Амулет Пандоры

Глава 2

Дождь размеренно стучал по земле. Каждая капля, сорвавшаяся с неба, казалось, с огромным облегчением падала на землю и, разлетаясь на осколки, превращалась в водяную пыль. Однообразно серое небо не пропускало ни малейшего луча солнца. Мутно-прозрачный туман обхватил город, будто тисками. На крыше девятиэтажки стояли двое. Они вглядывались в сумрак и молчали. Потом один из них, молодой, поморщившись, сказал:

— Сплошная серость…

В идеальных до тошноты чертах его лица читались мужественность и вызов. Прядь угольно-черных волос падала на лоб, рассекая лицо до подбородка. Он стоял у края крыши, держа руки в карманах строгих брюк. Дождь становился сильнее. Порывы ветра бросали стены воды на крышу. Мокрая рубашка незнакомца облепила плечи и белым пятном мерцала в полумраке.

Молодой человек отвел прилипшую к щеке прядь волос и заправил ее за ухо. Потом подставил ладонь дождю. На указательном пальце сверкнула массивная печатка: черный прямоугольник, с выжженным на нем сигилом.

Левая рука по-прежнему оставалась в кармане. На мизинце ее пряталось само воплощение искусства: переплетенные золотые нити выталкивали изнутри темно-фиолетовый полудрагоценный камень.

На шее у незнакомца было несколько амулетов: кулон со знаком весов, символ постоянного внутреннего противоборства; связка китайских монет, каждая из которых имела собственный тайный смысл, спрятанный в древних иероглифах; и египетский ключ жизни, гладкий, будто отполированный, и блестящий, как лезвие ножа.

— … серость и ненависть людей к собственной судьбе.

Свои слова молодой человек обращал к мужчине, одетому по-летнему легко и небрежно, к тому же босому. Ему было лет сорок, и даже седые волосы не старили его.

— Ты сам виноват в этом, — ответил тот. — Но ты не прав. Я еще чувствую здесь свет.

— Свет? — усмехнулся черноволосый молодой человек. — Он давно иссяк. Остались только страх, боль и зло. Противно смотреть…

— Ничего уже не изменится, — устало заметил босоногий мужчина.

— Не изменится, пока ты не примешь меры, Игнатиус! — безразличие собеседника раздражало молодого человека.

Звук требовательно произнесенного имени заставил Игнатиуса вздрогнуть. Уже много лет он не слышал его, тем более сказанного подобным тоном. Еле заметная улыбка тронула сухие губы, но он постарался скрыть ее.

— При чем здесь я? Я Хранитель Стихий, а не скоморох, веселящий людей, — Игнатиус знал, кто стоит перед ним. Его не обманули бы и тысячи имен Диония. Истинное имя, сокрытое от всех, на забытом языке означало «Рожденный светом». В его владении находился и человеческий мир, и Пустынные Земли.

— Взгляни, — потребовал Дионий.

Внизу под порывами ветра слабо мерцало болезненное мутно-желтое пятно. Это была усталость и горечь. Тлеющая боль утраты. Готовая потухнуть в любое мгновение душа.

Под деревом, прячась от дождя, стояла женщина. В руках у нее были пакеты и букет, который почти касался мокрой земли.

— Заберешь ее? — Игнатиусу даже не требовалось пояснять, о чем именно идет речь.

— Нет, Игнатиус, — покачал головой Дионий. — Эта душа мне не нужна, таких у меня тысячи… Таких же серых и никчемных. Возись с ней сам. Я хочу видеть яркие эмоции, страсть! А это… Каждый день она готова отдать все что угодно, лишь бы вернуть сына, а сейчас она думает про зонт, про обычный зонт…

— Почему-то мне кажется, что тысячу лет назад подобное вызвало бы в тебе бурный восторг, — предположил Игнатиус.

— Грязь под ногами не приносит мне радости. Люди были бы гораздо счастливее, если бы Верховный Хранитель не бросил свой пост. Они бы не тонули в бурных реках, не горели бы заживо, их дома не сносил бы ураган…

— Я не собираюсь ничего делать. Решай все сам. — Игнатиус отмахнулся от собеседника, словно от требовательного мальчишки.

— Тебе следует найти себе преемника.

— Я не хочу никого готовить, — покачал головой Игнатиус. — Единственное, чего я хочу, — это покоя.

В пепельно-черных тучах уже не оставалось ни единой прожилки уходящего дня. Дионий отвернулся от собеседника и вглядывался в темные городские окраины. Там, за дождливой пеленой, медленно ползли по окружной дороге редкие светляки грузовиков. Не поворачивая головы, Дионий сказал:

— В свое время я дал тебе бессмертие… Что ж, сейчас я готов отпустить тебя. Подготовь ученика, передай ему тайные знания и уходи.

Игнатиус дернул уголком рта и приподнял серебристую тонкую бровь:

— Смерть взамен на очередную услугу?

— Как будто у тебя есть выбор…

— Нет ничего страшнее твоих подарков, Дионий. Сначала кажется, что они — бесценны. И только вечность спустя понимаешь, что избавиться от них нельзя ни за какие богатства этого мира. Даже страшную смерть ты превратил в недосягаемый дар…

— Если я правильно понял тебя, Игнус, это значит «да».

Дионий вытащил левую руку из кармана брюк и незаметно для Хранителя подставил ее под дождь: золотое кольцо на пальце раскалилось, посылая хозяину сигнал. Игнатиус пожал плечами и переступил босыми ногами. Рубероид под ним был абсолютно сухой и, казалось, даже теплый.

— Дионий, ты помнишь условия… Верховного Хранителя теперь на улице не встретишь — времена не те. Найди мне хотя бы четырех достойных кандидатов. И потом… избавь того, кто придет мне на смену, от твоей дружбы.

Дионий, казалось, был удивлен:

— И дружба плоха, и подарки не нравятся. А жизнь прожил ни в чем не нуждаясь. Где благодарность?

— Знаешь, что я ощущаю, будучи Хранителем Стихий? Я чувствую душу всего мира. И с каждой минутой каждого дня она теряет силу. И скоро она умрет. Погаснет, будто ее никогда и не существовало! Mea culpa. Но ты вот уже триста лет не можешь подписать мое заявление об уходе.

— А ты все еще способен на иронию, — прищурился Дионий.

— Природа своевольна. И разумна. Она лучше знает, как распорядиться собой. А ты хочешь веками держать ее в узде. Наступит день, когда и десяток хранителей не смогут усмирить ее, и она отомстит за тысячелетия покорности.

— Ты раскусил мой план, — Дионий нарочито театрально зааплодировал, — как жаль, что придется тебя убить!

— А тебе и вечности не хватит, чтобы научиться шутить, — скривился Игнатиус.

— Я понимаю одно — подобной серости не хватит надолго. Ты утомлен, устал, я даю тебе шанс, глупо не воспользоваться им. Я найду тебе учеников.

С этими словами он пристально вгляделся в старого знакомого. В блеклых глазах мужчины не отражалось ни страха, ни благоговения. Спокойное равнодушие. Прямой взгляд. Они были равны.

— Я подумаю, — зная, что спорить бесполезно, ответил Хранитель.

Было видно, что демон привык получать нужное ему незамедлительно, а потому был явно недоволен подобным ответом. Вокруг него вспыхнул огонь. Вспыхнул ярко и резко, как символ всемогущества и уверенности в будущей победе.

— Прощай, Дионий, — сказал Игнатиус.

— До скорой встречи, — холодно вымолвил демон, и пламень поглотил его.

Мужчина посмотрел на серое небо. Дождь покрывал его лицо, шею и руки. Он знал — вода обладает памятью. Те самые капли, которые сейчас летят к земле, уже сотни раз проделывали этот путь. Вода высохнет, испарится и вскоре вновь прольется дождем. Ее движения отточены и изящны. Игнатиус представил, что, возможно, вскоре дождь будет идти лишь изредка, по строго определенному графику, поливая только фермерские земли — таково одно из правил, которым должен следовать Верховный Хранитель. Одно из множества правил, которые он не соблюдал. Игнатиус думал: возможность не вмешиваться в ход предопределенных самой природой событий боролась в нем с нежеланием быть ответственным за сотни и даже тысячи жизней.

Город смыли дождь и сумерки, мерцали только рассыпавшиеся бусинки фонарей. Все было не так, как раньше, но Игнатиус решил пройтись пешком и направился к выходу с крыши.

Спустившись на девять пролетов вниз, он толкнул железную дверь подъезда. Та поддалась неохотно и, приоткрывшись на пару ладоней, как будто во что-то уперлась. Игнатиус толкнул плечом, и дверь со скрежетом подалась еще на пару сантиметров. Стараясь не пораниться о тронутый ржавчиной край, он протиснулся в щель. И в тот же момент влажный воздух сгустился, стал вязким, рука Игнатиуса, протянутая вперед, наткнулась на плотную прозрачную стену. Это не было нападением, скорее — защитой, вот только чьей? Игнатиус всмотрелся в дождливый сумрак и увидел женщину под деревом и девушку лет шестнадцати. И если вокруг первой колебалось желтоватое сияние, которое он видел еще с крыши, то вокруг девушки не было ничего, пусто, как будто по улице шел светловолосый манекен, мокрый до нитки.

Игнатиус вглядывался в девушку так пристально, что она, видимо, почувствовала это, и поспешила к ближайшему подъезду, но, прежде чем она скрылась, в глазах его на мгновение вспыхнуло пламя. Игнатиус взмахнул рукой, срывая невидимый покров, и в тот же миг вокруг девушки засиял бело-голубой свет. Но дверь подъезда захлопнулась, и улицу снова затопила полутьма.

Верховный Хранитель не верил своим глазам. Уже несколько веков он не видел душу седьмой ступени.

Воздух вокруг Игнатиуса взметнулся вихрем, и только тут он заметил посреди детской площадки с единственными сломанными качелями дворника в грязной спецовке и с метлой. Несмотря на поздний час и дождь, дворник усердно мел вытоптанный пятачок земли. И чем сильнее были взмахи метлой, тем яростнее становились порывы ветра, бьющие Игнатиуса в лицо.

— Этот вечер преподносит сюрпризы, — проворчал Хранитель.

Он попытался мысленно коснуться дворника, понять, что это за человек, увидеть его свечение. Но наткнулся на сплошную, монолитную бесцветную силу, нерасщепляемую, без желаний и мыслей, сгусток энергии — древней, грубой и бездумной.

Метла, чиркая, сделала еще несколько взмахов, а потом дворник с силой стукнул ею о землю, и ветер начал закручиваться вокруг Игнатиуса, грозя задушить сыростью, лез в ноздри и рот, мешал дышать.

Сжав тонкие губы, Игнатиус взмахнул рукой, призывая пламя, которое должно было разметать невидимые стены, но они оказались прочнее камня.

Если бы кто-то в эту минуту проходил мимо, он стал бы свидетелем того, как вокруг черного силуэта бушует пламя, пытаясь вырваться из прозрачных, ограничивающих его, стен. Но никого, кроме дворника с остекленевшим взглядом и мужчины в огненных клубах, не было. Исчезла даже одинокая женщина с букетом цветов.

Пламя опало, не причинив ни малейшего вреда ни хозяину, ни преграде. Неожиданно дворник оказался совсем рядом — до него было несколько шагов, и он, волоча за собой по асфальту метлу левой рукой, уже поднимал правую с широко растопыренными грязными и заскорузлыми пальцами. Казалось, он сожмет кулак и…

Но Хранитель уже таял в воздухе, не особо заботясь о том, какое впечатление производит его бегство. Его соперник простоял пару минут с не до конца поднятой рукой, глядя на пустое место, а потом развернулся и медленно поплелся в темноту.

Как только за Игнатиусом захлопнулся люк, Дионий снова ступил из огненного портала на крышу. Пока он разговаривал с Хранителем, кольцо на его левой руке остыло, от золотых нитей потянуло сквозняком.

Вот уже две сотни лет не было этого знака. Как измельчали люди! Кольцо просыпается только в присутствии сильной души, яркой как звезда. Но почему-то Дионий не видел ее, а ведь свечение такой силы должно было залить весь квартал.

Дионий снова взглянул на улицы, где шары оранжевых фонарей и бледные фары машин сливались с повседневной человеческой суетой. Это все был хлам, шлак, посредственность.

Неожиданно Дионий вспомнил, что он уже очень давно голоден. Если ты бессмертен, это не значит, что ты не хочешь есть и пить. Но в Пустынных Землях ничего нет, а человеческая пища не утоляет голода. Только души, яркие, чистые, светлые души. Раньше их было много, праведников. Ах, как было прекрасно дразнить их богатством, властью, бессмертием, любовью, побеждать — и хватать тонкую испуганную душу…

От воспоминаний Диония отвлекли. За спиной раздался вздох, а потом кто-то сладким голосом произнес:

— Мой господин, все громче слышен ропот,

В чертогах ваших зреет недовольство,

Вассалы непослушны и угрюмы,

И не сегодня-завтра вспыхнет бунт…

— Довольно, Велиор! Заканчивай нести… — Дионий обернулся, сделал паузу, но не смог подобрать достойного этого случая слова и махнул рукой. — Твоя лесть меня не проведет. Говори прямо.

Демон лжи согнулся в почтительном поклоне. На вид он был молод и хорош собой — и мог бы без подготовки, не посещая гримерной и костюмерной, сыграть Дон Жуана в любом театре.

— Голод, мой повелитель, — кротко ответил Велиор и поклонился еще ниже, — к тому же Башаар хочет спустить свою свору. Он говорит, что теперь людей много, очень много…

Жестом Дионий прервал помощника. Он и сам думал об этом. А что если души людей утратили яркость не только из-за образа мыслей, а потому, что их стало слишком много? А что если сумма светимости душ — величина постоянная? Как площадь планеты. Как объем атмосферы. Как запасы мирового золота…

— Ступай, Велиор. И скажи всем, что скоро у нас будет славная трапеза.

Демон расплылся чернильным пятном, а затем исчез.

Голод. Он был вечной проблемой в Пустынных Землях. Если бы демоны могли пожирать друг друга, их давно бы уже не осталось. Но они реяли над холодной пустыней, безумные от голода, обреченные до конца времен испытывать эту муку. Вечность назад один человек проник в Пустынный край. Что с ним случилось потом, Дионию неизвестно, но по следам человека в мир смертных прошли несколько мелких бесов, которые попали в лапы более сильных демонов и под пытками, невыносимыми даже для бессмертных духов рассказали о тропе Человека.

Легионы проклятых ворвались в мир людей. Дионий был первый среди них, жестокий, сильный, не знающий пощады. Но он же первый и, возможно, единственный понял, что, если не обуздать кровожадный сброд, людей не останется. И тогда земной цветущий мир станет вторыми Пустынными Землями, выжженными и холодными.

В помощники он выбрал себе двух могущественных демонов — Велиора и Башаара. Они изгнали демонов за пределы мира людей и сделали так, что только им была открыта дорога между мирами. Велиор и Башаар были поставлены надсмотрщиками над полчищами бесов, и только они могли похищать души, чтобы кормить обитателей Пустынных Земель. Дионий ждал (он знал, что когда-нибудь это обязательно случится!): однажды людей станет так много, что он сможет выпустить всех бесов на свободу. Они поселятся в этом мире и никогда больше не испытают голода. Забудут Пустынные Земли. Но пока людей было мало… Их нужно было охранять.

Дионию иногда казалось, что он похож на садовника: он бродил по земле, как по саду, внимательно вглядываясь в души каждого из живущих на ней, словно это были ростки. Именно тогда он заметил, что сияние вокруг людей может быть разным. Чем ярче была душа, тем лучше она утоляла голод — достаточно было протянуть руку.

Люди оказались интересными существами. Дионий вспоминал скучный серый мир Пустынных Земель и вечные стоны демонов — как это было не похоже на яркую, полную радостей и разочарований человеческую жизнь. Страсть, азарт, охота привлекали Диония. Он видел, как люди рискуют жизнью, видел, какая тонкая грань отделяет их от смерти, и невольно восхищался ими.

Но ему было не с кем состязаться в этом мире, кроме себя. И тогда он придумал игру, интереснее, чем шахматы, острее, чем охота на крупного зверя. Он дал людям правила и, назвавшись Властелином, запретил их нарушать. Пожалуй, это было наилучшей шуткой, на все времена. Никто, даже сам Дионий не мог предположить, чем все это обернется. Неразумный садовник случайно нашел чудесное средство для своего сада. Если человек следовал правилам, душа его сияла ярче. Если же нет — тускнела.

Никогда еще кот не играл так с добычей, как играл Дионий с человечеством. Ничего не было слаще, чем душа праведника, который оступился: нарушил заповедь или был подкуплен демоном…

Кольцо неожиданно дрогнуло на пальце Диония. По тонким нитям побежал иней. Это означало одно — добыча была рядом. Хищным взглядом Дионий вгляделся в перекрытия и этажи… вот оно! На балконе между девятым и восьмым этажом Дионий чувствовал движение, но почему-то ни малейшего проблеска, даже наитусклейшего, невозможно было разглядеть. Но именно туда тянуло Диония кольцо, и арктический холод, идущий от камня, покалывал его в том месте, где у человека находится сердце.

Не поднимая руки, Дионий резко распрямил пальцы, и тяжелый замок сорвался с решетки и грянулся о бетон ступенек.

Что-то неразличимое не сразу, но все-таки двинулось к лестнице, замерло на мгновение. Заскрипела решетка. Дионий упорно всматривался в пустоту перед ним. Он мог бы рассмотреть душу на другой стороне земного шара, если бы захотел, но сейчас он не видел того, кто приближался медленно, шаг за шагом, осторожно ступая по ступенькам.

Вот дверь на крышу распахнулась, и тускло мелькнул экран мобильного телефона. Из черного проема выступила худенькая светловолосая девчонка лет шестнадцати и нерешительно улыбнулась, оглядываясь.

Дионий подался вперед, и дождь ударил в лицо незнакомке. Она подошла к краю крыши, пройдя всего в двух шагах от демона, не видя его и сказала: «Как здесь красиво!».

Дионий вздрогнул — он знал этот голос. Помнил его.

Он медленно повел рукой, будто ловя невидимую пелену, укрывающую незнакомку. Прищурился и насторожился, ухватив тяжелую, неощутимую для простого смертного ткань и с силой отбросил ее в сторону.

Бело-голубое свечение, яркое, но не ослепляющее, окутало фигурку девушки, и она покачнулась, стоя на самом краю. Дионий стремительно проник в ее сознание, перелистал короткую человеческую жизнь и разочарованно отступил. В сиянии души, словно чернильные капли, расплывались его следы. Они вихрились и таяли, тянулись еле заметными нитями, постепенно истончаясь.

Порывисто вздохнув, сдерживая слезы обиды и ярости, девушка подалась вперед и закричала:

— Ненавижу!