2134: Элемент

Глава 11 Апрель

Негромкие звуки музыки, калейдоскоп лиц. Вежливые полупоклоны, приторно слащавые улыбки.

— Господин Бергер, как я рада знакомству с вами…

— Очень приятно…

— Мое почтение…

— Ах как приятно наконец вас лицезреть воочию…

— Спешу представить вам…

— Для меня большая честь…

Еще и к наградной шашке на поясе не привыкнуть никак. Пограничная Стража формально принадлежала к кавалерийским частям, а корнет граф Бергер — по странной бюрократической коллизии со штрафным отрядом, формально больше принадлежал Пограничной Страже, чем Особому отделению. Поэтому вместо жандармского кортика ему была вручена немаленького размера шашка, с выгравированной на золотом эфесе надписью: «За Храбрость».

Зато Никлас сегодня впервые появился на публике в черном с серебром мундире опричника. Это был единственный приятный момент вечера, остальное его раздражало так же, как раздражают измазанные в варенье липкие руки. Совсем не так он представлял этот великосветский прием, оказавшийся ярмаркой тщеславия и смотринами, на которых его персона — недавно высвеченная софитами в погруженном во время церемонии в полутьму зале, стала лишь декорацией вечера.

Никлас уже начал скучать по затерянной в медвежьегорских лесах заставе. Ему было душно под крышей особняка, безликая и приторная толпа его раздражала; если торжественная процедура награждения оружием еще как-то укладывалась в рамки официоза, то последующее всеобщее внимание его напрягало. Улыбки, порхание вееров, самые разные взгляды — среди которых читался весь спектр чувств от восхищения до скрытого презрения.

Справедливости ради — многие едва скрытые за вежливыми улыбками неприязненные взгляды относились не только лишь персонально к Никласу. Секрета, в принципе, никакого давно уже не было — в последние месяцы С. С. Иванов, статский советник по делам Царства Польского, прочно засел в Москве, и во вверенном ему царстве практически не появлялся, оставив все формальные мероприятия на регента.

Вот уже второй месяц как немаленького размера команда из Варшавского и Калининградского военных округов постепенно перемещалась в Москву вслед за статским советником, не просто занимая многочисленные должности, но и подвигая казавшиеся до этого момента нерушимые и устоявшиеся группы влияния.

Горчаков совсем недавно рассказал Никласу, что отставка генерал-губернатора Кемской волости — лишь один из эпизодов, которых сейчас набирается немало. Отчего общество заметно лихорадит, как всегда происходит во время передела сфер влияния.

Впрочем, осознание, что неприязнь во взглядах относится не к Никласу самому, а к новой — ломающей старые устои команде, которой он принадлежал, от ощущения нахождения в террариуме не избавляло. Несмотря на это, сам Никлас вежливо всем улыбался, дежурно отвечал на дежурные вопросы, делал дежурные комплименты и произносил дежурные шутки — в большинстве подслушанные у корнета Соколова, конечно же, который в этом толк знал.

Рядом с Никласом, не прекращаясь, работал самый настоящий конвейер. Пусть очередей и не было, но подчиняясь неписанным правилам люди курсировали по залу, выдерживая очередность для возможности появиться в центре внимания корреспондентов и — если повезет, попасть в виде фотографии на обложки светской хроники как минимум, или же попасть на глаза нужным людям как максимум. На таких приемах встречаются самые разные люди, и многие из них стараются не упускать открывающиеся возможности.

Понемногу Никлас все же начал привыкать к происходящему. Тем более, когда вспомнил, как «хорошо» было в Пекле под африканским солнцем. Расслабился, растекся — мысленно начал клеймить себя Никлас. Взгляды неприязненные ему не понравились, нашелся страдалец… Смешно. Настроение при этих мыслях моментально улучшилось. Вдруг Никлас вздрогнул и замер, увидев среди гомонящего калейдоскопа безликой толпы знакомые черты.

Есения Кайгородова.

Она смотрела на Никласа — прямо сейчас. Вернее, нет, она смотрела не на него. В его сторону, но при этом словно сквозь, демонстративно не замечая. Улыбнувшись — по-прежнему глядя сквозь Никласа, так как будто он был невидимкой, Есения повернулась к своему кавалеру и что-то сказала ему на ухо. Никлас только в этот момент невольно обратил внимание на ее спутника. Знакомое лицо. Вспомнить получилось не сразу, но вспомнил — сын канцлера Милославского… Радим, старший — поднапрягшись, припомнил имя Никлас. Тот самый, что пытался вытолкнуть его за двери коттеджа «Карточный домик». Тогда он, правда, выглядел несколько иначе — не так официально, в строгом костюме и не узнаешь сразу.

Радим Милославский тоже сейчас глянул на Никласа; причем целенаправленно посмотрел — похоже, Есения ему что-то сказала. Девушка между тем вместе с кавалером двинулась вперед, проходя совсем рядом с Никласом, но так и не обращая на него внимания.

В иной похожей ситуации — с другим человеком, Никлас скорее всего так же продемонстрировал бы полное равнодушие, постаравшись забыть и отпустить ситуацию. Но не сейчас, не с ней — поэтому вопросительно смотрел прямо в глаза приближающейся девушке, чуть склонив голову. Когда Есения проходила мимо, все так же целенаправленно его не замечая, Никлас заговорил.

— Есения, какая неожиданная встреча! — с полупоклоном произнес он не просто не принимая правила игры, а на ходу придумывая свои.

Удивились, похоже, все — и седовласый глава какой-то местной администрации, который вместе с супругой сейчас что-то рассказывал Никласу про возможность совместного участия в районных мероприятиях, и несколько случайных пассажиров рядом, оставшихся для Никласа безымянными, и Есения с кавалером.

— Здравствуйте… — сдержанно произнесла Есения, явно не понимая пока для себя, как отреагировать. Но остановилась все же, обратила скучающее внимание. С вежливой улыбкой поздоровалась с безымянными гостями — несколько из них, похоже, были в курсе кто сейчас стоит перед ними: по ощущению Никласа были бы у них хвосты, сразу завиляли бы в попытке выразить уважение и приязнь.

Несколько приветственных фраз, легкая шутка, натянутый смех — постепенно вокруг начал собираться народ, окружая и Никласа, и Есению с Милославским. Седовласый мужчина из местной администрации слегка замялся, спутница его быстро нашла нужные слова и пара исчезла из поля зрения. Освободившиеся места тут же занимали жаждущие пообщаться не столько с Никласом, сколько попасть на глаза людям, внимание которых в иной ситуации добиться непросто. А Милославский и Есения к таким определенно относились.

— Скажите, господин Бергер, а что у вас за медали? Впервые вижу подобные, — заполняя одну из пауз, спросила какая-то симпатичная дама.

— Награды Французского легиона. «Крест Воинской доблести» и «Крест Военного ранения».

— То есть вы у нас уже герой со стажем? — кокетливо прикрывшись веером, улыбнулась дама.

— Нет-нет, что вы. Вся моя доблесть в той стародавней истории уложилась в том, что я смог выжить при подрыве фугаса, на который сам же и наехал, будучи за рулем бронеавтомобиля, ну а крест за ранение как понимаете комплектом шел.

Слова про «стародавнюю историю» вызвали ожидаемую реакцию — учитывая, насколько Никлас молодо выглядел. Послышалась пара дежурных шуток, раздался дежурный смех.

— То есть во Французском легионе медали раздают безоглядно и кому ни попадя? — неожиданно спросил Радим Милославский, который так и остался непредставленным.

«Ах ты ж с-собака бешеная», — вежливо улыбнулся ему Никлас. От близости Есении он немного потерял голову и просто забыл, что сейчас за словами надо следить как никогда.

— Простите, я не знаю вашего имени…

— … — Милославский, сразу не найдя что ответить, открыл было рот, но Никлас его опередил.

— Впрочем, неважно. Вы кого-нибудь знаете в армии?

Радим Милославский — один из немногих, был на приеме в гражданском костюме, не мундире. И он, как и его младший брат Ратмир — Никлас знал об этом, являлись офицерами корпуса госбезопасности, к армейским частям никакого отношения никогда не имея. И сейчас Радим смотрел на Никласа с холодной злостью во взгляде — а те люди, которые занимали освободившиеся ранее места после ухода седовласого чиновника с супругой, начали задумываться не совершили ли они ошибку.

Никлас тоже задумывался, а не совершает ли он сейчас ошибку, но без особого энтузиазма — уже все сделал, раньше надо было задумываться. Он снова улыбнулся вежливо, развел руками.

— Я может быть не совсем правильно выразился, давайте объясню: если брать детали, то после подрыва фугаса я, едва очнувшись, убил разыскиваемого тремя разведками военного преступника, который в тот момент, так случилось, просто пробегал мимо меня. И здесь, видите ли, важен угол взгляд на произошедшее — для обычного солдата, монотонно выполняющего боевую работу, это вполне рутинное событие. Но для гражданского человека — несомненно доблесть. Поэтому кажущееся небрежение к полученной награде это не обесценивание своего поступка, а скорее дань уважения тем солдатам, которые демонстрируя настоящий героизм наград за это не получили.

Никласа слегка понесло, он это чувствовал. Разум ему сейчас говорил остановиться и кричал о последствиях — тех самых, которые принесли Горчакову увечья после отношений с девушкой, носящей золотой перстень. Но Никлас не остановился, продолжил говорить — внутреннее понимая, что этот фарш обратно будет уже не провернуть:

— Кроме того, есть еще немаловажный момент. В армии — если рассматривать ее как явление, после любого чрезвычайного происшествия главная задача командования — не выйти на самих себя в поиске виновных. Поэтому любую оплошность при возможности всегда стараются в подвиг обратить, оттого и случаются совершенно неожиданные награждения. Нет-нет, я понимаю, что в московских легионах конечно же все совершенно не так! Тем более что даже слышал мельком: в Кемской волости сейчас проходит череда арестов, что явно свидетельствует о способности системы к самоочищению…

Никлас холодно улыбнулся, видя, как некоторые стоящие рядом люди заметно напряглись, а некоторые — наоборот, воодушевились. Вот она, та самая для них возможность в нужный момент вставить нужную фразу, для того чтобы получить новую возможность. Но Никлас, случайно начавший этот монолог, затеял и продолжал его сейчас совершенно для другого. Поэтому, не давая никому и слова вставить, повернулся к Есении и коснувшись медалей на левой стороне груди, снова заговорил:

— Но я абсолютно уверен, что даже в России бывают ситуации, когда в ходе доклада изначальная информация превращается совершенно во что-то другое, кардинально меняя картину в глазах смотрящего.

Есения после этих слов заметно смутилась. Лицо Милославского окаменело — похоже, от опричника он подобной отповеди совершенно не ожидал. Никлас, если честно, и сам от себя не ожидал.

— Простите, я что-то углубляюсь в политику, — обратился Никлас к безликим собеседникам, отворачиваясь наконец и от Милославского, и от Есении. Задумался, как теперь выруливать после всего того что только что наговорил, но ничего делать не пришлось: буквально несколько секунд, и пространство вокруг начало очищаться — создавая словно полосу отчуждения вокруг него. Мало того, что группу людей рядом как ветром сдуло, так и идущие в сторону Никласа гости приема начали сворачивать с пути, взгляды их соскальзывали, теряя интерес, редкая толпа вокруг еще более рассосалась. Исчезла и Есении со спутником — куда и как они ушли, Никлас даже не заметил.

Почувствовал спиной знакомый взгляд, понял в чем дело и невольно улыбнулся.

— Ну наконец-то, — почти не размыкая губ, произнес Никлас, оборачиваясь и глядя в алеющие глаза Катрин. — Ох простите. Леди Мария, — поцеловал он протянутую руку главной ворожеи Ленинградского Пограничного округа, которая стояла рядом с юной ведьмой.

Катрин предупреждала Никласа, что, не появляясь перед публикой будет рядом вместе с группой поддержки и сразу появится, если ему будет нужна помощь. Но вот о том, кто именно будет состоять вместе с ней в группе поддержки, Катрин не предупреждала.

— Я вас, сударыни, если честно заждался.

— Судя по виду, тебе нравилось быть в центре внимания, — улыбнулась ему Мария.

— Похоже я перестарался, пытаясь произвести подобное впечатление. Если ко мне будет применена еще одна похожая пытка обществом, сразу начну вести себя непотребно, чтобы вы сразу приняли мою просьбу о помощи.

Мария легко рассмеялась, беря под руку Никласа и Катрин и направляясь вместе с ними к выходу. Снова Никлас ощутил себя в перекрестье взглядов, только в это раз смотрели не совсем на него. Ведьмы — в черно-красной парадной форме Ковена, безальтернативно привлекали всеобщее внимание. Впрочем, как это обычно и бывает.

Никлас поначалу думал, что Мария ведет их прочь с приема, но ошибся — главная ворожея вскоре свернула с главного прохода, минуя ряды колонн. Немного не доходя до небольшой ниши в стене, где собралась группа самой разной молодежи, она остановилась.

— Здесь я вас оставлю. Ведите себя прилично, — напутствовала Бергеров ворожея, после чего удалилась. Никлас невольно обернулся — все же парадная форма ведьм очень агрессивно привлекала внимание, не обернуться невозможно.

— Смотри, — негромко произнесла Катрин, разворачивая Никласа обратно к нише.

Вглядевшись в разнородную толпящуюся группу, он вдруг увидел одиноко стоящую у стены девушку в простом светлом платье. Нет, не в простом — сейчас видно, что на ткани россыпь тончайших цепочек, поблескивающих ярким сиянием многочисленных бриллиантов.

На губах девушки у стены, когда Никлас на нее посмотрел, появилась легкая улыбка. Лицо незнакомое — тонкое, точеное, почти подростковое; на контрасте — чуть припухшие, как и у Катрин, яркие губы, огромные глаза, длинные распущенные волосы.

Не отрывая взгляда от Никласа, незнакомая девушка медленно, словно стесняясь, двинулась вперед. Никлас вдруг понял — что-то очень знакомое сквозит в ее облике, но пока не мог понять, что именно.

— Привет, — подойдя ближе, произнесла странная незнакомка. — Отлично выглядите.

— Марша! — только сейчас понял Никлас кто перед ним.

Не стесняясь взглядов окружающих, он крепко обнял девушку. На несколько мгновений Марша прижалась к нему, потом сделала шаг назад. Улыбка не уходила с ее так изменившегося — вернувшегося к норме лица. Похоже, Марша переживала о том, как начнется встреча, но благожелательность Никласа эти переживания испарили. Вернув — несмотря на изменившуюся внешность, привычную Маршу.

— Катёныч! — с улыбкой посмотрела юная глава торгового дома на Катрин, крепко обнимая уже ведьму. — Как же я по вам скучала!

Звучно чмокнув Катрин в щеку, Марша взяла обоих за руки.

— Слушайте, вы мне столько всего должны рассказать! Вы же не против, если я вас украду? Я так заманалась тут у стены статую изображать, да и кушать хочется аж переночевать негде… Поехали в ресторан, а? Ребят?

— Это Петербург, Марша. Сегодня суббота — мы столик не найдем свободный в приличном месте. Можно поехать к…

— Я столик еще неделю назад забронировала.

— Да? Тогда вопросов нет, поехали.

Нахождение на приеме для Никласа жестко регламентировано не было, наградное оружие получено, так что — после вмешательства Марии, больше здесь его ничего не держало. Поэтому он без сожалений покинул гостеприимный особняк «Дача Толстого» вместе с девушками. Поехали втроем на джи-вагене — сопровождаемом буханкой-Боливаром, в которой в качестве сопровождения выступала пара Мейера с Крестовоздвиженским.

Поехали в ресторан «Империал» — похоже, именно его рекомендовали всем как лучший ресторан Южного берега. Зал предсказуемо был полон, но Никлас в черно-серебряной форме опричника, Катрин в парадном мундире ведьмы и Марша в бриллиантовом платье — внимание привлекли сразу.

Забронировала Марша как оказалось не столик, а отдельную кабинку, где уже все было готово к приему гостей. И хорошо, можно будет посидеть и поговорить спокойно — подумал Никлас.

— Ну что, рассказывайте, как вы тут без меня, — сходу начала Марша.

Никлас только плечами пожал, даже не зная, с чего начать. Посмотрел на Катрин, и после этого ведьма довольно последовательно рассказала, мало что умалчивая, об их пути после расставания в Белостоке. Потом говорила Марша, рассказывая о себе и о Торговом Доме Юревича. Беседа растянулась уже на третью бутылку вина, не собираясь прекращаться. Никлас больше молчал, слушая девушек — с интересом подмечая как обе, при необходимости, заметно обходили многие острые углы повествований, используя эзопов язык.

Из рассказа Марши ему стало понятно, что становление столь кардинально изменившейся внешне девушки главой Торгового Дома Юревич — один из шагов, которые постепенно делает вольный город Троеградье не таким уже и вольным. Судя по намекам Марши, процессы эти шли давно, но в недавнее время ускорились — вплоть до того, что охрану стен города теперь осуществляли ветераны московских легионов, собранных в частные военные компании. Сразу три, конкурирующие друг с другом. При словах «частные» и «конкурирующие» Марша делала своеобразные жесты руками, показывая двух зайчиков — обозначая кавычки.

В какой-то момент Никлас решил отлучиться, вышел из приватной комнаты в общий зал. Когда возвращался, оглядываясь по сторонам, сбился с шага: на него — сидя за столиком у окна, пристально смотрела Есения. В отличие от зала приемов, сейчас девушка смотрела на него прямо, внимательно. Как раньше. И когда их взгляды встретились, она совсем никак не отреагировала на слова Радима Милославского, который ей сейчас что-то говорил. Сын канцлера заметил это, резко замолчал. Обернулся, посмотрел по направлению взгляда Есении, увидел замершего Никласа.

После Милославский перевел взгляд обратно на девушку, оценил выражение ее лица. Потом — надо отдать должное, все понял, но истерик и скандалов устраивать не стал. Поднялся, бросил на стол несколько крупных купюр, и не прощаясь с Есенией вышел из ресторана. Никлас к нему в этот момент нешуточное уважение почувствовал. Ведь старший сын канцлера — поняв, что Есения его просто использовала, лицо удержать сумел. Никлас не был уверен, что у него самого в подобной ситуации так бы получилось.

При этом всем Есения даже не обратила ни малейшего внимания на ушедшего спутника. Она так и смотрела на Никласа — видимо, последние его слова запали ей в душу. Никлас решил, что раз она осталась одна, можно все же попробовать внести ясность — и несмотря на снова звучащие в памяти голосом разума слова мудрого Горчакова, подошел ко столу.

— Сударыня, я прошу простить непреднамеренное вмешательство в ваше свидание. Но позвольте узнать: я вам какое плохое зло сделал, что вы вычеркнули меня из жизни без объяснения причин? Или я просто проходил по разряду «случайного развлечения», и оказался в черном списке после потери симпатии и интереса?

Никлас сам, конечно, догадывался о причинах произошедшего, но прямо спрашивать об этом не стал. Тем более, может быть его догадки и неверны, а причина в чем-то другом, а не в слухах о них с Катрин.

Есения между тем поджала губы, лицо ее побледнело от холодной ярости.

— Да как ты смеешь?

— Смею… что?

— Как ты смеешь как ни в чем не бывало предъявлять мне какие-то претензии!

«Как ни в чем ни бывало», — в принципе, догадки подтверждались. Но Никлас — сила недавно появившейся привычки, продолжал играть словами.

— Я не очень понимаю природу вашей реакции, и не вижу причин почему нельзя было хотя бы объяснить причину столь резко оборванного общения. Тем более учитывая вашу попытку показать мне как я вам безразличен, для участия в которой вы аж Ратмира Милославского привлекли.

— Радима, — машинально поправила Есения.

Девушка произнесла это негромко, спокойно; вспышка ярости у нее прошла, но в голосе звенел лед. Никлас же чертыхнулся мысленно — все же его привычка играть словами, манипулируя людьми, настолько въелась, что он уже машинально это делал, даже без прямого желания. Он ведь специально назвал неправильное имя, ожидая что Есения исправит, рассчитывая направить беседу в нужное русло:

— Радим, Ратмир, какая разница? Хотя нет, разница есть: Радим старше, умнее и по-видимому мудрее, потому что как только понял, что вы его используете сразу ушел, причем без скандала. Ратмир мог об этом просто не догадаться, и у нас с вами не появился бы недоброжелатель, которых и так достаточно. Так что, мне кажется надо было выбирать младшего.

Есения, только сейчас и похоже неожиданно для самой себя обратила внимание на отсутствие рядом кавалера. Смутилась на мгновение, но сразу взяла себя в руки.

— Я просто поражена твоей наглостью, тем что ты еще имеешь совесть спрашивать меня, о чем речь!

Есения повысила голос, глаза ее заблестели. Никлас в ответ только руками развел.

— У меня нет проблем с совестью, поэтому да, я считаю, что у меня есть подобное моральное право.

— Встречаясь со мной, ты спал со своей сестрой!

А вот это очень громко было сказано. Очень — в зале, пусть и не во всем, смолкли голоса. Но прошло несколько секунд — и уже во всем зале воцарилась тишина. Те, кто слышали слова Есении, замерли, остальные замолчали постепенно осознавая, что что-то случилось.

Никлас вдруг вспомнил: берег Финского залива, голова Катрин у него на плечах. Вспомнил, как он тогда сказал новообращенной ведьме что любой рывок наверх, любая попытка что-то исправить словно толкает их в итоге еще дальше на глубину.

Вот как сейчас — ну что стоило просто мимо пройти.