Ненадёжный признак

05. Частный сыщик Тадзири, Стокгольм

Доктор поднялся из кресла, являя весь свой немаленький шведский рост, а я от возмущения сразу не нашёлся, что ответить. На самом интересном месте! Ну уж нет, дудки. Нечего тут откладывать! Поэтому я вежливо, но настойчиво попросил его рассказывать дальше.

– Хорошо, – не стал спорить он, – но я и на самом деле засиделся. Давайте глотнём свежего воздуха, прогуляемся наверх, там и договорим.

Я не сразу сообразил, на какой такой верх мы пойдём гулять, но дело быстро разъяснилось. Оказалось, что помимо офиса на последнем этаже в распоряжении доктора находилась просторная терраса на самой крыше. Клянусь, при желании он мог бы построить на ней маленький домик! Домика, впрочем, там не было, зато стояла крепкая дубовая скамья и несколько керамических кадок с вечнозелёными деревцами. Вид с террасы открывался такой, что мне прямо поселиться на ней захотелось. Наверное, здесь здорово сидеть в тот короткий «синий час», когда очертания городских башен постепенно растворяются в густых чернильных сумерках, а в домах один за другим загораются квадраты окон, похожие на шлифованные кубики янтаря. А если взять с собой чашку зелёного чая и парочку моти7 с голубикой… Мнямс.

Доктор подошёл к стеклянному ограждению, положил на бортик свои длинные руки и принялся по-хозяйски обозревать район Васастаден, раскинувшийся перед ним во всей своей красе. Обширное поле нескончаемых коричневых и чёрных крыш, дымоходы, обитые жестью, купол кирки Густава Васы (это я в путеводителе вычитал), подъёмные краны где-то на границе района и безоблачное июньское небо над ним. Да, ради такой панорамы стоило сюда прогуляться.

Я решил подкормить свой mixi8, дважды обошёл террасу по периметру, сделал несколько размытых снимков с тенями и тут же их запостил. Вайфай наверху был чумовой, так что много времени это не заняло. Кстати, я не большой поклонник чётких фотографий. Люблю, когда на картинке не столько объект, сколько его настроение. Настроения на крыше было хоть отбавляй. Доктор изредка посматривал в мою сторону со своей обычной дружелюбной улыбкой, к которой я уже успел привыкнуть.

– Так что, господин Тадзири, с вашим расследованием? Кого вы, собственно, ищете, и как это связано с инвизами?

Я сунул мобильный в карман, достал из рюкзака прозрачную папку с фотографией Митико и протянул её доктору.

Он взял снимок, бросил на него взгляд, и его брови, похожие на пушистые перья полярной совы, удивлённо дрогнули. Потом он посмотрел на меня, будто увидел впервые. Я, конечно, начинающий сыщик и неважно читаю европейские лица, но в этот момент мне стало кристально ясно, что доктор Свантесон, во-первых, видел Митико раньше, а во-вторых, его что-то заинтересовало лично во мне.

Я принялся лихорадочно просчитывать варианты. К доктору Свантесону мне порекомендовал обратиться господин Ёсикава. Он же сказал, что его дочь сейчас в Стокгольме. Возможно, он знал, что она поехала туда, чтобы встретиться со светилом в области инвизов. Тогда получается, доктор её знает, как свою пациентку. И тогда, учитывая соображения конфиденциальности, доктор не скажет мне о ней ни слова. Я же не из полиции, я пришёл к нему с улицы. Есть малюсенький, прямо-таки микроскопический шанс, что Митико не имеет отношения к его работе. Например, она хотела попасть в музей Скансен – она в городе недавно, ей должно быть интересно – села в нужный трамвай, но не в ту сторону, заблудилась, решила уточнить дорогу у прохожего, прохожим оказался доктор, они разговорились, и он её запомнил, что немудрено: туристов в Стокгольме много, но Митико, она же особенная… Ладно, я слегка увлёкся. Лучше спрошу прямо.

Я вдохнул поглубже и спросил доктора, знаком ли он с этой девушкой.

– Да, – просто ответил он, – но вы же понимаете, я не смогу вам ничего о ней рассказать. Профессиональная этика…

И я остался ни с чем. Доктор вернул мне фотографию и сел рядом со мной на скамью.

– Красивая девушка, – заметил он. – Похожа на куколку-кокэси. Что вы знаете о её инвизе?

– Да вообще-то ничего кроме того, что она зверски по нему скучает, – ответил я, убирая папку с фото в рюкзак. – А… А нельзя ли его как-то ей вернуть? Да-да, я уже понял, что инвизы – поганки ещё те, но если человек так скучает, то может, лучше пусть, а?

Высокий худой старик пристально рассматривал крытые жестью крыши и не торопился с ответом. А когда наконец заговорил, голос его был скрипуч, будто заржавел от тех слов, которые нужно было произнести.

– Нет, не пусть. И нет, они не возвращаются. Ушли они сами, или их затвайсили номокаром – инвизы не возвращаются. Никогда.

– Понятно, – нарочито бодро откликнулся я, хотя на душе у меня кошки скребли, – тогда давайте вернёмся к вопросу о номокаре, которым можно это самое… затвайсить.

– Хорошо, – согласился он, а я приготовил блокнот на пружинке.– Итак. На чём мы остановились… Ах да. Прибор был придуман группой учёных, в которую входили как технари, так и медики. Эти люди основали компанию «Nomokar Inc», владеющую эксклюзивными правами на технологию. Первая модель была похожа на классический полароид, у ваших родителей наверняка был такой. Знаете, такая небольшая камера с встроенной кассетой для фотобумаги и реактивов? Наводите фокус, снимаете, и через минуту вам в руки выщёлкивается квадратная фотография, ещё влажная от закрепителя.

Я кивнул. Конечно, я знаю, как выглядит полароид. Мой отец (как и я) обожает фотографировать, и у него в комнате даже есть специальный шкаф для самой разной фототехники.

– Превосходно. Так вот первый номокар выглядел примерно так же. И пользовались им аналогично. Следовало навести объектив на инвиза, удерживать его в фокусе несколько секунд, а затем из печатающего устройства появлялся номо-имидж с изображением. Должен заметить, я понятия не имею, что конкретно происходит в этот момент. Принцип действия номокара является промышленным секретом компании, и этот секрет охраняется самым тщательным образом. Однако действует номокар безотказно: инвиз, номо-имидж которого удалось получить, исчезает бесследно.

– Это и называется «затвайсить»? – уточнил я, торопливо чиркая карандашом по бумаге.

Рисунок в блокноте: пушистый зверёк, обнимающий огромный торт, перечёркнут жирным крестом. К зверьку крадётся чёрный ниндзя со свирепым лицом и неким навороченным устройством в руках. Это большая коробка, утыканная многочисленными антеннами, которые делают её похожей на квадратного дикобраза. В центре колючего кубика красуется тарелка мини-радара с изображением Весёлого Роджера.

Доктор заглянул в блокнот и покачал головой. Взял у меня карандаш и в несколько штрихов обозначил обычную фотокамеру.

– Да. В официальных отчётах обычно пишут «пройти твайс-инвиз процедуру», то есть как бы сделать невидимое невидимым дважды, но на профессиональном сленге это звучит как «затвайсить». Знаете, во времена, когда фотография была только изобретена, некоторые люди отказывались позировать, потому что боялись, что их душа будет похищена. С людьми этого, к счастью, не происходит. А вот с инвизами именно это и случается: от них остаётся лишь изображение на кусочке картона. Иногда смазанное, расплывчатое, иногда чёткое, но качество изображения никак не влияет на результат: инвиз навсегда исчезает из нашей реальности.

Здесь он притормозил, будто что-то припоминая, потом провёл морщинистой, в коричневых пятнышках рукой по своим безупречно уложенным волосам и закончил мысль:

– Так вот… Инвиз исчезает, будто кусочек картона намертво перегораживает ту прореху между мирами, в которую он сначала так легко проскальзывал.

Доктор рассказывал, не торопясь, а я открыл новую страницу блокнота и начал снова рисовать. Через некоторое время мне стало ясно, что это набросок профиля Митико, которую я видел только на фотографии и только анфас. Ну, фантазии мне не занимать, справлюсь и с профилем. Кстати, я понимаю, почему доктору показалось, что она похожа на сувенирную куколку: нюансы азиатской внешности для европейцев неразличимы, для меня же её внешность была одновременно и привычной, и милой. Митико – милая, подумал я, и занялся контуром её лица. Вопросы, впрочем, задавать не забывал. Раз уж доктор сменил гнев на милость и разрешил мне время от времени его перебивать.

– Значит, чтобы избавиться от инвиза, мне нужно купить номокар, подстеречь инвиза, затвайсить его, и дело в шляпе?

Он усмехнулся, на этот раз не слишком весело.

– К счастью, номокары не продаются в магазинах. Любое изобретение, как известно, можно использовать и во благо, и во вред. Номокар – мощная штука. Его действие распространяется не только на инвизов. Скажем, с его помощью можно избавиться и от безопасных воображаемых друзей, и от многих других фантомов, которых создаёт человеческое воображение. Попав в неумелые руки, номокар может натворить немало бед. Фактически, под прицелом оказались бы все люди с хорошей фантазией. После прецедента Акаму в восьмидесятом компания серьёзно пересмотрела корпоративные правила безопасности. Поэтому все номокары являются собственностью компании, каждый из них имеет свой серийный номер и их использование внимательно отслеживается.

Запись в блокноте: Прецедент Акаму?? Что это та

Грифель хрустнул и сломался. Я достал из рюкзака свой складной нож и очинил карандаш. Покрутился вокруг, глядя, куда бы ссыпать стружки, вопросительно посмотрел на доктора, тот кивнул на пепельницу в углу террасы. Пока ходил их выбрасывать, обдумал услышанное и решил уточнить для верности.

– Подождите, подождите, я не понял. Но ведь воображаемого друга может видеть только тот, кто придумал его, верно? Вот пусть он сам и решает, нужен ли ему этот воображаемый друг или лучше с ним попрощаться.

– Не совсем так. Существуют люди, которые могут видеть инвизов, даже если те в режиме невидимости. Они также способны видеть чужих воображаемых друзей, да что там, они видят даже чужие сны. Как вы понимаете, господин Тадзири, людей с такими исключительными способностями крайне мало, но именно в расчёте на них и создавался номокар.

Я поражённо уставился на седого старика, который рассказывал какие-то фантастические вещи, а сам при этом невозмутимо любовался облаками, проплывающими над огромным городом.

– Мало? А примерно – сколько?

– Хм… – он задумался. – Двоих я знал лично, и пальцев одной руки хватило бы, чтобы сосчитать тех, о ком я только слышал. Каждый из них в своё время получил лицензию и работает (или работал) по контракту на весьма выгодных для себя условиях. Таким образом, компания производит номокары и предлагает услуги Охотников, умеющих ими пользоваться.

– Ничего себе системку нагородили! – буркнул я, решив больше ничему не удивляться. Лучше займусь прорисовкой ресниц Митико. На фотографии их не очень видно, но наверняка они пушистые и ужасно милые. Между прочим, от них большего и не требуется. Глупо ожидать от живой девушки, что она будет похожа на воительницу Сейлор Мун с огромными глазищами и ресницами в пол-лица. Хотя… Да нет, действительно глупо.

– Система сложная, но не забывайте: только с момента изобретения номокара у детей и их родителей появился реальный шанс на кардинальное решение проблемы. Жуткий призрак пожизненной изоляции – принудительной или добровольной – отступил навсегда.

– Понятно. Так что же нужно сделать, чтобы избавиться от инвиза?

– Сначала нужно получить подтверждение, что это именно инвиз, потенциально опасное явление для человека. Поэтому первым шагом будет обращение в компанию «Nomokar Inc». Юридически процесс похож на развод: сначала вас посылают на консультацию к психологу, далее – на освидетельствование к специалисту, потом вам снова объясняют все выгоды и возможные риски, и наконец вы подписываете бумаги: вы должны письменно подтвердить своё согласие с изъятием инвиза. Естественно, в случае с детьми подтверждение подписывают их родители или опекуны. Но, опять же, только после заключения детского психолога.

Я снова прокрутил в памяти все известные мне факты. Господин Ёсикава утверждал, что его дочь потеряла инвиза. Что это именно инвиз, могли подтвердить только в «Nomokar Inc». А это значит, никакой потери не было. Инвиза Митико затвайсили чёртовым номокаром! Интересно, что за риски упомянул доктор? Я воспользовался секундной паузой и встрял в его лекцию с вопросом, что может пойти не так в процессе.

– Случается, – пояснил доктор, – что родители слишком поздно понимают, что их ребёнок не просто фантазирует, не просто придумывает игры, пусть даже и немного странные, а находится под влиянием инвиза. Некоторые родители вообще не слышали ни про инвизов, ни про способы борьбы с ними. Поэтому к тому времени, когда они всё-таки обращаются в компанию, у их ребёнка уже сформировалась стойкая зависимость от инвиза, и расставание с ним будет болезненным. В этом случае ребёнку может понадобиться дополнительная терапия, расходы на которую покрывает страховка. Стандартная страховка предусмотрена для случаев, когда ребёнок сам понимает, что инвиз ему вредит, и хочет от него избавиться – скорее всего, терапия ему понадобится в минимальном объёме. Полис «Номокар Стандарт Плюс» используется, если решение за ребёнка принимают родители, и покрывает расходы на полугодовую терапию.

– То есть дети, решение за которых приняли их родители, попадают к вам, не так ли?

– Ну, я уже почти не практикую. Но вы правы, некоторые психологи сотрудничают с компанией и работают с её клиентами, направленными на терапию. Иногда проходят годы, прежде чем человек осознает, что история, приключившаяся с ним в детстве, всё ещё влияет на него. Поэтому случается, что работать нужно со взрослым. В принципе, опытному психологу не обязательно быть специалистом по инвизам и номокарам, достаточно уметь работать с зависимостью. Хотя, конечно, инвиз-зависимость имеет свою специфику.

Ничего себе! Эта история нравилась мне всё меньше. Я отложил в сторону блокнот с незаконченным портретом, встал и отошёл к стеклянному ограждению. Теперь настала моя очередь стоять там, глядя на далёкий подъёмный кран, который медленно поворачивал стрелу с подвешенным к ней грузом. Доктор молча сидел на скамье, и краем глаза я видел, что он наблюдает за мной. Ладно, пробормотал я себе под нос, давай-ка попробуем проиграть эту ситуацию на собственной шкуре. Предположим, в один странный день у меня появился воображаемый друг. Плюшевый и кавайный. Скажем, Чеби.

У нас в семье их целых два: мне папа купил белого (кто бы сомневался!), а Четвёртой – розового. В те годы отделы игрушек ломились от всевозможных чеби всех мастей и размеров. Старшие сёстры утверждали, что они слишком взрослые, чтобы поддаваться чебимании. Ага, так я и поверил. Будто я не слышал, как Вторая ворковала с розовым, пока Четвёртая не видела – уруру, чебуращика. Так или иначе, в нашем с Четвёртой детстве Чеби был нашей любимой игрушкой. И если представить на минутку, что какому-то инвизу захотелось бы подчинить меня себе, лучшего образа и представить было бы нельзя. Чеби был моим героем лет до двенадцати, и лишь позже на смену его детским приключениям пришёл суровый Синий Кролик с его рубиновым глазом. Эх, если бы у меня в друзьях был настоящий, а не плюшевый Чеби, с которым можно было бы разговаривать обо всём на свете! Когда дом буквально набит девчонками, даже самыми клёвыми на свете, иногда хочется, знаете ли, поговорить с кем-то о сугубо мужских делах.

И вот, предположим, тусуюсь я с Чеби, и это настоящая дружба, и он рядом каждый день… И вдруг трах-бах, он без объяснений исчезает. Просто раз – и нету. Как сильно я бы расстроился? Я прислушался к себе и понял, что я бы не просто расстроился – я бы взбесился, разозлился, всё, что угодно, но только не «расстроился». И вряд ли даже страховка «Номокар Стандарт Плюс» помогла бы. А ведь у Митико, я уверен, инвиз был таким же няшным, как мой Чеби, как она сама… Я повернулся к доктору.

– Что происходит после того, как все необходимые формальности соблюдены?

Доктор вздохнул и ответил после короткой паузы, в течение которой мы смотрели друг на друга, как люди, которые сидят рядом в очереди на удаление нижней восьмёрки.

– После этого выдаётся лицензия на использование номокара и назначается дата твайс-инвиз процедуры. Охотник выслеживает инвиза и фиксирует его. Инвиз переходит на номо-имидж и больше никогда не объявляется в нашей реальности. На номо-имидже обязательно указывается серийный номер номокара и регистрационный код Охотника. За этим компания особенно строго следит.

– А куда девается номо-имидж? – я представил себе горы бумаги, которые сопровождают весь этот процесс. Стеллажи, уходящие под потолок, и тысячи цветных изображений в прозрачных папках.

– Копию подшивают в архивную папку, а оригинал отдают ребёнку, дружившему с инвизом. Это значимый и важный момент. Теперь ребёнку нужно «отпустить» инвиза, попрощаться с ним. И он сам должен решить, что делать с этим изображением. Бывает по-разному: кто-то хранит его в комоде на чердаке, а кто-то предпочитает держать его при себе.

Мы помолчали. Наверное, можно было бы ещё что-то спросить, но я почему-то не мог придумать больше ни одного вопроса. Всё моё любопытство куда-то испарилось, и я думал только о том, что чувствовала маленькая девочка, когда Охотник компании «Nomokar Inc» выследил и затвайсил её инвиза. Мне хотелось не просто найти её по просьбе господина Ёсикавы, величайшего мангаки и заботливого отца, я хотел помочь ей. Возможно, именно это и имели в виду мои сёстры, когда говорили о моём длинном носе, который я сую не в свои дела.

Поблагодарив доктора за исключительно полезную информацию и бесценное время, которое он так щедро потратил на меня, я вежливо поклонился. Он поднялся со скамьи и немного неуклюже поклонился в ответ, добавив, что был рад знакомству и что будет рад помочь, если его консультация понадобится ещё раз. Я снова поблагодарил его и снова поклонился. Потом повернулся и направился к двери лифта. А когда нажал кнопку вызова, он задал мне странный вопрос.

– Скажите, господин Тадзири, – спросил он, – а в детстве вас не называли Одуванчиком?

Я улыбнулся и сделал губами фффух, так что моя лёгкая белая чёлка распушилась во все стороны. Конечно, называли! Думаю, всех альбиносов независимо от национальности дразнят то эльфами, то одуванчиками. А мама и сёстры до сих пор иногда зовут меня Снежинкой, это домашнее прозвище такое, и я на них не обижаюсь.