2112

Часть 3 Сны Печатника

Шестеро

Окружающие сумерки быстро переродились в глухую ночь, этому способствовало близкое расположение Черного Леса с его сожженными деревьями, аномалиями, блуждающими по теснинам бритых опушек и общей извечной серостью. И хотя в другое время и в другом месте эти шестеро путников, что сейчас разводили костер в опасной близости к Чертовому Бездонью, выставили бы посты охраны, разнесли факелы вокруг костра, а сами превратили стоянку в мини фортификацию, здесь они этого не делали. По простой причине — знали, что вокруг этого дьявольского места просто не может быть других охотников и других угроз, кроме самого Бездонья, но и оно к периферии сильно теряло свое влияние. Поэтому здесь было настолько тихо.

Все они были крепкие мужчины, по виду которым можно было сказать, что из них многое повидали и через многое прошли. И конечно все то оружие, что сейчас было уложено в импровизированную стойку, могло навести на мысли об всесторонней подготовленности отряда.

Вскоре им удалось разжечь огонь и они, рассевшись кругом у огня и приготовив нехитрую еду, завели неспешный разговор.

— Гхы –гхы. — Кисель, боец, лет сорока пяти, со сломанным и плохо зарастающим носом, который орлиной горбинкой хищно выдавался вперед и упрямством в глазах, прочистил застуженное горло, продолжил хрипло. — Вот сидим мы тут ночью, костер жжем и не боимся, что приползет тварь на свет и тепло, крови попробовать нашей. — В костре щелкнули сухим треском несколько веток, мужчины напряглись, прислушиваясь, но не уловив новых звуков, продолжили разговор.

— Да что ты Кисель все стонешь. — Перебил его молодой парень с прозвищем «Братишка». У него на груди болтались несколько коротких цепочек, среди которых можно было разглядеть армейский жетон, православный крест и иудейскую звезду Давида. — А то нам стоит кого бояться. — Он издевательски хмыкнул. — Да и чего? Нас шестеро и с нами столько оружия, что можно новую третью мировую начинать.

— Да что ты знаешь о войне. — Сплюнул табачную слюну крепкого телосложения боец со странным именем Эд. Ему было около сорока, и своими габаритами он мог поспорить минифургоном. — Тебя в планах еще не было у твоего отца, а война та уже закончилась. — Он огляделся вокруг, будто искал что-то или пытался это что-то разглядеть в темноте, но дальше света костра было не видно ни зги. — До сих пор эхо той войны аукаются нам. Такого порой насмотришься, что волосы дыбом встают.

На близкий горизонт, особо темный в этом месте, непроглядном звездами, наползла туча, и словно плотоядное чудовище ощерялось зарницами молний. В воздухе запахло близким дождем. Но только этого дождя тут точно не будет — они знали об этом. Знали, что дождь, как и молнии и громы поглотит в себе Бездонье, Пустошь и черт еще знает что. Тут, где было так близко от проклятого места, всегда было так.

— Сидим мы тут, ничего не боимся, а стоило бы. — Продолжал гнуть свою мысль простуженный Кисель. — Рядом Чертово Бездонье, как раз где сейчас вон та туча. — Он ткнул указательным пальцем в то место, где на небе закручивалась темной воронкой, будто ведьмино варенов котле, черная туча. — А справа, чуть дальше — Котлован, долбанный болотный город. А мы как раз по центру, костром своим приглашаем всех тварей на пикник.

— Да что ты в самом-то деле! — Воскликнул худощавый улыбчивый паренек, которого все звали Перцем. Его отличала особая подвижность и вечное любопытство. Везде, где начинался интересный разговор, особенно там, где требовалась некая уединенность, там обязательно возникал Перец со своими едкими замечаниями. — Вот же заладил! Придут, приползут, сожрут, утащат! Прав Братишка — нечего нам бояться! А кто уж слишком хочет, тот пусть и трясется от страха.

— Точно! — Обрадованный поддержкой, воскликнул Братишка. — Мы много где бывали и это место самое спокойное и тихое из всех.

— Патрон и Бритва когда будут? — Перевел тему Эд.

— Да когда — когда, как только встретят этого бродягу, как его там…. — Стал объяснять Перец.

— Рыжего. — Подсказал Братишка.

— Да, его, так и сразу двинем отсюда. — Перец приподнялся на ногах и закинул новую порцию ломанных сухих веток в огонь, тот не заставил себя ждать, с довольствием принял угощение, облизывая его со всех сторон языками пламени. Красные цвета огня заплясали на лицах бойцов, пряча их лица под сверхъестественными масками.

— А кто этот Рыжий? Что за принц такой, что мы вынуждены его ждать в восьмером? — Спросил неугомонный Братишка.

— Да черт его знает. Рыжий и все тут. — Ответил Перец. — Эд, ты самый осведомленный из нас, знаешь что-то об этом человеке?

— Нет. — Покивал головой боец.- Бригадир знает.

Бойцы смолкли, один только Кисель продолжал простужено гхыкать — всем им было неловко обращаться к командиру за ответом. Но все же было жутко интересно, поэтому повернув головы, они ждали. И тут, поднявшись над огнем костра, с обратной от них стороны, появилась значительная фигура человека в армейской форме, на мощном торсе черным пятном выделялась бронь, на бритой голове берет, такой же — черный.

— Ну, что вы как бабы — бу-бу-бу. Собрались лясы поточить — заняться нечем? — Не дождавшись вопроса и прерывая тишину, недовольно пробурчал Бригадир. Голос командира напитавший в многочисленных боях электричество, сейчас звенел металлом. Рукава его куртки засучены и оголяли сильные, в переплетениях вен, руки. — Проводник это наш. Он единственный, кто может провести нас так, что бы ни один волос не упал с наших голов. — Бригадир провел волосатой ладонью по голой голове.

— Ха! — Воскликнул молодой Братишка. — Да что это за хрень — проводник! Да когда это нам нужен был такой проводник, что бы заботился о нас? Мы что же сами не можем…. — Парень буквально поперхнулся словами, когда Бригадир посмотрел на него сквозь отблески огня. Скорее всего молодому бойцу сейчас показалось, что на него смотрели в упор, отчего появилось ощущение ледяного душа.

— Нет, не можем. — Отрезал Бригадир. — И Шаман вот так же думает.

— Алтай? — Презрительно фыркнул Перец. — Да он же фокусник! Шарлатан!

— Гхы — гхы. — Прокашлялся Кисель. Было ясно, что он хотел что-то сказать, но не решался, будто ждал позволения командира. Но и тот не отвечал, словно игнорируя интересы бойцов. Он всегда вот так делал, когда хотел владеть ситуацией и мнением своей команды. Так продолжалось минут пять, и только костер треском сухих веток разрушал ночную тишину.

— Я слышал, что наш шаман совсем непростой. — Наконец-то решился простуженный боец. — Кто-то рассказывал историю, которая может показаться невероятной, но я верю, что она действительно случилась, потому, что верю рассказчику. — Он ткнул палкой в костер, отчего тот огрызнулся в ответ искрами и осветил компанию злым желто-красным заревом. Мужики очнувшись от некого оцепенения, недовольно заворочались, но предвкушая новый рассказ, попридержали едкие замечания до поры до времени.

— И кто же это? — Обрадованный возможности потрепаться Братишка, принял стойку, словно охотничья собака, почуяв добычу.

— Ян. — Пару раз гхыкнув, ответил Кисель.

— Не, ну Ян серьезный, он врать не станет. — Одобрительно произнес Перец, мужики утвердительно покивали головами. — И что он поведал тебе.

— А рассказал он мне вот что:

Шаман

— Помните ту старую дорогу? Ну, та, что идет через появившийся провал в поселок Чапин? — Мужики согласно закивали. — Так вот эта самая дорога — живое существо! — Люди удивленно загудели растревоженным ульем. — Да, так и есть, если верить Яну, а он сам это слышал из случайного разговора нашего Алтая с каким-то пришлым разведчиком из Аркадии. — Киселю потребовалось время, что бы прочистить горло, после он продолжил. — Из Чаплина, как вы знаете, появились те обожженные люди, что, как говорят, способны пожрать человеческую душу.

— Впервые слышу. — Удивленный произнес Братишка. Он теперь не выглядел настолько самоуверенно, преобразившись в соответствующего своим годам парня, с сильнейшей заинтересованностью на лице.

— Еще бы. — Ответил за Киселя Эд. — Если бы не дорога, нам бы пришлось зачищать Чаплин, а так эти мутанты до нас не доходят. Насколько я знаю о ней, она каким-то образом останавливает этих тварей.

— Точно. — Покивал головой Кисель. — Ян говорит, что она топит их в себе, но что это значит, он не рассказал. Видимо только Алтай знает все ответы.

— Да уж, Алтай тот еще типчик — от него не то, что разъяснений не дождешься, так и просто новостей не допросишься — везде-то у него страшные тайны. — Возмущался Перец. — А вот какому-то залетному он сразу все карты на стол выложил.

— А что это за поселок такой? — Поинтересовался Братишка, не обращая внимания на тираду друга. Для него вся эта история была новой.

— Чаплин — то. — Кисель задумался и через некоторое время продолжил. — Несколько лет назад, в нашей местности, видимо переместившись из Котлована, начали появляться первые червоточины, — Перец было открыл рот спросить, но Кисель пояснил, — такие разрывы меж двух миров: нашим и тем, другим. Никто не знает, что это за мир такой, но вот что оттуда лезет…. — Боец натужно вздохнул. — Если бы они были постоянными, не закрывались, то нам было бы очень трудно отбиться от всего этого.

— Скорее всего мы уже не сидели здесь. По крайней мере, живыми не сидели. — Согласился Эд.

— Да уж. Что и говорить, одни огры чего стоят, хорошо хоть мы их приручить смогли. — Задумчиво протянул Бригадир.

— Так эти животные…. Они с той стороны? — Удивленно воскликнул Братишка.

— Да. — Подтвердил Эд. — Да и как «такое» могло вырасти в нашем мире? Где еще ты видел нечто подобное?

— Да уж.

— Чаплин, как вы уже знаете, находится в самом густом участке Темного Леса, а потому и тех обожженных решили называть Лесниками. Ну, так, что бы было понятно, как их определять в разговоре. — Вернулся к теме Кисель. — Так вот, о дороге — слышал тут одну легенду про нее. Я расскажу, а вы послушайте, потому что без нее можно не понять слова Алтая. — Кисель прикрыл глаза и начал рассказывать:

— Случилось великое противостояние среди людей, Луну разрушили, а оружием страшным, ядерным, утопили в Мореном море небесный континент — Лаанию. А вместе с ним и всех богов. Остался человек один на один с собой, без надежды на рай. После пришла чума, и ей предшествовало падение Полынь — звезды. Старые люди говорят, что в тот день родилась Черная Ведьма, что целью себе поставила истребить человека. Но душа последнего бога вселилась в дорогу, что стала защищать людей. И потому все еще есть надежда.

— Интересная сказочка.- Зевнув, прокомментировал Братишка. — А какое она имеет отношение к разговору об Алтае. Да и вообще: что это за море такое — Мореное, какая-то Лаания и Полынь. Хотя про последнюю я знаю — травка для чая такая.

— Эх, темнота! — Воскликнул полушутя Эд. — Это же метафорически, то есть иносказательно. — Но видя реакцию все еще ничего не понимающего Братишки, пояснил. — В этой сказке зашифрованы настоящие места и события. Так сказать — сказка ложь, да в ней намек.

— Самое что ни на есть прямое отношение имеет, как ты сказал — сказочка, к разговору об Алтае. — Продолжил гхыкающий Кисель.

— Алтай из серых. — Проговорил Бригадир.

— Серые всегда были такими ублюдками! — Возмутился Эд. — Да как вообще можно было доверять одному из них? Как, я вас спрашиваю!

— Как из серых? — Не понял Братишка. — Это же просто сказка! Да что же вы это меня тут разыгрываете! — Возмутился он. — Серые, эта ваша Полынь! Что за хрень! — Он возмущенно взмахнул руками.

— И да, и нет. — Ответил за всех Эд. — Эта сказочка, конечно, детская, но в ней часть правды все же есть. Понимаешь, — терпеливо объяснял Эд, — сразу после войны, когда сотни ракет, начиненные ядерными зарядами, обрушились на человечество, убивая миллиарды, ученые, надо сказать они в то время носили серую форму и халаты, и потому их так прозвали — серые, предупреждавшие о неизбежном уничтожении человечества, объединились и создали то самое ионное оружие. Вот им-то они разрушили Луну в противостоянии с правительствами стран участниц конфликта. Но они все еще были простыми людьми, не могли полноценно сражаться с обученными войсками. И тогда тут, в Котловане, серые разработали программы «Ось» и «Зов», что бы уйти, как они считали, в лучший мир, где не было войны. Но просчитались, а потом и вовсе что-то пошло не так. В наш мир ворвалась Черная Ведьма, что сейчас орудует на болоте, что над Котлованом образовалось. Она воплощение чистого зла, и пока не появилось такой силы, что способна одолеть её.

— Алтай говорит, что Рыжий…. — Начал было Кисель. Он облизнул вдруг пересохшие губы.

— Не стоит во всем верить шаману, ты же помнишь, что он из серых. — Грубо оборвал его Бригадир.

— Конечно, конечно. — Отступился поддерживающий Киселя Эд.

— А как же Аглая? — Увлекшийся Братишка хотел продолжения увлекательного разговора. — Она то что? Разве не она самое ужасное зло?

— А ты бы дьявола не упоминал всуе! — Испуганно воскликнул Кисель. Остальные так же торопливо схватились за обереги.

— Так вот, Алтай рассказывал тому разведчику, что дорога вновь проснулась, а просыпается, как понял Ян, только в том случае, если на неё наступила человеческая нога.- Продолжил Эд. — Настоящего человека, не мутанта — вы поняли, о чем я.

— И что это значит? — Не понял Перец.

— Предсказано было, что если на дорогу выйдет человек, то это предвещает либо скорый конец мира, либо спасение человечества. — Произнес простуженный Кисель.

— Да, это очень конкретно. — Воскликнул Братишка.

— И все же это лучше, чем каждый день обсуждать вновь появившихся чудовищ и гадать над тем, как закончиться твой день. Хорошо если не в чьем-то желудке.

— Да, но что же с Чертовым Бездоньем? Оно то на что тут влияет? Как оно с Черной Ведьмой пересекается, и кто на кого оказывает давление? Кто из них появился первый? И что нам то теперь делать?

Никто не стал отвечать на его вопросы, словно бы и не рождалось этой темы, поэтому и вопрошающему Перцу пришлось довольствоваться лишь этим молчанием.

Ведьма Аглая

Все же первым решил нарушить молчание Эд, и как могло показаться, он просто не мог удержаться, что бы не рассказать эту жуткую историю. А говорил он вот что:

" Чертово Бездонье

Их всех вывели через черный провал входа бетонного бункера, рассчитанного на сохранение человеческих жизней при самых суровых катаклизмах. И они, привыкшие к желтому свету тридцати шести ваттных ламп, почти не уловили разницы с дневным светом поверхности. Здесь так же, как и у них, под землей, царил полусумрак. Всему виной лохматые, тяжелые снеговые тучи, отекшие от ядерной зимы и готовые лопнуть в любой момент ядовитой жижой. Солнца давно нет, и они, рожденные в новом мире, не знали, как оно выглядит. Да и не хотели знать — старики поговаривали, что оно стало злым, обжигающим. А еще чаще способным выжечь глаза, навеки ослепить. Говорили, что оно стало таким в отместку людям, за их проступки.

Всего было около двадцати человек. Пятеро в плащах, шесть седых стариков, остальные разношерстные — малые, средние и пожилые. Шесть стариков заговорили, остальные прислушались. Но частый, порывистый ветер проглатывал слова, стирал их смысл. Но все играли свои роли — пятеро торжественно стояли и слушали шестерых, остальные в такт своим мыслям кивали. Он могли не слушать слов — их все знали наизусть: о долге, чести, храбрости и вечности для идущих. И снова о долге.

После глухих помещений, в которых редко что менялось, и даже не было достаточного движения воздуха, наверху ветер рвал на них видавшую виды одежду, полуистлевшую, передаваемую из поколения в поколение. А порой, просто снятой со случайного трупа, проходившего мимо их бункера отчаявшегося бедолаги.

Шестеро резко контрастировали с окружающим миром. Все они с седыми волосами и бородами, в ритуальных цветных одеждах воздевали руки к небу, которого не было. Там, где оно раньше было, нависали серые тучи, заслоняя своей вечностью закаты, рассветы, день и ночь. И заменили своим постоянством сезоны, отменяя зиму, лето весу и осень. Вокруг них все было покрыто серым пологом, словно эта была картина нарисованная карандашом.

Вокруг входа, черными сгоревшими венами в небо, в черно-серые тучи, врастали грифельные стволы сожженного леса. Раньше, как говорили старики, лес называли Татарским, из-за деревень, окружающих его. А теперь, когда не осталось ни деревень, ни тех людей, что жили в них, лес переименовали. Теперь его звали Чертовым Бездоньем. Бездоньем, в котором пропало все живое, и даже, казалось, что тонуло само время. И то единственное, что оставалось жившим тут, отметить уходящее время — смотреть на дряхлеющих стариков, но не тех, шестерых. Они чудесным образом избегали влияния времени, избегали привычного порядка. Но это не удавалось остальным, которые умирали, пропадали, или просто не рождались.

Чертово Бездонье и этот лес старались обходить стороной, а тот, кто не знал их проклятий, пропадал тут самой жуткой участью. Жители бункера часто находили их остатки — они напоминали бесформенные, сваленные кучи тряпья, измазанные кровью и испражнениями. И хотя не существовало тут хищников, но было нечто такое, что являло собой первобытный страх и ужас. Это можно было почувствовать при приближении к черному лесу, ну а тот, кто все же по своей глупости и неразумению, так и не приспособившись к жизни на поверхности, проникал в его глубь, погибал в муках.

Иногда до них докатывалась волна злобы и ненависти с поверхности, и тогда они, как и сейчас, снаряжали отряд смельчаков в Великую Пустошь, к странному месту, называемому среди жителей бункера Хижиной. Проведя в ней три дня, смельчаки возвращались, но еще никогда в полном составе. А бывало так, что и вовсе не возвращались, пропадая без вести. Но именно тогда Чертово Бездонье отпускало, не грозило жизням и относительному благополучию подземным обывателям.

В прошлый раз из пятерых, ушедших в Великую Пустошь, вернулся один. Израненный, в оборванной одежде, бешено вращал глазами, ничего не отвечая, забился к себе в каморку, и только выл. Так продолжалось почти неделю, а после он умер. Старики тогда грустно покивали головами, но на собрании объявили, что Бездонье приняло жертву. Это было год назад.

Неделю назад, с поверхности стал проникать странный шум, показавшийся им знакомым, но не узнанный. Но уже на следующий день, они поняли, что это был безумный смех сумасшедшего. Послали разведчиков, но те не нашли человека или людей, и следов никаких не нашли. Но зато обнаружили разорванные тушки диких животных. И тогда старики поняли, что пришло время снова посылать людей к Хижине.

Долго не выбирали, хоть и не было желающих — старики утвердительно ткнули корявыми пальцами в ближайших к ним молодых парней, определив их дальнейшую участь. После устроили ритуальные проводы, на которых женщины лили слезы, а остающиеся под защитой бетона благодарно жали им руки, называя своими братьями. А на следующий день, они поднялись на поверхность, чтобы выполнить предначертанное. Скорее всего, оставшиеся не рассчитывали увидеть их снова, ведь именно пропав там, на пределах Пустоши, они дадут целый год спокойного существования остальным.

Попрощались. Скупо кивали головами, делая расставание легким, развернулись и пошли каждый к своей цели: пятеро из мертвого леса, навстречу ветрам оголенной мертвой пустыни, другие обратно, под землю.

Они шли второй день, и вокруг них ничего не менялось, кроме того, что они, разделившись «по интересам» заговорили меж собой. Так случилось, что долговязому и неуклюжему Лехе достался в собеседники усталый пожилой мужичек невзрачного вида, по имени Ерофей. А Лопарю, самому не разговорчивому, двое одинаковых с лица, ранее часто встречавшихся в бункере, ни с кем не общающихся, но вечно пьяные. От них и сейчас разило за версту, поэтому, молодому Лехе, часто осуждающий бестолковое пьянство, был не комфортно идти с ними рядом. А потом к нему присоединился Ерофей.

— А что планета, космос, вселенная? Да всем плевать на нас! И вообще, нужно сказать, что все, ты слышишь — все рады-довольны, что человечества нет! Вот и молчат. Молчат не из-за того, что не слышат, а потому, что ждут, когда последние паразиты-люди изведут сами себя. Вот тогда наступит настоящий мир, вот тогда вселенная содрогнется в экстазе самоликования и победы в освобождении. Да ты оглянись, посмотри вокруг. Видишь всю эту разбитую технику, железные машины, лес, прореженный страшным ионным оружием. Я тебе скажу — там тоже люди, такие же, как мы. Только мертвые, давно мертвые. Но они ждут. Знаешь чего? Нас. Тебя и меня. А еще вот этих, — Ерофей кивнул на троих, идущих чуть поодаль, — они тоже из их числа. Из числа мертвых, только пока не знают о том, что умерли. Да, да, мы все уже давно умерли, только нам об этом некому сказать. А все почему? Да потому, что нам Леша, нам похер, живы ли кто-то еще на этой дрянной планетке. Нам похер на них, им похер на нас. Мы думаем, что сожгли их, они думают, что испепелили нас. Так и думаем друг о друге, что нас нет. А если нет, так какая это тогда жизнь, а Леха? — Но Леша молчал, ему никогда не нравились подобные разговоры. Вот он точно знал, что жив, знал потому, что встретил недавно девчонку. Хотя не так — как он мог встретить в бункере, в котором выросло уже третье поколение детей, новую девочку? Конечно, нет — Иринка, как ее звали, была прежней, но вот разглядел он её, увидел в ней что-то такое, словно это был холодный лесной источник в жаркий полдень, новое, освежающее, совсем недавно. И тогда Леша понял, что жизнь прекрасная штука и ради нее, ради Иринки стоит жить!

— А мне вот не плевать. — Откликнулся вдруг Лешка. — Я вот, дядя Ерофей, точно знаю, что я живой. Знаю, что вот, скажем, Лопарь тоже живой, как и ты, как и те двое. — Он кивнул на двоих пьянчуг, ковыляющих возле Лопаря. — Да и там, в бункере все живые. Живые и здоровые, и я так думаю, что все мы проживем долгую и счастливую жизнь! И даже ты, дядя Ерофей.

— Балбес, ты Леха! — Воскликнул Ерофей. — Да я же в том смысле….

— Да, я знаю. — Прервал старика Леша. — Раньше слышал эту историю. Но вот, что хочу тебе сказать, дядя Ерофей. — Голос парня зазвенел металлом, но все еще было понятно, что он не хотел обижать старика. — Я не знаю, как на самом деле было раньше. Но это не от того, что я хочу тебя обидеть, я просто этого не могу осознать. Я не видел, не трогал руками, не пробовал на вкус. Все, что есть у меня и моего поколения — этот мир, и другого я не знаю. Поэтому прошу тебя, дядя Ерофей — будь добр, не рассказывай мне сказок! Я и сам могу тебе их рассказать, да вот хоть про твоих мертвых на том поле, где разбитая военная техника.

В это самое время они проходили бритую наголо опушку леса, на которой скопилась сожженная до черноты древняя военная техника. И если бы сейчас была ночь, то вряд ли они смогли просто так тут пройти — скорее всего, на них попытались бы напасть мертвые. Или ночные исковерканные послевоенные твари. Или того хуже — Чертово Бездонье лопнуло бы пузырем накопленного безумства и сожрало их, пятерых глупцов в своем кислотном чреве. Утопило в своих водах Всех Мучений, а их самих, после того, как вволю наигралось, преобразило в чудовищных призраков, питающихся человеческими душами.

— Было бы любопытно послушать — Выдохнул Ерофей из себя огонь сожаления. Он никак не мог примириться с тем отношением, с каким молодежь принимала его веру в счастливое прошлое и несчастное настоящее. Веру в то, человек остается человеком до самого конца. До самой своей смерти и не способен признать этой самой своей вины. Признать и попытаться исправить свое настоящее, стать другим человеком. С болью он понимал, что ничто не способно повлиять на человека, даже тот факт, что новые обстоятельства, созданные самим человеком, его же и убьют.

— Да, дядя Ерофей, это действительно интересно. — Леша приготовился травить свои сказки. Сказки нового мира.

— Пару лет назад, когда, как говорят, за фермами, ну те, что на нижних ярусах, жила Одержимая Аглая. Только, как говорят старейшины, она не простая была сумасшедшая, а проклята самими порождениями Бездонья. Её, как только она появлялась на жилых уровнях и начинала проповедовать, тут же изгоняли обратно. Конечно, никто не хотел ее смерти, но и побаивались. Поэтому рядом с собой не терпели, но и еду таскали. Как то случилось, что нашелся поддонок, и даже поговаривали, что это один из этих, — Леха кивнул на пьянчуг, — но, как известно — не пойман, не виноват, что изнасиловал бедняжку. Она хоть и утверждала, что её овладел сам дьявол, но в это никто не верил — слишком уж она сама казалась безумной. Но после, спустя несколько месяцев, когда живот ее подрос настолько, что стала заметна беременность, начали происходить несчастья на нижних фермах. Ты, скорее всего слышал все эти истории, про пропажи детей, гибель урожая грибов и странные смерти свиней, которых вроде как потрошили и уносили неизвестно куда внутренние органы. Так бы ничего, может и не связали бы эти события с Аглаей, но вот пропажу детей не могли просто так простить ей. И хотя потом дети все же нашлись, как оказалось эти сорванцы, прошмыгнув мимо спящих дозорных, выскочили наружу и насмотревшись безумств Бездонья, в страхе вернулись. Их тогда для острастки выпороли, как следует, но на решение выгнать Одержимую это уже не могло повлиять — было поздно. Так и выгнали беременную Аглаю на поверхность, да ещё и прокляли. А она была на восьмом месяце. — Леха призадумался на некоторое время, но продолжил. — А еще через пару месяцев она вернулась одна, без младенца. Говорила, что ребенка забрали демоны Чертового Бездонья. Ей, конечно, тогда никто не поверил, да и слушать не стал. Поговаривали, что мол сама от ребенка избавилась. А она все твердила, что демоны, что она их видела так же, как сейчас видит всех людей. Говорила, что демоны эти вовсе на людей не похожи, и что несут они проклятия и беду всему Чертовому Бездонью. Что их приход ознаменует конец всему. Но еще Одержимая сказала, что принимая от неё ребенка, демоны обещали ей, что с ним будет все хорошо.

Её приняли тогда, заручившись обещанием, что перестанет она пугать местных своими сказками, и не будет практиковать свои ведьмовские штучки. Но вот однажды, Федька, озорной мальчишка, лет четырнадцати, особо попав под кураж и не на шутку разыгравшись, влетел в особую комнату, которая соединялась с местом проживания Аглаи. И в комнате этой нашел щелку, сквозь которую он и увидел эту сцену. А картина была самой зловещей. В ней Одержимая, разрезав свой живот и проникнув в рану правой рукой, вытягивала из неё черные шевелящиеся сгустки, которые попадая на пол, оживали и расползались от неё в стороны. Все время Аглая что-то говорила на не знакомом языке, словно это были проклятия. Или колдовала. Федька, испугавшись, что проклятие падут и на него, и заметив его, Одержимая скорее всего его превратит в облученного, исковерканного мутанта, какие сейчас населяют сожженные леса Чертового Бездонья, решил бежать. Но тут Аглая заговорила гортанным человеческим языком, но не своим голосом, понять который Федька уже мог и потому еще задержался. А говорила она следующее, вроде обращаясь к кому-то, но парню не видимому:

— Хижина. Хижину нашла. Она черная, как и все вокруг, все вокруг в пепле. Но она одна уцелела, не понятно как. Вроде деревня тут была. Я зашла в нее. Все разложила, приготовила, дверь заперла, а сама, нашла укромное место, невидимое. Туда спряталась. Ждать стала ребенка. А он все не шел. День прошел, настала полная густая тьма ночи. И я, измучившись, решилась спать, как почувствовала схватки. И боль пришла. Я себя не могла слышать, только ребенка. А он выходить стал. Тогда пришли чудовища. Я их не видела, но чувствовала, а они чувствовали дитя. Поэтому пришли. Убить его и меня. Им нужна была кровь. Я боялась. Сильно боялась. Хотела, что бы ребенок остановился, чтобы боль стихла хотя бы на время. Но это уже нельзя было остановить. И тогда пришел ОН! Огненный демон! Он потребовал мою душу в обмен на спасение ребенка! И я согласилась. Я согласилась отдать свою душу. Отдала то, чем не пользовалась давно, потому что её выжгли люди! Утопили в ненависти и сожгли раскаленным железом злобы! А я к ним испытывала отвращение, словно они черви земляные! Насылала на них раздор и проклятия! А они подчинялись моей воле. И так было, пока демон не овладел мною, и я не разрешилось его дитя. А после душу продала, чтобы спасти его. Я спасла его, что бы ты отблагодарил меня!

Федька услышал, как воздух затрещал разрядами электричества, видел, как натянулись жилы на шее Аглаи, и как потом её разорвало в воздухе. Видел черное мерцание вместо Одержимой и видел, как оно утянулось, словно было облаком в шахту вентиляции.

— Федька тогда очень испугался. — Протянул после некоторой паузы Леша. — Он спустя некоторое время, когда начались эти нападения на бункер, все же решился и рассказал эту историю. Старейшины тогда сказали, что это козни Одержимой и велели найти её останки для захоронения. Но как понятно, не нашли ничего. С тех пор поговаривают, что Аглая часто навещала бункер, вернее их жителей, чтобы напугать или проклянуть болезнью.

Так прошел еще один день в пути — Леха беспрестанно травил сказки, Ерофей делал вид, что внимательно слушает. Лопарь с этими двумя шел отдельно и молчал. А на следующий день, они, резко выскочив из-под серого покрывала туч, под тонкий луч солнечного света, очутились перед Хижиной, что была на Великих Пустошах.

Надо сказать, что это действительно была хижина, с одной дверью, без окон, с покатой деревянной крышей и деревянными стенами. Внутри, когда они отрыли дверь, обнаружилась одна комната, дощатый стол и сбитые из досок стулья. Было влажно и прохладно. Они вошли внутрь, тут им предстояло провести три дня. Чтобы спасти оставшихся людей в бункере.

Расположились. Леша продолжил травить разговор:

— А я тебе говорю, что сюда сбросили атомную бомбу. Да ты сам посмотри, сколько вокруг пепла. Да и деревья стоят сожженные. Это точно бомба!

— Да какая бомба! — Вдруг в разговор вмешался Лопарь. — А то я не знаю, как выглядит ядерный взрыв и что после него бывает! Да вокруг нас на десятки километров нет ни одной воронки. Да и откуда им тут быть, когда не было взрыва. Не бомба, не бомба убила тут все.

— Ну а что тогда, раз не бомба? — Насупившись, ответил Леха.

— А я скажу тебе, что это было. Я как то слышал от случайного человека, который мимо нашего бункера проходил, да попал под действие Лешего и еле живым выбрался. Ты, возможно помнишь того странного мужика, что с колючей бородой крутился у нас на фермах пару дней а после пропал. — Ему в ответ сразу двое утвердительно кивнули. — Так вот, он говорил, что у нас тут не ядером все разбомбили. Он так же, как и мы не видел ни одной воронки на сотни километров вокруг. Но рассказывал, что был у него один знакомый, со странным именем «Ракетчик», так вот он говорил, что есть такое оружие, которое запускают, как простую ракету, но она не взрывается. Но когда подлетает к цели, образует странную такую воронку, он её тогда назвал словом «червоточина», которая истончает мембрану между мирами, и тогда, с той стороны, может прийти кто угодно. Он так же говорил, что нашли такое место, что ад может показаться легким пикником в сравнении с ним. Что, приходя в этот мир, те страшные чудовища, перетаскивают кусочки своего, обожженного и ядовитого. И что земля при этом не страдает, но твари из потустороннего уничтожают все вокруг. И что это место, куда прилетает та ракета, становится худшим местом на земле, а люди, проживающие там, сами постепенно становятся как те твари.

— Ох уж и врун, этот твой «Ракетчик»!

— И не мой он вовсе! Это так тот мужик рассказывал, а я верю в то, что он многое повидал. Да и смысла не было ему все это придумывать. Да и как такое вообще можно придумать!

— Ага. — Все еще недоверчиво отозвался Лопарь. — А что еще он рассказывал?

— Говорил, что провалы эти меж мирами, так до конца и не затягиваются, что могут появляться периодически, то в одном месте, то в другом, а уж оттуда может такое повылазить. Он говорил, что тут у нас есть такие проявления зла, что не могут быть в других местах, там, где взрывались ядерные боеголовки.

— Это что же получается, что тут у нас особая зона? Что мы единственные в своем роде? И даже можно нас в книгу особую записать — в Красную?

— А ты бы не сильно радовался! Тут особо нет хорошего. Ты же знаешь, про новый город Аркадию, что населен мертвецами, пожирающие трупы. Про завод, где ходит медный памятник, да про болото, на котором ведьма топит путников, а после их оживляет и делает своими приспешниками. И это все только из-за того, что была эта чертова ракета!

— Чертова ракета — Чертово Бездонье. Теперь я понимаю этот скрытый смысл.

За такими разговорами наступила ночь, а после пришла тьма и её безумство. Им, находящимся внутри хижины стало казаться, что стали появляться странные звуки, звон в ушах, а после случилось это.

Неожиданно затрясло Лопаря, его глаза закатились, а из горла вырвались хриплые булькающие звуки, в которых Ерофей узнал слова. Но саму речь не узнал, словно Лопарь говорил на незнакомом языке:

— per voluntatem tuam tolle animam meam turbatam. Suscipe me in regnum tuum et ne des mihi iudicium….

Неожиданно в дверь с силой ударили, после снова и так пока удары не слились в дробный стук, словно кто-то пытался вытребовать у них разрешения зайти. И так же резко удары прекратились, и вслед за дверью раздались вполне себе человеческие слова:

— Тут очень темно…. Холодно и страшно. — Испуганный женский голос умолял. — Прошу…. Прошу, помогите мне. Прошу впустите. Спасите меня от этой темноты и холода. Прошу.

— Не открывай. — Протянул Лопарь, словно бы услышав где-то на пределе сознания эти слова, но, все еще находясь за рубежом, смог пробиться к ним в Хижину, предостеречь. — За дверью смерть. За дверью… там…смерть. Не открывай.

— Прошу, прошу, прошу. Спасите меня. Прошу, прошу. — Зачастили горячим шепотом снаружи.

— Кто там! — Крикнул Леха. Так всегда было с ним — недостаток лет мешал все взвесить, понять возможные последствия тех поступков, что он второпях прожить жизнь, совершал. Да и поговорка у него была смешная — «Умереть молодым и быть красивым трупом». Вот откуда же в его дурной башке такое бралось?

— Это я. — Отозвался молодой мужской голос за дверью. — И я. — Уже женский. — И я, и я, и я. — Детские звонкие голоса колокольчиками зазвенели снаружи. — Впусти нас. — Хором отозвались.

— Кто вы? Кто это я? — Продолжал реагировать Леха. Казалось, что он не мог просто подождать, перетерпеть эту ночь, и где это надо было — пройти мимо! Нет, Леха был не такой! Ему нужна была проявляемая эмпатия. Он просто хотел всем помочь, всех спасти.

— Дурень, ты Леша! — Воскликнул Ерофей. — Ты чё лезешь? Там, — старик мотанул плечом в сторону двери, — наша погибель! Ты же знаешь все эти истории! Ты всех их слышал! Знаешь о дальнем кордоне, и о том, что ни в коем разе нельзя открывать ночью дверь! — Леха утвердительно кивнул. — Так какого ты тогда лешего с ними цацки водишь! Они тебе зубы заговаривают! Ты меня….

— Леша. Лёшенька. Это я, Аленка, сестренка твоя. — Певучий девичий голос отозвался за стенами.

— Как Аленка? — Ошарашено заморгал глазами Леша. — Тебе же…. Тебе… было четыре года. — Он посмотрел на остальных, но те, перепуганные, замороженными стояли статуями, не отзывались на Лехины призывы. — Нет, не может быть. Не может быть. — Он шагнул навстречу светлому дереву входной двери, которая, словно по команде, стала покрываться черной плесенью, а свет вокруг них, испускаемый четырьмя керосиновыми переносными фонарями, будто-то ощущая на себе давление извне, стал колебаться, отступать поглощаемый тьмой.

— Не открывай, не открывай. — Простонал находящийся в бреду Лопарь. — … per voluntatem tuam tolle animam meam turbatam…

— Прошу Леша! Прошу тебя, спаси меня. — Заплакала за дверью Аленка.

На белой двери, раскручивалась черная воронка плесени, разъедавшаяполотно. А в ее утробе, искрились отрыжками молнии, призывая человека к жертве. К самостоятельному выбору.

— Аленка! Аленка! Вот же мамка обрадуется! — Леша осовевшими глазами уставился в жерло воронки и загипнотизировано смотрел вовнутрь. А потом, словно до этого он удерживаемый ослабевающими нитями света, которые, как им показалось, с треском оборвались, освобождая парня от тяжести этого мира, провалился вперед, дотянулся рукой до дверной ручки. Дотронулся.

И тут мир остановился, заморозился, словно ожидая резкого изменения, поворота. Лешка, дотронувшийся до ручки, Лопарь, лопочущий на незнакомом языке заклинания, Ерофей, предостерегающий и двое пьянчуг, от которых давно искали способ избавиться, да все хотели поступить по совести. Но в итоге, переболев всему муками и решив, что эти двое или их дети, решились. А затем, мир, как-будто отмерев и отпустив события на откуп людям, закрутился событиями. Дверь, словно проламываемая изнутри, схлопнулась сама в себя, утягивая за собой Леху, не оставляя людям ничего для памяти о нем. И все.

Свет от переносных фонарей снова потек ровно, освещая всю комнату и четверых людей. Лопыря, еще не пришедшего в себя, старика Ерофея и этих двоих, которые вряд ли поняли, что произошло. А после снова, вроде не случилось ничего, простонали за дверью, приблизились к ней. Заговорили.

— Ерофей! Открой, пожалуйста, дверь, мне очень тяжело держать! — Голос за стеной был женский и каким-то домашним. Вроде женщина наготовила и теперь стояла с кастрюлей. Ждала, когда ее впустят. Не просто ждала, она понимала это как само собой разумеющееся.

— Пшла вон, сука! Ведьма! — Заорал на дверь Ерофей. — Тварь пустынная! А то я не знаю, что ты, кто ты! Да что б ты горела в аду, Аглая!

— Я приду за вами и вашими детьми! — Зашипела Пришедшая за дверью. — Ты слышишь, Ерофей! Если ты не выйдешь, я приду за вашими детьми! И ты знаешь, что будет? Ерофей, мне не нужно слышать твой голос, я знаю, что ты все еще внутри, знаю, что слышишь меня. Ерофей, я буду жрать ваших детей. А остальные станут слушать, как хрустят их кости на моих зубах! Ерофей, ты знаешь, что так будет! Знаешь, что старейшины послали всех вас сюда ради жертвы. Меня накормить, чтобы я их там, в бункере, где они как черви копошатся, оставила, не погубила!. Ерофей! Слышишь? Выходи! Или ты, или дети. Внуки твои. У тебя есть внуки, хоть и не от твоей крови, но ты их считаешь своими. Ерофей, слышишь меня! Я с них начну, с внуков твоих!

Старик, все это время, шаркая отяжелевшими ногами, продвигался вперед, к двери. Он очень не хотел этого, но у него не было выбора — угрозы из-за двери звучали очень убедительно. Лопарь, все еще не пришедший в себя и лопотавший нечто на незнакомом языке, однако иногда прорывался словами. Но они были прежними — «Не открывай. Там смерть». Ерофей и без него знал это, но в отличие от Лопаря был в себе и готов был на обмен. На справедливый, как он себе представлял сейчас обмен — его прожитые годы, будущую дряхлую старость и скорое одиночество на многие жизни.

— Ерофей! Давай скорее, я уже устала! Открой, пожалуйста, дверь, мне очень тяжело держать! — Женский домашний голос вернулся, убеждал в своей нормальности.

Внезапно Ерофею вспомнилось его далекое прошлое. Оно было настолько невероятным, казавшимся, что случилось не с ним, а может, было, кем-то придуманным, но оттого еще более не могущем существовать. И в этом месте его памяти, видел, или ему так хотелось — это уже не важно, как его мама, стоя у прилавка некого магазина, покупала ему шоколадный коктейль. Прилавок маме доходил на высоту груди, и она на него элегантно опиралась рукой, а вот ему, стоящему рядом с ней было не дотянутся. Но он с нетерпением всё ждал, когда ему спустят оттуда, сверху такой долгожданный сладкий напиток. Шоколадный. И вот это случилось! Мама провела его к близкой лавочке, помогла на нее взобраться, и протянула такой желанный картонный стаканчик. И он, перепачкавшись нарисованными усами, все пил и пил, понимая, какое это счастье иметь маму и пить шоколад.

— Ерофей! Ну, ты где? Мама устала уже, мне тяжело! Сыночек, открой скорее.

Два дня назад

— Они всегда пьяные. Но я понятие не имею, что они пьют! Им никто не носит, сами они тоже не готовят спиртное. Но у этих двоих вечно что-то налито в бутылках, и я частенько видел, как они к ним прикладываются. А какой уж от них аромат! Да и движения такие, что кажется, что эти двое никогда не просыхают. И какой тогда прок от них? Зачем они нам — в нашей жизни они тоже не участвуют.

— Но самое странное в них то, что толком о них никто ничего не знает. Да, знаем, что пьяницы, знаем, что слава богу безобидные. На этом всё. Имена их — не знаем, откуда пришли — не знаем, что будут дальше делать — тоже не знаем! Ходят по бункеру, мотаются из стороны в сторону. Хоть вреда не приносят, на этом спасибо.

— Так может их того? — Он красноречиво свернул глазами. — На жатву отправить? Она уже скоро, и у нас не велик выбор, либо наши люди, либо они?

— Я и сам думал об этом. Считаю это лучшим решение закрыть сразу два вопроса. Жаль, что таких людей у нас не пятеро.

— Вот, видишь, что люди нужны всякие! И на будущее, стоит подбирать всех, кто проситься — я так понимаю, что Бездонье распробовав наши дары, теперь станет часто их требовать. А не наши люди самое легкое решение заткнуть его утробу.

— Хорошо, теперь так и будем поступать!

Снова Хижина

Ерофей все шел и шел к двери, когда случилось невероятное. Ранее двое пьянчуг, никак не реагировавших на происходящее, исторгли из себя черные облака, скрылись в них. Чтобы вновь через секунду появится, но уже вид имеющие не человеческий, будто-то слились воедино мертвецы и демоны. Черная спаленная кожа, изрезанная рунами, глаза налитые желтым светом и зрачки змеиные вытянутые. И сами больше стали походить на огромных диких горилл, с дикими повадками. Преобразившиеся пьянчуги злобно зарычали, утробно заговорили:

— Рыжий, рыжий, рыжий. Уф, ра-ра. Рыжий. Жди. Не открывай дверь. Жди.

— Сыночек, мама уже тут. — Нежно протянули за дверью. — Иди ко мне, у меня для тебя есть сюрприз".

— Ну, нет! Конечно, все знают о том, кто такая эта Аглая. — Как закончил рассказ Эд, подхватил эстафету Бригадир. Его, видимо, как и остальных, мучил нераскрытый вопрос об Одержимой. — Или, по крайней мере, догадываются. Но не более! Не более, я вам говорю. — Он поднял руку, останавливая возражения. Костер, вдруг ставший неожиданным в наступившей тишине, захрустел сухими ветками. А вокруг них колыхалась ночь желтыми всполохами. Прогремел гром и его раскат, такой долгожданный, освободительный и предвещающий озоновую свежесть, пропал поглощенный ватной субстанцией Черного Леса. Бездонье забирало все, что попадало под его влияние.– Да, подобное сложно допустить, — когда так и не рожденный до конца громовой раскат стих, продолжил Бригадир, — но это так — никто не представляет себе кто же на самом деле эта ведьма, все больше по слухам. А те, как мы сами знаем, большей частью рождаются невежеством. Вот я и говорю, что на самом деле никто не знает о ней.

— Бригадир, а ты сам-то знаешь? Если знаешь, то расскажи! Расскажи нам то, от чего стоит бежать, если «ОНО» будет рядом. — Нетерпеливый молодой и нетерпеливый Перец подначивал командира.

— Да, а что я то? Что я могу знать? — Не принял игру парня, и мотая седеющей головой, ответил Бригадир. — Все больше, как и все — через слухи. — У костра недоуменно заворочались. Они ожидали новую интересную историю, но она грозила, так и не начавшись, исчезнуть. Как гром над Черным Лесом. — Но вот, как-то раз, месяцев семь или восемь назад, — обнадежил слушателей рассказчик, а те, предвкушая раскрытие тайны, придвинулись ближе, так что желтые всполохи плотоядно окрасили лица, кроваво заиграли в глазах азартом, — я был проездом в Соте, ну та, что рядом с Локомотивным Депо. — В ответ ему согласно закивали — они все слышали о Депо и его, ныне покойном, чудовище. — И пришлось мне крепко припить с их Председателем. Он у них вроде нашего Старшины, то есть главный. Так вот, сидим мы хорошо, баб наших обсуждаем, да и так, табаком местным балуемся. Хорошо так сидим, а он вдруг возьми и скажи:

— У нас Виктор вернулся. — А что за Виктор, и почему из этого вполне рядового события, он делает подобные заявления — не понятно. Ну, я ему так и сказал:

— Что за Виктор? — А он мне такой:

— Это тот, что после встречи с Аглаей выжил и сюда пришел. Причем нормальным вернулся, а не того. — Председатель покрутил пальцем у виска.

— Да брешешь! — Отмахнулся я. Да и как такое возможно, что бы от этой стебанутой сучки кто-то возвращался. — Да и как он в бункер пробрался, кто ж его пустил? — Задал я ему логичный вопрос.

— За девкой местной увязался. Сам знаешь — дело молодое, не хитрое. Влюбился, говорит. Вот и утянулся за косой да юбкой, словно ему местных мало.

— И что же — настолько хороша?

— Кто знает, но говорят, кто видел или слышал, красавица. Сам-то я не встречал её, так что не жди моей оценки, да и стар я для новой любви. — Председатель хмыкнул в бороду, схватил бутылку, в которой перекатывалась мутными густыми волнами жидкость, плеснул в граненые стаканы на два пальца. Выпили, крякнули, отмечая отменную крепость алкоголя. — Иринкой зовут.

— И что же? Где она сейчас? — Спросил я удивленный тем, что парень вернулся один.

— Вот тут то и вопрос. — Председатель внимательно посмотрел на меня, оценивая можно ли сказать то, что говорить в другое время не решился бы никому. — Виктор говорит, что погибла она. Нет, даже не так. — Он крякнул. — Съели её. В Аркадии. А его, как чужака, заподозрили в её убийстве и послали на жатву. Ты слышал о Чертовом Бездонье, Хижине? — Я подтвердил, да и кто не слышал такое! — Так вот его на жатву, а девчонка та после объявилась, словно не пропадала вовсе! — Он посмотрел на меня, оценивая произведенный эффект. — Это мне местные весточку передали, мол жива Иринка. А как жива, если мертва должна быть? Мы, конечно парня сразу заподозрили — вроде все правильно: был в бункере, отправили в Хижину, выжил, но с дуба рухнул. Но как казалось — все в порядке. Но тут выяснилось, что есть видео об этой «Иринке» и как они, с этим Виктором, Аркадию посещали. И даже там запечатлено…. Одним словом есть факт смерти девушки.

— Так что же — она мертва или жива? — Удивился я его рассказу.

— А ты вот сам поди и разберись. — Он в задумчивости почесал бороду. — Как бы я знал! Она, эта Иринка, после того, как вернулась «с того света», любовь новую нашла. Лешкой зовут, и вроде все у них хорошо.

— А что же Витя?

— Мы ему не говорим. Он, конечно в горе, волосы рвет. Но лучше так, нежели бы он узнал, что Иринка жива.

— Хорошо. А что же в бункере? Они как к возвращению относятся?

— А вот это самое интересное. — Председатель схватил стакан, махнул одним большим глотком большой остаток, оттер губы рукавом кителя. — Их Совет Шестерых делает вид, что ничего не происходит, и девушка, вроде никуда не пропадала. А уж про нашего парня и вовсе ничего не знают и первый раз слышат, что был такой и на жатву его отправляли.

— Так получается, что они как-то и сами в этом замешаны? — Меня вдруг осенило.

— В точку! — Воскликнул Председатель. — Они, — он схватил меня за рукав, притянул ближе, пьяно задышал в лицо, — изнасиловали её!

— Кого? — Не понял я.

— Аглаю. А она им Иринку. Понимаешь? Та ведьма, пустынная тварь! Ты понимаешь? Теперь ты понимаешь? Она мстит им! Этим Шестерым.

— Так это они её? — Председатель согласно и пьяно закивал головой.

— Она сбежала. Аглая. — Председатель схватил кусок сала со стола, запихнул в рот, активно задвигал челюстями, пережевывая. Внимательно посмотрел на меня, продолжил. — Она сбежала от них в Котлован. А после вернулась. Вот теперь и думай.

— Ах, негодяи! — Воскликнул я. — А что же остальные люди? Они-то знают? Конечно, не знают! Так их спасать нужно, вывести из этого проклятого бункера!

— Не получится. — Тяжело вздохнул он. — Она никого не выпустит.

— И что же делать? Так же нельзя оставлять! — Возмущался я таким соглашательством.

— И вот еще одна странность. — Словно не слышал моего возмущения, продолжил Председатель. — Витя говорил, что в Аркаде видел нашего Рыжего.

Мне показалось, словно мне ударили поддых, выбивая воздух из легких.

— Господи! Да какого лешего он-то там делал?

— Бригадир, — перебил рассказчика молодой нетерпеливый Перец, — так мы того самого Рыжего ждем? Так если он такой, если к нему столько вопросов от разных людей, так может он того? Может он и нашим, и ихним? Можем тогда его того? — Он красноречиво провел пальцем по горлу, требуя скорой расправы.

— Ты бы осторожнее со словами. — Остерег его пожилой Кисель. Он прочистил горло и продолжил объяснять. — Если тебя кто, кроме нас услышит, да Рыжему расскажет, то жди скорой беды. И так может случиться с тобой, что не подойдет к тебе никто ближе двух метров, но смерть тебя все равно отыщет. И Рыжего никто не сможет к ответу призвать, потому что вроде не он над тобой расправу учинит. Пойми же ты, наконец! Все вы поймите, кто еще не знаком с этим, если так можно сказать, человеком — сила в нем нечеловеческая, потусторонняя. Темная сила и душа черная. И вообще, если бы не нужда, то и я бы отказался от этого задания, даже, несмотря на все мое безграничное уважение к тебе Бригадир. Так что стоит вам его, даже не опасаться, а вот прямо боятся, и по случаю, при возможности, обходить стороной. А еще лучше бежать!

— Да что за бред ты говоришь! — Презрительно и дерзко воскликнул Братишка. — Да сколько раз мы уже слышали нечто подобное и еще ни разу! Ты меня слышишь? Ни разу, ни одна тварь не была столь же опасной, как сила нашего оружия! И еще вот что запомни дед! — Парень презрительно скривил губы. — Таких, как ты, соплежуев нужно оставлять в лагерях и поселках, возле женских юбок!

Щелкнул затвор, но выстрела не последовало. Вместо него, молодой, закатив глаза и обмякнув, завалился боком, и если не поддержавший его Бригадир, то рухнул бы он в костер.

— Ты так же думаешь? — Обратился суровый командир к Братишке, товарищу обморочного бойца, понимая, что тот, мог не отказаться от дружеской поддержки. В ответ молодой отрицательно покачал головой, конфликт был закрыт. Бригадир удовлетворенно крякнул, посмотрел на свой пудовый кулак, которым он оглушил бойца. — Ладно, — проговорил он уже спокойно, — давайте сменим тему.

Рассказ Эда

— А вы последние новости не слышали об этом треклятом городе Котлован? — Таинственно начал Кисель.

— Да что за новости могут быть с болота? — пробурчал Бригадир. — Там кроме этой чокнутой сучки никого нет, кто бы мог создавать эти самые новости. Да и те, что оттуда приходят не отличаются особым разнообразием — «ведьма вновь кого-то утопила, на болотах кто-то пропал, или новый караван сгинул на болотах Котлована». Какие еще новости оттуда могут быть?

— Говорят, что город проснулся! — Таинственно хрипло протянул Кисель.

— Да как такое возможно! Ты в своем уме? — Воскликнул Бригадир, удивленный внезапным помешательством бойца. — Как кто-то может проснуться, будучи мертвым? Ты же знаешь, что Котлован давным-давно утонул, и что теперь на его месте болота? Да, конечно, там есть это стерва, есть все эти дохляки, о чем постоянно все говорят. Но это же не город! Это совсем не то, что может внезапно проснутся, будучи при этом мертвым!

— Да кто ж этого не знает! — Состроив мину, словно бы ему приходится объяснять первоклашке очевидные вещи, ответил Кисель. — Я тоже удивился, когда услышал это. Но вот в чем вся прелесть — об этом рассказал Король, ну тот караванщик, который не знает, как врать. Он толи туповат, толи принципы у него такие.

— Да, да. — Закивали, подтверждая другие бойцы. — Кто ж не знает Короля.

— И что же рассказал твой Король? — Вынужденно согласившись, спросил Бригадир.

— Да видел он нечто над болотами. Почему нечто — потому, что он и сам не знает, как объяснить то, что он видел.

— Все же. — Нетерпеливо поторопил Киселя молодой Перец.

— Огненный шар завис над болотом, огромный такой. Висит, говорит он такой, с места не двигается, хоть и довольно ветрено было в тот день — даже огров пошатывало от порывов. Ну, вы-то знаете насколько это сложно сдвинуть с места огра. А вот тому шару хоть бы хны.

— И что же, он после этого решил, что город проснулся? Не дебил ли этот ваш Король?

— Конечно дебил. — Согласился Кисель. — А как же иначе ему можно верить? Он же не может порой и пару слов связать внятно, не то, чтобы придумать вроде такого.

— Прекрасно. — Пробурчал Бригадир. — Одному дураку было видение, остальным это видение показалось разумным. Так ответьте мне — не указывает ли это на то, что вы с ним уравнялись умом?

— А во что тут еще можно верить? — Неожиданно вскинулся Братишка. — Тут каждый день что-то происходит из ряда вон, и каждый подобный случай страннее предыдущего! И порой в реальности происходящего начинаешь сомневаться!

— Да ни хера вы не знаете! — Вдруг оборвав было начавшийся спор, вклинился Эд раздраженным тоном. — Это словно для вас прохладительная ежедневная прогулка! Так это по-вашему? Сидите тут и льете друг другу мед в уши, словно бы не было войны! Да у нас тут все ядером разбомбили! Вы слышите!

— Вот дерьмо. — Заворчали вокруг. — Сейчас начнется.

— А где не ядером, там это говноБездонье! Да еще эта мразная гульская дерьмо-лепешка, в которую мы раз за разом наступаем! Как его там, город этот ублюдочный!

— Аркадия. — Подсказали.

— Точно! Да сколько таких мест еще должно стать, что вы перестали трындеть как бабы в базарный день, в каком-нибудь плюшевом городке, где всем тем, что у нас тут происходит, пугают детишек на ночь! Да когда же поймете, что это все взаправду! Что от этого умирают каждый, сука! Каждый день умирают!

— Да, ладно! Ладно! — Не выдержав, крикнул ему молодой Перец, стараясь сбить поток разошедшегося Эда. — Поняли мы. Тебе не нравятся такие разговоры. Мы поняли. — Уже спокойно продолжил молодой парень. — Будем теперь говорить о том, что тебе ближе.- Он посмотрел на Эда. — Вот скажи, что тебе ближе? — У костра заворочались, забубнили, предчувствуя избитые темы о том, как было раньше. — Только давай не о твоем прошлом. — Умоляюще сложив руки, попросил он.

— Да вам что говори, что не говори. — Уже для вида возмущался Эд. — Да какие для вас могут быть темы, раз вы все так восторженно воспринимаете? — Он на мгновение задумался, а потом произнес. — Расскажу я вам про недавнее мое путешествие к могильнику ядерных отходов, что возле Леонидовки. Как говорили, что туда пришелся один из ударов. Но вроде как все обошлось и заражение не проникло наружу. Так вот там поселение появилось на развалинах старого поселка. И даже что-то типа новой веры. — Он замолчал на некоторое время, видимо собираясь мыслями, а после продолжил:

— Для каждого решения, выбранного пути будут последствия. Хорошие или плохие — не так важно. Важнее, как мы их оценим. Я сейчас такой умный, а раньше, мне всякого было мало. В том смысле, что считал так, будто мне все должны, а потому требовал многого. Получал, скажем, еды впрок, но мне нужно было больше, как ценностей всяких. Но, как известно это не тот путь, по которому дорога короче к счастью. Так получилось и с тем стариком, помните, я как-то рассказывал? Нет? Я напомню тогда.

Торопился я куда-то очень сильно, можно сказать бежал по поселку тому. Надо сказать, что большей частью он все пустой был, ни души. А тут вроде в толпу врезался, да так неожиданно, что показалось, что взялась она из неоткуда. А после расслышал, вроде гудения какого, разобрал с какой стороны шел звук и заинтересовавшись сим собранием, приблизился к источнику. Оказалось, что это седовласый старик, стоя на импровизированном деревянном постаменте, вещал в толпу:

— Оглянитесь братья мои и сестры! В каком мире вы живете? В мире без духа и доброты! В мире без бога! Но так ли ОН нам завещал, покинув нас, отдав нам мир? Нет, не этого ОН хотел от нас!

Так «проповедовал» тот старик, а многие слушали, и многие, как я видел их выражения на лицах, верили. Я всегда считал, что в веру верят лишь те, у кого собственного стержня нет. Своих убеждений не сформировано, вот и пользуются чужими взглядами, да чужой моралью с философией. Это никогда не было хорошо — пытаться по чьим-то заветам прожить свою жизнь. Так я думал, а потом встретил того старика.

— Уверуйте и вам воздастся! Отдайте ему частичку, и ОН втрое возвратит вам…

Кричал старик в толпу, а меня он бесить начал. Не понравился мне он с самого начала. А не понравился он тем, что не производил впечатление человека, имеющего право наставлять и поучать. Говорить кому-то, как ему жить. Я смотрел на него и понимал, что ему самому было бы неплохо приодеться, как следует, и наконец-то начать полноценно питаться.

— Спросите ЕГО и ОН ответит, позовите ЕГО и он придет! ОН тот, кто никогда вас не бросал, ни в бедах, ни в радостях. Был и богом, и царем земным. ОН и только ОН, признал вас, как детей своих, даровав жизнь земную.

И тогда не выдержав, я крикнул ему поверх всех этих страждущих голов:

— А что же это он тебя, преподобный бросил? Или не нашлось у твоего бога лучшей одежды?

Но преподобный не настроен был говорить со мной, и только разговаривал с толпой, опоенной его молитвами:

— А когда ты, преподобный, последний раз отведывал настоящего мяса? — Вновь не удержавшись, крикнул я ему. Но и в этот раз он не захотел со мной разговаривать. Но зато его охранники, здоровяки, по неизвестной причине мною не замеченные, иначе я прежде подумал перед тем, как кричать, были весьма охоты поговорить со мной. Прямо там, среди всех этих людей, скрутили меня, словно веревку, и выволокли наружу. А народ все слушал и слушал — народу нужен был этот опиум. Ну а дальше черный мешок на голову и следом долго тащили в неизвестном направлении, после везли на какой-то жесткой повозке. И все время мне рассказывали об их боге, о том, как он справедлив и милосерден, как может он прощать за искреннюю веру в него, да какие блага осыплют меня, если соглашусь. Но кляп во рту и общее униженное положение мешало мне сказать «Да», так и проехали до самого конца пути. А чтобы мне не было скучно, меня периодически поддевали то носком ботинка, то отпускали звонкую оплеуху. И когда я потерял счет времени, мешок сняли.

— И что это было? — Заинтересованно поинтересовался Перец. — Куда же тебя занесло?

— Да черт его знает! — Он пожал аршинными плечами. — Не знал я этого места, хотя после меня просветили.

— И кто же это так расщедрился? — Прогнусавил простуженный Кисель. — Неужели твои похитители? — Рассказчик не ответил, молча прося терпения.

— Могильник это был, черт-знает-где и довольно глубоко под землей. Света дневного не видно. Вот и подумал я тогда, что вот он — мой конец. Прощаться стал мысленно со всеми. Я не знаю, чем бы все кончилось, но явно не так, как я рассчитывал, когда выкрикивал из толпы — мои похитители были настроены куда серьезнее, чем я мог представить себе и, судя по их намерениям, мне не сулило ничего хорошего. И как только те готовы были приступить исполнять свой кровавый план, появился он.

— Кто это ОН? — Выдохнули сидевшие возле костра слушатели.

— Ей богу! — При этих словах на него удивленно уставились. — В тот момент я думал, что это либо огненный демон, либо огненный ангел. Мне не важно тогда было кто это! Главное, что он спас меня, а похитителей буквально сжег. Испепелил. И я бы может увидел, разглядел спасителя, но не смог — меня буквально сморил сон….

— Да как такое может быть? — Недоумевали слушатели. — Да, что прямо так, посреди самого интересного? А ты случаем не выдумываешь?

— Сам не знаю. — Не обратил внимания на сарказм, ответил Эд. — Очнулся я уже на воздухе. То есть меня перенес этот парень один, наверх, а я ведь не семьдесят кило вешу. Если мне память не изменяет, то не меньше сотни!

— Должно быть здоровяк. — Уважительно закивали.

— Да, так и есть. Это был Рыжий.

— Как Рыжий? Откуда!

— Сам не знаю. Вот только спас он меня тем днем, и если бы не он, пел бы я сейчас свои песни в раю.

— Или там. — Ему со смехом указали вниз.

— Да, или там.

— А что же за место было? Он тебе сказал.

— Сказал. — Эд сделал драматическую паузу. — Город мертвых. Аркадия. — Вокруг шумно выдохнули.

— И что же эти бандиты тебя в такую даль потащили? — Недоверчиво спросил Братишка. — Неужели ближе не нашли место для расправы?

— Да как ты не поймешь, дурья твоя голова, — ответил скрипуче Кисель, — в Аркадии все есть для того, что бы мертвое тело не нашли. — В ответ закивали, понимая и соглашаясь. — А что же старик твой? Он-то кто? — Задал интересующий всех вопрос простуженный боец.

— Этот старик оказался вовсе не простым.

— Да мы уже поняли, раз у него такая охрана.

— Он из церкви, что на окраине Аркадии. Церкви имени Сатаны, там крест перевернутый есть, на фасаде висит, и ночью светится зеленым. Говорят, что даже мертвые боятся приближаться к ней — такая в церкви сила. А еще будто бы скоро их правитель явится в наш мир, через один из этих разломов, что появляются по всему постядерному миру, и тогда даже Чертово Бездонье подчинится ему.

— Ну, наконец-то хоть кто-то эту грёбаную стерву приструнит! — Удовлетворенно воскликнул Перец.

— А мне кажется, что вряд ли есть такая сила, способная справиться с Аглаей. — С сожалением ответил за всех Бригадир.

— Время покажет!

— А что же Рыжий? Вот спас он тебя, а что дальше было?

Эстуарий

— Потом было все как во сне. Он меня познакомил с мужиком, тот представился Рыком. — Эд пожал плечами, в ответ на замечания о странном имени. — А мужик тот какой-то, — он задумался, подыскивая нужные описания, — какой-то не человеческий. В несвежие тряпки замотан, от лица одни только глаза видны, да и те по волчьи смотрят. А уж как воняло от него! — Он, немного помолчав, продолжил. — А после Рыжий сказал, что наша с ним встреча не случайна, и так как он спас меня от верной гибели, то я вроде его теперь должник. А чтобы рассчитаться с ним, нужно просто дойти до обозначенной точки на карте. Дал он мне ту карту, а я как глянул на неё, так прямо и обомлел — красная клякса стояла почти на том самом месте, где я кричал на того старика! Пос. Вольный — значилось на карте. — У костра заворочались, предчувствуя неожиданную авантюру. — Вольный то всего в нескольких часах ходьбы от этой, будь она не ладной, Леонидовки! Ну, думаю, значит, такова моя судьба. Придется мне еще раз повидаться с этой мразью и добром отплатить на добро. Но Рыжий, мать его, словно бы читал мои мысли, о чем сразу известил, запретив соваться в Леонидовку.

— И что же он спросил с тебя? — Не давал поводов для длинных пауз рассказчику подвижный Перец.

— Говорит в этом месте воронка входа в Чертово Бездонье. Там оно засасывает энергию мира и после уже использует её в своих мерзких целях. Назвал это место странным таким словом, — он наморщил лоб, вспоминая слово, — Эстуарий! — Обрадовано воскликнул Эд, вспомнив не самое простое слово.

— И что оно значит?

— А черт его знает. Он не объяснил мне, а я и не спрашивал. Только сказал мне, что нужно туда дойти, вернее, довести Рыка, а там уже по обстановке, все на месте и решиться. Но что главной целью он нам ставил — закупорить эту воронку.

— И как же надо было это сделать? Вот же человек! — Восклицал Братишка. — Это же надо такое придумать — пойди туда, не знаю куда, да сделать все по обстоятельствам, но так, чтобы получилось! — Он возмущенно и гневно потряс плотным жилистым кулаком. — А сам то, что он? А? Не хотел бы он сам туда прогуляться? — Он посмотрел на Эда. — Вот ты чего ему это не предложил?

— А то, что он жизнь ему спас, тебя это уже не заботит? — Загыхал, стараясь быстрее ответить на претензию, Кисель.

— Да, что же вы! Да это явная подстава! — Почти кричал Перец. Братишка же, помянуя быструю и жесткую расправу и дальнейшее свое обморочное поведение, не рискнул присоединиться к товарищу. — Это же понятно, что те «слуги духовные», — как сейчас он назвал охранников старика-проповедника, — привезли его в условленное место. Но Рыжий решил, что по причине своего явного морального, философского, а главное — физического превосходства, ничего им не должен. Вот и спалил их, чтобы не тратится.

— Тебе бы помолчать, Перец, пока взрослые разговаривают. — Тихо, но оттого это прозвучало очень опасно, предупредил Бригадир. — Ты видишь, что человек рассказывая свою жизнь, переживает. А уж Эду я всегда верил. Продолжай, пожалуйста.- Попросил он рассказчика.

— Да чего уж там — от рассказа то осталось сущий пустяк. Дней через семь мы дошли до пункта назначения. Я уж не стану отвлекать вас подробностями нашего путешествия и всей той странности, что проявлялась в моем напарнике. И даже тот факт, что питался он в основном тронувшимся, потухшим мясом, объясняя это традициями — моего пересказа хватило бы на не одну такую ночь, как эта. Но то, что напарник, Рык проявил себя в остальных случаях весьма надежным и спорым товарищем, не раз выручавший меня в трудных ситуациях, хотя я ему отвечал тем же.

— Ну и напарничка ты нашел. — Предостерегающе пробормотал Кисель. В ответ Эд неопределенно пожал плечами, а потом продолжил.

— Так мы совместно достигли Вольного, и в тот день случайно наткнулись на относительно целый дорожный знак, означавший, что мы входим на территорию населенного пункта. Знак согнуло ударной волной близкого взрыва, а наносная пыль от истертого известкового дорожного покрытия, доходила до нижнего края таблички. Но все еще на знаке можно было прочесть название — «Пос. Вольный». Самой деревни или города, или что это раньше было, уже не было. Лишь редкие острия былых двухскатных крыш торчали из-под нанесенных дюн песка и пыли. И дорога, что привела нас сюда, резко обрывалась у этого знака. Но зато, чуть дальше, вглубь территории бывшего населенного пункта, виднелся другой, современный знак — на вертикальном брусе с перекладиной у самого навершия, торчавшим черной костяной ногой, болталась грязная тряпка, издерганная здешними ветрами в рваное полотнище некого штандарта. Этот знак был известен всем, кто живет в наши времена, а обозначает он начало земель нежити. Я тогда еще посмотрел на карту, сверяясь, и мне вдруг стало отчетливо ясно, почему это место стало той самой воронкой, о которой говорил Рыжий. Тут везде были густые леса, и своим основанием они вливались в современные пределы Чертового Бездонья и Великой Пустоши. Той, на которой эта проклятая Хижина. — В ответ закивали, вспоминая все те истории, что частенько про эти места рассказывали.

Эд помолчал, вспоминая недавнее приключение, и после снова продолжил:

— Ом тисини грум дса дса. — Вдруг зачастил непонятными словами Эд, сложив особым образом пальцы рук и прикрыв глаза. Вокруг костра непонимающе заозирались меж собой, опасаясь за душевное здоровье рассказчика. Закончив мантру, прежде повторив ее несколько раз, Эд продолжил рассказ. — Мой напарник, как и вы только сейчас узнали, что таким образом, я пытаюсь защититься от сил зла. Хотя он мне неоднократно говорил, что точно уверен в том, что от зла лучшее средство калибр стрелкового оружия, и чем он крупнее, тем сильнее заклинания. — Грум грум дса дса. — Еще раз повторив, закончил молитву Эд. — Но я точно уверен в том, что любая вещь, способная, как вы думаете, вас уберечь, точно имеет значение. Так же, как и ваши амулеты. — Бойцы инстинктивно сжали в ладонях ритуальные вещицы.

— Тот день был один из тех редких, когда обжигающее Солнце спряталось за темные грузные тучи, готовые разродится серой пеленой дождя. Но дождя так и не было. И хотя эту тучу мы заметили задолго до приближения к ней, дождя все не было. Зато было движение в черном небесном полотне, которое совершало медленные обороты вокруг невидимого центра. И если приглядеться, то можно было увидеть, как этой в черной массе клубилось, будто масляное вещество, вскипало и бурлило варево. Липкая жижа. Словно та находилась в кастрюле, перевернутой над ними чашей, и все это варево в любое мгновение могло вылиться сверху, но невероятным образом продолжало держаться.

— Это то место? — Спросил меня Рык. — Налетевший неожиданный ветер, подхватывал дорожную пыль, бросал в меня. И если бы не защитные горнолыжные очки, скрывающие под собой большую часть лица, пыль непременно попала в глаза.

И как-то вдруг стало получаться Эду передавать это приключение и пережитые эмоции, что слушатели вроде и здесь находившиеся, но увлеклись вслед словам. За теми же порывами, что были в рассказываемых событиях.

"Рык поправил объемный шарф, складками уложенный вокруг шеи и защищавший нос и рот, он всегда так делал, словно бы опасался за свою внешность. Иногда меня раздражало такое его поведение.

— Да, похоже. — После некоторого раздумья, ответил я. — Вынул и развернул дорожную карту, поводил пальцем руки в перчатке с обрезанными пальцами по бумаге, сверяясь. — Тут точка сосредоточения.

— Это здесь Хриплый потерял свои пальцы? — Рык гоготнул в шарф, отчего звук получился приглушенным. — Что же, придется вернуть его пальцы.

— Это вряд ли. — С сомнением ответил я. Я когда-то слышал про это место и про то, как боец с позывным Хриплый, потерял тут свои пальцы правой руки. Их откусил оживший мертвяк. Говорят, что после Хриплому пришлось отрезать всю кисть, что бы зараженная слюна, смешавшись с кровью, не поднялась выше. — Скорее всего, перевариваются его пальчики сейчас в утробе какого-нибудь облученного гуля. Да и нам бы как бы не лишится своих.

— Ты за мои не бойся! Еще не появилось такого количества этих тварей, чтобы даже попытаться что-то откусить. А еще у меня, кроме твоих молитв, есть вот это. — Он самодовольно хлопнул по черному металлу автомата. — Между прочим семь шестьдесят два!

— Ты вот не веришь в мои мантры, а зря — они когда-нибудь спасут и твою жизнь.

— Да, и хорошо. А пока нам их спасает инженерная и военная мысль предков. И когда у нас закончится все оружие, и даже рогатки, тогда вот только твоими молитвами….

— Да иди ты. — Беззлобно ответил я. — Давай лучше к делу. Что говорил Рыжий про эту воронку?

— Да ну так это…. — Вдруг сбился Рык. — Прийти и заткнуть…. Вроде просто. — Он посмотрел на меня, ожидая понимания, что ли. Продолжил, видимо сам недоумевая. — Ну, а чего ты еще ждал от него?

— Ага. Точно. — Крякнул я. — У него всегда просто.

— Да что может случиться то? Что же это мы не справимся с этими тварями? Это ж просто мертвяки. Да мы же их пачками….

— Точно! Только штаны не испачкай. — Махнул рукой, призывая его следовать за мной. — Пойдем.

— А тут ведь не так далеко Татарский лес должен быть? — Вдруг, после некоторого времени, которое они шли вглубь мертвых земель, прервал молчание Рык.

— К чему ты это вспомнил? — Я почему-то вдруг занервничал.

— Это там же все эти твари жили? Ну, те, о которых рассказывали в Луговых Выселках. Болотный дракон, болотник, ведьма.

— Все врут. — Успокоившись, что он ничего не знает, ответил я. — Сказки это все для детей.

— А про бункер? Про бункер это тоже сказки?

— Я ничего не знаю о бункере. — После некоторого времени ответил ему. — И вообще бы тебе стоит сосредоточиться, черт знает, что нас ждет впереди. — Вот не стоило ему так много знать! Хотя, возможно он так пытался заговорить свои страхи.

— Да я тут подумал…. — Рык не успел договорить. Впереди, словно отделившиеся тени от очередного пылевого демона, возникли человеческие фигуры и стали довольно быстро приближаться к нам. Они были в одних штанах, которые болтались на тощих фигурах мешками. А сами фигуры неловко махали длинными руками и периодически спотыкались о невидимые камни.

— Ну, вот, пришли. — Я облегченно вздохнул, понимая, что если есть эти твари, то есть и этот чертов эстуарий. А если так, то его можно заткнуть. — Мы пришли верно.

И тут случилось это — от черной тучи отделилось и воспарило на потоках теплого воздуха существо, похожее на небрежно отделенный лоскут от целого полотна.

— Ага, теперь и я вижу. — Произнес завороженный Рык. Он ткнул пальцем в появившееся существо. — Эта тварь Сирин. Я много слышал об этой медузе. Это она, как говорили люди, которые чудом спаслись, после контакта с ней, парализовывала несчастного человека ловчими щупальцами, и после пожирала его еще живого. Так это было страшно видеть, когда человек поднимался по ротовому стебельку вверх, что бы там, в прозрачном куполе быть переваренным. Иногда жертвы приходили в себя, дергались, пытались кричать от боли, обжигаемые ядом. Вероятно, они понимали весь ужас быть переваренными живыми, но на спасение не было шанса — яд, через стрекальца проникает им под кожу, расплавляет вены и артерии, внутренние органы. Но вот мозг…. Мозг каким-то чудом все еще оставается жив и воспринимает все эти волны боли, передавая их по синапсам в сознание. — Он посмотрел на меня, смакуя произведенное впечатление. — Эта тварь моя любимица. — В это время его любимица, словно подхваченное беспокойным бризом покрывало, парила над местностью, медленно приближаясь к нам. Напротив, дохляки увидев ее в небе, вначале остановились, а после и вовсе рассеялись, уступая полностью место Медузе Сирин.

— А эти что же? Какие они теперь дохляки? Я имею в виду, что вроде несколько типов есть: те, которых утопила ведьма на болоте, или те, что выродились под влиянием ядера. А еще есть те, что попали под действие безумства Черного Бездонья и их Аглая, того. — Он вытаращил глаза и провел пальцем по горлу, при этом весьма артистично хрипя на разные голоса.

— Этих убили. — Заулыбался я его шутке. Все это время мы шли на встречу Сирин. — Точнее утопили. Ведьма болотная утопила. Где был город Котлован, там теперь болото. Вот в нем она их всех и утопила. — А Рык все не думал останавливаться, словно бы и не видел впереди уже такой близкой опасности. Он все шел и шел вперед, туда, где белесые стрекальца и толстые, собранные в складки щупальца, прометали пыльную, сожженную местность Вольного.

— То есть они умерли, и уж точно не живые. И еще точнее — они не могут ходить, потому что мертвые? — Я потянулся вперед, попытался дотронуться до его плеча, но Рык, словно видел затылком, будто ощущал мои намерения, уклонился от руки, делал длиннее шаг.

— Технически — да. — И вот он стал поворачиваться ко мне лицом, но как-то медленно, и даже вроде скрипуче, преодолевая некоторое сопротивление. Я пока еще не видел знакомого лица, но почему-то было стойкое ощущение того, что что-то не так. Вроде мой напарник уже не тот человек, с кем я выходил в этот поход.

— Но почему же тогда они все здесь? Почему же все эти мертвяки пришли сюда и жаждут нашей крови? — Голова повернулась еще на пару градусов, но лица все равно не было видно — мешали многочисленные складки шарфов, хотя те уже и начали опадать.

— Ну, это классика. Мертвые всегда хотят что-то сделать нехорошее с живыми. — Я снова попытался догнать его, остановить.

— А нам тогда что же с этим делать?

— Как что? Убить еще раз мертвое!

— Так мы тогда призовем ведьму. — Его глаза странно заблестели, и мне почему показалось, что они неожиданно походят на волчьи.

— Да. Но если не убьем их, то они попытаются убить нас, а я не хочу быть убитым мертвыми. И к тому же у нас есть, хоть не большой, шанс выжить после того, как мы покрошим эту нежить. — И вот уже стало проглядывать сквозь все эти шарфы и тряпки, чем был обмотан человек, его лицо. И теперь я точно был уверен, что это не мой напарник! Не тот человек, с кем выходил. Но все еще не мог понять, что с ним было не так.

— Дружище, — вдруг, впервые так ко мне обратившись, проговорил Рык, — она просто не придет сюда. Мы все тут уничтожим! — Это был мертвец! Он не было человеком! Рык был разложившимся трупом, который притворялся моим напарником! Каким образом — не важно, но он был живым трупом! Сучий гуль, ради которых мы тут! Этих тварей нам нужно было «обезвредить» по словам Рыжего. И вот мой напарник! Мой сучий напарник! Да как же я пропустил эту тварь!

Я перекинул автомат через плечо, щелкнул затвор, направил тот калибром в спину бывшего напарника, у которого, тем временем, голова развернулась, словно бы у совы, на сто восемьдесят градусов, и он теперь буквально глядел себе через спину, на меня. А в глазах плясали сумасшедшие огоньки смерти, словно бы он предвидел конец. Сука, и да — он настал!

Пойманный охотничьими щупальцами и моментально проткнутый, как минимум в двадцати разных местах стрекальцами Медузы, тело Рыка многократно завернутое, словно запеленнованое призрачными бинтами, было поставлено вертикально, а сверху, на голову наползал ротовой стебелек. Эта отвратительная мразь Сирина пожирала его!

— Ах, же сука! — Не выдержав, заорал я в голос. Спустил курок, и автомат, предчувствуя кровавую жертву, плотоядно задергался в руках, пытаясь выскочить, будто сам, словно охотничий пес, стремился вцепиться зубами во врага. Но как это было ни странно, я вдруг разглядел. Разглядел, как губы моего бывшего напарника шевелились, словно он пытался сказать. И да он говорил!

— Подожди, я скоро. — Рык криво улыбался".

Фулгура

Рассказчик умолк, видимо переживания его одолели, а слушатели, отмерев и понимая, что больше нет этой вдруг ставшей настолько интересной истории, приходили в себя, оглядывались, тянулись за вещами, подбрасывали веток в костер.

— Ну, и что? Что дальше то было? — Требовал продолжения Перец. — Кого все-таки из вас двоих убили?

— Да кого же убили. — Ответил Эд. — Медузу убили. Рык убил. И даже не спрашивайте как. Она просто рухнула вниз и все, а тот, когда действие ядов закончилось, прорезал себе путь ножом. — Он снова умолк.

— Ну, а что дальше то? Куда дальше вы пошли?

— Да никуда. Там прям и расстались. Он мне сказал, что ему вот сюда, то есть в Чертово Бездонье нужно. Там у него встреча с этими…. Ну как их там. Местными.

— А, припоминаю, я тут одну историю о местных. — Встрял в беседу неугомонный Братишка. — Они такие же, как твой напарник, только какие-то не совсем обычные. Они вроде там еще техникой разной балуются.

— Точно! Я помню эту историю! — Поддержал товарища Перец. — Это как раз, когда мертвые пытались освоить ту технику, что на полянах, в Чертовом Бездонье осталась.

— А те мертвые совсем не похожи, на тех, что у Котлована трутся. — Продолжил Братишка. — Эти, как говорят, слишком умные. Им даже имя собственное придумали — технозомби, или короче Генри. Вроде был такой изобретатель машин, гений, вот и этих так прозвали.

— Это случаем не те ли Генри, что нападают на проходящие по ночам караваны по Татарскому лесу? — Прогнусавил простуженный Кисель.

— Да, это они. — Братишка повел плечами. — Да и что же это за такие караванщики, что не знаю легенд Бездонья? Прутся туда сотнями и пропадают на его пределах. И что самое удивительное, что вроде там везде воля Аглаи, но она словно не принимает этих жертв, а просит все новые из Бункера.

— Или просто не знает о караванах. — Предположил кто-то у костра.

— Да как же! — Не доверчиво воскликнул он. — Не знает. Она знает все о том, что происходит в Бездонье и Пустоши. А то, как бы ей приписывали все те ужасы, что в округе происходят.

— А вдруг это не она? — Снова задали вопрос того рода, что так сильно раздражал Братишку! Он посмотрел на говорившего — им оказался вдруг такой неожиданный своим предательским вопросом Перец. Вот как можно предположить такой факт, что будет полностью не подходить под всю философию его мира?

— Ты чё, того? — Он покрутил пальцем у виска. — Как не она? Сивухи опился? — Он позволял себе так общаться только с друзьями. — Все знают, что она, а ты тут такой один говоришь, что не она! — В ответ извинительно развели руки в стороны, показывая — «мол ошибся». — Ну, хорошо, — подобрев, продолжил он, — пусть не она, время покажет. Так вот, зовут их Генри. — Вернулся Братишка к рассказу. — А так же говорят, — что после того, как тяжелый бульдозер, который им удалось завести, перемолол гусеницами с пару десятков этих бездушных тварей, и те побросали все, больше не возвращались.

— Вот же тупые твари. — Хохотнул Перец. — Так и надо им, поделом. Жаль, что только так мало их передавило.

— Сколько людей! — Вдруг вступил в разговор шестой участник их похода, до этого никак себя не проявлявший. Им оказался сам Печатник. У костра люди умолкли. — Сколько…. Их же не счесть. И они все…. Все погибли. — Говоривший помолчал, а остальные ждали, и он продолжил. — Для чего? Кому нужна была эта жертва? — Он подождал ответа, но его все не было. Да и что тут можно ответить, что еще сказать? — А ведь это человечество…. Человечество — такое обезличенное слово. Но если подумать о народе, о стране, а еще лучше городе. Лучше об одном человеке. Любом. Представить, что у него и жизнь было полная свершений, полная приключений, и каждый день цветной, а утро розовое от восхода. — Он тяжело вздохнул. — Такое раннее летнее утро, наполненное ароматами трав и полевых цветов, утро дарящее радость. — Он снова помолчал. — А вы тут о гулях, каких-то Генри, летающих Медузах. Да, как же можно к миру этому привыкнуть? Вы что же, не понимаете, что мы все потеряли?

— А чем тебе не нравиться то утро, что встречаешь каждый день? — Спросил его Братишка. — Ты же жив, не болен. А еще еды в достатке. — Он почесал затылок. — Ну, ты еще это… не людоед же ты.

— А тебе бы только пожрать! — Воскликнул Печатник в отчаянии. — Да ты посмотри, что с миром! Посмотри на то, как мы живем!

— А чё, нормально мы живем. — На этот раз вступил в разговор Перец. Он все еще хотел оправдаться перед Братишкой, за недавнее свое предательство, когда не поддержал в споре с Бригадиром. — А о еде я думаю только потому, что её в достатке. Её сейчас столько, сколько не было у нас еще никогда. Так что и тебе было бы неплохо перестать думать о всякой ерунде, а поблагодарить удачу. А ещё и то, что мы первыми заметили того упыря, а не он нас, не то варились бы сейчас потрошенные у него в желудке. И это в лучшем случае. А так мы еще и запасами его поживились, жрачки вот набрали.

— А тебя не беспокоят все эти вещи, которые вокруг? Радиоактивные города, от которых фонит так, что они ночами светятся. Небо это, — он поднял глаза наверх, — вечно заслоненное серыми тучами. Да и Солнце…. Вот когда ты последний раз видел Солнце? — Но не стал ждать ответа, продолжил. — Вот и я его видел только в прошлой, довоенной жизни. А животные. Точнее не животные. Уже больше не животные. Монстры, чудовищные мутанты, которые мне прежде и в кошмарах не снились! Аглая еще эта, которая словно Сатана собирает свежие души! Да и всего другого…. Сколько можно говорить о том, как сейчас и как было раньше. — Он шумно выдохнул. — Да что я вам тут распинаюсь!

— Вы слышали? — Прервал их спор Кисель. Он вдруг услышал нечто такое, что его, самого не молодого, напугало до дрожи в пальцах. В близкой траве было что-то, что-то шевелилось. А еще ему казалось, что за ним наблюдают, и не просто так, а вот прямо так недобро смотрят, словно только и ждут удобного момента для нападения.

А спустя минут пять и все остальные услышали, прежде замолчавшие, пытавшиеся услышать то же. От них, в двадцати метрах зашуршала трава и вслед, поднимаясь из земли и пуская в стороны жгуты молний — джетов, выкатилась голубая шаровая молния.

— Не двигайтесь! — Крикнул Бригадир остальным бойцам. — Это Фулгура, если не будем двигаться, она пройдет мимо!

Но шар электричества, словно слышал эти слова, сменил прежнее направление и начал приближаться к ним. Воздух вокруг напитался озоном и электричеством, последнее притягивало волосы на теле людей, заставляя их вставать дыбом. Голубой шар поднимался в воздухе, а потом снова припадал к земле, движимый невидимыми потоками энергии, и тогда на близких кустах колючек появлялись огни святого Эльма, отчего воздух наполнял сухой электрический треск. И вот молния уже, совсем близкая, мерцает в четырех — пяти метрах от людей, пускает в их стороны щупальца.

— Сука! — Дав петуха, первым не выдержал молодой Братишка. Он, вскочив, бросился в сторону от приближающейся молнии.

— Нет! — Близкий Эд пытался того схватить, остановить, но было поздно.

Из центра Фулгуры вырвался толстый, скрученный жгут, вонзился в спину убегающего Братишки. Второй жгут проткнул Эда в грудь. Бойцов затрясло под действием электрических токов, а затем, шаровая молния, дернувшись, втянула в себя жгуты, вместе с мужчинами, утягивая их вовнутрь.

— Стойте, стойте! Не двигайтесь! — Крикнул оставшимся людям Бригадир. — Это не все.

И действительно, шаровая молния запульсировала, поднялась выше, разряды с сухим треском и с большей силой заиграли на концах шипов колючек. А после, будто достигнув предельного размера, пульсация шара прекратилась, но вместо неё, молния, напитавшись электричеством, засветилась неистовым светом, до боли, до рези в глазах. И мир, окружающий её, близких людей, костер с желтыми языками пламени, потух.

В центре шара появился провал, сквозь который люди увидели черное полотно дороги, разделенное желтой полосой и горящее в огне небо. А вдали, черное сожженное дерево, в кроне переплетенное ветвями, врастало в горящее небо. Люди присмотрелись и тут увидели ЕГО!

Далекой фигурой на фоне черного дерева, стоял одинокий человек, мужчина. Его одежду трепал ветер, но он словно бы не замечал его, но зато, как им показалось, видел сквозь провал их. Это явление было недолгим, в дыре возникли черные, обожженные лица людей, в глазах которых застыла злоба, и те, преодолевая сопротивление, вытолкнули к ним, в их мир два тела. То, что осталось от Братишки и Эда. А после Филгура просто схлопнулась сама в себя, возвращая людям их мир.

— Эд! Братишка! Вы как, мужики! — Хрипло окликнул вернувшихся «с того света» простуженный Кисель людей, но они не подавали признаков жизни. И тогда он шагнул к ним навстречу.

— Стой, Кисель! — Остановил бойца Бригадир. — Это гомункулы, рабы Аглаи! Если ты подойдешь к ним, они попытаются убить тебя!

Тот, что раньше был Эдом, резко вскочил на ноги и повернулся к ним лицом, которого теперь не было. Вместо привычного: глаза, рот, нос — на них уставилась зубастая пасть кольчатого червя, наполненная мелкими зубами в несколько рядов, которые сейчас двигались, будто предчувствуя добычу.

— Стреляйте, стреляйте! — Заорал Бригадир. — Убейте эту мразь!

— per voluntatem tuam tolle animam meam turbatam. Suscipe me in regnum tuum et ne des mihi iudicium…. — Зашептал старик молитву.

Вслед преображенному Эду поднялся столь же изуродованный Братишка.

— Братишка нет! — Закричал Перец. — Нет! Нет! — Он вздернул ствол автомата, навел в грудь другу. — Нет! За что? — Нажал на спусковой крючок. Автомат яростно задергался в его руках, выплевывая смерть, разрывая грудь яростными огненными осами тело молодого парня.

— Огонь! Огонь! — Проорал запоздавший Бригадир. Сразу со всех сторон загавкали выстрелы разнокалиберного оружия. И поэтому они не видели того, что было у них за спиной.

А там был Печатник, который сквозь спину прорастал острыми шипами и готовился к новым убийствам. В его руках засверкали бритвами острия двух мечей.

Печатник спал и ему были сны.