов ужасов, и зубы у этой твари были как сабли. Если учесть, что моя нога только что была ими обласкана, то вы понимаете, что я чувствовал. Однако рассматривать это чудо местного деревенского серпентария времени не было. Я еще попытался сообразить, что наша милая хозяйка должна быть в немалой опасности, как тут наружная дверь открылась, и в нее влетел какой-то полуголый мужик в одних портках. Он захлопнул ее с такой поспешностью, будто за ним гналось сразу с десяток голодных Шерманов.

Совсем не соображая, что змея почему-то меня не кусает повторно, я в немалом изумлении воскликнул:

— А Вы кто такой? — начиная догадываться, что это какой-нибудь хозяйкин ухажер. Единственно, было странно, чего это он так плохо одет, или чтобы времени не терять понапрасну?

— Чур меня! — заорал мужик и шарахнулся от меня в сторону змеюки, замахав на меня руками, словно на привидение.

— Милейший, зря Вы так меня пугаетесь, ведь змея представляет гораздо большую опасность! — возразил я возмущенный таким отношением к себе. — К тому же я не уверен, что хозяйка дома сама не пострадала от этого шланга с зубами.

Мужик панически оглянулся и замер, словно парализованный. Только его глаза медленно подымались по толстой колонне змеиного тела, пока не уперлись в открытую пасть чудовища, зависшую под потолком.

— Нет, нет, нет! — закричал я змее, понимая, что сейчас она проглотит этого нового гостя целиком, не разжевывая, и не зная, что предпринять, перешел в своих увещеваниях на лексикон детского сада. — Я тебе покажу!

Как ни странно, но это не очень-то ласковое пресмыкающееся, повернуло ко мне свою башку и как будто смущенно захлопнуло свою отвратительную пасть. Я, еще ничего не соображая, решительно выпятил грудь и расправил крылья…

«Стоп! Какие еще такие крылья?!» — я с ужасом оглянулся и понял, что за моими плечами, загораживая полдома, распростерлись до потолка два шикарных черных мохнатых крыла: «Это кто же я теперь такой?» Хорошо, что под рукой не было зеркал, иначе бы моя тонкая ангельская психика не выдержала.

Только каким-то чудом вся троица не поубивала друг друга. И наверно поубивала бы, если бы вдруг змея не прошипела:

— Я повинуюсь, господин…

Я, не срывая удивления от неплохой змеиной артикуляции, уже хотел спросить, к кому это она обращается? Но повернувшись на звуки голоса, понял, что ее страшильная голова склонена передо мной.

— Ага, значит так, — я, запихав куда подальше свои удивление и страх вместе с крыльями, распорядился. — Поедание кого-либо на сегодня отменяется. И скажи мне, откуда ты здесь взялась?

— Шы-шы-шы! — из змеиной глотки раздались странные звуки, напоминающие перегретый паром утюг. Я зачарованно смотрел на вывалившийся огромный раздвоенный язык, и ничего не понимал.

— Ты чего смеешься? — раздался из угла комнаты голос незнакомого мужчины. Видать, он отошел от шока и решил принять участие в нашей весьма странной беседе. В принципе ему ничего другого и не оставалось — путь к двери был отрезан змеиным хвостом.

— Идиоты, — прошипела опять змея. — Вы что так и не поняли, что перед вами «милая» хозяйка дома?

— Как? Ничего не понимаю, мы же только что за столом сидели… — растерянно я переспросил у змеи.

— Так значит ты Сузанна? А это что, Буль?! — удивленно воскликнул мужчина. — Тогда и мне надо представиться: Шерман, только теперь о двух ногах!

— Ё-моё! — только прошептал я и плюхнулся обратно на стул. А из окна светила почти полная, желтая и до жути большущая луна. Я раскидал свои крылья как попало вокруг себя и долго смотрел на ночное светило. Наконец до меня дошло. — А чего это днем ни одного намека на солнце не было?

— Ладно, «гости дорогие», садитесь за стол. Придется вам правду рассказать, — прошипела анаконда Сузанна. — Мне тоже жить охота, и так благодаря вашему дьявольскому превосходительству лет на двадцать состарилась. Завтра меня не узнаете.

Змея свилась кольцами у стола, положив голову сверху образовавшегося конуса, так что ее глаза оказались почти вровень с нашими. Я, наблюдая за перетеканием этого пластичного бревна, про себя возмущенно переваривал подброшенную ей мысль — дьяволом меня еще никто не называл. Однако угрожающий вид змеюки придал мне мудрости, и я благоразумно не бросился ее разуверять, что я совсем не дьявол, а даже наоборот: милый парнишка. А змея, тем временем, не спеша рассуждала:

— Странно все это. Старая я, старее многих, но никогда не видела восходящих. А тут сразу двое, причем полные олухи. Да еще из двух один — черт. Зачем черту куда-то восходить? Ничего не понимаю…

— И я ничего не понимаю, — подхватил Шерман, трясущимися руками наливая себе вина в кружку. — Одно только ясно, что я стал вдруг человеком. А ведь уже даже забыл, когда в последний раз на двух ногах ходил.

— Хватит! Понимаю, не понимаю… — рассердился я. — развели тут научный диспут. Говори, красавица ты наша, пресмыкающаяся, что это тут у вас за порядки?

— А у нас все нормальные люди днем в человеческом образе ходят, а ночью, кто во что горазд превращаются, — вызывающе прошипела змея. — А солнца, это ты, бес, правильно заметил, у нас никогда не бывает. Не в пример луне. Особенно такой большой: скоро полнолуние, вот тогда-то все и повеселятся в полную силу!

— А почему ты нас восходящими олухами назвала? — направил я змеиную мысль в нужное мне русло.

— Так не видала я такого отродясь, только в легендах да слухах, что бывали такие случаи — появлялись восходящие со дна преисподней. И отличить их можно по тому, что они наоборот, ночью в своем человеческом обличии, а днем в зверином.

— Постой, а с чего это ты взяла, что я восходящий? — усомнился в змейской правдивости. — Я же днем был человеком?

— Не смеши, черт! — твоя маска это человеческий облик, а настоящий вид вот такой, с крыльями.

Я только удрученно вздохнул, пытаясь сообразить, отчего это я превратился в падшего ангела. И надо сказать, одна умная мысль все-таки меня посетила: я вспомнил про свое кольцо-защиту. Видимо оно, отражая темную сущность этого мира, подправило мой внешний вид, перекрасив перья в темно-серый оттенок. Так что внешне меня теперь от настоящего темного ангела и не отличить. А змея продолжала откровенничать:

— Я-то дура, не разобравшись, захотела тебя слопать, пока ты не обернулся чем-нибудь проблемным. Цапнула тебя за ногу — думала яду впрыснуть, да тут и сама чуть не окочурилась. Вас же, гадов, нам, простым грешникам, жрать нельзя!

— Пожалуй, и моя нога пострадала от твоего укуса, — возразил я.

— Чего тебе сделается? К утру даже следа не останется, а я старухой завтра проснусь! Ты что, действительно не понимаешь, как мы тут выживаем?!

— Так откуда? Я же в ваших краях впервые. Там, внизу все гораздо проще — в человеческом обличье никто вообще не ходит.

— То-то и оно, — глухо прошипела Сузанна. — У нас быстро стареют, и если хочешь сохранить молодость, то нужно ее отнять у другого. Думаете, я просто так молодо выглядела? Здесь не только вы в этот мир пришли, место тут такое, что-то вроде входа к нам. А кто меня знает, стороной обходит…

— Прибить бы тебя… — проворчал Шерман, с явным удовольствием наворачивая деревенские деликатесы.

— Молись на своего черта, иначе кости твои уже на заднем дворе валялись бы, — огрызнулась хозяйка. — Ишь, моими угощениями не брезгуешь, а такого хозяйке желаешь.

Шерман икнул от явного переедания:

— Прости, ты, наверное, права, закуски у тебя отменные, а по сути, все равно ты змея подколодная.

Анаконда резко метнула свою голову в сторону человека и замерла, невероятным образом затормозив перед самым его лицом:

— А ты, волчара позорный, сколько людей перерезал? — не сводя огромных зеленых глаз, тихо прошипела хозяйка дома.

— Много, чего скрывать, — грустно согласился бывший волк, как ни в чем ни бывало дожевывая салат. — Но я давно зарекся использовать силу для подчинения слабых. Потому и познакомился со снуфами.

Змеиная голова качнулась ко мне, и из пасти донесся испуганный вопрос:

— Так ты снуф?

— Окстись, девушка! — усмехнулся я. — Ты где-нибудь слышала о восходящем снуфе? Они, кажется, сами могут хоть восходить, хоть снисходить.

Змея успокоилась, и дальше наша беседа не соскальзывала на столь опасные темы. Мы с помощью хозяйки выяснили, что на улицу без подготовки Шерману по ночам лучше не выходить. Но, кажется, тот и сам успел убедиться в этом, после того как повстречал летучую мышь величиной с себя. Выяснять, вампир это или нет, он почему-то не стал, а сразу поспешил обратно в избу, даже не успев задуматься, когда это он стал ходить на двух ногах. Я тоже порекомендовал ему не показываться голым торсом перед сомнительными летающими элементами и предложил накинуть мою куртку, так удачно скинутую мной еще до того, как сам оперился. Мне, естественно, никакие куртки помочь уже не могли, хорошо хоть между ног не сквозило — штаны самым расчудесным образом остались при мне.

Больше всего мне понравились заверения Сузанны, что никто из простых оборотней повредить мне не сможет, и я вполне могу пролететься вокруг избы, что я и сделал с немалым удовольствием.

— Ох, мать твоя змейская! — воодушевленно прокричал я хозяйской башке на шланге, любопытно высунувшейся из-за двери, пока я топорщил от удовольствия перья на крыльце. Прямо над черной опушкой леса, снизу наполовину скрытого белой пеленой тумана, висела немного ущербная луна. Но не только по поводу этого вампирского пейзажа я испустил восхищенный вопль — как раз когда я выпялился на ночное светило, его бледно желтый лик пересекла крылатая тень, не уступающая мне размером.

Имея какой-никакой опыт в ангельском воздухоплавании, я осторожно взмахнул крыльями и уже серьезно попытался взлететь. То, что мне это удастся, я уже понял по дальнему силуэту коллеги по ночным полетам. На Земле при нормальных человеческих костях, жире и прочей бурде, такой мешок с дерьмом был бы неподъемен, а здесь я за пару взмахов крылами взмыл в воздух и начал набирать высоту.

Это было восхитительно! Все-таки летать днем, с белыми крылышками, как-то не по-мужски. А тут: поляна, покрытая серебром росы, туман в низинах и черная щетка леса — все укрыто таинственным пологом темноты и только луна высвечивает одной ей интересные детали. Да, умеют же чертяки свой шарм поймать, бес им в ребро!

Я наворачивал второй круг в прохладе ночи, когда из темноты на меня спикировало такое же летучее создание, что и я. Причем я был настолько расслаблен, что совершенно позабыл о каверзных обитателях сего мира, и поэтому получил полновесный удар огромным клювом по плечу. Я кубарем понесся к земле и только в последний момент сумел смягчить падение, расправив крылья.

Заметивший мой неудачный пируэт Шерман, тут же меня подобрал и заволок обратно в дом. На удивление никаких переломов я не заработал, а рана на плече оказалась до смешного маленькой. Вспомнив крики этой ночной то ли птицы, то ли мыши, я спросил:

— А куда делся этот налетчик?

— Ты что, не заметил, как он от тебя улепетывал с дикими криками? — спросила змея.

— Да знаешь, как-то времени не было, пока я землю носом пытался пахать.

— Ах ты наша сельскохозяйственная авиация! — воскликнул Шерман.

— А ты почем знаешь об авиации, да еще и сельскохозяйственной? — я жутко удивился, что волк на дне преисподней мог быть так осведомлен на счет земного технического прогресса.

— Так я и был одним из первых воздушных ковбоев Аризоны… — в ностальгическом приступе прикрыл глаза Шерман.

Напуганные ночными перспективами, мы не могли не упросить змею прочитать лекцию по правилам безопасности в этом мире. Хозяйка же, не меньше нас напуганная моей живучестью, просто источала доброту, послушание и нужные объяснения. Оказалось, что хоть я и такой живучий, но и на меня тут может найтись управа. Черти народ вредный, и им тоже жить спокойно не дают чужие успехи на поприще борьбы за власть. Но у них были свои игры, в которые простые оборотни не лезли.

Змея немного посверлила меня оценивающим взглядом и вынесла диагноз:

— Ты, конечно, силен, но Шираза бойся! Только вот не пойму одной странности: я ничего не почувствовала с самого начала, да и сейчас… ты бы должен давить нас своей властью, а тут даже наоборот, как будто с тобой легче стало. Чушь какая-то — ядовитый ты по-настоящему, значит, черт…

— Это оттого, наверное, что я нездешний черт. Вот и возникают странности, — попытался я выкрутиться и, чтобы не дать хозяйке и дальше развивать свои пинкертоновские способности, сразу спросил о том, кого в этом мире больше всех мучают.

Это был непраздный вопрос — я по-прежнему горел желанием помогать страждущим. Поскольку этой змее помощь особенно не требовалась, я решил разузнать о других возможных страдальцах. Оказалось, что больше всего используют рабов, а больше всего рабов было у князя Шираза. Таким образом, мы с Шерманом выяснили очередную промежуточную цель нашего путешествия наверх и, закончив разговор, поступили несколько не по-мужски, спрятавшись до утра от «радушной» хозяйки в ее же собственной спальне.

Рассвет, если эту серую пелену можно назвать рассветом, застал нас с волком в постели, не в том смысле, что мы в обнимку нежились на хозяйкиных перинах, а в том, что я был опять человеком, а Шерман волком. К этому надо добавить, что я проснулся на коврике, куда улегся, подстелив под себя шикарные черные перьевые перины крыльев, а вот Шерман…

Эта песья морда валялась прямо в белоснежных простынях посреди хозяйкиной кровати, сладко поскуливая и пуская слюни во сне! Я не удержался от комментария:

— А кто от псины теперь простыни отстирывать будет?

Волк слегка вздрогнул во сне и приоткрыл один глаз. Потом закрыл и надменно проворчал:

— А зачем змее перины?

— Правильный вопрос, однако! — заметил я.

— Жаль, — уже совсем другим тоном буркнул Шерман. — А я вчера уже размечтался, по-человечески в такую кровать завалился…

— Надо мыслить позитивно. Еще недавно ты о человеческом облике и не помышлял.

— Ладно, пойдем, посмотрим на хозяйку. Сегодня, надеюсь ее длина поубавилась…

— Как и зубы… — добавил я и открыл дверь в гостиную.

Наша хозяйка, тоже умаявшись после бурной ночи тяжких поползновений, спала прямо на лавке у неубранного стола. Ну, оно и понятно — в теле змеи не больно поприбираешься! Я заметил, что она оказалась права и сейчас выглядела на все сорок или сорок пять. Видимо это я подпортил ей внешний вид. Самое противное, что теперь она опять будет искать жертву, чтобы восстановить свою молодость. При этой мысли мои руки сами потянулись ко все еще милому хозяйкиному горлу. Однако я остановил их на полпути — не мне, в конце концов, устанавливать здесь правила, и невинных овечек в этом мире просто по определению не должно быть.

Будить я ее не стал, а вышел на крыльцо, заодно выпустив погулять «собачку». Мне нужно было подумать, поэтому, увидев удаляющийся серый хвост, мелькнувший среди высоких трав, я уселся на завалинке, прислонившись к стене спиной. Подняв глаза, я понял, что небо опять затянуто серыми тучами — да, солнце увидеть в ближайшее время нам явно не светило.

Нужно было определиться с дальнейшими действиями, но мои мысли при виде угрюмого неба свернули на лирический лад. Я опять вспомнил Люсю. Глупо как получилось: я повторил самую простую ошибку людей — не ценил того, что мне встретилось в жизни. Зато теперь, когда потерял, мне было с чем сравнивать. В отличие от небожителей, Люся обитала в среде, почти столь же агрессивной, как в этом мире, и поэтому ее душевные качества были намного ценней, чем ангельские, присущие нам от рождения.

«Как она там? Не пострадала ли от учиненного мной тарарама? А если не пострадала, то что станет делать с Женькиным телом, если то, конечно, обнаружится?» — сейчас я запоздало понимал, что лучше бы мне не отсылать ей СМСку. По своей бессовестности я почему-то совсем не думал в тот момент, как «обрадуется» моей выходке Женька, а про его родителей так и вообще позабыл.

Мои мысли прервал легкий скрип открывающейся двери. Из нее показалась хозяйка, выглядевшая мамой той девушки, что встречала нас вчера. На удивление она не показалась мне грустной или подавленной и довольно радостно поприветствовала меня:

— С добрым утром, лорд Буль!

— А чего это я лордом заделался?

— Да вы все из себя корчите невесть что! — послышался насмешливый рык сзади. — В любом мире!

— Да, и лучше с вами быть повежливей, — подтвердила хозяйка. — Иначе быстро в рабах окажешься!

— Прошу прощения за причиненный вчера ущерб, — потупил я очи перед постаревшей за одну ночь хозяйкой.

— Вы, хозяин, явно не отсюда. Лорды не просят прощения! Это я должна молить Вас о помиловании за то, что накинулась, не разобравшись…

— Ладно, замнем для ясности. Лучше расскажи нам, как добраться до князя Шираза? Очень он меня заинтересовал, понимаешь ли.

— А просто идите по этой дороге и через полдня будете в городке, а там спросите, как до замка Шираза добраться, — махнула хозяйка рукой в сторону от дома.

С ориентированием на местности без каких либо признаков сторон света было трудно, но хозяйка была настоящей женщиной и поэтому ее не смущали такие мелочи, как пространственные координаты. С ее точки зрения было достаточно нескольких зрительных вех, типа: дойдете до горы, где рак свистнул; там спросите мужика, что палкой подпоясанный, туда ли вы идете; а у бабы с полным решетом воды свернете на пару часов в сторону и не пройдет и полбатона, как будете на месте. Но, поскольку я смог от нее добиться внятного ответа, что дорога, как бы она не вилась, тут только одна, женский инструктаж меня устроил. Втайне я вздохнул с облегчением: в этом мире не было рекламных щитов, вот тогда бы была вообще труба. Слушать, как дойти до «классных колготок» на крашеной дуре и повернуть у «шикарного мужика с кейсом» я бы не смог.

Я уже было сделал первый шаг на дорогу, как Сузанна взмолилась:

— А как же завтрак?

Мысль была неплохая и я благосклонно ее воспринял. Хозяйка была сама предупредительность. То, что причины этой предупредительности за ночь поменялись на противоположные, меня не волновало. Зато спустя часик мы с Шерманом с оптимизмом вышагивали по направлению к неизвестности. Если честно, то бесконечно дурацким оптимизмом страдал именно я в силу своего происхождения. А у волка его настроением я как-то забыл поинтересоваться. Другими словами, мы шагали по обычной лесной дорожке, вокруг был лес, как лес — ничего особенного. Даже скучно сделалось. До самого городка ничего не приключилось, и никто живой не повстречался. Было только пару трудностей на перекрестках, когда надо было решить куда идти, но Шерман своим звериным чутьем быстро находил самое протоптанное направление и мы продолжали движение.

Пройдя совсем немного после обеденного привала, где с удовольствием уничтожили данные нам в дорогу гостинцы, мы вышли к околице какой-то деревни. У первого же встретившегося человека мы выяснили, что это и есть населенный пункт, величаво именуемый городом. Пройдя с километр, мы вышли на центральную площадь, и я понял, что по земным меркам это даже на поселок городского типа не потянет.

Поскольку дело было за полдень, ребром вставал вопрос: как, а вернее, где мы проведем сегодняшнюю ночь? Я мечтал, наконец, выспаться, а не принимать участие в этом непрекращающемся Хэллоуине. Шерман был, как никогда солидарен с моей позицией, и мы начали поиски какого-нибудь приюта для путешественников. Мне пришла в голову здравая мысль не выказывать кому ни попадя способности Шермана к разговору — пусть лучше думают, что он простая большая собака, а я ее хозяин. Мой серый напарник, естественно, не возражал.

Таким образом, мы начали с того, что спросили у местного мужичка, пусть и не подпояснного палкой, но весьма словоохотливого, где можно было переночевать. Он, потерев свой круглый нос, ткнул рукой в ближайший двухэтажный дом и сказал:

— Вот самое надежное жилье, но и самое дорогое. Так что если не по карману, то через три дома по той улице подешевле будет.

— Ага, — глубокомысленно произнес я и осторожно переспросил. — А если еще дешевле?

Как-то при встрече с девушкой, а теперь почти бабушкой-змеей вопрос об оплате не всплывал, и теперь я не на шутку озадачился неожиданной финансовой проблемой. Тем временем мужик хитро усмехнулся куда-то в бороду и, сощурив и так маленькие глазки, предложил:

— Ну если совсем дешево, то пошли ко мне! Только подождите немного, пока я телегу с товаром разгружу.

— Спасибо, конечно, подождем! — я часто закивал, выражая согласие, и остался ждать мужика на улице, благодаря бога вперемешку с дьяволом, что дядька не спросил, какими шишами мы будем расплачиваться.

Вскоре из подворотни вывернула лошадь, запряженная в деревенскую повозку, на которой восседал давешний собеседник. Он кивнул мне, показывая, чтобы я запрыгивал в телегу. Я не замедлил последовать совету, шепнув Шерману, чтобы тот тихонько трусил сзади, не пугая лошадь. По пути завязался разговор. Возница спросил:

— Издалека путь держишь-то?

Я, степенно растягивая слова, ответил:

— Я вообще-то из другого мира недавно. А сейчас с собакой направляюсь к замку Шираза у горы Анафем.

— Хм, тебе что, жить надоело? — спросил мужик, озадаченно посмотрев на меня. — Оттуда приличные люди живыми не возвращаются.

— А кто Вам сказал, что мы приличные люди? — в свою очередь удивился я. — Собака уж точно не человек.

— Так-то оно так, да кто тут разберет? Но на лордов вы явно не тянете, а простым смертным там только в рабах ходить. Ну да ваше дело. Вот по той дороге полтора дня пешим ходом будет, — объяснил дядька, махнув рукой в сторону очередной развилки. — Вон там видите холм? Это как раз перед горой Анафем и будет.

Я согласно кивнул, понимая, что сориентироваться будет нетрудно. А сам все думал, когда же разговор зайдет о нашей кредитоспособности, но мужик, которого звали Ефрем, так ничего и не спросил. Однако по осторожному вопросу о том, что мы знаем о местной жизни, я предположил, что он рассчитывает на ту же плату, что и Сузанна. Я не стал его разубеждать и решил приготовиться с Шерманом к беспокойной ночи.

Спустя несколько сот метров мы зарулили на его подворье, где стоял жилой дом и большое подсобное помещение. Нам навстречу вышла женщина, выглядящая под стать хозяину: без определенного возраста и с последствиями тяжелой физической работы на фигуре и лице. Хозяин коротко нас представил и сообщил, что я останусь у них к ночи.

— Но сегодня же полнолуние… — начало было женщина, но Ефрем тут же ее прервал:

— Ничего, гостям будет у нас спокойно. А завтра поутру и выйдут, куда им надо.

Таким образом, мы, вернее я, оказался за вечерним столом, полным простой деревенской закуски, а Шерман с такой же полной миской какой-то бурды, вроде бобовой каши с потрохами. Мне, конечно, было жаль волка, но не очень: каждому свое, так сказать.

За столом опять речь об оплате не заходила. Я рассказывал о том мире, где провел неполные сутки, как будто жил там не одну жизнь. А взамен вытаскивал так нужные мне сведения об этой очередной юдоли зла. Однако во многом не преуспел — на мой прямой вопрос, почему так важно или интересно сегодняшнее полнолуние, хозяева только отмахнулись, сказав, что в это время по улице бродит полно всяких уродов, но в доме нет никакой опасности.

Было странно, что они не хотели обсуждать это явление. Ведь Сузанна предупредила нас, что именно в ночи полной луны активируются все пороки, превращая людей в подобия жутких животных, более всего соответствующих их собственным представлениям о пороках. Она даже призналась, когда поняла всю странность непонятного лорда, и ее потянуло на исповедование грехов, что сама выглядит большой змеей, потому что внутренне ассоциирует свою подлость с этой тварью, Тогда, помнится, я еще мягко ушел от пасторской роли, просто посоветовав ей попробовать изживать это змейство в себе. И может быть, в следующую жизнь она найдет себя уже в лучшем мире.

Сейчас я все-таки был предупрежден, а кто предупрежден — тот вооружен. Хозяева же не ведали, что я знаю об этом мире, и разуверять в этом заблуждении их было мне явно не на руку. К тому же Шерман из верного защитника днем к ночи превратится в почти беззащитного и уязвимого человека. Пока мы эдак чесали языками, солнце совсем склонилось к закату, и я загодя «попросился спать», чтобы превращения не застали всю компанию врасплох.

Некоторая проблема возникла, когда я заявил, что собака будет спать со мной. Хозяйка оторопело промолвила:

— Да как же это зверя в доме держать? Не по-людски как-то!

Я тут же включил свою необузданную фантазию и взмолился:

— Вы не понимаете! Он очень умный и, можно сказать, интеллигентный пес. И потом, я ему жизнью обязан! Представьте, я его же из другого мира сумел сюда протащить, неужели я его теперь брошу?

— Ну ладно, собакой больше, собакой меньше, от нас не убудет, — согласился Ефрем и показал комнату, где мы могли бы заночевать. Я поспешно поблагодарил хозяев за ужин и затащил уже поскуливающего от страха Шермана с улицы к себе в чулан — комнатой это малюсенькое помещение с крохотным окном, назвать было трудно. У одной стены стоял жесткий топчан с какой-то ветошью, долженствовавшей изображать постель. Но я не сетовал — не имея в кармане завалящей копейки, даже на такую роскошь рассчитывать не приходилось.

Немного подумав, я решил перетащить топчан к двери, приперев ее изнутри — кто знает, что нас оттуда может потревожить среди ночи? Я еще сам не знал, насколько правильными окажутся мои предчувствия. А пока что мы с Шерманом, шепотом обменявшись впечатлениями, попытались уснуть, что впрочем, нам удалось без труда — длительный переход и плотный ужин весьма этому поспособствовали.

Все началось со стука или скрежета в дверь. Я сначала не понял, что приключилось и, привстав, рефлекторно расправил крылья.

«Тьфу ты, черт!» — пробормотал я, складывая их обратно, и обнаружил в неярких сполохах света Шермана, свернувшимся почти голым калачиком на полу. «Опять, тьфу на тебя!» — подумал я на создателя этого мира. Нужно же было оставить не только куртку, но и рубашку приятелю по несчастью. Но об этом думать было некогда — в дверь все настойчивее ломились.

Я, слегка ткнув по пути спящего напарника, подскочил к окну и с ужасом понял, откуда и почему в окне были сполохи. Кроме огромного холодного лика луны, улицу освещало зарево огней. В маленький проем была видна часть дороги, по обочинам которой горело несколько факелов. И ничего бы в этом не было ужасного, если бы в свете факелов я не увидел случайных прохожих.

Если вы думаете, что они были на двух ногах, то вы сильно заблуждаетесь. Ладно еще огромный боров, который попал первым в поле обзора из окна и, злобно хрюкнув, убежал. Но потом на улице появилось сразу два персонажа, от которых мне захотелось куда-нибудь спрятаться. Друг другу навстречу вышли медведь и тигр, причем по размерам напоминающие древних саблезубых пращуров. Расходясь, они злобно рыкнули, оскалили зубы и подняли лапы. Я уже думал, что стану свидетелем битвы, но звери, словно уважая силу врага, разошлись с недовольным урчанием.

Странно, но когда эти хищные гиганты проходили мимо окна, стук в дверь прекратился. Однако, не успел я сказать Шерману о том, что увидел на улице, как попытки отворить дверь с той стороны возобновились, и мы поспешили усесться на топчан, чтобы дверь не смогла легко открыться. Что-то мне совсем стало не смешно от такой диспозиции. Причем, я, может, и отделаюсь легким испугом с незначительными царапинами, но вот Шерман в его человеческом виде был слишком легкой закуской для местных обитателей.

Некоторое время мы молча удерживали равновесие на утлом лежаке, подпрыгивая в такт мерным ударам в дверь и пытаясь сообразить, как найти выход из этого дурацкого положения.

— Буль, мне нельзя умирать, я еще ничего доброго в этом мире не сделал! — молящее обратился ко мне Шерман. — Придумай что-нибудь, ты же ангел — почти что черт!

— Спасибо за оказанное доверие и высокое сравнение, — криво усмехнулся я. — В крайнем случае, подставлю им свою филейную часть — пусть подавятся!

Мое самопожертвование сильно ободрило временно очеловечившегося волка, и он даже попытался пошутить:

— Хорошо иметь заведомо протухшее нутро!

Я хотел было ответить, что некоторые здешние обитатели сожрут тухлятину и не подавятся. Но не успел продолжить наших милых ночных посиделок на скачущей мебели, так как неожиданно часть пола мгновенно вздыбилась, и я с ужасом понял, что это открылся люк из подпола, который мы даже не заметили.

— Кажется, к нам гости, — успел прокомментировать Шерман и отпрыгнул в угол. Дальше действие развивалось с невероятной быстротой. Я, растерявшись, сидел и смотрел, как из люка выскакивает толстенный крот, а может крыса, так как при размере в два человека, такая тварь с трудом поддается таксономическому определению. Раскрыв рот в сильном удивлении, я почувствовал, как слетаю с топчана, и ранее подпираемая кроватью дверь открывается.

Оборачиваясь в полете назад, я заметил, как два почти одинаковых зверя, вылетевшие на меня из двух противоположных точек, сталкиваются зубами на том месте, где я только что был. Классный поцелуйчик получился! Зубодробительный! А потом я еще успел насладиться непередаваемым визгом и ревом, взыгравшим в единой ошеломительной увертюре к ночному побоищу.

Неужто наши хозяева не любят целоваться? Пожалуй, что да — понял я, глядя на окровавленные оскалы грызунов. Однако надо было срочно что-то предпринять, пока разозленные мыши не начали нас грызть. Поэтому, я схватил почти парализованного страхом Шермана в охапку и кинул его в окно, буквально выбив им раму. Мой компаньон, сообразив, что это его единственный шанс, успел сгруппироваться и проскочил в узкий проем как щука, не выламывая ни стен, ни ребер.

Я же явно не успевал повторить его маневр, и две крупнозубчатые пилы на челюстях наших радушных хозяев начали с неумолимой скоростью двигаться на меня. Я в порыве отчаяния раскрыл крылья и этим чуток ошеломил нападавших. Видимо мой внешний вид им что-то напомнил, так как мыши переростки замерли с раскрытыми пастями. Я еще успел рассмотреть поломанные при «поцелуе» зубы, и кровоточащие десны. Затем схлопнул крылья и кинулся вслед за Шерманом.

Но на этот раз хозяева не позволили ускользнуть своей жертве, и мой полет в окно был самым грубым образом остановлен на стадии прохождения рамы. Моя нога застряла в зубах одной из тварей, и теперь мы с мышкой уже дуэтом исполнили арию незваного гостя и гостеприимного хозяина. Хорошо еще, что вторая тварь не получила доступа к моему телу в силу тесноты помещения. Поняв, что со съедобностью гостя что-то не так, сообразительная мышка немного отступила, и я скорее по инерции, чем что-либо соображая, выскочил в окно под звуки собственных воплей.

Вот тут бы свободно вздохнуть и пустить слезу на волчьем товарищеском плече, да не тут-то было. Когда пелена розового тумана начала сползать с моих глаз, я разглядел, как Шерман пытается вжаться в стену рядом со мной. Усилия его были настолько энергичны, что, несмотря на кажущуюся бесполезность такого дела, он немало в нем преуспел.

До меня стало доходить, что это он проделывает не просто так, и даже не для моего удовольствия. Поэтому, проследив, куда устремлен его остекленевший взгляд, я понял, что мой взгляд тоже захотел стать стеклянным. Единственное, что не дало ему этого сделать, была боль в ободранной ноге.

Со стороны дороги к нам неспешно направлялся недавно виденный мною тигр. В холке эта киска не уступала лошади, а ее клыки не уступали хорошим саблям. Мою башку еще успела посетить совершенно дурацкая мысль: «И как же широко должна открываться пасть у этого кошачьего кошмара, чтобы можно было укусить кого-нибудь такими зубками?» — но мои руки-ноги крылья уже работали в паническом темпе без ведома их хозяина.

Я схватил Шермана, оторвал его от стены и, расправив крылья, начал тяжело подниматься в воздух. Секунды растянулись в вечность: я отчаянно колотил крыльями, наблюдая, как зверь сменил ленивую походку на прыжки. Взмах крыльями — прыжок красной смерти, и опять взмах — прыжок. Мы состязались, словно в каком-то извращенном олимпийском многоборье: тигр в забеге в длину, я в залете в высоту. На мой метр по вертикали тот делал пять по горизонтали.

Только отчаянный страх за Шермана помог мне выиграть эту дуэль. И то, в последнем, отчаянном прыжке тигр зацепил штанину Шермана протянутой лапой. Спасла положение негодная ткань его одежды — если бы она была хотя бы относительно сносного качества, оборотень легко стянул бы нас вниз, а так я только почувствовал легкий рывок, треск ткани и разъяренный рык хищника.

Больше отвлекаться на это животное времени у меня не было. Я крикнул болтающемуся у меня в руках Шерману:

— Ты цел?!

— Абсолютно! — в волчьем голосе чувствовался неописуемый восторг от внезапного спасения и волшебного полета.

— Тогда хватайся за меня покрепче! Мне слишком тяжело одновременно махать крыльями и держать тебя.

— Понял! — отрапортовал Шерман и обнял меня, как никогда в жизни не обнимал ни одну девушку, уткнувшись в мою пушистую грудь носом и довольно посапывая им оттуда.

Ему повезло, он не видел того милого пейзажа, который развернулся под нами. Я отчаянно пытался набрать высоту, чтобы оказаться подальше от монстров, бродивших по темным улицам городка, слегка подсвечиваемых редкими факелами. Хотя в подсветке и не было особой нужды — одного белесого огромного фонаря луны было достаточно даже для того чтобы разглядеть картинки в книге если бы таковая здесь оказалась. Впечатление было, как будто по улицам пустили гулять зоопарк мутантов-переростков, причем многих тварей просто нельзя было отнести ни к одному знакомому виду. Фантазии этого мира были просто дикими.

Вскоре я заметил промелькнувшую в небе тень и понял, что мне не следует забирать слишком высоко. Сообразил я и то, что не смогу приземлиться в городе, не скормив Шермана первому же попавшемуся мохнатому бюргеру. Оставалось только выбрать направление и пытаться улететь из этого вертепа как можно дальше. С направлением у меня проблем не было, так как я знал только одно из них, причем сразу почти интуитивно взял курс на серебрящийся в лунном свете холм, который мне присоветовал радушный хозяин.

Мы так и тянули, сначала над самыми крышами, потом над макушками елей, придерживаясь общего курса петляющей в лесу дороги. И даже ни один летающий хищник не позарился на мою воздушную честь и неземное достоинство. Надо сказать, к моей гордости, размах моих крыльев в рабочем состоянии был просто потрясающ: наверное, тянул метров на пять. Вполне возможно, что на ночных воздушных соглядатаев производила впечатление и моя свирепость: не каждый летающий может позволить себе напасть на полноразмерного человекообразного Шермана, да еще и тащить его по воздуху в свою неизвестную берлогу. Все эти мысли роились в моей перепуганной голове, пока я из последних сил тащил не менее перепуганного приятеля, а впереди нас поджидала пугающая темнота ночного леса.

Глава 12. В темной, темной…

Едва завидев более-менее достаточную для посадки полянку, я почти рухнул посреди темного леса, так и не долетев до призрачного холма. И все-таки мы убрались на приличное расстояние от сошедшего с ума ночного города.

— Ну и темнотища здесь! — констатировал полную непроглядность окружающей среды Шерман. Луна начала клониться к горизонту, а до рассвета было еще далеко.

— Да, мы с тобой, как в детской страшилке: два темных, темных мужика оказались в темной, темной… — и я задумался, в каком это непроглядном месте мы оказались.

— Чаще, — придумал благозвучную концовку Шерман и продолжил. — А мохнатые ели, заслоняя собой лунный свет, этих темных мужиков…

— Что-то я не… — начал было я, и вдруг до меня дошло. — Но откуда ты, аризонский ковбой, знаешь, как использовать двойное прочтение русских слов?

— Ты чего ругаешься? Какие слова? — Шерман явно смеялся надо мной. — Это твои же мысли тебе мешают жить!

Мне было не до выяснения инфернальных лингвистических тонкостей — я лежал, где упал, и в последнем усилии посоветовал человеко-волку заткнуться (будто не сам начал эту беседу) с целью прослушивания окрестности на предмет, нет ли кого поблизости. Судя по абсолютной тишине, только иногда прерываемой сердитым сопением Шермана, никого вокруг не было. Что было дальше, я не запомнил, так как где-то на середине внимательного сканирования леса, я заснул, как бревно. Крылья служили неплохой подстилкой, а до удобств Шермана мне было, как до… ну сами понимаете.

Разбудили меня комары. Ну конечно, какая же преисподняя обойдется без таких милых маленьких издевательств? Эти летающие сволочи, приступили к своей занудной пытке сразу с рассветом. Если бы не они, я бы проспал до полудня и, наверно больше никогда уже не увидел Шермана.

Впрочем, я его и так не увидел. Поднявшись в положение сидя и ворча на летающих кровопийц, я окликнул волка, но не получил никакого ответа. «Бегает себе где-то по лесу!» — проворчал я, пытаясь себя успокоить. Затем меня посетила мысль, что неплохо бы было перекусить чего-нибудь потолще и посъедобней, чем еловая ветка. Однако без волка заниматься этим было несподручно, хотя бы потому, что он мог быстрее чем я раздобыть что-нибудь съестное.

Время шло, а моего напарника все не было. Мне надоело сидеть пнем и кормить комарье. Поэтому я решил осмотреть внимательно поляну, на которую мы так удачно приземлились ночью.

«Понятно, что я уснул здесь, а где же тогда спал Шерман?» — я смутно помнил его последнее месторасположение рядом со мной. В этом месте трава действительно была примятой. А вот дальше я разглядел след, который ничего хорошего моему другу не предвещал: от примятой травы шла полоса какой-то слизи, образуя дорожку, уходящую под уклон в лес. Я пошел по этой полосе — благо полегшая трава, перепачканная липкой гадостью, хорошо выделялась на фоне нетронутой растительности.

«Ну что за волк?! — расстроенно думал я, — Не может за себя постоять!» (будто я сам мог бы это сделать). Ведь, по правде говоря, если бы не моя ядовитость, мной бы уже как минимум два раза закусили. Только сейчас я понял, насколько мне пришлось бы здесь туго одному. Даже не столько физически как психологически. Одно дело порхать по астралу и наставлять души на путь истинный, а другое вот так вот окунуться в этот кошмар по самые уши. Эти чертовы мастера сумели создать такую обстановку, что за каждый добрый поступок платить тут нужно, не только комфортом или благосостоянием, а элементарным выживанием.

Времени на такие мысли у меня было предостаточно, так как шел я довольно долго, все больше чувствуя, что с Шерманом случилось то-то нехорошее. Будь он сейчас свободным волком — давно бы меня разыскал. Я клял себя, что не завернул его в свои ядовитые крылья: так бы проспали спокойно до утра в обнимочку. Ну, в крайнем случае, какая-нибудь тварюга опять меня цапнула бы — не привыкать. Главное, что даже следов от их укусов на утро не остается. А от Шермана я уже боялся только косточки найти.

Внезапно впереди, в сумраке еловых ветвей что-то зашевелилось. Я мужественно спрятался за ствол дерева. (И не смейтесь — я все же не убежал, как сделала бы половина небесных созданий на моем месте!) Однако ничего из темноты на меня не напало, и я потихоньку стал высовывать свой нос из-за елки. Внезапно до моих ушей донесся жалобный, щенячий скулеж. Вот тут я, презрев все страхи, рванулся на выручку Шерману, потому как никто другой тут так скулить не станет.

Я не ошибся — прямо посреди склизкого следа лежал, спеленутый какой-то липкой хренью, мой напарник по несчастиям. Я кинулся к нему и попытался руками его распеленать, но с наскока это оказалось сделать нелегко. Склизкая дрянь была вроде каучуковой пленки: тянулась ужасно, а рваться не желала. Никакого режущего инструмента у меня с собой не было, так что пришлось, как это ни было противно, действовать зубами. Начал я с волчьей морды, так как, освободив пасть, он и сам мог распутать лапы и остальные места. Сами понимаете, даже при всей моей симпатии к собачьему племени, лезть под волчий хвост своими зубами я без крайней нужды не собирался.

Ох и провозились мы, пока его высвободили! Шерман между делом рассказывал, как он оказался в таком странном положении. Хотя рассказывать было особенно не о чем. Ночью он проснулся уже спеленутый и едущий на огромном слизне. Немного подергавшись, он понял, что ему ничего не светит, и затих, ожидая развязки и тешась единственной мыслью, что раз его не прикончили сразу, значит, ему есть лучшее применение.

К великому волчьему счастью слизень не успел дотащить Шермана до пункта назначения к рассвету, и тот прямо в склизком коконе превратился из человека в серого хищника. При этом в некоторых местах путы ослабли и Шерман почувствовал, что вот-вот сможет раскрыть пасть. Однако слизень заметил перемену и, скинув ношу на землю, проехался по волку, опять плотно его закатав в кокон слизи и оставив только нос для дыхания. Но серое утро вступало в свои права, и слизень тоже превратился в человека. Рассмотреть Шерман этого не смог, но пара брошенных мужским голосом слов, типа: «я за тобой вернусь», и удаляющиеся шаги ясно сказали о превращении оборотня.

В общем-то все было ясно, кроме того, зачем слизень потащил Шермана, а не убил на месте, и как он сумел усыпить его бдительность. Волк высказал предположение, что слизень не должен жить далеко и, можно выяснить, с чего это он таскал свою жертву. На мое возражение, что следов дальше видно не будет, он только насмешливо рыкнул и сказал, чтобы я ждал, пока он сбегает на разведку.

Переубеждать волка было лень, да и напрасно, поэтому я остался коротать время под елкой. Буквально через полчаса серая тень снова возникла среди лохматых елей. Разведчик доложил, что совсем недалеко расположена поляна с домом, больше напоминающим землянку, и мы двинулись туда уже вдвоем.

Волк был прав: древний деревянный сруб, казалось, наполовину врос в землю, а крыша его была укрыта дерном. Крошечные окошки и покосившаяся дверь завершали сей нехитрый дизайн. На поляне было еще пара небольших построек типа сарай — хлев — подсобка. На небольшом, плохо ухоженном огороде росла какая-то растительность.

Увидев эту дремучую нищету, я, не останавливаясь, направился к дому. Однако до него я не дошел — из сарая мне наперерез выскочил старик, держа в руках топор, но, рассмотрев меня, опустил свое внушительное оружие и, отвернувшись, прошел в дом. Я, ничего не понимая, вопросительно глянул на волка и последовал за лесовиком в дом.

— Прошу Вас, лорд, не заходите сюда, — остановил меня старческий голос на пороге. — Если Вам нужно, я сам выйду.

— Ничего мне не нужно! — немного озадаченный таким приемом, ответил я. — Просто интересно, для чего это моего напарника понадобилось через лес тащить?

Увидев, что я не намерен вламываться в его жилье, старик все же вышел и, прикрыв дверь, признался:

— Хорошо, я расскажу Вам все, а Вы уж решайте, что с нами делать — все одно, надоело так жить…

— Я не собираюсь вас ни судить, ни наказывать, — ответил я. — Единственное, что нас привело сюда, это любопытство, и если я смогу чем-нибудь быть полезен…

— Но кто Вы такой, лорд? — прервал мою высокопарную тираду старик.

Я сообразил, что моя речь далека от той, что должен изрекать темный ангел. Мне нужно было, как минимум, научить всех жить и дать ценные указующие распоряжения, а как максимум, пустить весь человеческий материал в расход. Так что пришлось представиться и объясниться:

— Я не лорд, вернее не совсем тот лорд, какие здесь обитают. Мы с напарником поднимаемся из нижних миров, а этому добрые дела, как нельзя лучше помогают. А как Вы определили, что я не простая душа?

— На вкус, — горько ухмыльнулся старик. — Зато теперь осталось только сдохнуть. Вы уже поняли, что я превращаюсь в слизня, но не простого, а в такого, который может усыпить жертву укусом, а потом удушить слизью.

— А зачем Вы тащили Шермана сюда?

— Для нее, — старик кивнул в сторону избушки. — Она уже почти не встает. Думал, помолодеет. Я-то еще ничего был… до того, как Вас отведал.

— Значит, Вы пытались спасти свою подругу? — моему удивлению не было предела. — Значит, рискуя жизнью, Вы пытались выручить близкого человека?

— Да какое там… мне одному тут в лесу скучно, а с ней… хотя, наверное, Вы правы… — старик стоял, понурив голову, будто сознался в страшном преступлении. — Если бы я не траванулся Вашей демонской кровью, то наверно успел бы дотащить ношу до дома. Я сразу понял, что человек — это редкий восходящий перевертыш — в ночи полной луны у нас никто в человеческом облике не ходит. А по слухам, жизнь восходящего в несколько раз ценнее. Если бы все удалось, то и я не был бы таким стариком, и Марья моя сейчас плясала бы, а так, теперь только смерти ждать…

— Но чем бы я мог вам помочь? — растерянно спросил я.

— Самое лучшее сейчас, это убить нас, чтобы не мучились. Ведь мы по натуре тихие, вот в слизня да мокрицу и превращаемся. А рассчитывать на ночные победы при таком превращении особенно не приходится. Мы поэтому и забились в лес — все лучше, чем в рабство к князю идти, — старик помолчал и, помявшись, сказал. — Есть у меня слабая надежда, что мы после смерти тоже не вниз, а вверх пойдем… все-таки особо вреда никому не причиняли.

— А снуфы? — подал голос волк.

— Знаю, пришлось раз встретиться… тогда спасовал, ушел вниз, но больше я им так легко не дамся! — уверенно сказал старик и переспросил. — Ну что, лорд, поможешь?

— Но как? — слегка начал тупить я и сам же нашел выход. — А если вы моей крови выпьете?

Старик подумал и кивнул:

— Если тебе другие методы неподвластны, то пойдет. Нам со старухой совсем немного и надо.

— Хорошо, неси какую-нибудь кружку и нож, — решительно согласился я.

Шерман удивленно на меня посмотрел и спросил, когда дед скрылся в избе:

— Ты что, совсем с ума сошел? А вдруг он тебя обманывает?

Я ничего не сказал, а только пожал плечами. Вскоре старик показался с ножом, кружкой и коротким мечом в руке.

— Это, лорд, Вам в благодарность, — сказал он, протягивая меч. — Мне уже без надобности будет, а темному ангелу не пристало без оружия ходить, да и безопаснее так будет. Ночью-то эта игрушка мало кому годится — в лапах не удержишь, ну а Вам и днем, и ночью в самый раз.

Я с благодарностью принял подарок и подвязал ножны на перевязь. Оружие было что надо — не для вида, а для действия. Только вот не пристало ангелу с карающим мечом носиться по преисподней, ну если только в целях самообороны.

Дальше, не откладывая дела, я полоснул себя ножом по руке. (Ура мне! Не харакири, конечно, но тоже мужества требует!) Вроде удачно: кровотечение было средним. Не хватало еще себе вены перерезать — самоубийство пока не входило в мои планы.

Когда кружка наполнилась, старик туго перебинтовал мне запястье приготовленной чистой тряпкой и указал нам путь к дороге, ведущей в замок Шираза. Он еще дал нам на дорогу еды в котомке, сказав, что им ничего больше не нужно, и отправил нас восвояси. Я не стал больше навязываться, чувствуя, что наше присутствие будет им только мешать.

Мы выбрались с волком на дорогу, почти не разговаривая. И только увидев впереди знакомый холм, Шерман пробурчал:

— Странный способ уйти из жизни.

— Зато надежный, и им не придется убивать друг друга. Только вот не пойму — эту мою благодетель к грехам или заслугам приписывать? Ведь, по сути, я совершил двойное убийство.

— Лучше не задумываться. Узнаешь, когда вверх или вниз отсюда пойдем. Снуфы быстро просветят.

Мы перекусили прямо на обочине и продолжили свой путь. Было совершенно непонятно, что делать, когда мы придем к Ширазу, но это все же лучше, чем сидеть посреди леса или среди города оборотней. По крайней мере, вопрос к местному черту был ясен: как подняться наверх без шума и пыли, а главное, быстро. Тратить время целыми жизнями мне как-то не хотелось — уж легче попробовать разнести им этот мир к их чертовой бабушке. Но это, так же как и выход на второй уровень мира я оставил, как план «В», если ничего другого путного не получится.

Протопав еще с час мы, наконец, увидели выдвинувшуюся из-за холма гору Анафем. Ничего так, впечатляющая: черная, неприступная, только зарева дьявольского огня не хватает. Волк аж присел, поджав хвост, и принялся было выть, но получив от меня легкий ангельский пинок, вовремя образумился, и мы двинулись дальше.

Дорога, обходя холм, слегка поднималась, и с этого пригорка перед нашими глазами предстала вся дьявольская долина с замком у подножья черных утесов. Я заметил, что замок по своей мрачности от утесов сильно не отличался.

— Как-то без фантазии, — хмыкнул я Шерману. — Самим-то чертякам в такой каменной убогости не противно ютиться?

— Ты лучше посмотри на поля, — проворчал волк.

И действительно, дорога вилась среди больших плантаций, на которых местами были видны люди… и нелюди. Правда, точно определить, кто там кто, отсюда было невозможно. Поэтому мы решили не гадать, и двинулись вперед. Добраться до полей мы не успели, так как нам навстречу попалась группа людей, тащившая груженую телегу.

Вот тут-то я и увидел, что за нелюдь виднелась на полях, так как на повозке восседал огромный представитель этих мутантов. Вся процессия оставляла самое удручающее впечатление. Вы когда-нибудь видели людей, впряженных в повозку вместо тягловых лошадей? Да еще добавьте их грязный вид, оборванные одежды и какие-то лапти на ногах. Так что нетрудно предугадать, что я с самым возмущенным видом встал поперек этой процессии и, когда передние, изможденные мужички уперлись в меня, заявил не терпящим возражения голосом:

— Это безобразие! Кто дал право этим чертям так издеваться над людьми? Ладно, человеки по скудомыслию такое устраивают на Земле, но эти-то, хоть и темные, но все же ангелы! — и, обращаясь к бездарной пародии на минотавра, продолжил. — Ты, что ли, тут за главного?

Жутковатое создание слезло с телеги и встало на свои шикарные копыта, красуясь коровьими рогами и тигриными клыками на бычьей морде. Оно было явно не в лучшем настроении, так как, угрожающе рыча, двинулось в мою сторону. Я, заслышав за спиной не менее угрожающий волчий рык, храбро выпятил грудь и предупредительно взялся за рукоятку меча. Человекобык набычился и проревел:

— Что еще за идиот смеет препятствовать слугам князя трудиться на его благо?

Меня вдруг заинтересовало: неужели он всегда такой безобразный, и я спросил:

— Позволь-ка спросить, ты все время таким бифштексом на копытах выглядишь или на ночь в человека превращаешься?

— Как ты смеешь меня с восходящими мерзавцами путать? — я почувствовал, что еще немного и будет небольшая драка.

Рабы, похоже, радовались передышке, с вялым любопытством поглядывая на наши выяснения отношений. Я не выдержал и выхватил свою сабельку из ножен — спорить без оружия с огромным мутантом, было как-то несподручно.

И все же, не доводя дело до драки, мне удалось выяснить, что бычара был чуть ли не самым важным слугой князя. Я сильно в этом сомневался, но решил не спорить по мелочам. В целом прояснилась довольно безрадостная картина очередной дьявольской шутки над людьми. Рабы сохраняли человеческий облик, и не превращались ни в каких монстров по ночам. Их охраняли надсмотрщики типа этой быкосвинской морды на ножках, причем охраняли, как от внешних врагов, так и от того, чтобы рабы не сбежали. Вдобавок их кормили, чем придется. Взамен людей заставляли работать с утра до ночи и жить в нечеловеческих условиях.

Особо отличившихся в подлости или подхалимаже слуг князь превращал в монстров-надсмотрщиков, чья жизнь становилась при этом легче, но человеческий облик в этом мире те утрачивали навсегда. Так что, с гарантией, никто в этой чертовой карусели счастливым себя не чувствовал, кроме, конечно, самого князя. Пока я выслушивал хвастливые объяснения страшилопитека, мне пришла в голову одна каверзная мыслишка: поскольку уж я здесь оказался, не попытаться ли разрушить систему тотального издевательства, начав с этой небольшой группы?

И все-таки наши пререкания с надсмотрщиком окончились небольшой потасовкой. Я просто не выдержал его свинских бахвальств. Самое интересное, что рабы явно не были на моей стороне, вяло подбадривая своего быка. Наверно это меня сбило с толку, а может, и то, что я, как ни махал своей железякой, не был намерен убивать предводителя рабского коллектива. В результате выяснения отношений бык цапнул-таки меня своим клычищем прямо за левую, и так уже резанную руку. Я, понятно, взвыл не хуже Шермана. Одновременно взвыл и бык, тут же грохнувшись в пыль дороги и взмолившись нечеловеческим (а каким же еще?) голосом:

— Прости, лорд! Не признал. Что же ты сразу не сказал? Смилуйся над презренным рабом! — скотинка натурально грызла землю, выражая свое уничижение. Затем, обернувшись к рабам, надсмотрщик проревел в отчаянии. — На колени, скоты!

Я бы еще выяснил, кто тут скот, но мне надоело любоваться на это представление. Вернее, мне стало противно: никогда еще передо мной так не унижались, причем добровольно. Неужели кому-то это может доставить удовольствие? Хотя здесь это, наверное, наивный вопрос.

— Все! — крикнул я. — Концерт окончен! Быстренько все встаем и рассказываем о своей жизни.

Долгая беседа ничего принципиально нового в мои представления о здешних порядках не внесла. Но в процессе обсуждения у меня зародилась идея создать на месте княжества свободную республику по типу первых древнегреческих демократий. Я предложил людям работать на себя и создать общину, где надсмотрщики стали бы наемной гвардией. А заработанные богатства, которые раньше шли князю, распределять в общине между собой.

Все разборки с Ширазом я брал на себя. Поэтому, как бы ни боялись рабы князя, я сумел их убедить в том, что даже в результате провала моей идеи они сильно не пострадают. Все равно страдать больше было почти невозможно, а рабы князю всегда нужны. Они, в конце концов, не виноваты, что я народ смущаю.

Когда мы договорились о первоначальных действиях, я официально объявил всем присутствующим, что повелеваю им исполнять мою волю по организации общины с выборным правлением. Без такого владычного распоряжения они не хотели двигаться с места. А так, против лорда, пусть и чужого, никто и пикнуть не посмел. Хоть мне это и не очень нравилось, зато мой план стал быстро претворяться в действительность.

Только Шерман то ли проворчал, то ли усмехнулся, когда мы шли за повернувшей обратно повозкой:

— И на фиг тебе далась эта пародия на революцию?

— Ты не понимаешь, — с жаром возразил я волку. — Это принципиально. Я же не полный идиот и понимаю, что с одной стороны — меня могут не понять рабы, а с другой — лорды не потерпят вмешательства в их мир. Но пока я здесь, я не буду спокойно смотреть на это безобразие. И если они меня будут удерживать дольше, то я им всю преисподнюю в рай превращу!

— Эко ты хватил! — рявкнул волк, усмехаясь. — Пусти козла в огород…

— Вот, вот! Я им еще всю капусту перепорчу, у меня еще половина этого мира в восходящих превратятся! Вот тогда-то их инферно и заплачет крокодильими слезами! — хорохорился я в боевом запале.

Пока мы с волком обменивались мнениями насчет разумности моих действий, наш маленький отряд вышел на поля и слился с первой группой работающих там рабов. Реакция была, как если бы в туалет типа сортир бросили пачку дрожжей. Народу сразу стало не до работы, все забурлили и закипели праведным гневом. Одно пока было не очень понятно: на кого этот гнев был обращен? В стане революционеров произошел раскол, отчего бурление перешло в кипение страстей, и мы бы могли серьезно пострадать, если бы лавина революционеров не хлынула советоваться с остальным народом.

В результате, всего через пару часов на полях не осталось ни одного работающего. Я уже с некоторым сомнением вспоминал, что еще ни одна революция не сопровождалась повышением благосостояния народа. Как это и пошло с самого начала, весь лагерь повстанцев разделился на две группировки: осторожное большинство, боящееся сменять шило на мыло, и активное меньшинство, которому хоть трава не расти, а дай погулять с лихого плеча. Причем надсмотрщики-мутанты почти в большинстве присоединились к активным революционерам.

Я некоторое время служил жупелом революции, молча следя за жаркими совещаниями. И то, что я слышал, не очень меня вдохновляло. Все больше эта смута напоминала кровавую историю реала, когда свобода воспринималась каждым, как собственная неограниченная власть и право распоряжаться другими. Особенно это проскакивало в речах монстров-надсмотрщиков.

Глядя на такое положение вещей, я решил вмешаться, что оказалось нетрудно: пока что никто власть лордов в этом мире не отменял. Забравшись на стол, я поднял руку и подождал, когда народ угомонится. Пришлось говорить на понятном их уху языке:

— Люди, слушайте слово лорда! — при первых же моих словах воцарилась тишина, и мне осталось только продолжить твердым властным голосом. — Я пришел в этот мир со дна преисподней и путь мой лежит наверх. И вот что я вам скажу: у вас в этом мире есть последний шанс выбраться из инферно, чтобы выйти в свободный и бесконечный в своем разнообразии астрал. Ниже это, фактически, будет невозможно, так как вы окончательно утратите человеческий облик. Путь к настоящей свободе лежит не в борьбе с темными ангелами за власть и не в цеплянии за жалкое существование. Только если вы сумеете построить настоящую демократичную общину, вы сможете создать условия жизни, в которых будет возможно реализовать самый верный путь наверх: путь сочувствия и сострадания. Только отказавшись притеснять кого-либо, вы сможете освободить свою душу от гнета инферно. И если даже сейчас мне не удастся уговорить или победить князя Шираза, и здесь все останется по прежнему, все равно у каждого останется возможность, вопреки правилам дьявольской игры проявлять любовь и сострадание к ближним…

— А снуфы?! — послышался крик из толпы.

— Да, снуфы ужасны. Это последняя преграда для пути наверх, но если вы сумеете выдержать их издевательства, они отступят, и дальше будет легче. А сейчас прошу вас ничего не делать, прежде чем я выясню отношения с Ширазом. Я всего лишь восходящий ангел, а инферно огромно, и шансы на победу у меня невелики. Я знаю только одно: пока у меня есть силы, пока я жив, я буду стремиться исправить мир к лучшему, как бы безнадежно и глупо это не выглядело со стороны.

— Но ты же темный ангел, лорд? Ты не можешь идти против своих!

— Я неудачный ангел и все делаю не так, как кому-нибудь надо, а так, как чувствую это сердцем. Может, не всегда правильно, но не ошибается тот, кто ничего не делает…

— Вот, вот! Наломаешь сейчас дров, а нам расхлебывать!

— Поэтому-то я и прошу вас: ничего не делайте! Вернее работайте, как работали. Вы узнаете о переговорах по тому, кто к вам выйдет в следующий раз: я или Шираз. А пока прощайте! — больше я ничего не стал объяснять. Просто спрыгнул со стола и прошел в сопровождении Шермана в мигом образовавшийся живой коридор. Впереди нас ждал замок князя… ну, может и не ждал — почем я знаю?

Точно, не ждал, как не ждали и стражи у закрытых ворот. Охранники были еще те херувимы: страшненькие, покруче надсмотрщиков. И морды у них были — любой крокодил обзавидовался бы. А о чем, спрашивается с такими крокодильими мордами говорить можно? Во всяком случае, не о девушках или хорошей погоде. Я и спросил их прямо: где, мол, их лорд, князь Шираз. Однако, то ли у крокодилов со слухом плохо, то ли с головой, но они молчали, только иногда произнося фразу: «Проваливай, пока цел!» Лишь когда я выхватил свою железку и сказал, что поотрубаю им головы, один снизошел до более подробного объяснения, ответив:

— Ты тут своей зубочисткой не маши, если жить хочешь! А князь все равно никого не принимает. И потом, если ты такой крутой, он сам тебя найдет!

Я еще немного постоял, разевая рот — из него хотело вырваться так много обидных слов, что они явно мешали друг другу. Голова же тем временем сообразила, что я ничего против такой стражи сделать не смогу. Так что, отойдя в сторонку, я еще раз прикинул на глаз неприступность стен — она была абсолютной.

— Что делать будем? — спросил я расстроенно волка. — Не переть же со старым тупым мечом против такой вооруженной охраны? Они, может, меня и не смогут съесть, но в капусту покрошить — запросто.

— Давай на ночь устраиваться. Смотри, смеркаться стало. А утро вечера мудренее.

— Что-то мне не хочется к этим повстанцам без результата возвращаться, — вздохнул я.

— А кто и просит? — буркнул волк. — Смотри: за замком у горы лес. Остановимся там, костерок запалим. Продуктов дедовых у нас еще на ночь есть. Так что не пропадем!

Волчьи доводы меня добили — я настолько устал от всяческих выяснений отношений, что уединение в лесу показалось мне манной небесной. Мы устремились к темной опушке и, пройдя с полчаса по какой-то полузаросшей дорожке, нашли неплохую полянку рядом с ручьем, сбегавшим с горы Анафем. Чего, спрашивается еще нужно непривередливому путнику? Конечно, чего уж быть ханжой, пятизвездочный отель не помешал бы, но если такового в наличии не имелось, то и горевать о несбывшихся возможностях смысла не было.

Мы чин-чинарем поужинали (спасибо спичкам и еде в котомке) и я стал ожидать в сгущающихся сумерках, когда у меня отрастут мягкие крылья, на которых было так удобно спать. Взглянув на волка, который развалился, раскинув лапы и выставив свое пузо к огню костра, я понял, что сегодня мне придется разделить ложе из собственных крыльев с полуголым мужиком, пусть и знакомым, но слегка подванивающим псиной. Спасало одно: на тот момент я сам буду вроде как и не человеком.

Оригинальную, можно сказать, решающе рациональную мысль внес Шерман:

— Слушай, ты забыл одну вещь! Скоро ты обрастешь крыльями и сможешь навестить замок сверху. Причем я настаиваю, чтобы ты захватил туда и меня!

Я вылупил свои округлившиеся от удивления глаза на своего приятеля: это ж надо забыть о таком простом и очевидном решении вопроса, как попасть в гости туда, где вас не хотят радушно встречать:

— Конечно! Мы поступим точно в соответствии с поговоркой: «Заступи черту дверь, а он в окно лезет!»

— Только ты хуже черта. Тот хоть конкретно о своей выгоде думает, а у тебя в мыслях вечно такой душеспасительный тарарам, что лучше подальше держаться — пробурчал волк, поворачивая к огню другой бок.

Нашу милую беседу прервал тихий всхрап коня. Мы мигом заткнулись и расслышали, как в стороне дороги переступила ногами лошадь, и кто-то спрыгнул с седла прямо напротив нашей поляны. Вскоре в свете костра появился стройный, одетый в темный, облегающий костюм юноша, ведущий в поводу скакуна.

Я укоризненно взглянул на волка, как бы говоря: ну ладно я тугим ухом не услышал, но как же он-то, со своим слухом и чутьем так опростоволосился? Но на дамские перемигивания времени у нас не было, и я изобразил из себя радушного хозяина, что было нетрудно, так как я и был радушным хозяином этой поляны в данный момент. Я вскочил на ноги и с самой широкой улыбкой направился навстречу путнику.

— Прошу к нашему костерку! — заявил я, делая пригласительный жест.

— Рад такой теплой встрече! — дружественно улыбнулся парень. — Девон, путешественник. С кем имею честь беседовать?

— Демон? — озадаченно спросил я.

— Нет, не демон, а Девон — имя такое, — с мягкой укоризной поправил молодой человек.

— Буль! — взаимно представился я.

— Что, буль?

— Не что, а кто. Это я Буль — имя такое… — улыбнулся я, слегка передразнив собеседника. Затем пожал плечами, показывая, что ничего с этим не поделать, и, не давая юноше смутиться, продолжил. — Тоже путешественник, а это Шерман, мой партнер по путешествию.

Мы так и продолжали расшаркиваться. Этот Девон сумел сразу задать какой-то выспренно аристократический тон беседе. Я говорил и чувствовал себя надутым болваном, изображающим псевдоутонченного средневекового собеседника. Мы, как идиоты, говорили о погоде, темном лесу и неприступности горы Анафем, ловко обходя ответы на вопросы, типа: «Какими судьбами вы тут оказались?» или «Что вы намерены здесь делать?» и напряженно ожидая, кто в кого превратится с восходом луны.

А про себя я вел неутешительный подсчет: это уже третья ночь в тутошнем мире. Если я задержусь здесь еще хоть на день, то пойду на риск, то есть, на второй уровень мира и попробую действовать оттуда. Что мне это могло бы дать, я не очень представлял, но и сидеть сложа руки уже больше не мог.

— Значит, вы недавно в этих краях, — сумел поймать меня на чем-то в разговоре мой немного странный собеседник. — А вы уже видели, в кого превращаются местные жители на полнолуние?

— Да уж, пришлось! — поддакнул я. — Еле ноги с Шерманом унесли.

Я чувствовал, что меня раскалывают, как пустой грецкий орех, но не мог ничего с этим поделать. Ведь не будешь же портить отношения с таким вежливым путником всего лишь из-за каких-то глупых подозрений? Я панически пытался сообразить, с какого такого дикого перепоя тут могли бы завестись путешественники? Ну не от сырости же? Ведь прежде чем появиться, путешественнику надо хоть мало-мальски иметь то, где эти путешествия можно совершать, а как я понял из всех предыдущих бесед, коммуникации в этом мире были весьма ограничены. Хотя я, может быть, ошибался в возможностях чертовых фантазий, а этот мир был огромен и полон всяческих чудес.

На мои вопросы, как ему удается тут путешествовать, Девон отвечал уклончиво: типа, помаленьку, с чертовой помощью и так далее. Тогда я припер его вопросом:

— Ну и в кого вы намерены обернуться этой ночью?

— Э-э… — протянул Девон и рассмеялся. — Позвольте мне оставить этот маленький секрет при себе. Пожалуй, мне уже пора в дорогу, я ведь тоже не хочу назойливо мешать вашим превращениям.

— Жаль, было приятно пообщаться со столь обходительным собеседником, но не смею Вас более задерживать! — сказал я, а сам подумал: «Тьфу! Какая же спесивая гадость лезет у меня изо рта!»

Мы раскланялись, чуть не как пажи на придворном балу, и наш визитер исчез в темноте леса. Оставшись одни, мы с волком дождались, когда утихнет последний мягкий звук поступи копыт, и попытались обменяться мыслями на счет визитера. Однако, кроме недовольного рычания со стороны волка и заумного мычания с моей, ничего путного не придумали. А вскоре произошло событие, которого мы с нетерпением ждали: над лесом показался край огромной, начинающей стареть луны. Следом за ней я расправил свои шикарные черные крылья, а Шерман забегал на своих двоих ногах по лужайке, подбирая загодя мною сброшенные башмаки, рубашку и куртку.

— Ну что, летим? — спросил я, когда мне уже надоело ждать. — Сколько великовозрастный мужик может прихорашиваться? Ты еще губки подкрась и бровки подведи!

— А что, помада есть? — невозмутимо переспросил Шерман и, увидев меня, готового лопнуть от возмущения, рассмеялся. — Выпусти пар, а то от перегрева перья вылезут, как тогда полетим? Кстати, меч отдай мне… пожалуйста!

— А ты умеешь им орудовать? — удивился я. — Это ведь не столовый нож.

Шерман вместо ответа, ловко выхватил клинок из ножен и проделал пару весьма неосторожных пассов прямо перед моим носом.

— Ну как? — весело спросил мой хулиганистый напарничек.

Я был невозмутим, как кремень. Будешь тут невозмутимым — я просто боялся пошевелиться и старался боковым зрением рассмотреть, сколько перышек сумел смахнуть с меня этот оболтус.

— Я бы таким выскочкам даже булавки не доверил. Только с четырех лап встал, а мечом размахался: даже комары все с испуга попрятались! — постепенно меня отпустило и, смягчившись, не только телом, но и сердцем, я согласился. — Хотя ты прав: я и так ядовитый, а тебе пригодится.

— Спасибо! — воскликнул воодушевленный и вооруженный друг.

Да, пожалуй, чего жеманничать: грешный волк стал другом ангелу. Услышали бы об этом в пасторальном раю, было бы мне на орехи!

— Только впредь не маши таким вентилятором перед невооруженным ангелом.

— А что? — весело переспросил Шерман.

— Ангел, когда его загоняют в угол, становится непредсказуем, и в особенности такой неправильный ангел, как я. Вот испугался бы сейчас до состояния медвежьей болезни, и отстирывали бы потом штаны полночи вместо того, чтобы на дело лететь!

— Ну на такой подвиг и любой местный житель способен. Вообще-то получается, что меч — хорошее средство от запора.

— Как, впрочем, и от вшей. Ладно, полетели! — заметив, что Шерман навесил на себя все что можно и нельзя, я с сомнением прикинул свою грузоподъемность. — И хватит на себя цеплять все пожитки. Возьми только меч и одежду, а то я себе уже напоминаю аэробус дальнего следования.

Немного попрыгав по лужайке, отчаянно хлопая своими крылами, я наконец оторвался от земли и стал набирать высоту, удивляясь, как только вчера за несколько секунд взмыл из под тигриных когтей? Взлетев-таки над лесом, я понял, что наверно, выбрал самое удачное время для похода в гости. А у меня еще было сомнение, что лучше выждать полуночи, когда все должны спать, но кто же спит ночью в этом мире? А сейчас луна еще только всплыла над кромкой леса, а замок и вообще скрывался в тени горы, так что у нас были неплохие шансы подлететь к нему незамеченными. Чем мы и воспользовались. Силы мои были далеко не безграничны, поэтому я, набрав высоту, быстренько зарулил в тень горы и уже оттуда влетел прямо куда-то в середину темной громады замка. Легкий ориентир давали редкие и слабые отсветы из окон, да пара фонарей на внутреннем дворе.

Уже тормозя, чтобы не размозжить Шермана о что-то черное, приближающееся в темноте, я сообразил, что мы не договорились даже о самом мало-мальском плане похода в гости. Когда друг загремел башмаками по покатой крыше, я отпустил его и, приземлившись рядом, выдохнул:

— Сперва попробуем культурно зайти в гости, а там посмотрим, насколько это нам понравится.

— А как мы вниз спустимся? — шепнул приятель.

Я замер, пытаясь отдышаться, и стал разглядывать колодец двора. В темноте будет нелегко сделать вираж вниз, а суматошно хлопать крыльями означало созвать всех постояльцев на свое прибытие — охрана явно не будет в восторге за такое свое упущение. Нам же предпочтительнее было беседовать с хозяином, а не его охраной, тем более вооруженной до самых своих страшенных зубов. Пока мы топтались по карнизу, как воркующие голуби, где-то сбоку, в темноте немного скрипнула ставня, и нас осветил мягкий огонь свечей, льющийся из небольшого окна. Прикрыв глаза, я пытался рассмотреть, кто держит подсвечник в руках, но знакомый голос рассеял все сомнения:

— Что же вы как-то неловко приземлились? Так ведь и покалечиться можно! Прошу, заходите сюда, в окно. Во двор отсюда, если только камнем упасть можно…

Ничего не оставалось делать, как последовать совету, и мы с Шерманом, словно пойманные с поличным мальчишки, понурясь, поковыляли по откосу крыши к открытому окну.

— О-о! А Шерман, оказывается симпатичный мужчина! — подбодрил Девон моего бескрылого и бесхвостого напарника, идущего впереди.

— Не зря столько прихорашивался да напомаживался! — буркнул я сзади, ехидно припомнив тому долгие сборы перед полетом.

Проделав короткую пробежку на четвереньках, мы влезли в окно и предстали перед все таким же молодым и вежливым ночным путешественником. Девон с самым невозмутимым видом сделал широкий жест рукой и произнес:

— Гостиная уже готова для принятия гостей!

— А как… откуда Вы… — попытался я начать разговор, но никак не мог решить с какого вопроса мне начать.

— Не волнуйтесь, я вас почти ни в чем не обманывал! — улыбнулся хозяин. — Меня действительно зовут Девон. Девон Шираз. Правда, надо признать, что у меня еще с десяток имен найдется. И я действительно путешественник, только не на очень дальние дистанции.

— Да, примерно от ворот замка до леса и обратно, — немного обиженно усмехнулся я.

— Ну, в этот раз так уж получилось, не обессудьте! Но и вы многого о себе не рассказывали…

Пришлось признать, что и мне строить из себя ангела было не с руки. Мы двинулись по узкой винтовой лестнице вниз внутри сторожевой башенки, ориентируясь на светильник в руках идущего впереди Девона. Я обратил внимание на внутреннюю отделку: она была на высшем уровне дворцового искусства. Потолки были покрыты лепниной, а стены — гобеленами, сама лестница тоже была как будто из розового мрамора.

А когда мы очутились на относительно свободном пространстве внутренних переходов, передо мной предстала пышность, сравнимая только с императорскими дворцами. Как ни тяжело было мне это признавать, но у этого темного ангела был неплохой вкус: интерьеры были настолько красивы и гармоничны, что роскошь не била в глаза вульгарностью, а представляла собой явное достижение искусства.

Мы шли, непринужденно болтая или, по крайней мере, делая вид, что непринужденно болтаем. Я под эту болтовню выяснил-таки, что большинство украшений создано самим Ширазом без использования рабской силы, и это меня расположило к этому в высшей степени странному темному коллеге. В конце концов, мы оказались у большого стола, великолепно сервированного на три персоны.

При виде этой роскоши у меня мелькнула мысль, что неплохо бы встать сейчас кренделем и заявить, что я не буду, ни есть, ни пить за одним столом с рабовладельцем, пока страдают в нищете его подданные. Но мое любопытство взяло верх: мне ужасно хотелось узнать, что тут и как, а если честно, еще ужасней мне почему-то хотелось есть. Поэтому, быстренько успокоив себя мыслью, что все это совсем на чуть-чуть и, конечно, «во благо» нашего предприятия, я не стал чваниться и плюхнулся на предложенный мне стул.

Хозяин с ходу предложил выпить за знакомство и, надо признать, вино у него было просто отменным. Быстренько закусив так, чтобы желудок больше не мешал выяснению отношений, я спросил, что же в конце концов о нас знает Шираз? Он потребовал откровенность за откровенность и поведал, что узнал о нас, когда на его плантациях началась какое-то странное брожение народа. На данный момент ему было почти все ясно насчет Шермана — поднимающейся снизу души, а вот насчет меня он терялся в догадках. Понимая, что мы с ним одного поля ягоды, он расценил мою деятельность, как явно противоестественную, если только не предположить, что я вознамерился захватить его замок и обмануть всех рабов.

После изложения всех соображений на этот счет, он добавил, что о себе ему особо нечего говорить, кроме того, что он темный ангел, контролирующий свою часть этого мира преисподней. Затем замолчал, внимательно смотря мне в глаза, и напомнил, что теперь моя очередь поведать, почему я мутил народ и почему превращаюсь, так же как и Шерман, по типу восходящей души.

Я молчал, выдерживая паузу, и думал, что я мог бы сделать для тех несчастных душ, которые остались там, за стенами замка? Убить Шираза и взять на себя правление? Но я светлый ангел и долго в инферно, даже со всей своей защитой не протяну. К тому же местные «верхи» явно не одобрят мою деятельность и рано или поздно прикроют всю лавочку. Все-таки я решил не скрывать, кто я, и высказать князю все, что о нем думаю:

— Я светлый ангел, случайно оказавшийся в мире, примерно на один уровень ниже этого.

— Но позвольте? — было видно, что Девон сильно изумлен. — Это же невозможно! Вы же должны мгновенно среагировать с нашей энергетикой. Я даже боюсь предположить, что тут будет, если это произойдет!

— Лучше предположить, чего тут не будет после такой аннигиляции, — усмехнулся я. — Но не беспокойтесь, я прикрыт надежной зеркальной защитой, из-за которой и провалился в такую глубь. Из-за нее же и выгляжу серым и пушистым, отражая образ, гармонирующий с инферно.

— Да, честно сказать, белые и пушистые как-то инфантильно выглядят — не мог сдержать легкой брезгливости князь. — Теперь мне ясно, отчего Вы, Буль, не можете вполне контролировать свои превращения.

— Не могу, но сила отстаивать свои убеждения у меня найдется, — я попытался придать своему голосу уверенный и спокойный тон. На самом деле я не был уверен ни в своих силах, ни в возможностях князя.

— Неужели Вы, ангел, предполагаете, что я буду биться с Вами за влияние? Как бы то ни было, но самоубийцей я не являюсь. Не хватало еще, чтобы мы с Вами уничтожили друг друга при чересчур тесном контакте.

Поняв, что боя насмерть, скорее всего, не будет, я решил попытаться вытащить князя на откровенный разговор:

— Хорошо, Девон, раз драка у нас пока не получается, то не прояснить ли нам свои взгляды на жизнь? Меня сильно интересует, что движет Вами и вашими коллегами в этих мирах? Ведь не любовь же к ближнему?

— Ну почему? Любовь к ближнему не исключается, но заметьте: к ближнему, а не дальнему! — охотно пошел на возможность пофилософствовать мой коллега-антипод. — Мы считаем, что инферно — это единственная жизнеспособная система, отражающая реальное взаимодействие душ в процессе выживания. Все эти ваши сюсюканья о сочувствии или взаимопонимании яйца выеденного не стоят, когда наступает критический момент. Есть только два настоящих движителя душ: борьба за выживание и борьба за власть. Все остальное только детский лепет. В этой борьбе каждый приобретает себе сторонников и врагов. Сторонников может объединять любовь, дружба, ревность и так далее, но самым надежным объединением является выгода и расчет. Если душа или ангел сильны, то они правят миром, как я, например. Такие личности реализуют себя, формируя окружающую среду под свои потребности и вкус. Так что не обессудьте — ваши наивные мечты о равенстве, любви и свободе, не более чем выдумки небожителей.

Я не прерывал Девона. Мне было интересно, насколько искренне верил в свою правоту князь. С другой стороны, его можно было понять — что он здесь видел, кроме коварства, заискивания и жестокости? Как объяснить ему то великолепие астрала, которое породила именно та свобода мысли и любовь, которые он презирал? Но хоть что-то возразить я был просто обязан:

— Вы Девон правы со своей, весьма ограниченной точки зрения. Возьмите хотя бы власть: ведь она по своей сути противоположна свободе, а без свободы невозможно творчество, без творчества невозможно развитие, прогресс, эволюция. Назовите это как хотите, но что я увидел в ваших мирах? Уродливых и ленивых демонов? Ограниченных и надменных деспотов? Вы, князь, являетесь исключением. По неизвестной мне причине вы не удовлетворились слепым упоением властью, а решили создать этот великолепный образчик дворцового искусства. Но что Вас окружает? Я второй день в этом мире и, поверьте, ничего радостного еще не видел. И самое последнее: Вы же должны прекрасно знать, что власть не приносит настоящего счастья. Для развитой сущности она ничто, для мелкой она наркотик, которого никогда не будет достаточно. И потому такая душа будет всегда несчастна, как алчущий наркоман.

Девон, ничего не говоря, опрокинул в себя изрядный бокал вина, поставил его на стол и спросил:

— Ну и что же Вы, Буль, от меня хотите?

— Собственно ничего. Признаться, я шел сюда с требованием смягчить угнетение рабов и даже организовать общину, это было бы гораздо выгоднее даже для Вас…

— Вы смеетесь? — воскликнул князь Шираз. — Думаете, производительность их труда здесь кому-нибудь нужна? Инферно и мне в частности нужна энергия подавления, энергия власти. Чем больше они будут ощущать эту власть, чем больше будут изворачиваться, пакостить и унижать друг друга, тем прочнее будет стоять этот мир, и не мне менять его законы.

— Жаль, — вздохнул я.

Глупо было что-нибудь менять внутри инферно. Единственно, чего я не понимал: почему душам почти не давали шансов выбраться отсюда? Я прямо спросил об этом Шираза, но он с удивлением ответил, что у тех было полно шансов в верхних мирах, и если они упрямо себя топили все глубже, то значит, туда им и дорога. На это я не нашелся, что возразить. Ночь шла своим чередом, Шерман налегал на напитки и закуски, а я все не знал, как мне поступить. Наконец я решился и прямо заявил князю:

— Несмотря на все мое расположение к Вам, уважаемый князь, я вынужден заявить, что не намерен оставаться в этом мире надолго, поэтому я готов принять сражение и смерть от вашей руки, лишь бы выйти в верхние миры.

— А я? — прервало мою величественную речь икание Шермана. — Я тоже с тобой! К тому же, меч пока у меня.

Я запоздало вспомнил, что мне даже нечем сражаться с нашим милым и гостеприимным хозяином.

— И все же, забавный вы народ, белые и пушистые! Сущие дети! — усмехнулся Шираз. — Неужели Вы думаете, что я стал бы долго терпеть здесь ваше присутствие и Вашего, простите за правду, кобеля. И неужели Вы думаете, что у меня не найдется средств от вас избавиться?

— Неужели найдется? — обрадовался я. — Это же меняет дело! Признаться, мне было жутко неудобно вызывать Вас на бой после того теплого приема, который вы нам устроили.

— Есть способ, и не один. Можно вызвать снуфов, но они мне неприятны, да и издеваться над гостями не в моих правилах. Можно просто вас убить, и вы окажетесь выше или ниже — то есть там, куда вас занесет. Но за вашу откровенность я думаю, что позволю себе немного потрудиться и выкину вас наверх. Насколько — этого я предугадать не могу. Если повезет, то до чистилища дойдете, а там уже и на волю выйти можно попробовать.

— А Шерман за мной наверх пойдет? — уточнил я.

— Не знаю. Решайте сами. Светлого ангела может выбросить хоть на самый верх. Душу Шермана не мне взвешивать — от него зависит, куда пойдет. Но если будете держаться вместе, то куда дойдете, туда дойдете.

Я заметил, как Шерман, ничего не говоря, умоляюще смотрит на меня, и твердо ответил:

— Спасибо Девон, мы пойдем вместе, а там уж как повезет! А не секрет, как Вы это проделаете?

— Секрет, — просто ответил князь и усмехнулся вполне доброй улыбкой.

— И все-таки, я не могу поверить, что Вы, Девон, настоящий темный ангел.

— А и не верьте. В семье не без урода… Ну что, готовы?

— Готовы! — хором ответили мы с Шерманом.

— Тогда пошли в башню, там у меня особая зона для таких фокусов.

Мы пошли не в ту башенку, через которую проникли в замок, а в явно большую по диаметру. Поднимаясь в темноте по лестнице, мы как-то незаметно для себя ощутили, что идем уже непонятно где, или вообще нигде. Шерман испуганно схватил мою руку, а я окликнул идущего сзади Шираза, но никакого ответа не последовало.

— Он нас обманул! — воскликнул мой попутчик.

— Не думаю, — попытался я успокоить его. — Князю не было особого резона нас обманывать.

— Ты просто плохо знаешь этих чертей!

— Слушай, хватит скулить, лучше попытаемся идти дальше! — с этими словами я сделал решительный шаг вперед, и меня подхватила какая-то карусель. Нас несло и крутило в темной, темной… не знаю какой дряни, я только пытался удерживать Шермана возле себя. Он, понятно, тоже всеми силами этому способствовал…

Глава 13. На войне как на войне

Изрядный удар под зад привел меня в себя из этого странного состояния полета где-то по закромам преисподней. Ударом оказался пинок матушки земли, в которую я приземлился прямо из этого ниоткуда.

Спросите: почему в землю, а не на землю? — так я тоже хотел бы это знать. При первом же осмотре выяснилось две новости: приятная та, что Шерман во вполне человеческом обличии сидел рядом, а неприятная — что мы оказались в какой-то длинной земляной яме почти в человеческий рост.

Но это мне только показалось, что была одна приятная и одна неприятная новость. В том смысле, что приятная-то была одна, а вот неприятные начали вываливаться одна за другой на наши головы, как навоз из самосвала. Стоило нашим чувствам вслед за зрением начать возвращаться к своим хозяевам, как обоняние принесло отвратительный запах гари, а слух возвестил о страшном грохоте вокруг.

— Куда это нас занесло? — спросил Шерман, пытаясь встать и осторожно выглянуть из-за земляного отвала.

Тут в воздухе раздался особо противный визг, а в противоположный скат траншеи врезалась какая-то штуковина и сильно зашипела. Я успел с любопытством вытянуть шею, но Шерман заорал:

— Ложись! — и кинулся на меня сверху.

Однако ничего не произошло. Я попытался слегка пошевелиться и предложил приятелю:

— Я понимаю, что ты, возможно, горишь желанием отблагодарить меня за помощь в восхождении из инферно, но не до такой же степени обниманий!

— Дурак! — возмущенно крикнул приятель. — Это фугас! Мы с тобой прямой наводкой угодили на какую-то войну!

— Наверное, дурак, — согласился я. — Если исходить из истины, что дуракам везет, то невзорвавшийся фугас, определенно указывает на такое мое восхитительное свойство.

Шерман почему-то расстроенно посмотрел на меня, и в его глазах бегущей строкой читалось, какой же я идиот. Я и не возражал, мне было уже не привыкать к таким сентенциям моих знакомых. Главное сейчас стараться соблюдать спокойствие, ведь ожидать от этих миров снисхождения было бы еще большей глупостью. Так что война, так война — будем разбираться, как отсюда выбраться наверх. Я все еще лелеял совершенно сумасшедшую надежду, что сумею вернуться в заброшенное Женькино тело. Лишь бы оно спало, а не умерло за эти дни. Если время совпадает, то я должен был провести тут трое суток — в любом случае, нужно было спешить. Вот только сориентироваться на местности и решить, что делать дальше.

— Знаешь, я бы предложил пойти вдоль окопа, — подал я нехитрую идею. Все равно нам нужно разузнать, кто и с кем тут так отчаянно воюет.

— Тогда пошли туда, — Шерман ткнул пальцем в одну сторону, и пояснил. — Там что-то кричали, значит будет кого спросить.

— Кстати, мы действительно в более высоком мире. Сдается мне, что даже миров чистилища достигли.

— Это почему? — обрадовано спросил Шерман.

— А ты посмотри вверх! — я посмотрел на небо, где сквозь клубы дыма и тучи пробивался диск солнца.

— Это ж надо! — прошептал Шерман, замерев на месте и уставившись в зенит. — Я уж думал, что больше никогда его не увижу.

— Ладно пнем торчать! — проворчал я, заметив слезы на его щеках и стараясь не смутить расчувствовавшегося напарника. — Пошли уже!

— Да-да, конечно! Ты прав, я не знаю, как тебя благодарить…

— Только одним: быть умным эгоистом!

— Как это — эгоистом?

— А очень просто, — усмехнулся я, подтолкнув вперед Шермана, и объяснил. — Глупый эгоист тянет все к себе и при этом толкается локтями, за что постоянно получает шишки, как от судьбы, так и от людей. А умный эгоист делает людям добро, сочувствует и помогает, а в результате все вокруг тоже сочувствуют ему и помогают. Так что старайся помочь окружающим, и путь в астрал тебе обеспечен! Если это чистилище, снуфы нам больше не страшны.

Окоп оказался длинным, и мы успели обсудить перспективы Шермана на выход из инферно, прежде чем наткнулись на первый обезображенный труп человека в потрепанной военной форме.

— Не повезло парню, — со вздохом заметил мой приятель.

— А может и повезло, — возразил я. — От него зависит: если он очутится в верхнем мире или астрале, не так уж и плохо. Смерть-то была мгновенной.

В том, что это было так, сомнений не возникало. Тело лежало рядом с воронкой от разорвавшегося фугаса, а жить более сотой доли секунды со снесенным затылком в этом мире, наверное, не позволяли. Вот где-нибудь пониже можно век коротать, хоть с половиной головы, хоть в виде кактуса в горшке с глазами на ножках…

Поскольку помочь мы ничем отвоевавшемуся солдату не могли, то продолжили свое безрадостное путешествие под грохот пушек и разрывы снарядов. Вскоре мы набрели на большое, врытое в землю сооружение. Но об этом мы узнали не сразу. Вначале нас встретил вооруженный винтовкой боец и приказал стоять на месте. Мы сочли довод в виде огнестрельного оружия вполне убедительным и смирненько остановились, ожидая развития событий.

И они не замедлили себя ждать, выскочив на нас в виде пузатого майора, а может, и ефрейтора (кто ж их финтифлюшки на мундирах разберет?), который заорал благим матом:

— Шпионы! Лазутчики! Я вас быстро в расход пущу!

Хорошо, его пламенную речь заткнул разорвавшийся поблизости снаряд, а то мне захотелось сделать это самому. Майор тем временем стряхнул с себя пыль, выплюнул изо рта землю и опасливо оглянулся по сторонам, явно ожидая повторения.

— Не бойтесь, херр майор, два раза снаряд в одно г… не попадает! — успокоил я его и добавил. — Вредно так широко рот открывать: ладно земля, а то еще какая пуля залететь может.

Видимо снаряд сбил с вояки весь кураж, и он устало рявкнул солдату:

— Отведите в карцер этих скоморохов, потом допросим! — и еле слышно добавил. — Если живы будем.

— Мда, не очень-то у них с наступлением выходит, — философски заметил Шерман, пока нас вели в место заключения.

— А у нас здесь угодить под снаряд гораздо больше возможностей, чем в окопе, — заметил я, увидев, куда нас привели.

Здание тюрьмы, типа сарай, стояло, открытое на все четыре стороны, но видимо, противник догадывался о его назначении, и снаряды сюда пока не попадали. Один из двух хмуроватых конвоиров, молча отворил амбарный замок, висящий на покосившейся двери и, распахнув дверь, кивком приказал нам пройти внутрь. Припертый штыком сзади я не нашел никаких возражений и, пожав плечами, зашел за Шерманом внутрь. После того, как мы оказались в темноте за запертой дверью, я, стараясь использовать каждую минуту, стал расспрашивать находившихся здесь узников о том, что тут творится. Одновременно я пытался выяснить, чем бы мог им помочь.

Несмотря на бытующее мнение, что мы, ангелы, горазды только на задушевные речи, я нашел, кому смог облегчить страдания. Нет-нет, никого я не добивал, а только перевязал оторванным рукавом рубахи рану солдату, вправил плечо одному парню и просто попытался успокоить пару женщин, непонятно каким ветром занесенных на поле боя, да еще и в кутузку при нем. Люди были голодные, грязные и напуганные, так что даже доброе слово могло немало помочь в их положении. Самое приятное было то, что Шерман принял в моей деятельности самое активное участие. Причем это явно его не тяготило, а значит, у парня были все шансы вскоре отсюда выбраться.

Хоть люди и были в запуганно-подавленном состоянии, мне удалось выудить из них немало сведений об этом мире. Самая важная новость была та, что люди здесь никогда не теряли человеческого облика, а это вместе с небесным светилом служило косвенным признаком того, что мы достигли рубежей, откуда души (а значит и меня) может выбрасывать в открытый астрал, в случае их непригодности для инферно.

Я почувствовал, что меня так и подмывает соблазн прямо сейчас самоликвидироваться и выскочить отсюда, но я, понимая всю срочность, с которой мне нужно было возвращаться, просто не мог бросить друга на произвол судьбы. Ему еще нельзя было уходить со мной из этого мира, так как Шерман мог опять провалиться за свои прошлые «заслуги», если не успеет облегчить душу новыми деяниями. С другой стороны, я, конечно, лукавил сам себе — ведь я мог бы попробовать его вытащить, как это проделал уже дважды, но так уж я, наверное, дурно скроен из «наивных» убеждений: последний шаг к своей свободе моему приятелю придется проделать самому, чтобы все было честно.

К тому же с попыткой выхода нельзя было рисковать и собственной шкурой: а вдруг это еще не открытый астралу мир? В этом случае все было непредсказуемо. Поэтому я дал себе срок: максимум еще одни сутки я все выясняю и присматриваю за Шерманом, а затем действую по обстоятельствам.

Другие новости выуживать из пленников приходилось с трудом — все были напуганы, и в каждом подозревали шпиона, тем более в таком обходительном типе, как я. И все же общая картина была ясна: два местных, «любимых до умопомрачения» своими народами диктатора (по моему подозрению, черта) решили разобраться, кто из них всех краше и милее. Судя по отрывочным недовольным фразам, слово «решили» было не совсем уместно, так как ведение войны здесь было перманентным развлечением чертей. Их имена люди произносили только шепотом и оглядываясь.

Больше всего информации я вытащил из одного старика, который махнув на все рукой, наплевал на осторожность и хвалил одного из диктаторов (вот только я не понял, того, который наступал или того, который засадил всех в походную тюрьму):

— А что, смотри, как распоясались! Тут твердая рука нужна! — бойко заявил дедок, найдя свободные уши. — Вот сейчас разгонит всю эту шушеру наш благодетель, и наступит хорошая жизнь!

— А с теми, что в тюрьме сидят, что делать? — ехидно спросил я, но старичок не смутился:

— А что с ними делать? Пусть работают! Раз сидят, значит за дело!

Было непонятно, имел ли он в виду себя. Я этого не успел выяснить, так как пальба и крики вокруг нас усилились. Все замерли, тревожно ожидая развязки событий. Мы с Шерманом тоже присели рядом со старичком. Из всей компании, пожалуй, только мне умирать было не очень страшно, но даже я не считал это сейчас лучшим выходом.

Внезапно дверь распахнулась под угрожающие крики снаружи, и пара солдат вскинула винтовки, тщетно пытаясь целиться в темноту сарая. Они успели еще высказать пару ругательств, по поводу того, что сейчас порешат всех предателей Родины, как их самих буквально смело раздавшимся рядом взрывом. Не понимая, что происходит, я с радостью отметил, что черти не внедрили здесь автоматического оружия, иначе эти двое успели бы сейчас положить половину пленников. Чертовской логике это не противоречило: может, удовольствия в массовом уничтожении было и немало, но так нерационально пускать в расход живой материал, как это не раз случалось на Земле, могли позволить себе только реальные психи.

Все как сидели, так и остались сидеть на местах, не зная, выходить или нет. Поскольку шум от взрывов и выстрелов не утихал, всем было ясно, что вокруг продолжал бушевать бой, а стены сарая служили каким-никаким убежищем. Я все-таки решился выглянуть из дверей, но тут же заскочил обратно: на нас бежал в атаку целый отряд бойцов. Видимо, артобстрел закончился, и противник наших пленителей пошел в наступление. Только тогда до меня дошло, что эти двое солдат решили расстрелять военнопленных при угрозе атаки. Я не замедлил сообщить всем о том, что нас атакуют, и посоветовал лечь на землю тем, кто еще желал остаться в живых.

Сам же остался ждать солдат у открытых дверей, рассматривая двух довольно молодых парней, так глупо профукавших очередную попытку выбраться из инферно: умереть в момент, когда ты расстреливаешь безоружных пленников — что может быть более тяжким грузом для душ этих несчастных? Да, этот мир был максимально приближен к реалу — никакой мистики, никаких превращений. Смерть была натуральна, и я не сомневался, что еще день и трупы начнут вонять. Единственное исключение было в произвольном появлении в мире уже взрослым человеком — чертям явно не хотелось возиться с детьми.

Пока я так про себя философствовал, в проеме двери появился первый солдат наступающей гвардии. Он сходу крикнул в открытую дверь:

— Пашка, ты здесь?!

— Здесь! — откликнулся мужской голос от дальней стенки. — Сема, это ты, что ли?

Дальше последовала сцена бурной радости при встрече однополчан. Я только улыбался и думал: могут же быть даже и в инферно светлые моменты жизни. Однако утвердиться в этой мысли мне не дал какой-то мелкий командир, зашедший к нам в сарай. Он грозно оглядел пленников и заявил:

— Именем нашего главнокомандующего Извера приказываю следовать за мной! Здоровые помогают раненым! — и не говоря больше ни слова, вышел из сарая. Зашедшие вместо него солдаты стали подгонять нас на выход. Трое пленников не смогли передвигаться самостоятельно. Шерман помог одному, подставив свое плечо. А я вообще взгромоздил на себя мужика с травмированными ногами. Третьему взялся помочь тот Пашка, который так радовался встрече.

Почему-то народ не очень бурно ликовал по поводу освобождения. Пашка был единственным исключением, иногда вслух высказывая мысль, что мол, теперь заживем и еще покажем супостатам! Я не представлял, как мы заживем, и что покажем супостатам, но кажется, окружающие, судя по их унылым лицам, знали, о чем шла речь. Шли мы долго, потому что раненные и голодные люди еле переставляли ноги. Тащились мимо разрушенного блиндажа, между воронок, оставшихся от взрывов, мимо окопов противника или, теперь, освободителя. Под конец я почти ничего не видел и мало что соображал, но все-таки доставил свою ношу живой до пункта назначения.

Это был типичный полевой лагерь. Медсанчасть оставляла желать лучшего, но все-таки раненым было лучше там, чем в тюрьме. Женщин тоже оставили там, не знаю уж зачем, а остальных мужчин, включая нас с Шерманом, отвели в помещение, мало отличавшееся от того сарая, в котором мы только что находились. Правда, нас накормили какой-то бурдой, а в помещении были даже лежаки.

Спустя некоторое время я подумал, что нас тут забросили надолго, и стал подготавливать своего напарника на случай, если я рискну отсюда удалиться с шумом и треском. В общем-то, мне только осталось похвалить бывшего волка-одиночку с тем, что он начал ловить тот ускользающий от многих загадочный и парадоксальный смысл жизни. Я видел, как светились радостью его глаза, когда ему удавалось хоть немного облегчить участь ближнего, и как огорчила его напрасная смерть того солдата в окопе. Теперь ему было нужно только закрепить успех и не поддаваться на провокации чертей: ведь в отличие от земной жизни он наверняка знал, за что боролся сейчас.

Но нам не дали засидеться. В помещение буквально влетел какой-то лощеный военный чин и начал громко читать патриотическую лекцию:

— Товарищи по оружию! — начал он. Я хотел возразить, что какие это мы товарищи по оружию? Но он не дал никому раскрыть рта, продолжив. — Сейчас, когда на карту поставлена судьба Родины и все ее граждане в едином порыве способствуют закреплению успеха в наведении справедливого порядка в сопредельном государстве, где дружественный нам народ уже полсотни лет находится под тяжким гнетом диктатуры Завера, как никогда нужны все ваши усилия в этом великом деле.

На этом его мажорный пафос иссяк, и вояка, сделав пару шагов туда-сюда, замогильным тоном произнес:

— Однако! На вашу судьбу тяжким пятном легло пленение во вражеском стане. Вы знаете, что мы знаем, как агрессор умеет вербовать военнопленных, а также засылать врагов народа в наши тылы. И только бесконечная доброта нашего руководителя, указывающего нам истинный путь среди темноты заблуждений, дает вам шанс доказать свою непричастность к шпионским козням противника. Вы в срочном порядке зачисляетесь в атакующий батальон, который… — вояка вытащил из нагрудного кармана большие часы, посмотрел на время и, немыслимым военным усилием сосчитав в уме, выдал результат. — Через час с четвертью вступает в бой, чтобы закрепить успех наступления.

Почему-то бурных оваций не последовало. Выслушав с полминуты гробовую тишину, вояка спросил:

— Возражения есть?

— Значит, штрафбат, — тихо констатировал тот самый дед, которого я расспрашивал о местных порядках.

— Как вы смеете? — взвился офицерик. — Вам оказано великое доверие и возложены все надежды Родины и Отечества.

Офицер явно путался в понятиях родины и отечества. Да и как не путаться — ведь никто тут не рождался и не воспитывался. А без долгого зомбирования в детском возрасте, какое, к черту, чувство патриотизма может быть у граждан?

Дискуссия затянулась бы надолго, если бы офицер не напомнил, как поступают с дезертирами в военное время. Так что мы выдвинулись на передовую. Из часа с четвертью на переход к новой позиции ушел почти час. По прибытии командир штрафбата вручил нам по старенькой винтовке со штыком, саперной лопатке и дал короткую разнарядку:

— Окапывайтесь здесь в цепочку, у вас пятнадцать минут до начала артподготовки. Затем у вас будет возможность отомстить врагу за все!

Я все никак не мог сообразить, каким образом этот усталый человек согласился командовать на передовой? Ладно он, но как все тут слушаются этих Извера и Завера? С другой стороны, я-то сейчас слушаюсь, а ведь мог бы пойти против и умереть смертью… храбрых? Нет, пожалуй, смертью дезертира, врага народа или грязного шпиона, причем заклейменного позором всех честных тружеников.

Я так и не мог пока найти правильного решения, как мне быть, вяло ковыряя лопаткой дернину. Шерман все же орудовал лопатой быстрее и к началу первых залпов примитивных пушек, уже сделал себе сносное укрытие — благо, почва была песчаной. Надо сказать, что и у меня при страшном грохоте и свисте снарядов, появилось просто животное желание вбуравиться в землю, но я сумел себя сдержать и, подойдя к окопу приятеля, сел на краю ямы.

— Лезь сюда, впритык вместимся! — крикнул Шерман, но я только покачал головой и повторил уже сказанное раньше, перекрикивая первые залпы:

— Тебе нужно постараться остаться в живых и совершить как можно больше добрых дел. И еще: ни в коем случае не убивай людей. Вот чертей — можешь бить сколько угодно, они все равно этого тебе не позволят сделать.

Так мы и сидели, оглохши от канонады: Шерман в окопе, я наверху. Внезапно все стихло, и только звон остался стоять в напрочь испорченных ушах. Я посмотрел вокруг и увидел командира, бегущего вдоль окопов и беззвучно размахивающего руками. Когда он сделал легкий пук из увесистого пистолета в воздух, я понял, что просто не слышу его приказов.

Потихоньку под его энергичными пинками, из окопов стали вылезать наши горемычные и до неузнаваемости грязные однополчане (хотя чего и кого там было узнавать?). Сцена была еще та — я встал только когда командир направил пистолет мне в лоб. При этом я попытался сохранить хороший тон, улыбнулся и сказал, не слыша своих слов:

— Не надо угрожать освобождением от ваших ужасов, я встану только из солидарности с другом.

Но, кажется, он тоже ничего не услышал, так как, завидев, что мы подчиняемся, побежал дальше. А вот потом произошла неприятность, которая заставила всех двигаться вперед. Один из «добровольцев» кинулся назад с передовой, и это было понятно — нервы даже у меня были на пределе. Но не успел он пробежать и десятка метров, как откуда-то прозвучало несколько далеких пуков, и парень упал, скошенный пулями из второй линии окопов. Больше желающих дезертировать не было. Только Шерман дернулся в сторону упавшего парня, но я удержал его, крикнув ему в самое ухо:

— Еще успеешь!

Нас все-таки выстроили в цепь и погнали, как баранов, вперед. Я шел, смотрел на «бойцов», уныло тащивших винтовки наперевес и думал: что бы такого предпринять и остановить эту бойню? И тут у меня мелькнула в памяти одна картинка из телевизора, куда я иногда заглядывал для общего развития в реале, и я решил воплотить ее здесь: быстренько осмотрел свои одежды, скинул с плеча то, что оставалось от пиджака, и оторвал второй рукав от белой рубашки. Ну не совсем белой, конечно, но для флага пойдет в самый раз.

Быстренько нанизав полотно на штык и накинув пиджак обратно, я понял, что успел в самый раз — впереди по направлению нашей «атаки», из окопов стали раздаваться первые выстрелы. Забежав чуть вперед нашей несчастной цепи наступления, я встал и, высоко подняв винтовку с белым полотнищем, принялся им махать так, чтобы это было видно всем вокруг. Мне повезло, что командир был далеко от меня и не пристрелил нового саботажника сразу же. А еще больше повезло, что меня услышали, так как после артподготовки прошло достаточно времени для восстановления слуха.

Пока я размахивал флагом и призывал к себе удивленных бойцов, у меня в голове сам собой выкристаллизовывался план по превращению чистилища в рай. Понятно, что до такой стадии преобразования мне дело не дадут довести, но это было и не важно. Тут нужна была правильная цель и движение к ней. Результат же не должен был соответствовать цели, он заключался в количестве людей, которые смогут вырваться из духовного рабства инферно.

Шерман, сообразив, что я опять затеял какую-то авантюру, спросил:

— Ты уверен, что правильно делаешь?

— Зови народ! Я уверен только в одном: я воевать не буду и другим не позволю!

Друг обреченно согласился и даже вполне бодро стал звать народ ко мне. Я же с ходу начал антивоенную агитацию, забравшись на небольшой отвал земли. Времени было в обрез, но мои слова падали в уши людей, как семена в удобренную хорошим навозом почву:

— Братья по несчастью! Я не стану скрывать, что являюсь светлым ангелом, случайно попавшим сюда, в инферно. Если вы желаете вырваться из ада, я укажу вам единственно правильный путь. (Большинство согласно кивнуло). Я поведу вас против изуверств Извера и Завера! Некоторые из вас живут первый раз в этих мирах и, может, еще не понимают, что с ними произошло. Но может среди вас есть и восходящие из нижних миров, как Шерман? — я указал на приветственно махнувшего всем приятеля. Один дядька кивнул и подошел ближе. Я обрадовано заявил. — Вот два человека, знающих, что такое нижние миры и сделавших что-то доброе, что позволило им подняться оттуда. Если со мной что-то случится, они продолжат вести вас к свободе! А сейчас…

Договорить я не смог, так как послышался вопль:

— Ах ты, гад, сейчас я тебя, именем вождя… — при этих словах подбежавший и размахивающий пистолетом командир растянулся от подставленной кем-то подножки, а его выстрел ушел в небо, как в копеечку. Еще кто-то помог ему быстро освободиться от опасного оружия. Судя по всему, все прибывающий народ меня поддерживал и с ходу включался в нашу небольшую революцию.

Поскольку с линии обороны, куда была направлена наша атака, выстрелы прекратились, я скомандовал основной массе народа:

— Берите начальником этого гарного хлопца, — я указал всем на того мужчину, что назвался восходящим из нижних миров. — И быстро сматывайтесь в лес, пока снова не начали стрелять из пушек.

На самом деле я на ходу прикинул, что пройдет еще минут пять-десять, пока рассеется дым и пыль от выстрелов, да пока начальство поймет, что произошло, и даст артиллерии приказ стрелять. Вдоль передовой до ближайшего леса было метров триста, так что у нас был шанс скрыться из видимости от пушечного огня.

Однако в мои коварные планы не входило поспешное бегство, поэтому я, размахивая белым флагом, побежал к передовым рубежам противника. Что-то мне подсказывало, что там тоже сидели такие же горе-вояки, что и у нас в штрафбате.

Дело революции чуть было бездарно не заглохло, когда я, воодушевленный собственным порывом, выскочил на бруствер передовой линии обороны и громко заорал примерно те же слова, что так хорошо сработали минуту назад. Навстречу мне выскочил злой дядька и, крикнув что-то типа, какое я нехорошее насекомое, выстрелил в меня из пистолета. И опять мне помогла моя дурацкая везучесть: в азарте я гарцевал по брустверу, и в тот момент, когда этот бармалей стрелял, я обернулся на его ругательства. При этом моя нога попала в пустоту окопа, а за ней и я ушел с линии огня командира.

Правда, не совсем, и это «не совсем» сразу же сделало из меня национального героя. Слегка оцарапанный пулей, я снова встал с показательно кровоточащей рукой и продолжил свою агитацию за лучшую жизнь и смерть. Спасибо Шерману — он не бросил меня и в трудный момент обезоружил нападавшего.

Я не ошибся в своих предположениях, и вскоре уже немалая группа вооруженных людей сопровождала нас с Шерманом до опушки леса. Только уже там, в густой темной чаще, до меня стало доходить, что моя совершенно дикая авантюра осуществляется. Первой задачей было увести людей из под огня орудий. Поскольку артиллерия была здесь хилая и примитивная, это было вполне возможно. Я, не останавливаясь, прогнал отряд повстанцев еще с километр и только потом решил остановить марш-бросок, для того чтобы осмыслить ситуацию.

При беглом подсчете выяснилось, что всего беженцев около семидесяти человек. Причем все были вооружены винтовками и некоторым количеством патронов. Каким бы авантюристом я не был, мне было понятно, что всех этих людей нужно кормить, одевать и давать им спать в человеческих условиях. Поэтому я не стал разыгрывать из себя очередного диктатора по типу Робин Гуд — Стенька Разин, а решил посовещаться с народом.

Собрав всех вокруг себя на лесной поляне, я им кратко объяснил, где мы находимся, и что является основной целью. Народ отнесся к моим речам неоднозначно. Большинство явно горело желанием вернуть все свои пламенные чувства обратно диктаторам, и только с десяток человек поняли меня сразу, согласно кивнув на мое предложение заботиться друг о друге и не причинять зла ближнему.

Согласие нашли на том, что надавать по рогам чертям-диктаторам за их издевательства над народом не противоречило делу освобождения душ из плена инферно. Причем делать это надо было немедленно, пока воюющие стороны не сообразили, что их передовые линии не уничтожены врагом, а просто сбежали с поля боя, и пока для нашего отряда еще не стала ребром проблема продовольствия.

Для разработки плана действий я выбрал несколько человек, знакомых с местностью и предположительным нахождением диктаторов. Как выяснилось, насчет Завера данные были самые противоречивые. Поэтому решили разобраться с Извером — благо, среди повстанцев нашелся один репрессированный военачальник этого диктатора.

План был прост, как валенок: мы быстро обходим позиции и ударяем по лагерю диктатора с тыла. По данным нашего осведомителя, военные маневры и построения чертей были до банальности примитивны и однотипны, а главное, без особой организации охраны. Как же мне все это было до боли знакомо — ведь основной их целью было даже не борьба друг с другом за территориальное влияние (хотя и это приветствовалось), а бесконечное издевательство над угодившими под их власть горемыками.

Наш военспец был настолько хорош, что даже здесь, в лесу, мог рассчитать, сколько нужно огибать позиции Извера, чтобы к ночи попробовать захватить лагерь. Единственное, что могло спутать планы — это наступательное продвижение войск. Однако, по словам нашего осведомителя, обычно это делать не спешили, смакуя каждый этап военной жизни.

На мой вопрос, какова в остальном жизнь воюющих государств, повстанцы объяснили, что оружие откуда-то ввозится или покупается, все невоенное население нещадно горбатится на полях, чтобы прокормить армию и полицию. По этим же полям и деревням вечно проходят бои то за освобождение, то за оборону. В общем, чертям удалось создать идеальную обстановку ужасной жизни. Единственным, правда не очень веским, утешением было то, что жизнь, в среднем, была здесь недолгой — но это уже не было для меня новостью после пары посещенных миров.

— А что? — несколько воодушевился я перспективой. — Если Извера спихнуть, то можно вполне республику устроить. Прокормить себя сможете, а армию Завера морально разложите — от него все подданные сами начнут к вам бежать.

И все-таки, заметив, что у части бойцов глаза заблестели нехорошим огнем праведной мести, я снова стал их предупреждать, бубня, как занудный учитель нерадивым ученикам:

— Только учтите: любая агрессия, направленная против людей, месть, зависть, навязывание своей воли и прямое насилие работает на руку тем же Заверам и Изверам! Даже борясь с насилием снаружи, но позволяя ему процветать внутри себя, вы все равно будете проваливаться от раза к разу глубже и глубже в пропасть инферно. Поэтому воспользуйтесь этим случаем, чтобы подарить людям хоть что-то хорошее.

В себя меня привел рывок за оставшийся рукав. Это Шерман решил остановить мои нравоучения, пока они не возымели противоположный эффект на слушателей:

— Слушай, Чегевара местного посола, ты лекции нам до вечера тут читать будешь? И так уже всем ясно, что каждый идет в бой за свою душу!

— Вот! — обрадовался я. — Ты нашел верное определение нашему отряду: Армия душевных эгоистов!

— Звучит, как психопатов нетрадиционной ориентации, — причмокнул, словно пробуя на вкус определение, бывший волк.

— Да, именно, нетрадиционной для здешних мест. Можно сказать: противоположной душевной ориентации.

— Все! По коням! — заявил Шерман, явно перехватывая инициативу из моих слабых ангельских рук.

Я был этому рад: чем самостоятельнее будут повстанцы, тем легче мне будет уйти из этого мира. Мы двинулись вперед. Люди подобрались закаленные невзгодами, поэтому никаких стонов по поводу голода или тяжело проходимой лесной местности не было. Командование естественно сосредоточилось в руках бывшего офицера, Шермана и второго поднимающегося из инферно человека.

Я, как существо неконкретное, неспособное к длительной планомерной деятельности и увлекающееся чем ни попадя, занял нишу комиссара нашего летучего (а вернее ползучего) отряда — этакого бездельника по политвоспитательной части. К моему стыду, вся операция своим дальнейшим успехом была обязана этим толковым парням. Они грамотно и осторожно провели отряд перелесками, даже сумев раздобыть на одном хуторе провиант, причем (не без моего настоятельного требования) не реквизировав его, а выменяв на пару винтовок и патроны.

Так что к вечеру, неизвестно где блуждая (по крайней мере, мне так казалось), мы, по словам нашего поводыря, вышли к стану врага. То, что это было проделано так легко, могло говорить о многих и совершенно разных вещах: или наш проводник был настоящим Иваном Сусаниным, который работал на диктатора; или он действительно знал, что делал, и грамотно вывел нас туда, куда надо; или военное искусство Извера было настолько примитивно, что он мог позволить любой шайке заблудившихся туристов спокойно зайти к нему на огонек и уже там славно отметить военные заслуги диктатора; или, или, или… какая, к черту, разница? Я просто доверился фортуне и, когда мне сказали, что до лагеря остался примерно километр, только кивнул и спросил:

— Ну и какие будут предложения по поводу того, как мне организовать встречу с диктатором?

— А с чего ты взял, что именно ты должен с ним встречаться, а не мы все? — удивился Шерман.

— Понимаешь, есть у меня подозрение, что душе с чертом здесь никак не совладать. А у меня все-таки шанс будет. Если я не справлюсь, боюсь, никому с ним уже не справиться. Кстати, в случае моего поражения, вам всем нужно будет разбегаться куда подальше, и оседать по селам и весям, помня мои наставления и подтачивая инферно хорошими делами изнутри. А сейчас мне нужно от вас всего ничего: дельный совет, как с минимальным шумом побеседовать с Извером один на один?

Наш проводник серьезно на меня посмотрел и сказал:

— Если бы не твоя такая быстрая организация отряда, я бы ни за что не поверил, что у эдакого оболтуса есть хоть какие способности к оперативной работе.

— Поверь, есть! — за меня ответил Шерман.

— Так я и говорю, что верю. Поэтому предлагаю оставить весь отряд здесь, а самим в количестве пяти человек выдвинуться в полночь к лагерю диктатора. Мы двое, — при этом наш военный консультант посмотрел не на меня, а на Шермана. — сможем снять дальнюю охрану и использовать их одежду.

— Вторым снимать охрану буду я. И без смертоубийства! — перебил его я.

— По возможности, — нехотя согласился военный. — В лагере меня могут принять за своего и в темноте подпустить к палатке, где ночует Главный. Остается только надеяться, что он будет там, а не смотается в свою постоянную резиденцию.

Отряд расположился в лесной чаще по всем правилам партизанского искусства: костров не разжигали, не шумели, а вокруг довольно грамотно расставили часовых. Несколько часов до полуночи я провел, подрабатывая бесплатным полусумасшедшим сказочником-затейником, как меня охарактеризовал наиболее хмурый слушатель. Но даже он, я думаю, не смог остаться равнодушным к моим красочным описанием миров астрала.

Я старался, как мог, заливаясь ночным соловьем — ведь на кону стояло немало человеческих душ, и мне нельзя было терять время. А что может эффективнее разбудить в душе чувство любви и сострадания, как что-либо прекрасное и удивительное? Это одна и та же цепочка: вы удивляетесь красоте, затем восхищаетесь ею, в вашей душе рождается чувство прекрасного, а оттуда уже и шаг к любованию этим прекрасным и желанию его защитить и преумножить, а затем и поделиться им с другими. Даже Шираз признавал себя выродком, тянущимся к красоте. Ведь никакого другого применения у прекрасного, кроме как делиться им с другими, нет. Конечно, вы скажете, что его иногда можно продать, спрятать и хранить в чулане, но заметьте — ни одно из этих «полезных» действий не сделает предмет восхищения прекраснее, а взаимное созерцание, прослушивание или какое-то другое сопереживание способно многократно усилить ощущение эйфории от наслаждения и даже довести вас до полного счастья. А где восторг, радость, сопереживание, там и любовь, и сочувствие.

Вот по этой нехитрой ангельской формуле я и сеял зерна сомнения в эти души, огрубевшие в борьбе за выживание под сумрачным небом инферно. Я надеялся, что мои чувства заразны и говорил, говорил, говорил… о далеких и одновременно близких галактиках, о могуществе душ, творивших собственные миры, о безграничной фантазии, облеченной в самые разнообразные формы ландшафтов, флоры, фауны и просто не поддающиеся никакой классификации места обитания. Под конец я, несколько вымотавшись, увидел в глазах слушателей характерный, такой заразный блеск мечтательной фантазии, который мы, ангелы так ценим в душах. Я чувствовал, что большинство этих людей почти наверняка потеряны для инферно. Теперь их души будут устремлены к прекрасному, а туда дорога идет только через сочувствие и сопереживание.

Так что теперь мой бой с Извером не имел такого уж принципиального значения. Этот мир был заражен: большинство этих людей несло в себе вирус сочувствия, который будет неизбежно распространяться среди населения, если черти, конечно, не примут превентивных мер, но даже при полном дьявольском «карантине», хотя бы эти немногие смогут ускользнуть к свободе.

Но я не привык останавливаться на полпути и, поняв по напряженному взгляду Шермана, что нам уже пора выходить, пожелал всем присутствующим скорого освобождения от гнета чертей, а сам, кивнув главным заговорщикам, пошел за ними собираться в опасный рейд. Собираться особенно не пришлось — все уже было подготовлено профессионалами своего дела: темные одежды, мягкая обувь, ножи, два пистолета и даже сажа для наведения вечернего макияжа (вот красавицы обзавидовались бы!).

Компаньоны уважительно, но немного покровительственно инструктировали меня, как тихо подкрадываться и использовать сигнальные крики, имитируя местных ворон. Меня так и подмывало похвастаться моими умениями в рукопашной, но понимая, что в общей тактике преследования и разведки они большие профессионалы, не стал грузить их ненужной информацией, а Шерман только хитро улыбался, понимая, что я немного переигрываю, корча из себя усердного болвана. Но ведь так же было веселей! К тому же я давал людям повод проникнуться заботой к ангелу, к которому они явно стали за этот вечер неравнодушны. А любая забота как нельзя лучше вписывалась в мои коварные планы. Ох держитесь, черти, будет вам головной боли! Прав был Шерман: пусти ангела в огород, он тебе такого там напашет, никто потом не разберет!

Мы, как в лучших голливудских фильмах, двигались неслышными тенями в темном лесу. Примерно через час такого движения, идущий впереди боец поднял руку, и мы по цепочке передали сигнал остановиться. В ходе короткого совещания выяснилось, что мы уже находимся в районе сторожевых постов лагеря и два человека должны пойти на разведку, чтобы попытаться снять часового. Я не преминул напомнить мое условие, расхваливая свои способности:

— Если будет необходимость бесшумно отправить человека в непродолжительный сон, то я на это как раз способен. Тем более что вам грешить насилием желательно по минимуму.

Я понимал, что такие доводы кажутся всей компании дикими, но мне на выручку пришел Шерман. Он кивнул и подтвердил:

— Он голыми руками смог меня остановить, когда я в шкуре огромного волка был. Вы не смотрите, что он с виду такой плюгавый. Вид у ангелов обманчивый.

«Вот спасибо за плюгавого!» — подумал я, но вслух сказал:

— Не волнуйтесь — не подведу! И потом, может, мы без остановки пройдем прямо к цели?

— Нет, — возразил наш военспец. — Лучше расспросить языка, как и что расположено в лагере, да и формой можно разжиться будет.

Вскоре мы с ним пошли на задание. Как он вычислил месторасположение часовых, я не знаю, только вдруг идущий впереди меня силуэт активно начал тыкать пальцами туда-сюда, пока до меня не дошло, что он показывает на двух людей, левого из которых нужно будет снимать мне, а правого он возьмет на себя. Напряженность момента заставила нас за несколько секунд просто виртуозно овладеть техникой разговора на фигах, и мы в деталях договорились, что он начинает, а я тут же повторяю его действия.

Он начинал просто потому, что мне было ближе добираться, а действия нужно было синхронизировать. Не знаю, как там в земных армиях служат, но мой клиент просто дремал на посту. Так что мне не составило труда выйти на позицию у него за спиной и ждать сигнала. По моим впечатлениям, других часовых в поле зрения не было.

Вскоре я услышал глухой удар и несильный «ох» дальнего часового. Мой клиент при этом проснулся и, озираясь, начал спрашивать:

— Кто… — дальше договорить я ему не дал, отправив его досматривать свои сны классическим каратистским ударом. Проверил пульс — нормально, жив. Прислушался, не среагировал ли кто-нибудь на произнесенное слово — тихо, только с места, где стоял другой часовой, послышалась легкая возня. Я понял, что все идет по плану, и нужно отнести парня к условленному месту. Взвалив нелегкую ношу к себе на спину, я, стараясь не шуметь, двинулся в обратный путь.

Когда я дотащился до точки, где мы расстались с напарником, тот уже поджидал меня со своим трофеем. Пока я сгружал свою ношу, из леса подошел Шерман и отрапортовал шепотом:

— Вокруг все тихо, двое нас прикрывают. А у вас как дела?

— Вот, двух часовых сняли, — похвастал наш военный специалист. — Только я, кажется, немного перестарался со своим. А как твой? — спросил он у меня.

— Нормально, сейчас будить будем! — ответил я, но меня остановили более опытные товарищи:

— Сначала нужно снять форму, чтобы потом не объясняться…

Нужно, так нужно — спустя некоторое время мы с военруком были одеты, как служивые армии Извера, а бесчувственные ребята были наспех облачены в наши обноски. Пока мы с ними ковырялись, мой солдатик решил снова проснуться. Наш офицер в двух словах обрисовал ему ситуацию. По виду парня было понятно, что ни в одном из этих слов он не нашел для себя ничего положительного. А зря! Я уже хотел опять поставить свою долгоиграющую пластинку о великом шансе, выпавшем на его долю, но Шерман меня притормозил и я, сбавив обороты, просто спросил, как пройти к их «великому» Изверу.

Парень немного поупрямился, но когда наш военрук предложил ему выбирать: идти с нами или в расход, то тот быстро согласился на горячее и добровольное сотрудничество. Таким образом, мы вскоре вышли в наш последний и решительный бой, под прикрытием Шермана. Он не был, как мы, наряжен в полевую форму и поэтому выполнял роль нашей тени. Связанные часовые остались под присмотром одного из наших бойцов. Еще один повстанец исполнял роль внешнего прикрытия. Понятно, что народу было маловато, но, с другой стороны, неспециалисты только наделали бы шума, а сражаться с Извером смысл был только мне, хотя это было только сугубо мое личное мнение, никак не поддерживаемое моими компаньонами.

Мы удачно прошли пост внутреннего круга часовых, все по той же банальной причине — оба бойца кемарили. Даже обидно стало — на что мы, спрашивается, узнавали пароли? Кому их теперь говорить?

Как оказалось, было кому. Когда мы деловито маршировали по лагерю — военрук впереди, а я чуть сзади, изображая его денщика, нам навстречу попался разводящий патруль. Мой «начальник» явно знал встреченных и бодро ответил на произнесенный пароль. После чего последовал обмен удивленно радостных фраз, из которых следовало, что моего напарника не ждали увидеть опять в лагере, но он похвастал возвращенным ему доверием Верховного и невозможностью посвятить знакомых в тайные военные операции. Услышав о секретных делах, встреченные нами военные мигом посерьезнели и, отдав под козырек, проследовали в темноту по одним им ведомым делам.

Мы же потопали прямиком к главной палатке. Размером это сооружение тянуло на двухэтажный особняк, только что было сделано из тентовой ткани. На входе стояла пара часовых, причем не спящих. Но это нас не смутило. Мы подкатили к ним и с ходу насели с расспросами, тут ли главный, и признаниями, что нам надо к нему пройти по ужасно секретному и важному делу.

Стражи от возмущения начали пучить глаза и щеки, не зная, сразу нас расстрелять или для начала допросить? Что нам и было нужно: когда человек возмущен появлением на кухне наглого таракана, разве будет он думать о собственной безопасности? Вот эта потеря бдительности и была нашей целью. Мы, перемигнувшись, одновременно атаковали часовых. Надо заметить, мой напарник нисколько не уступал мне в быстроте. Дальше мы внесли на плечах притихших вояк в палатку, и мой партнер по нападению заступил на пост охраны.

Ну а я наконец-то добрался до своей цели, нутром чуя, что главный местный черт засел где-то здесь. В палатке было темно, только откуда-то слева доносилась незнакомая мелодия. Не мудрствуя лукаво, я двинулся на звук и вскоре уперся в стену. Пошарив руками в полной темноте, я нащупал ручку двери и зашел в помещение, освещенное странным светом, похожим на электрический.

Но странности на этом не заканчивались. Сцена, представшая передо мной, была не менее странной. Слева у стены в кресле за столом, заставленным разной снедью и выпивкой, восседал весьма бравого вида офицер. Своими усами, черными кудрями, блестящими сапогами и страшно дымящей трубкой он просто напрашивался на нарицательное имя поручика Ржевского. Этому также способствовала сцена, которой этот поручик любовался: у дальней стены, рядом с обширной кроватью в медленном танце кружилась пара совершенно обнаженных дам. Заинтересовало меня и то, что музыка, под которую эти женщины танцевали, лилась из странного ящика, напоминающего собой магнитофон или радиоприемник.

Не дав себе сильно удивляться (все же это не реал, и черти могли позволить здесь все что угодно) я приступил к беседе прямо с порога, как будто был сто лет знаком со всеми присутствующими:

— Забавненько тут у Вас! Одно только непонятно: зачем, спрашивается, черту земные женщины? Или Вы тут и у себя культивируете имитацию половых взаимоотношений?

Извер (я надеялся, что это именно он), даже не поведя бровью, лениво ответил:

— А что, охрана спит?

— Уже спит, не без моей помощи, конечно…

— Тогда присаживайтесь… как Вас по имени? Наливайте вина и поговорим.

Я не стал строить из себя невинную первоклассницу или матроса, прущего грудью на амбразуру. Прежде чем перейти к действиям, мне была нужна информация, а где ее было еще легче достать, чем в милой беседе? Присев на свободный стул я налил красного вина в пустой бокал и пригубил. Опять это чертово вино было превосходным!

— Неплохое вино у Вас, Извер. Можете звать меня Буль.

— Ну и имечко! — фыркнул черт, и подозвал девушек, указав одной себе на колено, а второй на меня.

Пришлось с невозмутимым видом подставить под пухлый голый зад свои мощи. Так что дальше наша беседа происходила в объятиях этих дам.

— Вы нелогичны, мой незваный гость. Через плотские утехи можно со всей сладострастностью ощутить свою власть над человеческим телом, — лениво усмехнулся гусар. — Тем более если Ваш орган насилия в несколько раз больше нормального!

При этих словах беса, лицо девушки, сидящей у него на коленях, напряглось и побледнело, а на ее лбу даже выступила испарина. Я понял, какое «удовольствие» доставляли эти утехи девицам. Да, дьявольская фантазия не знала границ в своих издевательствах над людьми.

— И намного Вам хватает такой несчастной?

Извер удивленно взглянул на меня, услышав определение «несчастная» по отношению к девушке, но невозмутимо ответил:

— Когда как… раз десяток в среднем тянут, — потом подумал, поставил свою жертву на ноги и, звонко шлепнув ту по голому заду, сказал. — Идите в свою комнату, потом продолжим.

Когда последняя голая булка скрылась за дверью, хозяин укоризненно посмотрел на меня и спросил:

— А Вы, батенька, что-то нечестно играете! Так-то вот, втихаря любой может закрасться к коллеге в дом. Мы привыкли выяснять отношения на поле боя, а не шпионить друг за другом.

«Ага! Этот диктаторишка принял меня за своего!» — подумал я и, воспользовавшись случаем, продолжил разыгрывать из себя невинного черта:

— А я и не шпионил, и поверьте, меня никаким образом не прельщает Ваше место.

— А что же вас тогда прельщает?

— Здесь — ничто. Просто любопытствую, куда это меня занесло? — я старался с рассеянным видом выудить самые важные для меня сведения. — Пожалуй, это уже мир чистилища, ведь души могут отсюда сбегать в астрал?

— Да такое сопливое дерьмо никто здесь и не держит! Пускай катятся на все четыре стороны, — непонимающе возмутился Извер.

А я записал в свой счет жирный плюс — дорога в астрал открыта! Теперь нужно сориентироваться, что делать с этим чертом. Мне не давали покоя некоторые неувязки в этом мире и даже в этой комнате. При развитии военной техники на уровне конца девятнадцатого века, этот магнитофон, как и светильник, не очень вписывались в общий план. Кроме того, еще со слов повстанцев я понял, что здесь не было индустрии, способной производить оружие и боеприпасы к нему.

— Да, действительно, что это я заботу проявляю, — усмехнулся я в унисон с хозяином и задал следующий вопрос. — Я заметил, тут у вас все время интенсивные бои идут…

— Развлекаемся с соседом помаленьку. Знаете ли, забавно заставить рабов не только добровольно идти на смерть, но еще и полюбить тебя за это.

— Неужто Вы заговорили о любви? — удивился я.

— Ха! Это не та любовь! Эта замешана на животном страхе, — довольно рассмеялся Извер.

— Да, конечно, — согласился я. — Но откуда у вас столько оружия? Ведь тут его негде производить?

— Ты что, братец, обалдел? — удивленно хихикнул черт. — На кой ляд морочить себе голову всякими производствами?

— Да я просто подумал, раз чистилище, то все более-менее достоверно… — попытался я побыстрее замести следы неосторожной словесной разведки.

— Достоверно, но в пределах разумного, — поучительно поднял палец хозяин и, подкрутив ус, добавил. — Зачем нам иллюзии человеческого мира? Чтобы и у нас душеспасительная зараза завелась?

Пока хозяин продолжал разглагольствовать, я думал о перспективах восстания. Если я смогу ликвидировать этого черта, у них были некоторые шансы. Конечно, совсем ликвидировать я Извера не смогу, но выбить его из привычного мира мне просто необходимо попробовать. Проблема повстанцев была в другом: вооружения привносились в этот мир извне, так что, даже завладев территорией, коммуне придется обороняться за счет чужого оружия. С другой стороны, провиант они могли производить сами.

Но все это было лишь ширмой. Так или иначе, я своей цели достиг: процесс возвращения душ из инферно запущен, а Шерман проинструктирован на любой случай развития событий. Поняв, что выяснил для себя все, что нужно, я решил не откладывать дело в долгий ящик и попробовать вырваться в астрал вместе с Извером.

— Спасибо за радушный прием, «коллега»! — «нежно» взглянул я на хозяина, вставая из-за стола. — Я должен заметить, что решил прогуляться по астралу и прихватить Вас с собой. Не составите ли компанию?

— Да нет уж! Мне, знаете ли, и здесь неплохо! — хозяин, почувствовав скрытую угрозу, посерьезнел и тоже стал подниматься. — Уж не думаешь ли ты, что я послушно пойду за тобой?

— Именно так! — радостно кивнул я и стал снимать кольцо, прикидывая, как бы при этом ухватить Извера покрепче за шиворот.

Однако мой визави оказался шустрым малым и вытащил из кармана какую-то трубку, тут же нацелил ее на меня и спустил стопорный крючок. Все это я плохо разглядел, так как в этот самый миг на меня навалилась вся тяжесть инферно. Я бы наверно не справился, но то, что вылетело в меня из трубки, оказалось небольшим кристаллом, накачанным положительной астральной энергией.

Меня словно подхватила волна эйфории! Я понял, что сейчас могу своротить горы. А все неприятности инферно показались не более чем слабые укусы комаров. Я рассмеялся: Извер, приняв своего гостя за темного ангела, хотел таким образом меня уничтожить, а все вышло ровно наоборот. Так что оставалось только ухватить покрепче черта и окончательно снять кольцо-защиту.

Последнее, что я запомнил, была яркая вспышка, искаженное страхом и злостью лицо Извера и свой радостный вопль: «Поехали!»…

Я болтался как муха, пойманная в банку. В отличие от мухи, которая хотя бы позарилась на варенье, я ни на что не зарился… хотя с чьей точки зрения посмотреть. Ведь, если разобраться, я набедокурил в реале, а затем уже в инферно устроил мини-революцию, сманивая души в астрал, не говоря уже о том, что выдернул беса с насиженного места. Да, пожалуй, если бы у меня даже и был адвокат, то ему пришлось бы нелегко.

Извер потерялся куда-то по дороге. По правде сказать, я не очень опечалился — на кой бес он мне сдался? Вот то, что я в астрал не вышел, меня сейчас гораздо больше беспокоило. Может, если бы не тратился на него, то и вылетел на свободу, а тут… еще бы узнать, где тут. Одно понятно, что я не в инферно, иначе без защиты меня быстро скукожило бы.

Мои метания по замкнутой и глухой к моим воплям темноте, прервало красноватое свечение в одной стороне. Приглядевшись, я понял, что ко мне приближается какое-то человекообразное чудище в черных татуировках, с красными глазами, клыками, рогами, шипами и прочей дурью.

— Ой, мамочки! Не смешите! Вы хоть видели себя в зеркале? — невинно улыбаясь, спросил я, когда этот громила подкатил ко мне. — Вам же спать в этом неудобно будет!

Чудище немного на меня посмотрело, подумало и вдруг превратилось в седобородого старца в белых свободных одеждах.

— Ладно, достаточно маскарада, все равно у меня нет определенного внешнего вида.

— Ага, сразу видно верховную астральную сущность. У вас всегда проблемы с самовыражением, — понятливо кивнул я. — Но нам, простым ангелам, к этому не привыкать.

— Господи! С кем я тут вожусь! — воскликнул старик. — Какое-то паршивое, лживое райское насекомое пробралось в мои миры и мутит воду.

— Не поминай имя Господне всуе! — продолжал я скоморошничать. А что прикажете делать в положении таракана на препаратном стекле?

— Куда всуе? — переспросил старец и хихикнул. — Вот стервец! Будто сам не чертыхаешься на каждом шагу?

— Но то ж по делу…

— Так и я по делу. Можно подумать, господь только вас создавал, а мы сами от грязи развелись, — пробурчал старик. — Ладно болтать! Говори, это твоих шаловливых ручек дело было, когда в реале стали наши опорные точки исчезать?

— Э-э, — я сообразил, что опорными точками, видимо, были артефакты. — Пожалуй, да, если мы думаем об одном и том же.

— Кто тебя послал?

Вопрос был на засыпку. Я не знал, насколько я мог посвящать инферно в дела ангельских служб, и все же рискнул:

— СР дала добро.

— Зацелуй тебя ангел в зад до смерти! — выругался дед. — Неужели мы так уж мешаем им жить? Ведь это нечестно! И так мир потихоньку ускользает из наших рук, так тут еще вы со своими санкциями!

— Кстати, — рискнул я напомнить. — Вы первые постоянно нарушаете свободу выбора людей! Потому-то мне и был выдан карт-бланш.

— Все, надоел! — властно воскликнул старик. — Жди теперь моего решения, насекомое.

И опять меня окутала замкнутая пустота…