Гонщик

Глава 25

— Здравствуйте, здравствуйте, Владимир Антонович, — поднялся мне навстречу Боголюбов.

Я пожал протянутую мне руку. Судя по началу, немедленный арест и пожизненная каторга мне не грозят.

— И вам доброго здоровья, Платон Сергеевич. Вот, — я протянул ему повестку.

Старший инспектор взял у меня из рук казенный бланк, мельком глянул и небрежно бросил его на край стола.

— Садитесь, Владимир Антонович. А что касаемо бумаги, то не переживайте. Это лишь простая формальность. К тому же, — изволил пошутить хозяин кабинета, — иначе ведь вас из вашего медвежьего угла не вытащишь. Вот в Петербурге, говорят, новинка появилась — телефонная связь. Была бы у нас такая, без бумажки бы обошлись. Опять же, сплошная экономия: и сотрудники преступников ловят, и мобили гонять не надо.

— Интересно, я бы себе с удовольствием такой аппарат установил.

— Ну, даст бог, и к нам эти новации доберутся. Но я не о том хотел с вами поговорить. Скажите, почему вы велели своему подопечному мальчишке охранять мобиль?

— Считайте это предчувствием. Как специалист и непосредственный участник я совершенно точно могу сказать, что виноват в той аварии гонщик «Скорости». Слишком грубо, слишком небрежно он управлял своим мобилем. Подтверждением тому является отсутствие каких-либо следов столкновения или даже касания на моем аппарате. С Маннером я в контрах, с господином баронетом тоже имел счастье столкнуться, и впечатление от этой встречи у меня осталось удручающее. Зная нрав Маннера, я предположил, что при попустительстве, а то и при содействии Вернезьева он может попытаться обвинить меня в преднамеренной организации аварии с целью устранения соперников. И на этом основании потребовать отмены результатов и лишении меня приза. Но для этого нужно было имитировать на моем мобиле следы столкновения. Вот я и поставил мальчишку на пост. Честно говоря, я не думал, что кто-либо отважится вот так, при всем честном народе фабриковать улики. К сожалению, оказалось, что я слишком хорошо думаю о людях.

— Что ж, выглядит вполне логично. — высказался Боголюбов. — Вы не курите?

— Нет, не пристрастился.

— А вот я, с вашего позволения, закурю.

Боголюбов вынул из ящика стола коробку дорогих папирос «Дюшес», выбрал одну, примял мундштук и чиркнул спичкой, прикуривая. Затянулся, выпустил струю сизого дыма — в сторону, щадя мое обоняние. Стряхнул пепел в изящную бронзовую пепельницу и продолжил беседу.

— Драку рядом с мобилем видели многие. Очевидцы подтверждают, что напавший на мальчика человек был вооружен ножом. Есть и фотографические карточки, запечатлевшие это. Так что применение вами оружия полностью оправдано. Вот только самого человека схватить не удалось.

— Как же так? Я в него две пули всадил! Даже видел, куда попал.

— Да? А из чего вы стреляли?

Я извлек из кармана револьвер.

— «Бульдог»? Тридцать восьмой калибр? Понятно. Выбросьте его и купите что-нибудь поприличнее. Тем более, что если ваши подозрения верны, то, как минимум, Маннер будет всячески пытаться вам напакостить. А если тут еще и Вернезьев замешан, то ждите больших неприятностей.

— А что такого с Вернезьевым?

— Во-первых, он баронет. То есть, он выше вас по сословной иерархии, и если в суде встанет его слово против вашего, то слушать будут однозначно его. И не приведи вас господь оскорбить его действием. В этом случае тюрьма вам гарантирована, если только не будет настолько очевидных и однозначных свидетельств его вины, что самый предвзятый суд не сможет закрыть на них глаза. Во-вторых, насколько я знаю, он сейчас весьма стеснен в средствах и очень рассчитывал на этот приз. Кстати говоря, его настойчивые ухаживания за баронессой Сердобиной продиктованы, в первую очередь, желанием прибрать к рукам ее капитал, и тем поправить свои дела. Так что ваши подозрения имеют под собой вполне серьезные основания. Если бы вас удалось обвинить в аварии, то Вернезьев и Маннер поделили бы приз пополам и были бы этим весьма довольны. У Маннера-то дела тоже неважнецкие.

— Да, я слышал об этом. А какой револьвер вы посоветуете? Из небольших, карманных, но такой, чтобы в следующий раз бандиты не могли убежать с пулей в спине.

— К примеру, американский «Кольт» модели «Detective special». Шестизарядный револьвер тридцать восьмого калибра, очень неплох.

— А есть ли смысл менять шило на мыло? «Бульдог» тридцать восьмого калибра и «Кольт» такой же.

— Сразу видно, что вы в оружии не разбираетесь, — поучительно произнес Боголюбов. — «Бульдог» был разработан в стародавние времена, когда в ходу еще был дымный порох. Дымарь намного слабее современных составов, и вполне подходил для тогдашней не слишком качественной стали. Если засыпать в патрон «Бульдога» полную навеску даже пироксилина, револьвер просто разорвет. А нынешние пороха еще мощнее. В патроне «Кольта» как раз имеется полноценный заряд мощного пороха, и даже при таком коротком стволе убойная сила оружия весьма высока. Правда, попасть в цель вы сможете на расстоянии не более десяти метров, и то после достаточного количества упражнений.

— Да мне, как показывает практика, больше и не нужно.

— Ну смотрите, вам виднее. А то возьмите «смит-вессон», или револьвер Нагана. С ними можно и на двадцать пять метров попадать вполне уверенно.

— Что ж, спасибо вам за советы. У вас есть еще какие-то вопросы, или я уже могу идти? Дела, знаете ли.

— Нет, вопросов у меня к вам не осталось. А вот подпись ваша на бумагах нужна. Извольте оставить свой автограф вот здесь, здесь и здесь.

Я быстро просмотрел документы и не нашел в них ничего подозрительного. Вынул из кармана самописку и расписался в указанных местах.

— Вот теперь все, Владимир Антонович, можете быть свободны.

Мы поднялись. Я протянул руку, инспектор пожал ее и задержал в своей.

— Владимир Антонович, я знаю, что вы человек занятой не меньше моего. Но постарайтесь найти время вечером пятницы. Моя супруга очень хочет с вами познакомиться лично. Вот, возьмите визитку и непременно приходите часам к шести. Наша кухарка готовит исключительно вкусную заливную осетрину. И ради вашего визита особенно расстарается.

Я покинул кабинет инспектора, не очень понимая, для чего меня вызывали. Выслушать показания из первых рук? Подписать бумаги? Или все это было ширмой, а главной причиной было желание лично пригласить на обед, да так, чтобы я не мог отказаться? У него что, тоже есть дочери на выданье? Ломать голову об этом не хотелось. Как-то так вышло, что в прошлой жизни осетрины мне попробовать так и не довелось. Ну да ничего, здесь наугощаюсь.

Раз уж все равно пришлось выехать в город, я взял мобиль Сердобиной с расчетом отогнать его хозяйке. Я предполагал просто передать его прислуге и оставить баронессе небольшую записку. Однако все вышло иначе. В прихожей особняка я попросил лист бумаги. Присев за столик, быстро набросал послание и передал его мажордому.

— Господин Стриженов, — сказал тот, приняв записку, — не угодно ли вам будет обождать несколько минут на случай, если баронесса захочет вам ответить?

Вопрос был задан таким образом, что подразумевал только положительный ответ. Пришлось ждать.

Минут десять я вышагивал взад-вперед по холлу, разглядывая прихотливые завитушки на перилах лестницы, да портреты неизвестных мне людей. Наконец, мажордом, степенно вышагивая, спустился вниз, приблизился на положенное расстояние и важно произнес:

— Баронесса просит вас присоединиться к ней за чаем.

Хорошо, что у меня под кожаной курткой был надет вполне приличный пуловер. Я оставил шлем и верхнюю одежду прислуге и следом за мажордомом прошел в небольшую гостиную. Помещение было абсолютно нейтральным и по обстановке, и по цветам отделки. Да, красиво. Да, обставлено со вкусом. Но и только.

Вошла служанка, вкатила столик, накрытый для чая на две персоны и тут же испарилась, плотно прикрыв за собой дверь. Еще минуты через две по моим внутренним часам двери в дальнем конце комнаты отворились, пропуская хозяйку, и закрылись, едва она вошла. Я поднялся навстречу, втайне любуясь женщиной. Она была чудо как хороша в бальном наряде, блистательна на той памятной вечеринке. Но и сейчас, когда косметики и украшений на ней был минимум, прическа — самая простая, да и домашнее платье было довольно скромным, она притягивала взгляд.

— Здравствуйте, Александра.

— Здравствуйте, Владимир.

Женщина улыбнулась мне, но как-то неуверенно. Сейчас, когда она подошла ближе, стало заметно, что она, как минимум, сильно взволнована, но старательно прячет это.

— Позвольте за вами поухаживать, — галантно предложил я.

Ответом мне был одобрительный кивок.

Я пододвинул стул, помогая хозяйке сесть за стол, наполнил её чашку чаем — наверняка, наилучшим из доступного, налил себе и сел напротив.

— Вы хотели меня видеть, Александра.

— А вы разве не хотели увидеть меня? — ответила она вопросом.

— А разве в этом вопросе мое желание имеет значение? — вернул я вопрос.

— А разве нет?

Кажется, в такую игру я не смогу играть на равных с баронессой. А она лишь забавляется, видя и понимая это. Придется говорить прямо.

— Я не вправе рассчитывать на ваше внимание. К сожалению, мы живем в мире, где титул, статус означает все. Я мещанин, вы — баронесса. Мы принадлежим к разным сословиям, и я не могу претендовать на что бы то ни было по отношению к вам. Это в пьесе Лопе де Веги воля драматурга вознесла секретаря в графы, но и то — путем обмана. А в жизни это, боюсь, невозможно.

— Де Вега?

— Ну да, — ответил я, вдруг осознав, что в этом мире такого драматурга могло и не быть. Или был, но не стал известен. Или не написал свою знаменитую пьесу. — Кажется, его вещица называется «Собака на сене».

Баронесса ненадолго задумалась, потом лицо ее осветилось пониманием.

— Кажется, я вспомнила. Эту пьесу ставили в столице под названием «Графиня де Бельфлор». Да, забавная комедия. Но вы не вполне правы, Владимир, в наше время сословные границы далеко не столь суровы.

— Тем не менее, если вы намекаете на любовную связь, то вам этого наверняка не простит свет, а если о браке — вы теряете баронство и все доходы от него.

Сердобина чуть поморщилась, выражая свое отношение то ли к самой идее брака, то ли к моей манере выражаться чересчур откровенно.

— Что вы, Владимир, так далеко мое воображение не заходило. Но простая человеческая дружба между нами ведь вполне возможна, не так ли?

Дружба ли? Скорее, противовес баронету. В таком случае, меня хотят просто использовать, удерживая рядом смутными обещаниями, да мелкими знаками внимания. Конечно, если бы я имел титул, хотя бы, просто личное дворянство, разговор пошел бы совершенно иной, но играть придется теми картами, что были сданы изначально.

— Как говорил один очень умный человек, с наступлением ночи дружба между мужчиной и женщиной сильно ослабевает.

— Грубо, — опять поморщилась женщина, — и пошло.

— Зато верно. Видите ли, Александра, мне от вас ничего не нужно. Да, вы красивы, и мне доставляет удовольствие видеть вас, любоваться чертами вашего лица, линиями тела, пусть и скрытыми одеждой. Вы умны, и мне нравятся наши беседы, а уж танцы…

Я мечтательно прикрыл глаза.

— Но из ваших слов я вижу, что как раз вы чего-то от меня хотите, но при этом не желаете ничего объяснить впрямую. Дружба же, как я ее понимаю, подразумевает известную открытость помыслов. И не допускает использование друзей в своих целях без их ведома.

— Да, танцы! — поспешила сменить тему моя собеседница. — То, что произошло со мной на той вечеринке… Я хотела бы принести вам свои извинения, поскольку не смогла до конца исполнить обязанности хозяйки.

— Не стоит извиняться за естественные поведение тела. Конечно, такая реакция на танец, пусть и настолько чувственный, как танго, удивительна. Я никогда не встречался с таким, и даже не слышал ни о чем подобном. Но это лишь физиология, и ничего более.

Щеки женщины покрылись ярким румянцем.

— Но вы… вы знаете, что это было?

— Знаю.

— Тогда объясните мне, — решительно потребовала она.

— Вы действительно хотите услышать это от меня? Трудно поверить, что вы не распознали эти ощущения. Еще более трудно поверить в то, что никто — ни служанки, ни доктор, ни даже ваша подруга — не открыли вам глаза. Хотя госпожа Дорохина прекрасно поняла, что с вами произошло.

— И, тем не менее, я настаиваю. Я сейчас искренна с вами. Уверяю, я впервые испытала это чувство, и нахожусь в полнейшей растерянности. Я не знаю, что это было и не понимаю, как к этому относиться.

Баронесса сидела, положив на стол скрещенные руки, ожидая моего ответа. Я же недоумевал: неужели никто из ближайшего окружения так и не удосужился объяснить женщине такие простые вещи? Это казалось диким, в это не хотелось верить, но факты — штука упрямая. Я инстинктивно потянулся было взять ее за руку, но тут же опомнился. Отдернул руку и, кажется, сам покраснел от возникшей неловкости. Тянуть дальше было некуда, я глубоко вдохнул и начал говорить:

— Я тоже несколько растерян и смущен. Мне прежде не приходилось просвещать женщин в подобных областях. Но поскольку вы настаиваете, извольте: вы испытали оргазм. Надеюсь, вы понимаете значение этого слова.

Откровенно говоря, такой реакции я не ожидал. Предполагал смятение, стыд; в конце концов, облегчение от разрешения мучившей женщину загадки. Но нет: на лице баронессы отразился страх, даже паника.

— Что с вами, Александра? — обеспокоенно воскликнул я. — Насколько я знаю, в обществе это происшествие восприняли достаточно нейтрально.

— Нет, вы не понимаете. О боже, какой позор!

Она закрыла лицо руками.

— Нет, это невозможно… Ужас! Словно какая-то девка… Какой позор!

— А в чем позор-то? — не выдержал я. — Совершенно нормальная реакция здорового женского организма. Да, несколько несвоевременная. Да, обстоятельства ее проявления необычны. Но и только!

Но мои разумные доводы, похоже, не доходили до баронессы. Она сидела за столом, отрешившись от всего, слегка раскачиваясь из стороны в сторону и без конца шептала:

— Позор! Позор!

Я откровенно не знал, что делать. Память подкинула слышанные некогда рассказы о нравах высшего света, о викторианских правилах. Как по мне, это был полный беспредел. Детей, особенно девочек, воспитывали в полном неведении о сексе. И молодая жена, увидев перед первой брачной ночью волосатые ноги супруга, могла упасть в обморок. Женщина, прожив в браке несколько лет, вполне могла оставаться девственной и считать это нормой. Был случай, когда женщина на восьмом месяце беременности не понимала, каким образом будет выходить ребенок. Вот где ужас! И теперь все дерьмо, которое с малолетства лили в уши Сердобиной, будет отравлять ее жизнь. А, учитывая изощренную женскую логику, можно опасаться, как бы она с собой что-нибудь не сотворила!

Внезапно баронесса вскочила, едва не уронив стул, на котором сидела, и кинулась прочь. Попыталась кинуться. Отпустить ее в таком состоянии было совершенно невозможно. Я тоже вскочил, нагнал женщину и, схватив ее за плечи, повернул к себе. Даже сейчас, с опухшим, залитым слезами лицом, с покрасневшими глазами, она была неописуемо красива. Я удерживал ее силой, стремясь этим загасить начинающуюся истерику и говорил, надеясь, что если не слова, то просто звучание моего голоса подействует успокаивающе.

— Послушайте, Александра. Я не знаю, что вам наговорили безграмотные врачи и свихнувшиеся на морали гувернантки. Но имейте в виду, что это всё глупости, выдумки ханжей и полнейшая чушь. Плотская любовь должна приносить радость и доставлять удовольствие всем, и мужчине, и женщине. Только тогда она превращается в что-то действительно стоящее. Видимо, вы просто-напросто чувствительная и страстная натура, если наш танец смог подействовать на вас таким образом. Это не постыдно — получать телесное удовольствие от соединения мужчины и женщины. Так изначально заложено в нас природой, Дарвиновской эволюцией, богом, если хотите. И преступно отказываться от божественного дара из-за глупейших предрассудков, порожденных невежеством и ханжеством.

То ли мои слова все-таки оказывали свое действие, доходя до разума женщины, то ли была еще какая-то причина, но она перестала вырываться у меня из рук.

— Александра!

Она подняла голову, глядя на меня прекрасными голубыми глазами, еще не просохшими от слез. В них уже не было той паники и того страха, захвативших баронессу совсем недавно. А на лице я прочел некую невысказанную просьбу. И, повинуясь этой просьбе, действительной или мнимой, я наклонился и легко поцеловал чуть приоткрытые соленые губы.

Александра замерла, потом немного подалась вперед, ко мне, и ее губы чуть шевельнулись, отвечая на поцелуй. Но в следующую секунду она резко отпрянула, вырвавшись из моих рук, с маху залепила мне звонкую пощечину и стремглав вылетела из комнаты.