Американец

Глава 23 Один в поле воин, если по-русски скроен

Воздух в подвале был затхлым и сладковатым от запаха гниющих ран, пота и пороха. Из каждого уголка раздавались стоны раненных и умирающих бойцов на всех языках и наречиях моей многонациональной республики, доминировал же французский язык солдат «восьми армий», впрочем забывшись в обмороке или умирая солдаты и офицеры молодой армии переходили на родной язык своего племени. Я лежал на походной койке, как особая роскошь для главы республики моя кровать была огорожена ширмой. Так под звуки раненных и умирающих, тихий шепот немногочисленных врачей и медицинских сестер, что помогали республиканской армии я слушал, как где-то наверху, сквозь толщу земли и бетона, доносится приглушенный грохот. Французы снова снова перешли в наступление. Будто стая голодных бешенных псов, они вновь и вновь бросались на мой израненный город, на мой народ… Ибо мы вместе преломили хлеб, вместе страдали и сражались плечом к плечу. Это был уже мой народ, моя новая Родина.

С железным лязгом раскрылась дверь в наш подвал. Через мгновение ко мне в «кабинет» зашел полковник в грязном и изорванном мундире — это был Санкара. Его лицо было черным от усталости, как много есть оттенков черного в этих стальных черных парнях, но в глазах горел тот самый живой огонек, что отличает фанатично преданного идеалам человека, от просто солдата.

— Команданте, у меня послание для вас. — Его бодрый голос лихого вояки вдруг сорвался на хриплый шепот и полковник закашлялся. Нам всем не легко дались эти последние дни сражений за город. Он протянул мне не конверт, а просто качественный лист офисной бумаги, как некий привет из той другой жизни, где есть офисы, чистота, душ, нет войны и не убивают…

— Мальчик с «той стороны» говорит, что белый бвана заплатил целый доллар за это послание, дабы он его доставил одному из офицеров команданте Таннену.

Я развернул лист бумаги, тест был напечатан на печатной машинке, он был на английском языке. Коротко как в телеграмме было написано: «наше признание де-факто в обмен на вашу лояльность, бесплатные поставки медикаментов — ваш друг», таких бы друзей за одно известное место, да в музей подумалось мне… Я поднес лист бумаги к огню керосиновой лампы и сжег, сбросив остатки горящего листа в пепельницу на столе. Да я жил как «царь» во дворце, железная кровать, железный стол, пепельница и даже личная ширма. Горькая усмешка коснулась моих губ…

— Первая конторская крыса. — Я посмотрел на потолок с которого посыпалась побелка от очень близкого разрыва тяжелого снаряда.

— Конторские крысы? — Не понял меня Санкара.

— Крысы мой друг, именно крысы, мирового уровня. Одни из них носят цилиндры и курят сигары, другие шапки-ушанки и танцуют вечерами под балалайку с пьяными медведями, такие разные, но все желают одного. Купить наши свободу за дешево и в кредит и торговать нами и нашими ресурсами оптом и в розницу…

— Что мы будем делать мой команданте? — Задал вопрос верный полковник.

— Как что? Ждать второго гостя, а затем и третьего. Пока они пытаются вырвать из наших голодных рук последний кусок хлеба и торгуются дабы сделать такое, как можно дешевле мы будем сражаться. Запомни мой друг, нет ничего дороже Свободы именно за нее человек платит самую дорогую цену. За свою Свободу и за свою глупость, а мы заплатим вдвойне, ибо глупцы мечтающие о Свободе…

Второй гость неожиданно даже для меня прибыл не от русских. Это был старик китаец с удостоверением «журналиста» на ломанном французском языке он объяснил моим солдатам, что из свободной прессы. Журналистов было приказано пропускать в наш лагерь. Весь наш город, что пока оставался под нашим контролем превратился в один сплошной израненный военный лагерь. Мы демонстрировали фотографии и если была возможность позволяли вести видео-съемку пленных французов. Что им оказывается всевозможная помощь, как медицинская, так и гуманное обращение в плену. Ибо наш противник выдавал чудеса жестокости. Наши солдаты попадая в плен умирали самой страшной смертью. Каких только гадостей не способен придумать «цивилизованный европеец», стремясь отомстить за свои страдания и что бои за город превратились в настоящий АД!

Я не ставил перед своими войсками невыполнимой задачи о полном разгроме превосходящих сил противника. Если желаешь, чтобы тебе подчинялись не ставь невыполнимых задач. Разбить французов здесь и сейчас просто невозможно! Единственное, что я могу сделать здесь и сейчас, чтобы взятие столицы для Франции встало в очень высокую, безумно высокую цену, когда Париж не готов платить по векселям. У меня есть крайне мотивированные бойцы и уличные бои. Улица! Вот он великий уравнитель шансов, кто лучший боец на улице какой-то французский генерал или русский гопник?

Французские войска состояли из двух неравных частей. Элиты французских десантников и иностранного легиона и большая часть состояла из таких же африканцев, что не особо-то и любили своих хозяев. Вот среди них и распространялись листовки. Что француз угнетатель на НАШЕЙ земле. Предлагалось не умирать за белого бвану, оставляя свои семьи без кормильца, а переходить на сторону черных братьев и сражаться за НАШУ ОБЩУЮ свободу…

Город превратился в одну сплошную мышеловку. Сражение за каждую улицу и каждый дом было упорным. Велась снайперская война. Но были и контролируемые отступления. Враг врывался на баррикады, что не мог взять несколько дней, занимал позиции и раздавался ужасный взрыв, войска противника гибли. Но и образовывались новые завалы из груды трупов и битых кирпичей. В городе из-за жары и трупов развивались эпидемии. Да они косили и моих солдат, но нам хоть было куда хоть немного отступить от трупной вони, а вот войскам противника приходилось занимать каждый дом, ибо отход с позиций означал их новый последующий штурм, потерю новых батальонов…

А какие замечательные видео-репортажи вышли в эфир? Там раненные офицеры и солдаты французского легиона просили прислать медикаменты и врачей. Мы же со своей стороны клялись, что пропустим гуманитарные конвои в помощь раненным и не заберем медикаменты себе. Хоть мы в них и нуждаемся. Вот только генерал Шалль Морис не поддался на «провокацию» и не отправил нам даже «одного сломанного использованного шприца»… Его солдаты и офицеры в плену проклинали жадность генерала, некоторые пленные «братались» с моими солдатами, что делили с ними бинты и немногочисленные лекарства.

Ах какие вышли кадры! И они разлетелись по всем мировым СМИ, репутационный ущерб нанесенный Франции трудно было переоценить. Но у меня еще оставался некоторый запас нарко-долларов, там где исход сражения не могут решить пули, порой решают доллары…

— Господин Таннен Пекин в восхищен стойкостью вашего народа, опора на народные массы в национально-освободительной войне нам близка и понятна. — Цепкие и умные глаза старика-китайца оглядывали мой «шикарный кабинет», пустые патронные ящики, ящики из-под снарядов, голые стены, ширма, да простая ученическая карта вся исчерченная линиями нашей обороны и позициями врага.

— Увы, товарищ Ван постоянно опираться на стойкость и волю народа невозможно. Особенно если у врага тяжелая артиллерия и самолеты, а у тебя беспримерная храбрость, ножи и копья. Есть вероятность что твои ополченцы закончатся быстрее, чем патроны в пулемете врага. — Специально сгустил краски «забыв» про свои верные и обученные части солдат с хорошим стрелковым оружием, ополченцев с плохим оружием, но так же стрелковым, а упомянув лишь штурмовиков с гранатами и копьями. Впрочем я и про гранаты «забыл»…

— Да-да, смелость и решительность вот два главных ресурса революции в движении народных масс. Но нужны и другие ресурсы, ваши друзья желают вам в этом помочь мистер Таннен. — Услышав обращение «товарищ», он уже не называл меня «господин», хороший знак. Дипломатия и искусство ведение переговоров и интриг, каждое сказанное слово в Китае, все это имеет большой смысл…

— Что вы предлагаете? — Спросил я напрямую.

— Агрономы, помощь с поднятием сельского хозяйства, тут вы уже победили, за кем бы не остался город. — Китаец встал с патронного ящика как бы давая знак, что переговоры закончены.

— Я вас услышал товарищ Ван Ли, но как говорят у нас в народе на рынке два дурака, один продает, а второй покупает я желаю выслушать все предложения и дождаться всех гостей… — Ответил я разведчику и дипломату, впрочем с давних времен это одна и таже профессия…

— Мудрость не всегда прячется в седине, так говорят в нашем народе товарищ Таннен. — Ответил китаец и поклонился, нет не как слуга своему господину, но достаточно почтительно, как равный равному. После чего Ван Ли, причем я уверен ушлого старичка звали другим именем, а не тем, что он представился моим людям, так этот ловкий дипломат попрощавшись удалился в одному ему известном направлении…

— Мой команданте, чье предложение мы примем? — Задал вопрос верный Санкара, когда китаец удалился…

— Друг мой, мы пока не слышали всех предложений, русские молчат… — Ответил я пожимая плечами.

— Но почему они молчат? — Высказался с какой-то детской обидой полковник.

— Они считают нас слабыми и не достойными для торга, но мы покажем, что все они ошибаются друг мой. Когда враг уверен, что ты ослаб и готовиться праздновать победу, нужно наносить решительный удар и переходить в наступление, вот чему я научился на улицах… — Я подошел к карте и ткнул на красный флажок третьего пехотного колониального полка.

— Мы ударим здесь! — Прокомментировал я свои действия.

— Мой команданте… — Полковник стоял абсолютно растерянным похоже он ожидал, что я в одиночку и с голыми руками ринусь штурмовать Париж, нет я бы мог, но не сегодня…

— Позови Мотондо и других племенных вождей, пора начинать операцию «Черная гадюка», пора напомнить генералу Морису, что даже у смертельно раненной ядовитой змеи ядовитые зубы и наш яд не в клыках, а в головах его солдат…

Операция «Черная гадюка»

Абсолютно темной безлунной ночью Мотондо и десяток его лучших воинов, почти голыми двинулись в сторону позиций врага. Лишь к набедренным повязкам была привязана флага с разведенным водой спиртом и мешочек с табаком, валюта понятная и принимаемая солдатами любой армии мира. Да в своих руках они несли какую-то рванину бывшую когда-то одеждой, дабы не блеснула случайно сталь ножей…

Первым через канализационную трубу на нейтральную полосу третьего пехотного будто самая настоящая «гадюка» выполз молчаливый парень Бакари. Он точно знал в данном секторе работали его земляки из народности моси, там служил его двоюродный брат… Довольно быстро он нашел своего брата, но тот не сидел в теплом блиндаже*, а ютился на сырой земле в одной из воронок и чистил свое оружие, дабы оно не подвело в бою… Он подал сигнал чуть присвиснув, едва-едва на пределе слышимости.

Теплом блиндаже*- для некоторых будет открытие, но ночью в Африке бывает достаточно холодно. Понятно это не Сибирские морозы — 40, но когда ты привык к теплому, точнее жаркому климату и теплолюбив, то для тебя это настоящий «мороз»…

— Французский лейтенант дрыхнет в своем блиндаже, он пьет коньяк, пока мы гнем свои спины на непосильных работах и подыхаем. — Сообщил двоюродный брат «черной гадюке» информацию, будто продолжая давно начатый разговор.

— Команданте дает землю, тебе и членам твоей семьи всем желающим, самую настоящую землю брат, а еще платит целых сто долларов за каждую винтовку, что перейдет на его сторону. — И он кивнул на оружие в руках брата. Сто долларов безумные деньги для простого солдата…

— Хорошо вам, а нас завтра французские собаки снова погонят на пулеметы на верную смерть, а сзади заградительные отряды. — Пожаловался солдат вражеской армии.

— У нас есть план, но решать вам… — Бакари не приказал, он лишь поделился информацией.

Да это был не приказ, а выбор, выбор между достойной жизнью и глупой смертью за чужие интересы. Потому Мотондо и его бойцы прошли мимо позиций данной роты, их просто не заметили. Назад они возвращались уже с пулеметами заград-отрядов, воины племени не умели стрелять, но им было кому передать такое нужное стрелковое оружие…

Лейтенант Бушар вышел из своего блиндажа, ужасно болела голова после вчерашнего. Его рота напоминало какое-то стадо, редкая цепочка солдат стояла будто толпа баранов возле блиндажа и пялилась на своего командира.

— Что черт возьми происходит? Где остальные? — Попытался возмутиться Бушар.

Вместо ответа сержант Демба человек с лицом будто выструганным из цельного куска дерева, точнее черного дерева поднял свою винтовку и выстрелил лейтенанту в грудь.

— Больше никаких атак, мы воюем за команданте Таннена. — Ответил он умирающему командиру и плюнул на его мундир.

В штабе генерала Шалля царил хаос. Доклады каждую минуту один безумнее другого, трудно было поверить в происходящее…

— Третий пехотный полк отказался наступать!

— В секторе третьего пехотного фиксируют переход роты солдат под знамена повстанцев, они атакуют легионеров мой генераль…

Связь с первым батальном второго пехотного полка потеряна!

— Поступают сообщения о братаниях!

Шалль сгреб со стола карту и швырнул ее на пол.

— Какое братание⁈ Это предательство! Подлое, низкое предательство, мерзкий удар в спину этих грязных, неблагодарных обезьян!

— Мой генераль, резко растут потери среди солдат иностранного легиона. — Начал осторожно говорить адъютант…

— Грязные повстанцы теснят моих солдат⁈ Никогда не поверю! — Возмутился Шалль.

— Нет они несут самые тяжелые потери не от мятежников, а от своих же бывших солдат нашей армии. Предатели знают все наши слабые места в обороне.

Шалль Морис был раздавлен он был вынужден сражаться с тактикой, которую не описывали ни в одном военном учебнике. Это была игра не по правилам, еще немного и он разрыдается и закричит, что «так не воюют», но именно так воевал русский гопник, наплевав на любые правила и запреты.

Развязка для объединенных французских сил наступила через три дня. То, что началось как маленький локальный пожар, разгорелось до всепожирающего пламени лесного пожарища! Новость о том, что «Таннен раздает землю и доллары», будто дурное поветрие, эпидемия, зараза, чума! Попадала из одного подразделения аборигенов в другое. Ведь каждый отдельный полк, батальон, рота и даже взвод интересовались, отчего товарищи перешли на сторону врага?..

Легионеры иностранного легиона и французские десантники мало того, что остались без поддержки колониальных армий, их постоянно атаковали вчерашние союзники, образовывались локальные котлы, элита французской армии несла колоссальные потери резко оказавшись в тотальном меньшинстве…

На четвертый день к Стальному городу стали подъезжать белые машины и целые автобусы на них была символика ООН на некоторых «красный крест» — это были наблюдатели из ООН…

Генерал Шалль получил приказ из Парижа: «Немедленно прекратить СВОЕ БЕЗУМИЕ и начать отвод войск на заранее подготовленные позиции». — Его делали крайним, получается Париж ничего не знал, просто один «безумный генерал» вот так за здорово живешь организовал поход шести армий и от нечего делать устроил кровавую мясорубку. Шалль был в бешенстве, его как какую-то пешку разменяли в большой игре.

Самое обидное он же не проиграл сражения, пусть у него и меньше войск, но это элита, есть танки, самолеты, тяжелая артиллерия, просто перегруппировка сил и можно взять этот проклятый город, но не проиграв сражение французский генерал проиграл войну…

Вот только можно всех вырезать в Стальном городе, но они проигрывали ИДЕЕ, а идею не расстрелять, как пленного негра. Сколько их было, кто-то смеялся в лицо, другие пытались плюнуть на своих убийц попав в плен, они умирали, а идея о свободе была жила, она не была задушена колониальными войсками…

В последнем бою я получил лишние «дырки» в своем организме. После той героической атаки мои верные офицеры приняли постановление запретить мне выходить в город и участвовать в боях. Потому опираясь на плечо верного полковника Санкара я с трудом выбрался на поверхность. Глаза резал яркий дневной свет, что после тусклого освещения в подвалах керосиновыми лампами просто заливал улицы…

Моему взору предстал настоящий мир постапокалипсиса, воронки, дым, где-то догорают пожары в некогда жилых домах, вонь от разлагающихся трупов. Однако на улице стояли мои бойцы, настоящие солдаты из стали, рядом были женщины, дети все смотрели на меня, простые мальчики-ополченцы и прошедшие обучение в лагерях французов профессионалы.

Вдруг со стороны туземных вождей выделилась фигура вождя Мотондо он явно завоевал среди соплеменников авторитет. Те почтительно подали вождю племени явно ритуальное, а не боевое копье, уж больно причудливая на нем резьба, больно оно красиво. Тот с почтением принял артефакт и пошел на меня.

Команданте! Ты не есть белый Дьявол! Ты вождь наш народ! — С трудом выговаривая слова на французском заявил вождь Мотондо.

Он поставил копье обратной стороной (вток не острие) в землю и как бы подал мне его из рук в руки. Даже для цивилизованных мальчиков-ополченцев, что никогда не жили в дикой деревне был известен данный обычай, меня признавали вождем и я принял копье из рук Мотондо. В тот же миг тишина улиц была нарушена криком ликования моего народа.

Мой взгляд опустился на великолепное копье, затем я скользнул по изможденным лицам моих сторонников, увидел в них надежду и самое удивительное — СЧАСТЬЕ! Счастье, что все наконец закончилось и мы победили. Мы прошли сквозь АД, каждый прошел сквозь личный АД в сотый, нет пожалуй в тысячный раз преодолев себя. Заставив себя встать и бороться.

Где-то там, в Вашингтоне, Москве и Пекине, перерисовывали мировые карты, строили планы, как посадить на короткий поводок безумца, что бросил вызов мировой системе выступив одновременно против Западного блока и плевал на Восточный блок…

А вокруг меня были груды битого кирпича и развалин, король ничего, император чумы и пепла. Именно с такими картами я входил в большую игру…