Часть 3 (СИ)

Глава 2 Первым делом самолеты

Поначалу, попав в 19 век, Ершов был против военных нововведений. Трактора? Николай специально наладил выпуск крайне примитивных моторов, ни технически, ни технологически не суливших особого прогресса. Японцы быстро нашли защиту от быстроходных торпедных катеров, опасных только при небольшой волне, при условиях внезапной атаки. Лишь модернизация торпед вызвала легкий интерес адмиралов, но их отпугивали цены. Самоходные мины давали два-три процента попаданий, а их стоимость даже до модернизации превосходила три тысячи рублей. Семья Бузовых выпуском «примусов» опередила время всего на пару месяцев, к тому же к войне примусы отношения не имели. Больше других использовал военные новшества Гусев. Он заказал в США трассирующие и экспансивные пули, гранаты и дымовые шашки, даже перехватил у фермеров колючую проволоку. Но всё это уже было изобретено и применялось, не говоря уже о пулеметах Максим и снайперских винтовках. Гусев испытывал жуткий дефицит солдат, и беззастенчиво тратил деньги на оружие и боеприпасы, чтобы сберечь людей. Выпуск Клячкиным пистолета (на базе ПМ) и автоматов GUK (на базе STEN), использующих одну и ту же автоматику, практически, никого не заинтересовал. Это оружие не было востребовано временем. Отечественная военная доктрина всегда экономила боеприпасы. Лозунги: «пуля дура, штык молодец» и «бабы новых нарожают» казались естественными на фоне высокой рождаемости и быстрого роста населения страны. За время царствования Николая Второго численность населения увеличилась в полтора раза, на 62 миллиона человек. Генералам и адмиралам будущие потери в живой силе не представлялись значимыми для государства. Первая мировая война опрокинула все расчеты, Россия понесла чудовищные, потери (по данным Генштаба 775 тысяч убитых и пропавших без вести, по данным ЦСУ СССР 855 тысяч, по расчетам фашистского историка Головина 1300 тысяч). Ершов изучал историю в США, и там ему, как ни странно, преподали фашистскую версию. Семь человек в пересчете на тысячу жителей! Японская империя, потеряв двадцать восемь тысяч солдат в войне с Гавайями, согласилась на мир. В пересчете на тысячу жителей было убито меньше одного человека! Николай считал, что переворот семнадцатого года — это не результат агитации революционеров против войны, а естественное возмущение народа кровопролитной бойней. Друзья смотрели на вооружение русской армии несколько иначе. Гусев не любил само государство, его институты. «Родину люблю, власть ненавижу», — поговаривал он в молодости. Бузов считал политику грязным делом, и мараться в ней не желал. «Наступит 17 год — поможем народу победить с минимальными потерями», — заявлял он своё нынешнее кредо. «Нужно вооружать русский народ», — говорил Клячкин, а готовил боевиков-экспроприаторов. В деталях друзья расходились, в целом были едины, они желали России социализма.

Ершов отдал своим юристам и агентам в США и Европе задание всячески тормозить развитие бензиновых и газолиновых двигателей, при этом опираться не только на патенты и судебные тяжбы. В Петербурге Николай первым делом откровенно и подробно изложил Бузову план Гусева, а также рассказал о тех мерах, что он уже предпринял. Валера слушал старого друга внимательно, не прерывая, но поминутно фыркал и вздыхал.

— Коля, ты предлагаешь мне распроститься со своей мечтой о небе ради удовлетворения амбиций дикаря и зверя Вилкокса?! — возмутился Валера в конце, закончив слушать Ершова.

— Это тебе Роберт чужой человек, дикарь и зверь, мне и Гусеву он друг.

— Вы чем думали, когда потакали этому «другу»? На чаше весов были тысячи человеческих жизней! Политики хреновы! — Бузов долго ругался, употребляя нецензурные выражения, чем разозлил Ершова.

— Один римлянин сказал «делай, что должен, и будь, что будет». Мы поступили крайне глупо, но по совести, — гордо сказал Николай, принимая соответствующий вид.

— Это квинтэссенцией Бхагавад-гиты, — просочилась в комнату жена Бузова, сразу демонстрируя свою начитанность.

— Солнышко, у нас мужской разговор! — проявил характер Валера.

— Ну, конечно!!! Уже завтра ты начнешь тратить семейные деньги: сотня тысяч газетчикам, две сотни тысяч юристам, миллион чиновникам на взятки, — повысила голос жена, — Твой мат, дорогой, слышно во всем доме.

— Ах, солнышко моё, дело совсем не в деньгах! Во всяком случае, свои «примусные» миллионы можешь оставить себе на «булавки». Коля на святое покушается, на авиацию! — расстроенным голосом сказал Бузов, обнимая жену.

— Что? Твой самолет уже летает? — разволновался Ершов.

— Месяц-другой, и полетит! Я жду окончания стендовых прогонов твоего нового мотора. Собственно, я изготовил лебедку для запуска самолета. В ближайшие дни хочу испытать, взлетая через фронт морского бриза. Его легко определить, нас учили. «Если воздух над поверхностью земли влажный, образуется фронт кучевых облаков», — процитировал Бузов.

— У-2 — как планер с моторчиком? Интересная идея! — загорелся Ершов.

Николай тут же предложил свой вариант взлета с пологого склона горы, обещая соорудить трамплин, с идеальной поверхностью, одновременно соблазняя Бузова и его жену красотами гавайских островов и прекрасным климатом.

— Если стартовать с горы, то с высоты трех километров, даже с выключенным двигателем, и без учета бриза можно лететь целый час! Почти сотню километров над островом и океаном! С таким двигателем, как у тебя сейчас, все три часа! Разве сравнится такой полет с жалкой парой сотен метров здесь, на Балтике? — горячо агитировал Ершов.

— А это идея! Ребята загорят, окрепнут, научатся кататься на доске, — загорелся Бузов.

— Там сейчас волны высотой 15 метров! — поддакнул Ершов, посмотрел на Елену, понял, что сморозил глупость, и добавил, — Леночка, у меня к тебе огромная просьба. Сабина беременна, ей срочно нужен развод. У тебя огромные связи. Помоги ускорить бумажную волокиту.

— Коля! Как ты мог обсуждать с Валерой всякие глупости, ни слова не сказав о главном? А Сабина? Отнекивается от меня, ссылаясь на легкое недомогание. Ушла к себе в комнату отдохнуть, а тут такие новости! Конечно, я помогу Сабине! Сегодня вечером переговорю кое с кем, позвоню по телефону, договорюсь о встрече.

Но Елена не ушла, и друзья надолго замолчали.

— Коля, думаю, ты допустил промашку. Твои угрозы в английском посольстве в США в адрес премьер-министра — глупость.

— По-твоему, старушка королева Виктория — лучше? — возмутился Ершов.

— Нет! Ты никому не должен был угрожать! Это только ускорит военную операцию.

— Я лишь тонко намекнул на ирландских революционеров, — виновато сказал Николай, — Он меня сам спровоцировал, скользкий гаденышь!

— Летом в Англии выборы, либералы явно сдают свои позиции, поэтому премьеру сейчас не до посылки войск в Гонолулу, — сообщила Елена.

— Я знаю. Мы собираемся помочь арабам в Судане, чем отвлечем англичан от себя, — Ершов озвучил для Елены ближайшую военную хитрость.

— Не принципиально. Задержите вторжение на месяц-другой, не больше. Конфликт с бурами не скоро, — задумалась женщина, накручивая на палец локон, именуемый в народе «завлекалкой».

— Я тоже больше ничего не помню. Может, Клячкина вызвать? — сбил Елену с мысли Валера.

— Как ты не вовремя! — жена недовольно посмотрела на Бузова, но потом улыбнулась, — Точно! Клячкин говорил, что на границе Гвианы и Венесуэлы нашли много золота. Земли там спорные. Теперь я точно вспомнила! Был у англичан по этому поводу конфликт с США!

— С США??? — в один голос удивленно спросили мужчины.

— Да! Премьера консерватора убьет американский патриот из американского пулемета, — заявила Елена.

— Нет! Я, конечно, прогуливал историю, но такое бы запомнил, — удивился Бузов.

— Брось! Валера! Елена сказала «убьет», значит убьет. Только общественное мнение нужно заранее подготовить. Такая компания в прессе будет гораздо дешевле, патриотизм, знаете ли, — закивал головой Ершов.

— Понял. Не дурак. Может, лучше американского президента английский патриот? — решил притвориться умным Валера.

— Кинем жребий? — усмехнулся Ершов.

— Мы не будем полагаться на случай. Мы пойдём простым логическим путем, — подхватила Елена.

— Пойдем вместе, — засмеялся Валера.

— Нет-нет! — замахал руками Ершов, — давайте ограничимся «народными возмущениями с поджогами магазинов, контор и банков».

— Что? Испугался за своего президентика, «проклятый американишка», — притворно разбушевался Бузов.

— Ну что, господа заговорщики? При таком раскладе мы сможем надеяться, что англичанам будет не до крошечного острова? — довольно сказал Ершов.

— Ты сам-то поберегись, Коля. Английская разведка не чета японской, прихлопнут тебя легко, без напряга. Тебе сейчас нужно залечь там, где любой новый человек был бы на виду, — посоветовала Елена.

— Да, Коля, ехал бы ты в мастерскую по сборке двигателей для самолетов. Фюзеляж, крылья, шасси и винт я за два года до ума довел. Надеюсь, — серьёзно сказал Бузов.

— Я с удовольствием, но кто сделает за меня мою работу?

— Я поеду в Нью-Йорк. Через месяц в США открытие завода по производству примусов, — заявила Елена, — Дашь мне контакты своих ирландских бандитов. Постараюсь найти там боевика-революционера, не работающего на английскую разведку. Это будет второй номер. Его зарежут в пьяной драке, в порту, перед самым бегством из Англии. Его напарник, «исполнитель» теракта, должен быть ультра-патриот, любитель выпить, лучше наркоман. Клячкин подберет мне «возмущенного английского гражданина», слишком сильно ударившего тростью американца, когда разгневанная толпа схватит «мерзавца». От тебя мне нужны будут настоящие стрелки.

— Не годится, Лена. Мы не должны мелькать рядом с этими людьми. У Гусева много китайских друзей. Для белого человека они все на одно лицо. С другой стороны, китайская мафия есть везде. Через неё выйдем на ирландского революционера, — поправил жену Бузова Ершов.

В апреле 1895 года в адмиралтействе, после долгого обсуждения преимуществ броненосца 1-го ранга «Ройял Соверен» и броненосца 2-го ранга «Барфлер» (близнеца «Центуриона»), приняли решение о посылке в Китай последнего из них. Главное значение при выборе сыграли не лучшие мореходные качества корабля, больший калибр вооружения или толщина бронирования линкора. Предполагалось, что в случае боевого столкновения с «Центурионом», меньшая скорость «Соверна» сыграет решающее значение. Тем более, что «тонкая» броня «Барфлера» («Центуриона»), обработанная более передовым (гарвеевским методом), обладала большей прочностью, а орудия главного калибра укрывались в цилиндрических, более выгодных, чем грушевидные на «Соверенах», барбетах. В июле броненосец, до того входивший в Средиземноморскую эскадру, перешёл в Китай. Несколько устаревших лёгких крейсеров и эсминцев Китайской станции, базирующейся в Гонконге, вошли в состав эскадры, команду над которой принял вице-адмирал Александр Баллер. Первая попытка захвата Гонолулу была предпринята уже через месяц. Баллер не стремился к тотальному уничтожению противника, он хотел потопить гавайский флот. Пока команда «Центуриона» не слажена, сделать это было гораздо проще. Через две недели, пройдя половину пути, эскадра была вынуждена вернуться обратно в Китай, на бронепалубном крейсере «Рейнбоу» взрывом повредило котел. Крейсер «Рейнбоу» предназначался для службы в тропических водах, поэтому получил древесно-медную обшивку подводной части корпуса. Его водоизмещение составляло 3657 тонн, двигатели мощность 7000 л. с. позволяли развить скорость 18,5 узлов. Дальности плавания 8000 морских миль хватало без труда достичь Гонолулу и вернуться обратно в Гонконг.

Расследование обнаружило ещё одну бомбу в угольных ямах другого корабля. Баллер решил не рисковать. Возвращение затянулось, команды кораблей проверяли каждую лопату угля перед загрузкой в топку. В Гонконге выяснилось, что все китайские рабочие угольной станции уволились, или сбежали, подтвердив тем самым подозрения вице-адмирала. Следующий поход удалось провести только в декабре. Баллер смог добиться выделения ему трех полков сипаев, транспорты с которыми сильно замедлили движение эскадры.

Всю дорогу из Гонконга англичан сопровождала небольшая джонка. Ничего необычного. Паруса из бамбуковых рей и циновок в форме четырёхугольника, приподнятые нос и корма. Джонка лишь мелькала на горизонте. Внимательного наблюдателя могло удивить появление джонки так далеко от берега. Возможно, это были разные суда. С другой стороны, какую опасность может представлять китайская джонка.

В пятистах километрах от Гавайских островов Гусев приказал сбросить маскировку из бамбука в воду. Торпедоносец набрал скорость, обошел по огромной дуге английскую эскадру и ушел к острову Ланаи, главной базе гавайских ВВС, в ста километрах от Гонолулу. Там базировалось шесть самолетов У-2. На двух других военно-воздушных базах, на островах Кауаи и Гавайи, стояло всего по три самолета. Шесть островов архипелага были соединены между собой подводным кабелем, что обошлось в умопомрачительную сумму, около пятисот тысяч долларов. С одной стороны, война требовала хорошей связи, с другой стороны, огромное количество трофейных телефонных аппаратов и станций понуждало к такому развитию.

Ранним утром портовые власти Гонолулу приостановили выход в море немногочисленных торговых и рыбацких судов. Одновременно вышли на очередные «маневры» оба истребителя, чтобы присоединиться к торпедоносцу. Со всех трех баз взлетели двенадцать самолетов. Гусев рассчитывал, исходя из скорости английской эскадры, обнаружить противника не далее чем в ста милях от Гонолулу. В этом случае дальность полета от Ланаи и Кауаи составляла около 450 километров, и лишь от Гавайи приходилось лететь на сто километров больше. На всех трех островах самолеты взлетали со специальных аэродромов, построенных на склонах гор. В первых двух случаях на высоте километра, на Гавайях даже на трех километрах. Это было вызвано большим взлетным весом самолета — 1400 килограмм. После взлета с горы самолеты имели запас скорости и высоты. Гавайское звено самолетов вылетело на час раньше, поэтому к цели вся дюжина торпедоносцев подошла одновременно. Долгие тренировки не пропали даром, к английской эскадре самолеты подошли слаженно. Цели были назначены еще на земле, три звена должны были затопить броненосец, четвертое звено атаковать два крейсера и транспорт.

Через два часа полета бомбардировщики похудели на полсотни килограмм, но шли низко, готовясь перейти на бреющий полет для сброса торпед. Заходили они со стороны солнца, и англичане их не замечали до самого последнего момента. Пуск специальных, сверхлегких торпед, весом около 300 килограмм, подбросил первую тройку самолетов в воздух, позволив легко набрать высоту, уходя от мачт броненосца. Два самолета этого звена шли метров на сто позади ведущего, и летчики видели след от первой торпеды, они понимали, что командир попал в броненосец. Второе звено атаковало английский корабль, когда тот получил уже две пробоины. Летчики видели взрывы, но оценить нанесенный ущерб не могли. Третье звено отставало на пару минут, зато четвертое уже разобрало цели, выбрав самые крупные крейсера и огромный пузатый транспорт. На корме крейсера, злополучного «Рейнбоу», англичане бросились расчехлять крохотную пушку, а лейтенант-артиллерист открыл огонь из револьвера. Офицер первым понял, что эта жужжащая этажерка — летающий хищник. Самолет медленно, нехотя, развернулся точно в его сторону, и артиллерист почувствовал страх, он еще никогда не был в бою. Офицер отчетливо осознал, что все огромные орудия крейсера, которыми он всегда гордился, бесполезны, еще мгновение, и борт крейсера вспухнет взрывами мин также, как борт броненосца. Он застыл неподвижно, истратив последний патрон.

Затвор пускового устройства торпеды заклинило, летчик замешкался, нажимая его вторично. За три секунды самолет пролетел сто метров, и торпеда ударила в борт корабля, буквально под английским стрелком из револьвера. Офицер свалился в воду и пошел ко дну с чувством выполненного долга. Корабль спасся чудом, но заслуги лейтенанта в этом не было. Второму крейсеру тоже повезло, не сработал самый надежный элемент торпеды — взрыватель. Повезло и транспортному судну, его повреждение оказалось небольшим, помпы почти справлялись. Во всяком случае, судно продержалось на плаву три часа, и все две с половиной тысячи солдат, офицеры, матросы и капитан судна успели спастись. А вот для «Барфлера» этот день выдался крайне несчастливым, третье звено не посмело нарушить приказ, в борт тонущего корабля вонзилось еще три торпеды, броненосец перевернулся столь стремительно, что спастись удалось полусотне офицеров и матросов из 620 человек экипажа.

Макарка впервые соответствовал своему имени — был счастлив. Ему единственному из звена удалось попасть торпедой в цель. Развернувшись в обратный полет, он провел свой самолет над транспортом, и увидел, что матросы начали спускать на воду шлюпки. Макар дожил до четырнадцати лет, но до это ни разу не был в бою. Его не брали, хотя одногодки уже пару лет назад, еще на Кавказе, вместе со старшими устраивали «казачий вентерь» на татар. Макарка не вышел ни ростом, ни крепкой костью, хотя был цепок и жилист. Генерал отбирал молодых казаков для подготовки в летчики не только по весу, он заставлял их подтягиваться на «турнике», отжиматься от земли, качаться на качелях, и даже приводить старших братьев и родителей. Несколько человек забраковал врач. Желающих было много. Не только из-за звания, (подхорунжий) оно действовало только в военное время, и не с только из-за высокого, офицерского оклада, хотя сто долларов — это, считай, двести рублей. На островах казаки привыкли к большим деньгам. Сначала мытьё золота на Аляске, откуда меньше тысячи долларов за сезон привозил только ленивый. Потом безмозглые япошки затеялись воевать, и казаки занялись своим любимым делом, они захватывали обозы противника, только не на суше, а на море. Все станичники оделись в шелка и золото, обзавелись дорогим оружием. Когда генерал затеял набеги на японские города, стало совсем весело. Тридцать сотен казаков привезли оттуда столько добра, что и внукам останется. Денег тоже хватало, ушлые китайцы скупали в Шанхае за пол цены любые трофеи, а американцы открыли конторы по обмену японских ассигнаций на доллары. Макара не брали ни на Аляску, ни в Японию, ему приходилось, как мужику-шаповалу работать в поле на тракторе за доллар в день. Конечно, на этой работе Макар приобрел железную хватку, попробуй, удержи руль железного монстра. Господину Ершову легко, он и весит вдвое больше Макара, и никогда не сидел за рулем по двенадцать часов в сутки, меняясь на ходу со сменщиком каждые четыре. Когда Макар впервые повторил за господином Бузовым взлет-посадку, тот долго расспрашивал своего лучшего пилота, а потом отправил всю полусотню работать на тракторе. «Самолет вы мне всегда успеете угробить, вы для начала борозду научитесь ровно держать», — заявил учитель, недовольный тремя жесткими посадками за день. Макар понимал плохое настроение «шеф-пилота», из двух дюжин самолетов половина стояла на ремонте, а каждый из них стоил 15 тысяч долларов. Так Макар стал командиром звена, получил звание хорунжий, погоны с голубым просветом на серебряном поле с двумя звездочками. Все бы хорошо, но похвастаться новой формой он не смог, жили «летчики» на острове Ланаи, с которого выселили всех жителей, даже гавайцев, родственникам пилотов сообщили, что казаки уехали учиться, так часто упоминая в разговоры штаты, что у всех сложилось мнение — в США.

Вместо красивой формы хорунжего, на вылет одевался шелковый комбинезон ярко оранжевого цвета. Однажды, отрабатывая сброс торпеды (толстого короткого бревна), в море упал самолет соседа Макара по комнате, у него на бреющем полете заглох двигатель. Фрол успел наглотаться воды, и возможно утонул, несмотря на жилет, если бы спасатели не нашли его так быстро. «Гусев — голова, каждую мелочь заранее продумает», — говаривал атаман. Макар не слышал, это отец ему рассказывал, но и сам он был с этим полностью согласен. Гонял зато генерал всех сверх всякой меры, минуты свободной не давал. Сам в Гонолулу не ездил, и другим не давал. Поговаривали, что у генерала три жены: американка Лизавета, японка Мари и дочь самого Ершова Франческа. Только достались они генералу порченые. Может быть поэтому Гусев не любил поездки домой?

Макару очень хотелось сделать круг и посмотреть, как подбитый им транспорт будет тонуть. Козе понятно, не так красиво, как броненосец, который уже наклонился. На нем матросы прыгают в воду, не желая спускать шлюпки.

Звено Фрола подменяло звено Макара, поэтому тот подбежал к самолету одновременно с инженером и ремонтной бригадой. Макар показал ему большой палец, поднятый вверх.

— Мотор не перегружал, старался, — успокоил он Фрола, и ответил на немой вопрос инженера, — На слух, полный порядок, Иннокентий Карлович.

— Заправляйте, — бросил инженер техникам, а сам полез осматривать двигатель.

— Я остаюсь, а ты, Макар, бегом на доклад. Атаман и генерал у сотника всю кровь попили, поминутно смотрят на часы. Сейчас успокоились, твои на посадку заходят, с вышки сообщили, что на горизонте показалось последнее звено. Значит потерь нет, — радостно зачастил Фрол.

— Теперь не страшно. Даже если у кого мотор заглохнет, с таким запасом высоты до запасного аэродрома на берегу дотянет, — обрадовался Макар, убегая.

Самолет, на котором прилетел Макар, подготовили очень быстро, но Фролу не давали разрешения на взлет еще минут десять, ждали решения по последнему прилетевшему самолету этого звена. Инженеру не нравилась «чужая нотка» в моторе. Дефект не был виден при поверхностном осмотре, и для окончательного заключения позвали Ершова. Он появился вместе с Гусевым. Генерал тоже прислушался к работе мотора, но смотреть не полез. Фрол не заметил, как подошел, почти вплотную.

— Два часа протянет? — спросил генерал.

— Фифти-фифти, — ответил Ершов, — Наработка на отказ у этой серии восемь часов. Распределение по нормальному закону, классическое…

— Такие шансы меня устраивают, — прервал его генерал, поморщившись, и повернулся к сотнику, — Всем дополнительный инструктаж по посадке в море.

Сотник козырнул и подошел к Фролу, который должен был лететь первым. Инструктаж Фрол почти не слушал.

— Выпускаем всех, короче, всю рабочую десятку. Остаются только те двое, что не дотянули до основного аэродрома, — решил генерал.

— Володя, даже без потерь от английских пулеметов, мы утопим в море четыре, или пять самолетов. Если англичане быстро отправятся назад, то за четыре часа успеют отойти километров на восемьдесят, и расстояние станет критическим. Тогда мы потеряем все самолеты.

— Шестьдесят тысяч долларов жалко? Пусть даже сто пятьдесят! Главное результат!

— Тьфу! Летчиков жалко, Володя. Это элита элит!

— Макар! — закричал Гусев, сложив ладони рупором.

Макар примчался быстро, как ветер.

— А скажи-ка, хорунжий. Видел ли ты цепочку судов под собой, когда возвращался?

— Так точно!

— Если бы мотор заглох, смог бы ты дотянуть до ближайшего, чтобы сесть рядом с судном?

— Так точно!

— Свободен, хорунжий, — довольно скомандовал Гусев, и повернулся к Ершову, подняв в его сторону ладони, — Понимаю, сесть на волны невозможно. Самолет развалится и мгновенно утонет. Но, согласись, в спасательном жилете, когда помощь рядом, шансы у пилота неплохие. У двух наших истребителей и одного торпедоносца против шести английских крейсеров таких шансов нет ни одного.

Фрол летел и помнил слова генерала. «У моряков нет шансов на победу, лишь летчики могут потопить англичан». Только тонуть самому было страшно. Фрол выпросил у Макара второй жилет, но ему всё равно было страшно. Он отчетливо помнил как самолет утаскивал его на дно, не давая выбраться наружу. Фрола прошибал холодный пот от ужаса воспоминаний.

«Ничего. Макар мотор не перегружал, и я не буду. Даст бог, англичане не тронулись с места, мотор меня не подведет, и я дотяну до аэродрома», — думал Фрол.

Он пару десятков раз прочитал «Отче наш», и на душе стало спокойнее. Мотор работал ровно, редкие кучевые облака плыли гораздо выше, не мешая полету. Примерно через час Фролу начало казаться, что он различает на горизонте группу кораблей и их дымы. На самом деле это был обычный самообман. Фрол знал, что с такой высоты видно линию горизонта за сто километров, и ему казалось будто там корабли. Полчаса спустя пилот твердо был убежден, что он догоняет английскую эскадру, скорость которой, из-за тихоходных транспортных судов, была крайне мала. Фрол не догадывался насколько ему повезло, англичане почти три часа распределяли между кораблями спасенных солдат и матросов, а потом долго и бесполезно искали в воде тело адмирала Баллера.

Фрола охватило жгучее чувство ненависти к англичанам за свой недавний страх утонуть, за то, что почувствовал себя трусом, что означало стать изгоем в казачьем обществе. Он готов был протаранить крейсер врага, но знал — это бесполезно, этим его не потопишь; его задача точно и вовремя сбросить торпеду. Эту истину генерал вбил в сознание курсантов тверже, чем «отче наш». Фрол выбрал самый большой, на его взгляд крейсер, злополучный «Рейнбоу». Хорунжий заходил с юго-востока, со стороны солнца; черные лопасти пропеллера блестели новенькой краской; самолет с трудом вошел в полупике, и перешел в бреющий полет в двухстах метрах от крейсера. Фрол увидел судорожные попытки артиллеристов навести на него орудие, он заметил бьющийся в руках расчета огромный пулемет, похожий на пушку; и, главное, пенистый след от своей торпеды. Хорунжий не помнил: ни мгновения когда нажал «пуск», ни как он ушел в разворот. Сердце самолета работало ровно, а он сам набирал высоту.

Через полчаса всё было кончено, все шесть кораблей получили пробоины и окончательно потеряли скорость. Но настоящий ужас был еще впереди, и англичане, и сипаи поняли, что вечером состоится третья атака этих летающих тварей, и тогда им предстоит неминуемая гибель.

Появление самоходной баржи под огромным белым флагом многие встретили с облегчением. Ультиматум, предъявленный самим герцогом Вилкоксом, был жесток, а условия плена бесчестны. Сипаев и английских матросов отправляли работать на пять лет рабочими на плантации за мизерную плату, без выходных, отпусков и права переписки. Офицерам предоставлялся выбор: сносные условия проживания с гарантией ими последующей оплаты, или работа на общих условиях. В отсутствие адмирала Баллера каждый командир посчитал возможным принять собственное решение. «Рейнбоу», «Индефатигэбл» и «Ифигения», а также два транспортных судна взяли, предложенный герцогом, курс, спустив флаг. «Медуза», «Марафон» и «Мельпомен» набрали скорость, стремясь скрыться в просторах океана. Это были небольшие, наименее пострадавшие корабли, помпы которых справлялись с поступлением воды. Лишенные обязанности держать свою скорость наравне с транспортными судами, они набрали свои максимальные 20 узлов. И матросы, и офицеры со страхом смотрели в небо, ожидая летающих хищников. Никто не заметил, как с километровой дистанции их атаковали торпедами гавайские корабли. По каждому крейсеру было дано два залпа по четыре торпеды. Артиллерийская дуэль вспыхнула, буквально, на четверть часа и оборвалась. Огромные океанские волны захлестывали борта десятка шлюпок с экипажами кораблей, топили их, переворачивали, матросы и офицеры пытались удержаться за весла или киль, но руки соскальзывали, срывались. Когда гавайские корабли пришли спасать моряков, на плаву оставалось полсотни человек.

К вечеру «маневры» официально были закончены и портовые власти Гонолулу разрешили судам выход в море. Огромные пошлины и жестокие правила за последние три года практически уничтожили этот бизнес, сведя перечень судов к узкому списку официальных покупателей сахара и фруктов. Они же в свою очередь везли промышленные товары под заказ. Визы стоили так дорого, что бездельники покинули острова добровольно, или принудительно, проданные за долги на стройки Австралии. Налоги разорили многих, даже семья Робинсонов продала остров Ниихау, которым владела с 1864 года. Деловые круги США воспринимали все эти «драконовские» правила с восторгом, конкурентоспособность гавайского сахара падала. Госдеп тоже довольно потирал руки: он смог навязать Гавайям «кабальное» соглашение по аренде за «Пёрл-Харбор», по которому США оплачивала ту же высокую плату, что и другие, но только за те дни, когда военнослужащие или персонал базы находятся на Оаху. Действительно, за последние три года, при таких условиях, плата равнялась нулю. Лишь немногие знали о предстоящей войне США и Испании.

Глубоким вечером недалеко от берега практически пустого залива бросил якорь небольшой парусник. Это вернулись в столицу Гусев, Ершов, Бузов и казачий атаман. Ершов, расстроенный потерей пяти самолетов, и поломкой двигателя еще у четырех, молчал всю дорогу. Бузов, большой любитель самих полетов, наблюдал за военной операцией, как за воздушным шоу. Гусев и атаман были довольны разгромом английской армады, без больших потерь. Все, кроме Ершова, всю дорогу шутили, обсуждали предстоящий праздник, давали англичанам нелепые и обидные прозвища. Человек со стороны никогда бы не подумал, что эта компания — элита республики, высокие чины. Вели они себя просто, казались простыми людьми.