Легенда

Глава 30

Кэт

Мы сидим взаперти уже почти неделю, и, что удивительно, обстановка в школе не сильно поменялась, если не считать напряженности, которая окутывает кампус, а еще страха и напряжения на лицах всех присутствующих. Подобное было всегда, просто никто не осознавал до сих пор.

В обычной ситуации у меня бы вообще не возникло желания уходить — я не собиралась снова ужинать у мамы, — но мне хотелось отправиться в Сонную Лощину, Плезантвиль и Тэрритаун, чтобы поговорить с полицией. Кажется, Леона подозревала, что именно это Дэниэлс и хотел сделать, как и все остальные, кто начинал думать, что в институте есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

Но даже если бы ученики и учителя могли уйти, они бы не вспомнили, почему бежали из школы. Они бы не вспомнили ни о смертях, ни о пропавших учителях, ни о странных происшествиях. Сестры не хотят рисковать. Если я, Бром и Крейн можем вспомнить, есть шанс, что и другие тоже смогут.

— С тобой все в порядке? Ты ела? — спрашивает Крейн, кладя руку мне на щеку. Несмотря на так называемый карантин, обслуживание в столовой осталось прежним, и поставки продовольствия в школу пока не прекращены.

Я закрываю глаза и прижимаюсь к его ладони, ища утешения.

— Я не голодна, — говорю ему. — И такое ощущение, что мне не следует есть перед ритуалом.

Сегодня полнолуние, мы втроем сидим в библиотеке, пытаясь сделать кое-какие последние приготовления. Мы здесь одни. Даже библиотекарша ушла, хотя мы не знаем, исчезла она или просто сдалась. Все ведут себя так, словно ходят по натянутому канату. Я поражена, что занятия продолжаются, тем более что на них почти никто не ходит.

Но, конечно, урок Крейну многие посещают. На прошлой неделе он превратил каждое свое занятие в семинар по самообороне. Все мы, студенты, научились отбирать у других силу и использовать ее, научились блокировать использование нашей магии и энергии и проработали навыки, которыми уже обладаем.

Что касается меня, то я смогла глубже погрузиться в магию теней, становясь невидимой в темноте, превращать свою способность вызывать пламя в оружие, которым могу метать. Было довольно забавно, и я случайно подожгла домашнее задание одного ученика. Даже Бром, несмотря на отсутствие магических способностей, смог позаимствовать голос Крейна, всего на мгновение.

Но, несмотря на всю работу, затраченную на овладение магией во имя самообороны, я все еще чувствую себя совершенно неподготовленной к сегодняшнему вечеру.

Бром отрывает взгляд от книги и смотрит в большие окна.

— Солнце зайдет через час. Когда нам лучше отправиться на озеро?

От этой мысли у меня в груди все сжимается, а пульс учащается. Я должна держать себя в руках, иначе к тому времени, как взойдет луна, распадусь на куски.

— Как только стемнеет, — говорит Крейн. — Настолько, чтобы мы ничего не смогли разглядеть, а другие не смогут увидеть нас. Отправимся на берег озера и все устроим. Как только луна поднимется высоко, отражаясь на поверхности озера, мы начнем.

Затем Крейн бросает на меня долгий испытующий взгляд, поджимая губы, и я понимаю, о чем он хочет меня спросить. Хочу ли я пройти через это снова, и что еще не поздно отступить. Но он не может заставить себя сказать это, потому что отступать слишком поздно.

Если я этого не сделаю, мы потеряем Брома.

Мы все расстанемся с жизнью.

Поэтому я просто киваю ему, давая понять, что буду рядом до конца.

Мы сидим в библиотеке еще на час, пока солнце не скрывается за туманом. Затем собираем книги и направляемся в комнату Крейна, где он берет стерильные ножи, флаконы с маслом, целебные припарки и эликсиры, дюжину камней и флакон настойки. Меня не должно шокировать, что бутылка уже наполовину пуста.

— Тебе нужно принять ванну, — говорит мне Крейн.

Я хмурюсь и прижимаюсь носом к плечу, вдыхая. Я уже принимала ванну сегодня утром.

— А что, от меня пахнет?

Он одаривает меня очаровательной улыбкой.

— Нет. Но очищающая ванна поможет подготовить твое тело к ритуалу. Позволь мне.

Он идет в ванную и включает кран. Достает пару баночек, наполненных солью, сушеными травами и цветочными лепестками, и бросает их в воду, затем собирает несколько пальмовых камешков из кварца и турмалина и тоже бросает их в воду, где они с плеском приземляются.

Я хочу сберечь свою энергию, чтобы не нагревать воду с помощью магии, поэтому раздеваюсь и залезаю. Соль бодрит, лепестки роз, гортензий и различных трав кружатся вокруг меня, как на картине акварелью.

Бром и Крейн смотрят на меня, и в их глазах горит желание. Они уже одеты в мантии, под которыми ничего нет, и я вижу, насколько они возбуждены, хотя оба знают, что не смогут прикоснуться ко мне до церемонии. Но я не позволю им выйти из ванной, потому что не хочу оставаться здесь одна, особенно после того, что сделала Мари.

— Тебе правда нравится мучить нас, — бормочет Крейн, когда я соблазнительно провожу мылом по своей груди, и мои соски твердеют от прикосновений и их пристальных взглядов.

Я улыбаюсь, поддразнивая, и на мгновение мне кажется, что в мире только я и два самых важных для меня человека, что за пределами этих стен нет ничего, никаких ритуалов, никаких ведьм, которые хотят использовать и уничтожить нас. Никакой смерти.

Но я не могу долго притворяться. Помывшись, я выхожу из ванны, и оба мужчины вытирают меня полотенцами, как будто я какая-то богиня или королева древних времен, затем я надеваю мантию.

Мы все смотрим друг на друга и киваем.

Пришло время.

Крейн хватает вещи, и мы выходим в коридор, а потом в ночь, ощущая прохладу травы на босых ногах.

Луна еще не поднялась над деревьями, но света хватает, чтобы наши глаза привыкли к темноте, когда мы спускаемся к берегу озера. На днях Крейн уже подыскал идеальное место, там, где стена ведет от берега к главным воротам. Мы все еще находимся по периметру школы, но в самом дальнем месте от любопытных глаз и как можно дальше от собора. Помогает то, что берег здесь более мягкий, вместо гальки — грязь.

— Очевидно, что мы не сможем сделать круг из соли, если будем находиться в воде, — говорит Крейн, опуская сумку на берег и осматривая местность. — Но я создам пятиугольник из кристаллов, вдавлю их в ил. Это обеспечит хоть какую-то защиту.

— Может быть, в прошлый раз это не сработало из-за круга, — говорю я Крейну. — Может быть, нам нужно, чтобы призраки из завесы вошли в круг и подошли поближе.

Он бросает на меня хмурый взгляд.

— Будь осторожна с такими словами, сладкая ведьмочка.

Затем он сбрасывает мантию, оставаясь совершенно голым, слегка поеживаясь от холода, и достает из сумки свои кварцевые камни, заходя по щиколотку в воду и вонзая острые концы в дно.

— Сестра Софи сказала, нужно быть в воде, но не думаю, что следует заходить еще глубже, — говорит он, поворачиваясь к нам лицом, когда заканчивает. Его эрекция впечатляет, несмотря на то, что ночь холодная.

— Всегда готов, — вполголоса комментирует Бром.

— Хватит болтать, красавчик, — говорит Крейн. — Раздевайся.

Бром послушно сбрасывает мантию, и я делаю то же самое, зная, что Крейн скажет мне то же самое. Воздух действительно холодный, мурашки покрывают мою кожу, такой холод приходит поздней осенью, когда небо частично проясняется, — первый намек на приближение зимы.

Я задаюсь вопросом, будет ли в этом году такая же холодная зима, как в прошлом. Затем останавливаю себя, потому что не знаю, буду ли я здесь следующей зимой. Любой зимой. Что произойдет, если ритуал не сработает и меня схватят в Самайн? Что, если они заставят Брома оплодотворить меня? Где они будут держать меня, пока я беременна? В подвале? Хватит ли у меня сил бороться, или придется покончить с собой?

— Кэт, — тихо произносит Крейн, и, обернувшись, я вижу рядом с ним обнаженного Брома, стоящего по щиколотку в воде. — Можешь прихватить эликсиры и ножи?

Я киваю, пытаясь сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, затем подхожу к его вещам и беру их. Захожу в озеро, холодная вода обжигает лодыжки, а затем останавливаюсь рядом с ними в центре хрустального пятиугольника.

— Лучше сделать это прямо сейчас, — говорит Крейн, забирая у меня флакон. Мы все выпиваем зелье. Как и прежде, привкус ужасный, меня бросает в дрожь.

— Как хочешь, чтобы мы это сделали? — спрашивает Бром Крейна после того, как мы выбрасываем флаконы на берег, и они забирают у меня ножи. Он смотрит на меня. — Хочешь, мы сначала разогреем Кэт?

— Почему бы нам не поменяться местами на этот раз, — говорю я им, опускаясь на колени в воду. Я хватаюсь за их члены обеими руками, глядя на них снизу вверх, как раз в тот момент, когда большая оранжевая луна начинает подниматься над верхушками деревьев. С таким освещением и в такой позе я ощущаю себя ужасно могущественной.

— Осторожнее, моя повелительница, — говорит Крейн, стискивая зубы и глядя на меня сверху вниз. — Нам хватило твоих поддразниваний.

— Кто сказал, что на этот раз я дразню? — спрашиваю я, приоткрываю губы и провожу членом Крейна по своим губам, крепко сжимая его, а другой рукой провожу пальцами по жемчужинам возбуждения на кончике Брома, распределяя их по всей длине.

Оба мужчины стонут в унисон, у Крейна это звучит как шипение сквозь зубы, у Брома — низко и гортанно, эти звуки вызывают во мне волны удовольствия, и я даже перестаю чувствовать холод.

— Черт, — ругается Крейн, запуская руку в мои волосы, пока я сосу, облизываю и делаю все, что ему нравится, а он продолжает засовывать свой член мне в глотку. — Ты так хорошо справляешься, сладкая ведьмочка, — его кулак сжимается в моих волосах. — Я не хочу делиться.

Крейн отрывает мою голову от своего члена, между нами тянется струйка слюны, затем он подводит меня к Брому. Он всегда держит себя в руках.

Бром засовывает свой член мне в рот, и они по очереди, взад и вперед, трахают меня. Влажные звуки обоих членов, скользящих по моему языку, смешиваются с их тяжелым дыханием.

— Я не знаю, смогу ли еще долго держаться, — ворчит Бром, запуская руку мне в волосы и проникая глубоко в горло, и я знаю, что если не замедлю их, они оба кончат.

— Кэт, — стонет Крейн. — Как бы не хотелось тебя останавливать, иди и принеси масло, милая. Оно нам понадобится.

У меня хватает здравого смысла сделать, как он говорит, отпустить их члены и вернуться на берег за маслом. Когда я поворачиваюсь к ним лицом, чувствую, что они смотрят так, словно меня пригвоздили к месту два главных хищника, единственный инстинкт которых — поглощать и спариваться.

Я возвращаюсь в озеро, и все уже не так, как в прошлый раз. Не знаю, эликсир действует, или это полнолуние, или само озеро ускоряет процесс, но когда я смотрю за их спину, то вижу темные, ужасные фигуры, парящие в воде.

Нет, не просто парящие.

Они подходят ближе.

Соляного круга, чтобы остановить их, нет.

— Э-э, — говорю я, кивая им вслед и стараясь не обращать внимания на страх, от которого мурашки бегут по коже. — Кажется, у нас гости.

Крейн отводит от меня взгляд и смотрит на приближающиеся к нам тени.

— Не обращай внимания, — говорит Крейн. — Даже если почувствуешь, что они прикасаются к тебе.

— Они могут прикасаться ко мне? — в ужасе восклицаю я.

— Они не причинят тебе вред, — говорит он, берет масло и поливает им эрекцию Брома, который издает вздох, переходящий в стон.

— Повернись, — говорит мне Крейн. — Наклонись, — его голос спокоен, но бесстрастен, и все же, каким-то образом, это помогает справиться со страхом и абсурдностью всего происходящего.

Я делаю, как велено, и он кладет одну руку мне на бедро, а другую — между ягодицами, обильно нанося туда масло.

— Где романтика, Крейн? — спрашиваю я его, и мое тело вздрагивает от прикосновения его скользких пальцев.

— Почувствуешь романтику, когда наши члены окажутся внутри тебя, — говорит он, а затем сильно шлепает меня по ягодицам, отчего я чуть не падаю в воду. — Теперь снова встань на колени и не двигайся. Будет больно.

Опускаюсь на колени, вода плещется вокруг, я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на приближающихся призраков, сосредоточившись на поверхности озера и отраженной оранжевой луне.

Крейн берет меня за руку и заносит свой нож над самой толстой частью моего бицепса. Мне хочется закричать, завизжать от боли, когда открывается порез и кровь стекает по руке, но я знаю, что это только привлечет к нам внимание. Затем Бром хватает меня за другую руку и делает надрез в том же месте, после чего они используют свои ножи, разрезая свои ладони, как и раньше, но теперь делают это на каждой руке.

— Еще раз, сладкая ведьмочка, — говорит Крейн низким и серьезным голосом. — Тогда боль прекратится. Останется лишь удовольствие.

Я делаю глубокий вдох, слезы жгут уголки глаз, пытаюсь сдержать свои крики, пытаюсь справиться с болью, которая пронзает насквозь. Крейн пальцами запрокидывает мою голову назад, а затем берет свой нож и делает два быстрых надреза на верхней части моей груди. На этот раз в нем нет тщательной точности, и хотя его движения умелые и уверенные, они доказывают то, что реально происходит.

В ритуале чувствуется отчаяние.

У нас заканчивается время.

Абсолютно все зависит от этого момента.

Крейн убирает пальцы с моего подбородка, и я опускаю взгляд на свою грудь, по которой ручейками стекает кровь в темное озеро.

— Бром, — говорит Крейн, и его голос звучит не так уверенно, как обычно. — Ложись в воду на спину.

Я поднимаю взгляд и вижу, как Бром сжимает челюсти, но делает то, что говорит Крейн, ложась на спину всего на пару дюймов ниже уровня воды. За Бромом темные существа подкрадываются все ближе, протягивая к нам руки, и я не знаю, как мне пережить это и не умереть от страха.

— Закрой глаза, Кэт, — говорит мне Крейн низким голосом. — Тебе не обязательно на это смотреть, ты должна только чувствовать, — он наклоняется и кладет руку мне на талию. — Ляг спиной на Брома. Раздвинь ноги, как послушная ведьмочка.

Я с трудом сглатываю и делаю, как он говорит, хотя чувствую себя слишком неловко, пока не прижимаюсь спиной к горячей, твердой груди Брома. Он наклоняется, его рука скользит мне под зад, обхватывает свой член и подталкивает его ко мне.

— Он войдет в тебя сзади, — говорит Крейн, опускаясь рядом с нами. — Я завладею твоей вагиной, — говорит он хриплым шепотом. — Буду контролировать оргазм. Начну произносить заклинание, а затем надавлю тебе на шею.

Мои глаза расширяются. Я забыла эту часть.

— Подожди, ты будешь пытаться убить меня?

— Ты будешь на грани смерти, — серьезно говорит он, его взгляд темнеет и становится жестким. — Ты не отключишься Кэт, ты же знаешь. Я слегка надавлю на трахею, но как только почувствую, что ты начинаешь терять сознание, отпущу, и ты снова сможешь дышать.

Я в ужасе.

— Хорошо, — тихо говорю, отдавая все свое доверие, свою жизнь в руки Крейна. И я действительно доверяю ему во всем, но это не прогоняет страх, который пронизывает меня насквозь, заставляя мое сердце биться все быстрее.

И этот страх быстро превращается в боль, когда Бром начинает прижимать головку своего члена к моему входу сзади, его член, смазанный маслом, проникает в меня самым медленным и мучительным образом. Я начинаю извиваться, пытаясь избежать давления, но он хватает меня за руки, кровь из его ладоней смешивается с моей, и удерживает меня на месте.

Затем длинное худощавое тело Крейна нависает надо мной, помещая свой длинный член между моих ног, и он начинает проникать в мое влагалище.

Я вскрикиваю, выгибаю спину, пытаюсь пошевелиться, но Бром удерживает меня на месте сзади, а Крейн давит спереди, и я зажата между ними, как светлячок в банке.

— Не двигайся, моя повелительница, — произносит Крейн сквозь сдавленный стон, когда проникает внутрь. — Не двигайся. Его голова опускается, мышцы на руках напрягаются. — Ох, черт, Бром, я чувствую тебя внутри нее. Она такая тугая.

Бром что-то бормочет мне в ухо, затем проводит губами.

— Расслабься, Нарци, — говорит он, затаив дыхание. — Ты можешь принять нас обоих. Расслабься. Ты с нами.

Затем Бром прижимается ртом к моей шее и начинает посасывать и покусывать кожу, его борода царапает, а руки опускаются с моих плеч на талию, удерживая.

— Вот и все, Кэт. Ох, милая, с тобой так хорошо, — хрипло шепчет он. — Черт, я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю.

Этого Крейну достаточно, чтобы поднять голову и пронзить Брома злобным взглядом, и сам он вонзается в меня до конца. Я задыхаюсь, а Бром хнычет от желания.

— Почему ты говоришь так, будто прощаешься, Бром? — предупреждает Крейн. — Останься со мной, красавчик. Ты останешься с нами. Продолжай трахать нашу сладкую ведьму, да, вот так.

Крейн начинает двигаться во мне глубже и настойчивее, а Бром толкается в мою задницу, и я позволяю себе расслабиться. Избавляюсь от страха, от ужаса перед тенями, собравшимися вокруг нас, от мысли, что это может не сработать, от ужаса, что я могу потерять этих парней, от паники из-за того, что я так близко к смерти, что ощущаю ее вкус.

— Вот и все, — шепчет Бром, прижимаясь ко мне, целуя мое плечо, шею, щеку. — Да, черт возьми, Кэт, у тебя так хорошо получается.

— Такая хорошая ведьмочка, — бормочет Крейн, продолжая прижиматься бедрами к моим, так сильно, что, наверное, оставляет синяки. Его член с каждым разом входит все глубже, я чувствую только их, диких мужчин внутри меня. Они оба любят меня и борются за меня. Сражаются за меня.

— Уже недолго, — стонет Крейн и наклоняется все ниже, его грудь прижимается к моей, его рот накрывает мой. Он притягивает меня к себе в глубоком, опьяняющем поцелуе, который проникает в каждую клеточку моего тела, я начинаю умирать от желания большего, а мой голод становится ненасытным.

Затем он отстраняется, мокрый и грязный, кладет голову мне на плечо и начинает целовать Брома, так же крепко и неистово. Я слышу их прерывистые выдохи, тихие стоны, и кусаю Крейна за плечо, желая сохранить его частичку, ногтями впиваюсь в его гладкую мускулистую спину. Теперь мы втроем двигаемся в унисон, извиваясь в воде, как самые нечестивые создания.

Одно тело, одно бьющееся сердце, одна проклятая душа.

— Пора, — хрипло шепчет Крейн, отстраняясь настолько, чтобы обхватить меня за шею, сжимая с обеих сторон мое горло пальцами. Я смотрю на него снизу вверх, не в силах отвести взгляд от пылкой бури в его глазах. Он сжимает мою шею и начинает произносить заклинание, те же странные тихие слова, что и в предыдущем ритуале.

«Останься со мной, Кэт», — говорит Крейн у меня в голове, хотя его губы все еще шевелятся, все еще повторяют заклинание. «Останься со мной, даже если кажется, что я исчезаю».

Я пытаюсь кивнуть, но не могу. Не могу дышать. Зрение уже расплывается, появляются точки. Крейн исчезает, мир начинает ускользать от меня, легкие горят, и я начинаю паниковать.

Затем появляются руки.

Десятки рук.

Они тянутся ко мне, холодные, хватают меня за лодыжки, икры, бедра. Они впиваются своими длинными пальцами в мои ладони, предплечья, голову.

Они мертвы, и они хотят меня.

Они хотят забрать меня прямо сейчас, когда я между двумя любимыми мужчинами.

— Заставь ее кончить, красавчик.

Голос звучит откуда-то издалека, как будто он принадлежит другому времени и другому месту. Все, что я чувствую, — это холодные руки, которые хотят утащить меня в могилу, и панику от невозможности дышать, которая постепенно переходит в небытие и покой.

— Она обмякла, Крейн, — кричит другой голос. — Спаси ее, спаси.

Внезапно я чувствую сильную пощечину. Затем еще одну.

Смесь удовольствия и боли.

Кто-то хлопает меня по груди.

Я все еще жива.

Руки отпускают меня.

Холод покидает.

Смерть уходит.

Тепло разливается по моему телу.

И прямо между ног, где Бром теребит мой клитор.

Я хватаю ртом воздух, моя грудь вздымается, спина выгибается, и я смотрю в облегченное лицо Крейна, весь кислород возвращается в легкие, в вены, в клетки. Мое тело озаряется светом, и я кончаю.

— О боже! — звук вырывается из меня, оргазм поражает так сильно, что я боюсь сломать себе кости. Вода плещется вокруг нас, когда Крейн и Бром входят в меня, их движения синхронизированы, от толчков до пульса членов, они изливают в меня свое семя.

А потом все заканчивается. Бром все глубже погружается в озеро, а моя голова запрокидывается назад, наклоняясь над его плечом так, что мои волосы развеваются в воде, а Крейн опускается на нас сверху, упираясь локтями в грязь.

Мы лежим так минуту, может быть, больше, пытаясь отдышаться, и я теряюсь в ощущении их тел, прижатых по обе стороны от меня, их двух членов, все еще находящихся внутри. Я чувствую, как их семя вытекает у меня между ног, и, как и раньше, в лесу, у меня такое чувство, будто я поймала молнию в бутылку. Я никогда не чувствовала себя такой возбужденной. Никогда не чувствовала себя такой живой.

Но хоть я и чувствую, как наша коллективная энергия горит внутри нас, словно солнечный луч, знаю, что у этого союза, у этого ритуала была цель.

— Сработало? — шепчу я, глядя на клочья тумана, окутывающие луну.

Ответа нет. Крейн поднимает голову и вопросительно смотрит мне в глаза, затем смотрит мимо меня на Брома.

— Сработало? — требовательно спрашивает его Крейн.

Бром напрягается подо мной, затем двигается, его член выскальзывает наружу, и он встает, обдавая меня брызгами воды, когда я опускаюсь на спину.

Он смотрит сверху вниз на меня и Крейна.

— Нет, — прямо говорит он.

Затем направляется к берегу.

Крейн смотрит на меня, внутри него снова разгорается холодный ад, и он поднимается на ноги, следуя за Бромом. Я сажусь в воде, стараясь не обращать внимания на все эти темные фигуры, которые все еще окружают нас, и вижу, как Крейн хватает Брома за руку и резко останавливает его.

— Что значит, не сработало?

— Я сказал, что не сработало, — хмуро говорит Бром.

— Почему? — Крейн вскрикивает, вскидывая руки вверх, практически скуля. — Почему, черт возьми, если мы все сделали правильно!

— Может быть, потому, что я этого не хочу, — говорит Бром, хватает свой халат и натягивает его.

— Чего ты не хочешь?! — восклицаю я, с трудом поднимаясь на ноги и шлепая по воде в их сторону. — О чем ты говоришь? Бром, ты же знаешь, что нам нужно это сделать. Мы должны спасти тебя.

— А, возможно, вы не сможете спасти меня! — кричит Бром. — Ты когда-нибудь думал об этом, Крейн? О том, что, возможно, ты не смог бы спасти меня с самого начала, что это за пределами твоей так называемой компетенции?

Я бросаю взгляд на Крейна. Не думаю, что когда-либо видела его таким обиженным.

— Почему ты так говоришь? — мягко спрашивает Крейн.

— Потому что это правда! — Бром рычит, на его лбу вздувается вена. — Это выше твоих сил, Икабод Крейн. Ко мне привязан чертов дух, и причина, по которой он не отпускает меня, в том, что я всегда был дьявольским отродьем! Неужели ты не видишь? Неужели ты не понимаешь? Я порождение зла, и у нас наконец-то есть доказательства. Я был рожден, чтобы стать солдатом в войне демонов.

— Бром, — говорю я, и мое сердце разрывается от его слов. Я кладу ладони ему на плечи, но он просто отталкивает меня.

— Ты знаешь это, — говорит он, тяжело дыша. — Ты знаешь, что я безнадежен. Я всегда был таким. Но я знаю, что смогу достучаться до всадника. В моих жилах течет зло, но у меня нет силы. Я потомок древних ведьм, но у меня нет магии. У него она есть. Он может защитить меня, и сможет защитить вас.

Крейн пытается приблизиться к нему, растопырив ладони, как будто пытается успокоить норовистую лошадь.

— Он лжет тебе, Бром. Во что бы Гессенец ни заставлял тебя поверить, это неправда. Это то, чего они хотят. Ты нужен ковену, и они используют всадника, чтобы контролировать тебя. Что бы ты ни сделал или ни сказал, этого будет недостаточно, чтобы убедить духа перейти на твою сторону. Он связан с ними, а не с тобой.

— На этот раз, — говорит Бром с горьким смешком, качая головой. — На этот раз, Крейн, ты ничего не знаешь! Но это не имеет значения, это правда не важно. Потому что я докажу, что ты ошибаешься. Я докажу, что вы оба ошибаетесь. Ты хочешь изгнать всадника из моего тела, потому что боишься, кем я стану, когда наконец получу власть. Когда я наконец стану равным с вами обоими. Тебе нравится держать меня под своим гребаным контролем! — последнюю фразу он выкрикивает, тыча пальцем в грудь Крейна, его глаза черные и дикие. — Ты знаешь, что это правда.

Крейн потерял дар речи. Он с трудом сглатывает, вглядываясь в лицо Брома.

— У тебя всегда была власть, Бром. Над Кэт, надо мной. Ты держишь наши сердца в своих руках. Какой еще власти ты хочешь?

— Я хочу силу, способную защитить, — рычит он, глядя на меня. — Силу, способную дать отпор. Я не собираюсь отказываться от этого, не сейчас, когда на кону наши жизни. Ты можешь кричать на меня, можешь чувствовать, что тебя предали, можешь называть меня как угодно, но правда в том, что мне лучше, когда во мне живет всадник. И тебе тоже.

— Бром, — говорит Крейн, пытаясь схватить его, но Бром отмахивается от него.

— Оставь меня в покое, — рычит он, устремляясь к зданиям.

Крейн делает движение, чтобы последовать за ним, но я подбегаю и хватаю его за руку, оттаскивая назад.

— Отпусти его, — говорю я ему.

Крейн недоверчиво смотрит на меня, приоткрыв рот от удивления.

— Я не могу его отпустить.

— Я знаю, что не можешь, — говорю я, крепче прижимая его к себе. — И я тоже не собираюсь его отпускать. Но сегодня вечером мы должны. Мы должны дать ему время подумать.

— Мы не можем дать ему время подумать, — говорит он, нахмурив брови. — Кэт, нам нужно повторить ритуал. Ты же слышала, что сказала Сестра Софи.

— Слышала. Но ты знаешь, что не можешь заставить его. Ты можешь связать его, заткнуть рот кляпом и заковать в цепи, но ты не сможешь заставить Брома делать то, чего он не хочет. Вот как ты подходишь к делу, Крейн. С помощью силы и контроля, но не все так работает. Брому нужно принять это решение самостоятельно.

Он смотрит на меня, моргая.

— Ты принимаешь его сторону.

— Я не принимаю его сторону. Здесь нет никакой стороны. Я просто знаю Брома лучше, чем тебя, извини, но это правда. И чем больше ты загоняешь его в угол, чем больше давишь на него, тем дальше он убежит. Убегать — это его привычка, разве ты не понимаешь? И сейчас он старается сделать все, что в его силах ради нас, даже если на первый взгляд это не так. Он хочет защитить нас, потому что любит нас и думает, что всадник даст ему лучший шанс.

— Но он ошибается, — уныло говорит Крейн, глядя в темноту, где исчез Бром.

— И, возможно, он неправ, — говорю я. — Но, как бы нам обоим это ни было неприятно, он должен понять это сам, — я делаю паузу. — Есть небольшая вероятность, что ошибаешься ты.

Крейн смотрит на меня так, словно я влепила ему пощечину.

Я пожимаю плечами и отпускаю его руку, подбирая мантию, потому что холод начинает пробирать до костей.

— Я уверена, что время от времени с тобой такое случается.

Он поджимает губы, в его голове крутятся шестеренки, а затем он снова смотрит на озеро.

— Ну, мне немного неловко из-за того, что я провалил этот ритуал и поссорился с любимым на глазах у всех этих мертвых людей.

Я следую за его взглядом. Темные фигуры всего в нескольких футах от меня, они смотрят на нас голодными глазами и разинутыми ртами, и я тут же оглядываюсь на Крейна.

— Когда действие эликсира закончится?

Он наклоняется и хватает меня за руку.

— Недостаточно скоро.

Глава 31

Крейн

Я быстро собираю все предметы, которые взял с собой для ритуала, запихиваю их обратно в свою сумку, а затем тащу Кэт в сторону общежития. Потребуется время, чтобы эликсир выветрился, но я могу рассыпать круг из соли в своей комнате, чтобы в ней не было мертвецов. Это, по крайней мере, помешает нам разглядеть очертания за завесой, пока действие наркотика не закончится.

Когда мы входим в здание, я так зол, что просто вне себя от этого. Но это не обычный гнев, который приводит к ярости и нежелательным последствиям. Это другой вид гнева. Направлен не только на Брома, но и на меня самого, а также на ковен. Беспомощный гнев, когда ты знаешь, что если выплеснешь его, это ничего не изменит, и ты ничего не можешь сделать, чтобы предотвратить это. Он просто существует.

Я чувствую себя полным идиотом. Я должен был это предвидеть, должен был понять, что Бром много-много раз намекал на то, что ему нравится всадник, что он думает, будто у него с ним особая связь, и он думает, что может контролировать его. Я не подозревал, что он окажется настолько привязан к нему, что вообще не захочет его изгонять, точно зная, что поставлено на карту.

Его собственная жизнь и жизнь Кэт.

— Он играет с огнем, — бормочу я, открывая дверь в свою комнату и впуская Кэт внутрь. — Он не ведает, что творит.

— Он одумается, — говорит Кэт, и этого достаточно, чтобы заставить меня хлопнуть дверью с такой силой, что та чуть не слетает с петель.

— Одумается! — кричу я ей, не в силах сдержаться. — Нет времени, Кэт! Ковен собирается накачать тебя наркотиками, захватить власть над Бромом с помощью всадника, и все. У Брома нет времени разбираться с этим самостоятельно.

— Я знаю! — кричит она в ответ, ее глаза сверкают, мокрые волосы рассыпаются по плечам. — Я знаю, что у нас нет времени, но что мне сделать? Что мне сказать?

Я качаю головой, чувствуя, как в груди что-то сжимается.

— Мы потеряем его, сладкая ведьмочка, — шепчу я, и это осознание съедает меня заживо. — Мы потеряем его.

Ее челюсть сжимается, а глаза расширяются.

— Нет. Не потеряем. Я не перестану верить в него, даже если ты перестанешь.

Мгновение я смотрю на нее, поражаясь тому, как сильно она изменилась за такое короткое время. Хотя ее лицо по-прежнему круглое, милое и ангельское, она больше не такая. В ее голубых глазах есть твердость, в том, как она сжимает губы, есть решимость. Она больше не просто моя ученица, она равная мне и даже больше. Она может научить меня. Раньше я знал, что она могущественная, но начинаю подозревать, что она наконец-то сама осознала это.

— Я не перестану верить в него, — говорю я, подходя к ней и беря в ладони ее прекрасное лицо. — Потому что ты не перестанешь. Но пока он не придет в себя, я не могу рисковать. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы защитить тебя. Все.

При этих словах она замолкает, хмурясь, как будто что-то вспоминает.

— Бром тоже сказал мне нечто подобное, — говорит она.

Я игнорирую вспышку раздражения в себе.

— Еще бы, но сейчас я говорю, — я целую ее крепко и быстро, от чего у нее перехватывает дыхание. — Я не позволю им совершить то, что они задумали, — шепчу я ей, прижимаясь лбом к ее лбу. — Я буду защищать тебя до конца.

— Что ты будешь делать? — спрашивает она, тяжело дыша.

Я провожу рукой по ее лицу, большим пальцем по губам, и столько эмоций борются во мне за господство, что я не знаю, какую из них выплеснуть наружу.

— Хочу ребенка, — шепчу я ей в упор, пристально глядя в ее глаза.

Они расширяются от шока.

— Что?

Я наклоняюсь и целую ее в приоткрытый рот, притягивая ее губы к своим, затем отстраняюсь и убираю мокрые волосы с ее лица. Мой член уже тверд. Я всегда ее хочу.

— Я хочу стать отцом твоих детей, — говорю ей. — Хочу потомство от тебя.

Она широко моргает, и я не могу не улыбнуться тому, какой невинной она выглядит.

— Крейн, — шепчет она, кладя руки мне на грудь.

Я прикусываю губу.

— Позволь мне сделать так, чтобы ты забеременела, сладкая ведьмочка. Даже если ты не чувствуешь себя готовой к этому, даже если ты никогда не думала об этом, позволь мне сделать это.

— Сейчас? — спрашивает она, заглядывая мне в глаза.

Я улыбаюсь и прижимаюсь губами к ее щеке.

— Да, сейчас. Обычно я бы так не торопился, но, учитывая нынешние обстоятельства, чем скорее ты забеременеешь, тем лучше. Подумай о наихудшем варианте развития событий. Подумай о том, что могло бы произойти.

Она со вздохом отстраняется, выглядя испуганной.

— Ты думаешь, это сработает?

— Если ты забеременеешь от меня быстрее, чем от Брома, тогда да. Тогда их план сорвется.

— Если они узнают…

— Они не узнают. Они не смогут знать. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать им забрать тебя, но если случится худшее, это гарантия того, что ты не породишь проклятого антихриста и не устроишь конец света. Я думаю, стоит попробовать, нет?

— Значит, ты делаешь это только для того, чтобы спасти мир?

Я не могу удержаться от смеха, держа ее растерянное лицо в своих ладонях.

— Мир? Ты — мой мир, Кэт. Ты мое все. И я хочу, чтобы ты стала матерью моих детей. Не только одного, сладкая ведьмочка. Я хочу, чтобы у нас с тобой было много красивых детей. Это все, чего я хотел с самого первого дня. Ты не понимаешь, как много значишь для меня.

Она с трудом сглатывает.

— Наверное, я слишком боюсь. На случай, если это неправда.

— Это правда, Кэт, — говорю я, целуя ее в лоб. — Я до смерти люблю тебя.

— А Бром… — осторожно произносит она, заглядывая мне в глаза.

— Если все пойдет хорошо, если он придет в себя, как ты сказала, и мы все выберемся из этого живыми, он тоже будет с нами. Он — часть моего мира, рядом с тобой. Хочет ли этот брюзга быть с нами или нет.

Она, наконец, улыбается и на мгновение отводит взгляд, потом медленно кивает.

— Хорошо, — шепчет она.

— Хорошо? — спрашиваю я, и мое сердце замирает в груди.

Она кивает.

— Хорошо, — говорит она, берет мою руку и прижимается к ней губами. — Давай заведем ребенка.

— Я думал, ты никогда не спросишь, — рычу я. Веду ее задом наперед через комнату, дергая за мантию, пока тот не спадает, а затем осторожно опускаю ее на кровать. Она лежит подо мной, обнаженная, в лунном свете, льющемся через окно, и мне приходится напоминать себе, что с ней нужно делать это медленно, нежно и непринужденно. В ней только что были наши члены, а у меня даже не было времени смазать заживляющим маслом порезы на ее руках и груди. Насколько я вижу, она все еще под кайфом от эликсира.

— Ты такая красивая, — говорю я ей, сбрасывая мантию к своим ногам и склоняясь над ней. — Такая красивая, что иногда на тебя больно смотреть, — признаю я. — Как будто смотреть на тебя — это дар, который могут отнять.

Она сглатывает и смотрит на меня снизу вверх.

— Тогда не позволяй забрать.

Мое обладание ею, моя защита — все это бушует внутри, как зверь в клетке, проникает в вены, заставляя кровь кипеть. Я набрасываюсь на нее, заламываю ей руки над головой и просовываю ладонь между ее бедер. Она приподнимает их навстречу моим пальцам, и это так естественно, как инстинкт, как дыхание.

С ее губ срывается тихий стон, когда она раздвигает для меня ноги, и я нахожу опору в ее влажном влагалище, чувствуя ее желание и свое семя.

Я ласкаю ее нежными прикосновениями, мягкими поглаживаниями, которые дают больше, чем берут, размазывая ее влажность, пока низ ее живота не начинает напрягаться, а дыхание не становится прерывистым.

Ее глаза сияют, когда она смотрит на меня снизу вверх, прикрыв веки.

Мысленно я вижу нашу будущую жизнь, и чувствую, как мой член пульсирует еще сильнее в предвкушении.

Я никогда ничего так сильно не хотел.

— Я люблю тебя, — шепчу я, раздвигая ее ноги шире и проникая пальцами глубже. Она вся мокрая, и я провожу языком по ее ключице, потом прижимаюсь к ней всем телом. Она стонет, чувствуя, как вес моего тела вдавливает ее в постель, и я наблюдаю, как ее взгляд затуманивается, а губы приоткрываются, когда мой член прижимается к ее животу.

— Я чертовски сильно люблю тебя, — снова бормочу я, пристраивая свой член у ее входа, снова целуя ее, наши языки танцуют друг с другом. Она ахает, когда я вхожу в нее, раздвигаю ее и проталкиваю свой член в ее ожидающее влагалище. Она выгибает спину навстречу мне, ее груди напрягаются, а соски твердеют, когда я выхожу и снова вхожу в нее, полностью погружаясь. Это как трахнуть ее в первый раз, как воссоединиться с частью себя, которую, как я думал, потерял навсегда.

Я вхожу в нее, наблюдая, как закатываются ее глаза, как приоткрываются от удовольствия губы, и чувствую, как ее ноги обхватывают меня.

Когда становится слишком, я отстраняюсь, пытаясь вернуть себе контроль, пытаясь подарить ей это время, этот миг. Момент, когда я отмечаю ее как свою.

— Я хочу от тебя ребенка, — шепчу. — Я хочу этого, Кэт. Я хочу тебя.

Я целую ее в лоб, в нос, в щеки, в губы, двигаю бедрами, вжимаясь в нее легчайшими толчками. Провожу по ней кончиками пальцев, исследуя ее кожу, как карту сокровищ. Запоминаю каждый дюйм ее тела, вгоняю в нее свой член, который отчаянно пульсирует в ее влагалище.

Я так близок к тому, чтобы сорваться, что мне приходится выйти, перевернуть ее на бок и снова войти в нее сзади. Зарываюсь лицом в ее шею, обхватываю рукой ее бедро и пытаюсь сосредоточиться на чем угодно, только не на ощущении ее тела, но знаю, что это бесполезно.

Она — все, что я чувствую.

Она — все, что я знаю.

И когда я погружаю в нее свой член, вонзаясь в нее снова и снова, чувствую, как она сжимается вокруг меня.

Я стону ей в плечо, ее дыхание становится резче. Я отстраняюсь и снова врываюсь, отдавая ей больше себя, ту часть, которую я хочу, чтобы она сохранила навсегда. Часть себя, которая теперь принадлежит ей.

Мурашки бегут по ее коже, соски твердеют, когда я провожу по ним пальцами, а бедра напрягаются от моих прикосновений. Звуки, которые она издает, заглушают все мысли в моей голове и воспламеняют мою душу. Я закрываю глаза и прижимаюсь к ней еще сильнее, пытаясь стать еще ближе, пытаясь получить от нее больше. Обхватываю ее руками за талию, прижимаю ее спину к своей груди и погружаюсь в нее.

Я целую ее плечо и чувствую, как она дрожит в ответ. Ее влагалище трепещет, как бабочка.

Моя vlinder.

— О, боже, Крейн, — кричит она, ее тело напрягается, и от этого я чуть не кончаю.

Я быстро выхожу из нее и снова переворачиваю на спину, она обхватывает меня ногами за талию, и я вхожу в нее одним плавным толчком.

С грубым рычанием я врываюсь в нее, трахая самозабвенно, не сдерживаясь. Подтягиваю ее ноги к себе и прижимаю ее колени к груди, вхожу в эту прекрасную женщину, в эту прекрасную ведьму, и чувствую, как нарастает оргазм.

Утыкаюсь головой в изгиб ее шеи и тяжело дышу, прижимаясь к ее коже. Ее ногти впиваются мне в спину, и я чувствую, как ее горячее тело обхватывает мой член, а между нами собирается пот.

— Я сейчас кончу, — говорю я сквозь стон, мои мышцы сводит судорогой, когда приближается оргазм.

Я врезаюсь в нее, и шумные влажные звуки, издаваемые нашими телами, когда мы соприкасаемся, почти невыносимы. Это как наркотик, лучше, чем кайф от опиума, и я уже давно зависим от этой сладкой ведьмочки.

Я сильно двигаю бедрами, изливая в нее свое семя, и она вскрикивает, когда я кончаю снова и снова.

Крепко целую ее и вдыхаю запах, пока мой член пульсирует, и изливаюсь в нее горячими, животворящими потоками, которым, кажется, нет конца. Я двигаюсь в ней еще несколько раз, голова кружится, перед глазами все расплывается.

Прерываю поцелуй и заглядываю глубоко в ее глаза, ее щеки порозовели от удовольствия. Я слышу, как бьется ее сердце, чувствую, как оно бешено колотится в груди, и оно бьется ради меня.

Бьется ради нашей семьи.

— Если это не помогло, я с радостью попробую еще раз, — говорю я с безумной улыбкой.

Она издает сдавленный смешок и кладет руку мне на щеку, заглядывая в глаза.

— Я в этом не сомневаюсь, — говорит она и тоже улыбается.

Но это мягкая улыбка, хрупкая, в которой заключена вся тяжесть мира.

В глубине души я осознаю опасность за пределами этой комнаты, знаю, что утром мы должны отправиться за Бромом и сделать все, что в наших силах, дабы убедить его не сдаваться Гессенцу, и знаю, что нам так много всего предстоит сделать ради «долго и счастливо», которое включает в себя нас троих и Кэт, которая забеременеет от меня, и все же я хочу как можно дольше остаться сейчас в моменте.

— Кэт, — говорю я ей, наклоняясь и беря ее руки в свои, мои ладони слегка покалывает от порезов. — Моя прекрасная ведьмочка. Я не знаю, что ждет меня в будущем, но знаю одно. Я хочу быть отцом твоих детей. Хочу, чтобы наш дом был где-нибудь далеко-далеко отсюда, и Бром был с нами. Я хочу жениться на тебе.

Похоже, это удивило ее больше, чем появление ребенка. Ее взгляд смягчается, а уголки губ приподнимаются.

— Ты так делаешь предложение? — застенчиво спрашивает она.

Я улыбаюсь и прижимаюсь губами к ее рукам.

— Выходи за меня замуж, Кэт.

И только после того, как вопрос был задан открыто, я осознаю, что сделал предложение женщине, которая никогда даже не говорила, что любит меня.

Я сжимаю челюсти, готовясь к отказу.

Но тут она гладит мои руки.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, да, Икабод Крейн? — говорит она.

Я чуть не падаю на нее сверху.

Качаю головой, слишком боясь позволить своему сердцу проглотить ее слова, такому жадному до ее любви и привязанности.

— Я бы не сходил с ума, если бы знал, — признаюсь я. — Но ты могла бы легко избавить меня от страданий.

Она издает легкий смешок, такой смех, который обманывает тебя, заставляя думать, что все будет хорошо.

— Сама виновата, да? Потому что моему мозгу требуется слишком много времени, чтобы осознать, что давно чувствует мое сердце.

Я вопросительно поднимаю брови, ожидая, что она скажет.

— Я люблю тебя, — говорит она. — Я ужасно в тебя влюблена.

Я облегченно выдыхаю и кладу голову ей на плечо. Она отпускает мои руки и начинает гладить мою спину.

— Даже Бром знал, — говорит она.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее, и мое сердце снова замирает.

— Бром знал, что ты любишь меня?

Она кивает.

— Да. И я сказала ему, что боюсь признаться тебе.

— Почему?

— Потому что думала, что ты попросишь меня выйти за тебя замуж. Я и представить себе не могла, что ты все равно это сделаешь, вдобавок к тому, что скажешь, как сильно хочешь, чтобы я забеременела.

— Ты боялась, что я попрошу тебя выйти за меня замуж? — повторяю я.

Господи, неужели я настолько предсказуем?

— Ага. Потому что знала, что соглашусь.

— Звучит так, будто я тебя заставляю.

Она улыбается мне.

— Ты даже не представляешь, какой ты неутолимый, Крейн. Все вращается вокруг тебя, и я даже не уверена, что ты это осознаешь. Мы с Бромом вращаемся на твоей орбите, как звезды на небе. Невозможно остаться в стороне. Невозможно сказать тебе «нет».

— Ты хочешь сказать мне «нет»?

Кэт качает головой, прикусывая нижнюю губу.

— Ни за что.

— Значит, если я лягу рядом с тобой и заставлю залезть мне на лицо, чтобы я ласкал твою вагину, ты тоже не откажешься?

Она смеется.

— Нет. Но если хочешь, чтобы я забеременела, то мне жаль тебя огорчать, это не лучший способ.

— Да, но ты все равно такая вкусная, — говорю я ей.

Затем я переворачиваюсь на кровати, хватаю ее за бедра и увлекаю за собой в глубину ночи.

Глава 32

Кэт

Стук.

Стук.

Стук.

Я резко сажусь, сердце бешено колотится в груди. В комнате темно, если не считать лунного света, проникающего через окно, а рядом со мной Крейн тихо похрапывает в глубоком сне.

Я только что услышала призрак Вивьен Генри за дверью?

— Крейн? — шепчу я, кладя руку ему на лоб. Его кожа горячая на ощупь, и он не шевелится, только ресницы трепещут. — Крейн? — повторяю я.

Но он продолжает спать, и у меня не хватает духу разбудить его. Я смотрю на пузырек с настойкой на столе и думаю, не принял ли он, пока я уже спала. С другой стороны, после такой ночи, ритуала, игры с кровью, секса, эмоций, я не удивлюсь, если он вымотался.

Я тоже устала, но все равно не могла нормально уснуть. Я думала лишь о том, что Крейн сделал мне предложение, и я согласилась. Мы помолвлены. И, возможно, я беременна от него.

Я думала о Броме. Знаю, что он зол, знаю, что Крейн наговорил ему довольно жестоких слов из страха, но если бы я могла поговорить с Бромом, возможно, смогла бы достучаться до него. Я видела боль и мучение в его глазах, когда он сказал, что стал сильнее, когда в нем поселился всадник. Но всадник не поможет Брому так, как он думает. В конце концов, он только разделит нас.

Спускаю ноги с кровати, размышляя, разозлится ли Крейн, если я пойду в спальню Брома, чтобы проведать его, но за дверью снова раздаются глухие удары.

— Чего ты хочешь? — говорю я.

Тишина.

Встаю и оглядываюсь на Крейна, надеясь, что он проснется, но он все еще храпит с открытым ртом. Я удивлена, что у него не текут слюни.

Беру подсвечник и вызываю пламя, поджигая фитиль. Даже это действие магии немного истощает меня, но мне нужно видеть. Хватаю пальто Крейна и натягиваю его, чтобы защититься от холода, затем подхожу к двери и открываю ее, выглядывая в коридор. Кровавый след тянется прямо и заворачивает за угол, как и в прошлый раз.

Я оглядываюсь на Крейна и тихо закрываю дверь. Хочу знать, что Вивьен хочет показать мне на этот раз, но не собираюсь спускаться в подвал одна, если она ведет меня именно туда.

Со свечой, слегка дрожащей в руке, я крадусь по коридору. Сейчас так тихо, особенно учитывая, что учителя Дези и Дэниэлс ушли, и хотя Крейн упомянул, что сторож тоже живет здесь, я не удивлюсь, если он тоже исчез.

Я заворачиваю за угол, ожидая увидеть кровавую дорожку, ведущую вниз по лестнице, и в этом случае я планировала развернуться и вернуться в комнату Крейна, но кровь течет по надстройке и сворачивает за угол, в женское крыло.

Я ускоряю шаг, стараясь не сбить босые ноги в кровь, затем замедляюсь, собираясь свернуть в другое крыло.

Заворачиваю…

И издаю беззвучный крик.

Вивьен Генри стоит в футе от меня.

Женщина смотрит на меня пустыми белыми глазами, ее рот — черная открытая дыра, как будто она глотает мои крики, как будто собирается проглотить меня целиком.

Затем она резко отступает назад и в сторону, освобождая мне дорогу, и указывает на коридор скрюченным костлявым пальцем.

Я даже дышать не могу, моим легким не хватает воздуха, а сердце, кажется, вот-вот остановится. Прижимаю руки к груди и смотрю туда, куда она указывает.

На комнату мисс Чой, дверь в которую закрыта.

Я оглядываюсь на Вивьен. Она представляет собой гниющий, гноящийся труп с огромной зияющей дырой посередине, которая окрашивает ее разорванную ночную рубашку в темно-красный цвет. Похоже, что все ее органы были удалены, и она истекает кровью прямо на пол.

И все же, даже в этих белых глазах я не чувствую ничего злого. Думаю, она пытается помочь мне, а не заманить в ловушку.

Боже мой, надеюсь, это правда.

— Ты хочешь, чтобы я зашла туда? — шепчу ей.

Вивьен подносит палец к своим несуществующим губам и кивает.

Я подавляю свой страх и направляюсь к комнате мисс Чой. Мне кажется неправильным поворачиваться к Вивьен спиной, но приходится.

Затем, взявшись за дверную ручку, я останавливаюсь и оглядываюсь через плечо.

Коридор пуст.

Крови тоже нет.

Вивьен Генри исчезла.

Я делаю глубокий вдох и открываю дверь, обнаруживая, что она не заперта.

В комнате госпожи Чой темно, если не считать лунного света. Все выглядит точно так же, как и тогда, когда я была здесь в последний раз, и хотя нет ни благовоний, ни сигарет, в комнате все равно пахнет.

Я захожу внутрь, оставляя дверь широко открытой, и осматриваюсь. Картина с изображением ворона разрезана, птица вырезана прямо из холста, отчего у меня мурашки бегут по спине. Кровать не заправлена, несколько ящиков комода открыты, нижнее белье вывалено наружу.

На столе лежит опрокинутая бутылочка, рядом с ней — пробка. Я поднимаю ее и рассматриваю в лунном свете, видя внутри совсем немного черной жидкости. Вдыхаю аромат лакрицы, а затем смотрю на этикетку, на которой от руки написано чернилами: «Carbones Corrumpebant». Что-то про уголь.

Я завинчиваю пробку и прячу флакон в карман, думая, что Крейну это может пригодиться.

Затем слышу всплеск из ванной.

Мое сердце замирает.

О боже.

«Выйди из комнаты», — говорит голос внутри меня. «Выйди из комнаты и беги к Крейну».

Но что, если это мисс Чой? Что, если она все еще жива?

Вивьен Генри сказала мне прийти сюда, не так ли? Разве она не пытается помочь?

Я пытаюсь выровнять дыхание и медленно, бесшумно подкрадываюсь к открытой двери ванной.

Вхожу внутрь и задыхаюсь, роняю свечу, пламя гаснет.

Ванна до краев наполнена кровью, на поверхности отражается полная луна.

И пока я стою и смотрю на это, кровь начинает пульсировать и двигаться.

Из жидкости поднимается голова.

Сначала я не понимаю, кто это, то ли мисс Чой, то ли Вивьен, или вообще Мари.

Затем голова появляется полностью, темные волосы прилипли к щекам, кровь ручьями стекает с лица, а затем глаза открываются и смотрят прямо на меня, полностью черные.

И знакомые.

Это моя мама.

— Мама? — я вскрикиваю, чувствуя, как у меня кружится голова. Не осмеливаюсь подойти к ней ближе, но не смогла бы пошевелиться, даже если бы попыталась.

— Катрина, — говорит она, и, несмотря на то, что ее глаза выглядят такими нечеловеческими, несмотря на то, что она купается в ванне, полной крови, ее голос звучит нормально. — Ты не должна быть здесь.

Я яростно качаю головой.

— Нет. Я… я не понимаю. Почему ты здесь? Что это?

Ее черные глаза пристально смотрят на меня, и я чувствую в них силу, с помощью которой она пригвоздила меня к месту, как муху к стене.

— Я тоже не думаю, что должна здесь быть, — говорит она, оглядываясь по сторонам. — Мне было нелегко прорваться сквозь защиту. Что случилось с этим местом?

— Почему ты в ванне с кровью у мисс Чой? — резко спрашиваю я, удивляясь силе своего голоса.

Какое-то мгновение она смотрит на меня, а потом садится в ванне, свесив руки по бокам, и кровь брызжет на пол.

— Это мое средство для восстановления сил. Я делаю это каждое полнолуние. Хотя, похоже, на этот раз они не хотели меня пускать. Думали, обереги меня отпугнут, да?

— Мы в изоляции, — говорю я ей. — Неделю назад они установили дополнительную защиту, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. Ты разве не знала об этом?

Она качает головой.

— Нет. Ты же знаешь, я прихожу сюда только раз в месяц. Наверное, повезло, что для меня сделали исключение. А может, это место просто слишком хорошо меня знает. Может, они и выгнали меня из своего ковена, но это не значит, что школа с ними согласна.

Я моргаю, пытаясь осознать весь ужас происходящего.

— И ты приходишь сюда, чтобы посидеть в ванне с кровью? Этим ты занимаешься каждый месяц? Чья это кровь?

Она пожимает плечами.

— Не знаю. После того, как Сестры заканчивают с кандидатами и их органами, трудно понять, как выглядел человек изначально. Я забираю тех, кто внизу. Все, что мне нужно, — это их кровь.

Внизу?

Боже милостивый.

— Из комнаты с паутиной? — спрашиваю я, чувствуя тошноту.

— Из логова Горууна, — мрачно произносит она.

О боже. Я пячусь назад, пока не натыкаюсь на стену, мне нужно что-то, чтобы удержаться на ногах.

— Это здание построено на крыше логова демона? — я задыхаюсь.

— Большинство зданий построены на чем-то, — объясняет она. — Эта земля обладала магией задолго до появления первых поселенцев, даже до ковенов. Мои сестры построили школу прямо на крыше, чтобы лучше впитывать древнюю энергию в учителей и учеников, а затем возвращать ее нам.

— Ты имеешь в виду, перекачивать, — с горечью говорю я. — Точно так же, как ты поступила с папой.

Она прищуривается, глядя на меня, и я ощущаю взгляд в своем мозгу, как будто меня протыкают раскаленным железом.

— Твой отец выполнил свою задачу. Он дал мне энергию и магию, необходимые для того, чтобы я осталась в живых. Это была сделка, не более.

— И ты использовала меня в качестве пешки.

— Лучше ты, чем я, — холодно говорит она. — Мне пришлось бы выйти замуж за Лайама Ван Бранта. Ужасный человек. Твой отец, по крайней мере, был добрым и веселым.

— И жертвой стала я, а не ты.

Она моргает, глядя на меня, из ее глаз падают капли крови.

— Жертвой? Ты бы родила ребенка от Брома, в любом случае, ты всегда этого хотела.

— Но ты бы забрала ребенка, а потом убила бы меня и Брома.

— Не говори глупостей, — говорит она, как будто все это не глупо. — Я бы не стала убивать собственную дочь, а Бром, по крайней мере, был бы полезен, если бы у него родился еще один наследник от тебя.

— Ты бы не убила собственную дочь, но хотела лишить меня магии? — кричу я. — Ты бы не убила собственную дочь, но отдал бы меня своим сестрам, и меня убили бы они?

— Я не хотела забирать твою силу, Катрина, — возмущенно говорит она. — Мне нужно было всего лишь немного времени. Я забирала у тебя всю твою жизнь, а ты даже не замечала.

Мои глаза расширяются.

— Что?

— Это прерогатива матери. Я родила тебя. Я подарила тебе жизнь. Взамен ты должна мне свою душу. Материнство — это такая же сделка, как и брак. Но я не хотела убивать тебя, дорогая доченька. Я хотела для тебя только самого лучшего. Когда ты родишь ребенка от Брома, ты поймешь, что я имею в виду. Ты тоже будешь желать для него лучшего.

— Этого ребенка пообещали демону!

— И какая это честь, — она вздергивает подбородок. — Твой ребенок откроет новую эру. Все обещания Горууна сбудутся. Ведьмы унаследуют землю, и все благодаря тебе. Ты станешь властной, королевой, а Бром — королем, и вы будете править вместе со своим ребенком. У вас будет вечная жизнь.

Я качаю головой.

— Нет. Сестра Софи такого не говорила.

— Что сказала сестра Софи? — спрашивает она, напрягаясь.

— Что они планируют убить нас обоих. Что, когда наступит Самайн, они полностью завладеют Бромом, используя всадника, накачают меня наркотиками и заставят его оплодотворить меня. А потом Брома убьют, и то же самое случится со мной, когда я рожу.

Она хмурится, садится прямее, и кровавая вода выливается наружу.

— Нет, — говорит она. — Неправильно. Это совсем не так. Софи лжет тебе.

— Я так не думаю. Она говорит, что на нашей стороне.

— И я тоже на твоей стороне, Катрина! — восклицает мама.

Я горько смеюсь, не зная, кому больше верить.

— Я никому не могу доверять, — говорю я ей. — Единственные, кому я доверяю, это Крейн и Бром. И мы уедем отсюда, как только сможем, как только избавимся от всадника. Тогда мы уедем и никогда не вернемся.

Мама открывает рот, но затем замирает, словно что-то почувствовав.

— Кто там? — из соседней комнаты доносится громкий голос Леоны, я слышу, как она входит.

Мама в ужасе смотрит на меня и одними губами произносит:

— Прячься.

Есть только одно место, где я могу спрятаться, только одно, что я могу сделать.

Я быстро двигаюсь вдоль стены, пока не оказываюсь в тени ванной, и закрываю глаза, вызывая магию теней в своих венах, пока не сливаюсь с темнотой.

О небеса, надеюсь, что никто меня не видит.

Я наблюдаю за мамой в ванне, но она не смотрит в мою сторону. Вместо этого она наблюдает за тем, как в дверном проеме появляется силуэт Леоны в плаще, а за ней входит Ана.

— Сара, — говорит Леона укоризненным голосом. — Что ты здесь делаешь?

Я задерживаю дыхание, боясь, что мама намеренно выдаст меня или, возможно, сделает это случайно.

— Ты знаешь, почему я здесь, — говорит мама твердым и холодным тоном. — Ты думала, я забуду, что сегодня полнолуние? Я едва держусь на ногах, у меня слезают ногти.

— Но мы усилили защиту, — говорит Леона, опуская капюшон.

Я чуть не вскрикиваю, но мне удается подавить шум.

Лицо Леоны лишено кожи, оно состоит из слизистых серовато-коричневых мышц и сухожилий, ее глазные яблоки почти вываливаются из черных впадин.

Вот как они выглядят под чарами.

Настоящие монстры.

— Как ты сюда попала? — спрашивает Ана, милосердно не снимая капюшона и пряча лицо в тени.

— Ты всегда недооценивала меня, да? — ехидно говорит мама. — Что моя власть ничего не значит лишь потому, что я больше не являюсь частью ковена.

— Мы в строгой изоляции, — говорит Леона. — Студенты и персонал начинают беспокоиться. Нам удалось заставить их думать, что за всем этим стоит Гессенец, поэтому они понимают, что дополнительные меры предосторожности необходимы для их собственной безопасности.

— Итак, каков план? — многозначительно спрашивает мама. — За все эти годы я никогда не видела такой небрежной работы. Люди теряют голову буквально каждые два дня, не говоря уже о том, что слухи уже просочились в город. Все обсуждают, что здесь происходит, говорят о пропавших учителях и студентах, совершающих самоубийства на глазах у публики.

— Это вина твоей дочери! — огрызается Леона. — И этого чертова профессора!

— А еще есть Бром, которым ты без проблем манипулируешь ради собственной выгоды, — возражает мама.

— Ты тоже его используешь! — говорит Леона. — Наша выгода — это твоя выгода. У нас одни и те же цели.

— Тогда почему Катрина сказала мне, что ты планируешь убить Брома после того, как он оплодотворит ее? И что ты планируешь убить ее, как только родится ребенок? Неужели ты думала, что я буду сидеть сложа руки и позволю тебе убить свою единственную дочь?

О нет. Нет. Нет. Зачем она им это рассказывает?

— Кто сказал это Катрине? — Леона усмехается своим безгубым ртом. — Когда она тебе это поведала?

Моя мама вздергивает подбородок.

— Когда они с Бромом были у нас на ужине в прошлые выходные. Она знает правду. Я не знаю, откуда.

— Софи, — бормочет Ана, и Леона смотрит на нее и кивает.

— Да, — размышляет Леона. — Да, Софи. Я всегда подозревала, что она может так поступить. Она слишком сильно заботится о своем сыне.

— Так же, как я забочусь о своей дочери, — говорит мама. — Почему это шокирует тебя? Разве ты не привыкла к тому, что матери заботятся о своих детях?

Леона издает смешок.

— О да, Сара, ты — воплощение идеальной матери. Посмотри на себя, купаешься в крови, чтобы прожить еще месяц. Знаешь, если бы ты не выбрала Балтуса и вышла замуж за Лиама, мы бы никогда не исключили тебя из ковена. Ты могла бы лакомиться наполненными магией частями тела, вместо того чтобы купаться в их крови. Но ты любишь объедки. В конце концов, это все, чего ты заслуживаешь.

Моя мама наклоняется вперед в ванне, свирепо глядя на них.

— Пообещайте, что не причините вреда Катрине. Убивайте Брома, но смейте причинять вред моей дочери никоим образом. Она принадлежит мне, а не вам.

Леона усмехается.

— Ты принадлежишь нам, Сара, и, по умолчанию, твой ребенок тоже. Если Катрина правильно разыграет свои карты, то, возможно, мы сможем сделать исключение. Но если она этого не сделает, то все равно умрет и станет пиром для ведьмы. Как же будет сладко, с ее то силой.

— Очень, — подхватывает Ана, и мне приходится подавить дрожь от ее хищного тона.

— Нам просто нужен этот ребенок, Сара, — продолжает Леона. — Это все. И как можно скорее. Я не против, если мир за воротами немного развалится. Нужно три месяца. Как только ребенок родится, всему миру придет конец. Возможно, Горуун поможет ускорить процесс. Возможно, всего один месяц вместо трех, и проблемы исчезнут.

— Ты кажешься слишком самоуверенной, — мрачно говорит мама. — Все эти разговоры о том, что она родит через три месяца, ведь она еще даже не беременна.

— Ох, но план уже в действии, — говорит Леона. — Церемония может начаться уже сегодня вечером.

— Я думала, ты ждешь Самайна? — с беспокойством говорит мама.

— Луна урожая тоже сойдет, — говорит Леона. — Бром уже у нас в соборе. Всадник очень умело его обманул.

Нет.

Нет.

Мои глаза расширяются, желудок скручивает, и требуется вся энергия, чтобы сохранить магию теней.

— Бром у вас? — осторожно спрашивает мама.

— Да. Во всяком случае, его тело. Его семя. Вот что имеет значение. Боюсь, на данный момент всадник полностью овладел им, и пути назад не будет. Как только мы найдем Катрину, начнется ритуал, и Горуун будет присутствовать, чтобы благословить, — она делает паузу. — Ты не видела Катрину?

Мама качает головой.

— Нет.

— Почему у меня такое чувство, что ты лжешь? — Леона делает шаг вперед.

— Я не лгу.

— Ты бы не стала лгать, пытаясь спасти собственную дочь, не так ли?

— Нет. Я не… я… вы проверяли комнату профессора Крейна? Я уверена, что она с ним.

— Мы только что оттуда, — говорит Ана, и у меня замирает сердце. — Никого из них там не было.

Слава богу.

— Понятно, — говорит мама, отводя взгляд.

— Ты сказала им, — возмущается Леона, наклоняясь над ванной. — Ты сказала им бежать и прятаться?

— Нет, — говорит мама, качая головой. — Я этого не делала, — затем она встречает ужасный взгляд Леоны. — Но я бы хотела.

Леона выпрямляется, на ее губах появляется ухмылка.

— Хм-м. Спасибо за честность, Сара. По крайней мере, теперь мы знаем, что не можем тебе доверять.

И тут Леона протягивает руку и поджигает окровавленную воду в ванне.

— Тебе следовало сгореть, как твои предки, моя дорогая дочь, — говорит ей Леона, пока моя мать кричит и пытается выползти из ванны. Пламя разгорается все сильнее, жар наполняет комнату, и только по чистой случайности то место, где я стою, все еще в тени.

— Нет! — мама кричит, агония пронзает мое сердце, огонь охватывает ее голову, кровь горит, как будто все облили маслом. Уверена, что учителя, оставшиеся в этом здании, услышат крики.

Но куда они пойдут?

Куда они могут убежать, если ковен все равно их найдет?

Леона и Ана разворачиваются, их плащи развеваются вокруг, когда они выходят из комнаты, и я остаюсь наедине со своей умирающей матерью, которая сгорает и тонет в ванне.

И я даже не могу спасти ее. Хочу. Несмотря на все, что она мне сделала, я хочу спасти ее. Я хочу попытаться искупить ее вину, как будто это избавит меня от какой-то ужасной участи. Хочу избавить ее от этого ужаса, основываясь исключительно на том факте, что, как мне кажется, она бы пощадила меня.

Но не могу. Я просто стою в тени и смотрю, как она сгорает дотла, пока пламя не гаснет, снова погружая нас в лунный свет, и ее обугленное тело уходит под воду.

Все становится таким, как было, когда я впервые вошла в ванну.

Как будто вообще ничего не случилось.

Глава 33

Бром

В тот день, когда меня догнал всадник, я был на Манхэттене, стоял у здания профсоюза, пытаясь найти какую-нибудь работу. У меня было ужасное чувство, что за мной наблюдают, в чем не было ничего необычного. В конце концов, все те четыре проклятых года, что я убегал из Сонной Лощины, я чувствовал, что за мной наблюдают, куда бы ни пошел.

Но это было другое. Это было ощущение, что за мной наблюдают изнутри.

Ощущение, что есть кто-то еще, не только в сознании, но и в теле.

Я никогда раньше не испытывал такого страха.

Моя душа была разделена пополам и на четвертинки. Мной завладели поневоле.

После этого все стало черным, как в тумане, пока я снова не оказался в Сонной Лощине.

Но сегодня вечером, сейчас, я уже в Сонной Лощине.

Я просто знаю, что вот-вот окажусь где-то в другом месте.

Чувствую эту тьму, это марево, которое ждет, чтобы перенести меня туда.

Раздается стук, и вместе с ним я ощущаю смерть. Почти смеюсь. Знаю, что это не Крейн. Я хочу, чтобы это был он. Я хочу, чтобы это были Крейн и Кэт, хочу попросить у них прощения.

Но это не они.

Это моя судьба.

Я встаю с кровати, подхожу и открываю ее. В любом случае, стук — просто формальность. Он бы выломал дверь топором и вошел сам.

С другой стороны — всадник.

Двухметровый, без головы, в черном плаще.

Я смотрю на него, на то место, где должна быть голова, и решаю не показывать своего страха.

Герой не так должен умирать.

— Ты здесь, — говорю я монстру.

«Ты звал меня», — говорит Гессенец у меня в голове. «Ты знаешь, что должен сделать».

Я киваю, с трудом сглатывая.

— Знаю. Отдать свою душу.

Гессенец входит в комнату, втягивая в себя весь воздух и энергию, топор волочится за ним. Он поворачивается ко мне лицом, с его плаща движутся тени, готовые задушить меня.

— Но мы заключили сделку, — говорю я ему, расправляя плечи. — И ты должен выполнить. Это единственное, что в конце концов спасет твою душу.

Гессенец смеется.

«Ты ничего не знаешь о моей душе».

— Нет. Но я знаю свою. И они соединятся.

Я протягиваю руку, как будто обмен рукопожатием со злым духом — это обычный вежливый поступок. До этого последнего момента я никогда не заботился о вежливости и формальностях.

«Тогда даю слово», — говорит всадник.

Затем Гессенец протягивает руку и пожимает мою.

И тут я снова чувствую его изнутри.

Я чувствую, как мир погружается во тьму.

Глава 34

Кэт

Не знаю, как долго я стою в ванной мисс Чой, уставившись на кровь, в которую погружен труп моей матери, но этого достаточно, чтобы понять, что Леона и Ана, наверное, уже вышли из здания. Возможно, они спустились в подвал — в логово Горруна. Я не могу не содрогнуться при этой мысли.

Но больше не могу ждать. У меня нет времени горевать о тяжелой потере матери. Времени хватит только на то, чтобы найти Крейна и спасти Брома.

Я выбегаю в холл, забыв подсвечник, но здесь светло, благодаря лунному свету, проникающему сквозь окна. Бегу к комнате Крейна, хотя и не ожидаю застать его там, особенно после того, как Леона и Ана уже нанесли ему визит.

Тем не менее, дверь открыта, и я перехожу через соляную линию на середину комнаты, лихорадочно оглядываясь в поисках каких-либо признаков. По крайней мере, может быть, я смогу воспользоваться его пистолетом. Ведьмы не бессмертны, они не выживут после пули в голову, я уверена в этом.

— Кэт, — слышу я шепот Крейна и оборачиваюсь, увидев, как от стены отделяется тень, в точности похожая на его теневую версию в долине в ту первую ритуальную ночь. Я почти кричу, пока тень не растворяется и не превращается в Крейна.

— Как ты это сделал? Нет! — восклицаю я. — Когда ты успел научиться магии теней?

Он хватает меня, притягивая к себе, и прижимает так крепко, что я не могу дышать.

— Я не учился. Позаимствовал у тебя. Ох, слава богу, с тобой все в порядке.

— Но я сама только что пользовалась магией. Я думала, что, когда ее одалживаешь, то буквально забираешь ее у человека.

Он отстраняется, его пристальный взгляд с тревогой скользит по моему лицу.

— Видимо, из-за нашей связи, или, возможно, из-за ритуалов, мы естественно отдаем это друг другу, — затем он качает головой. — Что с тобой случилось? Я проснулся как раз в тот момент, когда услышал, что Леона и Ана стоят за дверью. Мне удалось скрыть тело в тень под кроватью. Они искали, но не нашли меня.

— У них Бром, — тихо вскрикиваю я.

Его глаза чуть не вылезают из орбит.

— Что? — шипит он, сжимая мои плечи. — Откуда ты знаешь?

— Я была в ванной у госпожи Чой. Моя мама была там, она купалась в крови. Именно это она и делает в полнолуние. Купается в крови тех, кого приносят в жертву, чтобы она могла остаться в живых.

— Она причинила тебе боль? — спрашивает он, скрипя зубами.

— Нет, она мертва, — выплевываю я. — Она мертва. Я спряталась в тени, используя магию, и в комнату вошли Леона с Аной. Они сказали, что у них Бром, что они собираются найти меня и провести ритуал сегодня вечером, не дожидаясь Самайна. А когда мама сказала им, что не хочет причинять мне вреда, они убили ее. Прямо у меня на глазах. Сожгли заживо. И вдобавок ко всему, кажется, что Леона на самом деле моя бабушка.

Крейн просто кивает, его взгляд напряжен, пока он пытается осмыслить услышанное.

— Где Бром? Ты знаешь?

— В соборе, — отвечаю я ему.

Он отпускает меня, и я чувствую, что нетвердо стою на ногах. Он подходит к своему столу и достает пистолет.

— Но они сказали, что он ушел. Что всадник теперь полностью захватил власть, — добавляю я, едва сдерживая слезы. — Он полностью одержим и не возвращается.

— Насколько им известно, — говорит Крейн, засовывая пистолет сзади за пояс брюк. — Они не знают, чего мы добились с помощью ритуалов. Возможно, мы и не изгнали всадника из Брома, но это только потому, что Бром держался. Мы по-прежнему связаны, по-прежнему едины и привязаны друг к другу. Для всадника не останется места, потому что ему придется завладеть и нами тоже. А теперь давай, надевай ботинки.

— Мы вернем его? — с надеждой спрашиваю я, хотя ужас сжимает мне сердце.

— Мы вернем нашего парнишу, — говорит он с неподдельной решимостью. Подходит, обхватывает мое лицо ладонями и крепко целует, потом отпускаем и, схватив за руку, тянет к двери.

— Ох, я нашла это в комнате мисс Чой. Может, пригодится? — спрашиваю я, когда мы быстро спускаемся по лестнице, вытаскивая странную бутылку.

Крейн берет ее у меня и останавливается в лунном свете, чтобы получше разглядеть.

— Ого, — одобрительно произносит он. — Это правда пригодится, — он возвращает ее мне. — Выпей то, что осталось. Оно все еще должно подействовать.

— Что это? — спрашиваю я, вынимая пробку, и до меня доносится запах лакрицы.

— Если сегодня вечером что-то пойдет не так и тебя накачают наркотиками, это предотвратит действие. Это нейтрализатор из древесного угля. Пей.

Я киваю и проглатываю содержимое бутылки. Не хочу думать о том, что произойдет, но нужно быть готовой к худшему.

Мы выскакиваем за двери здания и вместе, синхронно используя магию теней, держимся темноты, чтобы нас никто не мог увидеть, и направляемся к собору. В здании темно, если не считать мягкого мерцающего свечения, проникающего сквозь верхние витражи.

Мы подкрадываемся к каменному зданию, пытаясь заглянуть внутрь, но сквозь разноцветные стекла трудно что-либо разглядеть, и мы также не хотим рисковать, чтобы нас увидели. К счастью, если используешь магию теней, то можно увидеть, как кто-то еще использует ее.

— Знаешь, мне кажется, я знаю, что они делали во время тестирования, — шепчу я ему дрожащим голосом. — Когда нас только приняли в школу.

— Что?

— Я думаю, они раскрывали нас так же, как мисс Чой и других. Думаю, они заглядывали в наши внутренности. Чтобы оценить, сколько магии внутри, и что мы сможем им дать. Таким образом, они могли развивать нас с помощью уроков, создавая резервы, которые в конечном итоге могли бы использовать.

Когда Крейн ничего не отвечает на это, я бросаю на него взгляд, и он смотрит на меня с абсолютным отвращением, скривив губы.

— Я лучше буду верить, что это неправда, — морщится он.

Но он так же хорошо, как и я, знает, что это правда. Я не знаю, что еще Сестры с нами сделали, но есть чертовски веская причина, по которой никто из нас не может вспомнить тестирование. Они буквально вскрывали нас и ощупывали, проверяя, достаточно ли мы полезны для их употребления.

Как и говорила мама: «созрели для отбора».

Я борюсь с дрожью, чувствуя одновременно злость и ужас из-за того, что моя мама умерла таким образом.

Я уже собираюсь повернуться к Крейну и спросить его, стоит ли нам попробовать пройти через парадную дверь или в собор есть запасной выход, возможно, другой путь, когда поворачиваю голову и…

Крейна больше нет.

Я моргаю, оглядываюсь по сторонам. Вокруг только темнота. Неужели он превратился в еще более глубокую тень?

— Крейн? — шепчу я, протягивая руку в надежде дотронуться до него.

И до чего-то дотрагиваюсь.

До чего-то твердого и холодного.

Чего-то не похожего на Крейна.

Я задыхаюсь и отдергиваю руку, когда всадник без головы выходит на свет, занеся топор над головой.

Глава 35

Кэт

Луна блестит на лезвии топора всадника, который нависает надо мной, и крик срывается с моих губ.

Но вместо того, чтобы обрушить его на меня, его рука устремляется вперед, и он хватает меня за горло, поднимая в воздух. Я никогда раньше не видела его так близко, никогда не чувствовала на себе его рук, его огромной силы, ужасного зловония, исходящего от него темными волнами.

Я пытаюсь вздохнуть, заговорить, но не могу. Мои пальцы тщетно тянутся к его руке в перчатке, пытаясь оторвать, но мои ноги болтаются над землей, и я чувствую, что он наблюдает за мной, несмотря на то, что у него нет глаз.

— Ты так и будешь стоять там, как слабоумный? — раздается резкий голос Леоны, и всадник поворачивается к ней. Леона стоит у увядающего куста георгин у задней стены собора, Ана по одну сторону от нее, Маргарет — по другую. Софи нет.

Она делает знак всаднику рукой, и Гессенец направляется к ней, увлекая меня за собой. Сестры проходят через заднюю дверь в собор, существо без головы следует за ними.

Прежде чем я успеваю понять, что происходит, всадник кладет меня на стол, нет, на алтарь, и Ана с Маргарет подходят к моим рукам, держа их у меня над головой. Всадник крепко сжимает мое горло, не давая закричать, в то время как Леона подходит к моим ногам, широко разводит их и привязывает к столу.

Затем Леона проделывает то же самое с моими руками, потом достает из-под алтаря пузырек с настойкой опиума. Всадник заставляет меня открыть рот своими вонючими перчатками, и Леона вливает жидкость мне в горло.

Горло обжигает, и когда страх и паника овладевают мной, я могу только надеяться и молиться, что угольный нейтрализатор поможет, потому что они дали мне лошадиную дозу.

Затем всадник отпускает меня, и я открываю рот, чтобы закричать, но останавливаю себя. Леона, Ана и Маргарет смотрят на меня сверху вниз, их лица стали чудовищными, как я видела в ванной мисс Чой, и все они выжидающе смотрят на меня.

Они ждут, когда подействует лекарство.

Это единственная защита, которая у меня есть.

Я должна притворяться.

Закрываю рот и моргаю, глядя на них, расслабляю конечности под ремнями, а голову склоняю набок. С полузакрытыми глазами я пытаюсь рассмотреть, что происходит в остальной части собора.

И мое сердце замирает.

Я вижу Брома, стоящего посреди прохода, внутри пентаграммы, освещенной тающими черными свечами. Он полностью обнажен, смотрит на меня, его член тверд.

«Это Бром, которым управляет всадник», — думаю я про себя. «Это правда произойдет со мной? Они заставят его взять меня насильно».

Но где Крейн? Его держат где-то в другом месте, возможно, с Софи? Или они уже убили его? Его внутренности сейчас вытаскивают где-то в глубинах под собором?

Мое сердце болит в груди, агония невыносима, и я не могу вынести этих мыслей, не выдав себя, не могу спокойно думать о смерти Крейна.

Но я все равно должна. Я должна что-то сделать, не так ли?

— Она готова принять тебя, Эбрахам, — кричит ему Леона. — Не бойся, дорогой. Подойди и возьми то, что принадлежит тебе по праву. Подойди и произведи на свет своего наследника.

Бром сдержанно кивает и направляется ко мне по проходу. Я держу глаза полуоткрытыми, притворяясь сонной, надеясь, что все еще смогу достучаться до него.

Но его черные глаза ничего не выражают. Они холодны и прокляты, в них нет любви ко мне.

Сестры отходят от алтаря, всадник делает то же самое, когда приближается Бром. Он останавливается прямо рядом со мной, его пустой взгляд скользит по моему телу, и мне требуется вся сила воли, чтобы не отреагировать, притвориться беспомощной. Я должна одурачить его, я должна одурачить всех.

— Раздвинь ей ноги, задери ночнушку, — рявкает Леона. — Заберись на этот стол и войди в нее.

Бром делает, как ему говорят, с легкостью забирается на стол и устраивается у меня между ног. Он протягивает руку и грубо задирает мою ночнушку до талии, так что я остаюсь голой и беззащитной.

Затем его холодный взгляд на секунду встречается с моим.

«Нарцисс», — в моей голове звучит голос Брома.

Я чуть ли не распахиваю глаза, но он быстро успокаивает меня.

«Не реагируй. Лежи спокойно».

«Бром?» — думаю я. «Это правда ты?»

«Я позаимствовал голос Крейна», — говорит он. «Они не знают. Они думают, что мной управляет всадник. Но мы все равно должны пройти через это. Мне жаль».

Я сглатываю и чувствую, как его член прижимается к моему входу. Неудивительно, я совсем не возбуждена.

«Я не хочу причинять тебе боль, Нарци».

Затем он сплевывает на ладонь и кладет ее мне между ног, проталкивая свою слюну внутрь меня.

«Просто расслабься, если сможешь. Я тебя люблю. Не хочу причинять тебе боль. Пожалуйста».

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь расслабиться еще больше. Заставляю себя притвориться, что нас здесь нет, что мы вместе где-то в одиночестве, в амбаре, и что это мой Бром, мой Бром, которого я так нежно люблю.

Он еще раз сплевывает себе на ладонь, и я расслабляюсь от знакомых прикосновений, позволяя себе поверить в иллюзию.

«Вот так. Хорошая девочка», — шепчет он. «Сейчас я войду в тебя, хорошо? Я не буду кончать. Мы разыграем это, но я не кончу. Не волнуйся».

Он вводит свой член, и я вздрагиваю, но быстро делаю непроницаемое лицо, радуясь, что Сестры не могут ясно видеть. Это не очень больно, почти приятное ощущение, и я сосредотачиваюсь на том факте, что внутри меня мой любимый Бром.

«Ох, Кэт», — бормочет он с болью в голосе. «Я вытащу нас. Еще чуть-чуть. Просто держись».

— Вот это настрой, — говорит Леона. — Думаю, нам пора выпустить Горууна. Он должен увидеть, как произойдет зачатие. Он захочет первым съесть кости Брома, когда тот израсходует свое семя.

О боже.

«Не волнуйся», — говорит Бром, все еще пульсируя во мне. «Не волнуйся».

Как я могу не волноваться?

Как он может не волноваться?

Затем с другого конца собора доносится шум. Я открываю глаза и вижу, как в поле зрения появляется гигантское существо, спускающееся сверху. Как будто оно все это время находилось на стропилах собора.

Я всхлипываю, не в силах сдержаться, а Бром громко хрипит, намеренно заглушая мой крик своим.

Существо тем временем подходит ближе.

Оно черное, как ночь, и сначала я думаю, что это Сорвиголова, оно примерно такого же размера, как жеребец.

У него восемь тонких ног, но спереди похоже на человека, одетого в черное, и оно медленно движется к нам, постукивая лапами по каменному полу.

Несмотря на все, что произошло, на все, что происходит сейчас, я никогда в жизни не была так напугана.

Горуун — демон-паук размером с лошадь.

И у нас большие неприятности.

«Постарайся не смотреть на него», — говорит Бром, все еще трахая меня. «Я видел его раньше. Сестра Софи вывела его из подвала под собором. Затем он разорвал ее на части и съел заживо».

«Зачем ты мне это рассказываешь? Пожалуйста, скажи, что у тебя есть план», — думаю я, надеясь, что он услышит.

«Мы ждем подходящего момента», — говорит Бром. «Я разговаривал с Крейном в его голове, а он — в моей. Он в тени. Ждет».

«Ох, слава богу», — думаю я, и мое сердце замирает, но облегчение длится недолго, когда я слышу, как паучьи лапы приближаются к нам.

«Убить Сестер будет нетрудно. У тебя есть магия огня, которую Крейн тоже может позаимствовать. Ты можешь испепелить их. А у меня есть всадник. Теперь он будет выполнять мои приказы до конца, до тех пор, пока я выполняю свою часть сделки».

«Какой сделки?» — думаю я, подавляя панику.

«Демона будет труднее всего убить», — продолжает он, на этот раз двигаясь медленнее. «Но мы отдадим все, что у нас есть. Да, Нарци?»

Я на мгновение встречаюсь с его встревоженными, милыми, темными глазами.

«Да», — думаю я.

Или мы умрем, пытаясь это сделать.

«Я сделаю вид, что сейчас кончу. Ты знаешь, что делать. Просто жди».

Он ускоряется, делая свое дыхание затрудненным, издавая еще несколько стонов, и трудно понять, что он притворяется.

— О, Горуун, подойди и посмотри на это поближе, — говорит Леона, хлопая в ладоши. — Подойди и посмотри на точку зарождения новой эры.

Кентавр-паук подходит ближе.

Бром издает сдавленный вопль, притворяясь, что кончает в меня, его тело содрогается. На мгновение я верю в это, пока не чувствую, что его член остается твердым.

— О, как чудесно, — говорит Леона. — Разве это не прекрасно — быть свидетелем такого?

Я чувствую, как паук останавливается рядом, запах серы, гниющих цветов и смерти одолевает меня. Я приоткрываю один глаз, совсем чуть-чуть, увидев восковую кожу на груди паука, где четыре похожих на иглы члена дерутся за доминирование, с них капает кровь, и мне приходится приложить все усилия, чтобы меня не стошнило.

— Он не освободился, — говорит Горуун глубоким, скрипучим, металлическим голосом, настолько нечеловеческим, что у меня мурашки бегут по коже, паника разливается по венам, и хочется с криком убежать.

Но я все еще в оковах.

И Бром все еще внутри меня.

— Он не выпустил свое семя! — кричит Горуун.

— Что? — говорит Леона.

«Сейчас!» — голос Брома гремит у меня в голове.

Всадник выходит вперед с поднятым топором и обрушивает его на голову паука, начисто отсекая ее. Та катится по полу, останавливаясь прямо подо мной, красные глаза-бусинки смотрят снизу вверх, одновременно похожие на человеческие и нет.

Затем Бром выходит из меня, спрыгивает с алтаря и начинает расстегивать ремни, которые удерживают меня. Как только я освобождаюсь, он поднимает меня со стола и ставит на пол позади себя, вставая между мной и Сестрами.

Они кричат, пытаясь отбиться от всадника. Гессенец отсекает голову Аны, которая с глухим стуком летит на пол, заставляя Леону вскрикнуть. Она наносит ответный удар, указывая на Гессенца, из ее пальцев вылетает молния и поражает его.

Его неудержимо трясет, воздух наполняется запахом жареной плоти, затем Бром тянется к стене и вытаскивает длинный меч из камня, на котором тот был закреплен.

— Кэт, отойди, — говорит он, протягивая меч.

Я уже собираюсь сказать ему, что он не умеет обращаться с мечом, когда Сестра Маргарет летит по воздуху, ее волосы превратились в извивающихся змей, глаза выпучены, язык длинный.

Бром берет тяжелый меч и поднимает его так, словно тот вообще ничего не весит, и наносит удар ниже ужасного лица Маргарет, начисто отсекая голову.

У Брома силы всадника.

Бром — всадник.

Он смотрит на меня через плечо с выражением неуверенной гордости, но оно быстро сменяется ужасом.

Потому что восемь паучьих лап обхватывают мой живот сзади, впиваясь в тело, внезапно подбрасывает высоко в воздух.

Глава 36

Крейн

Когда я увидел, как всадник бесшумно приближается к нам со стороны собора, я сразу же спрятался поглубже в тень, желая дождаться, пока он не приблизится к Кэт, чтобы поджарить его в огне.

Но тут в моей голове раздался голос Брома.

Никогда в жизни я не был так рад его слышать.

Я даже никогда не испытывал такой гордости в качестве учителя.

Он быстро посвятил меня в свой план. На данный момент он полностью контролировал всадника. Он был способен контролировать физическую форму Гессенца, а также забирать его силу и использовать ее для себя. Ковен не знал, что он уже заключил сделку со всадником, в чем я не уверен, но нам придется пойти на риск. Ковен намеревался использовать всадника, чтобы захватить Брома и доставить его к ним, что он и сделал.

Поскольку Бром контролировал как физическое тело Гессенца, так и свое собственное, он мог немного притворяться, что одержим и готов выполнять их приказы.

Их приказ, конечно же, состоял в том, чтобы захватить Кэт, накачать ее опиумом, а затем заставить Брома, по сути, изнасиловать ее, поселив в ней демоническое отродье.

Он рассказал мне все это, когда схватил Кэт, крепко держа ее за горло, а затем передал Сестрам, ведя себя как послушный солдат, находящийся под их контролем.

Я был рад, что все еще могу использовать внутренний голос в его голове, а это значит, что я могу использовать его и в головах других людей. Больше всего на свете я хотел рассказать Кэт о том, что происходит на самом деле, но я доверил ее Брому. Я доверил ее жизнь в его руки. И снова спрятался в тени, бегая по кампусу и распространяя свой голос на всех, кто мог меня слышать.

Я сказал всем, что их магия необходима. Что у них есть шанс дать отпор силам, которые удерживают их в школе. И я сказал им, что если они этого не сделают, то все они завалят экзамен по моему предмету.

Не знаю, получится ли из этого что-нибудь. У меня не было времени ждать, выйдет ли какой-нибудь студент, размахивая стихийной магией. Даже если они меня слышали, но были слишком напуганы, я, по крайней мере, дал им понять, в чем на самом деле заключалась опасность и с чем они столкнулись. Мне следовало сделать это давным-давно.

Но сейчас я возвращаюсь в собор, гадая, какую сцену там увижу, и поначалу мне приятно видеть, что все проходит лучше, чем я ожидал.

Физический всадник поджаривается от молнии Леоны, Сестра Ана лишается головы, а Сестра Маргарет летит по воздуху. Бром обнажен, с поднятым мечом, выглядит настоящим воином, от чего у меня кровь стынет в жилах, несмотря на обстоятельства, а Кэт держится позади него.

Я планирую красться в тени, пока не подойду к Леоне достаточно близко, чтобы поджечь ее так, чтобы она меня не заметила, но тут вижу огромное кровавое месиво на полу у алтаря и нечто похожее на отрубленную голову какого-то существа. Мои глаза прослеживают широкий кровавый след, тянущийся к стене прямо за Кэт, затем вверх по стене и…

Прежде чем я успеваю закричать, паук размером с лошадь спускается со стропил собора прямо за Кэт, обвивая восемь тонких ног вокруг нее.

Она кричит, когда он поднимает ее в воздух.

Я кричу, бросаясь вперед с поднятыми ладонями, готовый поджечь эту штуку, но не могу этого сделать, не задев Кэт.

— Икабод Крейн! — кричит Леона, раскинув руки, и летит ко мне по воздуху, но Бром отводит меч за голову и направляет в нее. Меч попадает ей в спину, и она издает душераздирающий вопль, когда тот пригвождает ее к каменной стене.

— Забери Кэт, — говорит мне Бром, подбегая к Леоне, чтобы закончить работу.

Я уже мчусь к противоположной стене, глядя на стропила, где этот зверь держит Кэт, и гадаю, как туда забраться.

Затем замечаю толстую нить паутины, свисающую передо мной, ведущую вверх по тому пути, по которому ушел паук.

Я делаю глубокий вдох, хватаюсь руками за нить и меня передергивает.

«Держись, сладкая ведьмочка», — мысленно говорю. «Я иду за тобой».

Я начинаю карабкаться по липкой паутине, и чем дальше продвигаюсь, тем сильнее отвращение перерастает в гнев.

Они не заберут ее у меня, никто не заберет.

«Почти у цели, Кэт», — говорю я, надеясь, что она все еще жива. Судя по быстрому взгляду вверх, ее ноги безжизненно болтаются в окровавленных лапах паука.

Наконец, я добираюсь до нижней части паука, до отвратительной дыры, из которой выходит шелковая паутина, и протягиваю руку к ноге Кэт, даю понять, что это я. Она непроизвольно вырывается, и я вздыхаю с облегчением.

Пока паук не откидывает назад одну из своих лап, пронзая мое плечо вспышкой ослепляющей боли.

— Кто? — спрашивает паук без головы нечеловеческим голосом. — Кто беспокоит Горууна?

Иисусе. Эта тварь — Горуун?

Но эта мысль начинает рассеиваться, когда меня охватывает боль, кровь течет из раны в плече и стекает вниз.

«Держись, Крейн», — откуда-то доносится голос Брома, и я начинаю чувствовать, что схожу с ума.

«Спаси Кэт», — устало умоляю я его. «Забудь обо мне».

«Никогда не могу забыть», — говорит он.

Внезапно сверху раздается глухой удар, на нас падают обломки крыши, а затем лезвие топора пробивает ее насквозь. Еще один взмах, и над нами появляется лицо Брома.

— Помнишь меня? — спрашивает Бром демона.

Затем проползает через дыру и приземляется на одну из балок, размахивая топором и приближаясь к Горууну. Поскольку паук его не видит, то мечется, пытаясь встретиться взглядом с Бромом, и на мгновение Кэт оказывается ближе ко мне.

Она ошеломленно смотрит мне в глаза.

«Кэт», — говорю я ей. «На счет «три» мы его подожжем. Он отпустит тебя прежде, чем ты успеешь загореться».

Она кивает.

«Ты тоже слышишь, красавчик?» — спрашиваю я Брома.

«Громко и отчетливо, сэр», — говорит он, и я не могу сдержать улыбку.

«Один», — я начинаю обратный отсчет.

«Два».

«Три».

Изо всех сил, что у меня есть, я поджигаю нижнюю часть паука, пламя разгорается, и Кэт поворачивается в его хватке, чтобы проделать то же самое с тем местом, где должна была быть его голова.

Горуун вскрикивает, отпуская Кэт, она успевает вывернуться из его хватки, он выдергивает свою паучью лапу из моей раны, оставляя нас обоих на грани смерти. В последнюю минуту я хватаюсь за балку, обхватываю ее здоровой рукой и ловлю Кэт, спасая ее от падения.

Я стону, притягивая ее к себе, чтобы она обняла меня, от боли в плече кружится голова, и мы наблюдаем, как горящий Горуун начинает преследовать Брома. Тот берет свой топор и, балансируя на балке, двигаясь назад, начинает рубить паука безжалостными ударами лезвия.

Паук кричит, падая окровавленными кусками на алтарь и мертвые тела внизу, но теперь огонь, который сжигал его, распространяется по стропилам, приближаясь к нам.

— Черт, — ругаюсь я и смотрю вверх, на дыру, которую Бром проделал в крыше. — Это наш единственный шанс.

Я поднимаю Кэт на ноги и подхожу к дыре, выскакиваю на крышу, затем хватаю Кэт и подтягиваю ее к себе.

— Бром! — кричу я. — Убирайся оттуда.

Но Бром не отвечает.

— Бром! — Кэт кричит вместе со мной, а я ложусь, распластавшись на крыше, и смотрю в дыру на горящий собор. Бром стоит на балке, а пламя подбирается к нему, загоняя в угол.

«Будь ты проклят, красавчик!» — мысленно кричу. «Беги сквозь огонь и выбирайся оттуда, сейчас же!»

Но Бром только качает головой.

И стропила рушатся под ним.

Он падает сквозь пламя вниз.

— Бром! — я кричу так громко, что кажется, будто у меня из глаз течет кровь.

Кэт плачет и всхлипывает рядом со мной.

А вдалеке я слышу крики людей.

— Профессор Крейн, профессор Крейн!

В оцепенении я выглядываю за край крыши и вижу студентов, собравшихся внизу, когда на востоке начинает разгораться рассвет.

— Здание вот-вот рухнет! — кричит мне Пол. — Спускайтесь оттуда!

— Бром внутри здания! — кричу я в ответ. — Вы должны спасти его!

— Мы можем сделать и то, и другое! — кричит Джозефина и вместе с несколькими другими студентами вбегает в собор.

— Прыгайте с крыши, профессор Крейн! — кричит нам Пол. — У меня есть сила. Вы хорошо меня научили!

Я не знаю, чему, черт возьми, я научил Пола, и не могу пошевелиться, не могу встретить свою судьбу, но Кэт хватает меня за руку, слегка улыбается, несмотря на слезы, текущие по лицу, и говорит:

— Доверяй своим ученикам. Ты научил их.

Я киваю, с трудом сглатываю и снова смотрю за край.

В моей голове всплывает видение с карт Таро.

Башня.

Это похоже, но все было не так.

Я видел будущее, но расплывчато.

— Прыгнуть? — говорю я Полу.

— Прыжок веры! — кричит он. — Научитесь отпускать и доверять.

Я тяжело вздыхаю.

— Ох, к черту все это.

Держа Кэт за руку, мы оба спрыгиваем.

Но вместо того, чтобы разбиться насмерть, как это сделала Лотта, нас медленно опускают, как будто держит невидимая рука, пока наши ноги мягко не опускаются на землю.

— Что это за дичь? — я спрашиваю Пола, испытывая облегчение и сильное впечатление.

— Я могу управлять гравитацией, — говорит он, пожимая плечами. — Я никогда не делал этого с объектом такого высокого роста, как вы, но рад сообщить, что это сработало.

Я похлопываю его по руке, затем вздрагиваю, когда мое плечо пронзает боль.

— Мы нашли его, — кричит Джозефина, выходя из собора с парой студентов, на руках у них бессознательный, покрытый сажей Бром, его нагота прикрыта чьим-то пальто.

— О, слава богу, Бром, — говорю я, и мы с Кэт подбегаем к нему, когда он опускается на землю.

— Бром, проснись, Бром, — говорю я, опускаясь рядом с ним на колени, похлопываю его по щекам, проверяю пульс и не нахожу. У него несколько ожогов на руках и одной стороне красивого лица.

Кэт рыдает, подходит к нему с другой стороны, берет его за руку и сжимает ее.

— Давай, Бром, пожалуйста, — хнычет она.

«Бром», — мысленно говорю я ему. «Я знаю, что ты поступил храбро и благородно, знаю, что ты всегда думал о самопожертвовании, но на этом твоя история не заканчивается. А лишь начинается. Начинается жизнь с нами».

Я снова легонько шлепаю его по щеке, и он вяло дергается.

Затем делаю то, чего поклялся никогда не делать.

Я кладу на него руки, закрываю глаза и направляю в него всю оставшуюся энергию. Он не может умереть, он не может быть настолько далеко за завесой, он…

Внезапно он задыхается, его глаза расширяются. Смотрят на меня, и на мгновение кажется, что я снова совершил ту же ужасную ошибку, вернул человека из мертвых, нарушил главное правило.

Но затем его взгляд смягчается, и он улыбается мне, его грудь вздымается при вдохах.

— На мгновение я заглянул в твои мысли, — с трудом выговаривает он сквозь кашель хриплым голосом. — Должен сказать, ты еще сложнее, чем я думал. И ты думаешь о сексе гораздо чаще, чем следовало.

Я смеюсь над этим, и меня охватывает неподдельная радость.

— Да, когда вы двое рядом, трудно не возбуждаться, — говорю я ему, смотря на Кэт, которая улыбается от уха до уха.

Пол рядом со мной откашливается, и я поднимаю на него взгляд.

— Да, Пол?

Он просто качает головой, сдерживая понимающую улыбку.

— Профессор Крейн, — ко мне подходит Марта. — Я тоже могу помочь. Я научилась лечить. Могу вылечить ваше плечо и ожоги Брома.

— И я снял защитные чары, — говорит Марк. — Послал ворона в город, чтобы сообщить им о случившемся. Уверен, что полиция скоро будет здесь.

— Мы уже здесь! — я слышу знакомый крик. Встаю на ноги и оборачиваюсь, увидев Фамке, Мэри, подругу Кэт, и нескольких констеблей, скачущих к нам верхом.

— Какого черта? — бормочу я себе под нос.

— Фамке, Мэри! — кричит Кэт, бросаясь к ним.

Я наклоняюсь и помогаю Брому подняться на ноги, обнимаю его, чтобы тот не упал, придерживаю пальто, улавливая обрывки их разговора. Оказывается, Фамке знала, что что-то не так, и несколько раз приходила в школу, чтобы проведать нас, но чары ее не пускали. В конце концов она поделилась с Мэри своими подозрениями, что во время полнолуния что-то должно произойти, и как только Сара уехала, они отправились в город, поговорили с новыми констеблями и все объяснили. Они были за воротами с середины ночи, обходили территорию, пытаясь проникнуть внутрь. Только когда Горуун и ковен были убиты, вся магия, защищавшая кампус, наконец-то дала сбой.

— И что теперь? — говорит Бром.

— В смысле? Разве тебе не нужно завершить какую-то сделку со всадником?

Он слегка улыбается мне и качает головой.

— Гессенец теперь мертв. На самом деле это все, чего он хотел. Умереть настоящей смертью на своих условиях и никогда больше не быть использованным.

Я улыбаюсь.

— Так ты свободен?

— Я свободен, — говорит он, прижимаясь ко мне. — Но вот что я тебе скажу: как только мы выберемся отсюда, то отправимся прямиком в Нью-Йорк и купим самую большую кровать, какая только бывает. И ты ни слова не скажешь, если я накрошу там. Понял?

— Да, сэр, — отвечаю я ему, сдерживая улыбку. — Конечно, все это стоит денег.

— Ну, все эти драгоценные камни в футлярах в соборе стоят немало, — говорит Бром. — Как жаль, если они исчезли в огне.

Мои глаза расширяются. Мы оба поворачиваемся и бежим обратно в здание, а все вокруг в шоке кричат нам вслед. Нам удается разбить пару витрин, распихать драгоценности по карманам и выбежать обратно на улицу.

— Ребята, с вами все в порядке? — спрашивает нас один из полицейских.

— Лучше не бывает, — говорим мы оба в унисон, похлопывая себя по карманам и проверяя, хорошо ли спрятаны ли драгоценности.

— Уверены? — спрашивает он, прищурившись. — Потому что ты обожжен, а у тебя плечо вот-вот отвалится.

Мы с Бромом переглядываемся, быстро вспоминая, что имеем дело с миром, находящимся за пределами колдовства.

— Вы правы, нам нужно сходить на осмотр, — говорю я. — Где наша школьная медсестра? Джозефина? Может, и тебя заодно осмотрим, Кэт.

Кэт подходит ко мне, и я обнимаю ее за плечи, пока Джозефина уводит нас из этого ада за угол, подальше от любопытных глаз полиции.

— Знаете, я буду рада покинуть это место, — шепчет Джозефина. — Вы останетесь в Сонной Лощине?

Я смеюсь.

— После того, как вылечимся, мы сядем на лошадей, уедем отсюда и никогда-никогда не вернемся.

— Прощай, Сонная Лощина, — говорит Кэт. — Без оглядки.

Глава 37

Бром

Прошлой ночью, когда я заключал сделку со всадником, я не был уверен, что он выполнит ее. Одно дело предполагать, что рукопожатие является обязательным при таком раскладе, и совсем другое — ожидание, что злой дух действительно выполнит обещание.

Но, как я выяснил, Гессенец вовсе не был злым духом. Он был просто солдатом, который давным-давно погиб ужасной смертью и с тех пор хотел покоя. Но не мог его обрести, скитаясь по завесе в поисках чего-то — или кого-то — дабы облегчить свою участь, и никогда не понимал, что принятие было единственным выходом.

И вот ковен использовал его измученный дух и сделал своей марионеткой, чтобы он выполнял их приказы. С его помощью возвращали заблудшие души, такие как я, еще использовали для убийств и осуществления мести. Все это делалось из-за жестокости ковена, а не ради его блага.

Когда ты находишься под чьим-то контролем так долго, то забываешь, как выглядит свобода.

Когда всадник понял, что связан со мной, он увидел во мне что-то знакомое. Он привязался к моей человечности. Я привязался к его чудовищной стороне. Мне нравилась сила, которую он мне давал. Ему нравилась любовь, которую я получал.

Мы видели свободу друг в друге.

Мы давали друг другу то, в чем нуждались.

А благодаря энергии Кэт и Крейна, которая была во мне, и нерушимой связи между нами, у меня было преимущество в наших отношениях. Трое — это сильнее, чем один.

Поэтому я сказал Гессенцу, что если он войдет в мое тело и придаст мне сил, то я войду в его тело и буду контролировать нас обоих. Я позабочусь о том, чтобы была принесена жертва, освобожусь от него, а он — от меня.

Я подарил ему благородную, окончательную смерть, которой он так отчаянно жаждал.

И все же я не был уверен, что это сработает. Даже когда управлял всадником и собой одновременно, не знал, что смогу уступить его силе и могуществу. С легкостью размахивая топором и мечом, я никогда не чувствовал себя таким богоподобным.

Но потом, когда я увидел, как Горуун схватил Кэт, а Крейна пронзила лапа паука, и я уже начал чувствовать, как сила Гессенца покидает его, пока он погружался в пучину смерти, и я понял, что не имеет значения, чувствую ли я себя богом или дьяволом; ничто из этого не шло ни в какое сравнение любови, которую я испытываю к ним.

Они для меня все.

Моя истинная сила.

И стоили любых жертв.

Я готов был сделать все, что в моих силах, и выжить, потому что не хотел оставлять их позади.

По иронии судьбы, Гессенец в итоге спас мне жизнь.

Когда я упал со стропил, то приземлился прямо на него. Он смягчил мое падение, и я бы умер, вдыхая дым.

Но после того, как Джозефина, студентка-целительница, помогла залечить мои ожоги своими руками и припаркой Крейна, я вышел из института Сонной Лощины, чувствуя себя лучше, чем когда вошел.

Конечно, Крейну немного хуже, чем мне. Я шучу, что он этого заслуживает за то, что выстрелил в меня, поскольку его рана находится в том же месте, что и мое пулевое ранение, но думаю, через несколько дней с ним все будет в порядке. Однако это не мешает ему жаловаться, пока мы втроем едем в сторону Нью-Йорка вдоль Гудзона.

— Как думаете, мы доберемся до Манхэттена к вечеру? — спрашивает Кэт с благоговейной улыбкой. Она заехала к себе домой, где оставила Фамке — пока что — и забрала свою лошадь.

— Если нет, то найдем хорошую гостиницу неподалеку, — говорит Крейн, сидя в колеснице, принадлежавшей Саре, и запрягая в нее Пороха. Нам нужно было где-то хранить все наши вещи, хотя мы не так уж много взяли, когда уходили из школы. Всем нам не терпелось поскорее убраться оттуда, особенно когда из Тэрритауна и Плезантвиля прибыло еще больше полицейских, и они начали рыскать вокруг. Я был уверен, что вскоре они начнут относиться к нам с подозрением и захотят поговорить обо всей оккультной атрибутике, не говоря уже о трупах, поэтому мы ушли до этого.

— С большой кроватью, — отмечает Кэт.

— С самой большой, — подтверждаю я.

— О, кстати, Бром, — говорит Крейн. — Я говорил тебе, что женюсь?

Мое сердце подпрыгивает в груди, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Конечно, он улыбается как дурак.

— На Кэт, — продолжает он. — Если не понял. Не волнуйся, красавчик, ты приглашен на свадьбу.

Мои кулаки автоматически сжимаются, и я свирепо смотрю на него.

— Я убью тебя.

Дело даже не в том, что я злюсь, что он попросил ее об этом — я знал, что так и будет. Дело в том, что он сделал это, когда меня там не было. Я хотел бы увидеть этот момент.

— Мальчики, — громко говорит Кэт. — Давайте не будем ссориться из-за меня, у нас все еще впереди.

— Кто сказал, что мы ссоримся из-за тебя? — говорю я ей, стараясь не улыбаться. — Возможно, я хотел, чтобы Крейн вышел за меня.

Крейн смеется.

— Будь осторожен в своих желаниях, Бром. Если ты когда-нибудь выйдешь за меня, знай, что я никогда тебя не отпущу.

Несмотря на улыбку на моем лице, у меня сжимается сердце, потому что в каком-нибудь другом мире, в какой-нибудь другой жизни я правда хотел бы выйти замуж за Крейна. Я бы хотел, чтобы наш брак был таким же юридически законным, как тот, который он заключит с Кэт.

Но подозревая, что этот день никогда не наступит, это не важно.

Потому что они принадлежат друг другу, и они принадлежат мне.

Ничто и никогда не разорвет эту связь.

Ни ведьмы, ни демоны, ни даже смерть.

Эпилог

Кэт

Три месяца спустя

— Нервничаешь? — спрашивает меня Крейн, затягивая шнурки моего корсета.

— Нет, но я не могу дышать, — отвечаю я, оглядываясь на него.

Он улыбается мне и целует в плечо.

— Прости, — говорит он, заканчивая завязывать. — Знаешь, это на удачу — немного боли в день свадьбы.

— Да? — застенчиво говорю я, поворачиваясь и обнимая его за шею руками. Он слегка наклоняет голову, ведь я почти не дотягиваюсь. — Я не помню никакой боли в день нашей свадьбы.

Он кладет руки мне на талию.

— Я думал, ты была в таком шоке от того, что тебе приходится выйти за меня замуж, что дополнительная боль была не нужна. Хотя, в первую брачную ночь было больновато.

Я закрываю глаза и вспоминаю, как мы втроем лежали на огромной кровати в нашем роскошном гостиничном номере, а мое свадебное платье разрывали пополам два очень нетерпеливых и требовательных мужчины.

— Но, — продолжает Крейн с ухмылкой, — поскольку сейчас ты выходишь замуж за Брома, возможно, я немного ревную.

Я смеюсь, наклоняясь в сторону, но крепкие руки Крейна поддерживают меня.

— Как ты можешь ревновать? Мы официально женаты уже два месяца. Ты мой муж. Как, по-твоему, чувствовал себя Бром, находясь в стороне?

— Ты же знаешь, он никогда не остается в стороне. Он всегда спереди, рядом с тобой, — говорит он. Затем его руки опускаются на мой живот, и он нежно удерживает их там. — Скоро нужно перестать стоит носить корсеты. Нужно дать ребенку пространство для дыхания.

Я накрываю его руки своими и сжимаю. Столько любви переполняет меня, а я и не знаю, что с этим делать. Я на третьем месяце беременности от Крейна, ребенка моего мужа, и через пару минут он выдаст меня замуж за Брома. С тех пор, как мы сбежали из Сонной Лощины, многое изменилось.

Все стало лучше, чем я мечтала.

На стене нашей двухместной каюты бьют часы, и Крейн отходит.

— Тебе пора одеваться, — он подходит к гардеробу и достает мое второе свадебное платье. Этот вариант проще предыдущего, главным образом потому, что я знаю, что позже и Бром, и Крейн будут нетерпеливо срывать его с меня или испачкают.

Кроме того, мы должны быть более бережливыми с деньгами. Крейн ухватил из собора редкие драгоценности стоимостью в тысячи долларов, но этого нам не хватит навсегда. Мы много потратили на этот корабль, чтобы пересечь Атлантику, а остальные деньги пойдут на покупку дома в Лондоне. После этого Крейн найдет работу преподавателя в каком-нибудь престижном месте, а Бром говорит, что хочет работать на производстве, я же буду заботиться о ребенке.

Стук в дверь раздается как раз в тот момент, когда Крейн заканчивает застегивать мое платье.

— Входите, — говорит он.

Дверь открывается, и Фамке просовывает голову внутрь.

— Свидетельница здесь, — говорит она. — Пришла служить вам, — она всегда так подшучивает над Крейном, полагаю, его властный характер передается всем.

— Я готова, — говорю, садясь на кровать, пока Крейн надевает на меня туфли. Конечно, я не буду одна растить нашего ребенка. Даже если Бром и Крейн будут на работе, Фамке поможет мне на каждом шагу.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая, — говорит она мне, когда я встаю, и берет меня за руки.

— Спасибо, — говорю я ей. — Я хотела, чтобы с Бромом было все попроще, на корабле и все такое.

— Бром сам по себе, простачок, — комментирует Крейн.

— Ох, — упрекает его Фамке. — Сгораешь от ревности, потому что твой дружок женится на твоей жене.

Крейн смеется.

— Ну, раз уж ты так говоришь.

Как только Фамке смогла покинуть Сонную Лощину и присоединиться к нам в Манхэттене, она быстро поняла, насколько особенными были отношения между нами троими. Я думаю, она всегда подозревала об этом, но, находясь с нами, открыто об этом узнала. Мы бы не прятались, не притворялись, что Бром просто наш хороший друг. И она смирилась. Она защищала наши отношения от внешнего мира, говорила людям то, что те хотели услышать, и в то же время знала, насколько глубоки наши чувства друг к другу.

Вот почему, когда я попросила ее быть свидетельницей на моей свадьбе с Крейном, она с радостью приняла в этом участие, а когда я попросила ее быть свидетельницей на свадьбе с Бромом, она тоже согласилась.

Конечно, по закону я не могу быть замужем за двумя мужчинами одновременно, но мы решили, что, поскольку мой брак с Крейном состоялся в штате Нью-Йорк, а этот брак с Бромом состоится в международных водах, он все равно будет законным. Если не для всего мира, то для нас самих, и только это важно.

— Пойдем, — говорит Крейн, кладя руку мне на поясницу.

Мы выходим в холл большого корабля, комната Фамке находится прямо напротив, и идем по коридорам, пока не оказываемся на верхней палубе рядом с ходовым мостиком. Проходя мимо пассажиров, я получаю несколько одобрительных кивков, с некоторыми из них я уже встречалась несколько раз за последнюю неделю. Они, вероятно, не знают, за кого я выхожу замуж, поскольку меня в равной степени видели и с Бромом, и с Крейном.

Мы с Крейном не надевали обручальных колец, но я ношу его на цепочке от ожерелья, рядом с защитным амулетом, который подарила мне Фамке и который висит в нашей каюте.

Мы входим в каюту капитана, расположенную рядом с кокпитом, — небольшое помещение, уставленное картами, книгами и мебелью из тикового дерева, — и прямо рядом с капитаном, у большого окна, выходящего на серую Атлантику, стоит Бром.

Он никогда еще не выглядел таким красивым. Его борода аккуратно подстрижена, темные глаза кажутся ярче, чем когда-либо, он одет в темный костюм, сшитый на заказ, который сидит на нем идеально. Улыбается мне, сверкая ямочками, и я никогда не чувствовала себя такой влюбленной.

Даже у Крейна, стоящего рядом со мной, перехватывает дыхание.

— Господи, какой же он красавчик.

Фамке берет меня за руку и ведет к нему, а Крейн подходит и становится рядом с Бромом, изображая из себя шафера, которым он и является на самом деле.

— Должен признать, — говорит капитан, пожилой седовласый джентльмен с доброй улыбкой. — Меня не часто просят вести церемонию свадьбы. Надеюсь, вы понимаете, что вам все равно придется оформлять все документы, когда вы прибудете в Англию.

— Это не проблема, — говорит Крейн, и капитан странно смотрит на него, недоумевая, почему он говорит за нас.

— Что ж, давайте начнем, — говорит капитан и жестом показывает мне встать рядом с Бромом, что я и делаю, и мы вдвоем поворачиваемся лицом к капитану.

Бром складывает руки на груди и бросает на меня косой взгляд и быструю улыбку, и я не могу не просиять в ответ.

Капитан прочищает горло.

— Мы собрались здесь сегодня, в конце нашего путешествия через Атлантику, в этот прекрасный зимний день 31 января 1876 года, чтобы отпраздновать и соединить жизни этих двух очень любящих друг друга людей, Эбрахама Ван Бранта и Катрины Ван Тассел, священным браком.

Он поворачивается к Брому.

— А теперь повторяй за мной: я, Эбрахам Ван Брант, беру тебя, Катрину Ван Тассел, в законные жены, — говорит капитан, и мое сердце сжимается при упоминании девичьей фамилии. Последние два месяца я была известна как миссис Катрина Крейн, первая женщина в моей семье, которая взяла мужскую фамилию.

Бром сжимает мои руки и смотрит мне в глаза так пристально, что у меня подгибаются колени.

— Я, Эбрахам Ван Брант, беру тебя, Катрина Ван Тассел, в жены.

— С этого дня и впредь, — продолжает капитан, — в радости и в горе, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, любить и лелеять, пока смерть не разлучит нас, согласно святому Божьему повелению, в этом клянусь тебе своей верой.

Бром повторяет все, каждое слово наполнено искренностью.

— Теперь, Катрина, твоя очередь, — говорит капитан и снова знакомит меня с клятвами, заставляя повторять их так же, как это делал Бром.

Я произношу каждое слово.

От души.

— В этом клянусь тебе своей верой, — говорю я Брому, чувствуя внутри себя этот золотой сгусток энергии. Я верю в него, в нас.