Весь понедельник 13-го июля я почти безвылазно провел в монтажной комнате в обществе Раисы Кондратовны Изаксон и её ассистентки Лизочки, которая чем-то смутно походила на будущую вдову Олега Даля. Я знал, что Олег Иванович со своей третьей женой, работницей «Ленфильма», встретится вначале 70-х на съёмках «Короля Лира», где он с блеском исполнит роль Шута. Но с кем конкретно познакомится нервный, талантливый и неуравновешенный Даль я не помнил. Мало ли, кто на кого похож?
Да и честно говоря, на разные хитрые повороты чужих судеб мне отвлекаться теперь было некогда. Подходил к концу уже четвёртый день, как я с головой ушёл в будущий детектив. За пятницу, субботу и воскресенье моей съёмочной бригаде удалось отснять целых четыре эпизода, а сегодня был сделан черновой монтаж этих первых 12-и минут «Тайн следствия». И вроде бы получалось очень даже прилично.
— Что, Феллини, смотрим материал целиком? — проскрипела двоюродная сестра старухи Шапокляк, которая меня окуривала дымом дешёвых сигарет весь сегодняшний тяжёлый понедельник.
Кстати, и Лизочка тоже курила не переставая. Я несколько раз возмутился, прочитал женщинам две лекции о вреде никотина не только для человеческого организма, но и для организма крупной ездовой лошади. Однако слова оказались совершенно бесполезны. Тем более, пока Раиса Кондратовна держала во рту сигаретку, работа продвигалась гораздо быстрее и качественней. Поэтому ближе к вечеру на эти вонючие сигареты без фильтра я окончательно махнул рукой.
— Давайте смотреть, — кивнул я и, глянув на часы, маленькая стрелка которых подползала к семи часам, написал большими буквами на белом листе «А» 4-го формата следующие слова: «Никого НЭТ дома, ибо все ушли на фронт». — Лиза, не в дружбу, а в службу, приколи на дверь с той стороны. И закрой наши ворота на засов, — протянул я листок ассистентке монтажёра и, тяжело вздохнув, проворчал, — целый день не дают сосредоточиться.
Раиса Кондратовна включила плёнку на перемотку, а я мысленно вернулся к перипетиям сегодняшнего дня. Ведь с самого утра меня несколько раз выдернул из процесса монтажа ассистент режиссёра Генка Петров, который для завтрашней съёмки не мог отыскать актёра Владимира Высоцкого. После нашей ссоры в спортзале Владимир Семёнович уехал не то домой в Москву, не то на другую кинокартину в Юрмалу, не то ещё куда-то. О том, куда именно пропал будущий кумир миллионов советских людей, упрямо молчала вся подозрительная компашка заговорщиков: Лев Прыгунов, Олег Видов и Савелий Крамаров. Зато постоянно причитал Петров: «Что делать? Что делать? Сушить сухари или как?».
Лишь ближе к обеду я принял единственное верное решение, что роль фарцовщика Паганини сыграю сам, мне же заняться-то больше нечем. «А что ты будешь петь в 13-ом эпизоде на хате, где гуляет банда вора-рецидивиста Кумарина? — прицепился Генка, выпучив возбуждённые глаза. — Если споёшь песню Высоцкого, то будут проблемы. Поверь моему слову. А ведь это самый сильный эпизод детектива». «Вот это совсем не проблема, — отмахнулся я. — Спою, что вдоль обрыва, под-над пропастью, по самому по краю я коней своих ногайкою стегаю. В общем, сочиню что-нибудь в этом роде». «Да, наш народ коней любит, конь — это не осёл, конь — это красиво», — согласился со мной Геннадий, после чего и оставил в покое.
Однако взамен паникёра Петрова прямо в столовой насел на меня другой паникёр и провокатор — дядя Йося Шурухт. Как говорится: «послал Бог родственничка». «Я всё придумал, — зашептал он, — как только закончишь своего Чиполлино, мы едем в Выборг на встречу со зрителями. Сначала покажем твою короткометражку, затем Нонночка споет несколько песен под гитару, а потом на каверзные вопросы кинозрителей ответишь ты сам. Деньги, само собой, делим поровну». «Аха, половину мне и половину нам, — захохотал я. — В целом ход мысли интересный, но чего-то не хватает». «Чего тебе, гад такой, ещё не хватает, когда я всё уже придумал?» — вышел из себя мой дальний родственник. «Гармошки, — кивнул я. — Наденем на тебя, дядя Йося, колпак, сунем в руки порванный баян и выпустим перед концертом бродить по улицам Кронштадта, где ты, изображая городского сумасшедшего, будешь зазывать на представление мирный народ». «Почему на улицы Кронштадта, когда концерт в Выборге?» — опешил мой родственничек. «Потому что я снимаю возвращение Святого Луки, а не приключения Чиполлино», — рыкнул я. «Не придирайся к мелочам», — обиделся дядя Йося, чем и закончил первый раунд наших переговоров.
А после обеда прямо в монтажную комнату потянулись актёры, которым не терпелось увидеть себя на экране. И с каждым мне пришлось переговорить и успокоить, что сыграно всё на высшем уровне. Ведь актёры — это большие дети, нервную систему которых лучше поберечь для будущих поколений. Забежала на пять минут и Нонна с сёстрами Вертинскими. Естественно перед напором такой красоты мне устоять не удалось, и первый смонтированный эпизод, где преступник крадёт из музея холст со Святым Лукой, я девушкам показал полностью.
Кстати, именно этот фрагмент и закончился на маленьком экране звукомонтажного стола, пока я мысленно витал в облаках. Камера после того как я, переодетый в преступника, встретился с милицейским патрулём медленно переместилась на залитый светом круглый уличный фонарь, и тут же встык пошёл кадр из спортивного зала, где по маленькой круглой боксёрской груше колотил перчатками капитан Андрей Ларин.
— Ой, какой хорошенький, — мечтательно вздохнула ассистентка Лизочка, увидев крупный план актёра Пороховщикова, затем на общем плане актёры и каскадёры стали выполнять простенькую комбинацию ударов, которую оператор Месхиев снял в движении с тележки.
— Все ребята красавчики, — не согласилась с подопечной Раиса Кондратовна. — Особенно вон тот блондинчик, — сказала двоюродная сестра Шапокляк про Олега Видова.
А затем на экране начались спарринги, в которые я собрал самые эффектные удары и комбинации из каратэ, рукопашного боя и бокса. Вот Слава Волков, в исполнении Евгения Стеблова, блокирует руками мои удары ногой в голову, а в следующем кадре, снятом сверху, он же на высоком профессиональном уровне выполняет подсечку своего соперника ногой. Само собой на этом ракурсе за Стеблова пришлось скакать тоже мне.
А вот Володя Казанцев, в исполнении Олега Видова, ловко присел, когда я с разбега решил его ударить двумя ногами в грудную клетку. А затем Казанова уже сам выполнил отработанную комбинацию: двоечка руками и удар ногой в челюсть. Только нога, которая прилетела в лицо каскадёра, принадлежала опять мне.
Боевые сцены с Шурой Пороховщиковым, то есть капитаном Лариным, снялись уже без особых затруднений. Так как чувствовалась у актёра хорошая спортивная подготовка. Да, высоко ногами Пороховщиков не махал, зато вполне прилично бил в район колена, бедра и живота. В этом коротком эпизоде мой Андрюша Ларин легко разобрался с тремя нападавшими на него каскадёрами.
«Надо будет под всю эту боевую сцену подложить музыку из песни про гонщиков», — подумал я, развалившись в кресле, когда на экране под руководством Массарского стали производится броски из самбо и дзюдо. Кстати, с бросками и Видов, и Пороховщиков справились боле-менее прилично, а за актёра Стеблова на общем плане, опять пришлось попотеть мне. Кстати, на этом красивая и динамичная нарезка кадров закончилась.
— Всё, — выдохнул на следующем плане Слава Волков, плюхнувшись на лавку, которая стояла около стены спортзала, — хоть застрелите меня, я больше не могу. В конце концов, я — сыщик, а не гребец на галерах.
— Ты, Славка, не гребец и не сыщик, ты — элементарный лопух, — хохотнул, усевшись рядом, старший лейтенант Володя Казанцев. — Я тебе говорю как большой специалист по женским вопросам. Вот недавно после танцев три амбала прицепились к двум очаровательным девушкам. Хоть бы кто заступился, никому и дела нет. Все спешат домой на программу «Время».
— Ясно-понятно, а тут ты такой: «спокойно леди, я — Дубровский», — хмыкнул Волков.
— Вот именно, один удар в бороду, другой по печени, — смахнул пот со лба Казанцев. — Враг бежал, а девушки остались. Учись, студент, ха-ха.
— Вставайте бездельники, хватит байки травить, — усмехнулся капитан Ларин, нависнув над товарищами коллегами.
— Опять кому-то надо двинуть в ухо? Умоляю, разберитесь как-нибудь без меня, — заныл лейтенант Волков.
— Андрюха, не перегибай палку, а то кое-кто из нас сегодня родит, — захохотал Казанова, похлопал Славку Волкова по плечу.
— Не смешно. Подполковник Петренко срочно вызывает на ковёр, — уже без улыбочки заявил капитан Андрей Ларин. — По слухам грабанули какой-то музей и вынесли картину необычайной ценности. Дело взято на контроль на самом верху.
— Вот уж действительно не смешно, — недовольно проворчал Володя Казанцев. — Накрылось сегодняшнее свидание медным тазом. Вы даже не представляете, какие там лучезарные глаза.
— Крепись Казанова. Эээх, ладно, пойдем что ли, поработаем, — пискнул Стеблов-Волков.
— Ха-ха-ха, — загоготал я. — Стоп машина!
Монтажёр Раиса Кондратовна моментально хлопнула по клавише стоп, и картинка застопорилась на середине кадра. Обе женщины с изумлением покосились на меня и, не задавая никаких вопросов, пятнадцать секунд смотрели, как я дико хохочу.
— Уважаемые дамы, фраза: «пойдём, поработаем», бросает тень на нашу советскую милицию, — сказал я, отсмеявшись. — Поэтому после слов: «крепись Казанова», режем к чёртовой матери, не дожидаясь проблем на худсовете.
— Ты, Феллини, такой молодой, а уже перестраховщик, — скрипучим голосом произнесла Раиса Изаксон, вырезая кусок плёнки. — И что с тобой будет дальше?
— А он у нас в начальники выбьется, — язвительно заметила ассистентка Лизочка.
— Клеем без лишних разговоров и необоснованных выводов, — пробурчал я. — И давайте смотреть продолжение.
Раиса Кондратовна поцокала языком, закурила сигаретку, отмотала плёнку немного назад и вдавила клавишу пуск. И сразу же после спортивного зала на крупном плане появился телефонный аппарат с диском. Камера сделала панораму вверх, и в кадре с телефонной трубкой прижатой к уху возник подполковник Петренко, в исполнении Леонида Быкова.
— Да, товарищ генерал, так точно, товарищ генерал, — чётко произнёс Юрий Александрович Петренко, одетый в тёмно-синий китель, который на чёрно-белой плёнке выглядел тёмно-серым. — Категорически не согласен, мой отдел всё ещё ловит мышей. И фруктов покрупнее тоже.
На следующем общем плане в кабинет подполковника вошли Ларин, Казанцев и Волков. А так же на экране появилась Нонна Новосядлова, которая играла роль следователя прокуратуры Анастасии Абдуловой. Нонна сидела за длинным столом начальника уголовного розыска и что-то писала.
— Проходите-проходите, — зажав трубку рукой, тихо сказал сыщикам подполковник Петренко. — Да, товарищ генерал, ответственность осознаю, — ответил он какому-то начальнику на том конце провода. — Не ошибается тот, кто ничего не делает.
— Смотри, какой интересный персонаж, — прошептал Слава Волков своему киношному другу Володе Казанцеву и кивнул в сторону красивой «следачки» из прокуратуры.
— Дааа, такие барышни просто так на дороге не валяются, — протянул Казанова.
— Здрасте, а вы замужем? — Слава Волков, подсел к Насте Абдуловой.
— Пока присматриваюсь, — ухмыльнулась «следачка».
— Присматривайтесь поскорее, а то уведут, ха-ха, — захихикал Стеблов-Волков.
— Кого уведут, а кого и палкой не отгонишь, — проворчала Нонна-Настя.
— Есть отчитаться в трёхдневный срок, — отчеканил Петренко, на которого пять переместилась камера, после чего он положил трубку на телефонный аппарат. — Пятый звонок за последний час, — пожаловался подполковник, окинув взглядом своих подчинённых. — В Русском музее, товарищи сыщики, совершена дерзкая кража картины Франса Хальса «Святой Лука». Кстати, познакомьтесь: для усиления в вашу группу временно командирована следовательница прокуратуры Анастасия Романовна Абдулова.
— Считаете, что мы не справимся своими силами? — недовольно произнёс Пороховщиков-Ларин.
— Считаю, что без уникальных способностей Анастасии Романовны следствие может затянуться на неделю и более. — Быков-Петренко тяжело вздохнул и выложил на стол листки с рисунками. — Эти ваши портреты карандашом Анастасия сделала по моему устному описанию. Как видите, сходство более чем убедительное.
Оперативники разом привстали из-за стола, разглядывая свои изображения.
— Уши не мои, — возмутился Слава Волков.
— Запомните, товарищ Волоков, не уши красят сыщика, а вот это самое серое вещество, — Петренко выразительно постучал пальцем себя по голове.
И тут в кабинет вошла криминалист широкого профиля Ольга Ушакова, роль которой я, как и обещал, отдал актрисе Ирине Губановой.
— Товарищ подполковник, машина ждёт у входа, — сказала Ушакова, одетая, как и Петренко, в милицейскую форму.
А вот для оперативных работников и следовательницы из прокуратуры с гражданской одеждой пришлось немного повозиться. Так как мне хотелось, чтобы фильм смотрелся, словно его сделали в Голливуде. Поэтому при помощи умелых рук моей соседки и костюмерши Галины Васильевны вещи из середины 60-х годов лихо перешивались в модные шмоточки из конца 70-х. Широкие и бесформенные брюки для мужчин преобразовались в брюки-клёш, умеренного не клоунского вида, а мешкоподобные рубашки приобретали приталенную форму. С женскими вещами происходило примерно то же самое. Из обихода убрались платья-колокола и немного кринжовые костюмы. А взамен появились приталенные платья с поясами, юбки в складку, женские брючки и аккуратные жакеты. Мои актёры на зависть остальным ленфильмовцам в данный момент выглядели лучше, чем важные иностранные туристы, которых в Ленинграде было не мало.
— По коням, братцы сыщики, — тихо, но уверенно произнёс Быков-Петренко и добавил, — я сейчас сделаю ещё один звонок и поеду с вами. Времени на раскачку у нас нет.
— А портреты? — спросил Стеблов-Волков, потащив своё изображение к себе.
— Портреты я подошью к вашим персональным делам, — усмехнулся Петренко.
— Ловко, — хмыкнул Казанова.
После этого плана в кадре появился коридор отделения милиции, по которому бодро пошагала пятёрка моих актёров. Миниатюрные девушки в центре, высокие парни за их спинами.
— Здравствуй, Оля, я всё никак не мог дозвониться, — виновато прошептал лейтенант Казанцев, когда камера выхватила его и криминалистку Ушакову на среднем плане.
— Здравствуй, Вова, здравствуй и прощай, — недовольно хмыкнула Губанова-Ушакова, проходя мимо дежурки.
На этих кадрах закончилась плёнка на одной бобине и я, встав с кресла, с задумчивым видом прошёлся по кабинету. Тем временем Раиса Кондратовна начала заправлять второй смотированный кусок фильма, на котором были запечатлены ещё два эпизода будущего детектива. И я не удержался от резонного вопроса:
— Скажите откровенно, милые барышни, интересное кино получается или лабуда?
— Очень, — пискнула Лизочка, — особенно парни красивые.
— Пока не тошнит, — более грубо выразилась двоюродная сестра старухи Шапокляк. — Темпоритм запредельный, провисаний сюжета не наблюдается. И признаюсь честно, что в куске, когда дерутся актёры в спортзале, я первый раз в жизни делала такие короткие монтажные склейки.
— Спасибо на добром слове, — улыбнулся я, снова усевшись в кресло. — Поехали дальше.
Третий эпизод кинокартины начался с того, что камера, закреплённая на кране, отъехала от памятника Пушкину и показала общий план Михайловского дворца, где и размещался наш советский Русский музей. Затем уже внутри музея перед объективом прошла группа туристов в сопровождении экскурсовода…
И вдруг кто-то тревожно затарабанил в дверь нашей монтажной комнаты.
— Пожарная охрана! — всполошилась Лиза и бросилась прятать электрочайник.
— Стоп, — прорычал я и направился к двери, чтобы разобраться с наглецом. — Не минуты покоя! Не секунды покоя! Что же это такое⁈ — выкрикнул я несколько раз, прежде чем отодвинуть задвижку.
И лишь когда сигареты, пепельницы и электроприборы были надёжно скрыты под, поднимающимся, сиденьем банкетки я открыл дверь. К счастью, на пороге стоял не инспектор пожарной охраны, а какой-то малознакомый работник киностудии из бухгалтерии.
— Феллини, срочно к директору, — прошипел он. — Делать мне нечего, как тебя искать.
— Перекур полчаса, ёжики кудрявые, — выругался я.
— Что у тебя на съёмках происходит? — прорычал директор киностудии Илья Киселёв, когда я нарисовался в его служебных апартаментах. — До меня дошли слухи, что ты намерен вставить в фильм какую-то блатную песню. Ты совсем сбрендил? Ты за кого меня и товарищей из Смольного принимаешь, за Дуньку Распердяеву и её подруг?
— Я присяду? — устало выдохнул я, так как сейчас в хорошем темпе пробежался по территории нашего киногородка.
— Обойдёшься.
— Ладно, тогда прилягу.
— Хватит кривляться! — закричал директор, хлопнув кулаком по столу. — Отвечай на поставленный вопрос!
— Илья Николаевич, там просто такой эпизод, где собрались воры и преступники, — буркнул я, — вот у меня и появилась идея вставить шуточную песню советских композиторов.
— Каких композиторов и какая песня? Отвечай конкретно? — немного остыл наш суровый директор.
— Слова Лебедева-Скрипача, музыка Дунаевского-Трубача, — продекламировал я и, отвесив поклон до пола, заорал как на пожаре:
Дождик капал на рыла, и на дула наганов!
ВОХРа нас окружила, «Руки вверх», говорят!
Но они просчитались, окруженье пробито!
Тех, кто любит свободу, пули брать не хотят.
— По тундре, по железной дороге, — стал подвывать мне Илья Николаевич, но тут в дверь влетела его перепуганная секретарша и он, закашлявшись, произнёс, — чтобы этой пошлости я больше никогда не слышал! Понял меня, Феллини? Закрой дверь! — рявкнул он на свою подчинённую.
— ЦУ получен, я пошёл, у меня ещё монтаж? — улыбнулся я, когда секретарша исчезла из кабинета.
— Подожди, — Илья Николаевич снова как будто бы успокоился, — мне тут ещё кое-кто стукнул, — директор три раза костяшками легонько побарабанил по столешнице, — что ты на съёмочной площадке избил актёра, то есть дублёра, подопечного Саши Массарского. Это правда?
— Да чтоб я всю жизнь ел ложкой чёрную икру, врут, ваше высокоблагородие, — хмыкнул я. — Просто показал пареньку удар пяткой в затылок.
— Чееем? — удивлённо протянул Илья Киселёв, привстав из-за стола.
— Ну, пяткой, вот этой, которая растёт из ноги, — сказал я и, приподняв ногу, потрогал ладонью по каблуку ботинка.
— Этого мне ещё не хватало, — прошептал директор и, вдруг хохотнув как простой пацан, произнёс, — с ума сойти, а ну-ка, продемонстрируй, Дунька Распердяева. Пяткой в затылок, ёк-макарк, и чего только люди не придумают, ха-ха.
Илья Николаевич, который начинал свой путь в большое кино службой в театре рабочей молодёжи, где наверняка некоторые творческие споры заканчивались мордобоем, вышел из-за стола и встал напротив моей спортивной фигуры, чтобы получше рассмотреть заковыристый удар в деталях.
— Кого будем бить? — пробубнил я и, покосившись на бюст товарища Ленина, тут же предложил, — а знаете что, вы возьмите в руки канцелярскую папку. Я по ней ударю, и наглядно и для здоровья безопасно.
Директор ещё раз выдал короткий озорной смешок, затем вернулся к своему столу и вытащил из нижнего ящика новенькую пустую кожаную папочку, которой не стыдно было козырнуть на торжественном мероприятии. Потом Илья Николаевич поднял её на уровень плеча и, кивнув головой, произнёс:
— Бей, чего ждёшь?
— Учтите, не я это предложил, — пробурчал я и, резко выпрыгнув, хлёстко пробил по папке для бумаг. — Хаа! — вырвалось из моего рта, когда нога вошла в непосредственное соприкосновение с этим невинным канцелярским предметом.
Надо сказать, что удар с первого дубля вышел на загляденье. Только директор киностудии отчего-то растерялся и выпустил эту злосчастную папку из рук. А она, зараза, просвистев через весь кабинет, с убийственной точностью снесла со стола любимую лампу товарища Киселёва. «Бамс!», — вдруг раздался треск, расколовшейся лампочки накаливания. И в дверь моментально влетела секретарша, которая, скорее всего, подслушивала наш разговор около замочной скважины.
— Что случилось⁈ — взвизгнула она.
— Ничего, дело житейское, — пролепетал я, — никто не пострадал.
— Ты что натворил, сукин сын⁈ — заорал Илья Николаевич. — Уйди с глаз, пока я тебя не уволил к чёртовой матери! Учти, если снимешь мне какое-нибудь фуфло, то мало того, что вылетишь с киностудии с волчьим билетом, как Дунька Распердяева, так я ещё и вычту у тебя из жалования стоимость моей лампы!
— Лампочки накаливания? — буркнул я для уточнения и тут же бросился бежать, а товарищ Киселёв ещё долго орал мне вслед, обзывая теми словами, которыми он привык выражаться, отбывая срок в Каргопольлаге.