На всякий случай я обыскала всю комнату. Вдруг он куда-нибудь завалился? Вдруг я его просто не заметила. Может, ведь такое быть?
Наверное, может. Но только не со мной.
Хайсер с моими первыми деньгами, из которых я еще не успела потратить ни одного кредита, бесследно исчез.
— Ну как же… — голос надломился и задрожал, и по щекам побежали первые слезы. Обидно было до невозможности. До дрожи.
Как же я теперь…
Еще спустя три минуты я сидела на кровати и рыдала, размазывая слезы по щекам. Прямо в полотенце, не потрудившись одевшись, босая, все еще мокрая после душа, просто сидела и ревела, уткнувшись лицом в ладони.
Очень было жалко денег. Может, для адептов Весмора такая потеря и вовсе не потеря, но для меня это было подобно катастрофе. Поэтому да, и слезы, и стоны, и причитания. Все было.
В таком состоянии меня и застала Кайла.
Она с кем-то скупо попрощалась в коридоре, толкнула дверь и зашла в комнату, но увидев скрюченную меня, остановилась.
Я посмотрела на нее, шмыгнула носом и снова уткнулась в сырые от слез ладони.
Плакали мои Сладкие Грезы. И новая сумка плакала, и все остальные скромные хотелки девочки из Муравейника тоже плакали.
— И по какому поводу стон? — спросила соседка после того, как десять минут терпеливо слушала мое шмыганье носом и всхлипы.
Я только головой смогла помотать — голос совсем осип и не слушался.
— А все-таки?
Кайла встала прямо рядом со мной, грозно сложив руки на груди, и ждала.
— Не все ли тебе равно, — прохрипела я, вытираясь краем полотенца.
— Твои завывания мешают мне отдыхать, — цинично ответила блондинка, — так что да. Мне не все равно. Я хочу знать, по какой причине ты тут концерт устроила.
Скрывать ине было нечего, поэтому я горько простонала:
— Меня обокрали-и-и-и.
— А у тебя было что красть? — ухмыльнулась она.
— Хайсер.
Кайла сказала весомое:
— Пффф, — и отошла к своей кровати, — нашла из-за чего выть.
— На нем были все мои денежки. У меня больше ничего нет.
Я начала икать и выглядела, наверное, совсем жалко, потому что белобрысая сморщила нос и отвернулась к зашторенному окну. Помолчала немного, а потом будто нехотя произнесла:
— Собирайся и иди в отдел обеспечения.
— Зачем. Думаешь мне новый хайсер дадут? Там дураков нет.
— Конечно, нет. Они здесь, в этой комнате, — совсем неласково откликнулась она, — ты разве не знаешь, что все хайсеры именные? Что их никто и никогда не крадет, потому что в этом нет смысла? Без добровольного согласия хозяина им нельзя воспользоваться. Он превращается в простой кругляш, которым разве что ножки у мебели можно подпирать.
Прекратив рыдать, я недоверчиво уставилась на соседку, а она, понимая, что я ничего не понимаю, обреченно закатила глаза.
— В общем, хватить тут слезами капать. Иди в обеспечение, к мисс Хельге, рассказывай, что и как. Она тебе его найдет за пару минут.
Я не поверила, но реветь перестала. Посидела еще минуту, растерянно размазывая влагу по щекам, потом поднялась и все-таки пошла одеваться. Даже если Кайла меня обманула, и ничего уже не вернуть, я все равно ничего не потеряю, если обращусь за помощью.
Когда я пришла в отдел обеспечения, там было тихо. Все адепты уже получили свои хайсеры, поэтому ни очереди перед дверями, ни толкучки в кабинете не наблюдалось. Главная работница в темно-синей строгой форме Весмора, спокойно сидела за столом, на котором были разложены блестящие нитки, и что-то увлеченно вязала крючком. Когда я постучала по косяку и аккуратно заглянула внутрь, она, не поднимая взгляда от работы, произнесла:
— Претензии по размеру обеспечения не принимаются.
— Здравствуйте. Я по другому вопросу. Меня обокрали.
Она все-таки оторвалась от вязания и посмотрела на меня, поверх очков, сползших на кончик носа, явно ожидая продолжения.
— Я была на занятиях, а кто-то в это время проник в мою комнату, перевернул вверх дном все полки и украл хайсер.
— Уверена, что обокрали? — строго спросила мисс Хельга.
Я удрученно кивнула.
— Может, куда-то завалился? Или сама потеряла?
— Нет.
— Ладно, иди сюда. — Она отложила вязание, растерла ладони, подышала на них, пытаясь согреть и протянула мне, — иди, иди. Не бойся.
Поманила меня пальцами, и мне не оставалось ничего иного, кроме как подойти и взять ее за руки.
— Так…так…та-а-ак… — тихо повторяла мисс Хельга, прислушиваясь к одной ей ведомым голосам.
Я же не слышала ничего и время от времени продолжала всхлипывать.
— Ну что ж, идем.
— Куда?
— За твоим хайсером, милая.
Она легко поднялась из-за стола и бодрой походкой направилась к выходу, а я уныло поплелась следом.
Мы вышли из главного корпуса и свернули по дорожке налево, миновали второй корпус и площадку для занятий по верховой езде. Потом дошли до того сада, через который я когда-то бежала на отбор. И уже после него выбрались к прачечным.
— Мисс Хельга? — удивилась главная прачка, — что-то случилось?
— Случилось. Ищем ворованный хайсер, — сотрудница обеспечения беспрепятственно зашла внутрь и провела меня мимо широких помещений, в которых стояли парящие чаны с горячей водой. Затем мы поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в жилых комнатах.
Не глядя по сторонам, она прошла в первую спальню и, ни секунды не мешкая, устремилась к кровати в самом дальнем углу. Я за ней. Вытянув шею, с любопытством наблюдала, как она открывает чужую тумбочку, одним движение выгребает оттуда все барахло и беспощадно его перетряхает.
Когда из общей кучи выпал знакомый кругляш и весело покатился по полу в мою сторону, у меня защемило сердце.
Я схватила пропажу и прижала ее к груди. Нашелся. Мой. Родненький.
И в тот же момент со спины налетела разъяренная мачеха:
— Что здесь происходит. Кто вам позволил рыться в моих вещах?
Рыться в ее вещах? Так это она…
Увидев хайсер в моих руках, Карла покраснела, но вместо того, чтобы отступить ринулась на меня с кулаками:
— Что ты тут устроила, гадина неблагодарная?
Мисс Хельга легко встала у нее на пути. И хотя росточком она была не велика — едва доставала макушкой до подбородка Карлы — но стойкости и напора ей было не занимать.
— Она здесь со мной. Я провожу расследование кражи именного хайсера.
— Не понимаю, о чем ты, — нагло проскрипела мачеха.
— Украденный предмет был найден в ваших вещах. Поэтому, вы должны пройти со мной к ректору.
— Никуда я не пойду. Она сама мне его подкинула, чтобы оклеветать… Она — та еще мерзавка.
— А я — гончая из отдела обеспечения, — осадила ее мисс Хельга, — и могу с абсолютной уверенностью сказать, что хайсер забрали вы. Если не хотите идти добровольно, я сейчас приглашу стражу, и они выведут вас под руки. Звать?
— Это возмутительно!
— Звать?! — в голосе прорезались нотки, от которых по спине пополз холодок.
И даже до обнаглевшей Карлы, привыкшей к разборкам в Муравейнике, начало доходить, что эта маленькая женщина не собирается отступать перед хамством и напором, и может запросто устроить проблемы посерьезнее вырванных волос или разбитого носа.
Мачеха затравленно озиралась по сторонам, пытаясь придумать оправдание и выкрутиться из неприятной ситуации. Но в дверях уже стояли другие прачки и с откровенным интересом и осуждением наблюдали за нашей перепалкой.
— Уверяю, девчонка все сама подстроила…
— Я последний раз спрашиваю. Вы пойдете сами, или мне позвать стражников?
Кайла метнула на меня взгляд, полный ненависти и прошипела:
— Сама пойду.
— Отлично, следуйте за мной, — с этими словами мисс Хельга развернулась ко мне, — можете быть свободны, Найтли. В следующий раз не забывайте запирать комнату на время своего отсутствия.
— Обязательно, — выдохнула я и отпрянула в сторону, чтобы пропустить строгую гончую и красную, как помидор, злую мачеху.
Они ушли, а прачки, как чайки начали обсуждать произошедшее — громко, возмущенно и совершенно не смущаясь моего присутствия.
— Это какой дурой надо быть, чтобы красть именной хайсер?
— Так она из Муравейника, отродясь их в руках не держала, откуда ей знать, как все устроено. Думала сворует и будет спокойно тратить чужое.
— Я и говорю — дура!
— А наглая какая? Девчонку доводит почем зря…
Они перекинулись на меня:
— Ты не переживай. Ректор не потерпит присутствие таких дамочек в академии. Вылетит так быстро, что и чихнуть не успеет.
Я почему-то не верила в это. Мачеха, наверняка, что-то придумает, как-то вывернется. Она ведь как кошка, у которой девять жизней, и которой все ни по чем.
— Спасибо, — я смущенно поблагодарила за поддержку и хотела уже уйти, но в комнату, отталкивая друг друга локтями, влетели взбудораженные сестры.
Держу пари, увидели, что мать уводят и наперегонки бросились за хайсером.
Эмми первая увидела его у меня в руках. У нее на лице проскочило разочарование, страх, но все это быстро сменилось злостью:
— Это ты подставила маму! Специально!
Плевать ей на то, что Карлу забрали, а вот то, что хайсер уплыл у них из-под носа бесило. Они, наверняка, уже все поделили — кому новое платьице, кому туфельки, кому бантики.
— Ага, — хмыкнула одна из прачек, — опорочили вашу святую мамашу.
— Она ничего не сделала.
— А кто сделал? — тут же поинтересовалась другая, — может, вы? Может, ваши тумбочки тоже проверить?
— Хорошая идея, — остальные тут же поддержали предложение, — может, еще чего прихватили.
— Я…мы… — опешив от волны недовольного ропота, Эмми беспомощно уставилась на Камиллу, но поддержки не дождалась. Наоборот, та нос кривила и брезгливо фыркнула:
— Я тут не при чем. Понятия не имею, что мать вытворяет. Не слежу за ней.
— А я тем более не при чем! — тут же подхватила Эмми.
И они обе, с крайне оскорбленным видом, выскочили из спальни.
— Ты это…аккуратнее, — сказала мне одна из женщин, — с такими родственничками и враги не нужны.
— Я знаю.
Попрощавшись, я спрятала хайсер в карман и побежала обратно в учебный корпус. Из-за расследования и поисков обед я уже всяко пропустила, но еще был шанс успеть на совместное занятие с Вестниками.
В аудиторию я ворвалась буквально за полминуты до начала. Плюхнулась на первое попавшееся свободное место и шепотом попросила у соседки по парте листочек и карандаш. Она недовольно сморщилась, но не отказала.
Предмет, который вел магистр Брок — пышный мужчина с лихо закручивающимися усами — показался мне чудовищно сложным. Сплошная математика, которую я еще со школы недолюбливала, переплеталась с магическими принципами и от того становилась еще сложнее. Да еще мерзкий Оливио сидел аккурат позади меня, и с математикой у него было все в порядке — любые задачи щелкал как орешки. На его фоне я выглядела настоящей тупицей.
Уже вечером, с головной болью и осознанием собственной бестолковости, я выползла из аудитории и поплелась в столовую, а после отправилась к себе, еще не догадываясь на сегодняшний день неприятные сюрпризы еще не закончились.
Кайла мылась в душе, а я только засела за учебник, с твердым намерением осилить ненавистную математику, как дверь с грохотом отворилась и в комнату ворвалась злющая, раскрасневшаяся от ярости мачеха.
— Ты! — она подскочила ко мне и, схватив за грудки, вытащила из-за стола, — Ты!
У нее был совершенно безумный вид. Лицо малиновое, губы перекошены, а в глазах такая ярость полыхала, что я и правда испугалась, что она меня ударит.
— Из-за тебя! — шипела Карла мне прямо в лицо, — из-за тебя сейчас меня позорили эти зажравшиеся…наглые…самовлюбленные уроды! На пустом месте пропесочили, будто я им какая-то нищенка из подворотни!
С этими словами она встряхнула меня так сильно, что в глазах потемнело.
— Пусти! — я умудрилась вырваться из скрюченных, как у хищной птицы, пальцев, и отскочить на безопасное расстояние, — Ты и есть нищенка из Муравейника, как и я. Тебя песочили, потому что воров никто не любит и по голове гладить не собирается.
— Воров? И что, интересно, я украла? Никчемный хайсер? Такой убогий, что даже на платья девочкам не хватит? — брезгливо выплюнула она, — так я его забрала в качестве уплаты, за то, что терпела столько лет в своем доме гадкого приблудыша. Или я должна была по доброте душевной кормить тебя, поить, сопли подтирать?
— Где ты и где доброта? — холодно спросила я.
— Вон как заговорила, — ее лицо еще сильнее исказила злоба, — поступила в эту дыру и все? Перья на заду растопырила? Важная стала? Дрянь неблагодарная!
— За что мне стоило тебя благодарить? За то, что всю жизнь шпиняла меня? За то что позволяла своим драгоценным девочкам издеваться и ноги об меня вытирать?
— Не смей ничего говорить про моих дочерей! Ты им и в подметки не годишься! Никчемная! Никому ненужная! Убожество! Даже мамаша твоя поспешила избавиться от тебя. Вон как лихо она тебя скинула папане, чтобы ты ей жить не мешала. А этот идиот вместо того, чтобы в реке тебя утопить, или подбросить кому-нибудь, посмел ко мне притащить! Мерзавец! Припер нагуляша, а сам свалил.
Слушать это было больно. Я пыталась держаться, но к щекам волнами подкатывал удушающий румянец, глаза щипало.
— Так отдала бы меня! Что помешало? Раз тебе на меня смотреть противно было — отдала бы! — я зло стерла слезы, бегущие по щекам, — и жила бы со своими девочками припеваючи!
— Я бы и отдала. Да у тебя картиночки стали появляться. Как говорится, с паршивой овцы — хоть шерсти клок. Искупление за мои муки! Они все мои! — мачеха схватила меня за руку и дернула рукав, открывая бабочку, — и вот эта тоже принадлежит мне! Все, что у тебя будут, принадлежат мне! Это плата за то, что столько лет сидела на моем горбу! Отдай немедленно!
— Уходи! — я с трудом отпихнула ее от себя.
— Ооо, прогнать меня решила? Так ничего не выйдет, — торжествующий смех хриплым карканьем рвался у нее из груди, — Твой драгоценный Мерран перед отъездом оставил распоряжение, что я с дочками должна остаться в Весморе. Представляешь? Ректору письмо заранее написал, чтобы нас не трогали. Такой приятный мужчина, заботливый.
Я отшатнулась от нее.
— Что глаза выпучила? Думала такая особенная? Свалишь в хорошую жизнь, а нас на том берегу оставишь? Как бы не так! Никому ты тут не нужна! Всегда будешь посмешищем и изгоем! Твое место на помойке!
— А ваше, насколько я в курсе, в прачечных, — на пороге стояла Кайла. В одном полотенце, с мокрыми волосами, все еще разгоряченная после душа, но грозная.
— У тебя забыла спросить, — огрызнулась мачеха, недовольная тем, что прервали.
— Забыла, — белобрысая нагло подошла ближе и, сложив руки на груди, уставилась на Карлу, — мне пригласить коменданта? Или стражу?
— Да я…
— Ты обслуживающий персонал, вот иди и обслуживай, пока я не сообщила кому надо о тунеядсве.
Мачеха вспыхнула еще сильнее. Но одно дело кричать на меня, и совсем другое пререкаться с богатой девочкой, которая с пеленок привыкла приказывать.
— Или мне сказать, что меня тоже обокрали? Ни одно письмо не спасет от наказания за повторную кражу, особенно если об этом узнает мой отец.
Вот этого Карла почему-то испугалась. Зыркнула на меня черными глазищами и убежала, едва не своротив дверь вместе с косяком, а я тяжело опустилась на кровать и, уткнувшись лицом в ладони, зарыдала.
Как гадко все это было. Как жестоко. Я же не виновата, что все так сложилось, не виновата в том, что оказалась никому не нужна и попала в дом к Карле.
В руки мне толкнулось что-то холодное.
— Пей.
— Не хочу.
— Пей! — Кайла силой всунула мне стакан с водой и проконтролировала чтобы я, икая и дрожа всем телом, осушила его до дна, — все, успокаивайся.
— Не могу, — я отчаянно замотала головой, — не могу.
Кровать с боку от меня дрогнула и прогнулась:
— Двигайся, — соседка уселась рядом.
Я предприняла валую попытку подвинуться. Кажется, пару сантиметров удалось освободить, но это не точно. Да и плевать. Я никого к себе не звала.
Слезы продолжали бежать по щекам, обжигая и без того пылающие щеки, в груди дыра размером с кулак. Кайла просто сидела рядом и молчала. Долго сидела, пока мои всхлипы не перешли в судорожные вздохи.
— Ты знаешь, почему я решила поступить в Весмор? — угрюмо поинтересовалась она, когда ко мне вернулась способность воспринимать не только боль внутри, но и происходящее снаружи.
— Жениха захотела найти?
— Пфф, — белобрысая небрежно дернула плечом, — у меня этих женихов и так выше крыши было. Только выбирай.
— Тогда не знаю, — не было никакого желания гадать, почему богатая избалованная девочка решила поступить в полувоенное учебное заведение, хотя могла спокойно обучаться в каком-нибудь пансионе для благородных девиц, вязать ажурные салфетки и мастерски заваривать чай тридцатью пятью разными способами.
Она немного помолчала, будто собираясь духом, прежде чем начать говорить:
— Мать умерла, когда мне было семь. Спустя пару лет отец женился второй раз. На женщине из хорошего рода, вдове с двумя дочерями, — хмыкнула Кайла, забирая у меня пустой стакан, — сначала все прекрасно было. Эмилия старалась быть хорошей мачехой, заботилась обо мне, как о родной. Но постепенно из дома стали пропадать все упоминания о моей родной матери, и все больше вокруг становилось самой Эмилии. А потом я начала чувствовать, что мешаю ей. Что она везде пропихивает своих дочек, а меня старается оставить в стороне. Но все это она делала с такой милой заботливой улыбкой, так ласково, что даже отец не поверил мне, когда я об этом рассказала. Сам он получил повышение по службе и все больше пропадал на работе, и все меньше уделял внимания дому, доверив семейные вопросы своей жене.
Она усмехнулась, будто сказала что-то веселое, только веселья не было и в помине.
— И что дальше? — я некрасиво, по-муравейнически, шмыгнула носом.
— А дальше улыбок стало меньше, зато стремления возвысить своих девочек гораздо больше. Ее очень сильно бесило, что все вокруг знали, что я настоящая дочь отца, а ее дочери приемные, и что самые желанные женихи обивали порог нашего дома вовсе не из-за ее крошек, а ради меня. И как бы она не пыталась выпятить их вперед, все равно все шли за мной. Тогда она начала медленно, исподволь капать отцу на мозги. Мол от рук я отбилась, мол надо заняться воспитанием, а самое лучшее воспитание дают в монастыре святого Ферниса, на другом конце Империи. И условия там отличные — своя келья, три цветных платка на весь срок пребывания, а самое главное, десять лет там надо торчать безвылазно, чтобы потом выйти воспитанной, возвышенной и просвещённой.
— Так отдала бы своих крошек туда, — предложила я.
— Я ей тоже самое сказала, но отец внезапно поддержал Эмилию. Не знаю, что уж такого она ему напела, чем напоила, но он согласился, что в монастыре мне самое место. Поэтому я сбежала и назло всем поступила в Весмор. И поскольку престижнее него нет ничего — отец тут же одобрил мое решение и теперь всем гордо говорит, какая его дочь молодец. А маменьку так перекосило, что смотреть страшно. Ее дочкам такое поступление точно не грозит, дара нет ни у одной, ни у второй. А тут и самое лучшее учебное заведение, и женихи эти, будь они неладны, и в дальнейшем для выпускницы Весмора будет открыто множество дверей. В общем, она в печали и, поговаривают, даже начала пить. Так что в любом случае, я вышла победительницей.
Я грустно улыбнулась:
— Молодец.
— И ты тоже победила, — внезапно сказала Кайла.
— Угу, я такая. Победитель по жизни.
— Разве нет? Ты смогла перебраться с того берега на этот. Поступить, набрав больше всех баллов. Сделала то, что оказалось не под силу многим девушкам из Хайса. То, что кругом куча недовольных — так это, наоборот, бодрит и дает возможность лишний раз утереть всем нос. Репутация подмочена — пффф, считай это изюминкой. Мало кредитов? Так будет больше, все зависит от старания. Что еще? Какие у тебя там проблемы?
— Ты видела мою проблему и слышала.
— Это все от бессилия. Она понимает, что ты выпорхнула из-под крыла и уже никакими плетями тебя обратно не загонишь, вот и беснуется. Что ей еще остается? Только орать, унижать и пакостить. Вот и все. Перешагни и иди дальше.
— Это сложно.
— Сложно, — согласилась Кайла, — но впереди у тебя новая жизнь, вот и думай об этом. А чудо-родственнички пусть остаются позади и барахтаются в своем собственном яде.
— Я не понимаю, зачем Мерран притащил их сюда, — я продолжала сокрушаться, хотя на сердце после слов и признаний блондинки стало легче, — для чего?
— Значит, так надо. Он магистр, ему виднее. Тебя это не касается, просто занимайся своими делами. Расти свои руны и наслаждайся.
— Руну. У меня она только одна.
На это Кайла удивленно вскинула брови. Потом подошла к своему шкафу и открыла дверцу, то же самое повторила с моим шкафом, в результате образовался зеркальный коридор.
— Иди, смотри.
Я сначала не поняла в чем дело, но она похлопала себя по лопатке, намекая куда именно смотреть. Спустив с плеча рукав, я подошла к зеркалу и увидела вторую руну, едва заметными мазками пробивающуюся на коже.
— Вот видишь? — Кайла уперла руки в бока, — и ты все еще хочешь сказать, что не победительница?
Я поправила одежду, застегнула пуговицы и скромно улыбнулась:
— У меня еще с математикой проблемы.
— Не наглей, — проворчала она, но строить из себя снежную королеву было уже поздно. Лед между нами растаял.