2134: Элемент

Глава 5 Январь

От пронзительных криков ведьмы, которая закатив глаза лишилась чувств — и упала бы, если бы Никлас не подхватил, шел мороз по коже. Ну, теперь и выбора особого нет — бежать или нет, Никлас предчувствиям Катрин склонен был верить. Допуская при этом где-то на краю сознания, что это может и ничего не значить — вполне может оказаться следствием шока после спиритического сеанса в лесу, помноженное на побочный эффект стимулятора.

Но допуская подобное, Никлас уже принялся раздавать приказы. Почти сразу пара Мейера и Крестовоздвиженского залетела в служебные помещения кухни — докладывая криком, что и там пусто. Тришкин и Вяземский под руководством брата Павла добежали до машин, забрав все оружие, и сейчас присоединились к Мейеру, Крестовоздвиженскому и Никласу, баррикадировавшим окна и двери. Шкафами, столами — всем, что попадалось под рукой.

Никлас обратил внимание, что пока Вяземский нес два стула, широкоплечие брат Павел и Тришкин несли к окнам по два стола. Пока Вяземский двигал один стол, брат Павел с Тришкиным подвинули и поставили вертикально массивный холодильник с посыпавшимися внутри полками и пирожными, полностью закрыв им одно из окон.

Здание администрации представляло из себя узкий вытянутый в длину бревенчатый сруб. В восточной и западной его части было по одному оконному проему, в южной — направленной к озеру, где находилось дверь, тоже два. В северной стене, направленной к лесу, окон было аж четыре штуки, рядом с которыми стояли столики кафе. Ими, а также вырванной и выломанной из пола стойкой регистрации сейчас закрывали оставшиеся окна. Из подсобки доносился грохот и ругань — это баррикадировали дверь кухни Мейер с Крестовоздвиженским.

В центре зала, на сдвинутых двух столах, было сложено принесенное из машин оружие. Дробовики и патронташи, карабины и подсумки; пулемет был уже в руках брата Павла, только что Вяземский примчался из машины с двумя коробами, которые сразу не принесли.

Вообще пулемет опричной группе не был положен совершенно никоим образом. Но брат Павел не являлся контрактором, а выполнял данный обет служения, при этом не будучи уволенным с наставнической монастырской службы. И, учитывая его — не раскрываемую правда, должность в монастырской иерархии, имел право использовать пулемет. Правда, право это полагалось ему по закону только для защиты монастыря. Но в оружейном кодексе не было точно указано, что защита монастыря должна обязательно проходить в переделах территории монастыря; поэтому, после консультации с юристом, пулемет у опричной группы Бергера все же появился. Пусть и без возможности его применять невозбранно, но ситуация когда «пулемет есть» гораздо лучше, чем ситуация когда «пулемета нет».

За консультацию и заключение юристов пришлось выложить круглую сумму, но у Никласа не было проблем с деньгами. Поэтому у его группы не только пулемет был, кроме этого все его ратники были экипированы настолько, насколько позволяли сдерживающие нормы оружейных законов Империи. И сейчас свет в здании выключили, а на карабинах брата Павла, Крестовоздвиженского, Мейера и Тришкина уже были закреплены массивные ночные прицелы.

Брат Павел и Крестовоздвиженский расположились у северной стены, напротив леса и подъездной дороги, Мейер с западной — только к лесу обращенной, Тришкин с восточной, частично смотрящей на берег. Сам Никлас занял позицию неподалеку от двери с южной стороны, до рези в глазах всматриваясь в пустую и ровную гладь озера. У него на карабине ночного прицела не было, но он ему и не требовался — сразу после того, как Катрин упала в обморок он влил в себя зелье «Кошка», и сейчас мир для него уже выкрасился во все оттенки серого.

Вяземский с Катрин, которая уже постепенно приходила в себя, сейчас находились в центре зала. Они оба пусть и были неплохими стрелками, но в Вяземском Никлас не был до конца уверен, а Катрин просто не хотел подвергать ненужному риску. Горчаков, который употребил еще один флакончик стимулятора, тоже был рядом с ними, но он присутствовал в качестве резерва.

— Кать, как у тебя с предчувствиями? — спросил Никлас, видя, что Катрин уже вернулась в нормальное состояние.

— Пусто, по нулям. Меня как выжали.

— Что это было? Кого ты видела?

— Не могу понять. Как будто злая масса приближается — причем она вроде ползет, но при этом бежит.

— Ксеносы? — вспомнил Никлас, как его атаковали передвигающиеся по слизи твари.

— Нет, точно нет. Оно живое. По-настоящему живое, я имею ввиду.

— Понял, принял.

Несколько долгих минут прошло в молчании. Слышно было только негромкое поскуливание щенка, которого брат Павел — осмотрев сломанную лапу, положил пока в коробку, закутав в одеяло.

Никлас уже начинал нервничать. Причем нервничал он не столько от неизведанной пока опасности: он все больше допускал, что предчувствие Катрин может быть эффектом наложения эмоций после спиритического сеанса и употребления стимулятора от Горчакова. Но даже если ее предчувствия верны, то к ним идет что-то «по-настоящему живое». А если брать что-то «по-настоящему» живое, то здесь действовал оружейный кодекс империи, который ограничивал даже опричные группы, а личные баронские дружины ограничивал намного больше.

У охранников барона, если представить, что это они сейчас собрались нападать, просто нет шансов. Как не будет шансов, например, у группы Бергера, если они встретятся в чистом поле с обычным отделением легионных мотострелков. Не говоря уже о бойцах императорской гвардии, которые опричников могут размотать даже не заметив в их лице препятствия.

Нервничал Никлас все больше по другому поводу: он сейчас переживал, не поспешили ли они. Когда представил, что сейчас к дому подойдут отлучившиеся было хозяева, почувствовал себя неуютно. Очень. В этот момент неожиданно громко прозвучавший шорох заставил его вздрогнуть. Обернулся — это невозмутимый Мейер употреблял сухой паек.

— Если на нас решат напасть, у них есть еще не более четверти часа, — заговорил Горчаков. — Дальше уже подъедет Разумовский, с ним будет как минимум четыре патрульных экипажа, а если я вызову поддержку с воздуха…

— Командир, разрешите вопрос? — спросил вдруг Мейер.

Удивились все — бывший молодой перспективный чиновник, после суда и военной каторги ставший старым солдатом, говорил настолько редко, что каждый такой случай был запоминаемым событием. Тем более как сейчас, когда он перебил Горчакова.

— Спрашивайте.

— Если я увижу что-то подозрительное, я могу открывать огонь?

— Да.

— Спасибо.

Продолжения не последовало, но все напряглись. Никлас, всматриваясь в белую — даже в серых цветах посветлевшей ночи, гладь озера, вдруг заметил быстро перемещающееся темное пятнышко.

— Кот, — шепнул он и сказал уже повысив голос: — Кот Василий возвращается, бежит по озеру.

Массивный кот-искатель залетел в приоткрытое окно черным росчерком молнии. Распушив хвост, зашипел, глядя на Никласа; шерсть его встала дыбом на спине, и весь вид говорил о том, что разумное животное взволновано.

— Василий, что случилось?

Кот-искатель продолжал шипеть.

— Ах да, вы же кот, говорить не умеете, — не удержался Никлас.

Василий отвернулся от Никласа — взглядом единственного глаза явно показав, что сарказм здесь и сейчас совершенно не уместен. В пару прыжков оказался рядом с Катрин, снова громко зашипел. Но при этом — явно осмотревшись и увидев готовность группы, выглядел кот гораздо более уверенно. Сейчас он запрыгнул на стол и сел рядом с ведьмой, после чего принялся что-то показывать лапой.

— Говорит, что идут в обход по лесу вдоль озера, — расшифровала его жесты Катрин.

— Кто идет?

Неожиданно Василий поднял обе лапы и прислонил их к голове, словно показывая уши, а потом пару раз открыл пасть, издав мяукающие звуки, которые отдаленно походили на лай.

— Волки? Собаки? — продолжала спрашивать у него Катрин. — Хищная стая?

Кот кивнул, и больше ничего «рассказать» не успел — вдруг неподалеку от здания раздался громкий вой, постепенно усиливающийся настолько, что словно ввинчивался в мозг. Никлас, закричав от обездвиживающей боли, завалился на бок. В глазах все стало темно-серым, а после пошло размытой рябью словно экранные помехи. Пара секунд, и он ничего не видел и не ощущал кроме ошеломляющей боли и тяжести — которая происходила оттого, что его руки и ноги вдруг онемели.

Морок снял пронзительный крик, вернее даже визг Катрин. Причем завизжала она так сильно и громко, что на несколько мгновений все звуки окружающего мира пропали, а картинка перед глазами словно поплыла; как будто круги пошли от камня, брошенного на идеально ровную водную поверхность.

Катрин сейчас стояла на коленях, широко раскинув руки и открыв рот теперь в уже беззвучном крике — не слышимом в наступившей абсолютной тишине. Мир вокруг Никлас по-прежнему видел в гамме серого, но появилось в нем и яркие цвета: глаза Катрин. Они сдержанно сияли красным даже сквозь веки, будучи закрытыми.

Невероятное зрелище.

Вдруг резко открыв глаза, Катрин ошалело осмотрелась. Она уже перестала кричать, и с прекращением ее пронзительного визга моментально вернулись и все звуки окружающего мира.

Освободился от морока с помощью вмешательства Катрин не только Никлас — помогло и остальным. Мейер и Крестовоздвиженский как раз вскочили на ноги, и оба практически одновременно начали стрелять. Выругался брат Павел, подхватывая карабин, испуганно закричал Тришкин: в забаррикадированные окна лезла хищная стая. Захлебываясь лаем, слюной и яростью — совершенно обезумевшие животные даже не лезли, а буквально перли. Звенело стекло разбитых окон, трещали под напором массы тел спешно созданные баррикады.

Вот что имела ввиду Катрин, говоря про «ползущую массу, которая бежит». Стая действовала как единый организм — безумно слившись в слепой ярости. Никлас вдруг понял, что до них пытаются добраться собаки из вольеров поместья барона — те самые, ездовые, которые недавно смотрели на него такими дружелюбными к человеку взглядами. Но сейчас что-то, или даже скорее чья-то злая воля лишила таких недавно красивых животных разума, превратив их в тупую массу, бросая в самоубийственную атаку на людей. Обезумевшие собаки лезли в забаррикадированный дом как обезьяны, проталкивая тела навстречу выстрелам.

Оглушительно гремели выстрелы — Мейер и Крестовоздвиженский уже расстреляли магазины карабинов, подхватили дробовики. Целиться почти не было нужды: в шерстяную и зубастую массу, которая не щадя себя пыталась пробиться в забаррикадированные окна, не промахнуться.

Равномерно захлопал карабин в центре зала — Горчаков тоже подключился к стрельбе. Пронзительно закричал Тришкин — расстреляв весь магазин, он прикладом убил двух лезущих в дом собак, и не увидев перед собой целей зачем-то высунулся наружу в открытое окно. Там его приняли моментально — несколько собак тут же напрыгнули снизу, прихватили за плечо и за руку, пытаясь вырвать из дома на улицу.

Тришкин вырвался, вваливаясь обратно с собаками на плечах; раздалось несколько выстрелов — это Горчаков убил одну, которая сорвалась с плеча Тришкина, второй крестьянский сын перебил хребет ударом кулака.

Горчаков, отбросив карабин Вяземскому для перезарядки, уже взял следующий, расстреливая собак, полезших в оставленное Тришкиным окно. Стреляли уже почти все — Мейер, Крестовоздвиженский, брат Павел, Горчаков; даже Тришкин с разорванной клыками щекой вскочил, и кулаком прибив запрыгнувшую в проем очередную собаку, подхватил свой дробовик. Снова высунулся в окно — необучаемый, о чем крикнул ему Горчаков, и с воплем ярости сейчас стрелял из дробовика.

Тришкин высадил магазин быстро, вылез обратно из окна. Никого следом за ним не появилось, да и стрельба постепенно затихала. В обезумевшей стае — показавшейся сначала такой огромной, оказалось всего несколько десятков собак, и большая их часть уже была перебита.

В ушах осталось только эхо выстрелов, сменяясь скулежом и рычанием — не все обезумившие чужой волей собаки были убиты сразу, многие только ранены. Ни единого выстрела за все это время не сделали только приходящая в себя Катрин и студент Вяземский. И Никлас: с его стороны, со стороны озера, в дом не пыталась проникнуть ни одна обезумевшая от ярости собака. И наблюдая за отражением атаки, будучи готовым вмешаться, он периодически поглядывал в сторону озера. Не зря: только что заметил вдали тень движения, поднял бинокль.

Не видно ничего. Зажмурился, проморгался, подкрутил настройку фокусировки. Вот, так лучше. Присмотрелся и понял, что с территории поместья на лед озера выкатился… трактор. Обычный трактор, с огромными рубчатыми колесами, стеклянной будкой кабины и массивным отвалом впереди. Точь-в-точь такой же синий трактор территорию базы Отдельной Константиновской команды каждое утро во время снегопадов расчищал.

Синий этот трактор иди нет, непонятно — для Никласа сейчас все было как для кота ночью, серое. Но цвет в принципе неважен: главное, что трактор ехал прямо по льду не сворачивая, расчищая дорогу. Было видно, как рядом с отвалом громоздится высокий сугроб. Никлас отвлекся от бинокля — за спиной раздалась пара выстрелов, но это ратники добивали серьезно раненых собак. Которые уже растеряли морок безумия, бросивший их в яростную атаку на укрепившихся в доме людей.

Только что брат Павел добил еще одну — с раздробленным картечью тазом и позвоночником. Пес смотрел на человека непонимающим, угасающими небесно-голубым взглядом, из которого уже ушла безумная ярость, а глаза брата Павла — заметил Никлас, влажно поблескивали.

Никлас снова поднял бинокль, посмотрел на другой берег озера. Заметил, что в одном из эллингов уже открылись ворота, из которых прямо сейчас выкатывался самолет. Небольшой биплан на широких колесах-дутиках, рядом с ним суетилось несколько человек. Никлас модель самолета с такого расстояния не узнал, но понял, что барон может уйти прямо сейчас; видел он подобные самолеты в А-Зоне, они с небольшого пятачка взлететь могут.

Трактор между тем разворачивался — проехав в одну сторону по прямой, он ехал обратно, делая расчищенную полосу еще шире. Самолет — рядом с которым бежало несколько человек, толкая за крылья, уже выкатился к ее началу.

Решение, в общем-то, пришло довольно быстро.

— Павел! Пулемет! — с криком обернулся Никлас.

Брат Павел вопросов задавать не стал, просто перебросил ему пулемет. Причем, безошибочно уловив требуемую срочность в крике Никласа, сделал это быстро. Очень быстро — шагнув вперед, взялся за переносную рукоятку сверху и бросил оружие из согнутого положения снизу. Почти как шар для боулинга.

Пущенный таким образом пулемет прилетел Никласу прямо в грудь. Хорошо еще боком, иначе мог воткнуться как копье или прибить прикладом. Никлас пулемет, конечно, поймал, но брат Павел обладал столь недюжинной силой, что переданная импульсом броска она приложила Никласу спиной в стену. Он при этом ударился затылком, и едва не потерял сознание; от такого казуса его удержало лишь волевое усилие и мысль о том, как это будет выглядеть со стороны.

«Лежит на асфальте солдат из стройбата, не пулей убит, а замучен лопатой», — как любил повторять его первый наставник.

Взбодренный так счастливо миновавшей возможностью создать ходячий анекдот, став его главным героем, Никлас уже выскочил за дверь. Пробежав к стоянке — первые метры чуть петляя после удара головой в бревна стены, запрыгнул в буханку. Бросил пулемет на пассажирское сиденье, уже завел — как, сам даже не понял; вдавив в пол педаль газа, поехал задом и назад почти не глядя по зеркалам.

Не смотрел, потому что в глазах пока еще чуточку двоилось — даже если попробовать смотреть в зеркало, можно только само зеркало четко увидеть, но не отражение в нем. Тем более чего там смотреть — Никлас хорошо помнил, что позади чисто должно быть до самого берега. Раздался треск и грохот, буханка подскочила, что-то переезжая. Ну, может не все запомнил, подумал Никлас, выворачивая руль и мельком глянув на только что сбитый информационный щит.

Машина, гребя рубчатыми высокими колесами по сугробам, развернулась и взревев мотором понеслась по ровному озеру. Фары Никлас не включал — буханка, которая пока так и была в родном светло-сером заводском окрасе, на глади озера не сильно привлекает внимание, поэтому он надеялся, что пока остается незамеченным. В салоне стало холодновато — глянув в зеркало заднего вида Никлас понял, что, ударив массивный щит, умудрился разбить одно из стекол в задней двери.

Трактор между тем выехал на берег, расчистив взлетную полосу. Винт самолета уже раскрутился — Никлас даже услышал работу двигателя, по чистому пространству замерзшего озера звук далеко разносится. Он сейчас пытался выжать из машины все что можно, тем более ехал по уже накатанной двумя машинами колее. Стрелка спидометра медленно, но неуклонно двигалась вправо.

Если бы самолет взлетал сразу, Никлас бы точно не успел. Но пилот чего-то ждал. Кого-то, вернее — увидел Никлас, как к самолету подлетел примчавшийся с другого берега снегоход, и с него спрыгивает мужчина. Захлопывал за собой дверь он уже на ходу — самолет тронулся с места, начиная разгон для взлета.

Никлас перекрыть полосу не успевал, хотя и был уже недалеко. Понимая это, он вдавил в пол педаль тормоза, выкрутил руль до упора и одновременно наклонившись, дернул рычаг ручника. Буханка сорвалась в скольжении разворота, а Никлас уже — вместе с пулеметом, непонятным образом оказался сзади в салоне. Нет, понятно, как — он выпрыгнул из сиденья назад и вбок, приземляясь на кожух двигателя, одновременно с этим схватив пулемет и совершив кувырок назад. Вот только скорее всего дай задание ему повторить это специально, подготовившись на свежую голову, вряд ли бы смог повторить подобное снова, тем более так идеально.

Никлас уже высунул ствол пулемета в разбитое окно, зацепив ножками сошки за дверь. Прицелился в отрывающийся от земли самолет, на выдохе выпустил короткую очередь. Подкорректировал прицел по черточкам трассеров, зарядил еще одной короткой очередью, второй. Он не умел стрелять из пулемета — и, если бы нужно было брать боковое упреждение, скорее всего не попал бы. Но самолет сейчас катился по расчищенной полосе почти прямо на Никласа — он видел попадания, видел, как пули выбивают редкие искры из кабины, двигателя и винта. Но не видел никакого эффекта — поэтому стрелял уже длинными очередями.

Самолет оторвался от земли и с гулом прошел почти над машиной, исчезнув из вида — только последние черточки трассеров, оставшиеся за хвостом, в небо уходили. Никлас вывалился на снег озера через заднюю дверь, находясь в полном недоумении и расстройстве. Но даже еще не глянув вслед самолету, уже услышал изменение в звуке двигателя; а сейчас и увидел, что самолет прекратив набирать высоту начал заваливаться на крыло. Несколько секунд, и он уже врезался в деревья на западном берегу озера.

Никлас вернулся за руль, поехал к месту падения. Не по прямой, сначала подъехал к берегу, после покатил вдоль него. В посаженном с помощью пулемета самолете вполне могли быть выжившие, поэтому бросаться туда по прямой и получить приветственную пулю Никласу совершенно не хотелось.

Остановился он, не доезжая до места падения примерно пару сотен метров, вышел на машины. Из оружия у него были только пулемет с почти расстрелянным коробом и взятый как трофей у рейхсграфа Брандербергера вальтер в кобуре, с которым Никлас так и не расставался.

Аккуратно, перебежками от дерева до дерева, Никлас направился к месту крушения. Понял, что не ошибся — между деревьев успел увидеть, как согбенная фигура копошится рядом с белеющем переломанным фюзеляжем. Не сразу Никлас понял, что именно пострадавший выживший пытается сделать. А когда понял, было уже поздно — оказывается, тот намочил ветошь в керосине и уже бросил ее на двигатель.

Пламя сразу занялось, отчего выживший отшатнулся — довольно странно, едва не упав при этом. Как вампир от святой воды — пришло Никласу на ум невольно сравнение. Выживший вроде бы бросился бежать, по широкой дуге огибая самолет, но стоило Никлас поднять пулемет, как тот вдруг почти исчез из вида.

Никлас ошибся — пассажир пусть и был согбенный, но это не было результатом травм. Он почти прошел трансформацию — частично обратившись в зверя. И сейчас широкими прыжками, почти не замечая сугробов, он летел прямо на Никласа размытым росчерком.

Этот размытый росчерк броска летящего в прыжке оборотня вдруг, на пару мгновений, приобрел довольно четкие очертания. Время словно чуть замедлилось, как будто давая возможность Никласу поймать нечеловечески быструю тварь в прицел.

Хлестнула пулеметная очередь, оборотень сломался в прыжке, рухнув на землю и прокатившись по сминаемому снегу. Никлас, даже в ясном состоянии бесстрашия хорошо понимая, что ему сейчас очень, ну просто очень повезло, расстрелял оставшиеся патроны, целясь оборотню в ноги и живот. Измененное трансформацией тело изгибалось, человекообразный хищник хрипел и дергался в конвульсиях, постепенно затихая.

Никлас поставил пулемет на снег, достал вальтер. Держа потрепанного оборотня на прицеле, подошел ближе. Серость ночи вновь раскрасило яркими пятнами: желтым горели звериные глаза барона Волчанинова.

— Ведьмак, значит. С-с-ска, как я сразу не догадался, — булькая кровью, прохрипел он.

— Волколак, значит. С-собака ты бешеная, как я сразу не догадался, — в тон ему ответил Никлас. — Ничего напоследок сказать не хочешь?

— Чтоб ты сдох!

— Все там будем, — пожал плечами Никлас, глядя уже в стекленеющие глаза, теряющие желтый отсвет и окрашивающиеся в окружающую серость ночи.

Прикрывая рукой лицо от нарастающего жара горящего самолета, Никлас подхватил пулемет и вернулся к буханке. Понял, что его уже давно вызывают по рации. Когда отвечал, прямо насчет себя и своего отношения к делу ничего не услышал, но понял все по тону прекрасно.

Расстроился, но не сильно — его сюда, к самолету, словно выдернул некий импульс. Непонятно, то ли провидение, то ли просто бесшабашная дурость. А то, что он совсем забыл про рацию — ну так в голове до сих пор после удара в стену шумит, хорошо хоть перед глазами не двоится больше.

С такими мыслями достал трос, привязал к фаркопу. Бросил трос прямо на снег, так и проехал на берег к месту крушения. Побуксовал в сугробах немного враскачку, проехал сминая молодую лесную поросль, остановился рядом с телом барона-оборотня. В салон или на крышу он его закидывать даже не собирался — трех месяцев не прошло, как один труп уже восстал из мертвых практически при нем, не нужно больше такого счастья.

Привязав тело Волчанинова за ноги, Никлас развернулся и поехал в сторону базы отдыха. Выехав на лед, моргнул несколько раз фарами, обозначаясь. Когда подъехал к берегу, его уже ждали — у вмерзших в лед причалов.

Встретили молча, поглядывая… внимательно поглядывая. Ну, он командир, так что оценочных комментариев насчет его забега в одиночку по-прежнему никто отпускал, даже Горчаков. Никлас вышел из машины, прошел назад — к сугробу, в который превратилось волочащееся по снегу тело. Руками лезть не стал, вернулся и достал из-под водительского сиденья сметку для стекла. Очистил мертвому барону лицо, жестом подозвал остальных.

Брат Павел, который оказался ближе всех, уже присел рядом с телом.

— Волколак, — удивленно произнес он, присмотревшись. После чего поднялся и вдруг плюнул на труп, позволив себе несколько выражений, которые совершенно точно не являлись богоугодными. Никлас его прекрасно понимал — небесно-голубые глаза умирающего пса, который очнувшись от морока совершенно не понимал, что происходит, теперь долго ему будут вспоминаться.

Горчаков, который до этого молча стоял рядом, сочно выругался — впервые за все то время, которое Никлас его знал.

— Андрей? — удивленно повернулся к нему Никлас.

Горчаков, невиданное дело, еще раз выругался.

— Вы когда-нибудь слышали об инквизиции? — поинтересовался он у Никласа.

— Слышал, но только в общих чертах.

— Я сейчас сообщу о случившемся, и у нас у всех появится возможность инквизицию увидеть.

— Инквизиция занимается оборотнями?

— Брат Павел ошибся — барон Волчанинов не волколак. Он волчий пастырь, а это меняет дело. Инквизиция не занимается оборотнями, она занимается ересью. А ересь — это совсем не дураки-студенты, которые листовки про добрый и чуткий Сверхразум по столбам расклеивают, так что инквизиторы здесь будут очень скоро. Я надеюсь, ни у кого нет замолчанных тяжких грехов? Если есть, нужно скорее решать вопрос с исповедью.

— Все так плохо? — насторожился Никлас.

— Нет. Все гораздо хуже, это же инквизиция, — покачал головой Горчаков. — Нам теперь всем на допросах душу вынут, вывернут, выжмут и повторят так не один раз.

Брат Павел, который поднялся от тела оборотня-барона, только кивнул согласно. И вдруг насторожился; не только он один — раздались характерные звуки взятого наизготовку оружия.

— Студент? — вопросительно посмотрел Никлас на Вяземского, на котором лица не было. Похоже, что-то из тяжелых грехов за ним определенно числилось.

— Медленно положи оружие на землю и сделай два шага назад, — раздался спокойный голос Крестовоздвиженского. Именно он и Мейер первые заметили оцепенение Вяземского, а сейчас держали его на прицеле.

— Рассказывай, — произнес Никлас, когда Вяземский положил на снег карабин и отошел на два шага назад.

— Й-й-й-йа… Й-й-й-йа…

— Говори! — вдруг хлестнул всем по ушам крик Горчакова.

— Я часто смотрю с вожделением на разных дам высоких сословий и позволяю себе представлять, как я с ними воплощаю самые разные… самые разные сексуальные фантазии, которые определенно не одобрят в Инкви…

— Ну студент, ну ты дебил, — Крестовоздвиженский уже опустил оружие. Мейер тоже карабин опустил — промолчав, но невольно рукой лицо закрыв.

— Альберт, вот скажите, — тяжело вздохнул Горчаков. — Вы же умный, образованный, эрудированный. Мы же с вами не далее как три дня тому поэзию серебряного века обсуждали с такой глубиной погружения, которое не от каждого университетского преподавателя ждешь. — Почему вы иногда несете такую…

Договаривать Горчаков не стал, только рукой махнул и уже обернулся к Никласу, переходя на язык официоза:

— Корнет граф Бергер. Я уже официально вернул вам командование группой, вам нужно зайти в личную почту и подтвердить получение…

Никлас в этот момент махнул рукой, и все ратники побежали к машинам. Даже все еще ошарашенный Вяземский, которого, впрочем, Крестовоздвиженский за собой потянул. Горчаков дождался пока все исчезнут, кивнул, продолжил.

— За время, пока не прибудет Инквизиция, нам нужно попасть в дом барона и официально наложить арест на его имущество. Такое поместье на дороге не валяется, тем более может быть это не все его имущество, — совсем негромко добавил он.

— Такое поведение и помыслы не входят в число тяжких грехов? — поинтересовался Никлас.

— В список тяжких не входит, — хмыкнул Горчаков.

— Смотрите, — ровным голосом произнесла Катрин, показывая рукой в сторону другого берега.

Обернувшись, увидели на что показывала ведьма: занимающееся огненное зарево в стороне баронского поместья.

— Похоже терем запалили перед отлетом, — предположил Горчаков.

— Вот с-собака бешеная! — не удержался Никлас.

— Скорее всего, там сейчас горит вся документация и фактура по поводу места отдыха, которого нет.

Никлас не сразу понял о чем речь, потом вспомнил о чем упоминал Разумовский, говоря о причинах получения простым бароном столь дорогой земли под поместье.

— Ну, там может баня уцелеть, — пожала плечами Катрин.

— Трактор там еще есть, надеюсь его не спалили, — добавил Никлас.

— Тем более что сама земля тоже немалых денег стоит, правильно? — Катрин посмотрела на Горчакова.

— Да.

— Такие же мысли тоже не входят в число тяжких грехов? — поинтересовалась ведьма.

— В число тяжких не входят. Но вам бояться нечего, вы ведьма, вас Инквизиция допрашивать не имеет права, только если на беседу позовут.

— Да? Какая приятная неожиданность, — взметнула брови Катрин.

— Время, время. Поехали, надо сначала забрать шкуру убитого волка, и только потом ее делить, — поторопил их Горчаков.

Они успели. Доехали до поместья, вошли красиво сразу с двух сторон. Впрочем, опасности никакой не было — весь персонал поместья, после попытки бегства барона, выстроился на улице и сопротивляться не собирался, явно готовясь давать показания.

Трактор уцелел. Баня тоже не сгорела, как и несколько отдельных, прячущихся в глубине леса коттеджей; а ведь были еще лодки, яхты и катера — осматривал Никлас «шкуру убитого волка».

Пришлось, правда, хорошо побегать всей группой, обливая стены и не допуская распространения огня на хозяйственные постройки. Потом уже, когда прибыли пожарные команды из Соснового Бора, Никлас с Катрин устроились в сторонке на штабеле с дровами в укромном уголке. Сидя уже привычно в обнимку, они наблюдали как догорают остатки терема, вокруг которого раскатывали рукава из машин пожарные.

— Человек может вечно смотреть на три вещи — как горит огонь, как льется вода, и как работают другие люди. Идеальный вариант: пожар, — невесело хмыкнул Никлас. Его ощутимо потрясывало — только сейчас полностью приходило понимание, что он ведь едва не погиб от зубов волчьего пастыря.

— Неправильная сказка, — негромко проговорила Катрин, которая в это время думала о чем-то своем.

— Что?

— Красная шапочка. В сказке все закончилось хорошо, а здесь…

— Нет.

— Что «нет»?

— В оригинале сказки красную шапочку волк убил. Причем там аллегорическая история, смысл которой в том, что молодым и глупым леди не стоит связываться со старыми и прожженными джентльменами. Только потом уже сказку облагородили сначала Перро, потом братья Гримм, последовательно убирая из нее садизм, каннибализм, растление малолетних и вот это все, закончив дело счастливым концом с охотниками или дровосеками.

— Да? Но тогда ведь получается, что оригинал сказкой и не был?

— Получается, так. Словно бы в пространственно-временном континууме образовалась петля, возвращая суть явления к его истокам.

— Это ты сам сейчас, или цитата?

— Частично. Серию статей-миниатюр читал недавно, про…

Катрин вдруг встрепенулась и выпрямилась, поднимая голову с плеча Никласа. Он посмотрел по направлению ее взгляда, увидел подходящего Горчакова. Действие стимулятора уже прошло, инспектор снова хромал, отчего был заметно зол и раздражен.

— На подлете, — сообщил Горчаков, и одновременно с его словами Никлас услышал характерный звук винтокрылых машин.

Спрашивать: «Кто?» не было нужды. И так понятно, что инквизиторы прибыли.

— Надеюсь, у вас нет важных дел в ближайшие несколько суток? — с вернувшимся в голос ядовитым сарказмом поинтересовался Горчаков, глядя как первый из двух вертолетов с прибывшей на место командой инквизиторов заходит на посадку.

Никлас только вздохнул, промолчав — уже четко понимая, что свидание с Есенией в эту ее командировку продолжения точно не получит. Не то, чтобы он не держал в уме предупреждение Горчакова. Но чувствовал, что эта история далеко не закончена и он собирается или поставить в ней точку, или продолжить приятное знакомство.

Словно некий подталкивающий импульс внутри ощущал — непонятно, правда, то ли воли провидения, то ли просто бесшабашной… смелости, например.