Ненадёжный признак

06. Джефф по прозвищу «Барабанщик», остров Пайанг, Таиланд

Когда это случилось в третий раз, я сказал себе: ну, хватит. Хорошенького, типа, понемножку. Полежал чутка, таращась в темноту, как филин, слушая ровное дыхание спящей Кайсы. Потом вылез из постели, натянул штаны и вышел на берег. Была бы дверь – шарахнул бы ею на прощанье. Но двери у нас не было, вместо неё Кайса повесила на входе цветной платок со слонами, купленный на местном рынке. Так я, выходя, запутался в дурацкой тряпке и чуть не своротил хлипкую халабуду. А и своротил бы – туда ей и дорога. Домик, етить, на песке.

Вышел, стою, скрежещу зубами – в фигуральном, само собой, смысле. Море рядом катает гальку в прибое. Цикада на пальме заткнулась, наконец. Горизонт светлеет понемногу. Холодно, как на Северном полюсе. И я вместо пингвина – в одних штанах на голое тело. Сдёрнул с верёвки большое полотенце, закутался в него поплотнее. Дождусь утра, и попрощаемся. Может, к утру я придумаю, что ей сказать. Хотя что тут скажешь, и так всё ясно. И не на неё я злюсь, а на себя, придурка. Почти тридцатник чуваку, а девчонкам до сих пор верить не разучился.

Слышу, Кайса вроде проснулась. Свет зажгла, на песке тени от слонов заиграли. Вышла, прижалась сзади. Горячая со сна, аж жжётся.

– Ты чего тут, – спрашивает. И ладошкой тёплой – нырь под полотенце.

– Ничего, – отвечаю. Ладошку на пузе у себя поймал, сжал тихонько.

– Приснилось что-то? – и в затылок мне дует.

Тут я не выдержал. Мне приснилось? Надо было сразу с ней потолковать, да я всё думал, может, случайность, может, мне показалось. А сегодня разглядел во всех деталях – нет, не показалось. Повернулся к ней, чтобы лицо её видеть, и спокойненько так спрашиваю.

– Кайса, – говорю, – что за рыжий чувак тебе снится?

Спросил, а сам внутри весь поджался, хорошо, хоть не зажмурился. Терпеть не могу, когда люди мне врут. Кайсу на вранье не ловил пока, но сейчас, похоже, придётся.

Смотрю, а девочка моя не занервничала, а только удивилась сильно. Ресницами захлопала, в глаза мне заглядывает. Откуда, спрашивает, я знаю, что ей снится. Она что, во сне разговаривает? Ну, я особо миндальничать не стал, брякнул, как есть.

– Нет, спишь ты тихо. Просто я вижу чужие сны. И всегда видел, с самого детства. Такая у меня типа суперспособность.

Бухнул и жду, что дальше-то будет. Злюсь не меньше, но чувствую, надежда затеплилась, что она вывернется, уж не знаю, как. Хорошо бы.

– Вау, – говорит она, а сама вроде как затуманилась. Сон, что ли, вспоминает? Сон, вообще-то, был невесёлый. Будто идут они вместе по дороге, а потом рыжий этот её обгоняет и уходит всё дальше. Она за ним бежит, а он оглянется, и снова от неё шпарит. Три ночи подряд за ним гонялась, так и не догнала.

Ладно, второй подход к снаряду.

– Да не то, что бы прям «вау». Как по мне, я бы лучше без всякого «вау» обошёлся, да только меня не спросили. Так что у тебя с этим рыжим-то, Кайса? Бывший твой, что ли?

Прямо вскинулась сахарная моя. Вижу, чутка разозлилась тоже. В глаза мне глянула, и без улыбки так:

– Да нет, Джефф, не бывший.

Да твою же за ногу. Сердце в яму – уух.

– Брат это мой. Старший.

Блин! Сердце в небо – аргх! Брательника я точно пережить могу. Приободрился, но виду не подаю. Не спугнуть бы.

– Не шибко, – гну свою линию, – на тебя он похож, вообще-то. Ты ж у меня не рыжая. И не говорила о нём никогда. Он что, это самое… умер?

– Не знаю.

Вот-те на, приехали. Ладошку из моей руки аккуратно вытянула, рядом встала. Стоим в ночи, оранжевую полоску горизонта разглядываем, как будто не видели никогда. Хотя видели сто раз. Ну ладно, не сто, но раз пятьдесят точно. Вместе мы третий месяц, спать ночью только недавно начали. До того всё другим по ночам занимались, заодно и рассветы во всех подробностях рассмотрели. Притянул я Кайсу к себе поближе, чувствую – подмёрзла уже. Замотал её в полотенце, обнял покрепче.

– Час от часу не легче. Как это не знаешь, сахарок?

– Не знаю. Он пропал пять лет назад. Ушёл в горы и не вернулся. Теперь снится мне иногда.

– Подожди-подожди, искали его хоть?

– Конечно, искали. Община спасателей с вертолётами оплатила. Добровольцы из местных, чуть не вся деревня на поиски отправилась. Мы с отцом тоже пошли. Через неделю вернулись ни с чем. У нас там знаешь, какие чащи непролазные.

– А версии вообще какие были? Зачем он в горы пошёл?

Кайса слабо улыбнулась, не отводя глаз от горизонта.

– Джефф, зимой у нас холодно, а большинство домов в деревне – на печном отоплении. Поэтому основная версия была – Олли пошёл за дровами. Присмотрел, наверное, нетронутый участок сухостоя, прикинул, как вывозить будет, и отправился. Вот только заблудиться в лесу он не мог, понимаешь. Наши мальчишки с детства в горах, как у себя дома. В общем… Мы думаем, с ним случилось что-то.

– Основная версия, говоришь, – протянул я задумчиво. – А какие ещё были?

Кайса повернула голову, посмотрела на меня искоса.

– Знаешь, я бы не стала вторую и упоминать, всё же двадцать первый век на дворе. Но если ты видишь чужие сны… Божечки, никак поверить не могу, Джефф! Мне ведь не только Олли снится, мне иногда такое привидится… Мало ли, что подсознание отчебучит, откуда картинок надёргает. Некоторые сны и вспоминать не хочется, не то что кому-то показывать!

Вообще-то Кайса – девушка северная, а значит – сдержанная. Но тут она прямо раздухарилась, брови нахмурены, личико сердитое, того и гляди, плюху заработаю на пустом месте. Хорошо, что я её в полотенце упаковал.

– Полегче, сахарок, полегче, – поцеловал я её в уворачивающуюся макушку. – Я обычно ночью крепко сплю, твои сны останутся при тебе. Брательника твоего случайно засёк. А не засёк бы, неужто ты мне про него не рассказала бы?

– Ну… Со временем.

– Вот и считай, что время пришло. Так что там со второй версией?

– Понимаешь, – Кайса замялась, будто ей неловко было говорить. – Отец считает, Олли в лес не просто так ушёл, а его хюльдра позвала с ней жить.

– Хю… Хюльдра? Эт-то что ещё за хрень такая, – спрашиваю ошарашенно.

– Ну… Это сказочный персонаж такой, наш, норвежский. Лесная нечисть, лесной дух, фольклорный элемент, даже не знаю, как получше объяснить. Выглядит, как красивая молодая девушка, но на глаза не всем показывается, а только тому парню, которого себе присмотрела в мужья. Отец, когда неженатый ещё был, от одной такой еле отбился. Понимаешь… Тот, кого хюльдра выберет и в лес уведёт, семью свою позабудет и всю жизнь проведёт, работая на хюльдру. У хюльдр хозяйство большое, они коров держат сотнями, их пасти, обихаживать надо, молоко опять же… А ещё хюльдры детей любят, а родить могут только от людей.

– Ого, – присвистнул я, – мужиков-то ваших – в сексуальное, значит, рабство угоняют.

– Вроде того.

– А как же вы различаете, где честная норвежская девушка, а где хюльдра зловредная?

– По хвосту.

– По хвосту?

– По хвосту. У хюльдр есть коровий хвост. Мощный, длинный, с кисточкой на конце, чуть ли не до полу. Но они его подвязывают и под юбкой прячут, так что на этапе знакомства можно эту деталь и не заметить.

Я тут же повернул Кайсу спиной к себе и не без удовольствия проверил, не хюльдра ли она. Хотя после трёх месяцев знакомства и так был в курсе.

– Уф-ф, пронесло! Не хватало ещё в лесную нечисть влюбиться. Хотя если хюльдры такие же классные, как и ты, я бы и с хвостом смирился, – слегка подольстился я к своей сахарной.

– Угу, – улыбнулась Кайса, – теперь я вижу, что твой русский друг был прав. Ты действительно барабанщик.

Ну, это старая история. Правда, Кайса не знает, что это был не друг, а моя бывшая русская гёрла. Она меня так дразнила, а я никак не мог в толк взять, почему. Зовут меня не Ринго, на барабанах я отродясь не играл, что ей в голову ударило – не понимаю. А русские что – известно, они все немного с прибабахом. Оно и понятно, балалайки и медведи до добра не доведут. Мою вот на барабанах, типа, заклинило. Только когда время расходиться пришло, она мысль свою на прощанье объяснила. Оказывается, в России, если ты человек лёгкий и к проблемам так же легко относишься, то говорят, что тебе «всё по барабану». Фигура речи такая. В общем, с гёрлой мы расстались, а прозвище прилипло намертво. Джефф, етить его, Драмер, а по-русски я никогда этого слова выговорить не мог.

– А было, – говорю, – чего-то ещё в пользу этой версии, кроме воспоминаний молодости папани твоего?

– Хюльдру никто из нас не видел, конечно. Но незадолго до своего исчезновения Олли заговариваться стал. Вроде беседует с кем-то, на вопросы отвечает, а рядом нет никого. Или сидит, скажем, за столом, а потом резко вскочит и из дома выбежит, как будто позвал его кто. В окно глянешь, а он к лесу чешет чуть ли не бегом. Отец только собрался с ним поговорить, да опоздал с разговором-то.

– Жаль, меня там не было, – раздумчиво протянул я.

Кайса резко дёрнулась, так что я от неожиданности руки разжал. Смотрит на меня своими голубыми глазищами, ресницами хлопает.

– Джефф, – говорит, – а ты смог бы хюльдру увидеть?

Эх. Не хотел бы я об этом. Но деваться некуда. Коготок увяз, всей птичке пропасть.

– Думаю, смог бы, – отвечаю.

– Тогда… Тогда ты мог бы нам помочь! – и аж подпрыгивает от нетерпения.

Смотрю, раскраснелась моя сахарная, да и то сказать, солнце над водой показалось и попёрло вверх по небосводу, жаркий денёк сегодня будет. Впрочем, как всегда в этих краях.

– Сахарок, я бы с радостью, но как ты себе это видишь? Даже если я пойду в горы, даже если найду твоего рыжего Олли, даже если увижу захомутавшую его хюльдру, что с того? Сама же говорила, парни свою семью не помнят, чем мне его обратно к людям заманить? Не пойдет он со мной. Я бы точно не пошёл. От красавицы жены, да от детишек… Сколько он отсутствует, пять лет? Ну, двое уже точно есть, а то и трое. А хвост что – подумаешь, даже прикольно.

– Джефф, я знаю, как с хюльдрой справиться. Я бы и сама могла, но я же этих тварей не вижу! А ты видишь!

– Ладно, – говорю, я, слегка офонаревший от такого натиска, – выкладывай.

– В прошлом году появилась у нас с отцом надежда. Мы узнали, что у соседей, в Швеции, есть фирма, которая помогает детям, которые стали жертвой инвизов.

– Блин, ещё и инвизы какие-то, – пробормотал я.

– Неважно, – отмахнулась Кайса, – я потом тебе подробно расскажу. Важно, что прибор, который изобрели для защиты от инвизов, можно использовать и против хюльдр! Он называется «номокар». Мы с отцом, как услышали, сразу рванули в Стокгольм, в штаб-квартиру компании. Но они нам отказали.

– Опаньки, как это? Почему?

– Знаешь, мы с отцом провели в компании целый день, пытаясь это выяснить. Нам сказали, что наш случай исключительный, что про хюльдр уже лет пятьдесят никто ничего не слышал. Но подтвердили, что скорее всего, номокар подействует на них так же, как действует на инвизов. Потому что, цитирую, «хюльдры – это частный случай инвизов». Они тоже могут навредить человеку.

– Ну и отлично, – говорю я. – За чем же дело стало?

– За согласием моего брата.

Кайса села на песок, как будто её за верёвочку снизу дёрнули. Нашла белый камешек, бросила недалеко. Булькнуло. Потянулась за следующим. Я тронул её за плечо.

– Кайса, не сиди на холодном. Давай-давай, поднимайся. Какого чёрта им нужно согласие, не понимаю. Он же не по своей воле того-этого… хюльдранутый.

Сахарная моя послушно поднялась, отряхнула ладони.

– В этом-то и загвоздка, Джефф. Может, он и вправду влюблён, этого никто знать не может. Компания не хочет брать на себя ответственность. Они работают с детьми, за которых решают родители. Иногда они помогают и взрослым, но в этом случае нужно, чтобы человек сам к ним пришёл и подтвердил, что хочет избавиться от непрошеного гостя. У них там принцип «не навреди» и бюрократия, как в канцелярии китайского мандарина.

– Да уж, согласие твоего брата они вряд ли получат. А если в обход? В заборе, как говорится, всегда должна быть дырка.

– Может, она и есть, но мы с отцом застряли на первой стадии. Мы даже не смогли выйти на Охотника.

– На какого ещё Охотника?

– На человека, который видит то, про что другие читают в сказках – домовых, троллей, инвизов, хюльдр. Без Охотника номокар не имел бы смысла. Он выслеживает вредоносную тварь и нажимает на спусковой крючок. Или на кнопку, что там у него. Бэнг-бэнг, и нету. Только картинка на память.

Я подивился тому, как решительно была настроена Кайса, но задумался над другим. Получалось, я такой фриковатый не один. Получалось, не я один вижу чёрт-те что. Мохнатый гномик со свиным рыльцем у моей родной тётки в саду – когда мне было шесть лет, я имел глупость рассказать о нём своей тётушке, и та чуть не упекла меня в психушку. С тех пор я помалкиваю о том, что вижу. А вижу я мир, населённый целой уймой созданий, которые к людям не имеют отношения. К счастью, мы с ними нечасто пересекаемся. Да я и не горю желанием особенно, так недолго и крышечкой поехать.

– Предположим, Охотника ты нашла. Своего собственного, прирученного, – и я тихонечко щёлкнул Кайсу по носу. – Только, так уж случилось, без «бэнг-бэнг». Номокара, или как там его, у меня нет и не предвидится, ты уж прости. И как что-то мне подсказывает, в скобяных магазинах эта штука не продаётся.

– Нет, не продаётся, – Кайса сладко потянулась. – Но «бэнг-бэнг» мы тебе раздобудем. Мы его украдём.

Я посмотрел на свою сахарную с некоторым обалдением. Вот так влюбишься в простую норвежскую девушку, которая обожает арбузный фреш и носит купальники цвета поросячьего уха – да ладно, ладно, должны же быть у неё хоть какие-то недостатки – а потом внезапно оказывается.

– На консультацию в «Nomokar Inc» мы пришли чуть раньше назначенного, и парнишка на ресепшене предложил нам скоротать время в музее истории компании. Мы, конечно же, согласились. Там такой, знаешь, небольшой зал, старые фотографии по стенам, отцы-основатели, первые удачные сделки, винтажные рекламные буклеты и всё такое.

Я кивнул, хотя по музеям, честно сказать, не ходок. Тем более – по историческим, чего я там не видел.

– В одной из застеклённых витрин лежал самый первый номокар, 1956 года выпуска, – Кайса посмотрела на меня торжествующе. – Это рабочая модель, Джефф! И она лежит там спокойненько, запертая на простой замок, его шпилькой открыть можно!

– Слушай, – спросил я подчёркнуто вежливо, – а ты уверена, что папаня твой от хюльдры действительно отбился? Дочура у него такая красавица, но поведения что-то не шибко примерного, а?

Шутка, видать, получилась не слишком удачная, потому что Кайса смерила меня свирепым взглядом, постелила полотенце и села на него снова камешки в песке перебирать.

– А может, – я упрямо разыгрывал паиньку, хотя уже всё решил, – мне на работу туда устроиться, этим самым Охотником? Возьмут меня, как думаешь? Внедрюсь двойным агентом, дождусь, пока мне выдадут табельный номокар, отпрошусь в отпуск, и всё будет чики-пики.

– Это наш план «Б» на будущее, – оживилась моя сахарная. – Потому что он сложнее, чем план «А». Говорю же, у них там бюрократия невозможная. Нам всё это подробно разъяснили на консультации. Каждый современный номокар имеет свой серийный номер, каждый случай использования строжайшим образом документируется. Кто знает, сколько придётся ждать, пока подходящий случай представится.

– Понятно. А что с охраной?

– Думаю, видеокамеры там есть. Но лазерной сигнальной сетки вокруг витрины с номокаром точно нет. Так что нужно будет подобрать отмычку и сообразить, как обезопасить камеру слежения. Но это детали, Джефф. Ты же понимаешь.

Она подула на белый камешек и бросила в прибой, где он сразу же затерялся среди своих двойников. Я наклонился, подобрал ещё один и швырнул его туда же.

– Ладно, – говорю. – Когда вылетаем в Стокгольм?

И тут меня чуть не снесло смерчем по имени Кайса. Удивительно, как быстро человек, сидящий на земле, может подскочить и без разбега, по-кошачьи, прыгнуть на другого, стоящего рядом. Покачнувшись, я устоял, но прижал её к себе покрепче, так что сердце её колотилось теперь ближе некуда. Наверное, я и вправду барабанщик, потому что этот тихий стук волнует меня больше, чем любые слова. Так мы постояли ещё немного, а потом я повернулся и понёс Кайсу обратно в наш дом на песке.