Счастливый час в «Каса Дракула»

Глава шестнадцатая Не девушка, а уродец

Уинни — вот кто работал моей сиделкой. Я поняла это, потому что, проснувшись ранним утром, обнаружила ее спящей в кресле под одеялом. Рядом стоял ее чемоданчик. Я бесшумно вылезла из постели и, поняв, что чувствую себя замечательно — так, как не чувствовала себя вот уже несколько недель кряду, — натянула поверх футболки халат.

Во сне лицо Уинни казалось по-детски кротким. Ее глаза двигались под нежными голубоватыми веками, и я вдруг подумала: а что если ей снятся непристойные занятия с подозрительными личностями?

Я надеялась, что смогу в одиночестве поразмыслить о своем занимательном сне, но не тут-то было. На кухне, опершись на стол, сидели Сэм и Эдна, все в той же одежде, что и накануне.

— Юная леди, мы думали, что вы… — начала было Эдна и снова замолчала.

Тут на кухню, еле волоча ноги, вошла Уинни; ее плечи покрывало одеяло. Она выглядела сильно уставшей.

— Мы очень волновались.

Поскольку я чувствовала себя великолепно, мне было непросто представить, что накануне я почти умирала.

— Спасибо за заботу, но со мной и правда все хорошо.

Я открыла холодильник и увидела там стеклянную мисочку с рисом и овощами. Когда я стала вынимать ее, миска выскользнула у меня из рук, упала на пол и вдребезги разбилась.

— Милагро, осторожнее! — воскликнул Сэм в тот самый момент, когда я ступила чуть в сторону.

Поначалу я не обратила внимания, что осколок пропорол мне ступню, и потому вскрикнула только через мгновение:

— О черт!

Вампиры засуетились и кинулись мне на помощь. Стоя на здоровой ноге, я наклонилась и вынула осколок из раны. Он напоминал омытый алой кровью серп. Мы все с изумлением проследили, как порез мгновенно затянулся и зарос кожей.

— Черт! — воскликнула я. — Что это было, черт возьми?

Сэм усадил меня на стул и вместе с Эдной принялся за уборку.

— Милагро, сколько раз в жизни ты болела? — с улыбкой спросила Уинни.

— По-настоящему я никогда не болею. Разве что иногда у меня случаются головные боли.

— Я три раза проводила анализ, и у меня все время получался один и тот же результат. Норма лейкоцитов в крови — до одиннадцати тысяч на миллилитр. Если организм борется с пневмонией, количество белых кровяных телец может повыситься до двадцати тысяч.

— А сколько у меня? — поинтересовалась я.

— У тебя количество лейкоцитов достигает ста десяти тысяч. Никогда в жизни не видела ничего подобного!

— Я так и знала, что эта девушка — из ряда вон, — вздохнула Эдна. — Я иду спать. Предлагаю и всем остальным немного отдохнуть, поскольку кризис у Милагро миновал.

Проходя мимо, она на мгновение задержала свою руку на моем плече.

— А что насчет моей ноги? Почему она так быстро зажила?

— Я очень рада за тебя, — ответила Уинни. — У нас всё заживает точно так же. Пока не удается выделить ген, отвечающий за ускорение заживления. На наш взгляд, вполне вероятно, что на этот процесс одновременно влияют сразу несколько факторов.

— Но к вашему генофонду я не имею никакого отношения, — возразила я.

Уинни потерла бровь и сказала:

— К сожалению, я не могу этого объяснить. Мы просто знаем то, что мы знаем.

Сэм взглянул на изможденное лицо Уинни и заметил:

— Думаю, нам стоит последовать совету бабушки и немного отдохнуть. — После чего увел Уинни из кухни.

Я не знала, радоваться мне или огорчаться, что я превратилась в уродца; ликовать или убиваться по поводу того, что теперь на мне все будет заживать без участия врача; веселиться или впадать в уныние оттого, что эпизод с Освальдом был всего лишь сном. Мне необходимо было срочно занять чем-нибудь свои мозги, и я решила, что пришло время вернуться к творчеству.

В моем романе речь шла об умной, сексуальной латиноамериканке, которой случайно выпало работать секретаршей у лоббиста в корпорации, ворующей землю у обедневших жителей Центральной Америки. Там также действовал красавчик активист и толпы зомби, представлявшие бесправных пролетариев.

Я открыла пишущую машинку и, проведя серию экспериментов, поняла, как можно ровно вставить в нее лист бумаги. Чтобы напечатать первую страницу вместе с названием — «Вот откуда это вуду», — мне пришлось изо всех сил долбить по клавишам. Исправлять текст на пишущей машинке было сложно. Стоило только начать запечатывать слова буквой «х», как страница становилась похожей на текст, прошедший цензуру в ФБР. Я решила вести себя как акула — двигаться только вперед.

За окном, у которого стоял мой стол, виднелось ореховое дерево, а чуть дальше, на холме — виноградник. Я работала и смотрела в окно на бесконечное небо, цвет которого менялся от черного и кобальтового до лазурного. Кажется, был рассказ, начинавшийся со слов: «Никто из них не знал цвета неба»' [45]. Я-то знаю этот цвет. Оно прозрачно-голубое, как безумные, безумные глаза Себастьяна.

На рассвете я сделала перерыв и решила направиться в библиотеку. Там меня привлекла полка за стеклянными дверцами. На ней стояло пять изящных книжек, которые оказались сборниками рассказов Дэны Франклин, прежней владелицы моей пишущей машинки.

Я взяла одну из книг и открыла ее на фронтисписе. Это было первое издание. В содержании фигурировали следующие заглавия: «Девушка и ее банкир», «Ожидание корабля в Париж», «Плач над разлитым джином», «Обед для дурака», «Мой городской костюм» и «Пожалуйста, исполните мою прихоть».

Приняв красивую позу на фиолетовом двухместном диванчике, я прочитала два первых рассказа. Восхитительный стиль автора, снабженный массой колкостей, показался мне знакомым. Действие рассказов происходило в больших городах, где женщины носили шикарные шляпы и крутили интрижки, тогда как мужчины играли, много пили и внезапно влюблялись в собственных жен, чем повергали в уныние любовниц.

Я закрыла книгу и оглядела заднюю сторону суперобложки, но никакой информации о Франклин там не было. По всей видимости, она вела как раз такой образ жизни, какой безуспешно пыталась вести я, когда жила в городе. Только в случае с моей жизнью благожелательного посла придется заменить на хама-студента, дизайнерскую одежду — на поношенные сарафаны с распродаж секонд-хенда, а хоромы в пентхаусах — на кишащий крысами подвальный этаж.

В моем желудке заурчало, и я вдруг поняла, что страшно проголодалась. Я пошла на кухню, чтобы сварить кофейку и испечь кукурузную лепешку. Только я закончила накрывать на стол, как по лестнице спустилась Эдна. Она выглядела бодрой и отдохнувшей, словно всю ночь проспала в обтянутом бархатом гробу.

— Ну-ну, я сейчас упаду в обморок от изумления, — заявила она.

— Тогда лучше сядьте.

Вскоре к нам присоединились Сэм и Уинни, и мы принялись завтракать как счастливая семейка ходячих героев средневековых легенд.

— Сэм, а ты знаешь, где сейчас находится Себастьян? — осведомилась я.

— Он по-прежнему в городе и, возможно, надеется, что ты рано или поздно вернешься. Думаешь, он стал бы искать тебя у родителей?

Я пожала плечами.

— Он прекрасно знает, что, если мне нужна помощь, я отправлюсь к ним в последнюю очередь.

Себастьян был в курсе, что молоко человеческой доброты никогда не потечет из грудей моей матери, так как она считает, что от этого груди обвиснут.

— А у твоих друзей?

Из всех своих университетских друзей я поддерживала отношения только с Нэнси, но та поклялась хранить тайну. Я вдруг вспомнила, что мне необходимо найти способ отправиться на ее девичник, иначе я рискую впасть в вечную немилость.

Сэм нервно теребил браслет своих часов.

— Что ты мне не договариваешь? — поднажала я.

Он поморщился.

— Сегодня звонил Гэбриел. Прошлой ночью КАКА проникли в твою квартиру и вывезли оттуда несколько коробок.

— Минуточку! — воскликнула я, чувствуя себя жертвой насилия и приходя от этого в ярость. — Взлом и вторжение — это дело полиции. Гэбриел мог бы заявить о случившемся анонимно.

— Себастьяну ничего не стоит заявить, что он твой старый друг и что ты, мол, попросила его привезти тебе какие-нибудь вещи, — совершенно справедливо возразил Сэм. Он умолк, словно обдумывая что-то.

— Что еще? — осторожно спросила я.

— Один из взломщиков с помощью краски-спрея нанес на стену над твоей кроватью граффити — «Сгори в аду, темнокожий суккуб».

Я разразилась целой тирадой ругательств, а потом добавила:

— Неужели это не поможет копам понять, что КАКА мне не друзья?

— Это все пустяки по сравнению с тем, что члены КАКА обычно творят внутри страны и за ее пределами. Взять, например, их активное участие в разорении государства, вымогательство и взяточничество… Возможно, они думали, что у тебя есть адрес Освальда или информация о его семье.

Созданное теплым кукурузным хлебом счастье куда-то улетучилось.

— Значит, Себастьян и его неофашистская милиция могут беспрепятственно грабить мою квартиру?

— Юная леди, в самом деле, вы так сгущаете краски! — прокомментировала Эдна, мельком взглянув на меня.

— Хорошо, Эдна, а как бы вы это описали?

— Мне-то зачем такое описывать? Не я же строю из себя писательницу!

По непонятной мне причине Сэм и Уинни посчитали эту реплику смешной.

Я безумно злилась на Себастьяна и раздражалась из-за того, что вампиры, судя по всему, не считали кражу таким уж страшным событием, поэтому я решила встряхнуться и отправилась на прогулку.

Собаки трусили рядом со мной, а я старалась серьезно обдумать сложившуюся ситуацию. У меня мурашки бежали по всему телу от мысли о том, что Себастьян роется в моих вещах, лапает мое нижнее белье, читает мои письма, глумится над моим скромным скарбом. Несомненно, он посчитает меня полной идиоткой из-за того, что я храню напоминания о тех временах, когда мы были вдвоем.

Солнце светило над великолепными холмами, окружавшими долину. Я заметила белого журавля, стоявшего на берегу ручья, как раз там, где начинался маленький прудик. Отчаянно лая, собаки рванули вперед, и птица, грациозно взлетев, исчезла из виду.

— Фу! Нельзя! Нельзя!

От внезапного окрика я вздрогнула и тут же увидела Освальда, сидевшего на валуне. Он встал и пояснил:

— Собаки знают, что им нельзя допекать цапель.

— А я подумала, что это журавль, — нервно ответила я.

— Журавли крупнее, — объяснил он. — А это белая цапля. Им нравится ловить здесь рыбу.

— Ой, а я и не знала, что они так далеко улетают от моря.

— Да, улетают. — Освальд немного помолчал, а потом тихо спросил: — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Судя по всему, теперь мой организм обладает способностью мгновенного заживления любых ран. — Слова еще не слетели у меня с губ, а я вдруг поняла, что звучит это и вправду поразительно.

— Я только что видел Уинни: она ехала на работу. От нее я это и узнал.

— Тебе такое не кажется странным?

— Ты удивительная девушка.

Его ясный взгляд действовал на нервы, поэтому я заявила:

— Ладно, пойду-ка я назад.

Я думала, что Освальд останется там, где был, но он принялся вышагивать рядом со мной. Я смотрела строго вперед. Освальд то и дело наклонялся, чтобы приласкать собак или бросить им палку.

Когда он заговорил, голос его показался мне очень громким:

— Ты выглядишь гораздо лучше.

Напоминая себе, что поведение должно быть нейтральным, я ответила:

— Я себя и впрямь лучше чувствую.

— При сильном жаре у людей часто бывают видения.

— У меня не было никаких видений, — с опаской проговорила я, мучаясь сомнениями: вдруг во сне я что-то сказала об Освальде, а Уинни услышала?

— Не было?

— Я ничего такого не помню. И по гроб жизни буду благодарна Уинни за то, что она позаботилась обо мне, провела со мной целую ночь и сделала все, чтобы я выкарабкалась.

Освальд улыбнулся своей кособокой улыбкой.

— Уинни заботилась о тебе?

— Да, все время. Она очень предана своему делу, — многозначительно добавила я, стараясь напомнить Освальду о качестве, которое он особенно любил в своей невесте.

Несколько минут между нами царило неловкое молчание, потом Освальд спросил:

— Ты любишь птиц?

Ну и вопросики у него!

— Я высоко ценю их роль в экосистеме, — ответила я. — Журавли и белые цапли очень даже красивые. Мне, конечно же, нравятся воробушки и малиновки. Сомневаюсь насчет тех, кто питается падалью. А вот колибри — прелесть.

— А что ты думаешь о курицах?

— Очень вкусные, если пожарить.

— Не в виде еды. Как ты относишься к курицам как к животным?

— Я еще не сформировала какого-либо отношения к курице.

— Рад слышать, что у тебя нет предубеждения против них, — сказал Освальд и взглянул на меня. В его глазах плясали смешинки.

— Я хотела бы услышать какой-нибудь разумный аргумент за или против породы куриных, — продолжала занудствовать я.

Освальд расхохотался. Я почувствовала, что мы перешли на безопасные темы, и облегченно засмеялась тоже.

— Последнее время многие девушки считают слово «курица» оскорблением.

— Увы, это издержки городской жизни.

Освальд поднял из травы старый теннисный мячик и легким движением запустил его вдаль.

Стремясь обнаружить еще какую-нибудь нейтральную тему, я рискнула задать такой вопрос:

— Освальд, а как поживают твои занятия по ветеринарии?

Оборот, который приняла наша беседа, пришелся ему по вкусу, и он широко улыбнулся:

— Думаю поступить на учебу в следующем году.

— Что ж, удачи. Ты соответствуешь всем требованиям?

— Вроде бы да, — беспечно ответил он. — Может, напишешь для меня рекомендательное письмо? Буду тебе очень благодарен.

— Уверена, что ты отыщешь кого-нибудь более авторитетного для написания рекомендательного письма, — возразила я. — Однако я всегда могу подтвердить, что тебе близко все животное.

— Отлично. Подтверди, что я обладаю природным чутьем на инстинкты животных и понимаю, что чувствуют звери, даже если порой они неспособны выразить свои желания. — Уголки его красивых губ поплыли вверх.

В моей голове зародились нехорошие мысли, и мне вдруг захотелось перейти на более безобидную тему.

— Освальд, ты обещал мне помочь всем, чем можешь.

— М-м-м, — пробормотал он в ответ. И это было очень настороженное «м-м-м».

— Моя подруга организует девичник. Это будет в городе. — Я назвала ему время и дату и потребовала: — Ты дашь мне свою машину.

— Не уверен, — запротестовал было Освальд. — Гэбриел сказал, что КАКА по-прежнему…

— Ой, даже не начинай все это, Освальд Грант. Во-первых, я все равно поеду. Во-вторых, Гэбриел об этом не узнает. В-третьих, ты меня отмажешь.

— А что в-четвертых? — мрачно поинтересовался Освальд.

— В-четвертых, ты обещал.

Вид у него был нерешительный.

— А что если я скажу Гэбриелу и остальным?

— Хочешь удержать меня против воли? — спросила я и тут же пожалела об этом.

— Если тебе так приспичило, я поеду с тобой. И даже изобрету какую-нибудь отмазку, — заявил он. — Кто-то ведь должен проследить, чтобы ты не нарвалась на неприятности.

— Что ж, звучит успокаивающе, — саркастично заметила я. — Ты ведь никогда не доставлял мне неприятностей!

Я была страшно рада, что скоро увижусь со старушкой Нэнси, но торжествующую улыбку мне удалось-таки сдержать.

Мы натолкнулись на Эдну, которая шла из конюшни с корзиной, полной свежих яиц.

— Освальд, — обратилась к нему Эдна, — о чем это ты тут распространяешься?

— Доброе утро, бабушка. Я просто рассказываю Мил о том, что хочу пойти в ветеринарную школу.

— Ничего глупее в жизни не слышала. — Эдна отмахнулась от него и пошла в дом.

Наклонившись ко мне, Освальд тихо сказал:

— Видишь, никто не поддерживает моих интеллектуальных устремлений.

Его взгляд скользнул ниже и остановился на моей груди. Ага, интеллектуальные устремления, клянусь своей отощавшей задницей!

— Что ж, у меня куча дел и встреч, — проговорил он и помчался прочь по направлению к коттеджу. Собаки радостно потрусили за ним.

В этот день я написала несколько страниц, то и дело прерываясь, чтобы представить себе, как будет выглядеть сцена мести Себастьяну Беккетт-Уизерспуну. Один француз сказал, что месть — это блюдо, которое следует подавать холодным. Но если представится такая возможность, мое возмездие будет не менее жгучим и болезненным, чем стручок хабанеро' [46], приложенный к свежей ране.