Проклятая книга

Глава четвертая. Поручение

— Разыскать в Англии астролога и книжника Джона Ди и выкрасть у него книгу? — удивленно переспросил Флор. — Но почему ты выбрал именно нас для такого странного поручения?

Тенебрикус выглядел человеком, которого Бог, природа и воспитание наградили терпением скалы. Он был готов растолковывать и объяснять до бесконечности. Он никогда не повышал голоса и не сетовал на непонятливость своих собеседников. Тенебрикус принадлежал к той школе руководителей, которые полагали: лучше десяток раз повторить одно и то же, чем потом расхлебывать последствия ошибок, допущенных по глупости или недостаточной осведомленности подчиненных.

— Я прошу вас поступить в мое распоряжение до тех пор, пока это задание не будет выполнено, — сказал Тенебрикус ровным, глухим голосом. Его глаза, лишенные ресниц, смотрели на Флора в упор, не мигая. — О вас известно, что вы — люди верные и твердые. Вас невозможно сбить с пути посулами, подкупами или вероятной политической выгодой. Вы твердо знаете, чего хотите.

— Мы, может быть, и знаем, — сказал Флор упрямо, — но вот откуда это известно вашему братству Белого Меча?

Ответ оказался ожидаемым — и, как и предполагалось, очень неприятным.

— Наш Орден следит за многими, — сказал Тенебрикус. — И знает о некоторых людях такое, о чем ближайшие соседи и родственники даже не догадываются. Поймите, наша организация — тайная.

— А вы не боитесь, что мы завтра разболтаем ваши секреты? — брякнул Сергей.

Тенебрикус повернул лицо к нему, и Харузина пробрала дрожь. Лич! Мертвый колдун! Сухие губы шевельнулись, голос прошелестел:

— Нет.

И больше — ничего, но Харузину этого оказалось довольно. Он покраснел и опустил глаза. Хватит испытывать судьбу. Если кто-нибудь из посвященных в часть тайны сболтнет лишнее, в Новгороде начнут происходить несчастные случаи. И скоро не будет ни того, кто говорил, ни того, кто слышал. И это не будет наказанием. Просто мерой предосторожности. Потому что цели Ордена гораздо важнее жизни и счастья одного человека. Даже если этот человек — Единственный и Неповторимый Сереженька Харузин.

— Вы подходите для выполнения этого задания, вот и все, — сказал Тенебрикус. — Если вы откажетесь, мы найдем кого-нибудь другого. Но я бы вам посоветовал не отказываться. Нет, это не угроза! — быстрый взгляд в сторону Харузина, который как-то мгновенно испугался: вдруг Флор скажет сейчас «нет», и все они из-за флоровой принципиальности будут истреблены невидимыми и вездесущими адептами ордена!

— У меня еще один вопрос, — сказал Флор. — Дело в том, что моя жена…

— Твоя жена — одна из причин, по которым мы предлагаем это поручение вам. Да, нам известно, что она была арестована за колдовство, — добавил Тенебрикус, предупреждая желание Флора высказаться и по этому поводу. — Она не была виновна в том, в чем ее обвиняли, и блестяще доказала это. Можешь не говорить. Нет, твоя жена привлекла наше внимание тем, что она на самом деле является знатоком многих ритуалов и лжеучений.

— Она давно оставила это, — быстро проговорил Флор.

— Неважно, — отмахнулся Тенебрикус. — В нашем случае имеет значение только ее знание. Мы бы советовали тебе взять ее с собой. Если понадобится, пусть переоденется мальчиком. Кажется, у нее это неплохо получалось… Впрочем, я никогда ее не видел. Она толстая?

Флор покачал головой. Гвэрлум оставалась худой, как щепка, несмотря на рождение ребенка. Может быть, чуть раздалась в бедрах, но самую малость. И грудь оставалась плоской. Впрочем, это было неважно.

— Хорошо, — сказал Тенебрикус невозмутимо. — Итак, решено. Ди сейчас возвращается в Англию, Он намерен поселиться в предместье Лондона, в доме своей матери. Книга — с ним. Вам запрещено брать с собой солдат или посвящать в цель своего плавания кого бы то ни было, даже близких друзей.

— У меня в Англии есть хороший приятель и деловой партнер, — сказал Флор. — Я объявлю, что отправляюсь к нему, чтобы участвовать в совместном деле.

— Хорошо, — одобрил Тенебрикус и вдруг зевнул во весь рот. Сергей с ужасом увидел, что у пришельца почти нет зубов, а те, которые остались, — черные и гнилые. К чему было по-настоящему трудно привыкнуть здесь, в средневековой России, так это к отсутствию дантистов. Только теперь он осознал, как много пломбировочного материала носят во рту его соотечественники. При том, что Россия — даже в ядерный двадцатый век — не самая белозубая страна в мире.

— Я приготовлю тебе ночлег, — сказал Флор, обращаясь к Тенебрикусу. — Прости, что не уложил тебя в постель раньше.

— Время… не ждет, — зевая, выговорил гость. И опять одарил своих слушателей улыбкой, невероятно доброй и светлой. — Ну вот, все сообщил, и сразу силы кончились.

Он повалился лицом на стол и заснул мгновенно.

— Помоги мне, — попросил Флор.

У него имелся слуга, уже немолодой человек, но Флор не стал посвящать его в свои дела. Тот занимался стряпней, выполнял некоторые прихоти Натальи по части покупок, следил за чистотой в доме, но преимущественной его заботой стали лошади — после того, как неделькин выкормыш превратился в Иону и сделался оруженосцем молодого боярина Глебова.

Вместе с Харузиным Флор подготовил для гостя постель в той же комнате. На пол уложили тюфяки.

— Здесь, вроде бы, не дует, — сказал Флор. — Я боюсь класть его на скамью. Он слишком устал и чересчур крепко спит. Как бы не упал во сне.

Вдвоем они перенесли заснувшего и устроили его поудобнее.

— Как ты думаешь, кто он такой? — спросил Сергей, косясь на спящего. В полутьме, укрытый одеялом, он казался грудой смятого тряпья.

— Он же все тебе рассказал, — отозвался Флор.

— Да нет, — Харузин поморщился. — Я имею в виду его лично. Кто он по рождению? Ведь был же когда-то этот… ужасный человек… маленьким ребенком, розовым, смешливым… как Ванюшка…

Флора пронизала дрожь, от макушки до пят. Ему и помыслить было жутко, чтобы его сына, его кровинушку, могла ожидать подобная судьба. Особенно ужасно было представлять себе такое теперь, когда ребенок таксой беззащитный, такой трогательный. Нет и нет!

Флор замотал головой, отгоняя скверные мысли, и пробормотал молитву.

— Прости, — сказал Харузин покаянно, — я сболтнул, не подумав.

— Ничего, я не суеверен, — сказал Флор. — Просто жаль… если Иван, когда вырастет… — Он не договорил и махнул рукой. — Ты прав, — признал Флор после паузы, — таких людей трудно представить себе маленькими детьми. Интересно, что заставило его пойти на службу ордену?

— Скорее всего, случайность, — задумчиво проговорил Харузин. — Такие вещи всегда происходят непонятно как. Жил себе молодой человек, строил какие-то планы, а потом случилось нечто… и уже не вырваться. И происходит обычное дело: ты перешагиваешь роковую черту, не заметив даже, что сделал решающий шаг и ступил на дорогу, с которой нет возврата.

— Во всяком случае, можно утешаться тем, что Тенебрикус — кем бы он ни был на самом деле — занимается делом благим, — вздохнул Флор.

Тенебрикус вдруг ожил. Зашевелился под одеялами, забормотал. Друзья, не сговариваясь, подошли поближе и наклонились над спящим, вслушиваясь в его бессвязную речь.

Гость то вскрикивал, то шептал, иногда в его голосе появлялись умоляющие интонации, а почти сразу вслед за тем он заговорил властно. Но друзья не поняли ни слова — Тенебрикус говорил на совершенно незнакомом языке.

Флору предстояло объяснение с Гвэрлум, но он, в отличие от многих мужей, живущих в «родном» веке Натальи Фирсовой, совершенно не боялся разговора. Супруга выслушала его с интересом, не перебивая. Ей льстило, что муж продолжает относиться к ней как к «боевому товарищу». Это даже лучше, чем быть «побратимом». Потому что братались эльфы, в общем-то, понарошку — случись что серьезное, и «побратимство» побоку. А с Флором все было на самом деле.

— Он хочет, чтобы мы отправились в Англию, — заключил Флор.

— Тайный орден? — Глаза Наташи заблестели. — Но почему о нем не писали ни в одной из исторических книг?

— Может быть, где-то и писали, — отозвался Флор, — не могла же ты прочитать все книги, какие только были написаны…

Наташа покачала головой.

— Обычно у нас во всех книгах пишут одно и то же. Бальзак венчался в Бердичеве, Александр Дюма был на четверть негром… Полный список банальностей. А об ордене Белой Шпаги — молчок.

— Он назвал его — «Орден Святой Марии Белого Меча», — поправил Флор.

Наташа чуть покраснела и быстро заговорила о другом:

— Мне приятно, что ты хочешь взять меня с собой, разумеется, я согласна!

— Если говорить честно, я предпочел бы оставить тебя дома, с ребенком, — признался Флор. — Я всегда боюсь за тебя, Наташа. Да и незачем подвергать женщину лишней опасности. Мужчины для того и созданы, чтобы рисковать, а вы… вы такие милые, теплые, нежные, вы должны жить в тепле, в уюте, о вас нужно заботиться…

Прежняя Гвэрлум оскорбилась бы, услышав подобное суждение. Но Наташа Флорова знала, что муж говорит искренне, от всей души любя ее. Поэтому она просто поцеловала его и прошептала ему в ухо:

— Не бойся за меня.

— Предстоит еще договориться с Настасьей, чтобы позаботилась о Ванечке.

— Настасья — с радостью, — вздохнула Наташа. — Она такая хорошая мать! Все-таки я неправильная женщина. Люблю путешествия и приключения… Понимаешь, Флорушка, такими уж нас воспитывали. Нам трудно живется без впечатлений, мы от этого начинаем скучать. Дома, в Петербурге, я все время слушала музыку. Вот хотя бы такой пример! Пока ехала в университет, слушала в наушниках. Кельтские песнопения или там ролевые песни… А здесь — только в церкви.

— Ходи почаще, — посоветовал Флор.

Да я и так часто, — сказала Наталья. — Не в этом дело! Ты прости меня просто за то, что я — неправильная женщина. И с радостью поеду с тобой в Англию.

У Флора вдруг сделалось довольно кислое лицо. Он ожидал, что Наташа обрадуется тому, что им не придется разлучаться надолго. А она радовалась предстоящему приключению. Это было немного не то… Но уж какая она есть. Ее не переделаешь.

Поэтому, вздохнув, Флор обнял свою ненаглядную супругу и поцеловал ее в макушку.

— Когда увидишь Тенебрикуса, не пугайся, — предупредил он. — Он странный человек. Но я в нем уверен.

Вернувшись в Англию, Ди действительно поселился в доме своей матери, недалеко от Лондона. Человека, не знакомого с методами и возможностями Ордена Святой Марии Белого Меча ужаснула бы точность сделанных Тенебрикусом прогнозов. Ибо и те люди, с которыми ему предстояло встретиться, действовали в точности так, как рассказывал Тенебрикус в далеком Новгороде Флору и его компаньону. Можно было подумать, они строго следовали инструкциям, полученным от членов Ордена.

Однако это было, конечно, не так. Прогнозы Тенебрикуса строились на хорошей информированности и очень недурном знании человеческой натуры. Кроме того, он кое-что знал о содержании «Стеганографии», Эта книга была уничтожена, к несчастью, не полностью. Части ее погибли во время пожара; кое-что удалось изъять у самого Тритемия под угрозой предсмертного отлучения от Церкви. Но все равно остались страницы, которые хранились не в доме Тритемия, а в других местах.

И теперь эти страницы оказались в руках человека, способного на их основании сделать далеко идущие выводы и — более того! — найти им практическое применение.

Оставалось ждать.

Потому что нанести упреждающий удар оказалось невозможным.

Пока молодая королева Елизавета героически сражалась с собственным парламентом и находила эффективные способы убеждать прожженных царедворцев в том, что она, молодая девушка, обладает поистине государственным умом, — ее скромный подданный Джон Ди корпел над старой рукописью, а в голове у него роились самые грандиозные планы. В этих планах неизменно присутствовали способы передачи мыслей на расстоянии и — как следствие — невероятное процветание Англии (вследствие неслыханных успехов шпионажа) и материальный взлет его самого, Джона Ди. Ди вовсе не был стяжателем. Деньги требовались ему для проведения алхимических экспериментов и для покупки книг.

Кроме того он, вслед за Бэконом, увлекся оптикой, считая ее одним из окон, распахивающихся прямо в бездонные просторы тайн Вселенной. Он как раз шлифовал линзу, пытаясь добиться оптимального изгиба, который позволил бы создать прибор дальновидения — какой простор для военного применения, для наблюдения за противником с дальнего расстояния! — когда его посетила новая идея.

Уже несколько дней на столе ученого находился большой черный камень. Теперь Ди отложил линзу и придвинул его к себе. Медленно начал шлифовку. Нужна идеально гладкая поверхность.

Окон во Вселенной много. Нужно просто уметь их открывать.

И сейчас — возможно, под влиянием прочитанного в «Стеганографии», где говорилось о способах преодоления расстояний, — Ди задумался об одном из возможных способов.

Зеркало.

Черное зеркало.

То, что предвидел и чего так опасался Тенебрикус.

Идеально отполированная черная поверхность была слепа. Ди не видел в ней ничего, даже собственного отражения. Где-то далеко ходила его мать, слышно было, как кудахчут куры, сбегаясь поклевать зерно, деловито распоряжается среди них красивый петух с красно-зеленым хвостом. Чуть дальше, у соседей, лаяла собака. Какая-то девочка назойливо повторяла один и тот же куплет надоевшей песенки.

Ди попытался сосредоточиться, но все эти звуки заползали один на другой, создавая невыносимую какофонию. Слух ученого обострился. Он был слишком собран, слишком «сфокусирован» на своей задаче. Так не годится. Следует расслабиться и начать все сначала.

Но как назло ум Джона начал метаться, перескакивая с предмета на предмет. Он вспомнил свое заключение в тюрьме, странную смерть Кардана, а потом перед его глазами предстала комната, в которой он встречался в Меркатором — заваленная чертежами, картами, чертежным инструментом… Какие-то обветренные капитаны приходили и уходили, торжественно вручали географу деньги, вежливо кланялись. Всплыл мерзкий старикашка, который продавал книги, разложив их поверх одеяла…

Еще раз.

Опять неудача. Зеркало упорно не хотело ни отражать, ни показывать иные миры.

И снова в сознание Ди вторгались посторонние шумы. Кажется, его мать ругается с соседкой. Неуместная мысль о возможной женитьбе посетила Джона Ди.

Замелькали красотки, когда-либо виденные им в трактирах и при королевском дворе. Холодное лицо рыжеволосой Елизаветы. Больное лицо обреченной Марии Тюдор. Какая-то истерзанная женщина, которую волокут на казнь за исповедание протестантизма.

Не то, не то, не то!

Ди не оставлял попыток.

Если ему и был свойствен рассеянный ум, слабо приспособленный к тому, чтобы сосредотачиваться, то в не меньшей степени свойственно было ему и упрямство.

Он вздохнул поглубже, наклонился над блестящей черной поверхностью и возобновил работу.

…Странное существо вдруг посмотрело на него с той стороны тонкой глади. Сперва он почувствовал взгляд и подумал, что ему почудилось. Но взгляд никуда не исчезал. Более того, он приближался и делался все более пристальным. Затем Джон разглядел глаза. Два широко расставленных, неестественно огромных глаза, обведенные двойным кругом белых ресниц. Проступили узкие зрачки. Зеленые точки вспыхнули вокруг этих зрачков.

Постепенно проявилось лицо. Тонкое, жуткое. Оно напоминало «физиономию» кузнечика. Последними показались волосы. Пушистое облако над страшной образиной.

Лицо все время воспринималось по-разному, причем восприятие колебалось от ужаса и отвращения до восторга и преклонения. Джон Ди понял, что скоро выбьется из сил, если не сумеет укротить свои эмоции, однако это ему не удавалось.

Существо чуть раздвинуло маленькие жвала и начало говорить. К собственному своему удивлению, Ди понял, что запоминает каждое слово. Он моргнул, а когда открыл глаза, то понял: существо в кристалле исчезло.

Тогда он схватил перо и быстро записал услышанный набор звуков, не более, но в нем угадывалась система. С помощью «Стеганографии», которая содержала десятки способов текстовых шифровок, ему удастся разобрать этот язык! Нужно только снова увидеться с этим существом и записать еще несколько его изречений.

Однако продолжить занятия с кристаллом Джону Ди помешали.

Он снова услышал голос матери. Теперь она говорила с почтительными интонациями. Джон Ди набросил на отполированный кристалл платок и поднялся из-за стола.

Коль скоро матушка держится вежливо, значит, гость пожаловал значительный. На простых смертных она не разменивалась. Госпожа Уэлшмен (такова была ее настоящая фамилия) хоть и была небогата и незнатна, однако чрезвычайно гордилась своим высокоученым сыном, который — подумать только! — разговаривал с королевами и предсказал нынешней государыне ее скорое восшествие на престол.

Видимо, от королевы и явились, подумал Ди.

Точно. В дверь уже входил роскошно одетый юный хлыщ. Елизавета обожала красивые ткани, кружева, драгоценные камни, шитье. Ей нравились молодые лица, и она окружала себя людьми, обладавшими как достатком, так и вкусом. Так что визитер представлял собой типичного английского придворного новой формации.

Джон Ди улыбнулся.

Посланец королевы принял эту улыбку на свой счет и ответил довольно высокомерным кивком головы.

— Ее величество послала меня за вами, — заговорил он тонким, ломающимся голосом. Затем писклявый голос сменился хрипловатым тенорком: — Она желает знать, как продвигаются результаты ваших исследований, поскольку вы… — Опять писк: —…недавно заверяли ее в том, что ваша научная работа будет иметь огромное значение для Англии. — И снова хриплый голос, которым юноша заговорит, когда окончательно сделается мужчиной: — Поэтому я уполномочен немедленно сопроводить вас во дворец и представить ее величеству королеве!

Ди слушал, полуприкрыв глаза.

Он представлял, что с ним разговаривают сразу два придворных.

Как два шута: один начинает фразу, другой заканчивает, создавая забавный эффект.

Молодой человек, очевидно, сознавал, что производит несолидное впечатление, поэтому распетушился еще более.

— Ее величество надеется увидеть вас немедленно! — почти выкрикнул он. — Ее величество рассчитывает, что ваши успехи так значительны, как вы повсюду рассказываете!

— Возможно, — мягко согласился Джон Ди. Он вовсе не собирался чересчур обижать этого паренька, который совершенно не виноват ни в собственной недалекости, ни в новой дворцовой моде, предписывающей разряжаться в пух и прах, ни в том, что у него так невовремя начал ломаться голос.

Платье королевы топорщилось от жемчугов и вышивок. Хрупкая Елизавета казалась заточенной в свое массивное одеяние, как в броню. Ди, как истинный ученый, всегда небрежно относившийся к одежде, даже представить себе не мог, сколько времени занимает ежеутреннее возведение этой крепости. Тончайшие кружева обрамляли лицо, подчеркивали изящество шеи, белизну плеч.

Королева выглядела одновременно и недосягаемо далекой, и вполне реальной, готовой в любое мгновение расстаться с частью своего величия и намекнуть — только намекнуть! — ученому на возможность дружеского сотрудничества, если дело того стоит.

Ди зажмурился. Еретическая мысль считать королеву «своим парнем» соблазнительно закралась ему в голову, и он побоялся, чтобы Елизавета не разглядела отблеск этой ереси у него в глазах. Удивительно, как много всего приходит на ум в такие важные моменты! И две трети — совершенно посторонние соображения. Возможно, это происходит потому, что в минуты, подобные этой, человек собирает все свои силы и способности. А сил у человека много. В обыденной жизни он не пользуется и сотой частью. И вот теперь, вырвавшись на волю, «тайные механизмы» человеческой натуры самовольно начинают решать самые разнообразные задачи, по большей части никак не связанные с реальностью переживаемого момента. Кланяясь ее величеству, Ди внезапно подумал еще об одной посторонней вещи. Если он действительно никак не может сосредоточиться, то не исключено, что не стоит терять время на безнадежное обучение навыку, освоить который ему не под силу. Не нанять ли помощника? Идея была простой и лежала на поверхности, но именно ее простота и заставила Ди задохнуться.

Что с вами? — спросила королева участливо, видя, как призванный ею астролог побледнел, ахнул и зажмурился. На лице Елизаветы появилась легкая самодовольная улыбка.

Будь Джон Ди прирожденным царедворцем, он сразу понял бы, что надлежит делать: изобразить, насколько потрясло его великолепие облика королевы. О, прекраснейшая из женщин, леди Пеликан! О, утонченный вкус, о, изящество, о дивная красота! Проницательная и умная, Елизавета охотно поддавалась на подобную лесть. Если у нее должны быть слабости, она изберет себе самую простительную и безопасную и до конца дней своих будет заботиться о своей внешности и о том впечатлении, которое производит на людей, даже самых ничтожных. Комплимент из уст какого-нибудь нищего из Лондонского Сити будет приниматься «доброй королевой Бесс» с той же искренней благосклонностью, что и учтивая речь испанского посла.

К несчастью, Ди не был прирожденным царедворцем и потому, открыв глаза, воскликнул:

— Мне только что пришла в голову превосходная идея, ваше величество! Я подумал о том, что мне необходимо нанять себе помощника!

С этого мгновения и до конца жизни Джона Ди Елизавета была обращена к ученому другим ликом своего чисто английского облика: ликом расчетливой, скупой и довольно сварливой домохозяйки. Елизавета умела считать деньги. Конечно, она тратилась на украшения и жемчуг. Но когда знаменитые английские «морские ястребы» вышли в море и принялись беспардонно грабить испанские корабли, Елизавета откровенно начала предпочитать краденый жемчуг купленному. Она считала каждый пенни, она умела вытряхивать из должников все до последнего гроша, если ей это требовалось.

Поэтому-то Англия и процветала.

Вкладывать деньги в празднества или корабли Елизавета умела и любила. И то, и другое служило процветанию ее родины, которой она, Обвенчанная с Нацией, королева-девственница, служила почти полвека.

Однако финансировать сомнительные предприятия Джона Ди? Ну, это вряд ли. Кто знает, сумей астролог вовремя польстить ее величеству, она — быть может! — отнеслась бы к нему более снисходительно. Но увы! Ни по-человечески, ни в качестве ученого Джон Ди Елизавете не понравился. Забыт был и гороскоп, составленный им в ту пору, когда принцесса Елизавета находилась в заключении и, казалось, не имела ни единого шанса не то что взойти на престол, но и просто остаться в живых. Елизавета — не без оснований — сочла, что ничем не обязана предсказателю. В конце концов, не Джон Ди возводил ее на трон. Всему, что она имеет, она была обязана только себе, своей хитрости, своему уму, своему актерскому таланту — и своей поистине кошачьей живучести.

Аудиенция Джона Ди длилась совсем недолго. Путаясь в словах и время от времени замолкая и лихорадочно водя блестящими глазами из стороны в сторону, он изложил ей свою идею.

Идея выглядела довольно изящно. Помощник Джона Ди будет погружаться в транс, созерцая черное зеркало и высматривая в его глубинах существа из иного мира. Этот помощник будет повторять вслух все, что услышит от существ из зеркала, а Джон Ди между тем все запишет. Постепенно они смогут расшифровать язык, которым говорят те странные создания. Этот язык можно использовать для передачи секретных посланий.

Но язык — лишь одна сторона проекта. Другая заключается в том, чтобы овладеть умением перемещать мысли на расстоянии. Черный кристалл и те таинственные создания в его глубине помогут и в этом. только время и… деньги. И скоро Англия обзаведется самой совершенной шпионской сетью во всей Европе. Английская королева будет первой узнавать все новости. Ей станет известна любая мелочь, случившаяся при дворе короля Испании или короля Франции, — причем в тот же самый день, когда это произошло.

Разве это не чудесно? Разве это не возвысит Англию над всеми прочими странами обитаемого мира?

Ди замолчал, задыхаясь и обливаясь потом. Елизавета смотрела на него молча — холодная, недосягаемая. Ее лицо лежало на воротнике-«рафф» как на блюде. Сейчас она выглядела не оживленной, всегда готовой засмеяться или ввернуть сильное словцо молодой женщиной, кумиром всех английских моряков и солдат, их Прекрасной Дамой, — нет, она была похожа на изображение, на видение. Ди вдруг почудилось, что королева — всего лишь вышивка на гобелене, плоская фигура, которая никогда не заговорит, которая не умеет ни дышать, ни чувствовать.

Елизавета знала, что умеет производить такое впечатление. Она приберегала этот свой облик для разного рода шарлатанов, а также надоедливых послов, которые приставали к ней с проблемами ее предполагаемого замужества (а позднее будут надоедать ей с пиратами, которые якобы разграбили и пустили ко дну испанские галеоны, — какая чушь! разве английские моряки занимаются разбоем?!).

— Какая интересная идея, — сухо выговорили неживые губы ее величества. — Ступайте, друг мой, к лорду-казначею. Он выдаст вам полсоверена на нужды.

Маленькую служанку звали Джейн Уэсли. Она ходила по дворцу с метелочкой и смахивала пыль с золоченых завитков и статуэток, со складок гобеленов, с оконных переплетов — словом, отовсюду. За это скупердяйка английская королева платила ей сущие гроши. Джейн не жаловалась, нет! Она родилась на обочине дороги, как говорила ее приемная мать, хозяйка гостиницы. Она выросла в непрестанных трудах. Просто счастье, что Джейн сумела понравиться одному постояльцу, и тот забрал бойкую и шуструю девочку в королевский дворец, где приставил к метелочке — смахивать пыль.

«Ты сможешь недурно выйти замуж, если не будешь зевать, — сказал он, такой же молодой и беспечный, как и все любимчики судьбы при английском дворе в пору юности Елизаветы. — Поглядывай по сторонам да примечай, одно и другое. Я буду навещать тебя, малышка».

Джейн Уэсли, конечно, дорожила своей девичьей честью и собиралась продать ее за большую цену. Но благодетель не собирался посягать на честь маленькой служанки. К его услугам была честь любой из роскошных придворных дам — настоящее раздолье в цветнике. Нет, от служанки ему нужно было нечто иное.

Изящный молодой человек задавал Джейн вопросы — С кем встречалась ее величество, когда Джейн пыль в длинной галерее? Не замечала ли Джейн того или этого?

Девушка быстро смекнула, что от нее требуется, и исправно докладывала обо всем, что попадалось ей на глаза. Незаметная, серенькая, как мышка, всегда чуть припорошенная пылью, она была идеальной шпионкой. Королева не обращала на нее внимания. Правда, ее величество никогда не допускала Джейн Уэсли в те покои, в которых находилась сама, — да Джейн и не рискнула бы туда заглянуть, — однако ничто не мешало малютке Уэсли видеть королеву издалека. А заодно примечать, кто находится рядом с ней.

Приданое в маленьком сундучке росло. Девушка начала мечтательно улыбаться.

Сегодняшний странный визитер королевы наверняка принесет Джейн Уэсли новую порцию чудесных певучих монет. Она едва успела отскочить от двери, когда тяжелые створки распахнулись, и Джон Ди выбрался наружу. Он был красен и потен, как будто только что дрался с кем-то на кулаках. Прислонившись к стене, он принялся тяжело дышать. Затем достал из-за рукава женское фаццолетто — забавное итальянское новшество, недавно появившееся в Европе, — и принялся обмахивать лицо.

Девушка внимательно рассматривала его. Ди внезапно заметил ее и посмотрел прямо ей в лицо. Джейн отпрянула — ей показалось, что перед ней безумец. Губы Ди дрожали, когда он выкрикнул:

— А ты кто такая?

Не отвечая ни слова, Джейн подхватила юбки и быстро побежала прочь по коридору.

Тем же вечером она встретилась со своим благодетелем в условленном месте, возле моста через Темзу.

Он кутался в черный плащ. Вечер был прохладный, с реки задувал ветер. Джейн тоже замоталась в плащ с головы до ног и приплясывала на месте.

— Ты что, не купила себе чулок? — спросил молодой человек, мельком глянув на девушку.

Она энергично помотала головой.

— Я не хочу тратить деньги, — объяснила она. — Я коплю.

— А что ты купишь, когда наберешь достаточно большую сумму? — поинтересовался он.

Джейн метнула на него быстрый взгляд. Он впервые проявил интерес к ее личной жизни и планам на будущее. Обычно их отношения сводились к предельно простой и краткой схеме: она сообщала ему обо всем увиденном за день, а он давал ей монету, в зависимости от важности информации. Естественно, оценивал информацию он сам и никто иной. Джейн никогда не пыталась торговаться или клянчить. Инстинктивно она понимала, что он поступает честно. Кроме того, была еще одна вещь, и ее — то Джейн осознала с первой их встречи: для этого молодого человека ничего не стоит свернуть шею такому цыпленку, каким является она, Джейн. И никто не поинтересуется судьбой исчезнувшей служанки с метелочкой для смахивания пыли.

Поэтому Джейн всегда принимала монетку, приседала в коротеньком книксене и убегала. Совсем как белочка, полнившая орех и спешащая спрятать его в нору, думал в таких случаях молодой человек, глядя ей вслед.

И вот он заговорил с ней о ее будущем. Хороший это знак или дурной?

— Я хотела бы открыть небольшую таверну, — сказала Джейн и покраснела так, что даже уши у нее запылали. — Я хорошо знаю трактирное дело. Я ведь выросла… в трактире. Я не выйду замуж. Может быть, захочу родить ребенка. Или какая-нибудь женщина подбросит мне ребенка — тогда я подберу ее и выращу, как родную дочь.

— А если это будет мальчик? — спросил благодетель с любопытством.

— Ну, мальчик… — Джейн задумалась. Мысль о том, что подкидыш может оказаться мальчиком, явно не приходила ей в голову. Мир, согласно представлениям Джейн, просто кишел несчастными, брошенными, беззащитными девочками. — Подберу и мальчика! — решила она наконец.

Открыв этому чужому человеку свою самую сокровенную мечту, Джейн теперь дрожала. Ей казалось, что она стала совершенно беззащитной. Мечта служила ей броней, прикрытием от ужасов внешнего мира.

— Сколько тебе не хватает? — спросил благодетель.

Я думаю, еще двадцати соверенов, — отозвалась Джейн и непроизвольно оглянулась: не подслушивает ли кто-нибудь их разговор. Слишком уж большую сумму она назвала.

Ладно, — неожиданно легко согласился молодой человек. — Итак, сегодня королева встречалась с каким-то сумасшедшим?

— Да, сэр.

— Как он выглядел?

— Настоящий англичанин. Из простых. Ну, из ученых, я думаю…

— Почему ты думаешь, что он — выучившийся простолюдин?

— У него грубая одежда… Но вообще он нервничал… не так, как это делают необразованные люди, — пояснила Джейн.

— Как странно! — задумался ее собеседник. — Стало быть, образованные люди нервничают совершенно иначе, чем обычные крестьяне?

— Истинная правда, сэр! — горячо сказала Джейн и для верности несколько раз кивнула. — Образованные больше ужасаются. У них ужас… глубже. До самых печенок их всегда пробирает. Я думаю, сэр, это оттого, — добавила Джейн, явно гордясь собственными философскими выводами, — что они лучше представляют себе все причины и последствия.

— Причины и следствия, — машинально поправил он.

Джейн махнула рукой.

— Они хорошо знают, что может из всего этого выйти, вот в чем беда, сэр, — сказала она. — Ежели человек глупый или мало знает, ему и в голову не придет то, о чем сразу же подумает образованный джентльмен. А тот человек… он джентльмен, — поразмыслив, вынесла вердикт Джейн. — Только очень уж ученый.

— Итак, приходил ученый, и королева его огорчила, — подытожил благодетель девушки.

— Именно так, — сказала Джейн.

— Ты должна узнать, кто этот человек и с какой идеей он приходил.

— И вы дадите мне двадцать соверенов?

— Тридцать!

Глаза Джейн сверкнули так, что это было заметно даже в темноте.

— Его имя мне известно, — сказала она. — Его зовут Джон Ди. Я слышала, как объявляли о его приходе. А вот насчет идеи…

— Можешь больше ничего не узнавать, — прервал ее благодетель. — Возвращайся во дворец. Завтра я дам тебе тридцать соверенов. Уедешь в тот же день, поняла? Ты должна будешь купить свою замечательную таверну где-нибудь на юге страны. Постарайся оставаться незаметной до конца жизни.

И он поцеловал ее в губы.

Через два дня Джейн Уэсли исчезла из Лондона. Она выехала на юг в наемном экипаже. Ее сопровождал всадник в темном плаще. Они расстались недалеко от Саутгемптона. Девушка сторговала таверну, расположенную в дне пути до порта Саутгемптон. Теперь это великолепное, приносящее доход предприятие принадлежало ей, Джейн Уэсли. Она покорила вершину, которая маячила перед нею как высшая цель в жизни с того самого времени, как Джейн вообще начала задумываться о своем будущем.

Что касается молодого человека, то он добрался до порта и нанял корабль.

Из Саутгемптона он намеревался приплыть в Ревель. В Ревеле он пересядет на другое судно и доберется до Новгорода.

Оттуда можно доехать верхом до Москвы. У него есть важное сообщение для русского царя Иоанна. Русский царь сказочно богат, ведь он владеет богатствами всей монгольской орды — а орда на протяжении трехсот лет владела далеким Китаем!

У молодого человека были куда более обширные планы насчет собственного будущего, чем у малышки Джейн Уэсли. И вершины, которые манили его к себе, задирали свои макушки под самые облака.

Белокаменная Москва поразила гостя из Англии. Больше всего изумляли его купола — позолоченные, исписанные синей краской с золотыми или серебряными звездами… Но и улицы, торговые ряды, палаты вельмож тоже производили впечатление. В черте города бежали две реки — Москва и Неглинка. Повсюду кипела жизнь. Горожане выглядели довольными, оживленными и очень занятыми.

При дворе, где вскоре оказался англичанин, все обстояло немного иначе. Там он увидел куда больше озабоченных лиц, и немудрено: государь Иван Васильевич сильно переменился после своей памятной болезни и начал относиться к прежним любимцам без былой приязни, вместо них приближая к себе совершенно других людей.

Адашев воевал в Ливонии, Сильвестр молился в одном из отдаленных монастырей. Но оставалось еще много единомысленных друзей и соратников Адашева и Сильвестра при дворе царском. И эти люди смотрели хмуро, были озабочены и опечалены.

Один из них едва не лишился головы, возражая царю, когда Иоанн внезапно раскричался, что не позволит никому указывать царскому величеству, как ему поступать!

— Кто они такие, чтобы мне повелевать? — забыв себя, кричал царь. — Разве я не помазанник Божий на царство? Разве не Третий Рим — Москва, разве я не государь-автократор Третьего Рима? Так почему же какой-то худородный Адашев делает мне выговоры и требует от меня то одного, то другого?

Государь, — подал голос один смельчак, — но ведь Адашев сейчас в Ливонии по повелению вашего величества и возглавляет армию в войне, против которой он выступал! Разве это не говорит о том, что Адашев полностью покорен вашей воле?

Царь налился багровой краской, глаза его выступили из орбит. Он был страшен в гневе, и придворные вжались в расписные стены московских кремлевских палат.

В тот день, по счастью, никто не лишился головы — это только предстояло. Гроза не разразилась в полной мере — лишь зарницы надвигающейся бури бродили по горизонту, вселяя ужас в проницательные сердца.

Однако вечером некто другой обмолвился, рассуждая о делах государственных:

— Если уж на то пошло, то влияние Адашева было только на пользу, поскольку при нем да Сильвестре нравы при дворе были благочестивы, а русскому оружию сопутствовала победа…

Все это тотчас донесли царю новые его любимцы — самые «верные», самые «преданные» и уж конечно «радеющие о благе». И гнев загорелся в глазах царя, чтобы никогда уже не угасать.

А тут докладывают о человеке, который прибыл из Лондона с наиважнейшими вещами.

Царь принял его в присутствии бояр.

Англичанин сносно говорил по-русски, поскольку вырос при кормилице из Московии. Ему еще не доводилось бывать в самой Москве — прежде он не забирался дальше Пскова. Русский царь щедро платил за интересные сведения.

А с Англией у России отношения складывались сложные, но любопытные. Как и Англия, Россия стремилась стать морской державой и войти полноправным членом в сообщество государств, богатеющих морской торговлей. Почти безраздельное господство на южных морях Испании и на северных — Швеции раздражало Англию и Россию. Одно кораблекрушение послужило поводом к сближению России с Англией. В 1553-м году капитан Ричард Ченслер вышел в море на корабле, снаряженном лондонскими купцами, в поисках пути с северо-востока Европы на Дальний Восток. Это были совершенно новые торговые пути. Если бы удалось проложить их, английская торговля бы значительно оживилась. И пока Испания жирела бы на индейском золоте, вывозимом из Америки целыми флотами, Англия — возможно — тоже слегка поднабралась бы жирка на товарах из Китая.

Однако в Белом море Ченслер потерпел крушение и отправился в Москву, где у него наладились некоторые полезные связи.

Через два года англичанин вернулся в Первопрестольную — с новыми идеями и предложениями. В Москве открылась английская торговая компания, которая получила право беспошлинной торговли и другие привилегии. Фактически Ченслер получил монополию на русскую внешнюю торговлю. Чуть позднее англичане предприняли даже путешествие из Астрахани в Бухару, что было бы невозможно без поддержки русского правительства.

Поэтому традиция налаживания связей с Англией у русского двора имелась.

Но этот новый англичанин привез совершенно поразительное предложение государю Ивану Васильевичу.

От иностранцев царь не требовал падений ниц и воздаяния себе истинно царских почестей, он довольствовался почтительными поклонами — как это принято в Европе.

Поэтому наш англичанин, выпрямившись после серии почти танцевальных па, долженствовавших изображать изысканный поклон, заговорил быстро и уверенно.

Он немного косил глазами в сторону бояр, присутствовавших при разговоре, однако надеялся, что у царя хватит ума удалить посторонних.

— Ваше величество! Я привез вам одно предложение, имеющее… большое и серьезное значение… для… э-э… сбора некоторых данных…

Царь все понял и оборвал иностранца.

— Нам не угодно выслушивать тебя здесь! — проговорил он. — Благодарю тебя — и прощай. Английская торговая компания будет рада приютить собрата.

Пораженный краткостью аудиенции, англичанин еще раз поклонился и поскорее удалился из Кремля. Оказать по правде, он был рад этому: здесь, в этих расписных стенах, среди бояр, потеющих в гигантских варварских одеждах, ему было очень душно.

Поздно вечером, когда он сидел в маленькой комнатке на первом этаже в здании английской торговой компании, за Неглинной рекой, кто-то бросил камушек ему в окно. Он выглянул и увидел рослого человека в плаще.

— Интересно, — пробормотал шпион и, схватив шляпу, поскорее вышел на улицу.

Незнакомец в плаще — молодой, сильный с виду человек, — чуть сутулясь, ждал его на противоположной стороне улицы. Его лицо пряталось под татарской шапкой, однако неожиданно луна показалась изза туч и озарила блестящие глаза и острый нос незнакомца. Это был сам царь — переодетый и неузнанный!

— Говори, — велел он кратко.

— Ученый Джон Ди, — сказал англичанин. Он не стал называть Ди астрологом, или магом, поскольку был уже наслышан насчет того, как обходится Иоанн Грозный с любого рода колдунами. Царь Иван славился набожностью и нетерпимостью к еретикам. Однако, как и все дети этой эпохи, Иоанн Грозный любил разного рода механизмы и безгранично верил в их возможности.

— Ди, — повторил царь, запоминая имя. — Дальше.

— Прибор, который позволит передавать сведения на расстоянии.

— Как это?

— Один человек смотрит в кристалл и говорит. Другой — слышит. Слышит, находясь при этом где угодно, на каком угодно отдалении от первого. Место не имеет значения.

Иван Грозный помолчал, подумал, а затем вдруг ступил в тень и быстро зашагал прочь. Англичанин подождал немного, пожал плечами и вернулся к себе. Иван Васильевич его озадачил. Впрочем — не больше, чем сбивала подчас с толку королева Елизавета. У коронованных особ — свои причуды. Простым смертным незачем ломать над этим голову.

Дорог из Москвы в Великий Новгород вело много, но двое всадников очень хорошо знали, по которой поедет англичанин, недавно побывавший у русского царя. Иоанн Васильевич оплачивал шпионов практически при всех королевских дворах Европы, и время от времени эти расходы окупались — он вовремя получал важные сведения. Соглядатай при дворе королей Англии был выбран почти идеально: бастард, рожденный от знатного родителя, изящный и красивый, он имел все шансы сделать карьеру при Елизавете. Однако по неизвестной причине он предпочел доставлять различные сведения — причем работал одновременно на двух владык: русского царя Иоанна и шведского короля Эрика. Так что из Московии его путь лежал прямиком на север, в Швецию.

Но существовала в Европе организация более могущественная, нежели шпионская сеть, накинутая на Страны королями. И эта организация, не имеющая ни лица, ни имени, знала о намерении Ивана Грозного воспользоваться изобретением Джона Ди. А в том, что Ди рано или поздно добьется успеха, сомнений не было. Он находился на верном пути. И книга аббата Тритемия, запрещенная церковными властями Европы «Стеганография», помогла ему существенно продвинуться к цели.

Младший из всадников заговорил первым:

— А если он здесь не появится?

— Терпение, Арделион, — отозвался его старший товарищ. Сам он воплощал собой эту добродетель — неподвижный, хмурый, невозмутимый. Казалось, ни дождь, ни снег, ни буря — ничто не может поколебать его. У него даже плащ не шевелился на плечах, когда налетали порывы ветра, приносящие иногда быстрый мелкий дождь.

— Тебе хорошо говорить, Тенебрикус, — вздохнул Арделион. — Твоя мать была змеей, а твой отец — ледяной дед.

Из-под совершенно неподвижного, будто изваянного из камня, плаща быстрее, чем атакующая змея, метнулся кулак. Прежде чем Арделион успел понять, что происходит, скула молодого человека вспыхнула болью. Он вскрикнул и схватился за щеку.

— Прежде чем болтать чушь, хорошенько подумай над своими словами, Арделион, — бесстрастно выговорил Тенебрикус. — Иначе не проживешь и года.

— Говорят, ты был палачом в одной из немецких армий, — сказал Арделион. — Это правда?

— Может быть, — сказал Тенебрикус. — Мы должны стоять здесь и ждать. Когда появится этот человек с письмом, нам следует убить его и забрать письмо. Джон Ди не должен узнать о том, что русский царь желает пригласить его к своему двору и предоставить ему условия для работы.

— Откуда ты это знаешь? — спросил Арделион.

— Это знаю не я, а Орден, — возразил Тенебрикус. — Я лишь выполняю то, что мне было поручено.

— И тебе не жаль убивать того парня?

Тенебрикус чуть повернул голову и поглядел на своего спутника. Глаза его были скрыты капюшоном, однако даже сквозь ткань Арделион ощущал, как их взгляд прожигает его насквозь.

— Когда этот парень начнет сопротивляться, ты сам захочешь, чтобы все закончилось поскорее, — холодно молвил Тенебрикус. — Впрочем… Подумай о том зле, которое принесет миру и России изобретение Джона Ди! Войны станут куда более кровавыми, богатые сделаются еще богаче, а бедные умрут от голода…

То ли у молодого человека разыгралось воображение, то ли Тенебрикус напустил на него какие-то свои чары, только Арделион вдруг побледнел. Перед его внутренним взором быстро пролетели страшные картины: женщины в разорванной одежде, окровавленные, опозоренные; мужчины — с отрубленными конечностями, колесованные, умирающие от гниющих ран под разбитыми армейскими телегами… Тучи воронья, жирный черный дым, выползающий из узких окон замковых башен…

Арделион потряс головой, отгоняя жуткое видение. Тенебрикус тихонько засмеялся.

— Ты понял? — спросил он. — Жизнь одного человека не стоит всех этих бедствий. Глупый англичанин должен умереть, чтобы ничего этого не случилось.

— Боже! — вырвалось у Арделиона. — Когда я вступал в Орден, я не думал, что когда-нибудь стану обычным убийцей, который поджидает свою жертву на обочине дороги!

— А о чем ты думал, вступая в Орден? — тихо спросил Тенебрикус.

— Не знаю… Я хотел отомстить… Моего отца повесили за кражу, которой он не совершал… Я был озлоблен и…

— И голоден, — заключил Тенебрикус. — Я знаю твою историю. Моя была другой.

Он задумался, как бы вспоминая прошлое.

— Неужели нельзя сохранить жизнь тому парню? — спросил Арделион. — Кстати, как его зовут?

— Никак, — ответил Тенебрикус. — Он — труп, а у трупов нет имен. Если ты будешь знать его имя, тебе будет труднее его убить. Зло не имеет лица. И для того, чтобы убивать кого-то, нужно забыть о том, что у него тоже есть лицо. Что это не просто некто, кого надлежит устранить, — что это живой человек с собственной судьбой.

— А разве это не так? — возразил Арделион, надеясь, что его голос не дрожит.

Тенебрикус медленно покачал головой.

— Ты — его судьба, а он — никто, — сказал он. — Вот так и только так ты должен думать. Ясно тебе?

Наступило молчание. Затем Арделион негромко спросил:

— Ну хорошо, предположим, мы его убьем и отберем письмо… Но ведь царь Иван поймет, что письмо не дошло по назначению. Что помешает ему отправить Джону Ди новое послание с новым посланцем? Неужели мы так и будем стоять на этой дороге, перехватывая и уничтожая гонцов?

— Естественно, нет, — ответил Тенебрикус. — Однако убийство первого посланца даст нам время.

— Время на что?

— Вернуться в Англию и остановить Джона Ди, конечно, — сказал Тенебрикус. — Кстати, ученого можно не убивать, не ужасайся. Это привлекло бы слишком много внимания к нашей организации. Однако мы должны забрать у него книгу и уничтожить ее. Точнее — книги, потому что, по слухам, Джон Ди сейчас заканчивает работу над своим капитальным трудом, который называется «Монас Иероглифика».

— Она имеет отношение к «Стеганографии»? — спросил молодой человек. Почти против собственной воли он испытывал благодарность к Тенебрикусу за то, что тот отвлекал его разговором от предстоящего дела.

— Говорят, «Монас Иероглифика» была закончена через двенадцать дней после прочтения «Стеганографии», — задумчиво проговорил Тенебрикус. — Да, полагаю, следует уничтожить обе книги… Книга опаснее человека.

— В таком случае, почему бы нам не отпустить англичанина? — спросил Арделион, нервно облизывая губы.

— Он слишком много знает.

— Ди знает еще больше, — возразил молодой человек.

Я тебе уже объяснял. Нам незачем обращать на себя внимание. Смерть никому не известного молодого человека в далекой России останется незамеченной. Другое дело — убийство ученого, знакомого не только с английской королевой, но с многими видными фигурами в университетах Англии и Нидерландов. Нет, в случае с Ди довольно будет уничтожения книги.