Переход

Глава пятая

Весь следующий год пролетел, как один день. Он был полон поездок и покупок, веселья, размышлений, новых знакомств, и нового — совершенно нового взгляда на мир и на себя самого.

Стоит ли описывать всю эту жизнь? Всю эту поистине сказочную жизнь, когда ты можешь почти всё. Неограниченно есть, пить, тратить деньги и жить без опасения, что когда-нибудь это кончится.

Да и впоследствии, как вы увидите, моя жизнь проходила в лёгкости, роскоши и беззаботности. Если я и беспокоился о чём-то, так это о том, куда ещё полететь, какие еще страны посмотреть, в какой ресторан сходить, какой спектакль посетить и какую очередную машину купить.

Я полностью обновил гардероб, я развлекался и получал удовольствие от всего, что может дать жизнь. Короче, у меня было всё, о чем мечтают люди на Земле. Так мне тогда казалось.

За следующий год я истратил несколько десятков миллионов долларов на путешествия, подарки каким-то малознакомым и знакомым женщинам. Я накупил себе каких-то сумасшедших побрякушек, несколько десятков разных часов, солнцезащитных очков, кучу костюмов, джинсов, ботинок, несколько машин, несколько квартир в разных странах мира. Я приобрёл два дома на берегу моря — во Франции и Израиле, четыре водных мотоцикла и одну небольшую яхту, на которой я побывал всего один раз, после чего потерял к ней всякий интерес.

Так продолжалось ещё какое-то время, пока я не встретил её.

Я ехал в поезде из Австрии в Венецию, и вдруг в моё купе вошла девушка. Это было купе для курящих, сам я ехал в другом, но приходил сюда, чтобы покурить. Она вошла и, сев напротив меня, закурила. Кроме нас в купе никого не было.

На вид ей было лет двадцать пять, двадцать восемь, не больше. Волосы тёмно-каштановые, глаза голубые, рост выше среднего, примерно метр семьдесят шесть, семьдесят восемь. Мне трудно было с уверенностью определить её национальность, но я предположил, что она — итальянка.

На ней были джинсы, чёрная кофта с откинутым назад капюшоном и чёрные замшевые мокасины. Я обратил внимание на роскошные часы, марки которых я не разглядел, но было видно, что они очень дорогие. На пальце было кольцо, которое тоже выглядело весьма дорого, но при этом очень скромно и стильно. Несмотря на то, что она была одета очень просто — все вещи были фирменные и дорогие.

Что в ней так привлекло моё внимание? Не только то, что она была очень привлекательная девушка, с прекрасной фигурой и красивым лицом.

Таких женщин много, и если она зашла покурить к вам в купе и сидит напротив вас, вряд ли это вызовет такой пристальный интерес к ней.

Да и за прошедший год, я, если можно так выразиться, не только нагулялся, но и пресытился и женщинами, и новыми знакомствами, и всем, что с этим связано: одни и те же и об одном и том же разговоры, одни и те же вопросы — всё безнадёжно повторяющееся. Ну, разве что, с небольшими нюансами в развитие ситуации, но всегда — всё тот же финал. Даже в постели всё уже казалось одним и тем же, впрочем, оно так и было, а утром хотелось поскорее распрощаться и снова принадлежать лишь самому себе.

Ни одна из женщин за прошлый год не вызвала у меня желания встречаться с ней более недели. Да, я мог прекрасно провести с ней несколько дней, мог полететь с ней на Мальдивы, мог поиграть в романтику и даже любовь. Но, в конце концов, понимал, что даже тогда, когда я сам хотел убедить себя в том, что это она — та единственная и что, может быть, это и есть настоящая любовь и пора задуматься всерьёз о семье и детях, тем более что вопрос денег, который так пугал меня раньше, больше не стоял, даже тогда убедить себя мне не удавалось.

Я чувствовал, что в мои тридцать семь лет, притом, что я не был ни разу женат, все труднее впустить в свою жизнь кого-то нового. Мне всё труднее было приспосабливаться и идти на компромиссы, а совместная жизнь, хочешь не хочешь, компромисс. В какой-то момент я решил больше не заморачиваться на эту тему, тем более что мне, в отличие от всех… или почти всех остальных, некуда было спешить. У меня впереди совсем не маячила ни только старость, но даже зрелость. Я решил не придавать большого значения отношениям с женщинами, не торопиться найти себе жену или спутницу и наслаждаться одиночеством, перемежая его с романами тогда, когда захочется.

Итак, она сидела напротив, курила и не выказывала ни малейшего интереса ко мне. Она просто зашла покурить, а в соседнем купе её, возможно, ждал муж или любовник, или двое детей. Но даже если она ехала одна, то она просто зашла покурить. И села напротив меня, потому что… да потому что не рядом со мной, вот и всё.

Но когда она только вошла, она бросила на меня беглый взгляд, и в нём было что-то такое, что заставило меня посмотреть на неё пристальнее.

Я искоса разглядывал её. Что-то неуловимое в её лице вызвало у меня какой-то чуть ли не болезненный интерес. И мне стало казаться, что эта молодая девушка ведёт себя так, как будто она намного старше меня.

Её первый взгляд привлёк моё внимание потому, что был проникающим взглядом человека, умудрённого опытом. Я впервые видел молодую женщину с таким взглядом.

Вам приходилось когда-нибудь смотреть один и тот же фильм спустя лет двадцать?

К примеру, вы его смотрели, будучи совсем юным, а спустя двадцать лет увидели снова. Герои этого фильма, казавшиеся вам в первый просмотр такими взрослыми и даже старыми, вдруг оказались вашими ровесниками, а может быть, и младше вас. И вы поняли, что уже совсем не юны, в тот миг, когда герои старых фильмов, казавшиеся когда-то пожилыми людьми, вдруг стали младше вас. Может быть, каждый сталкивался с этим.

Но меня поразил один нюанс, когда в очередной раз я смотрел такой фильм.

Я заметил, что, несмотря на то, что Николь Кидман в фильме «Дни грома», в первый мой просмотр казалась мне взрослой женщиной намного старше меня, ведь мне было пятнадцать, шестнадцать, а ей — больше двадцати лет, во второй раз, спустя много лет, я всё равно, зная, что разница в возрасте у нас та же, воспринимал её в фильме по-прежнему — старше себя.

Как и Том Круз, который казался взрослым мужчиной в первый просмотр, вдруг оказался на экране моложе меня через какое-то время, но, глядя на него, я всё равно думал о нём, как о более зрелом, чем я в данный момент.

Я говорю о чём-то еле уловимом. Не знаю как, каким образом и почему я, понимая и видя, что их тела, лица, руки, даже мимика — более молодые, чем у меня теперь — я всё равно видел, что они старше меня. Представляете?

Я понимал, что в этом фильме они уже моложе меня сегодняшнего, что я уже стал старше их, тех, когда они снимались в этом кино, но, тем не менее, по непонятной причине я воспринимал их как старших.

Логично предположить, что, если в пятьдесят лет я увижу трехсотлетнего старца, чудом сохранившего молодость и выглядящего на двадцать пять лет, я, будучи явно старше его и сознавая, что передо мной молодой человек, всё-таки непонятным образом, подсознательно пойму, что он старик.

Что-то подобное я испытал, когда она вошла в купе. На вид ей нельзя было дать больше тридцати. Но мне, тридцатисемилетнему, она показалась намного старше меня.

Кроме того, какая-то чудная прелесть в её лице притягивала меня к ней.

Всё это было так необычно, что заставило меня заговорить с ней.

Не зная итальянского языка, я улыбнулся и обратился к ней по-английски:

— Едете в Венецию?

Она тоже улыбнулась:

— Да, в Венецию. Вы тоже? В первый раз? — спросила она доброжелательно и чуть заинтересованно, приятным голосом.

Отчего-то мне стало очень легко на душе.

— Нет, уже во второй. Был в Венеции года четыре назад, но всего два дня… к тому же — лето, август, толпы народа… вот и решил поехать зимой. Может быть, поживу там недельку — другую, если не надоест. А вы?

Она опять улыбнулась, и мне захотелось улыбнуться ей в ответ, что я и сделал.

— Я тоже не в первый раз, — проговорила она, как бы думая о чём-то другом, — и даже не во второй. Люблю иногда прокатиться в Венецию именно на поезде, пройтись по её улочкам, просто погулять. Но я никогда не была там больше трёх дней. Мне кажется, вполне достаточно пары дней. Хотя… это кому как.

Она помолчала и как-то странно посмотрела на меня, потом продолжила:

— Кто-то влюбляется в Венецию так, что хочет остаться в ней навсегда, а кому-то хватает нескольких дней. Кто-то едет для того, чтобы поставить галочку, что побывал там, посетить очередной музей, и ему достаточно. Я — не первый и не второй вариант, я что-то среднее.

Говоря это, она как-то слишком пристально глядела на меня. Так, что я, даже слегка смутившись, чуть отвернулся к окну и ответил:

— Да, я тоже люблю поезда, люблю их с детства. Вы тоже едете одна?

— Да, предпочитаю путешествовать в одиночестве, — ответила она, и в её голосе мне почудилась грусть и некоторое превосходство, — если нужна компания, — продолжила она, — то её не трудно найти, уже прибыв на место… но мне уже давно хватает самой себя для того, чтобы не чувствовать себя одинокой.

«О, как же тебе плохо одной, и как давно ты одна», — подумал я и, желая её утешить, проговорил:

— Да, вы, конечно, правы. Я тоже стал понимать, что одиночество это вовсе не так уж и плохо… но, когда вы вошли в купе, я обрадовался. И значит, одиночество — это не то, к чему я стремлюсь. Да, я обладаю чувством одиночества, если можно так выразиться, но вряд ли это когда-нибудь было целью моей жизни.

— Обладать чувством одиночества, — это не самое плохое, чем можно обладать, — с иронией сказала она, — быть одиноким и свободным в своём выборе… это, наверное, и есть истинная свобода.

— Вероятно, вы правы, — ответил я, сам не понимая, что это такое — «обладать чувством одиночества».

Наступила пауза. Я терпеть не могу такие паузы.

Я хотел говорить с ней, хотел, чтобы, закончив курить, она не уходила, но я не мог найти тему для разговора.

Я напряжённо решал, о чём мне с ней заговорить, чтобы ей стало интересно, и глядел в окно на проносящийся мимо пейзаж северной Италии, который вызывал в памяти полотна великих художников, когда она спросила:

— Хочется инс грюне? И, увидев, что я не понял, перевела «в зелень природы».

— Это — по-немецки?

Она не ответила, только посмотрела на меня, как бы сожалея о чём-то. Загасив сигарету, она встала и подошла к двери, потом, как бы что-то решив для себя, снова села напротив меня и спросила:

— Что вам нравится в жизни? Есть ли что-то, что доставляет вам наибольшее удовольствие?

Вопрос прозвучал так, будто она была экзаменатором, а я экзаменуемым.

— Да многое… музыка, кино, интересная книга, путешествия, иногда хорошие спиртные напитки, вкусная еда, вождение автомобиля, езда на велосипеде… И ещё… — я посмотрел ей в глаза, — вот такие случайные знакомства. В которых самое интересное то, что непонятно, как будут развиваться отношения, и будут ли? — я отвёл от неё взгляд и продолжил:

— Само начало — вот то, что мне нравится. То есть — неизвестность и случайность. Но в остальном я не оригинален. Мне нравится то, что нравится всем, мне хочется того же, чего хочется большинству людей на Земле. Только в отличие от них у меня всё это есть.

Сказав последнюю фразу, я поймал себя на мысли о том, что у меня возникло желание рассказать этой незнакомой женщине о наследстве и капсулах. «Не говори ей о них, Макс, даже не думай о них», — приказал я себе.

И вдруг я вспомнил какой-то свой сон, в котором я уже мысленно приказывал себе это, глядя на неё, именно на неё.

— Хм-м, вы верите в случайности? — спросила она.

Но я, потрясённый воспоминанием, почти её не слышал, а только ошеломлённо глядел на неё.

— Честно говоря, то верю, то не верю, — отвечал я, думая о том, что если я действительно видел её и эту сцену когда-то во сне, то уж точно — наша встреча не случайность.

— У меня нет доказательств того, что всё, что с нами происходит, — не случайно, — я вслух озвучил ту мысль, что мелькала в моей голове, — но нет доказательств и обратного.

Она кивнула, как бы соглашаясь со мной, и достала сигарету.

Я щёлкнул зажигалкой, чуть наклонившись к ней, и почувствовал слабый аромат её духов — такой чувственный и откуда-то знакомый.

— Правда иногда бывают такие события, когда понимаешь, что ничего не может произойти раньше, чем должно, но и если что-то и должно случиться, то оно обязательно случится.

Я говорил, а думал о том, что многие женщины пользуются тем парфюмом, что продаётся в магазинах, и от того и пахнут одинаковыми духами. Но запах её парфюма был несколько старомоден, и его узнаваемость была для меня какой-то дымкой наваждения из того же сна.

— И веришь в то, что всё вокруг кем-то для нас запрограммировано, — продолжал я. — А иногда кажется, что нет никакой судьбы или чьей-то воли, которая управляет человеком, а всё вокруг только случай… и именно хаос правит миром. На эти темы можно бесконечно рассуждать, они ведь бездоказательны. Это — как вера в Бога… нельзя доказать, что Он есть, и нельзя доказать, что Его нет. Это просто вопрос веры.

— А вы верите в Бога?

— Да, верю, верю. Я не придерживаюсь ни одной религии, но верю, что Бог есть, что кто-то всё это создал, — я посмотрел в окно. — Знаете, теория большого взрыва меня как-то не вдохновляет. Я не сомневаюсь в том, что кто-то создавал этот мир, проектировал его, как и нас с вами. Я считаю человечество собранием роботов, способных к самовоспроизведению. И разница между человечеством и автомобилями лишь в том, что тому, кто нас создал, не надо нас создавать каждый раз снова и снова. Он придумал нас так, чтобы мы сами воспроизводили всё новых и новых людей. А вот зачем мы ему нужны? Это вопрос.

— Вы и себя считаете роботом? — она засмеялась.

— Себя? Нет, наверное. Но чтобы ответил на этот вопрос наш примитивный созданный людьми робот, если бы мог ответить? Вероятно, роботы считают себя созданиями Божьими. И я себя тоже. Но я считаю, что человек — существо, чуждое планете, привнесённое на неё извне. Человек не вписывается в общую картину земной природы. В некотором роде человек — паразит на Земле, и я думаю, что ему осталось не так уж и долго тут оставаться. И ещё мне очень интересно, что же находится внутри тела? Ведь тело — это тело, а внутри и есть истинное Я.

— Вы так думаете? Интересная теория, — она зевнула, прикрыв ладонью рот, — с чего такие мысли? Вот вы сидите передо мной, вы это вы, и я не знаю, кто там притаился внутри вас, — она усмехнулась, — я вижу то, что вижу, то есть вас.

— Я вас утомил, простите, — сказал я с сожалением, видя, как она загасила свою сигарету.

— Нет — нет, продолжайте, пожалуйста, мне интересно.

Я ни с кем за всё это время, что прошло после встречи с инопланетянами, не говорил о том, как я находился вне тела. И сейчас мне показалось, что я могу, хотя бы намёками, об этом ей рассказать.

— Я знаю, что тело — это только оболочка, а внутри него находится то самое, что и является настоящим нашим Я. Но тело и это Я связаны друг с другом только при жизни тела.

— Знаете? Откуда? — в её голосе появился неподдельный интерес, — вы что, умирали? Или видели себя вне тела? Или вам кто-то рассказывал?

Она как будто ждала от меня утвердительного ответа.

Я подумал о том, хочется ли мне рассказать ей о моей встрече с инопланетянами? И понял, что не хочется. Что-то насторожило меня в её вопросах. Но и расставаться с ней у меня не было желания.

— Нет, я не умирал, — я усмехнулся, — просто уверен в том, что тело — это только хорошо пригнанная одежда для меня, чтобы я мог выжить в условиях Земли. И, как я уже говорил, это тоже только вопрос веры, и не более того.

— А чем вы занимаетесь, если не секрет?

— Путешествую, живу, гуляю, встречаюсь с людьми, наблюдаю, ищу себе занятие, но пока не нашёл, к сожалению, а может, и к счастью. Наблюдать — это тоже некоторая деятельность. Так что я — созерцатель.

— Понятно. Я тоже люблю поговорить о переселении душ. Так что теперь в вашем теле поселился созерцатель, — она засмеялась, — интересно, кем вы были в прошлой жизни?

Она пытливо посмотрела на меня, и мне стало не по себе от её взгляда. В нём было что-то такое, отчего казалось, что она знает то, чего не знаю я.

— Кем я был в той жизни? Не знаю. Может быть, эта жизнь единственная, а существование прежних жизней только измышления мистиков. А может быть, я был звездочётом в древнем Вавилоне. Знаете, когда много свободного времени и нет никаких забот, приятно думать об отвлечённых материях.

— Но постоянная праздность может и надоесть. Через какое-то время возникнет желание действовать, совершать какую-то работу.

— Возможно, время покажет.

— Как я поняла, вы богаты? Ведь далеко не каждый может позволить себе быть только наблюдателем.

Она улыбнулась, и я подумал, что все странности в моём ощущении её связаны с её намерением казаться мне странной. Обычная дамская игра в загадочность.

— Да, я богат, получил наследство. А чем вы занимаетесь? — спросил я, думая о том, как пригласить её на ужин по прибытии в Венецию.

— Практически тем же, чем и вы, — ответила она с вызовом, — только, в отличие от вас, я уже прошла тот период, когда мне нравилось просто наблюдать.

— То есть у вас есть какая-то деятельность? Работаете? Бизнес? Или что-то ещё?

— Или что-то ещё.

Она как будто задумалась о том, стоит ли мне так много рассказывать о себе и, что-то решив, медленно произнесла:

— Пожалуй, это можно назвать работой, но это не имеет большого значения в моей жизни. Так — занятие для того, чтобы убить время и не скучать.

Она помолчала, потом, резко повернув голову, посмотрела мне в глаза долгим пристальным взглядом и очень серьёзно спросила:

— Я могу вам задать вопрос?

Я погрузился в этот завораживающий взгляд её голубых глаз, как в прохладную озёрную воду. Но, почувствовав какой-то действительный холодок в груди, улыбнулся и молча кивнул.

— Простите, сколько вам лет?

— Уже тридцать семь с половиной.

— Вы выглядите моложе своих лет, я бы дала вам лет тридцать.

И тут я вспомнил, что инопланетянин говорил мне о том, что не я один получил на Земле капсулу, продляющую молодость и жизнь. Так может быть, и она её получила? Мне вдруг показалось, что наш разговор — это уже не просто разговор, что она вовсе не случайно вошла в это купе, что мне пора уже раскрыть свои карты. Даже если мне только кажется, что за её цветущей молодостью скрывается умудрённая летами древность, и я ошибаюсь, то, в крайнем случае, я просто буду выглядеть глупо, но не больше. И я решил её спровоцировать.

— Да, такое бывает, вам это известно.

Она быстро опустила глаза, потом, медленно подняв их, очень пристально посмотрела на меня.

— Что вы имеете в виду?

— Простите, сколько вам лет?

— А как вам кажется?

Мне вдруг сделалось безумно стыдно. В наш век пластической хирургии, силикона, стволовых клеток и чего-то ещё сказать женщине, что мне кажется, будто она намного старше меня, было откровенным хамством. Почувствовав, как я краснею, я пробормотал:

— Вы выглядите лет на двадцать семь, двадцать восемь… но видите ли… вы прекрасно выглядите, но для такого возраста вы как-то… не могу объяснить… но ваш взгляд, ваше поведение, даже движения и вообще всё… простите меня, но у меня такое ощущение, что вы старше. Понимаете?

— И намного старше? — холодно спросила она.

— Да, намного.

Она рассмеялась:

— Не знаю, как и реагировать. Это комплимент или как?

— Да, конечно, комплимент, — облегчённо засмеялся и я, — вы очень молоды, но при этом далеко не каждая женщина способна быть при такой молодости такой мудрой.

— Не каждая? — она опять засмеялась.

— Далеко не каждая, а если честно, так вы первая из всех, кого я встречал.

— Первая? — она продолжала смеяться, — возможно, и не последняя?

— Возможно, — я вдруг почувствовал, насколько я сам глуп. Настолько, что теперь о предложении поужинать вечером не могло быть и речи. Но вместо того, чтобы рассыпаться перед ней в извинениях, я тупо спросил:

— Так сколько вам всё-таки лет?

Она резко перестала смеяться и снова очень пристально посмотрела на меня. И в этом взгляде я вдруг прочитал такую пустоту, такую бездну, что-то невыразимое словами, что-то не просто не женское, а что-то даже не человеческое. То, что хотел я того или нет, повергло меня в страх, который бывает во сне, такой, знаете, неописуемый и непонятно чем мотивированный ужас. Не тот ужас, когда за вами кто-то гонится с топором. А, понимаете, такой ужас, какой бывает только в снах. То есть ужас, которому нет объяснения и который при этом овладевает тобой полностью.

— Мне двадцать девять лет. Вам паспорт показать? — произнеся это, она улыбнулась совсем юной улыбкой. — Что с вами? Вы так побледнели. Вам дурно? Я позвоню, чтобы проводник принёс вам воды…

Её голос звучал так участливо, заботливо и молодо, что я, мгновенно придя в себя, понял, что передо мной сидит обыкновенная девушка, что я ей наскучил своими дурацкими разговорами о человеке, о теле, о душе и вдобавок обидел предположением, что она гораздо старше тех лет, на какие выглядит. Это случилось из-за моего навязчивого желания увидеть в ней что-то особенное. А она обычная женщина, которая едет в Венецию. Мне стало не по себе. «Я, наверное, начинаю сходить с ума, — подумал я, — ищу себе подобных, начинаю высматривать их в совершенно случайных людях, надеясь, что я такой не один. Ну а даже если и не один, что с того? К чему все эти подсознательные поиски, переходящие в навязчивые идеи?»

— Нет, нет, воды не надо, спасибо, всё в порядке. Слишком много курю, вот и побледнел. Извините меня, простите, что я вас обидел. Просто мне показалось. Извините.

Я достал сигарету и снова закурил.

— Не переживайте, вы меня ничем не обидели, наоборот. Мне интересно слушать вас, интересно узнать ваши мысли о жизни и смерти, и мне было приятно узнать от вас, что я выгляжу умной или, как вы сказали, мудрой женщиной. Но мне, в самом деле, двадцать девять лет, и я готова показать вам свой паспорт.

Она помолчала и чётко произнесла:

— Да. Двадцать девять. По паспорту.

Тут она снова посмотрела на меня с какой-то озорной, детской и при этом очень странной улыбкой.

— По паспорту? То есть? Ане по паспорту? — спросил я, чувствуя, что снова бледнею.

Улыбка исчезла с ее лица, мгновенно сменившись на то самое выражение, которое повергло меня в невыразимый страх.

— Больше, друг мой, больше.

Теперь она улыбалась с кривой гримасой отвращения и презрения ко всему — к пейзажу за окном, этому вагону, купе, себе и мне.

Поражённый переменой в её лице, я испуганно молчал.

— Вы и теперь верите в случайности? — холодно спросила она.

— Пожалуй, перестаю верить, — ответил я, чувствуя, как у меня бешено заколотилось сердце.

— Напрасно, напрасно, — она вдруг захохотала, — случайности всё же происходят в мире. Но просто для кого-то они случайны, а для кого-то нет. В этом весь фокус того, что вы называете хаосом. Помнишь поговорку «ду глаубст цу шибен: унд ду вирст гешобен»?

— Я вас не понимаю, — произнёс я севшим от волнения голосом, — кто вы? Почему зашли сюда?

— Значит, не помнишь, — на её лице отразилось разочарование, — это из «Фауста» Гёте — «ты думаешь, что ты движешь, а тебя самого движут». Давайте прекратим все эти глупые разговоры и поговорим откровенно. Я увидела вас в аэропорту в Вене четыре дня назад. И так же, как вам здесь, я показалась не совсем обычной, так и вы мне тогда. Но только, в отличие от вас, у меня уже гораздо более опытный глаз, потому что живу я дольше и вижу чуть больше. Однако это не значит, что я не могу ошибаться. Кстати, вы знаете, что такое любовь с первого взгляда? Это как раз то, что у нас вами, — она засмеялась.

— Что вы имеете в виду?

— Да то, что человек всегда догадывается о том, что этот неизвестный кто-то, кого он только что встретил, чем-то ему близок, хотя видит его впервые. Но мы то с вами понимаем, чем мы близки друг другу, а вот другие не всегда. Но желание влюбиться, желание узнать, познать и обладать единственно близким у них тоже есть.

Я подумал, что в случае со мной она ошиблась. Мой интерес к ней был иного рода, хотя догадка, что мы в чём-то однородны, вызывала во мне почти неуловимое чувство влюблённости в неё и в то же время отторжения от неё же. Посмотрев в окно, я спросил:

— А бывает ненависть с первого взгляда?

— Она улыбнулась.

Ещё как бывает. И дай вам Бог этого никогда не испытать.

— Так значит, у нас с вами именно любовь? — я старался придать своему голосу ироничность.

— Конечно, поверь мне. Да улыбнись ты, наконец, расслабься, сейчас всё расскажу.

Она неожиданно стала называть меня на «ты», даже не узнав моего имени.

— Вы сказали, что мы с вами знаем, чем близки друг другу.

И чем же?

— Ну, хватит тебе уже претворяться. Ты же, как только меня увидел, заподозрил, что я старше тех лет, на какие выгляжу. Я действительно намного старше. И правда то, что я увидела тебя в Вене и поехала за тобой, потому что поняла, что ты один из нас. А нас не так много на Земле, чтобы не захотеть познакомиться. И вот мы разговариваем.

— Такие, как мы, все знакомы между собой?

Я спрашивал, а сам думал о том, во что и в какую авантюру меня втянули инопланетяне, снабдив меня капсулами.

— Не думаю. Не всегда, встречая одного из нас, я испытывала к нему любовь. Иногда бывало, что чувствовала ненависть.

И всё-таки я не решался признать в ней ту, которая тоже встречалась с пришельцами и получила от них капсулы.

— Вы сказали, нас не так много? Кого — нас? — спросил я, боясь и в то же время надеясь услышать от неё признание в том, что она принимала инопланетные капсулы.

— Ты всё-таки хочешь, чтобы я задала вопрос первой? Молодец… ну что ж… Ты прав, мне много лет. Но позволь мне не называть свой возраст. Несмотря на то, что я молодо выгляжу, тебе, узнав, сколько мне, возможно, будет некомфортно со мной общаться. Так что пусть пока это будет моей тайной.

Она была очень серьёзна, когда спросила:

— Ты встречался с кем-нибудь, кто дал тебе капсулу?

— Продлевающую молодость? — обречённо выдохнул я, — да.

Я вдруг почувствовал себя беспомощным перед ней. Что если она спросила о какой-то другой капсуле? Но она, положив ладонь мне на руку, успокаивающе сказала:

— Ну вот, и я тоже встречалась. Эй! Улыбнись наконец-то! Ты теперь не один. Ведь ты знал, что существуют и другие, такие же почти бессмертные, как и ты. Наверняка тот, кто дал тебе капсулы, сказал тебе об этом.

Она обняла меня за плечи, прижалась щекой к моей щеке и прошептала:

— Вот я и встретила тебя. Ты, наверное, хочешь спросить, как я тебя узнала? Да просто увидела что-то своё в твоём лице — отражение эмоций, подобных тем, что испытала сама, приняв капсулу в первый раз. Ведь это твоя первая капсула, да?

— Да, верно. А ты? Ты сколько их приняла?

— Стоп, стоп, мы договорились, что не будем о возрасте. Пока не будем, ладно?

Поезд тем временем уже подъезжал к вокзалу Санта Лючия.

— Ты уже зарезервировала отель? — незаметно для себя я тоже стал говорить ей «ты».

— Нет, пока. Но от вокзала можно доплыть на катере до площади Сан-Марко, а там уже найти отель. Думаю, нам теперь по пути. Ты ведь тоже не стеснён в средствах и можешь выбирать любой отель. Так зачем тогда забираться далеко от Сан-Марко? Там и поселимся. Сейчас туристов в Венеции немного, и свободные номера найдутся.

— Поселимся? То есть мы поселимся вместе? — растерянно спросил я, понимая, что она предлагает мне нечто большее, чем совместный ужин.

— Ты что — против этого? Неужели неинтересно пообщаться… с такой же, как ты?

— Очень интересно, очень, но я…

Я не знал, как отнестись к её предложению. Мы были знакомы всего полчаса, я даже не знал её имени, и в мои планы не входило семейное проживание с кем-то, даже и с ней.

Она рассмеялась и погладила меня по руке:

— Не волнуйся так. Мы оба любим своё одиночество… будем жить в разных номерах… ну а когда одиночество надоест, будем гулять, заходить в ресторанчики, ходить на экскурсии и разговаривать. У меня есть много ответов на вопросы, которые ты хотел бы мне задать.

Она была права, мне хотелось спрашивать её и спрашивать. Я улыбнулся:

— Ты классная! Здорово, что мы встретились.

— Ещё бы, ну и мне тоже повезло, с тобой интересно, Ральф, — она выжидающе посмотрела на меня.

Я удивлённо взглянул на неё:

— Почему ты назвала меня Ральфом?

— Разве ты не сказал мне, что тебя зовут Ральф? Прости, я ослышалась. Так как тебя зовут сейчас?

Но я не называл ей своего имени. «Ослышалась? Сейчас?» Всё опять стало казаться мне подозрительным.

— Я тоже не спросил, как тебя зовут.

— Ну, что ты испугался? Поверь, у тебя впереди ещё столько имён… если захочешь жить бесконечно, — она засмеялась. — Меня зовут Эрнеста, что означает «борющаяся со смертью».

— А меня Макс, но значения своего имени я не знаю.

— Максимус — значит великий. Имя латинское — Максимус, Максим, Макс… звучит замечательно. Ты идёшь?

Мне вдруг стало необычайно легко от её присутствия и оттого, что я приехал в Венецию, и с ощущением счастья я вышел из вагона.