Анархист

20. С НАШИМ АТАМАНОМ НЕ ПРИХОДИТСЯ ТУЖИТЬ

(Окрестности села Элекмонар)

Почти по-весеннему светит солнце. Жуланчики[130], снегири и свиристели облепили кусты прошлогодней рябины. Голодно в конце зимы в горах. Зато сердце полнится надеждой на приход новой весны, на то, что зима вот-вот закончится, что снова вокруг забурлит за пенится зелень урмана. Отряд Новосёлова почти миновал Эликманар[131], когда Вязилкин услышал из кустов негромкий свист.

– Эй, свистун, ты кто? – шёпотом спросил он, склонившись с седла к большому сугробу нависшему над тропой, бегущей вдоль тракта со стороны Эликманара.

– Моя тот, кто твоя нужен, – раздался шёпот из-за сугроба. – Иди сюда. Там моя твоя говорить будет.

Вязилкин махнул рукой, привлекая внимание Новосёлова. Тот повернул голову в его сторону. Потом он спрыгнул с коня и увидел перед собой невысокого щуплого алтайца в лёгком летнем полушубке. Тот сидел на корточках, глядя снизу вверх на Вязилкина.

– Садися тут… Моя узнать… Твоя с Новосёлом нам помогать осенью. Моя может вам помогать… – по-русски алтаец говорил плохо, Ивану пришлось приложить некоторые усилия, чтобы его понять.

– И как ты, батыр, хочешь нам помогать? – усмехнулся Вязилкин.

– Смеяться не надо, – поднял глаза старик, – ты моя послушай, моя есть, чем помочь. Скажи сначала твоя капитана, чтобы остановился. Они и ты пусть со мной пойдут. Вас один кижи[132] видеть хочет. Много важного сказать хочет.

– Тогда жди, я в голову колонны метнусь. Командир наш там сейчас. Не обещаю, но просьбу твою передам. – С этими словами Иван пустил коня в намёт и, вздымая копытами снежную пыль, рванул вдоль Катуни.

– Командир, – обратился он уже через минуту к Новосёлову, – тут какой-то алтаец, говорит, что нам остановиться срочно нужно. Ещё говорит, что с нами какой-то важный человек говорить хочет.

– Думаю, что задерживаться нам не стоит. Гайлит может оставить в Улале батальон для экзекуций, а всей массой рвануть за нами. – Новосёлов на минуту задумался, теребя длинный ус. – О! Идея! Мы всем нашим войском свернём в распадок Элекмонара и поднимемся на дневной переход. Ночь переночуем у костров. Мороз сейчас не такой собачий, перетерпим. И от красных спрячемся, и с алтайцами покалякать сможем без лишней суеты.

Через час все пять сотен анархистской армии уже поднимались вдоль журчащего среди округлых синих сугробов Элекмонара. Сам посёлок остался на противоположном берегу и был риск, что кто-то из его жителей сможет донести красноармейцам. К тому же чуткие кадырчы[133] громким лаем оповестили всю округу о незваных гостях. Одна надежда, пронесутся красные конники по Чуйскому тракту по Семе на Чергу и Мыюту, а не свернут на Чемальский тракт, который упирается в непроходимые бомы[134] Еланды.

К вечеру отряд поднялся до тубаларского улуса Четкир. Коней пустили на тебенёвку[135], копытить сухую траву из под снега. Кроме травы отсыпали в торбы овса из запасов. На одной прошлогодней траве коняшка далеко не пойдёт.

В Элекмонар послали взвод бойцов с бывшим парторгом Бийского ревкома во главе. Шацкий Георгий Саввич принял самое активное участие в «плебисците», что устроил Новосёлов в Бийске. Ему по душе пришлась идея по-настоящему народной советской власти. Понимал он и то, что большевики такого позволить не могут, поэтому добра от них не ждал. В Элекмонаре Шацкий собрал общий сход и по-простому, по человечески попросил у мужиков не рассказывать, что мимо них проходил отряд партизан.

– Обещаем вам, товарищи крестьяне, что поможем решить ваши проблемы с местными калмыками, – Шацкий вдруг вспомнил, что у местных русских поселенцев были неурядицы по пахотным угодьям с тубалараским сёоком выше по течению речки Элекмо-нарки. – Мужики, мы за справедливость, прежде всего, а цвет знамени нас не волнует.

– За справедливость, говоришь? – Василий Лебедев председатель поселкового совета вышел на шаг вперёд. – Все ноне за справедливость. Видали мы и Сатунина, и Кайгородова, и много кого ещё за последние лета. Все обещали справедливость и просили хлеба, лошадок и прочей помощи. Мы, конечно, давали… А куды против оружия деваться? Вот у вас тоже винтовки с шашками…

– А мы у вас ни хлеба, ни другого провианта не просим, – возмутился Шацкий. – Завтра здесь будет проходить полк Красной Армии, им нужен Кайгородов. Мы вас просим только не говорить, что нас видели. Это всё! Но если вы боитесь, то давайте я с десятком бойцов у вас погощу и сам поговорю с красными.

– Умеешь ты уговаривать, – нахмурился Лебедев, понимая, что супротив десятка вооружённых бойцов с вилами и топорами не попрёшь. – Только давай ты коней спрячешь, да в крестьянские зипуны своих ухорезов переоденешь.

Новосёлов правильно рассчитал, что парторг уездного ревкома его не подведёт.

Пять сотен бойцов в маленьком Четкире разместиться не могли, поэтому Новосёлов решил ночевать в поле у костров. К тому же так меньше вероятность быть захваченными врасплох.

Партизаны разбились на компании, приволокли из тайги сухие валежины, сложили из них нодьи и занялись приготовлением простого походного хавчика. Нодья кроме того, что долго горит и даёт направленное тепло, хороша ещё и тем, что малозаметна. Только дым может выдать такой костёр, но в темноте горной ночи дым виден плохо. Партизаны в ожидании вечеряли прихлёбывая кулеш из котелков, глотали обжигающий взвар. Утолив голод, затягивали потихоньку протяжную песню.

Новосёлов, Вязилкин и Правда тоже сидели напротив нодьи и подтягивали «Чёрного ворона».

Вдруг по сугробу скользнули быстрые тени и в костровую яму мягко соскочили две приземистые фигуры. Оказавшись рядом с костром, гости повернулись лицом к огню. Долгополые бурые шубы делали мужиков похожими на медведей, но скуластые улыбающиеся лица говорили о добрых намерениях.

– Дякшилар, дякши дядарба! Кандый дюрер? – Вежливо обратились они к сидящим. – Доброй охоты, уважаемые! Как ваше здоровье?

– Быйан болзын! – ответил Правда, хорошо понимавший по-алтайски и даже знавший несколько распространённых фраз – Спасибо на добром слове, но давайте всё-таки по-русски. Вы же по-русски понимаете, а у нас ваше наречие мало употребительно.

– Дякши! – согласно кивнул старший из двух гостей. На морщинистом лице его светилась улыбка – Хорошо, будем по-русски, тем более я в Петербурге учился, спутнику моему переведу всё, что требуется. Рад приветствовать таких славных батыров на земле будущей Каракорумской республики.

– Ух ты! Аж в самом Петербурге? – не сдержал удивления Новосёлов. – Как же тебя беднягу с родных гор да в такую дыру занесло? К слову, я – командир этого войска. Новосёлов моя фамилия. Звать можно Иван Панфилович. Ты кто таков будешь? Как тебя величать? И товарища назови. – Он поднялся с бревна, сделал шаг в сторону гостей и протянул руку в приветствии.

– Я председатель совета коренных народов Ойротии, Кузнецкой и Минусинской земель и Урянхая тоже, а зовут меня Эркэ Гуркэ Чорос или Гуркин Григорий сын Ивана, это если по крещению. А этот молодой и отважный воин Акча из рода Мамак. Он плохо по-русски понимает, но зато стреляет хорошо.

– Слышал я про тебя, Григорий Иванович, слышал, – пожал руку Гуркину и Николай Степанович Правда. – Ты, кажись, единственный алтайский художник? А как докатился до политики? И что ты там про «курурум» какой-то говорил?

– Как говориться, если ты не займёшься политикой, то политика займётся тобой. – Усмехнулся Гуркин. – Я предлагаю перейти от приветствий к обсуждению текущего момента. Про Каракорум я обязательно вам расскажу.

– Так мы с тобой старые знакомцы! – Новосёлов вспомнил, как в ноябре они уже встретили странную компанию алтайцев, сбежавших от чекистов. Он ухватил Гуркина за рукав шубы и повлёк в сторону аила. – Вот и снова нам с тобой встретиться довелось. Как я тебе и обещал. Судьба, знать, у нас такая.

– Да, прав ты был, Иван Панфилович, – усмехнулся Гуркин. – Мы тогда чуть не погибли, хорошо, что в тайге встретили мальчиков Сыгыра. Арча один из них. Они, конечно, не ангелы, и в крови они по шею, но воевать научились.

– Что не ангелы, это даже хорошо, мы тоже не святые и крови на нас столько, что не отмыться. Важно, что поняли мы некоторые простые в общем-то вещи. Стараемся больше кровь не лить и жизни никого без крайней надобности не лишать.

Шестиугольный бревенчатый аил отапливался большим костром в центре. Снега в нём не было. Зато пол засыпан чистым речным песком. Вдоль стен стояли топчаны и сундуки с нехитрым пастушеским имуществом. Хозяева благоразумно согласились погостить у соседей, оставив собственное жилище для высоких гостей.

Новосёлов, Правда, Гуркин и Арча расселись вокруг костра на деревянных топчанах и закурили. Струйки табачного дыма рисовали в тёплом воздухе замысловатые узоры.

– Иван Панфилович, – Гуркин положил руку на плечо Новосёлову. – У тебя под рукой пять сотен сабель, я правильно посчитал?

– Когда успел… – удивился такой проницательности Новосёлов. – Вы же в темноте пришли, мы уже рассупонились, тут хрен посчитаешь.

– У скал и деревьев тоже есть глаза и уши, – хитро прищурился алтаец. – Разведка у нас работает. Охотничья почта передала о вас вести, когда вы только из Улалы выходили. Поэтому нам считать и не нужно. Значит у вас пять сотен и у нас три сотни. Приличное войско получается. А под рукой такого славного батыра, как Новосёл, мы сможем обороняться в горах хоть до лета. Летом же в России наступят такие события, что Москве будет совсем не до наших гор.

– Оно может и так, – Новосёлов вернул Гуркину похлопывание. – Восемьсот бойцов, со знанием местности, с отличной разведкой и неплохим вооружением это сила. Есть только одна беда, практически не разрешимая. Патроны для винтовок и пулемётов брать негде. Особенно если сидеть в обороне. Зато у нас есть оружие гораздо более мощное, чем ружья, пушки да пулемёты.

– Что ты имеешь в виду? – Гуркин заинтересовался.

– Что имею, то и введу… шутка, если кто не понял, – усмехнулся Новосёлов. – Ты про то, как мы Бийск из красного в чёрный превратили, слыхал?

– Читал в «Серпе и молоте», не очень понял, для чего вам это нужно. Позже расскажешь. Я тебе сейчас нашу мысль попытаюсь донести.

Легенда племени народа теле гласит, что когда-то может тысячу, а может больше, лет тому назад в этих местах стоял великий город. Назывался он Каракорум и был столицей великого Зунгарского государства, что простиралось от Тибета до Оби и от Алтая до Байкала. Но прошли времена величия и подступили орды жестоких завоевателей с востока, севера и запада. Великий хан ойротов Оруг Тэмур отступил в столицу. Он надеялся провести время среди труднопроходимых гор, собрать ойротские рода и через год разбить неприятеля. Судьба же сыграла с ним и с жителями города злую шутку. Предводитель халха-орды Мандухай-Сайн-Хатун сумел преодолеть горы и реки и совсем уже спустился по Катунь-реке до Каракорума. Тут Небесная Дева Окон Тенгри пришла на помощь своим детям, подняла долину Каракола, а город исчез под синими водами одного из Каракольских озёр. Так остался великий город ойратского народа только в этой древней легенде. Так это было или иначе сейчас уже никто сказать не может, но только рассказывают пастухи что в ясную безоблачную ночь можно разглядеть сквозь воду самого большого озера смутные очертания стен и башен.

Где-то здесь мы и хотим возродить столицу нового алтайского государства, объединяющего племена и рода ойратов, русских, кузнецких и минусинских татар, урянхаев и казаков кузнецко-колыванской и бухтарминской линий. – Закончил рассказ Гуркин.

– Ну вы размахнулись! – с иронией в голосе откликнулся Новосёлов. – Ничего у вас не выйдет.

– Почему это? – Гуркин верит в силу национальной идеи.

– Хм-м, – Новосёлов невесело хмыкнул. – Потому это. Давай посмотрим без прикрас и легенд. Как оно есть на самом деле. Какие шансы за то, что страна сможет существовать?

– Давай посмотрим. – Гуркин уверен. Зимовка совместно с батырами Сыгыра вселила в него уверенность в то, что всё получится. – Самое главное – у всех народов населяющих наши горы есть горячее желание жить свободной жизнью.

– Желание это мало.

– Все народы Алтая – отважные воины. У каждого племени найдутся славные батыры готовые отдать жизнь за свободу родного края.

– Это ещё ни разу не спасало ни один народ. Хотя звучит сильно.

– Важно ещё то, что у нас много труднодоступных мест, а значит легко уходить от преследования. Ещё у нас мало, что можно взять. Поэтому любой противник будет сомневаться, стоит ли тратить силы только за тем, чтобы завладеть тайгой и горами.

– Вот это уже здравая мысль! – кивнул Новосёлов. – Если удастся показать, что захват будет стоить дорого, по сравнению с тем, что те же красные или китайцы получат, тогда может быть что-то и получится. Вот только я сильно сомневаюсь, что согласятся казаки жить с, как они вас называют, калмыками. Да ещё и служить под их началом.

– Я думал над этим вопросом. Знаешь, кто мне решение подсказал? Сырык! Он мудрый воин. Не думай, что он способен только с безоружными воевать.

– Да бог с ним! Говори не томи, какое решение? – Новосёлов даже привстал от любопытства.

– Совсем простое! Надо чтобы казаки в нашей стране были главными по обороне. Раз они от рождения созданы для войны, то пускай и отвечают за этот важную и необходимую часть жизни.

– Ну, даже и не знаю. – Опять засомневался Новосёлов. – Всё-таки казаки народ чудной. Помнишь, как они с красными в прошлом лете воевали? Самое большее, на что их хватало, это собственную волость пограбить. Местных коммуняк перерезать. Чуть до серьёзного столкновения дело доходило, они и лапки кверху. Я бы оборону бывшим белякам-колчаковцам поручил. Были же на государевой службе и алтайские офицерики?

– Значит ещё подумаем, – внезапно Гуркин прервал разговор, прислушиваясь к звукам доносившимся с улицы.

Двери аила внезапно распахнулись, впуская в душное помещение волну морозного свежего воздуха.

– Здорово, орлы горные да таёжные! – голос батьки Гришана Новосёлов узнал сразу. – Сидите тут, мозги прокоптили совсем, наверное. Дыму то, дыму.

Он, наконец, вышел из сумрака на свет костра, едва освещавшего лица «вождей». Холодный воздух добавил силы огню, и яркие языки пламени резко осветили аил. На брёвнах стен заплясали причудливые тени.

– Гляди-ка! Сам Григорий Фёдорович к нам на огонёк пожаловал, – Новосёлов поднялся на встречу и раскинул руки для дружеских объятий. – Ты какими судьбами на нас вышел? Мы вроде бы хорошо спрятались. Мужики в Элекмонаре тоже под надзором остались. Да и обещали никому не говорить.

– Так они и не говорили! – хохотнул Григорий. – Я просто с Саввичем в этом самом Элекмонаре нос к носу… На память ещё не жалуюсь, враз его и узнал. Он меня тоже не забыл. Ну и дальше понятно.

У меня для вас мысля есть о-о-очень ценная, только я бы для начала в глотку чего-нибудь закинул. Последние сухари у Саввича и догрыз. Думал, быстро вас догоню, но часа четыре гнался. Оголодал чой-то.

– Батька! – возмутился Новосёлов. – Так не пойдёт, успеешь ты пожрать. Сей же час скомандую, чтоб кулешу принесли и самогону. А ты давай рассказывай, что удумал.

…

(Окрестности села Шебалино. Атаман Кайгородов)

Февральская позёмка бросала острые крупицы снега прямо в лица несущихся галопом казаков. На густые брови надвинуты лохматые папахи. Морозный воздух вышибает слезу из глаз. Но и радостно на душе казака нестись так во весь опор на встречу судьбе.

Многоголосое – А-а-а-а-а-а! разносится по узкой пойме Семы и отражается от снежных сопок сжавших этот коридор по дороге к Шебалино.

– Сотня! – сквозь свист ветра доносится смазанная команда есаула. – Шашки-и-и! Вон! Руби краснопузых! – Сотник от себя добавил не по уставу.

Лёгкий шелест стального жала, скользящего из ножен. Рука с шашкой ушла в замах за плечо. Казак приподнялся в стременах. Встречный всадник ощерил пасть в зверском крике в досягаемости, шашка упадёт ему на правое плечо и пойдёт кровавая потеха. Но красный боец резко осаживает коня, разворачивает и, с маху вонзив шпоры под бока, несётся прочь. Азарт погони заставляет казака нестись за ним следом. И тут справа откуда-то из-за крайних изб на встречу несётся свинцовая метель пулемётных очередей. Она мешается с метелью снежной. Лошади и всадники телами ловят пули вперемежку со снежными хлопьями. Фланговая пулемётная засада – страшная штука. Лёд реки всё гуще окрашивается розовым.

Первые ряды атакующей казачьей лавы скошены подчистую. Смяты и замыкающие лаву урядники и трубачи. Сжаты свинцовым серпом. Всадники, следующие за ними, не успевшие вкусить смертоносного азарта погони, разворачиваются для отхода, но пулемёты собирают обильную жатву и среди них. Близко, слишком близко посёлок к речному ледяному руслу.

Наконец всё, что осталось от конного войско атамана Кайгородова опрометью несётся вверх по льду Семы, стараясь как можно быстрее выйти из-под огня. Потери чудовищны.

Эскадроны красных бросаются в погоню, теперь уже азартом смертного боя охвачены они. Полк «Красных орлов» преследует кайгородовцев, стараясь порубить как можно больше. Кони тоже охвачены азартом преследования. Хватают зубами убегающего противника за ноги, а лошадей за крупы. Клочьями летит по сторонам пена с разгорячённых конских тел. Тела раненых и убитых падают на лёд или зацепившись за стремя тянутся за обезумевшей лошадью.

Через час всё кончено. Из полутора тысяч сабель, что вышли из Кош-Агача, большая часть погибла в этой смертельной атаке, часть вместе с самим атаманом попала в плен к красным, и только трём или четырём сотням удалось уйти в урочище Туюка.

Янис Гайлит лично участвовал в разгроме. Рубить, конечно, не рубил. Но это по его плану была организована пулемётная засада, после того, как разведка сообщила, что утром Кайгородов выйдет из Елани, чтобы к обеду быть в Шебалино. Разведка доложила, что в Кош-Агаче, Онгудае, Кызыл-Таше и прочим мелким посёлкам по Чуйскому тракту им проведены «свободные выборы». Поэтому Гайлит был обрадован, что знаменитый атаман Алтайской Сечи попался ему в руки целым и почти невредимым.

Вот только удовольствия откровенной беседы Кайгородов комдиву не доставил.

– Вы же меня всё равно шлёпнете. – Развязно заявил высокому начальству пленный есаул. – Так чего же мне перед вами спину гнуть, да развлекать вас рассказами. Всё равно скоро придут сюда китайцы и вырежут вас всех и русских, и алтайцев, и казахов. Слыхал, начальник, что китаёзы уже стотысячное войско в Цаган-Нуре размещают? Нет? Вот твоя хвалёная разведка способна только с партизанами воевать.

– Посмотрим, как ты заговоришь после ночи в арестантской избе. Не околеешь, так глядишь и разговорчивее будешь. – Гайлит изобразил на лице полное спокойствие. – Уведите арестованного.

На самом деле сообщение о огромной китайской армии не на шутку встревожило краскома. Про сто тысяч атаман, ясно дело, соврал, но даже в десять раз меньше – это тоже очень серьёзно. Похоже, серьёзная опасность нависла над многострадальной Российской республикой. Китайское наступление со стороны Алтая грозит потерей хлебных районов страны. Кроме того может быть утрачен Бийска, а Барнаул, Кузнецк и Новониколаевска окажутся под ударом. Это серьёзная угроза потери участка «Транссиба» и возобновлении гражданской войны в Сибири. Об этом надо в Москву сообщать как можно скорее.

– Аркадий, пойдём-ка друг мой, поговорить надо, – Гайлит приобнял за плечи комиссара дивизии Аркадия Данилова. – Кайгородова давай подержим в сарае до утра, может он ещё что дельное вспомнит. Расстрелять мы его всегда успеем. А нам с тобой важную вещь обсудить требуется. И зови командира «Красных орлов».

– Давай, Янис Петрович, почему бы и не поговорить, – не стал уклоняться комиссар. – Атаман от нас никуда не денется. Можно и завтра шлёпнуть, а можно и послезавтра.

…

На кратком военном совете решено прекратить дальнейшее движение на юг. Для Сибревкома составить депешу о полной и окончательной победе над кулацко-эсеровскими бандами и казачьей повстанческой армией Кайгородова. Про опасность вторжения китайских правительственных войск решили сообщить отдельной телеграммой. Для этого отдать приказ по дивизии о возвращении в Бийск.

В пустом обледенелом сарае ждали своей незавидной участи попавшие в плен казаки. Пленных немного, поэтому согреть воздух дыханием они не могли. Почти все они изранены. Тяжёлые метались в горячечном бреду, издавая громкие стоны.

Есаул посидел какое-то время, потом поднялся и подошёл к двери. В щели тянуло морозным воздухом.

– Эй! Служивый! – Кайгородов прислонился лбом к обледенелой двери сарая. – Служивый! Мне бы по нужде…

– Терпи, твоё благородие, до утра недолго осталось, – отвечает молодой насмешливый голос. – Всё одно, тебя в распыл пустют.

– Ну, мочи же нет терпеть! – Взмолился есаул. – Ну, будь же ты человеком! Совсем уже в своёй совдепии стыд и срам потеряли.

– Ссы в штаны, – продолжал издеваться караульный. – Теплее будет.

– А если я тебе одну тайну открою? – вдруг пришла в голову Кайгородова спасительная мысль.

– Каку ещё тайну? – в голосе красноармейца послышалось любопытство.

– Ты же хочешь хорошо жить?

– Кто ж этого не хочет… – Только деньги можешь даже не предлагать. Не стоют эти бумажки в наше время ничего.

– Да не про деньги речь, служивый, – Кайгородов понял, что у него появился шанс. – Я могу рассказать тебе, где золото спрятано. Мне терять уже нечего, а ты не в эту зиму, так в следующую придёшь на Туекту и заберёшь, сколько нужно. Там много.

– А как я узнаю, где там на Туекте копать?

– Дык, я же тебе расскажу! Чудак человек! Но только после того, как ты меня по ссать выведешь, и пообещаешь выводить сколько потребуется.

– Нет! Так не пойдёт. Ты мне наплетёшь с три короба, я через год приеду, а там и не будет нифига!

– Мужик, ну я ж не много прошу! Ты же ничего не теряешь, – Кайгородов всё сильнее затягивал паутину соблазна. – Тебе надо всего-то вывести меня до ближайшего сугроба и обратно привести.

Так они препирались ещё какое-то время, пока второго караульного не осенила светлая мысль.

– Ладно тебе Петруха, своди его до ветру. Может последний раз в жизни человек поссыт. – Захохотал он. – Всё равно же он тебя не попортит. У тебя, вона, ружо, а у него руки то связаны…

– Эй, есаул, а твово золота то, на всю нашу команду хватит? – Петруху вопрос золота всё-таки заинтересовал.

– Хватит-хватит, ещё и останется, – Кайгородов почувствовал слабину. Там у меня пудов десять и в цацках, и в монете. Давай, выводи уже, мочи нет терпеть.

– Брешешь, поди, про десять пудов то?

– Если не проверишь, так ведь и не узнаешь. – Ну, мужик, ну выпусти, ну…

Снаружи раздался громкий шёпот. Команда караульных советовалась меж собой.

– Надо рискнуть, Петь! – Старший сиплым голосом агитировал за авантюру. – Когда ещё судьба такой фарт выкинет. С таким богатством мы легко через Китай пробьёмся. До моря дойдём, там на пароход и весь мир будет наш! Такие деньжищи сами в руки…

– А если наврёт этот бандюган? Ты на его личину посмотри, ведь истинный душегуб. Обманет, зарежет и глазом не моргнёт.

– Ха! Думаешь мы с тобой, или вон Саныч лучше на морду лица? – Старший опять заржал, правда, тоже шёпотом. – Если нет там ничего, то шлёпнем его при попытке к бегству и всех делов. А комиссару скажем, что погнались за сбежавшим, испугались, мол, что если упустим, он нас под трибунал, и всё такое.

– Думаю, тогда лучше будет есаула то с собой забрать. Без него мы точно ничего не найдём.

Наконец, дверь сарая приоткрылась.

– Выходь, твоё благородие, только быстро.

Кайгородов поёживаясь в бекеше вышел во двор. Ветер продолжал хлестать по лицу градинами жёсткого и острого снега.

– Порты ты мне стянешь? А может и хуй подержишь? – Начал было снова шутковать, но тут же получил прикладом по шее. – Это шутка, чудило! Руки мне тогда развяжите, ироды. Как мне с завязанными то руками?

Стоило Петрухе наклониться и немного ослабить веревки на руках есаула, как тот ловким движением завалился на снег, увлекая караульного за собой.

– Чёрт, скользко тут у вас, – сказал он и тут же припечатал крепким лбом Петрухе по носу. – Н-н-на, получай – пробормотал он и прикладом, выхваченной у караульного «Мосинки» заехал подбежавшему напарнику прямо в лицо. Удар так силён, что в тишине зимнего вечера отчётливо слышен треск ломаемых лицевых костей.

– Мужики, кто в силе, давайте этих в сарай, а сами тихо, но быстро ходу отсюда. – Кайгородов сунул голову к товарищам по несчастью. – Тяжёлых брать не будем, всё равно они до утра на морозе не протянут, а нас с ними на горбу завтра утром и поймают.

С полдюжины тёмных фигур в сумраке безлунной ночи бесшумно миновали старинное село Шебалино и аккуратно, след в след, двинулись по тропе протоптанной бабами, таскавшими из Семы воду для хозяйства.

Через два дня обмороженные, голодные и злые казаки во главе с атаманом вышли к окраине Чемала. Позади тяжелейший переход через заснеженный Семинский гребень. Боясь замёрзнуть насмерть мужики шли без долгих остановок, делая привалы лишь для того, чтобы дать мышцами небольшую передышку.

Громкий лай сбежавшейся своры кадырчей звучал музыкой в ушах спасшегося от гибели отряда. Кайгородов с запавшими глазами, дико блестящими из чёрных провалов глазниц начал изо всех сил тарабанить в первую же избу.

– Хозяева, открывайте быстрее! – он старался говорить как можно более нагло. – Ну, быстрее шевелитесь, что как мёртвые сидите там у себя в избе. Мы люди государевы, нам рассупониваться некогда!

Двери им открыл седой как лунь старик в наброшенном на домотканую рубаху старом армяке и огромных залатанных пимах.

– Ну чего вам надоть, охальники, государевы, блядь, люди, – начал старик грязно ругаться. Вот ужо соберутся батька Гришан с помощником своим Новосёлом, да выебут вас во все дыры.

– Ты, старик поосторожнее! – Осадил его Кайгородов. – Ты почто это Рогова с Новосёловым помянул? Один же убит, а второй неизвестно где… Ты дед, нас в избу то приглашай, не то мы сами войдём.

– Я то вас пущу, куды я денусь? Стар я уже с вами бузовать, – дед сделал шаг назад. – Это вам про Гришана не известно, а нам тут в Чемале давно уже всё известно.

– И что? Не уж то жив бандит?

– Сам ты бандит и царство твоё бандитское. Здесь он. В верховьях Элекмонара у алтайцев сидит. Лета ждёт, да силы копит. Вот придёт лето, соберут они войско калмыцкое, соединят силы с атаманом Кайгородовым и дадут вам, красным бандюганам, жару. С ними и казаки пойдут, и кержаки и рудокопы с заводов Колыванских… Весь Алтай поднимется. – Чем дальше, тем грознее расходился старый дед.

…

Еще через день Кайгородова встречали предводители крестьянско-инородческого воинства.