Глава 16

Вроде бы, только закрыл глаза, а уже меня кто-то трясет. И писклявый, будто бы детский, голосок над ухом:

— Вставайте, Владимир Антонович! Барин! Да проснись же!

Я с трудом приоткрыл один глаз: надо мною стояла Дашка и пыталась изо всех своих невеликих сил меня добудиться. Сколько я поспал после вчерашнего Машкиного представления? Час? Два? Голова была тяжелой, едва открытые глаза норовили закрыться обратно.

— Вставайте, а то нам сейчас все ворота вынесут!

И действительно, от ворот доносились тяжелые удары. Уже не кулаком, а ногой. Матерь Божья, это, наверное, мне работа прикатила! А я тут валяюсь. Пришлось напрячь волю и для начала хотя бы повернуться на бок.

— Дарья, беги, скажи — мол, через минуту буду. А то и вправду ворота вынесут. Вода в доме есть — хотя бы умыться?

— Так в сенях целое ведро стоит!

— Хорошо, беги. А после чай ставьте, позавтракать надо.

Кряхтя, я поднялся на ноги, почти наощупь добрался до сеней, плеснул в лицо пригоршню холодной воды, тут же напился из горсти. В полностью рабочее состояние не пришел, но глаза открылись, и мозги мал-мала заработали. Натянул приготовленную с вечера одежду. Простую, не господскую: все-таки работать собрался, не баклуши бить. Сунул ноги в шитые из войлока чуни, выбрался во двор и, отчаянно зевая, побрел к воротам. Отодвинул засов, открыл калитку. Передо мной стояло двое… не крестьян, не господ, не купцов и не работяг.

Я не смог сходу определить статус и род занятий этих людей. Картуз — принадлежность низшего сословия, но его и купцы часто носят. Неплохой английский костюм — вроде как показатель достатка. Управляющий, мелкий буржуа? Но брюки заправлены в начищенные до блеска яловые сапоги. Под пиджаком красная шелковая рубаха, в левом ухе золотое кольцо. Цыган? Но черты лица вполне себе русские, волосы светлые, прямые, глаза серые. Ладно, по ходу дела определим. Сделал шаг назад, впуская гостей во двор.

— Доброго здоровьичка, Владимир Антонович, — произнес старший из них, приподнимая картуз и широко улыбаясь полным набором золотых зубов. — Что не открываешь? Или гостям не рад?

И мне сразу все стало понятно.

— И тебе не хворать, — ответил я. — Назовись, коли с миром пришел.

— С миром, с миром. В слободке меня Золотым кличут, ну и ты так же называй. А это — Золотой мотнул головой в сторону мужичка, стоящего рядом с ним, — помощник мой. Шнур его погоняло.

Шнур, хоть и был одет почти так же, как и Золотой, казался невзрачным и уступал своему предводителю во всем: и в росте, и в ширине плеч, и в харизме.

— Ну что ж, слушаю тебя, уважаемый Золотой.

— Надо же, в кои-то веки меня уважаемым назвали, — ухмыльнулся гость. — По-хорошему бы сперва за стол сесть, выпить-закусить, а там и о делах перетолковать.

— Так знаешь, поди, что в доме ни стола, ни табурета целого не осталось. Все в распыл пошло. И хотел бы, да некуда вести, не на что сажать, нечем потчевать.

— А что, не хочешь? — прищурился Золотой, и его блеклые серые глаза глянули на меня холодно и остро.

— Не хочу. Не люблю я людей вашей профессии. Ссориться не намерен, но и дружить не стану. Ты меня не трогай, я тебя не трону.

— Ну да, ну да, — покивал вор. — Вон, Бугай попытался тронуть, так до сих пор мается. А если мне от тебя что будет нужно? Или, скажем тебе от меня?

— И чего же мне от тебя может понадобиться?

— Да мало ли что. Жизнь, она штука извилистая. Никогда не скажешь, что завтра будет. Не угадаешь, кто тебе в морду плюнет, а кто руку подаст.

Я вспомнил обстоятельства своего появления здесь и спорить не стал.

— Всяко может быть, но и причин для дружбы я не вижу. Между нами возможны, разве что, деловые отношения.

— Ну что ж, мне этого достаточно. А раз так, давай о делах. Ты ведь знаешь, Владимир Антонович, кому принадлежал этот домик прежде?

— В курсе.

— Так вот: Волки нычку оставили изрядную. Им она теперь без надобности, а нам очень даже пригодится.

Золотой замолчал, явно ожидая моих вопросов, не дождался и продолжил:

— Забрать я хочу эту захоронку. Тебе она никак не принадлежит.

— Тебе тоже, — заметил я.

— А вот тут ты ошибаешься. Наша она, ворами добыта, к ворам и уйти должна. Но за сохранение тайны я тебе уступлю, скажем, три процента найденного.

— Прежде, чем торговаться, давай условие одно оговорим. Шарить по дому и перекапывать участок я тебе не позволю. Вот если знаешь, где кубышка запрятана, тогда пущу, но при мне.

— Что, боишься, что обдурю? — засмеялся Золотой неприятным смехом. — Правильно боишься. Не будешь дураком, так и не надурит никто. А ты, хоть и фраер, а с пониманием.

— Ты зубы не заговаривай, а по делу говори.

— Да не переживай, — отмахнулся вор. — Знаю я Волкову потаенку. Тихо придем, тихо возьмем, рассчитаемся и уйдем. Ну что, по рукам?

— Не торопись, уважаемый Золотой. Три процента — это курам на смех.

Вообще говоря, мне любая копейка будет кстати. Но не поторговаться — за лоха держать будут. Даже если ничего в свою пользу отыграть не сумею, без торга соглашаться — не поймут. В этой среде за копейку могут удавить, не то, что за лишний процент от клада.

— И сколько ж ты хочешь? — нахмурился вор.

— Двадцать пять, как официальный владелец территории, на которой будут найдены ценности.

— Не борзей, фраер! — в голосе Золотого появились угрожающие нотки, — За такой процент мне проще прийти ночью и взять все. И с тобой не делиться.

— Было бы это проще, ты бы давно уже так и сделал. Да и вообще: стояла хата пустая, заходи, бери что хочешь. Чего ж не взял? А как я тут появился, так ты ко мне договариваться пришел. Давай нормальный процент.

— Не твое это дело, но так и быть, скажу. Знал бы где лежит — давно бы уж забрал. Волки выкрутиться надеялись, для себя нычку берегли. Только перед самой веревкой шепнули правильному человечку. Пока малява до меня дошла, здесь уже ты обосновался. А я грех на душу брать не хочу, решил по-хорошему договориться. Так и быть, пять процентов дам.

— Нехорошо врать, Золотой. Грехов на тебе и без того как блох на собаке. Просто случись что, полиция всю слободку перетряхнет, они и без того на ушах стоят из-за недавнего убийства. А деньги тебе срочно нужны. Двадцать процентов.

Торговались мы упорно и сошлись, в конце концов, на десяти процентах. Золотой, хоть и ругался, и грозился, остался доволен — уступил меньше, чем собирался. Я тоже был доволен: на ровном месте деньги привалили. И, надо думать, неплохие. Вечером, потемну, Золотой со Шнуром должны были прийти ко мне вдвоем. Я их встречу, они достанут тайник, отсчитают мне долю — я заранее согласен на ассигнации, и уйдут. Вся операция должна занять не больше часа.

— Бывай, Владимир Антонович, — сказал напоследок Золотой. — Жди к вечеру.

Местные воры ушли. Но едва я закрыл за ними калитку и сделал пару шагов в сторону дома, как с улицы донеслось фырчание паровика и кряканье клаксона. На этот раз точно: работа приехала. Завтрак? Потом. Ближе к обеду.


Я разбирал медицинский фургон, добираясь до двигателя, а из головы не шел утренний визит. Не то, чтобы я сильно испугался, но людей этих следовало опасаться. Вечером снова придется столкнуться с ними лицом к лицу. Случись что, врукопашную не отбиться. А интересно: откуда у Шнура такое прозвище? Золотой — понятно. Бугай — тоже. А вот Шнур… Если моя догадка верна, имеет смысл подстраховаться.

Неисправность у паровика была пустяковая: прокладка вышла из строя. Деталь копеешная, но вот чтобы ее заменить, нужно полмобиля разобрать. Вот и повод скататься в город появился: купить запчасти. Заодно и еще одно дельце провернуть. Я переоделся в гоночное, оседлал железного коня и отправился за покупками.

После вчерашнего забега по лавкам денег у меня оставалось десять рублей с мелочью, кошачьи слезы. Мелочь как раз и ушла на новую прокладку. А еще через четверть часа я остановил мотоцикл у оружейной лавки.

В витринах и на стенах были разложены и развешаны ружья, винтовки, карабины, пистолеты и револьверы. Пока хозяин лавки разбирался с ранее пришедшим клиентом, я решил поглядеть товар. Ассортимент был такой, что у меня глаза разбежались. В музеях, пожалуй, и то меньше подобных стрелялок. Цены на оружие тоже были немаленькие. Револьвер Нагана, с которым побеждала преступность советская милиция, стоил аж двадцать пять рублей. А широко известный своим названием пистолет «Парабеллум» и вовсе сорок три целковых. Патроны к ним тоже стоили немало. Были и модельки попроще, но доверия не внушали. Да и цены на них начинались от двенадцати рублей.

Я уже было впал в отчаянье, но тут мне на глаза попал небольшой короткоствольный револьвер, не особо красивый с виду. На табличке под ним значилось: «Револьвер „Бульдог“ бельгийского производства центрального боя». Стоила такая машинка тридцать восьмого калибра — того самого, которым пользуются все американские полицейские — всего пять с половиной рублей. Еще в два рубля обходилась коробка патронов к нему, полсотни штук. Ко всему этому мне в виде бонуса достался флакон ружейного масла и книжечка по уходу за оружием. Вот оно, то самое, что мне нужно! Оружие и компактное, и убойное, и недорогое. И, что немаловажно, простое в использовании. Думаю, с помощью инструкции разберусь.


До вечера я успел собрать фургон. Попутно подтянул то, что разболталось, смазал то, что требовало смазки, зачистил заржавленное — в общем, слегка привел мобиль в порядок. И, вдобавок ко всему прочему, отрегулировал циркуляцию воды в моторе. После сборки котел исправно выдавал пар, в цилиндрах плавно ходили поршни, а сам мобиль послушно сделал пару кругов вокруг сарая. Можно было отгонять его в больницу и ждать следующего. До визита Золотого оставался примерно час, и я даже успевал поужинать.

Скамья скрипнула, принимая мой вес. Неудивительно: колотил наспех, из того, что нашлось под рукой, зато теперь можно есть сидя. Тут же Дашка поставила передо мною миску каши с маслом и положила рядом ложку. На отдельное блюдо легли ломти мягкого, ноздреватого хлеба. И каша, и хлеб пахли так аппетитно, что рот мгновенно наполнился слюной.

— Не бережете вы себя, барин, — выдала девчонка, усаживаясь на лавку напротив. — Целый день, почитай, крошки хлеба не съели.

— Работа у меня такая, — ответил я, прожевавшись. — Я ведь сразу об этом говорил.

И вновь принялся за кашу. А Дашка сидела, подперев щеку кулачком и смотрела, как я ем. Откуда она это взяла? Ведь совсем малявка. Помнится, мать тоже, бывало, вот так же сидела и смотрела на нас с отцом.

Я поспешил прогнать грустные воспоминания.

— А где Мария? — спросил я малолетнюю кухарку. — Не заболела ли?

— Не, все с ней в порядке. Но вам боится на глаза показаться. Стыдно ей за вчерашнее. И переживает: вдруг вы ругаться приметесь?

Тем временем, я доел кашу, вычистил хлебом миску, а Дашка притащила чайник, заварку и плошку с сахаром.

— Скажи сестренке, что впустую боится, ругать не буду. А что стыдно — так мне вчера тоже неловко было. Но теперь-то переживать поздно, что сделано — то сделано. Я на нее не сержусь, пусть спускается. Не просидит же она до старости наверху.


Наевшись и напившись, я отсел к окну, зажег оставшийся от вчерашних бдений огарок свечи, раскрыл коробку с револьвером и развернул промасленную бумагу, в которую он был завернут. В неровном свете свечи вороненный металл оружия загадочно поблескивал. Как было написано в инструкции, я тщательно очистил револьвер от смазки, откинул справа щечку и, проворачивая рукой барабан, один за другим вставил в гнезда шесть тупоносых патронов в желтых латунных гильзах. Вернул щечку на место и примерился. Рукоять была маловата, но достаточно удобна. Ну вот и хорошо. Коробку — в печь, патроны — в чулан подальше, а револьвер — в карман. Тут как раз и Золотой со Шнуром подвалили. Я успел только наказать Дашке:

— Сидите у себя тихо, как мыши. И пока гости не уберутся, чтобы носа оттуда не высовывали! Все понятно?

И, не дожидаясь ответа, побежал к воротам, придерживая потяжелевший карман.


Несмотря на мои опасения, все прошло быстро и чисто. Правда, я очень старался ни к кому — ни к Золотому, ни к Шнуру спиной не поворачиваться. В сенях отодвинули лавку, подняли доску пола, и вынули завернутый в мешковину пакет. В комнате развернули, да прямо на стол содержимое пакета высыпали.

Денег было… много. Часть в ассигнациях, часть в золотых монетах. Но больше всего было золотых украшений, с камнями и без. Быстро пересчитали деньги, скопом прикинули на вес цацки — вышло примерно двести тыщ. Безумные деньги! А даже если и больше — неважно. Мне процента и с этой суммы вполне хватит. Золотой поморщился, но без слов отсчитал мне мою долю — двадцать тысяч, солидная стопка ассигнаций. Остальное сгреб со стола в саквояж и вместе со Шнуром двинул на выход. Я пошел следом, чувствуя, как помалу отпускает напряжение. Еще немного понервничал, открывая калитку. Хочешь-не хочешь, а пришлось-таки спиной к ворам встать. Но обошлось.

— Бывай, — кивнул мне Золотой на прощание. — Понадоблюсь — спросишь меня в местном кабаке. Назовешься Гонщиком.

Я кивнул в ответ, и две фигуры в темной одежде зашагали вниз по улице. Мне не хотелось возвращаться в дом, да еще и нервная дрожь поколачивала. Умом я понимал, что раз уж воры решили договориться, то вряд ли в последний момент передумают. Но все равно до последней секунды ждал подвоха. Курил бы — сейчас непременно затянулся бы папироской. А лучше — намахнуть беленькой стаканчик-другой, только вот нет дома ничего крепче чаю. Поэтому я просто стоял у калитки и смотрел вслед удаляющимся людям. Только вдруг что-то пошло не так. Из переулка выскочили еще две тени и кинулись навстречу Золотому. А Шнур, шедший по обыкновению чуть позади своего патрона, что-то выхватил из кармана и накинул на шею начальнику.

Почему я это сделал — не знаю. Скорее всего, меня не устроило то, что сейчас трое будут убивать одного. Ну и еще то, что Золотой, несмотря на свою профессию, в чем-то был мне симпатичен. В общем, забыв про распахнутую настежь калитку, я кинулся к месту схватки, на ходу вытаскивая из кармана револьвер. Какой из меня стрелок — еще неизвестно, никогда в жизни не стрелял. Даже в школе. В армии служил в стройбате, и автомат в руки брал только на присяге. А теперь, видно, придется.

На бегу я оценил диспозицию. Картина была — краше некуда. Шнур, захлестнув шею босса шнурком — наверняка, шелковым — пыхтел, стараясь завершить свое черное дело. Золотой одной рукой пытался разорвать перехвативший его горло шнурок, а другой удерживал саквояж, который рвал у него из руки один из гопников. Еще один с ножом в руке дергался, пытаясь подступиться к вору, но саквояжник ему мешал.

Не надеясь на свою меткость, я подбежал метров на пять, и только потом пальнул. «Бульдог» коротко пролаял раз, другой, и Шнур принялся оседать на землю. Золотой был сейчас явно не в состоянии драться, а я раз уж начал дело, был обязан довести его до конца, такое уж у меня правило.

Бах! — и один гопник, уже замахнувшийся ножом, падает на землю.

Бах! — и тот, что вырывал саквояж, с воплями кидается наутек, держась за простреленную руку.

Бах! — и уже никто никуда не бежит.

— Хр-р! — хрипит рядом Золотой, растирая горло. — Суки!

Поворачивается к телу Шнура и с неожиданной злостью пинает его.

— С-сука! Кинуть хотел! Пригрел я змеюку на груди.

Потом замечает рядом меня вместе с «бульдогом».

— А-а, Гонщик? Выручил, должен буду.

И внезапно наклоняется к саквояжу, раскрывает его и достает, не глядя, пачку ассигнаций.

— Держи, от души даю. Кабы не ты со своей пукалкой, меня бы тут и зажмурили. Ты сейчас у себя схоронись и ничего не бойся, легавые к тебе не придут. А об этих найдется, кому позаботиться.

И он еще разок пнул Шнура.


Дома у стола с моей долей я обнаружил обеих девчонок. Они стояли и таращились на невиданную кучу денег. По их понятиям — великое богачество. Завидев меня, обе пискнули и попытались сбежать.

— Стоять! — рявкнул я.

Девки замерли, испуганно глядя на меня.

— Вы понимаете, что увидели то, что видеть вам не полагается? — грозно спросил я.

Обе часто закивали, глядя на меня испуганными глазенками. Старшая побелела как простыня, у мелкой слезы на пол закапали. А я себя тут же отругал: у этих детей ведь понятие одно: увидел лишнее — прощайся с жизнью. Придется выкручиваться.

— На первый раз прощаю. Но коли услышу, что где сболтнули по глупости — сами знаете, что будет. Марш наверх!

Детей как ветром сдуло: только подолы взметнулись, да пятки по лестнице простучали — и нет никого. Я вздохнул. По большому счету, сам виноват, надо было сразу все убирать. Впредь буду аккуратней.

Я убрал деньги в карман, достал книжечку и набор для чистки и принялся осваивать сборку и разборку револьвера «Бульдог» бельгийского производства центрального боя.

Загрузка...