Счастливый час в «Каса Дракула»

Глава семнадцатая Разум и бесчувственность

Когда Эрни закончил возведение ограды, мы с Эдной отправились покупать растения. Я заранее разработала маршрут по лучшим питомникам округи. Я уже ждала возле машины, когда госпожа Грант вышла из дома в классной белой блузке в дырочку, широких светло-голубых брюках и дорогих белых шлепках.

— Эдна, мне так не хватает моей одежды!

— О своих родителях вы и не вспоминаете, а вот одежды вам, видите ли, не хватает.

— Одежда обращалась со мной гораздо лучше.

— Я видела кое-что из вашей одежды и позволю себе не согласиться, — коварно заметила она.

Вместо того чтобы поддаться соблазну и сказать что-нибудь колкое, я спросила:

— Как вы думаете, сможем ли мы отправиться за одеждой, после того как купим растения?

— Короче говоря, поехали, — только и ответила мне Эдна.

Я поняла, что сегодня день буквы «К» — все будет Кратко, Колко, Крикливо, Критично, Классно, Коварно и так далее. Подумав о том, что может ждать меня впереди, я постановила: нужно быть Крайне любопытной.

Мы решили ехать на грузовике. Эдна с легкостью управлялась с ним на спусках и поворотах.

— Эдна, а где вы росли?

— Вы что, решили устроить мне экзамен?

— Обычный вопрос. Такой часто задают друг другу девушки попутчицы.

— Бог мой! А потом вы предложите ограбить заправочную станцию и станцевать на барной стойке.

— Вот быть колючей, Эдна, совершенно необязательно, — сказала я: мне всегда нравилось танцевать на барной стойке.

Я откинулась на спинку сиденья. Если уж начистоту — невозможно наглядеться на загородные пейзажи в тонах шартреза, пурпурные поля, усеянные люпинами, и поросшие желтой сурепкой холмы. Мы проезжали мимо нарочито гигантских владений виноделов, скромных ранчо и полуразвалившихся хибар.

— Видите те деревья с розовыми цветами, Эдна? Это самые настоящие западные церсисы.

— Вас отец обучил садоводству?

Сначала я удивилась ее осведомленности насчет моего отца, а потом вспомнила, что вампиры ознакомились с моей неавторизованной биографией.

— Нет. Он отличный специалист по лужайкам и подстриганию растений. Ему нравятся самшит, можжевельник и другие зеленые насаждения, не требующие тщательного ухода.

— Значит, мама?

Мой смешок показался грубым даже мне самой.

— Моя мать Регина никогда не станет марать руки землей! Нет. Один из папиных сотрудников работал садовником в Никарагуа.

Я рассказала Эдне про Цезаря, мужчину средних лет, обожавшего обильные зеленые насаждения. Он показал мне, как исследовать рост корней, определять заболевания, и научил любить все растения — и обычные, и диковинные.

— Я была его протеже, — заключила я. — А вы когда-нибудь были чьей-нибудь протеже?

— Эйнштейн связывал со мной большие надежды.

— Альберт Эйнштейн?!

— Видели бы вы сейчас свое лицо, — усмехнулась Эдна, припарковывая машину.

— Ха-ха-ха, просто обхохочешься, — передразнила я.

Прежде чем выбраться из машины, я посильней надвинула шляпу на лоб. У меня не было времени чувствовать себя дурой — мы прибыли в замечательный семейный питомник, специализировавшийся на тех сортах роз, которым было уже больше ста лет. Розы, увивавшие ограду, хозяева подрезали идеально.

Мы прогулялись по рядам, и тут из лавки навстречу нам вышла некрасивая женщина маленького роста и осведомилась:

— Может, вам помочь?

— Тот, кто подрезает ваши розы, — настоящий мастер, — похвалила я.

— Это я, — призналась дама.

Мы начали увлекательное обсуждение различных методов подрезания, а Эдна тем временем продолжала прогуливаться, читая описания растений, которые кто-то нацарапал от руки на ламинированных карточках.

Госпожа Грант отдала предпочтение кремовым цветам, а я заметила:

— Белые розы идеально смотрятся в вечернем саду. Они почти светятся в темноте.

Мы выбрали несколько чайных и гибридных мускусных роз. Мое сердце дрогнуло, когда я увидела потрясающе здоровую розу эглантерию в восьмилитровой кадке.

— Эдна, это же шекспировская дикая роза! «Я знаю грядку, где цветут в избытке Фиалки, дикий тмин и маргаритки И где кругом густой шатер возрос Из жимолости и мускатных роз»' [47]. У вас должна быть такая.

— Прекрасно. Я беру ее. А теперь выберите что-нибудь для себя.

Я внимательно огляделась. Из уважения к вампирам я выбрала китайскую розу с кроваво-красными цветами.

Хозяин следующего питомника, коренастый мужчина средних лет, прочитал Эдне восторженную лекцию о фруктовых деревьях. Он был крайне настойчив и даже сделал скидку на хурму и три шпалерных груши, которые будут увивать ограду. Я прихватила несколько красивых лиственных кустарников.

Хозяин даже вызвался переставить растения в кузове нашего грузовика, чтобы разместить молодые деревья. Пока мы наблюдали за его действиями, я призналась:

— Эдна, я уже рассталась с первоначальным планом посадок.

— Будем обедать или нет?

День клонился к вечеру, и я проголодалась.

— Я хочу обедать, но мы абсолютно утратили идею нашего первоначального плана посадок.

— Ну и что? Здесь неподалеку чудесное мексиканское заведение.

— Мы забыли купить сирень.

— Мы можем купить ее в следующий раз; — возразила Эдна, и я чуть не захлопала в ладоши от радости.

Мы подъехали к маленькому кафе с выцветшей вывеской, на которой значилось: «Гриль Джо». Пройдя через дверь, защищенную специальным экраном от насекомых, мы оказались в темном прохладном зале, в котором стояло шесть столиков, покрытых яркими клеенчатыми скатертями. От запаха печеной фасоли и свинины карнитас у меня потекли слюнки. Календарь пекарни, специализировавшейся на тортильях, венчало следующее изображение: мускулистый ацтекский воин тащит полногрудую деву на пирамиду. Реши какой-нибудь фанатик вырезать мне сердце, я отбивалась бы и орала, даже если бы он оказался первым красавцем.

— Курица в соусе моле — это всегда хорошо, — заметила Эдна.

— Звучит потрясающе.

Официантка принесла корзинку теплых чипсов, и Эдна заказала нам курицу в моле и по бокалу «Богемии».

Я поймала на себе ее взгляд и спросила:

— Да?

— Вы ведь в принципе жизнерадостная девушка, верно?

Дожевывая чипс, я задумалась над вопросом Эдны.

— Моя бабушка часто говорила, что я просыпаюсь счастливой.

— Вы любили ее больше матери?

— Это она любила меня больше, чем моя мать Регина, — улыбнувшись, весело проговорила я. Поскольку я уже наполовину опустошила свой бокал с пивом, говорить на эту тему мне было гораздо проще, чем обычно. — Моя мать Регина перепробовала все возможные средства, чтобы не забеременеть. А когда это все же случилось, она просто перестала есть, так что врачу пришлось положить ее под капельницу. На последнем сроке беременности она каталась на горных лыжах. А потом «забыла» меня в торговом центре, когда мне было всего три месяца.

Было заметно, что Эдна изо всех сил старается сохранять невозмутимое выражение лица — возможно, просто потому, что она уже прикончила все свое пиво. Потом у нее все же вырвался смешок. И к заключительному пассажу моей речи, который звучал примерно так: «Она купила надувной бассейн и оставляла меня играть там без присмотра. Когда мне было три года, она заявила, что я уже могу сама переходить улицу. Она кормила меня мясными изделиями с истекшим сроком годности!» — мы уже просто рыдали от смеха.

— Какой ужас! — с трудом выговорила Эдна.

— Ну, они не такие уж противные, если вылить на них побольше кетчупа.

Потом я рассказала госпоже Грант, как бабушка в конце концов пригрозила, что, если со мной еще что-нибудь случится, она заявит в полицию.

— Именно бабушка, моя abuelita' [48], воспитывала меня с четырех и почти до десяти лет. К родителям я ездила только на выходные.

Нам принесли еду. Эдна заказала еще пива.

— А что было потом?

— Бабушка погибла в автомобильной катастрофе, и моя мать Регина прекратила отношения со всеми другими родственниками.

Я пожала плечами. Переезд из уютного, заставленного мебелью бабушкиного дома в родительское безжизненное, стерильное, белое жилище стал для меня шоком.

— Почему вы ее так называете — «моя мать Регина»?

— Потому что мне проще относиться к ней как к вымышленному персонажу, а не как к живому человеку.

— А ваш папа?

— О, папа готов целовать землю, по которой она ходила. — Когда я оплакивала бабушку, моя мать Регина запирала меня в детской, которая находилась в глубине дома, вдали от нее и отца. — Моя подруга Нэнси считает мою мать Регину социопаткой.

Я изо всех сил старалась сдержать слезы, которые уже стояли у меня в глазах.

— Нет ничего плохого в том, что вы оплакиваете потерю любви, юная леди, — сказала Эдна, погладив меня по руке.

— Ой, плохо будет, если наша еда остынет, — заявила я, исполнившись решимости не позволить моей матери Регине испортить нам обед.

После еды мы купили несколько многолетних и однолетних растений, лекарственные травы, семена, садовые ножницы, кожаные перчатки и крепкие садовые совки. Теперь у меня было все необходимое для работы в саду, а вот в прочих областях жизнедеятельности по-прежнему оставались пробелы.

— Я прошу прощения, Эдна, но мне нужна кое-какая новая одежда, а денег у меня нет.

— Новая одежда вам совершенно ни к чему. Никто вас не видит, и к тому же сейчас вы одеты куда лучше, чем в тот день, когда только приехали.

— Раньше у меня был потрясающий гардероб и одежда мне просто необходима.

— Зачем? Я думала, вы собираетесь писать. Какая одежда нужна для работы за пишущей машинкой?

Я не могла сказать Эдне, что мне необходим стильный пюсовый прикид для вечеринки, которую устраивала Нэнси, поэтому решила подойти к проблеме с другой стороны.

— Уверена, что Дэна Франклин надевала невероятно эффектные наряды, когда садилась писать. Откуда взяться вдохновению, если я чувствую себя ужасно серой и бесцветной?

Удивительное дело — Эдна сдалась. Она повезла меня в зажиточный городок, располагавшийся с другой стороны горы. Пока она искала парковку, я разглядывала витрины бутиков. Большинство из них придерживались эстетической теории «сексуальное — слишком вульгарно», которую я никак не могла взять в толк. Наконец Эдна остановила машину, выбралась из нее и повела меня по улице.

— Сюда, — скомандовала она, остановившись возле магазина с вывесками «Ваша засохшая роза» и «Благотворительная лавка поставщиков винограда». Возможно, она посчитала, что мне необходим корсет на китовом усе.

Заметив мое разочарование, она рявкнула:

— Вы испытываете мое терпение!

К чести Эдны стоит заметить, что в лавке не нашлось ни шелковых чулок, ни турнюров, ни прочих исторических одеяний. Я посмотрела в словаре слово «пюсовый». Сам оттенок, светлый пурпурно-красный, казался гораздо более привлекательным, чем то слово, от которого произошло его название и которое обозначало «блошиный цвет». Я осмотрела все вешалки в поисках пюсовых товаров, но мне удалось найти только одну вещь — открытое коротенькое вязаное платье темно-сливового цвета, которое было на размер меньше, чем нужно, а потому демонстрировало все недостатки моего лифчика времен Второй мировой войны. Решив, что тема вечера куда важнее, чем мое тщеславие, я все-таки купила платье.

Потом я обнаружила обтягивающее ярко-розовое платье без рукавов, узкие брюки капри из бирюзового шелка и такой же короткий облегающий топ, черную шифоновую юбку, которая красиво облегала мою пятую точку, и белый кашемировый джемпер, расшитый бисером. А еще я выбрала симпатичные бежевые босоножки на каблуках, ремешки которых украшали маленькие ракушки, простые черные мокасины и — о счастье! — босоножки под шкуру леопарда на шпильках.

— Спасибо, Эдна, — поблагодарила я, когда мы вышли из магазина. — А куда нужно идти за нижним бельем?

— У вас уже есть отличное белье.

— Нету. Все мои лифчики выглядят мятыми. Смотрите, — сказала я и, чтобы проиллюстрировать свои слова, показала ей грудь. — Меня убивает, когда люди смотрят и думают, что я не в состоянии купить подходящий бюстгальтер. — Подросток, проходивший в этот момент мимо, хихикнул. — Понимаете, о чем я?

— Уверена, что, глядя на вашу грудь, они думают совсем не об этом.

— Эдна! — обратилась я к ней и процитировала Дэну Франклин: — Пожалуйста, исполните мою прихоть.

Эдна взглянула на меня своими кошачьими глазами, и я вдруг подумала, что она, сидя в этой глуши, и вправду зазря растрачивает свой талант соблазнять и бросать пожилых сановников.

— Вы ведете себя нелепо. Почему нельзя просто сказать, что вы хотите купить красивое белье?

Я перебрала несколько вариантов ответа и решила сказать правду.

— Это звучит так легкомысленно.

— Легкомыслие порой необходимо, юная леди. Женщина должна радовать себя хорошим бельем.

— Отлично. Мне хочется купить хорошее белье, чтобы порадовать себя.

Она отвела меня в магазин, в котором у входа были выставлены блеклые одеяния из натуральных материалов, а в глубине — изысканное европейское белье. Продавцы приветствовали Эдну так подобострастно, что я невольно задалась вопросом: какое же белье лежит у нее в шкафу? Моя патрона вручила мне пачку наличных и отправилась ждать меня в кафе на углу.

Я никак не могла решить, что приличествует надевать по-настоящему серьезной женщине — скромное белое кружевное, практичное черное или красное шелковое белье. Мне подумалось, что разумней будет купить всего понемногу, что я и сделала.

Путь к кафе лежал мимо магазинов, торговавших обувью, винами и импортными товарами для кухни. Мое внимание привлек магазинчик под названием «Оахака», и я заглянула в него. В лавочке было море товаров из Мексики: матовая черная керамика, серебряные украшения, изображения Гваделупской Девы и цветы из гофрированной бумаги.

За прилавком стояла худенькая девица в свободном одеянии а-ля Фрида Кало.

— Hola' [49], — сказала она.

Черные волосы продавщицы были заплетены в косички и обмотаны вокруг головы, образуя нечто вроде короны; над ее большими темными глазами изгибались брови-гусеницы, а губы оттеняла ярко-красная помада. Мне вдруг ужасно захотелось сбегать на ранчо и подкрасить брови карандашом.

— Hola, — ответила я. — Классные вещички.

— Спасибо. Я езжу за ними несколько раз в год, — любезно пояснила она без всякого акцента. Девушка оказалась такой же, как и я, ассимилировавшейся латиноамериканкой.

— Классная работа, — позавидовала я. — Твоя семья родом из Оахаки?

— Да. И еще из Таско. Там я и покупаю большую часть украшений.

Я обнаружила миниатюрную полочку, наполненную крошечной кухонной утварью. Мне показалось, что она может понравиться Эдне, поэтому я взяла ее и направилась к прилавку. Хозяйка магазина упаковала ее в бирюзового цвета сумочку, и я радостно вышла из магазина.

Стоило мне оказаться на тротуаре, как я услышала пугающе знакомый голос:

— Милагро!

Обернувшись, я встретилась взглядом с Кэтлин Бейкер, которая, равно как и ее спутница, была перегружена сумками. Я снова зашла в магазин и спросила хозяйку:

— Здесь есть запасный выход? Там кое-кто, с кем бы мне не хотелось встречаться.

Через минуту я уже сидела за яркой клеенкой, согнувшись в три погибели под прилавком.

— Вот чертовщина! — воскликнула Кэтлин, зайдя в магазин.

— Что такое? — осведомилась ее подруга.

— Странное дело, — ответила Кэтлин. — Клянусь, я только что видела девушку, которая была моим литературным консультантом.

Послышался звук приближающихся к прилавку шагов.

— Скажите, мисс, а разве секунду назад сюда не заходила молодая женщина?

— Простите, нет, синьора, — отозвалась хозяйка магазина.

— Давно пора прекратить мешать водку с викодином, — заметила спутница Кэтлин. — Это врач тебя расстроил. Никакой «зависимости» от пластической хирургии не существует. Ты просто слишком хорошо воспитана, чтобы плохо выглядеть.

— Эта девушка, Милагро, исчезла неизвестно куда, — сказала Кэтлин, не обратив ни малейшего внимания на замечание своей подруги, — а Себастьян Беккетт-Уизерспун страшно хочет ее найти.

При упоминании Себастьяна мое сердце остановилось.

— Не знаю зачем, — продолжала болтать наследница хлебного бизнеса. — Если хочешь знать правду, она всегда немного напоминала шлюшку. Может, это только я считаю, что настоящие груди выглядят неуклюже?

— Ой, нет, они ужасны, такие уродливые и трясучие! — подтвердила ее подруга. — Но, возможно, Себастьяну это нравится.

И они принялись смеяться надо мной.

— Сомневаюсь. Он встречался с замечательной девушкой, Тесси Кенсингтон. По-настоящему утонченной, из великолепной семьи.

Так, значит, Себастьян вернулся к Тесси. Чего и следовало ожидать.

К тому времени, когда они выбрали и оплатили несколько светильников, одно миниатюрное ретабло' [50] и три серебряных браслета, я уже изнывала от боли в коленях и спине.

Когда они наконец ушли, я расправила ноги и потянулась.

— Спасибо, что спрятала меня.

— De nada' [51], — ответила хозяйка магазина и, оглядев меня, добавила: — Не обращай внимания на этих мерзких viejas' [52]. Ты отлично выглядишь.

— Спасибо за все, — поблагодарила я.

Предварительно выглянув на улицу, я помчалась в кафе.

— Где вы были? — спросила Эдна и, не дожидаясь ответа, прошествовала к машине.

Если бы я сообщила ей, что попалась на глаза знакомой Себастьяна, вампиры больше никогда не выпустили бы меня из ранчо. И потом — какова вероятность снова встретиться с кем-нибудь, кто меня знает? Я сказала Эдне, что закопалась в книжном магазине, а сама исподтишка поглядывала назад: не едет ли за нами синий «Мерседес» Кэтлин.

Расслабиться мне удалось только тогда, когда мы приехали на ранчо и я увидела двух потных, грязных мужчин, сидевших в саду на валунах. Эрни и Освальд обложили клумбы камнями, привезенными на тачке с ручья.

— Надеюсь, ты не против, — сказал Эрни. — Мы решили набрать камней. Я подумал, что эти серые тебе понравятся.

Большинство темных, синевато-серых камней были шириной около тридцати сантиметров.

— Они чудесные, — одобрила я. — Спасибо.

— Замечательно, Эрни, — похвалила Эдна. — Освальд, тебе что, больше нечем заняться, кроме как помогать Эрни?

Что бы ни делал ее внук, он неизменно вызывал раздражение бабушки.

Освальд опустил голову.

— Думаю, мне пора заняться бумагами, — сказал он и, как я успела заметить, подмигнул Эрни.

И чем только он занимается в своем коттедже? Вряд ли ведь изучает ветеринарию. Освальд двинулся прочь, а я стала смотреть ему вслед. На нем была футболка с надписью: «Играешь на аккордеоне — отправляйся в Котати' [53]. Это закон», и эта футболка свободно спадала с его мускулистых плеч на великолепную, упругую… Тут я оборвала себя. Я снова путаю рьяного и умелого Освальда из своих нелепых видений с тем мужчиной, который он и есть на самом деле, — никчемным ничтожеством.

Поняв, что Эдна и Эрни наблюдают за мной, я изобразила на своем лице невозмутимое выражение:

— Эрни, помоги мне, пожалуйста, разгрузить машину.

Когда мы вынимали деревья из кузова, я произнесла будничным тоном:

— Похоже, Эдна не в восторге от Освальда.

Эрни посмотрел на меня как на дуру:

— Он ее любимчик.

— Но она же все время его критикует.

— Ой, она всегда такая, и с тобой тоже. Ты ведь не относишься к этому серьезно, верно?

Я и не собиралась признаваться, что мне начинают нравиться колкости Эдны и возможность реагировать на них.

— Не-а.

— И Освальд тоже. Есть вопросы, в которых они не сходятся, но все равно очень любят друг друга. — Эрни прислонился к грузовику и отбросил со лба свои черные волосы. — Они непростые люди, mi amor' [54].