С самого утра на центральном базаре Сартары выстроилась длинная очередь. Бесконечная цепочка жаждущих тянулась к одной из лавок, где люди Акциния раздавали зерно.
— Подходи! — раздавался зычный голос, и фунтовый ковш, черпая из мешка пшеницу, ссыпал ее в подставленную тару. Место освобождалось, и тот же голос кричал: «Следующий!» Череда усталых оборванных людей, почти не останавливаясь, текла мимо, и в безликой массе казалось, будто одни и те же идут по второму и третьему кругу. Но это было обманчивое впечатление. Вот лысоватый мужичонка, вытащив из-за пояса холщовый мешок, подставил его раздающему, но того вдруг остановил появившийся из ниоткуда старичок с цепким злым взглядом из-под кустистых бровей.
— Стой! — Он задержал руку с ковшом. — Ты куда это, Феодор, лезешь?
— А что⁈ — Мужичок сжался, как от удара хлыста, а не сулящий ему ничего хорошего голос продолжал скрежетать:
— Старуха твоя уже была здесь. Одной из первых получила. Ты же ведь слышал, что Акси сказал — один ковш на семью.
— Как? Я не…
Старик не дал ему закончить.
— Нехорошо, Феодор! Крысятничаешь!
Двое громил, лениво подпиравшие лавку, тут же оторвались от стены и, подхватив мужичка под руки, протащили пару шагов, а затем шарахнули спиной о каменную кладку. Ойкнув, бедолага безжизненно стек на землю, а в руке одного из бандитов появилась дубинка.
— Не калечить! — Резким окриком старик остановил удар на замахе. — Пусть ползет к своей старухе. — Он грозно осмотрел очередь. — Если еще кто-нибудь попробует сделать подобное, то обещаю — жрать тому будет нечем! Акси может дать, у Акси можно попросить, ему можно пожаловаться, если обидели незаслуженно, но воровать у Акси никому не советую. — Выдав эту тираду, старик исчез так же незаметно, как и появился. Раздача продолжилась, и толпа, косясь на стонущего у стены мужика, продолжила свое равномерное движение.
Акциний шел вдоль вытянувшихся в очередь женщин и стариков, а в след ему еле слышным эхом неслось:
— Это Акси Добряк!
— Тот самый?
— Да, да. Он!
Люди старались не встречаться с ним взглядом, боязливо замирая и отводя глаза. «Это понятно, — без эмоций Акциний прокомментировал самому себе отмеченный факт. — Считают меня монстром. Детей, наверное, моим именем пугают. Ничего, пускай! Пусть страшный, пусть кровавый, но зато свой и понятный — тот, у кого есть сила как наказать, так и защитить».
В двух шагах впереди, одним своим видом раздвигая толпу, двигался Венд. Грозно торчащий из-за пояса топор и красная повязка на голове — знак принадлежности к банде восточных доков — делали свое дело: люди расступались не желая связываться с бандитами.
Всматриваясь в толпу, варвар наткнулся взглядом на встречный человеческий бурун и, различив блеск начищенных панцирей, обернулся к главарю:
— Акси, магистрат района пожаловал.
Кивнув, мол, я вижу, Акциний продолжил спокойно шагать дальше, и только следующие за ним Мера с Клешней подтянулись поближе.
Две главные силы в Сартаре, официальная и криминальная, неуклонно двигались на сближение, пока не встретились в самом центре базара. Четверо стражников, косясь на красную повязку Венда, остановились, и их ладони демонстративно легли на рукояти мечей. Венд тоже остановился и, нагло скалясь в мрачные лица блюстителей порядка, пропустил вперед Акси, а тот, неспешно пройдя мимо охраны, подошел поближе.
— Рад приветствовать господина магистрата! — Взгляд Акциния уперся в когда-то породистое, но уже обрюзгшее лицо высокого мужчины в синей дорогой далматике.
Эмилий Флак надменно вскинул голову. Разговор с таким отребьем, как этот Акси Добряк, он рассматривал как неизбежное зло. Сама должность магистрата Сартары для него, аристократа до мозга костей, была каторгой — унизительной, постыдной, но очень доходной. Городской дом, жена, дочери — все требовало огромных денег, а заложенные поместья давали все меньше и меньше. Приходилось мириться с тем, что еще его дед счел бы неприемлемым для гордости рода Флаков. По его мнению, Флак мог служить своему императору лишь в двух местах — в армии или сенате. Но хорошо ему было так думать тогда, а сейчас — Эмилий окинул брезгливым взглядом стоящего перед ним главаря банды — а сейчас там одни проблемы и никакого дохода. То, что приносила ему Сартара, было несопоставимо больше, но это были грязные, недостойные его деньги, и он брал их морща нос и втайне презирая себя. Презирал, клеймил, но брал и тщательно следил, чтобы золотой ручеек, текший в его карман, не оскудевал, а становился все шире и шире.
Человек, стоящий сейчас перед, ним был ему неизвестен и уже этим не нравился. 'Откуда он взялся? — спрашивал себя магистрат. — Выскочил как чертик из табакерки и пока приносит только одни проблемы и никакой прибыли.
Складки сдерживаемого раздражения легли на лицо магистрата, и, не ответив на приветствие, он процедил.
— Неправильно ты начинаешь, Добряк! Не с того!
Продолжая держать на лице глуповатую маску, Акциний молча ожидал продолжения. Ему не нужен был мир и хорошие отношения с этим человеком, более того, именно он в его планах должен поднести огонь к тому хворосту, который скоро запылает пожаром мятежа на улицах города.
Сейчас, рассматривая недовольное лицо магистрата, он все более убеждался, что выбор его абсолютно верен, а не дождавшийся нужной реакции Эмилий продолжил, уже не скрывая угрозы.
— С твоим предшественником нам удавалось найти общий язык, а ты, я вижу, не совсем понимаешь, как здесь все устроено.
Акси живописно изобразил недоумение, включаясь в привычную игру:
— Не пойму, чем же я так расстроил господина магистрата? Мы люди темные, неученые, соображаем туго, вы бы прямо сказали — что не так? Глядишь, и поправить можно.
Глядя сверху вниз на лыбящуюся морду, Эмилий Флак зло выругался про себя: «Что за идиот⁈ Безмозглая тупая скотина!»
Его взгляд метнулся в сторону очереди.
— Вот это что такое? — Тонкие губы вытянулись, цедя слова. — Ты иберийцев спалил? Спалил! Добычу взял? Взял! Немалую, говорят, добычу, а то, что положено, не занес. Почему?
Наксос недоуменно развел руками.
— Так ведь вон она, добыча! — Кивнув на людскую цепочку, он осклабился: — Все раздал бедолагам, даже себе ничего не оставил. Нечем делиться!
— Ты юродивого мне тут не строй! — Лицо магистрата налилось злой краснотой. — Как ты своей добычей распоряжаешься, меня не волнует, а вот то, что положено, отдай, или…
Не дав ему закончить, Акциний изумленно воскликнул:
— Как же так, господин магистрат, милостыня дело богоугодное, благословлено матерью нашей церковью! Даже император с милостыни налогов не имет. Или вы хотите брать мзду с самого господа нашего, со Всеблагого Огнерожденного Митры?
Прерванный на полуслове Эмилий чуть не задохнулся от неожиданного поворота, а наглая бандитская рожа, словно изгаляясь, выдала совершенно невообразимое:
— Гордыня это непомерная и богохульство. Священный Трибунал такое не прощает!
В глазах Акциния сверкнула насмешливая искра, и магистрат, в один миг осознавший, что ничтожный червь попросту издевается над ним, онемел от бешенства. В голове завертелись картины всего того, что он сотворит с этим человеком, и четкое осознание — он не успокоится, пока не сотрет наглеца в пыль.
Испепеляющий взгляд Эмилия Флака впился в лицо бандитского главаря, но напоровшись на ледяные бесстрастные глаза, не выдержал, дернулся и ушел в сторону. В возникший тишине вдруг отчетливо загремели копыта, и с ближайшей улицы на площадь выехали три всадника.
Огромные лошади, закрытые коваными шлемами лица, на белых попонах и плащах, как живые, трепещут огненные трилистники. Возвышаясь над толпой, грозные рыцари рассекали людское море, словно непотопляемый бронированный корабль. Неспешно и уверенно цокали копыта по мостовой, а черные прорези забрал пронизывали базарную сутолоку, будто невидимые оценивающие лучи.
«Орден! — вспыхнула в голове магистрата испуганная мысль. — За мной! Уже донесли!»
Мотнув головой, он сбросил муть наваждения и молча обругал себя: «Идиот! Совсем обезумел! Кто на тебя донесет? Что за чушь! Ты Эмилий Флак, и никто не посмеет тронуть благородного патрикия!»
Подтверждая и успокаивая растревоженный разум магистрата, тяжелые всадники уже проезжали мимо. Узкая прорезь шлема равнодушно скользнула по лицу магистрата и замерла, уставившись на Акциния. Из черной глубины Акси пронзил оценивающий взгляд, и, подняв голову, Наксос встретился с цепкими карими глазами, разбирающими его на части.
Не отводя взгляда, Акциний проводил рыцаря, успев заметить под плащом толстую серебряную цепь и отличительный знак. Хмыкнув, он удовлетворенно отметил: «Надо же, сам командор ордена пожаловал познакомиться!»
В убранном и отмытом до блеска кабинете недавно погибшего префекта Священного Трибунала все еще стоял неприятный запах крови. Фирсаний Софоклус непроизвольно морщился каждый раз, когда его большой подвижный нос втягивал воздух, и это только утверждало его в правильности выбранного решения. Сейчас он ждал, когда придет навязанный ему патриархом командор ордена, и ситуация его раздражала.
Сложив руки на груди, он мерил шагами комнату и недовольно хмурился. Зачем мне этот дуболом⁈ Солдафон с непомерной гордыней и амбициями, ничего не понимающий в сыске? Трибунал отлично справился бы и сам, а если, как сегодня, потребовалась бы грубая сила, то для этого совсем не обязательно одобрение ордена. Себя Фирсаний считал большим знатоком темных глубин человеческой души, и поэтому, изучив всю поступившую за последние дни информацию по Акцинию Наксосу, он сделала вывод — этот человек крайне подозрителен, неблагонадежен и опасен. В любом случае, общество необходимо избавлять от подобных типов, так что арест и тщательный допрос с пристрастием не только разъяснит кое-какие вопросы, но и очистит столицу от излишнего «мусора».
У него уже все было готово, но поимка главаря банды в Сартаре требовала беспрецедентных усилий и обойтись без помощи ордена не представлялось возможным. Встречаться с командором не хотелось, и весь вечер он убеждал себя, что гордыня — зло, а терпимость и снисходительность к грубому невежеству — всего лишь вынужденный компромисс.
Ржание коней во дворе и сотрясающая здание поступь бронированных рыцарей возвестили о прибытии ордена. Еще несколько минут ожидания, и распахнувшиеся двери впустили стремительно ворвавшегося командора.
— Что за спешка? — Лисандр Пастор стащил с головы шлем. — Срывать меня посреди ночи! Если уж комиссару Священной комиссии что-то нужно, то он в состоянии оторвать от кресла свой тощий зад и самому тащиться в темноте через весь город.
Стиснув зубы и натянув на лицо благостную улыбку, Фирсаний пропустил недовольство гостя мимо ушей. Ожидая, пока командор выпустит пар и успокоится, он с молчаливым возмущением наблюдал как оба всегдашних помощника орденского вояки нагло рассаживаются в кресла безо всякого на то дозволения.
Отбросив эмоции, Пастор решил наконец перейти к делу.
— Если вы пригласили меня помолчать, то мне это ни к чему, и мы, пожалуй, пойдем!
— Ну что вы, командор, не стоит горячиться, — на бледном вытянутом лице комиссара проступили бордовые пятна, — дело действительно неотложное!
Уставившись на хозяина, гости разом замолчали, ожидая продолжения, и Фирсаний озвучил уже заготовленное решение:
— Я хочу задержать Акциния Наксоса, и для этого мне нужна ваша помочь, командор.
После секундного затишья раздался раздраженный бас Лисандра Пастора:
— Бред! Что вы ему предъявите? Раздачу хлеба?
— Что предъявить — всегда найдется. — Губы комиссара растянулись в ядовитой ухмылке. — Разгром поселка иберийцев, например, или святотатство. Сегодня он говорил с магистратом от имени Бога, а это право принадлежит только святейшей церкви Огнерожденного.
Командор скривился.
— Недавно вы утверждали обратное! Но не важно. — Его голос наполнился твердой убежденностью. — Я видел сегодня этого человека и скажу точно: даже если он причастен к убийству префекта, то пыткой вы ничего не добьетесь. Такие люди не ломаются! Он подозрителен и появился в городе не случайно, в этом могу согласиться, но задерживать его преждевременно — надо сначала понять, чего он добивается.
— Подвесим на дыбу — и все поймем. — От слов Фирсания повеяло холодом. — В допросной Трибунала заговорит даже немой.
На скулах Лисандра Пастора зло заиграли желваки.
— Все равно затея глупая и опасная! Вы хоть понимаете, что затеваете? Сартара своих не выдает! Придется обыскивать каждый дом, трясти каждую лачугу! Будет сопротивление, и неизбежно прольется кровь.
В ответ на узком, обтянутом кожей лице демоническим светом вспыхнули глаза Фирсания.
— Легендарный Пастор испугался крови! Готов отступить перед чернью!
Скрипнув зубами, командор все же сдержался:
— Эта чернь — подданные императора и послушные дети церкви, а не враги! Я не собираюсь позорить свой меч их кровью и участвовать в безумных затеях Трибунала!