Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму

Глава 7. 3

Больше всего на свете Тристан хотел бы забыть это место.

Крохотный дом, один из многих, просто еще одно место, где инквизиторы собирались на отдых.

Там, где Четырнадцатая принимала посетителей, нуждающихся в утешении. Там, где ее нашел и убил подлец Арти, вырезав ее хрустальное, безупречное сердце…

…Похоронить, уничтожить, и не только в своей памяти, но и стереть с лица земли вообще...

Чтоб не было даже тени от этих стен.

В его памяти Инквизиторий зарос колючим черным тернием, тлен охватил его стены, ветры покрошили окна и вода — источила дерево дверей.

Тристан надеялся, что все так и произошло.

Он отдал Инквизиторий Тьме, отступился, ушел, и та поглотила его, сделала частью своих владений. Он думал, что без руки человека, ухаживающей за стенами, Инквизиторий разрушится, исчезнет без следа, и очень скоро.

Но он устоял; и, узнав сейчас, что дом, где когда-то один негодяй зарезал Четырнадцатую Инквизиторшу, цел, Тристан испытал не много, ни мало, приступ безумной, неуправляемой паники.

Он оттолкнул изученного вампира и провел ладонью по лицу, словно стряхивая комья земли, закрывающие его еще живые глаза.

Да, и инквизитору Тристану Пилигриму, младшему Зимородку, бывало страшно и больно.

— Зачем он так гадко шутит?! — выдохнул Тристан, усилием воли изгоняя панику. Голоса из далекого прошлого, проклинающие его, все еще звучали в его ушах, удушье сковало его горло, и сердце готово было выскочить из груди, потому что память о боли и об ужасе оказалась слишком свежа. — Зачем?..

Ему показалось, что он снова ранен, беззащитен и слаб перед готовящейся растерзать его толпой, смотрящей на него десятками злобных глаз. И он зловеще шевельнул плечами, распуская крылья и отгоняя от себя зло.

— Он не шутит, Тристан, — тихо ответила герцогиня. — Ему не до шуток. Он просто не щадит твоих нежных чувств. Да и вообще ничьих. Он хочет, чтобы кто-нибудь это закончил, понимаешь? Он выбрал троих. Подстроил ловушки. Заманил, хотя могло бы показаться, что он отталкивает нас всеми силами от этого проклятого места. Но, кто б из нас троих туда не пришел, кто бы ни изменил все, это избавит его от страданий и многолетнего страха.

— Троих? — переспросил Тристан.

— Троих, — подтвердила герцогиня. — Микаэль, ты, я. Микаэль метит на мое место и ради этого может убить тебя; ты… ты можешь изменить все, — ее голос окреп, — вернувшись туда. Понимаешь? В самое начало, Тристан. Я вижу, тебе больно. Ты все помнишь и несешь боль проклятия, несправедливого проклятья, веками. Этой боли может не быть. Ты можешь пройти туда, удержать руку Ротозея, решившего убить Четырнадцатого. И тогда не будет ничего. Ты проживешь счастливую, долгую жизнь, познаешь счастье с той, что смогла впервые пробудить в твоем сердце настоящие, святые чувства. Не будет ужасной казни, магия сотрет ее из твоей памяти. Не будет ничего больного вообще. Не будет потерь и отчаяния. Будет славное прошлое, полное подвигов, будет крепнущий Орден и любовь короля. И, вероятно, ты проживешь долгую жизнь и обретешь покой... триста лет назад. И этого момента, что сейчас, не будет. Не будет нашего разговора, не будет твоего безумия, не будет твоей души, ожесточенной и истерзанной. А будет спокойная, зрелая мудрость. Этот портал — это взятка тебе, Тристан. От Жака. Жак боится умирать. Но тогда, триста лет назад, он был болен и не знал, что может стать бессмертным. Простому нищему смириться со своей кончиной намного проще, чем наделенному властью Королю Тьмы. Наверное…

Голос герцогини стал мягок, а Тристан вдруг увидел в своей памяти прекрасную и юную Четырнадцатую.

Он не насытился ее любовью. Не испил ее страсти сполна; признаться, и касался-то он ее всего несколько раз, робко, словно невинный юнец, в самый первый раз.

Недолюбил…

И она не дожила, не насладилась жизнью.

Она, кроткая и чистая душа, заслуживала мирского счастья как никто другой. Ради нее он готов был стать лучше, добрее. Готов был погасить пламень ненависти в душе.

«Ничего не будет. Никакой боли. Не будет пожравшей меня Тьмы. Только Свет. И демоном я не буду. И не будет никаких разочарований. Ничего».

…Ах, как соблазнительно это было!

Герцогиня не могла не видеть, какая прекрасная мечта отразилась на его лице.

На миг Тристан поддался искушению, на миг поверил, что это уже реально, что портал унесет его снова в лето, в котором он был счастлив. И, несмотря на свои раны и золотой мизинец вместо отсечённого живого пальца, которым он пощипывал струны гитары, он снова ощутит себя молодым влюбленным мальчишкой.

…Они оба были юны и влюблены тогда.

Но…

Тьма всколыхнулась в нем, усмехнувшись.

Свет сулил ему завершение одной истории, а Тьма, обнимая плечи, шептала в уши о многих, о многих историях и людях.

«Тристан! Ты сможешь отречься? — со смехом спрашивала она. — Сможешь отказаться? Я ведь подарила тебе намного больше, чем Свет! Много женщин любило тебя; много детей родилось от тебя. Элиза, та, что ты подарил в жены своему другу, Эрвину. Любимую жену Изольду тоже дала тебе я. Ты хочешь забыть ее, перечеркнуть свою любовь? А Софи? И близнецы? Вот уж кого не будет вообще. Никогда! Да, они не расстроятся. Они и не узнают, каково это — родиться на свет. Их молодые жизни не расцветут. Они не встанут с тобой плечом к плечу. Ты не увидишь себя в их чертах. Ничего этого не будет. Не будет сладости любви после горечи ссоры с Софи. Впрочем, выбирать ведь тебе?»

Тристан беспомощно оглянулся.

Он не попрощался с близнецами.

Он не сказал им ни слова на прощание. Не посмотрел в последний раз в глаза.

И с Софи… не примирился, не разрешил разногласия.

Отречься? Променять на покой и Свет? Конечно, ступи он в портал и исправь прошлое, и этого мучительного выбора просто не было б. Все, что случилось с ним после казни, просто не произойдет. Никто не коснется его жизни, не пройдет мимо, не подарит воспоминаний. Но…

Герцогиня молча смотрела на него, ожидая его решения. Впрочем, она, вероятно, уже для себя поняла, каково оно будет, это решение. И ждала лишь того, когда он его озвучит.

«Да черта с два, — зло, упрямо и весело подумал Тристан, улыбнувшись так тонко, что никто не заметил этой весёлости, скользнувшей по его губам. — Черта с два я отдам все, что нажил на этой земле. Ни Китти, ни память об Изольде, ни близнецов, ни Софи. Прости, Четырнадцатая. Прости. Я не всесилен, как бы мне этого ни хотелось. Я слаб, как и все люди. Я служу магии, но я не магия. Я не смог защитить тебя тогда, не могу и сейчас. Ты — моя сакральная жертва, ты — мой дар людям, которые не заслуживают тебя, нет! Но я отдаю тебя им. Ты забрала с собой мою чистоту, то немногое, что жило в моей душе. И это большой и щедрый подарок; остальным осталась Тьма. Мы с тобой квиты; прости. Но мне придется отпустить тебя. И снова принести в жертву — своему трудно прожитому прошлому, близнецам, Софи, и вот этой странной дамочке в маске. Вероятно, с ней у меня что-то склеится.

Им. Живым. Чтобы они жили и обязательно случились в этом мире. Прости. В это портал не войдет никто, и не изменит ничего. Не уберет ни капли крови, не сотрет ни капли пота с моего лица. И чертов Жак все же получит от меня пинок в техногую задницу и смертельный удар, которого так страшится!»

Однако, вслух ничего такого он не сказал.

— Идем туда, — потребовал Тристан голосом, не терпящим возражений. — Сейчас же!

Герцогиня, как показалось Тристану, вздрогнула.

— Вы ранили нашего единственного провожатого, — напомнила она, указывая на истерзанного, притихшего вампира. — Я же просила вас не размахивать кулаками…

— Так пусть подберет свои сопли, прижжет свои прыщики виски и шевелит скорее своими ногами! — рыкнул Тристан злобно.

— Вы ранили его инквизиторским священным ножом, — едко напомнила герцогиня. — Такие прыщики враз не зарастают! Особенно по вашему приказу.

Инквизитор перевел дух и на миг прикрыл глаза, туша вспышку ярости.

— Черт вас всех дери, — пробормотал он. — Сам, все сам!.. Сам найду дорогу в свой старый Инквизиторий!

— Вы можете не найти, — резко возразила герцогиня. — Неприятные воспоминания могут вам заградить дорогу.

— Не заградят! — Тристан разозлился еще больше. — Что вы разговариваете со мной, как с больным ребенком?! У меня все в порядке с нервами, я не перепуганный мальчик, который побоится вернуться в этот вертеп!